Вчера была Радоница. Светлый весенний праздник. Пасхальный.
Людям, далёким от Церкви, не понять, как можно радоваться не за праздничным столом, уставленным яствами и питием, а — на кладбище. Сюда, в обитель скорби, они приходят почему-то в первый пасхальный день, расстилают на столиках у могил, а то и прямо на земле скатерти-самобранки и «поминают» усопших, не забывая для начала выплеснуть рюмку-другую на крест в изголовье могилы, кощунственно приговаривая при этом, что покойник любил выпить… Потом уходят с чувством исполненного долга, оставив на могильном холмике крошево пасхальных куличей и яиц — птицам, а чаще — бродячим собакам.
И рюмку спиртного для тех друзей усопшего, которые ещё не упокоились окончательно, а только, ослабев от выпитого, прилегли рядышком — отдохнуть.
Надо признаться, вечером пасхального дня кладбища наши являют собой зрелище удручающее. Пустые бутылки, объедки… Из года в год наблюдаю, как пожилой, седой уже мужчина в этот день прямо здесь, среди могил, выплясывает какой-то жуткий рэп, буквально становясь на голову в диком танце-бесновании.
Но вот проходит неделя, во время которой наши неутомимые старушки труженицы приводят в порядок кладбище, и наступает долгожданная Радоница. Её ждут и живые, и усопшие. Наконец-то после долгих дней поста и Светлой седмицы отслужена первая панихида в храме и на кладбище под звон колоколов и пасхальные песнопения направляется крестный ход. «Христос Воскресе!» — разносится над преобразившимся приютом усопших. «И все в ответ могилушки: воистину Воскресе!»
В нынешнем году нас позвали в небольшую деревеньку, отстоящую от нашего села за несколько километров. Там тоже — кладбище, на котором в этот день батюшку ждали человек пятнадцать. Все они приготовили записочки с именами усопших, и только у одной женщины не оказалось поминания. «Матушка, запиши!» — обратился ко мне батюшка. Я достала ручку, и женщина начала диктовать: «Анна, Мария, Дмитрий, Иван, Татьяна и два Ангела».
— Кто? — мне показалось, что я ослышалась.
— Два Ангела.
— Это… как?
— Ну, родились и умерли.
— Некрещеные? — уточнила я.
— Не успели. Сразу умерли.
— Таких младенцев не поминают, — сказала я осторожно.
— Не поминают… — задумчиво повторила женщина. И вдруг просияла: — Ну да, чего ж их поминать? Они же — Ангелы!
Радоница
…И снова шёл между убранными могилами наш маленький крестный ход, и снова звучали пасхальные песнопения, только пела я одна, ведь здесь, в чужой деревне, со мной не было наших певчих. Но мне пелось легко: казалось, кто-то невидимый подпевал — даже не подпевал, а вёл меня за собой. Наверное, это два маленьких, невидимых Ангела кружились над пасхальным кладбищем.