На степной границе. Оборона «крымской украины» Русского государства в первой половине XVI столетия

Глава 3 Нашествие Мухаммед-Гирея

Черные тучи войны сгущались над «украиной» Русского государства. Враги собирали силы, договариваясь о совместном выступлении. Уже в конце 1519 г. крымский хан Мухаммед-Гирей вступил в переговоры с королем Сигизмундом. В Крым зачастили польские послы. Королевское золото щедро раздаривалось крымской знати. Но на этот раз главным были не «поминки» и не «казна»: Мухаммед-Гирей нуждался в союзнике, чтобы нанести решительный удар Русскому государству и вернуть Казанское ханство в орбиту своей политики. Не в меньшей степени был заинтересован в благополучном исходе переговоров и король Сигизмунд. Перемирие могло прекратить разорительные крымские набеги на его южные владения. С помощью Крыма король Сигизмунд надеялся также ослабить своего соперника, великого московского князя. 25 октября 1520 г., после длительных переговоров, Крым и Польша, наконец, заключили договор о перемирии. Этот договор содержал пункт о совместных военных действиях против Русского государства[92].

Резко усилилась активность крымских агентов в Казани. Положение Шах-Али не было прочным. Пытаясь проводить политику Москвы, он встречал сопротивление влиятельных группировок казанских феодалов. Не помогли и казни «больших князей», противников хана. Казанская знать начала тайные переговоры с крымским ханом о возведении на престол в Казани крымского «царевича» Сагиб-Гирея. Опираясь на поддержку Крыма, казанские феодалы произвели в апреле 1521 г. переворот, свергнув Шах-Али. «Казанские сеиты, и уланы, и князья своей клятве изменили, взяли себе из Крыма царевича Сап-Гирея (Сагиб-Гирея — В. К.) царем в Казань, а Шигалея царя с царицею выслали из Казани, а великого князя гостей, переграбив, у себя держали»[93]. Русский отряд, оставленный в Казани для охраны Шах-Али, мятежники перебили.

Переворот в Казани в 1521 г. и утверждение на казанском престоле крымского «царевича» Сагиб-Гирея изменили характер московско-казанских отношений: с этого времени они стали открыто враждебными. Во всех этих событиях нельзя не заметить вмешательства новой силы — Турции. Вторая четверть XVI в. характеризуется «изменением направления турецкой агрессии» в сторону Восточной Европы. «Турецкие властители пытаются сколотить противорусскую коалицию татарских юртов — Крымского, Казанского, Астраханского ханств и ногайских орд — с тем, чтобы всем «содиначитися воевати» русскую землю. Ведущую роль в осуществлении этих планов играли крымские Гиреи, захватившие при помощи султана власть в Казани и претендовавшие на власть в Астрахани». Турция стала оказывать крымскому хану и прямую военную помощь. «Султан прислал хану многотысячную конную армию и пищальщиков для ведения военных действий вне Крыма и для защиты от других крымских феодалов»[94]. Русское государство оказалось лицом к лицу с враждебными Крымским и Казанским ханствами, за которыми теперь стояла могущественная Оттоманская империя.

Вскоре после переворота в Казани начались набеги казанских феодалов на русские земли. Галицкий летописец отмечал, что «мая в 26 день приходили татары казанские с черемисами на Унженские волости и на парфян (жителей Парфянского посада в Костромской земле. — В. К.)) и много зла учинили и в полон повели, а иных иссекли и пошли прочь». Правда, насильники получили достойный отпор. «Унжане на переем пришли и много с татарами бились, и много татар и черемисов побили, и плен весь отняли, и на костях стояли». Однако в следующем месяце набег повторился. «Июня в 4 день пришли татары под Унжу, и к городу приступили, и мост зажгли и ворота. И помог бог унжанам, татар много побили пищалями и пушками. А волости попленили и полону много взяли, и долго стояли, и прочь пошли»[95]. Казанским набегам противостояли местные воеводы и население приволжских городов, без помощи великокняжеских полков. Главная опасность надвигалась со стороны «крымской украины».

Московское правительство усиленно собирало сведения о планах крымского хана, используя для этого свои давнишние связи в Азове. 28 февраля оно отправило специальную грамоту «султанову слуге Диздерьбургану Азовскому» с просьбой сообщать в Москву, «каковы будут там у тебя вести…, а мы тебя впредь своим жалованием свыше хотим жаловать». К Азову были посланы «для вестей» «станицы» казаков, «казаки Ивашка Лазарев с товарищами». Четверым казакам было велено пробраться тайно в Крым, к русскому послу Василию Наумову, «а которые останутся в Азове, и тем доведываться про царя Крымского и про царевичей, где ныне царь, не пошел ли куда из Крыма, а царевичи все ли в Крыму, не пошел ли который из Крыма, и будет царь вышел из Крыма, и куда пошел, на великого князя украину или куда?» Казакам строго предписывалось не медлить со сбором нужных данных, чтобы «была весть однолично у великого князя по весне рано». Озабоченность Василия III можно понять. В связи с обострением отношений с крымским ханом поездки послов, раньше привозивших исчерпывающую информацию, стали редкостью. Пришлось искать новые пути получения нужных сведений.

10 мая из Азова приехали с грамотами «казаки Миша Тверянин с товарищами». Они привезли известие о том, что «царь крымский Магмед-Гирей готов со всею силою на тебя к Москве», но поход отсрочен в связи с усобицей в Крыму: против Мухаммед-Гирея выступили его родственники, Сади-Гирей и Уметь, «Ахмат-Салтанов сын». Крымский хан «вышел из Перекопа со всею силою и стал на Молочной воде». В тех же грамотах говорилось о казанских делах. «Шли мимо нас казанские татары к царю царевича на Казань просить. Царь им царевича дал на Казань, а с ним триста человек, а Мертек-мурза с ним же». Не могло не встревожить московское правительство и сообщение о крымском посольстве к астраханскому хану, которому Мухаммед-Гирей, ставя в известность о намерении пойти на русские земли «со всею своею силою», предлагал: «Ты бы сам пошел на московского или салтанов послал». Налицо была попытка собрать под знаменами крымского хана военные силы всех татарских юртов. Впрочем, привлечь астраханского хана к военному союзу не удалось. Противоречия между Астраханью и Крымом оставались достаточно острыми.

24 июня из Кафы прибыли в Москву «великого князя казаки Ивашка Лазарев с товарищами». Они рассказали, что «крымский царь на коня сел, и на тебя самого хотел идти и многую рать собрал», однако поход отложили из-за смерти турецкого султана. Наконец, «приехал из Азова великого князя татарин Крым Такмасов» с последним предупреждением о крымском походе: «А царь, государь, пошел на твою землю на Андреев городок, а, сказывают, вóжи (проводники. — В. К.) у него, где ему Оку перелезть, а с ним, государь, кажут, силы его сто тысяч, ино, государь, отгадывают, что с ним тысяч пятьдесят или шестьдесят. А жил бы, государь, бережно и летом, и зимой, потому что, государь, тебе крымский недруг»[96]. Угроза нашествия стала реальной.

Официальный летописец, объясняя впоследствии неудачный для Русского государства исход войны с Мухаммед-Гиреем, ссылался на неожиданность нападения: великий князь Василий III будто бы «тогда ниоткуда брани на себя не ждал и сам в то время брани не готовил пи на кого, воинские же его люди многие были тогда в своих областях без опасенья»[97]. Приведенные выше данные о предупреждениях «казаков» заставляют сомневаться в достоверности этой версии летописца. Противоречит ей тот факт, что на южной границе сосредоточились военные силы. Московские воеводы стояли «от крымской украины» в Серпухове, Кашире, Тарусе, Коломне, на реке Угре, в Мещере, в Рязани, Стародубе, Новгороде-Северском, а «от казанской украины» — в Муроме и Нижнем Новгороде. Всего в июне 1521 г. «на берегу» были готовы встретить крымское вторжение 72 воеводы и «головы с людьми в полках»![98] Причина поражения заключалась, вероятно, не в неожиданности нападения, а в том, что крымский хан Мухаммед-Гирей сумел собрать для похода очень большие силы.

Мухаммед-Гирей двинулся к границам Русского государства с собственным войском и отрядами своих вассалов, а также «со всею с Ордою с Заволжского, и с ногаями», и «с литовской силой», и с «черкасами». «Вспомогательное войско» из Литвы привел давний враг Москвы, «подданный польского короля» Евстафий Дашкевич. Общая численность войска Мухаммед-Гирея во время похода 1521 г. достигала, по-видимому, 100 тысяч человек[99]. Сдержать такую армию на рубеже Оки, где еще отсутствовала сплошная линия укреплений, было очень трудно. Не выполнила полностью своих задач и сторожевая служба: до самого последнего момента русские воеводы не знали, где именно крымское войско намеревалось «перелезть» Оку.

О нашествии Мухаммед-Гирея в 1521 г. подробно рассказывают русские летописцы. Многие боевые эпизоды, а также действия московских воевод включены в Разрядную книгу. Наконец, сохранилось повествование об этих событиях современника, немецкого дипломата и путешественника-барона Сигизмунда Герберштейна. Он посетил Москву через пять лет после похода Мухаммед-Гирея и имел возможность записать рассказы очевидцев. Свидетельства источников помогают воссоздать картину этого крупнейшего татарского вторжения.

Мухаммед-Гиреи подошел к Оке 28 июля 1521 г.[100] В каком месте татары переправились через Оку, летописцы не уточняли. Известно только, что в первом же бою погибли воеводы Иван Шереметев, Владимир Курбский, Яков и Юрий Замятнины, а воевода Федор Лопата попал в плен. В царев приход, как царь крымский Магмед-Гирей реку Оку перелез», эти воеводы, судя по записям Разрядной книги, стояли со своими отрядами в следующих городах: Иван Шереметев, Юрий Замятины и Владимир Курбский — в Серпухове, Федор Васильевич Лопата-Оболенский — в Кашире[101]. Можно предположить, что Мухаммед-Гирей перешел Оку где-то между Каширой и Серпуховом, так как названные воеводы прибыли к «перелазу» быстрее, чем воеводы из других приокских городов. Из Серпухова же выступил к опасному месту «большой воевода» князь Дмитрий Бельский; великий князь «послал его к реке Оке, чтобы помешать переправе татар. Махмет-Гирей, имевший более превосходные силы, быстро переправился через Оку»[102]. В тяжелом бою татары «многих детей боярских побили и в полон взяли», а затем «пошел царь воевать Коломенские места. Коломенские места повоевал и плен немалый собрал». К этому этапу похода относилось сообщение С. Герберштейна о соединении крымского войска с войском казанского хана Сагиб-Гирея: «Саип-Гирей, также с войском, выступил из Казани и опустошил Владимир и Нижний Новгород. После этого цари сходятся у города Коломны»[103].

Мнения историков о достоверности сообщения С. Герберштейна расходятся. И. И. Смирнов допускал возможность совместного похода крымского и казанского Гиреев в 1521 г. и писал, что русские летописцы «тенденциозно умалчивают о походе Сагиб-Гирея». Исследователь обращает внимание на запись галицкого летописца об участии в походе 1521 г. «крымского царевича». Летописец не мог назвать Мухаммед-Гирея «царевичем», для него тот оставался законным «царем». А Сагиб-Гирей, которого московское правительство, но признавало казанским ханом, был в глазах летописца лишь «крымским царевичем». По наблюдениям И.И. Смирнова, Сагиб-Гирея называли «царевичем» и другие русские летописцы[104]. А. А. Зимин, напротив, считает сообщение С. Герберштейна об участии в походе казанского хана не заслуживающим доверия и высказывает предположение, что речь шла о «царевиче» Саадет-Гирсе, вернувшемся из Казани в Крым[105]. Источники не дают однозначного ответа на этот вопрос, однако, на наш взгляд, вполне вероятно, что казанские татары участвовали в походе. И Крым, и Казань были одинаково враждебны Русскому государству, Мухаммед-Гирей и Сагиб-Гирей поддерживали тесную связь. Крымский хан, который пытался вовлечь в совместный поход все соседние орды, в том числе Астраханское ханство, настроенное к Крыму явно недружелюбно, не мог, конечно, оставить без внимания своего родственника Сагиб-Гирея. К тому же трудно объяснить разорение Владимирской земли, достаточно удаленной от Оки (о чем пойдет речь далее), если сомневаться в достоверности факта совместного крымско-казанского вторжения.

После прорыва через Оку татары разорили «Коломенские места, и Каширские, и Боровские, и Владимирские, и под Москвою воевали»[106]. Опасность угрожала непосредственно столице. «Князь великий вышел из Москвы на Волок и начал собираться с воеводами своими и с людьми», «разослал повсюду за многими своими воинствами», «ожидая к себе силы от Великого Новгорода, а иных из других мест»; по иным сведениям, Василий III отошел в Микулин[107]. В Москве оп «оставил с гарнизоном своего шурина Петра, происходившего из татарских царей, и некоторых других вельмож». С. Герберштейн писал о страшной панике, охватившей население центральных уездов Русского государства. Казалось, повторялось страшное Батыево нашествие, которое еще не изгладилось из памяти народа. «Двадцать девятого июля татары двинулись далее, наполнив все окрестности на широком пространстве пожарами, и навели такой страх на московитян, что те не считали себя в достаточной безопасности в крепости и в городе. При этой суматохе от стечения женщин, детей и других лиц не пригодного к войне возраста, которые убегали в крепость с телегами, повозками и поклажей, в воротах возникло такое сильное смятенно, что от чрезмерной торопливости они и мешали друг другу, и топтали друг друга… В то время в Москве были литовские послы, которые сели на лошадей и пустились в бегство, не видя ничего кругом по всем направлениям, кроме огней и дыма, и считая, что они окружены татарами, они спешили до такой степени, что в один день достигли Твери»[108].

В исторической литературе встречаются утверждения, что Мухаммед-Гирей в 1521 г. пытался осаждать Москву[109]. В действительности же сам крымский хан к Москве не подходил. В окрестностях столицы появлялись лишь отдельные отряды татарской конницы, грабившие села и монастыри. Об этом единодушно свидетельствовали русские летописцы. Никоновская летопись сообщала о намерении татар «скороспешно со всяким безрассудством достигнуть богохранимого града Москвы», но «возбрани им божественная сила, не дала приблизиться им», и татары «возвратишася, далеко до города не дойдя». В Софийской II летописи прямо говорилось, что Мухаммед-Гирей на Москву не пошел, а только послал конные отряды для разорения ее окрестностей: «стоял сам царь на Северке, а воинов распустил, а изгоном иные люди были в Острове, в великого князя селе под Москвою, да на Угреше монастырь сожгли». О том же сообщала Вологодско-Пермская летопись: «Татары под Москвою повоевали, и под Москвою монастырь Николы-чудотворца на Угреши и великого князя село любимое Остров сожгли. А иные татары и в Воробьеве, в великого князя селе, были и мед на погребах великого князя пили, и многие села князей и бояр около Москвы пожгли, а людей пленили. Царь же стоял на едином месте десять дней промеж Северки реки и Лопасни за шестьдесят верст от Москвы» (курсив наш. — В. К.) Галицкий летописец свидетельствовал, что к Москве направился не сам Мухаммед-Гирей, а лишь «царевич крымский», и, появившись в окрестностях столицы «августа в 1 день», «попленил много волостей и сел разорил». Однако и он «до города не доходил за три версты и прочь пошел»[110]. Некоторые летописцы вообще умалчивали о походе татар к Москве и ограничивались записями о разорении «Коломенских мест»[111].

С. Герберштейн утверждал, что Мухаммед-Гирей отступил, получив от москвичей какую-то «грамоту», будто бы содержавшую новые обязательства Руси по отношению к Крымскому ханству. Возможно, оставленные в Москве воеводы действительно вступили в какие-то переговоры с татарами. Однако не это послужило причиной отступления хана. Москва была готова к отпору врагу, «москвичи-посажане и из уездов [люди] в ту пору сидели в городе на Москве в осаде»[112]. Мухаммед-Гирей вряд ли мог рассчитывать на успешный штурм хорошо укрепленного города, особенно при недостатке артиллерии в своем войске. Великий князь Василий III спешно собирал полки в Волоке. По версии летописца, именно в связи с этим татары и отступили: «Послышав то окаянный царь Магмед-Кирей, и возвратился вскоре в свои места, не дожидаясь великого собрания»; «царь, услышав собрание великого князя, что неизложно хочет великий князь идти на них, вскоре возвратился»[113]. Кроме того, в Серпухове стояло свежее войско во главе с воеводами Дмитрием Бельским, Василием Шуйским и Иваном Воротынским, угрожавшее флангу Мухаммед-Гирея. Вполне вероятно эта угроза помешала крымскому хану двинуться на Москву с основными силами. Серпуховские воеводы могли бы напасть на татар при их отступлении с добычей и пленными. Однако они бездействовали и дали возможность Мухаммед-Гирею беспрепятственно уйти за Оку. Великий князь Василий III из Волока «послал к воеводам своим в Серпухов, к князю Дмитрию Бельскому и к князю Насилию Шуйскому и ко князю Ивану Воротынскому, повелел им против царя идти. Они же не пошли…»[114] С. Герберштейн тоже возлагал ответственность на Дмитрия Бельского: «В 1521 году, когда царь Тавриды переправился через Оку и с большим войском напал на Москву, то для его обуздания и отражения послан был государем с войском молодой человек, князь Дмитрий Бельский; он пренебрег мудрыми советами Иоанна Воротынского и других и, завидев врага, обратился в позорное бегство»[115].

В общей сложности татары воевали в центральных уездах страны две недели. Прорвавшись через укрепленную линию на Оке 28 июля, «августа в 12 день царь пошел из земли назад»[116]. Основные силы Мухаммед-Гирея прошли к Рязани мимо Коломны, причем городу он «ничтоже не успел». Летописец отметил, что «посады коломенские пожег тогда воевода князь Юрий Ростовский, не дождавшись царева прихода дня за два»![117] Вот еще один яркий пример растерянности пограничных воевод и их неподготовленности к отражению большого крымского похода.

Под Рязанью Мухаммед-Гирей задержался. Он «начал к городу приступать, а горожане от града татар отбили. И тут был на Рязани наместник и воевода Иван Васильевич Образцов-Хабар. И царь же отошел от града. И тут же под городом Иван Васильевич Хабар откупил князя Федора Васильевича Оболенского-Лопату, а дал по нем семьсот рублей»[118]. Некоторые подробности этого эпизода похода Мухаммед-Гирея приводил С. Герберштейн. Крымский хан «отвел войско к Рязани, где предоставил московитам возможность выкупа и обмена пленных, а остальную добычу продал с публичного торга». По совету «Евстахия, по прозвищу Дашкович, подданного польского короля», татары пробовали хитростью взять Рязань, но были отбиты из «поставленных в ряд пушек, после чего Мухаммед-Гирей ушел в Тавриду»[119]. Так закончилось нашествие Мухаммед-Гирея.

Ущерб, нанесенный двухнедельным разбоем татар в центральных уездах Русского государства, был огромен. Подверглись разорению нижегородские, владимирские, коломенские, каширские, боровские и рязанские земли, сильно пострадали даже окрестности столицы. Правда, татарам не удалось взять ни одного укрепленного города, по все сельские местности они «наполнили на широком пространстве пожарами». Самым тяжким последствием татарского похода был захват огромного количества пленных. Об этом с горечью сообщали летописцы. Уже в «Коломенских местах» Мухаммед-Гирей «плен не малый собрал», а затем, разослав свои конные отряды по каширским, боровским, владимирским и подмосковным землям, «многих в полон взяли, и княгинь и боярынь многое множество, а иных посекли». При отступлении татары «много русского плена с собой повели»[120]. По сообщению Острожского летописца, Мухаммед-Гирей «в Москве больше 300 000 вязнев (пленных. — В. К.) набрал». Еще большую цифру называл С. Герберштейн: крымский хан будто бы «увел с собой из Московии такое огромное множество пленников, что оно покажется вряд ли вероятным. Ибо говорят, что число их превосходило 800 000; отчасти он продал их туркам в Кафе, отчасти перебил, так как старики и немощные, которых нельзя было продать за дорогую цену и которые непригодны к перенесению труда, отдаются татарами их молодежи, как зайцы щенкам, чтобы они учились на них первым опытам военной службы. Те же, которых продают, вынуждены служить рабами шесть лет, по истечении которых они делаются свободными, но не могут удаляться из страны». Большой «полон» захватили и казанские татары. «Царь казанский Саип-Гирей продал всех уведенных им из Московии пленников татарам на рынке в Астрахани, расположенном недалеко от устьев Волги»[121].

Приведенные цифры татарского «полона» во время похода Мухаммед-Гирея, на наш взгляд, являются завышенными. Однако более или менее точно установить число захваченных татарами пленных вообще очень трудно. М. Н. Бережков, автор интересной работы о русских пленниках и невольниках в Крыму, предлагал исходить при выяснении этого вопроса из численности татарского войска, участвовавшего в том или ином походе. Однако, во-первых, численность татарского войска редко поддается точному определению, а, во-вторых, сам исследователь отмечал, что количество пленных зависело не только от численности татарского войска: «главное дело было именно удаче набега», в «благоприятных условиях», в «отсутствии погони», «количество же войска было второстепенным делом». Общий вывод М. Н. Бережкова пессимистичен: «В сущности, однако, мы лишены возможности проверит, цифры татарского войска, пускавшегося в набег, и цифры пленников русских; все, что нам можно сказать, это — неопределенное выражение, что пленников уводилось очень много; по цифры, приводимые в источниках, надо считать сильно преувеличенными, а иногда совершенно фантастическими и произвольными»[122]. Пожалуй, с этим неутешительным выводом можно согласиться. Что касается похода 1521 г., то здесь мы имеем и большую численность татарского войска (до 100 000 человек!), и «удачу набега», вызванную внезапным переходом через Оку и нерешительными действиями великокняжеских воевод, и «отсутствие погони» — Мухаммед-Гирей беспрепятственно отступил с добычей и пленными. При этих условиях количество пленных должно было быть особенно большим.

Отголоски крымского «разорения» мы находим в жалованных грамотах, которые давались пострадавшим от него служилым людям. 5 февраля 1522 г. такую грамоту получил Федор Писарев по своей челобитной, что «его вотчину в Коломенском уезде в Городском стану деревню Козью татары, выжгли и вывоевали». Он освобождался от государственных повинностей: «ненадобно ему с той деревни, кроме тех дворов, что будут в его вотчине не сожжены и не воеваны, никакие пошлины платить пять лет». Другая подобная грамота была дана 12 марта 1522 г. Ивану Писареву по поводу того, что «вотчину его в Коломенском уезде в Городском стану деревню Мальцевскую татары, выжгли и вывоевали»[123].

За большим походом Мухаммед-Гирея последовала целая серия казанских набегов. Не прошло и полутора недель после отступления крымских татар за Оку, как «того же лета, августа в 21 день, пришли казанские князья, Сеит, да Булат, да Кучелей и повоевали около Новгорода-Нижнего Березополье и до Клина, и взяли полону множество, а иных иссекли»[124]. Сам «казанский царь Саип-Гирей и со всеми казанскими людьми приходил на Муромские места и на Мещерские»[125]. Отдельные отряды казанских татар проникали далеко на север, до бассейна реки Сухоны. «Приходили татары в Жегово и в Нойду и Шартаново, и на Тотьму, и до Сухоны доходили. Во единой в волости Тотьме в полон взяли и иссекли шесть с половиной тысяч христиан»[126]. Правительство не имело возможности прикрыть военными силами необъятную восточную границу. К тому же полки продолжали стоять на «крымской украине» на случай отражения крымского похода. Осенью 1521 г. снова «пришла весть великому князю, что безбожный царь Магмед-Гирей крымский, возгордившись, хочет идти на землю его». Приготовления Мухаммед-Гирея к новому походу приобрели широкий размах: «Он велел объявить на трех торгах, в Перекопе, в Крыму и, а Кафе, и в других, чтобы уланы, мурзы и воины не слагали с себя оружия, не расседлывали коней и готовились вторично идти на Россию»[127]. Естественно, великий князь Василий III заботился прежде всего об обороне «крымской украины». С августа 1521 г. воеводы с полками стояли в Коломне, Кашире, Серпухове, Рязани, Туле и на реке Угре[128]. Неспокойно было и внутри страны. По свидетельству галицкого летописца, после нашествия Мухаммед-Гирея в русских городах начались народные выступления — «мятеж учинял по всем городам велик и до Галича»[129]. Причиной «мятежа» явилось, вероятно, недовольство городских «мужиков» неудачами великокняжеских воевод, которые позволили татарам дойти почти до самой Москвы и разграбить центральные уезды Русского государства[130]. В этих условиях великому князю было не до далекой восточной окраины.

Нашествие Мухаммед-Гирея в 1521 г. выявило три основных недостатка в обороне «крымской украины». Во-первых, несогласованные и нерешительные действия великокняжеских воевод по отражению крымцев свидетельствовали об отсутствии единого командования порубежными полками, распоряжения из Москвы нередко запаздывали и не всегда выполнялись воеводами. Во-вторых, оборонительная линия по берегу реки Оки оказалась недостаточно прочной. Особенно давал о себе знать недостаток артиллерии, которая могла бы обеспечить перевес русских полков над татарской конницей, вооруженной в основном холодным оружием. В-третьих, не на высоте была станичная и сторожевая служба. Русские воеводы до последнего момента не знали, где крымский хан намеревался «перелезть» реку Оку.

Первый недостаток удалось устранить сравнительно легко — великий князь Василий III стал во главе пограничных полков. Весной 1522 г. он пошел «к городу Коломне и с своими братьями, и войско свое устроил, и воевод своих поставил при береге Оки реки». Вдоль Оки создавалась сплошная линия обороны. Готовясь к летним походам крымских татар, великий князь «отпустил наперед себя на Коломну воевод своих» — Дмитрия Бельского, Михаила Щеняева и других, «а сам князь великий пошел на Коломну в мае месяце, а с ним брат его князь Юрий да князь Андрей», и «пришел к Коломне на пятой неделе после великого дня во вторник». Там он «разрядил воевод по полкам и приговорил, где которому полку стоять». Большой полк был поставлен «под Девичем», передовой — «на устье Осетра», правой руки — под Голутвином, левой руки — против Ростиславля, сторожевой полк — на Кашире. Сильный отряд выдвигался в Рязань, на левый фланг оборонительной линии. Для обороны берега вызывались полки даже с опасного литовского рубежа. Василий III из Вязьмы велел идти на Коломну же семерым воеводам. В Коломне великий князь находился больше месяца и «пошел к Москве за пять дней до петрова дня (29 июня. — В. К.), а после себя оставил на Коломне брата своего князя Андрея Ивановича»[131]. Новым было не только личное участие Василия III в обороне «берега» и создание сплошной линии обороны, но и широкое применение артиллерии. По сообщению С. Герберштейна, великий князь тогда «собрал огромное войско, снабдил его большим количеством пушек и орудий, которых русские никогда раньше не употребляли в войнах» против татар. Новым было также использование для обороны «берега» пехоты, вооруженной огнестрельным оружием: в войске Василия III насчитывалась тогда «почти тысяча пятьсот пехотинцев». В целом система обороны «крымской украины» представляется по «Запискам» С. Герберштейна в следующем виде. Основной оборонительный рубеж проходил по Оке, причем из других «береговых» крепостей выделялась Калуга — «государь обычно располагал там ежегодно свои караулы против набегов татар». За Окон полки стояли только в Туле, Одоеве и Воротынске. Тула — «это самый крайний город перед степями», а «Мценск — болотистая местность, где некогда была крепость, следы которой существуют и поныне. Около этого места доселе еще некоторые живут в шалашах и в случае необходимости убегают в болота, как в крепость». Южнее же, в Северскую землю, московские воеводы с полками вообще не ходили, северские города оборонялись от набегов татар самостоятельно, и там «народ, по причине постоянных сражений с татарами, весьма воинственен»[132].

Однако новое крымское нашествие не состоялось. С. Герберштейн приводит в своих «Записках» довольно путаное и неубедительное объяснение этому. Когда «в начале лета Василий, желая отомстить за полученное от татар поражение», вышел с большим войском к Оке, он будто бы «отправил в Тавриду к Махмет-Гирею послов, вызывая его на состязание и указывая, что в прошлом году он, Василий, подвергся нападению без объявления войны, из засады, по обычаю воров и разбойников. Царь ответил на это, что для нападения на Московию ему открыто достаточное количество дорог и что войны столь же зависят от оружия, как и от обстоятельств, поэтому он обычно ведет их скорее по своему усмотрению, чем по чужому…»[133] В действительности дело обстояло сложнее. Все внимание Мухаммед-Гирея было направлено на достижение его давнишней мечты захватить Астраханское ханство. Неожиданная смерть астраханского хана Дженибека, казалось, создавала благоприятные условия для этого. Крымский хан отложил запланированный и даже согласованный ужо с Литвой поход на Русское государство. В королевском «листе» от 10 сентября 1522 г. имелось прямое указание на обязательство хана «потягнуть со всеми войсками в землю великого князя Московского». Король, видя нежелание Мухаммед-Гирея выполнить союзнические обязательства, просил послать на русские земли «Богатырь-салтана с великим войском»[134]. Однако крымский хан этого не сделал. В декабре 1522 г. он выступил в поход на Астрахань. Сыграли свою роль и широкие оборонительные мероприятия великого князя Василия III, о которых не могли не знать в Крыму. Видимо, русский летописец прав, утверждая, что Мухаммед-Гирей, «услышав великого князя на Коломне, не пошел на Русь»[135].

Поход крымского хана на Астрахань закончился успешно. Астраханское войско было разгромлено, столица ханства захвачена крымцами. Но Мухаммед-Гирей недолго торжествовал. Местные феодалы и ногайские в 1523 г. напали на крымский лагерь и убили хана. Русский летописец сообщал об этих событиях так: Мухаммед-Гирей, «Астрахань одолев, возгордился зело. И сговорившись в Астрахани бывшие ногаи, убили царя и сына его проклятого, и прочих крымских врагов избили»[136]. После этого, весной 1523 г., ногаи и астраханцы ворвались в Крым и целый месяц опустошали его. В Крымском ханстве началась ожесточенная борьба за власть между различными группировками феодалов. Наконец, с турецкой помощью крымским ханом стал Саадет-Гирей. Но победить оппозиционных феодалов ему удалось не сразу. К тому же и степях, в непосредственной близости от Перекопа, кочевали ногаи, угрожая Крыму новыми нападениями. В результате крымский хан, занятый своими внутренними делами и борьбой с Ногайской Ордой, на время выбыл из игры. Русское государство получило передышку, которую использовало для укрепления южных границ.

Это было необходимо потому, что события в Крыму привели к изменению общей обстановки на юге, которое в будущем сулило Русскому государству большие опасности. С момента воцарения Саадет-Гирея, ставшего ханом при прямой военной поддержке турецкого султана, наблюдается «усиление влияния Турции в Крымском ханстве и усиление зависимости ханов от султана. Посаженный на престол султаном Саадет-Гирей охотно шел на подчинение ему. С именем Саадет-Гирея связывается и важное изменение в ханской армии, именно — усиление значения огнестрельного оружия. Привезенные Саадет-Гиреем пушки и пищали давали ему несомненный перевес над князьями и увеличивали мощь крымской армии в любых военных предприятиях ханов. Опорой Саадет-Гирея были и янычары»[137].

Впрочем, отдельные набеги на русские «украины» совершались и в период междоусобной борьбы в Крыму, правда, незначительными силами. В октябре 1523 г. из Азова сообщали, что «азовские казаки под Русь пошли. Пошел, государь, Тагай Софи, а с ним, государь, сорок человек. Другая станица, государь, пошла тридцать человек, а голова у них Джакай Дашем зовут. Да пошел, государь, Сатыл-Ган, а с ним восемьдесят человек, да пошел, государь, Даваш да Ходжа-бек, а с ним сорок человек, да крымских человек со сто с ним заодин вместе. Хотят, государь, на заставу ударить, коя, государь, на поле у тебя стоит, а хотят, государь, татем прийти». Имеются сведения и о набегах отдельных татарских отрядов на Северские земли. В одной из грамот воеводе в Новгороде-Северском Никите Оболенскому рассказывалось о злоключениях путивльского казака Якуша. «Как его князь Никита посылал осенью с детьми боярскими проводником за татарами в погоню, и дети боярские, догнав татар, полон у них отполонили», сам Якуш, «проводив детей боярских до украины, воротился в свои ухожаи». Однако «татары воротились назад севрюков искать по ухожаям, да того Якуша взяли и привезли его в Крым к царю»[138]. Этот рассказ интересен тем, что воссоздает живую картину пограничных будней: с неожиданными татарскими набегами, с погонями отрядов «детей боярских» за грабителями, с полной опасностей жизнью севрюков, которые служат на границе проводниками-вожами московских воевод. То, что именно Якуш упомянут в грамоте, конечно, чистая случайность. Тысячи и десятки тысяч безымянных героев прикрывали «украину» Русского государства, ходили в опасные походы, бились с быстрыми татарскими всадниками и порой мыкали горе в крымском плену…

Активизация турецкой экспансии отразилась и на политике Казанского ханства. После успешного совместного похода 1521 г. с крымским ханом и серии набегов того же года на Заволжье казанский хан Сагиб-Гирей продолжал разбойничьи нападения на русские земли. В 1522 г. «сентября в 15 день, приходили татары и черемисы в Галицкие волости, и попленили их много, а людей посекли, и заставу великого князя в Парфеньеве разогнали, а воевод посекли, а иных в полон повели». Затем «того же месяца сентября в 28 день, ударили татары на Унжу безвестно, на монастырь, и церковь Николы чудотворца пожгли, и людей в полон повели, а иных иссекли. И воевода галицкий Андрей Пиялов пошел за ними в погоню с галичскими детьми боярскими»[139]. Весной 1523 г. в Казани хан Сагиб-Гирей неожиданно убил русского посланника Василия Пережогина. Это был открытый вызов. Осенью того же года русские воеводы «в судовой рати по Волге и конной ратью воевали» владения казанского хана. Единственным реальным результатом войны явилось основание на реке Суре новой русской крепости — «Василь-города». Между тем казанские набеги продолжались. «Месяца октября в 17 день приходили татары под Галич, посад пожгли, а град господь сохранил неврежен, и отошли»[140]. Автор «Казанской истории» писал, что в то время московские воеводы «не могли бороться с казанцами, потому что они одолевали русских не силою своею, а только лукавой хитростью. Великий страх тогда от них объял всю Русскую землю. И только воеводы московские на краях земли стояли по городам, остерегаясь прихода казанцев, не смея выходить из городов. Тогда был великий князь недосужен воевать с казанцами…»[141] Видимо, автор «Казанской истории» несколько сгустил краски, противопоставляя прошлые неудачи победам Ивана Грозного, по положение на восточной границе было действительно тревожным.

Великий князь Василий III попытался выйти из затруднений привычным способом: он организовал весной 1524 г. большой поход на Казань. Однако взять город не удалось. Осада затянулась. Русское войско несло большие потери в боях, страдало от недостатка продовольствия. Пришлось отступить, удовлетворившись подтверждением «мира» с Казанским ханством без всяких гарантий его выполнения. Казанским ханом стал другой крымский «царевич», Сафа-Гирей, сменивший незадолго до похода Сагиб-Гирея. Но походы на Казань привели к неожиданному и крайне нежелательному для Русского государства побочному результату. Не надеясь на реальную военную помощь Крыма, раздираемого междоусобной борьбой, Казанское ханство в 1524 г. признало себя вассалом турецкого султана, объявив Казань «юртом» Сулеймана I. Это было событие большой политической важности. «Установление вассальной зависимости Казанского ханства от Турции означало серьезное осложнение для Русского государства, ибо посылка войск в Казань могла теперь рассматриваться как враждебный акт, направленный против Турецкой империи. Вместе с тем установление вассальных отношении Казанского ханства к Турецкой империи знаменовало собой поворот в истории русско-турецких отношений XVI в. — от дружественных, какими они были во время Сулима I, к враждебным. Поворот этот определялся активизацией восточноевропейской политики Турции, которая своим провозглашением протектората над Казанью выражала стремление выступить в роли гегемона в системе татарских государств Восточной Европы»[142].

Великий князь Василий III, продолжая укреплять оборону «крымской украины», внимательно следил за развитием событий. В этой обстановке особенно важно было наладить эффективную разведку. Поэтому в начале 20-х годов Москва уделяла такое большое внимание организации сторожевой и станичной службы на «крымской Украине». Уроки нашествия Мухаммед-Гирея не прошли даром.