На степной границе. Оборона «крымской украины» Русского государства в первой половине XVI столетия

Глава 4 На рубежах стоять крепко!

Первая половина XVI столетия не оставила нам обобщающего документа, подобного «Боярскому приговору о станичной и сторожевой службе» 1571 г. Однако свидетельства источников дают основание считать, что постоянные сторожевые «заставы» и «станицы» казаков «в поле» московское правительство организовало уже в начале 20-х годов. Они прикрывали два наиболее опасных направления — «рязанскую украину» со стороны Дона и Азова и Северские земли.

С. Герберштейн, описывая путь из России к Азову по степям, упоминал о «караульных, которые были расположены в той местности против непрерывных набегов татар», «всего на два дня пути от Азова». Кроме того, «около устьев Малого Танаида (Северного Донца), в четырех днях пути от Азова, возле места Великий Перевоз», постоянно находились русские воины, «которых государь по обычаю ежегодно держит там на карауле с целью разведок и удержания татарских набегов»[143]. В опасное время к Азову посылались, кроме постоянных «караульных», также «станицы» казаков для «вестей». Так, например, в 1521 г., когда в Москве ожидали крымский поход и были озабочены возможностью воцарения «крымского царевича» Гирея в Казани после антирусского «мятежа», к Азову послали «для вестей», «доведываться про царя крымского и про царевичей», казаков «Ивашку Лазарева с товарищами» и «Мишу Тверитина с товарищами». Они, в частности, сообщили «с поля», что шли мимо них «казанские татары к царю (крымскому хану. — В. К.) царевича на Казань просить»[144].

Отряды «украинных людей» регулярно направлялись пограничными воеводами и наместниками для сторожевой службы в непосредственной близости от русских рубежей. Об этих «наших украинных людях», которые «ходят по украине», упоминалось, например, в посольском наказе Ивану Морозову, который отправился в Турцию в 1523 г. «Наших людей украинные наши наместники посылают отведывать людей в поле, нечто которые люди недруга нашего похотят прийти на наши украинные места и лихо похотят учинить». Московское правительство жаловалось, что азовцы «наших людей имают на поле да водят в Азов». В другой грамоте сообщалось о намерении татар «на заставу ударить, коя, государь, на поле стоит у тебя».

«Станицы» казаков не только несли сторожевую службу, но и служили для связи между Москвой, с одной стороны, и русскими послами, и сторонниками в Крыму — с другой. В 1523 г. с русским послом «для вестей» было отправлено 20 «станиц» казаков, из которых 5 станиц, «казаков рязанских» остались в Азове, 4 «станицы» — в Кафе, а и станиц поехали с послом в Турцию. «Казаки рязанские» находились в Азове и в последующие годы; с ними, в частности, пришли «вести» о подготовке крымского похода в 1525 г.[145]

Таким образом, «рязанскую украину» уже в начале 20-х годов прикрывали постоянные «караулы» на Дону, разъезды «наших украинных людей» и казацкие «станицы» в Азове и его окрестностях.

У рубежей Северской земли несли службу «казаки путивльские». Их разъезды искали в степи «сокмы», т. е. дороги «в поле», по которым пробирались к русской границе отряды крымской конницы. Русский посол в Крыму Третьяк Губин сообщал в 1522 г. о сторожевой службе «путивльских казаков» следующее: «Казаки, государь, путивльские Федько да Увар были верх Ворсклы под Благим курганом, и не переезжали никакой сокмы, а поехали от Благого кургана после великого дня, на другой неделе в понедельник, а приехали в четверг в Путивль». В этой же грамоте упоминался «путивльский же казак Федько», который «был на Донце». Стоянки «путивльских казаков» — «ухожаи» — находились в непосредственной близости от Дикого поля. «Севрюки», хорошо знакомые с местными условиями, часто сопровождали в качестве проводников-вожен — военные отряды «детей боярских», которые преследовали крымцев, чтобы отбить захваченную добычу и пленных. Об одном из таких казаков, «Якуше-путивльце», которого новгород-северский воевода князь Никита Оболенский «посылал осенью с детьми с боярскими за татарами в погоню», говорилось ранее.

В архивной книге «Крымских дел» упоминалось о людях великого князя, которые на поле едут и от которых правительство ожидало «вестей» о крымских набегах[146].

Другие «путивльские казаки» несли сторожевую службу у Днепра, поблизости от литовских владений. Это был очень важный участок «крымской украины», так как татары часто предпринимали набеги по предварительному сговору с пограничными литовскими воеводами. Интересно, что здесь «путивльские казаки» часто действовали совместно с «казаками черкасскими и Каневскими», находившимися под властью польского короля. В 1527 г. крымский хан жаловался королю, что люди «черкасские и Каневские пускают казаков, с казаками путивльскими, под улусы наши. И что о нашем паньстве уведают, яко о войне, тогда наперед дают ведать до Москвы. А в Черкасах старосты вашей милости путивльских людей у себя на вестях держат»[147].

На «казанской украине» и на Волге сторожевую службу поручили «городецким казакам», т. е. отрядам татарских «служилых царевичей», которые стояли в Городце Касимове. «Городецкие казаки» не только охраняли границу и перехватывали посольства из Казани в Крым и обратно, но и сами предпринимали нападения на татарские «улусы»[148].

Таким образом, сторожевая служба в начале 20-х годов была создана на всем огромном протяжении степной границы Русского государства, от Днепра до Волги. О достаточной эффективности сторожевой службы свидетельствуют своевременные и успешные действия русских воевод по отражению крымских набегов.

1525 г. оказался трудным для Русского государства. Только что закончился политический процесс над Максимом Греком, имевшим много сторонников. Развод великого князя Василия III с Соломонией Сабуровой вызвал недовольство части боярства. Летом была страшная засуха, продолжавшаяся с 4 июня до 15 августа. Засуха сопровождалась массовыми пожарами. Зной выжег поля, цены на хлеб выросли в 7—10 раз, люди начали умирать «по дорогам и по дворам»[149].

Трудность положения усугублялась опасностью нового крымского похода, на этот раз — с прямой военной помощью Турции. 20 мая 1525 г. «писали из Азова к великому князю с казаками рязанскими про крымские вести, что посылал крымский царь к турецкому царю силы просить, а хотел идти на великого князя украины. И турецкий царь послал воеводу своего урюмского Магмет-бека, а с ним пятнадцать тысяч». По другим сведениям, откликнувшись на просьбу крымского хана, «царь дал ему на пособь своих людей тридцать тысяч пойти на великого князя украины». 27 мая «писали из Азова с казаками рязанскими, с Шираком Малым с товарищами, что выступил царь из Крыма, а с ним пятьдесят тысяч, а идти ему на великого князя украины»[150].

Поход был сорван усобицей в Крыму. Воспользовавшись отступлением за Перекоп основных сил ханского войска, Ислам-Гирей провозгласил себя крымским ханом. Началась ожесточенная борьба между Ислам-Гиреем и Саадет-Гиреем, которая хоть и кончилась победой последнего, но значительно ослабила Крым. Великий князь Василий III воспользовался передышкой для дальнейшего укрепления «украины». В 1525 г. начали «делать в Коломне град каменный»; строительство коломенской крепости завершилось в 1531 г. В 1527 г. была заложена каменная крепость в Зарайске[151]. Крепостное строительство на юге потребовало большого напряжения сил страны. Зима 1526 г. была голодной. Летописцы отмечали дороговизну продуктов в Галиче, Унже, Костроме, Вологде, Тотьме и в других городах, в Новгороде начался «мор страшен». Правда, изменившаяся международная обстановка создала условия для сосредоточения на «крымской украине» большей части военных сил Русского государства. Дело в том, что усилившаяся турецкая угроза заставила короля Сигизмунда искать путей к миру с Россией. На западной границе Русского государства стало спокойней[152].

Великий князь Василий III сумел хорошо подготовиться к отражению крымского похода 1527 г. В июле воеводы «от поля» стояли в Коломне, Кашире, Рязани, Туле, Одоеве, а всего «на берегу» Оки 12 воевод с полками. Когда пришли «вести» о выступлении крымских войск, великий князь еще «прибавил воевод на берег», направив в Коломну дополнительно 7 воевод. Впервые была надежно прикрыта «казанская украина»: видимо, в Москве опасались совместного выступления крымского и казанского Гиреев, как это случилось в 1521 г. Московские воеводы с полками приготовились встретить врага на реке Унже, в Нижнем Новгороде и в Муроме[153].

Первые известия о готовящемся нападении на «украину» в Москве получили от «путивльских казаков», находившихся «для вестей» в Черкасах: «чрез приходящих из Царяграда и из Литвы полонянников и чрез посылаемых в Киев вестовщиков дано знать государю, что крымский калга Ислам-Гирей готовится к нападению на российскую украину». Позднее крымский хан жаловался, что «на Москву весть пришла перед нашим приходом за 15 дней»[154]. О том, что Василий III был своевременно предупрежден сторожевой службой о походе Ислам-Гирея, свидетельствуют и русские источники. В Разрядной книге под 1527 г. записано: «Сентября в 4 день пришла к великому князю весть, что Ислам-царевич прямо идет к берегу. И князь великий по тем вестям назавтра, сентября в 5 день, отпустил на Коломну воевод своих князя Федора Васильевича Лопату-Телепнева да князя Ивана Федоровича Овчину-Телепнева. А приказал князь великий на Коломну и на Каширу воеводам, а велел воеводам всем идти на то место, где хочет Ислам реку лезти». Затем в Москву «пришла весть прямая, что Ислам идет к Ростиславлю и Оку реку хочет лезти под Ростиславлем». К этому месту и поспешили воеводы на помощь «заставе князя Федора Мстиславского», стоявшей здесь у «перелаза» через реку[155].

Великий князь Василий III не только укрепил оборону «берега», но и принял дополнительные меры по обеспечению безопасности Москвы на случай, если крымские татары сумеют прорваться за Оку. Сначала он с войсками «стал в Коломенском», в непосредственной близости от столицы, а затем выдвинулся ближе к оборонительному рубежу «на берегу» и «стоял от Оки 20 верст, и с своими братьями, и с ним воины многие». Москва и другие города подготовились к обороне. Летописцы отмечали, что «москвичи сидели в осаде 5 дней», «на Коломне и на Москве, и в иных городах посажане в те поры в осаде сидели неделю»[156]. Опасность действительно угрожала большая. Когда «приходил к берегу Ислам-царевич крымский», то «с ним было людей 40 000»; по другим сведениям, он привел к Оке даже 60 тысяч воинов[157].

Но за реку Оку крымское войско прорваться не сумело. Когда 9 сентября 1527 г. Ислам-Гирей подошел к «перелазу» через Оку, русские воеводы «стали с Исламом биться через реку накрепко, и за реку Ислама не пустили». Сражение на Оке было упорным и продолжительным. «Противники стрелялись об реку от утра до вечера». Оборону окского рубежа облегчил русским высокий уровень воды в реке, потому что «в те поры были великие дожди, и в Оке была вода прибыльная». Однако главным, конечно, следует считать своевременное сосредоточение русских полков на опасном месте. Они «отбили Ислама от берега, и пошел Ислам восвояси с великим срамом».

На этот раз великий князь не ограничился пассивной обороной «берега» и «повелел своим воеводам и войскам пойти за Оку». Интересно, что русские военачальники действовали в полном соответствии с тактикой отражения крымских набегов, предусмотренной «Наказом угорским воеводам» 1512 г. «Большие воеводы» продолжали стоять «на берегу», а за Оку послали конные отряды «легких воевод» для преследования отступавшего врага. «Великого князя дети боярские, перелезши за реку, татар многих побили», догнали татар у Зарайска и «был им бой, и тут побили безбожных много. И на том бою поймали Инакова племянника, а с ним иных татар многих». После этого боя преследование продолжалось. «Опять воеводам был бой на Осетре, и на том бою поймали племянника царевичева Исламова и иных татар многих. А царевич Ислам побежал со всеми татарами за Дон, а великого князя воеводы ходили за ним до Дону». Поход Ислам-Гирея закончился полной неудачей. Летописец отметил, что «полону царь Ислам не взял ничего»[158].

Успешное отражение большого крымского похода в 1527 г. показало, что оборона «крымской украины» Русского государства организована достаточно хорошо. В событиях 1527 г. все элементы, составлявшие ее, действовали вполне четко и слаженно. Сторожевая служба своевременно, за 15 дней до вторжения, предупредила об опасности. Русские полки быстро сосредоточились в стратегически важном месте — крепости Коломне, перекрыв «заставами» броды и «перелазы» через Оку. Столицу прикрыли от внезапного прорыва татарской конницы через реку значительные силы во главе с самим великим князем. Своевременно русские получили и «весть прямую» о месте форсирования Ислам-Гиреем реки Оки. Здесь, «на перелазе» у Ростиславля, они быстро сосредоточили полки из близлежащих городов Коломны и Каширы. До их прибытия «застава» у Ростиславля сдерживала натиск врага. Ислам-Гирей не сумел прорваться через реку и поспешно отступил, преследуемый «легкими воеводами» с отрядами «детей боярских». Русская конница дважды, у Зарайска и на реке Осетре, победила татар, и те понесли большие потери. Весь русский «полон» был отбит.

В послании польскому королю крымский хан писал о своем намерении повторить поход зимой 1527/28 г.: «Сее зимы, скоро болота и реки станут, князья ширинские и иные мурзы мают воли на послугу вашей милости и мою пойти Москву воевать»[159]. Однако поход не состоялся. Видимо, жестокий урок, полученный Ислам-Гиреем на Оке, заставил крымских князей и мурз быть осмотрительнее. Кроме того, в Крыму не могли не знать, что Русское государство постоянно держало на «крымской украине» значительные военные силы. В 1528 г. воеводы с полками находились в Коломне, Кашире, Калуге, Туле. В 1529 г. «наряд от поля» первоначально предусматривал размещение полков в Коломне, Кашире, Туле на «Сенкином броде». В июле была проведена дополнительная летняя «роспись воеводам на берегу, в которых местах воеводы стояли на Оке-реке». Эта «роспись» является одной из самых подробных и дает представление о диспозиции пограничных полков. Воеводы стояли «против устья Осетра», «против Ростиславля», «под Бачмановом на Московском устье», в Кашире, «на Сенкине броде», в Серпухове, в Калуге, в Мещере. Интересно отметить, что теперь войска располагались не только в городах, но и непосредственно на укрепленной линии вдоль берега, прикрывая «перелазы» и броды через Оку[160]. В 1530 г. во время очередного русского похода на Казань русские полки по-прежнему занимали весь «берег», причем «застав» вне городов даже прибавилось: «против Люблина», «под Окатоеом», «против Колычевского острова», «под Бачмановом»[161].

В 30-е годы XVI столетия активизировались как Крымское ханство, гак и Казань. Всего за десятилетие можно насчитать не менее 13 крымских и 20 казанских набегов на «украины» Русского государства! Поэтому московское правительство прилагало все усилия для укрепления обороны своих южных границ. Новым является то, что, сохраняя и усиливая оборонительную линию «по берегу» реки Оки, которая оставалась основной, русское правительство начало создавать передовую оборонительную линию южнее Оки, на рубеже Пронск — Тула — Одоев — Белев, одновременно делая попытки взять под защиту также Северскую землю. Необходимость этого выявилась вскоре после похода Ислам-Гирея.

В 1531 г. крымские татары предприняли несколько набегов на «украину». Сначала, «февраля в 20 день, приходили крымские люди на Одоевские места и на Тульские». Предотвратить этот набег московским воеводам не удалось, тем более что татары использовали военную хитрость. Пятитысячное крымское войско под предводительством «Бурчак-царевича, Ахмат-Гиреева сына» подошло к реке Самаре, и здесь Бурчак (Бучак) «притворно давал знать, будто идет к Стародубу. Хотя и послал великий князь в Козельск войско свое под предводительством Ивана Воротынского, но было уже поздно». Татары успели «повоевать» тульские и одоевские «места»[162]. Недовольный действиями своих воевод, «князь великий положил опалу свою на князя Воротынского, да на князя Ивана Овчину, да на Ивана Летцкого, велел их с Тулы дьяку Афанасию Курицыну привести к Москве»[163]. Однако вина воевод, видимо, была не так уж велика. Основные силы русского войска стояли на Оке. Они надежно прикрывали центральные уезды государства, но не могли помешать молниеносным крымским набегам на заокские земли. Для этого нужно было иметь военные силы поближе к «полю», в городах за Окой и в Северщине. В мае «в Севере на Клевани» стал с полками «Шигалеи, царь Казанский» (несмотря на то, что Шах-Али давно уже изгнали из Казани, русские источники упорно продолжали называть его «царем Казанским»); остальные русские полки по-прежнему находились «на берегу».

Как показали дальнейшие события, этих мер оказалось недостаточно. В июле пришлось посылать еще одно войско за Оку, теперь в Одоев. «В Одоеве были воеводы по полкам по путивльским вестям, что писал из Путивля князь Борис Иванович Горбатый, что крымских людей с 1000 человек пошло к Одоеву». Затем, «июля же 22 дня, приехали к великому князю из Крыма служилые татары, Кидырек с товарищами, и сказали, что переехали сокмы татарские. А пошли те сокмы под Рязанские украины, а по сокме сметили человек с пятьсот или с шестьсот. И князь великий по тем вестям воевод на Тулу и на Рязань прибавил», переведя их из Коломны и Серпухова[164]. Обстановка, таким образом, вынуждала московское правительство выдвигать военные силы за Оку.

Это нашло отражение и в географии крепостного строительства на юге, которое энергично проводилось в последние годы княжения Василия III. Был весьма срочно «доделан град каменный в Коломне», а «на Кашире град деревянный»; одновременно «повелением великого государя Василия Ивановича срублен град Чернигов деревянный», «на Осетре каменный»[165]. Правительство распределяло силы между старым оборонительным рубежом по Оке и городами ближе к полю.

Однако основным и теперь оставался оборонительный рубеж по Оке. Для его укрепления делалось очень много, и это неудивительно: набеги на «северскую украину» и заокские земли, конечно, доставляли неприятности, но не угрожали жизненным центрам страны. Рубеж же по Оке прикрывал прямую дорогу к Москве Для укрепления «берега» русские военачальники стали широко использовать огнестрельное оружие, пушки и пищали, которые ставились на возможных «перелазах» через Оку. Впервые большое количество пушек было привезено на Оку в мае 1532 г., когда «пришла весть к великому князю Василию Ивановичу из Крыма, что крымский царь копится со многими людьми и с похвалою, а хочет идти на великого князя украину. И князь великий, слышав то, послал на Коломну на берег воевод своих, а с ними княжат и дворян своего двора, и детей боярских из многих городов бесчисленно много. А наряд был великий, пушки и пищали изставлены по берегу на вылазах от Коломны и до Каширы, и до Сенкина, и до Серпухова, и до Калуги, и до Угры. Добре было много, сколько и не бывало (курсив наш. — В. К.)»[166]. По июльской «росписи» 1532 г., «были воеводы на Коломне, стояли на берегу», «против Колычевского острова», «против устья Осетрского», «против Ростиславля», «против Девича», «в Бачманоне», «на устье Москвы-реки», «под Хотенцовым», «на Белом колодези», «на Кашире», «на Сенкине», в Серпухове, «на Рязани» и «на Угре»; всего 48 воевод! Когда опасность миновала, «после роспуску больших воевод», на рубеже осталось с полками 14 воевод — в Коломне, на Осетре, в Туле и в Рязани[167]. Кроме того, в том же году полки были поставлены в Белеве, в Одоеве, в Новгороде-Северском; «в Северу» был послан также служилый татарский царевич «Акдовлет, Ахкуратов сын»[168].

Необходимость укрепления южных границ диктовалась дальнейшим обострением русско-крымских отношений. Большое недовольство в Крыму вызвал переворот в Казани. Влиятельная группировка казанских феодалов, сторонников Москвы, изгнала хана Сафа-Гирея и вместо него на казанский престол возвела приверженца Москвы, касимовского царевича Джан-Али (Яналей), племянника хана Большой Орды Ахмеда. Сафа-Гирей бежал в Крым. Очередная усобица в Крыму помешала татарам немедленно организовать поход на русские земли. Саадет-Гирей был свергнут калгой Ислам-Гиреем, но и последний по смог удержаться у власти. Только в 1533 г., при поддержке турецкого султана, крымским ханом стал Сагиб-Гирей, правление которого характеризовалось «резко враждебной политикой, проводимой им в отношении Русского государства»[169]. Положение на «украине» сразу обострилось.

В мае 1533 г. великий князь Василий III в своем «наказе» предупреждал карачевского наместника Семена Михайловича Чертова: «Писал ко мне из Новгорода из Северского наместник наш князь Иван Барбашин, а к нему писал из Рыльска наместник наш Василий Сернеев, что пришел к нему с поля рыльский казак Иванко Хонин с товарищами, а привел с собою женку-полонянку карачевского полону, и та женка сказывала, что те татары, которые были в Карачеве на посаде, в понедельник на пятой неделе после великого дня встретились с азовскими татарами близко Донца, да полон отпустили в Крым, а сами возвратились с азовцами вместе да пошли на наши украины на Карачевские места». «И ты б однолично жил бережно, — наказывал великий князь, — и сторожи держал крепко, и люди бы все у тебя были собраны в городе с женами и с детьми, и дело бы наше берег по нашему наказу. А каковы у тебя будут вести, и ты б не держал без вести в Одоев воеводу нашего князя Ивана Михайловича Воротынского с товарищами, а на Бобрике воевод наших Романа Ивановича Одоевского с товарищами, а меня о всем без вести не держал...» Из Москвы не только предупредили наместника об опасности и приказали быть бдительным, но и тут же выделил и военные силы. «Да велел у тебя быть в Карачеве людям князя Ивана Воротынского, за которыми поместья в Мехцовске и в Козельске, да и список их по именам к тебе послал. И ты бы по тому списку их вместе собрал, а я к ним грамоту свою послал же, чтобы у тебя в Карачеве были сейчас же»[170].

В этом интересном документе следует отметить ряд моментов, характеризующих оборону «крымской украины» в целом. Прежде всего обращает на себя внимание оперативность информации о передвижениях даже сравнительно немногочисленных татарских отрядов. Эта информация поступает в Москву и немедленно доводится до сведения пограничных воевод. Карачевскому наместнику посылается не только подробный «наказ», но и выделяются военные силы для отражения набега. В свою очередь наместник обязан «не держать без вести» других пограничных воевод, чтобы они могли принять меры в случае опасности. Небезынтересен и принцип сбора войска для усиленной обороны того или иного пограничного города, в данном случае — Карачева. В распоряжение наместника посылались «дети боярские» из соседних уездов, причем в Москве их знали даже «поименно»! Все это дает основания считать, что уже в начале 30-х годов сложилась достаточно стройная и продуманная система оборонительных мероприятий на «крымской украине».

Поход крымцев начался в августе 1533 г. На Рязанские «места» пошли «Ислам-царевич, Магмет-Гиреев сын, и иные царевичи, и ширинские князья и мурзы, а с ними было крымских людей 40 000»; в походе принял участие также изгнанный из Казани Сафа-Гирей. Возможно, именно Сафа-Гирей явился инициатором и одним из главных организаторов похода — в его ненависти к Русскому государству, которое он не без оснований считал виновником своего изгнания из Казани, вряд ли можно сомневаться. В июне Сафа-Гирей «безвестно» нападал на Мещеру и Касимов, а теперь присоединился к крымским татарам.

Московское правительство и на этот раз было своевременно предупреждено о нападении. Служилый татарин Неболса Кобяков «наехал Ислама царя и Сафа-Гирея царя, и иных царевичей» в степях. Они «стоят на поле и ожидаются с людьми, а хотят идти на великого князя украину на Рязанскую». Служилый татарин проследил, как крымские татары пошли «под великого князя украину к Северскому Донцу», а «сам Ислам с царевичами пошел на Рязань»[171].

Видимо, Василий III не ожидал крымского нападения именно в это время. По свидетельству летописца, в августе «князь великий Василий Иванович всея Руси начал мыслити ехать в свою вотчину на Волок на Ламский, на осень тешиться». Но вот 11 августа «пришла к великому князю весть с поля, что к Рязани идут люди крымские, в головах у них Сап-Кирей (Сафа-Гирей. — В. К.), что был на Казани и из Казани его выслали, да Ислам-царевич, Магмед-Гиреев сын, со многими людьми Московские земли воевать». Пришлось срочно организовывать оборону. Это было несложно, так как воеводы находились поблизости от «крымской украины».

Василий III «вскоре послал за братьями своими, за князем Юрием и князем Андреем Ивановичем. Братья же приехали к нему на Москву вскоре. Тогда же князь великий послал своих воевод с Москвы на Коломну, на берег на Оку, князя Дмитрия Бельского» и других. Были возвращены «на берег» и воеводы, которых великий князь «наперед той вести послал в Мещеру». Впрочем, на Оке и без того имелись значительные силы. «Тогда был на Коломне наместник и воевода князь Иван Бельский, и сошлись воеводы многие на Коломну, а с ними многие дворяне великого князя, княжата и дети боярские».

Сам великий князь 15 августа выступил с войском из Москвы и остановился, как и во время крымского похода 1527 г., в Коломенском. «А без себя князь великий повелел воеводам городским устроить в городе пушки и пищали, и городским людям повелел животы возить в град. А, выехав, князь великий стал в Коломенском дожидаться князя Андрея Ивановича, брата своего, и воевод с многими людьми». Кроме того, Василий III ждал «прямых вестей» о движении крымского войска.

В тот же день, 15 августа, пришли вести «от воевод с Рязани, что Сафа-Гирей и Ислам-Гирей и иные царевичи с многими людьми пришли на Рязань, да и посады сожгли. И князь великий часа того послал к воеводам, а велел послать за Оку-реку языков добывать». Из великокняжеского лагеря под Москвой 18 августа было послано дополнительно в Коломну еще 10 воевод.

Между тем татары 15 августа «ко граду приступали, но града не взяли». Другие татарские отряды разоряли рязанские «волости», сжигали села и захватывали пленных. Попытки прорваться в центральные уезды Русского государства крымские татары на этот раз не сделали: «Ислам-царевич, услышав то, что князь великий послал против них многих воевод своих со многими людьми, к берегу не пошел».

Но Русское государство было уже достаточно сильным, чтобы не только удерживать «берег», но и активно действовать «в поле». После получения «прямых вестей» из Рязани «воеводы по великого князя наказу послали за Оку воевод князя Ивана Федоровича Оболенского-Овчину, а в другое место князя Дмитрия Федоровича Палецкого, а в третье место князя Ивана Федоровича Друцкого не со многими людьми». Этого оказалось достаточно, чтобы вынудить татар к отступлению. «Легкие воеводы» «многих татар побили, а иных живых переимали. Видев же сие, Сап-Кирей царь и Ислам царь побежали борзо из украины великого князя вон». Преследуя врага, «воеводы великого князя за ними ходили до Прони»[172].

Некоторые дополнительные подробности действий «легких воевод» за Окой содержатся в Софийской II летописи. За реку Оку, оказывается, ходили «дворяне великого князя и дети боярские», причем первым на реку Осетр успел князь Дмитрий Щереда. «И пришла к нему весть, что люди крымские оттуда верстах в десяти, в Беззубове, поместье Ларионова. И тут на них пришел князь Дмитрий и потоптал их, и многих избил, а иных живых поймал и к великому князю отослал». Это и были языки, которых поручалось взять за Окой. «Тогда же великого князя воеводы с берега послали за реку воеводу князя Ивана Федоровича Телепнева-Овчину, а с ним княжат и дворян великого князя и детей боярских. Князь же Иван дошел до сторожей татарских и потоптал их и побил. Татары же побежали и намчали наших людей на многие люди». Встретившись с большими силами крымского войска, Иван Федорович Телепнев-Овчина отступил, захватив, впрочем, пленных и в этой неравной схватке. В свою очередь отошли и татары, испугавшись приближения великокняжеских полков. «Воеводы же за ними ходили, до них не дошли и возвратились»[173].

«Легкие воеводы» за Окой, таким образом, нападали на крымские отряды, разошедшиеся в стороны от основного войска Ислам-Гирея и Сафа-Гирея, мешали им грабить и захватывать пленных, а сами «промышляли» «языков». Кстати, именно так формулировалась их задача в Разрядной книге: «А за реку из Коломны посланы на тех людей, которые в разгонах, легкие воеводы князь Иван Федорович Овчина-Телепнев, князь Дмитрий Федорович Щереда-Палецкий, да князь Дмитрий Юрьевич Друцкий и иные легкие воеводы»[174].

Крымский поход 1533 г., несмотря на то, что прорыв крымцев через Оку удалось предотвратить, имел тяжелые последствия для Русского государства. Рязанская земля была опустошена, татары увели огромное количество пленных. Н. М. Карамзин отмечал, со ссылкой на «Крымские дела», что «многолюдные села рязанские снова опустели, и хан Саип-Гирей хвалился, что Россия лишилась тогда не менее ста тысяч людей»[175]. Крымский хан писал впоследствии в Москву, что у его знатных людей, вернувшихся из этого похода, было по 15–20 пленников, «а у иных, всей нашей рати, на всякую голову по пять, но шесть голов твоего полона в руках». Сам хан получил только в виде «тамги» с продажи пленников 100 тысяч золотых[176].

Разорением Рязанской земли в 1533 г. дело не кончилось. Казанские феодалы организовали набег на волжские земли. Зимой «приходили многие казанские люди к Нижнему Новгороду и новгородские места многие пустыми учинили, полону без числа много поймали, жен и детей боярских, да и черных людей с женами и с детьми многих поймали»[177]. Русскому государству пришлось серьезно заниматься выкупом пленных. Но это было уже делом нового правительства: в ночь с 3 на 4 декабря 1533 г. Василий III Иванович умер. На престол вступил трехлетний Иван IV. Власть фактически оказалась в руках его матери Елены Глинской и ее фаворита князя Ивана Федоровича Телепнева-Оболенского. Впрочем, все правительственные распоряжения по обычаю выпускались от имени малолетнего великого князя.

Одним из первых мероприятий нового правительства явился сбор денег для выкупа пленных. Немалые суммы должны были внести для этой цели бояре, города и даже церковь. В составе Софийской II летописи сохранилась великокняжеская грамота архиепископу Великого Новгорода и Пскова Макарию, датированная осенью 1534 г.: «Государь великий князь Иван Васильевич юный всея Руси и мать его княгиня Елена прислали к своему богомольцу архиепископу Великого Новгорода и Пскова владыке Макарию в Великий Новгород своего сына боярского из Москвы с грамотами, а пишет в них: что приходили в прежние годы татары на государеву украину и взяли в плен детей боярских, и мужей, и жен, и девиц, и потом возвратили плен вспять, а за то просили у государя серебра. И князь великий велел своим боярам серебро дать, а хрестьянские души у иноплеменников откупить; и государь великий князь и мать его княгиня Елена повелели владыке Макарию в той мзде самому быть, а в своей архиепископии в Великом Новгороде и Пскове и во окрестных городах своей архиепископии со всех монастырей, сколько их есть, где чернецы и черницы, собрать семьсот рублей московских... И владыка Макарий, слышав сие, вскоре послал к государю великому князю Ивану Васильевичу на Москву своего князя Михаила Федоровича Оболенского да дьяка своего Ивана Петрова сына Одинца, а с ними серебра семьсот рублей московских, месяца ноября в 22 день»[178]. По тем временам это была очень крупная сумма. Можно себе представить, каких огромных усилий стоило государству собрать серебро для выкупа многочисленных пленных!

Видимо, правительство Елены Глинской заботилось не только о «христианских душах». Таким путем оно надеялось как-то урегулировать отношения с Крымским ханством, что было особенно важно в условиях надвигавшейся войны с Польшей и Литвой. Уже в январе 1534 г. «послал князь великий в Крым к Саип-Гирею и к Исламу Ивана Челядищева возвестить отца своего преставление, а себя на государстве объявить. А в Казань послал к Яналею царю с теми же речами Василия Беречинского». Посольство в Казань оказалось удачным. Уже в апреле в Москву приехали казанские послы и «грамоту написали, как с отцом его было с великим князем Василием». Совсем иначе обстояли дела в Крыму. Посол Иван Челядищев докладывал в Москву, что «царь крымский не захотел дружбы и братства с великим князем», но «захотел королю дружить, а на великого князя быть с пим заодно». Русским дипломатам помогла очередная усобица в Крыму. Ислам-Гирей «Саип-Гирея (Сагиб-Гирея. — В. К.) с царства согнал, а сам на Крыму царем учинился»[179]. Новый хан, видимо, чувствуя себя не очень уверенно на престоле, «в братстве с великим князем учинился». Но в Москве не очень верили в симпатии Крыма — тем более, что той же весной крымцы совершили набег на «украину». «Месяца мая в 8 день, приходили татары, азовцы и крымцы, многие люди, на Рязанские места на Проню. И воеводы, от великого князя посланные на Рязань, князь Семен Федорович Хрипунов, слышав татар, пошли на них не со многими людьми. Догнав татар на Проне, многих побили, а пятьдесят татаринов, живых поймав, к великому князю на Москву прислали»[180]. На границе были сосредоточены значительные русские силы. По июльской росписи 1534 г., воеводы стояли в Коломне, Серпухове, Рязани, Туле, Боровске, на Угре, в Мещере, Стародубе, Новгороде-Северском, Путивле[181].

Положение значительно осложнилось начавшейся войной с Литвой и Польшей. Русское посольство более полугода вело в Литве переговоры об урегулировании отношений, но успеха не добилось. В июле 1534 г. польско-литовские войска открыли военные действия. Активизировалась оппозиция московской боярской аристократии, недовольной деятельностью княгини-регентши Елены Глинской. Начались измены бояр. В августе «с службы в Серпухове побежали князь Семен Федорович Бельский да окольничий Иван Васильевич Лятцкий»[182]. Особенно опасной была измена Семена Бельского, который неоднократно назначался «большим воеводой» на «украине», хорошо знал и систему обороны границы, и броды через Оку, и укрепления порубежных городов. Впоследствии Семен Бельский не раз «наводил» литовские и крымские войска на «украину».

Русскому государству предстояла тяжелая война на два фронта — с Крымским ханством и Польско-Литовским государством, причем основная тяжесть борьбы ложилась именно на «крымскую украину». Литовские лазутчики недаром доносили полоцкому воеводе, что русские воеводы не располагают значительными силами на западной границе. «Войтех, лях из Познани», сообщал в сентябре 1534 г., т. е. уже после начала военных действий на русско-литовской границе: «А здесь, от Литовского рубежа, нигде людей не поведает, только в Дорогобуже семьсот детей боярских лежит. А на Вязьме не ведает, сколько есть людей, но поведал, что слышал, что тоже не великие люди, потому что сам в Вязьме не был»; вообще же «люди все стоят от татар на берегу»!

Этот литовский лазутчик «шел из Москвы на Коломну, а на Каширу, а на Серпухов, а на Тарусу, а на Калугу, на Воротынск, на Серенек, на Мещовск, на Мосальск, на Дорогобуж, мимо Смоленска», т. е. обошел фактически всю оборонительную линию Русского государства на юге, и его сообщения особенно интересны как впечатления очевидца. Московские воеводы стояли с полками в Коломне, Кашире, Серпухове. Главные силы русского войска разместились в Боровске, откуда их можно было перебросить и к крымскому, и к литовскому рубежу. «А в Боровске стоит князь Андрей, брат князя великого московского умершего, а при нем сорок тысяч людей». Очень любопытные данные приводит лазутчик об артиллерии на окском оборонительном рубеже. Оказывается, в летнее, самое опасное время «на берег» привозили из столицы «великие пушки». Теперь же «которые пушки великие были посланы на берег, тех больших восемь пушек к Москве отвезено». Однако «малые сороковые пушки при тех людях на берегу оставлены». В Москве явно ожидали крымского вторжения: «Все князья и бояре и купцы богатые московские все имущество свое свозили в замок, потому что боятся татар»[183].

О том, что нападения ждали именно со стороны крымского хана, свидетельствовали обстоятельства литовского набега на Стародуб. В сентябре 1535 г. литовское войско почти беспрепятственно «пришло под Стародуб, посад зажгли», затем «посад у города Рогоща зажгли, и от посада и город сгорел», и «много крестьянства попленили». Летописец прямо указывал на причину успешных действий литовцев: «от короля не береглись, а в своих воеводах измены не чаяли, и на те свои украины своих воевод не посылали, а велели быть и беречь своим воеводам на Коломне и по иным местам от крымского царя и царевичей»![184] На Северскую землю нападали и крымские татары; они «воевали» возле «украинных городов Путивля, Рыльска, Новагородка, Радонежа, Стародуба, Чернигова, Почепа, Гомеля»[185].

Тревожно было на «украине» и зимой 1534/35 г., хотя в это время татары реже предпринимали набеги. В начале февраля 1535 г. «пришли к великому князю с украинных мест, с Рязани, вести про крымских людей, что видели под украинами крымских людей. И князь великий отпустил из Москвы в Серпухов для береженья воевод своих, боярина своего и воеводу князя Василия Васильевича Шуйского, да боярина и конюшего князя Ивана Федоровича Телепнева, и иных своих воевод многих со многими людьми, да и в иные города в порубежные, на Тулу и в Калугу иных многих воевод со многими людьми послал для береженья». Однако уже «февраля в 13 день вести пришли, что крымские люди под украиною были многие, но на украину не приходили, верст за пятьдесят от украины воротились и пошли прочь». После этого воеводам было приказано идти «из Серпухова на Литовскую землю»[186].

Летом 1535 г. немногочисленные русские полки «на берегу» стояли только в Коломне и Серпухове. Видимо, правительство Елены Глинской успокоилось в связи с начавшимися мирными переговорами в Крыму. 2 августа из Крыма вернулся «посланник великого князя Данило Загрязский», заверивший, что «одноконечно крымским людям ратью на великого князя украины не быть». Приехавший с ним ханский посол даже привез «грамоту шертную о дружбе». Но это было лишь очередное проявление коварства крымского хана, показывавшее, что нельзя верить ни клятвам, ни обещаниям крымского хищника. Отправив своего посла в Москву, «за ним послали царь Ислам и царевичи князей своих и мурз, и всех людей крымских, в головах Чамаш-мурза, с многими крымскими людьми, литовским людям на помощь. Только царь и царевичи одни с немногими людьми в Крыму остались»!

Крымские татары «пришли на рязанские украины безвестно, августа в 18 день, в среду, а великому князю вести не учинилось». Только после этого московское правительство начало срочно организовывать оборону. Из Москвы в тот же день были отправлены «большие воеводы» на «берег», в Коломну, «а людей своих, которых послал к Стародубу против литовских людей, князь великий велел воротить на берег ко Оке-реке». И все же, несмотря на явную неподготовленность русских воевод, крымцам не удалось прорваться в центральные уезды страны. Оборонительную линию на Оке татары не сумели преодолеть. «Воеводы татарам реку не дали перелезть и многих татар побили. И татары пошли от берега прочь и начали воевать Рязань».

Русские военачальники в отражении этого набега придерживались своей обычной тактики. Прочно удерживая «берег», московские воеводы, «избрав легких воевод, послали под татар. В едино место князя Романа Ивановича Одоевского да Ивана Ивановича Хабарова, а в другое место князя Дмитрия да Петра Андреевичей Куракиных, да князя Михаила Друцкого. И воеводы, посланные за реку под татарских людей, татар не в едином месте били загонщиков, а иных живых переимали. Татары же, отойдя от Рязани на три днища, стали на поле». На этом и закончились военные действия. «Князь великий воеводам своим за ними ходить не велел того ради, что множество людей татарских, а велел воеводам своим стоять у Оки-реки на берегу». Во всяком случае, «легкие воеводы» свою задачу выполнили. Крымские татары вынуждены были отступить с большими потерями. «Воеводы многих татар побили, всех пятнадцать тысяч», «не в одном месте в загонах, и у кошев, и на перелазах»[187].

Между тем общее положение Русского государства ухудшалось. Литовские войска взяли город Стародуб. Нападение крымских татар сорвало подготовленный поход на Вильно. Летописец отмечал: «Литва под Стародубом стоит, а татары крымские были на рязанской украине, а стоят на поле, и воеводы великого князя того ради не пошли к Вильне». В сентябре произошел антирусский переворот в Казани. Казанские «князья» убили «царя Яналея» и призвали на казанский престол крымского «царевича» Сафа-Гирея. В свете этих событий поход крымских татар в 1535 г. представляется «частью широко задуманного плана борьбы Крыма с Россией. Переворот означал серьезное изменение в русско-казанских отношениях: Яналей был сторонником мирных отношений с Россией, а Сафа-Гирей — злейшим врагом Москвы»[188]. С этого времени начались систематические набеги казанских татар на русские земли. «Казанский узел» сумел разрубить только Иван IV Грозный в 1552 г., присоединив Казанское ханство к Русскому государству.

Последующие крымские походы были гораздо менее успешными. В апреле 1536 г. «приходили татары азовцы и крымцы многие люди под город под Белев. И великого князя воевода и наместник белевский с детьми боярскими на них из города вышли, татар от города отбили и многих побили, а иных переимали». Летом того же года «приходили крымские люди на украину, на Рязанские места», но тоже без особого успеха. Оборонительные мероприятия правительства ограничивались обычным выдвижением полков в пограничные города. Интересно, пожалуй, отметить только стоянку воевод в городах за Окой — Туле, Пронске, Одоеве[189]. Московское правительство охраняло теперь не только «берег», но и земли южнее него. В посольские «наказы» правительством включались ответы на возможные вопросы иностранных дипломатов о крымских набегах. Эти набеги оценивались Москвой следующим образом: «А нечто спросят: летось крымские люди приходили ли на великого князя землю, и где воевали? И говорить: приходили крымские люди на украину, на Рязанские места, и государя нашего люди на них ходили, и их побили много, а иных многих переимали и к государю привели»[190]. Но этот наказ вряд ли правильно отражал действительные заботы правительства о безопасности «крымской украины». Как раз в это время Русское государство развернуло широкое крепостное строительство на юге. В 1535 г. великий князь «повелел град сделать деревянный в Мещере, на реке на Мокше, того ради, что в тех местах нет городов близко, и доделан зимой марта в 27 день» в следующем, 1536 г. В апреле 1536 г. «начали город Стародуб делать земляной на старом же месте, и доделан того же лета, июля в 20 день». Осенью «поставлен град на Проне на старом городище»; «тогда воеводы были на Проне береженья для»[191]. Еще один оборонительный пояс получила Москва: в столице построили Китай-город.

Обращает на себя внимание поспешность, с какой возводились на «крымской украине» новые крепости. Для этого были все основания. Война с Польшей и Литвой продолжалась, крымский хан угрожал русским границам. Изменник Семен Бельский пытался вовлечь в антирусскую коалицию турецкого султана и, вероятно, сумел кое- чего достичь в этом направлении. Из его переписки с королем Сигизмундом явствует, что в 1537 г. турецкий султан «листы свои давал для Сагиб-Гирея, царя Перекопского, и для двух анчаков своих, Силистрийского и Кафинского, чтобы они со всеми людьми на помощь пошли», причем, по утверждению С. Бельского, «с ними может быть турок больше сорока тысяч, кроме Сагиб-Гирея царя и людей его и казаков белгородских»[192]. Продолжались нападения и самих крымских татар на «украины». В 1537 г. «имали татары Тульскую украину. Тогда же убили князя Василия Веригина-Волконского. Того же лота татары приходили в Одоев, пришли под город вечером, а рано утром прочь пошли»[193]. Но большой крымский поход не состоялся. В 1537 г. было заключено, наконец, перемирие с Литвой. Русскому государству пришлось отказаться от Любеча и Гомеля. А в феврале 1538 г. в Москву приехали крымские послы. Начались длительные переговоры, закончившиеся перемирием и между Москвой и Крымским ханством. 27 сентября 1539 г. русский посланник Иван Федцов привез из Крыма «грамоту шертную к великому князю». Русское государство еще раз выстояло в войне с коалицией врагов.

Правда, перемирие с крымским ханом не означало, что «украина» Русского государства оказалась в полной безопасности. Уже в октябре 1539 г. «приходил Имин-царевич с многими людьми крымскими на Каширские места. И в то время вышел из Рязани великого князя воевода князь Семен Иванович Микулинский и пришел под крымских людей, языков поймал и к великому князю на Москву прислал, а иных в загонах татар побил. А царевич много попленил за небреженье наше». Так как перемирие с Крымом было уже заключено, 21 ноября «послал князь великий в Крым к Сагиб-Гирею царю своего сына боярского Гаврилу Янова с грамотою, а писал великий князь в грамоте, что царь свою неправду учинил, сына своего посылал украинные места воевать». Крымский хан, как обычно в таких ситуациях, ответил, что «сын его приходил под великого князя украины без его ведома». Московскому правительству пришлось удовлетвориться этим объяснением. В действительности же ость основания полагать, что поход хан санкционировал. Недаром в январе 1540 г. польский король благодарил его за то, что «сына своего Емин-Гирея с войском в землю того неприятеля нашего московского воевать послал»[194]. Впрочем, в Москве давно привыкли к подобному вероломству. Клятвам крымских ханов верить не приходилось. Заставить их выполнять свои обещания можно было только силой оружия.