На траверзе — Дакар

НА ТРАВЕРЗЕ — ДАКАР

28 июля. Человеческая жизнь подчинена определенному ритму. Один день сменяет другой; проходят недели, месяцы, годы; одни события оставляют след в памяти, другие исчезают навсегда. Но отдельные дни озаряют жизнь, как вспышка. Мне навсегда запомнился день, когда начался промысел на «Глебе Успенском».

Проснулся я рано, едва забрезжил рассвет, чтобы поскорее увидеть то место, к которому стремился «Успенский» в течение шестнадцати суток плавания. У входа в салон висит большая карта мира. На ней красным карандашом отмечен путь «Успенского». Изломанная линия начинается у Керчи и через четыре пролива и пять морей выходит в океан. Здесь она резко поворачивает на юг и, следуя неровным очертаниям Африки, огибая мыс Кабо-Бланко, доходит до Зеленого Мыса. Сегодня кто-нибудь из штурманов проведет ее чуть дальше и в 12 милях к югу от Дакара поставит красную точку. Этот район мы покинем не скоро.

Стоит штиль. Довольно прохладно. Термометр показывает всего 27 градусов, а влажность по-прежнему удивительно невысокая для здешних мест — 80 процентов. Хотя до берега больше десяти миль, он великолепно виден без бинокля. Прямо на севере, на крутом высоком берегу, который, однако, с «Успенского» кажется довольно низким, раскинулся Дакар. На фоне голубого неба возвышается лес ослепительно белых многоэтажных зданий очень красивой современной архитектуры. Эти здания занимают меньшую часть города. В других районах дома также белого цвета, но всего в два-три этажа. В городе много зелени. На восточной окраине Дакара можно различить по многочисленным кранам порт.

Дакар — один из самых оживленных морских портов на атлантическом побережье Африки. В него то и дело заходят или покидают его большие суда. Южнее возвышается остров Горэ, прикрывающий вход в гавань. Другой остров — Ла-Мадлен — расположен к юго-западу от Дакара. А за ним вздымаются два купола Зеленого Мыса. К северу от него протянулась песчаная коса мыса Альмади.

Справа от Дакара берег плоский и низменный. Он сначала постепенно, а затем круто поворачивает на юго-восток. Здесь расстилается саванна. Видны одиночные деревья; кое-где они образовывают сплошной зеленый забор.

В нескольких кабельтовых от «Успенского» покачиваются суда Калининградской флотилии: четыре больших траулера, таких же как наш «Успенский», — «Казань» (флагман флотилии), «Лев Толстой», «Тургенев», «Лермонтов» — и два средних, водоизмещением в шестьсот тонн, — «Орехово» и «Оскол». Все калининградские суда окрашены в темно-шаровый цвет. Они похожи на больших неуклюжих слонов, спокойно спящих посредине плоской равнины. Белый «Глеб Успенский» казался по сравнению с ними очень нарядным.

Калининградцы раньше рыбаков Крыма освоили промысел в тропических водах Атлантики. Каждый из находящихся у Дакара больших траулеров сделал в тропики уже не один рейс. Средние траулеры здесь впервые— их задача освоить лов тунца.

На кормовой палубе ближайшей к нам «Казани» закопошились люди. Вскоре были отданы траловые доски, и судно с тралом двинулось в нашу сторону. «Успенский» тоже дал ход, и корабли близко прошли друг от друга.

«Успенский» и «Казань» приветственно прогудели друг другу. Трубные звуки подхватили остальные калининградские суда. Протяжные гудки несколько минут сотрясали воздух.

В этих гудках было что-то значительное. Еще тридцать лет назад советские рыбаки вели промысел только вблизи родных берегов. Но с каждым годом они уходили в моря и океаны все дальше и дальше. И вот теперь могучий рыболовный флот нашей страны смело вступил в далекие тропики.

В 8 часов утра «Успенский» отдал свой первый трал. Еще при встрече с «Жуковским» мы узнали, что сардина в светлое время суток держится, тесно прижавшись к грунту, и поэтому плохо записывается эхолотом и гидролокатором. Тралить сейчас нужно, руководствуясь главным образом не записями приборов, а опытом других судов. «Успенский» с первым тралом идет примерно по тому же курсу, что «Казань» и остальные калининградцы. Удача! В первом трале есть три-четыре тонны сардины. Вообще это не бог весть сколько, но для начала неплохо. Рыбу мощной струей брандспойта вымывают из трала на палубу. Сардина растекается по палубе серебристым ковром. Ее быстро перебрасывают лопатами в открытые бункера рыбного цеха.

Из первого же трала мы берем на анализ ведро сардины. Кроме того, отбираем наиболее интересных рыб для фиксации.

С сардиной изо дня в день мы проделывали следующее. Из ведра отсчитывали подряд двести рыб и измеряли длину каждой с точностью до одного миллиметра[5]. Распределяли рыб по пятимиллиметровым размерным группам и просчитывали их количество в каждой группе. Это нужно было для характеристики размерного состава рыбы в улове. Рыбу каждой группы взвешивали, тем самым узнавали средний вес рыбы всех размеров. Затем проводили так называемый биологический анализ сардины, определяли стадию зрелости половых желез и степень наполнения желудка и кишечника пищей (при этом вскрывали рыбе брюшко). Такой анализ проводили каждый раз на ста экземплярах. У всех этих рыб собирали чешую для определения возраста.

Данные по размерному и весовому составу рыбы, стадиям зрелости ее половых продуктов, соотношению самцов и самок, возрасту, степени накормленности очень важны для характеристики состояния промыслового стада рыбы и помогают выяснить особенности ее биологии и поведения. Так, часто даже по незначительному изменению размеров сардины в уловах можно было судить о том, как перемещались в пределах промыслового района косяки рыбы. Удавалось даже отмечать появление новых скоплений сардины в районе промысла. Наблюдая за темпом созревания сардины, мы могли сказать, сколько времени то или иное скопление будет находиться в районе промысла и скоро ли оно покинет его, чтобы уйти на нерест. Разумеется, результаты всех анализов тщательно протоколировались — ведь дальнейшая обработка должна была быть проведена в Керчи по возвращении из рейса.

Каждый день мы фиксировали в формалине по 50 сардин. В институте сардину подвергнут тщательному анализу: будет определен качественный и количественный состав ее пищи, изучат микроскопическое строение половых желез. Кроме того, мы берем сардину для биохимических анализов. Для этого рыбу перемалывают в мясорубке. Полученный фарш взвешивают с большой точностью в стеклянных бюксах, которые затем помещают в сушильный шкаф. Здесь при температуре 105 градусов навески доводят до постоянного веса. Так определялось содержание в теле рыбы влаги. Высушенные навески хранили в бюксах до окончания рейса. В Керчи в лаборатории будет определено содержание в рыбе жира, белка, минеральных веществ. Особенно большое значение имеет определение содержания жира. Высокая жирность рыбы обычно свидетельствует о том, что она готовится к «путешествию»: жир является источником энергии, расходуемой рыбой во время далеких странствий.

В распорядок нашего рабочего дня входило и обязательное присутствие на производственном совещании, проводившемся регулярно в 11 часов в радиорубке. На этом совещании, проходящем под председательством капитана флагманского судна «Казань», капитаны всех судов по радиотелефону поочередно рассказывали о ходе промысла и прочих делах за истекшие сутки. Кроме того, мы постоянно следили за показаниями эхолота и гидролокатора. По записям на лентах можно было «читать» о поведении рыбы.

Мы присутствовали практически при всех выборках трала. Во-первых, нас интересовало количество сардины в улове (даже в том случае, когда мы не брали рыбу для анализа), во-вторых, в каждом трале попадались какие-нибудь диковинные рыбы или беспозвоночные, и их нужно было успеть выхватить, прежде чем они исчезали в ненасытной пасти бункеров рыбного цеха.

С первого же дня промысла к нам в лабораторию стали заглядывать любители живой природы. Они внимательно рассматривали наши коллекции, задавали множество вопросов и нередко приносили в лабораторию не замеченных нами интересных рыб и других животных. Некоторые просили зафиксировать для них наиболее причудливых представителей океанской фауны. Мы выделили специальный «гроб», куда любители природы сами помещали свои трофеи. Чтобы потом не перепутать их, рыб заворачивали в марлю и клали в нее этикетку с фамилией владельца. Сколько радости доставят по возвращении домой эти подарки близким, особенно детям!

Океан продолжал поражать нас своими красками и буйным проявлением жизни. Даже не верилось, что всего два дня назад над ним висела соленая водяная мгла. Видимость стала исключительной. Прозрачный воздух был хрустально чист и, казалось, звенел. Небо раздалось вглубь и вширь. Линия горизонта отодвинулась на десятки километров, а небо было таким глубоким, что его синева должна была уходить к звездам. В нем плыли громадные кучевые облака на такой непостижимой высоте, что казалось, будто бы они купаются своими верхушками в стратосфере. Хотя солнце стояло высоко, облака были окрашены в лиловые, фиолетовые, багряные тона. Облака отражались в ярко-синей воде океана. Такой глубины, таких красок, такой гармонии воды и неба я никогда не видел в наших широтах.

Под вечер стороной прошел ливень, только слегка зацепив нас. Через все небо перекинулась громадная золотая арка. Она переливалась всеми цветами и казалась живой на фоне пепельной тучи, закрывшей половину небосвода. Радуга отражалась в спокойной чистой воде и, уходя глубоко-глубоко в воду, рождала там вторую цветную арку. Обе арки смыкались у поверхности, образуя колоссальных размеров замкнутый круг, лишь слегка деформированный из-за разной плотности воды и воздуха. Когда солнце склонилось к закату, арка разбилась на множество отдельных частей. В конце концов от нее остались только небольшие разноцветные полосы.

Закат был восхитительным. На предельно ясном и чистом небосклоне застыли нежно-лиловые облака. Небо окрасилось в голубовато-зеленые тона. Это был, безусловно, самый красивый закат с начала нашего плавания, но Володя назвал его «рядовым тропическим закатом». На будущее он пообещал мне потрясающие картины. Честно говоря, мне трудно было представить, могло ли быть что-нибудь более замечательное, чем то, что мы видели сегодня, но вскоре я убедился в правдивости Володиных слов.

В 19 часов 45 минут по трансляции раздалась команда: «Подвахте, заступающей с двадцати до двадцати четырех, явиться в цех на уборку рыбы». Теперь такие команды слышатся на судне каждые четыре часа, за исключением того времени, когда в рыбцехе нет сардины. На обработке рыбы занято большое количество людей. Кроме рабочих рыбного цеха в разборке рыбы на столах и укладке сардины в противни участвуют подвахты. По подвахтам распределен весь экипаж судна, за исключением капитана и старшего механика. Продолжительность каждой подвахты 4 часа. Работа в цехе круглосуточная.

Услышав команду, мы надели выданные нам сапоги, клеенчатые фартуки и перчатки и в такой «спортивной» форме (ведь мы были в трусах и майках!) спустились в рыбный цех. В рыбцехе жизнь бьет ключом. Здесь очень много людей: не менее тридцати человек. В цехе прохладно (особенно после палубы), сильно шумят рефрижераторные установки.

В рыбный цех с палубы рыба попадает через бункера и загружается в морозильные ванны. Это большие деревянные и брезентовые чаны. В них находится вода и лед. Температура тела рыбы на палубе под жгучими лучами солнца быстро повышается. Поэтому в чанах со льдом и холодной водой рыбу охлаждают и в корзинах подают на разборочные столы[6]. Здесь рыбу прежде всего сортируют. В уловах вместе с сардиной много сорной рыбы. Кроме того, сорной считается и очень мелкая сардина, не имеющая так называемой промысловой длины. На столах промысловую сардину отделяют от остальной рыбы и укладывают в противни. Сорную рыбу в корзинах относят к транспортеру и вываливают на широкую движущуюся ленту, которая доставляет ее в жиро-мучной цех. На кормовой палубе есть большой квадратный люк, обычно закрытый. Этот люк почему-то называется на траулере шнеком[7]. Если в улове преобладает сорная рыба, то есть рыба, не идущая в заморозку, то шнек медленно открывает свою широкую пасть и поглощает содержимое трала. Рыба, попавшая в жиро-мучной цех с палубы через шнек или из рыбного цеха по транспортерной ленте, перерабатывается в кормовую муку — очень ценный продукт для животноводства.

Передо мной лежит противень. Это длинная металлическая коробка с крышкой. В каждую такую коробку укладывают до десяти килограммов сардины. Уложить рыбу в противень без привычки оказывается нелегким делом. Я смотрю, как это делают мои соседи, и стараюсь повторять их движения и не отставать от других. В корзине подают на стол серебристую рыбу, и сразу же к ней тянется несколько рук. Сардину укладывают аккуратными рядами, так, чтобы головы рыбы последующего ряда находились между хвостами предыдущего. Если навалить рыбу в противень как попало, то в него едва войдет 7–8 килограммов. Укладка сардины в противень должна производиться быстро, так как рыбу нельзя долго держать размороженной — она может быстро испортиться. Противни с рыбой накрывают крышками и устанавливают в вагонетку с полками. В каждую вагонетку можно установить 110 противней. Когда все полки оказываются заполненными, вагонетку загоняют по рельсам сжатым воздухом в морозильную камеру. Таких камер на «Успенском» четыре. В каждую помещают по четыре вагонетки. В камерах рыбу промораживают в течение четырех часов при 30 градусах мороза, после чего вагонетки вывозят из камер. Замороженную сардину извлекают из противней, глазируют (снимают с нее корочку льда), упаковывают в картонные ящики и отправляют лифтом в трюм, где рефрижераторные установки поддерживают постоянную температуру воздуха в минус 16 градусов.

Первый час в рыбном цехе проходит для меня быстро, второй медленней, особенно медленно тянется третий час. Зато четвертый пробегает быстрее первого. За четыре часа вахта и наша подвахта уложили всю рыбу, освободили чаны, поэтому ночной подвахте можно спать спокойно: ее сегодня будить не будут. Усталые, но довольные, в 12 часов ночи мы покидаем рыбцех, предварительно убрав за собой рабочие места и отмыв из шланга от рыбьей чешуи сапоги, фартуки и перчатки. Быстро поднимаемся в лабораторию, стягиваем с себя доспехи и, захватив в каюте полотенца, идем в душ.

Вода снимает усталость, и, хотя завтра рано вставать, мы выходим на бак полюбоваться ночным небом. Огромные звезды подмигивают нам с бархатного неба. С трудом удается сориентироваться по знакомым созвездиям. Мы, конечно, очень хотим увидеть Южный Крест — знаменитое созвездие южного полушария, которое сияет на небе тропиков, расположенных и севернее экватора. Но он еще не взошел. Нет на небе и нашей Большой Медведицы— что красноречивее этого может сказать о том, как далеко мы от средних широт? Становится немного грустно от того, что знакомый ковш Большой Медведицы не виден. Низко над горизонтом мерцает Полярная звезда.

«Успенский» лежит в дрейфе. Как только становится темно, сардина «отрывается» от дна и поднимается в верхние слои воды, где ее невозможно поймать нашими орудиями лова. Как и прошлой ночью, вдали светят огни Дакара. Возле нас огоньки калининградцев. Первый день на промысле окончился. Много нового он принес нам с собой. Но и немало отнял сил. Отдыхать теперь придется только во время сна. Но что может быть увлекательнее такой работы, когда целиком захвачен делом, — когда вокруг кипит напряженный труд, когда целый день дышишь соленым морским воздухом, вымывающим из крови усталость, когда вокруг разворачиваются удивительные картины сказочной природы. В такой обстановке не надоест работать всю жизнь.

Когда сознаешь, что хорошо потрудился, спится крепко. Завтра нас ожидают новые впечатления, может быть, еще более яркие, чем сегодня.

29 июля. «Успенский» второй день на промысле, но кажется, что уже прошло не меньше недели с тех пор, как мы вступили в новую фазу своей судовой жизни. Работы столько, что едва хватает времени записать основные события дня. Опять с восьми утра до восьми вечера сидели за анализами сардины, урывками вели наблюдения, а после ужина снова спустились в рыбцех на четырехчасовую подвахту. Но по-прежнему синева, разлитая в природе, чистый и прозрачный воздух гонят усталость прочь, прежде чем она успевает прокрасться в наши разгоряченные тела. К тому же четкий ритм судовой жизни, лишенной повседневных забот, которыми так переполнена жизнь человека на берегу, благотворно действует на нервную систему.

Утром мне передали радиограмму из дому — первую радиограмму, полученную мной с начала плавания. Она была принята еще вчера вечером, но узнал об этом я только сегодня. Список тех, на чье имя поступили радиограммы, вывешивается после двадцати трех часов в столовой команды. С этого дня я каждый вечер после душа захожу туда, чтобы посмотреть, нет ли среди счастливцев и меня.

Для каждого человека, ушедшего в плавание, радиограмма из дому — праздник. Находясь за тысячи миль от дома, моряки всем сердцем, всеми мыслями там, со своими родными и близкими. В разлуке проверяются чувства, закаляются характеры. Каждая, даже маленькая весточка из дому доставляет людям радость на много дней. А долгое отсутствие известий может выбить человека из колеи. На берегу не привыкли отсчитывать время так, как в плавании, и часто не могут понять, с каким нетерпением ждут радиограмм на судне.

Но с родной землей нас связывают не только вести из дома. Каждое утро мы слушаем последние известия, передаваемые из Москвы. Слышимость прекрасная, помех никаких. Я вспоминаю, что Бомбар в книге «За бортом по своей воле» писал, что во время его плавания в резиновой лодке по Атлантическому океану в эфире преобладала русская речь. Нас почему-то очень волнуют сводки погоды. Интересно знать, какая температура воздуха в Москве, на Украине, в Средней Азии, на Кавказе. Кстати, во многих городах Советского Союза температура воздуха гораздо выше, чем у нас.

В девять часов утра передают сводку работы команды «Успенского» за прошедшие сутки. В первый день наше судно выловило 16 тонн рыбы, заморозило 10 тонн сардины, выработало 2 тонны рыбной муки. Для начала это неплохо. Одновременно передается сводка о работе калининградских судов. У них уловы несколько лучше. Забавно слушать, что «Лев Толстой» поймал 20, «Лермонтов» — 18, «Тургенев» — 25 тыс. тонн рыбы. Великие писатели включились в социалистическое соревнование за досрочное выполнение рейсового задания! Где-нибудь у берегов Ньюфаундленда «Пушкин» соревнуется с «Маяковским», а за экватором «Радищев» с «Серафимовичем»…

Сегодня уловы несколько превышают вчерашние: за траление поднимают 4–5 тонн. Рыбаки, которые в тропиках не первый раз, говорят, что это не очень много, но зато в рыбцехе успевают без спешки перерабатывать всю рыбу. А так как за день «Успенский» делает пять-шесть тралений, то дневной итог совсем неплох. Все отлично понимают, что каждая тонна рыбы приближает нас к возвращению домой. К подъему, или, как говорят здесь, к выборке трала на верхней палубе у кормовой рубки собирается много людей, свободных от работы. На кормовом мостике судовое начальство: капитан, старший помощник, замполит, вахтенный штурман. На палубе— только траловая команда. Нет никого из посторонних. При выборке трала нужны исключительное внимание и сноровка. На самой корме стоит тралмейстер. Команды он отдает знаками: из-за грохота лебедки и скрежета наматываемых тросов (или, как их называют на судне, ваеров) все равно ничего не слышно, как бы сильно ни повышать голос. Все с напряжением всматриваются в воду за слипом, откуда должен показаться трал. Если в трале много рыбы, то его куток (так называется мешок трала) должен всплыть, когда еще значительная часть трала находится в воде. По выражению лиц всегда видно, всплыл куток или нет. Люди либо радостно улыбаются, оживленно переговариваются друг с другом, либо лица у них недовольно вытягиваются, и они молча расходятся по кораблю.

Очень торжественно происходит сам процесс подъема трала на палубу. Сначала с гулким грохотом по слипу въезжают «бобенцы» — большие полые металлические шары, которые привязывают к нижней «подборе» трала для его утяжеления. Если трал был опущен правильно, то бобенцы должны идти по дну. Тогда их поверхность становится чистой и блестящей. По тому, какими выходят из воды бобенцы, всегда можно сказать, как был пущен трал. Появление на палубу бобенцов напоминает подход к перрону пассажирского поезда. И дело не только в грохоте. Дело в той взволнованности, с которой ждут трала.

Вот по слипу поднимается куток трала с рыбой, мешок развязывают, и сардина серебристой рекой течет на палубу. К тралу подходят технолог и рыбмастера. Они определяют дальнейшую судьбу рыбы. Только после того как трал полностью освобожден, начинается уборка рыбы с палубы. В это время допускают к рыбе и нас.

Нетерпение поскорее увидеть, что находится в трале, и желание пополнить свою коллекцию так сильно, что мы нередко пытаемся проникнуть на кормовую палубу раньше, чем перестанут наматываться ваера. Но на страже дисциплины зорко стоит капитан. Он настолько выразительно грозит нам кулаком, что мы, пользуясь морской терминологией, мгновенно «отрабатываем назад». Впрочем, Александр Харитонович хорошо понимает наш охотничий азарт и поэтому никогда долго не сердится. Мы с ним большие друзья.

Район лова представляет собой внушительное зрелище. Пять БМРТ — трудолюбивых пахарей океана — тралят почти параллельными курсами, часто проходя очень близко друг от друга. Мы буквально засматриваем друг другу в слип. Иногда можно даже увидеть, какого размера куток с рыбой у соседа, и, таким образом, примерно определить его улов. Так продолжается день за днем. Повторяются почти одни и те же галсы. Час хода с тралом прямым курсом, затем час хода обратным. Дело в том, что в районе промысла много камней и подводных скал. Могут быть зацепы и обрывы тралов. Поэтому траулеры стараются ходить по проторенным тропам, не сворачивая на бездорожье. В стороне поисковые суда калининградцев «Орехово» и «Оскол». Их основная задача — разведка и освоение лова тунцов. Вот и сейчас с «Успенского» видно, как вдоль бортов этих судов вытягивают из воды тунцов. Тунцы поблескивают на солнце, когда их поднимают на палубу.

Еще при встрече с «Жуковским» нас предупредили, что в районе Дакара в этом году много тунцов. Мы убедились в этом в первые же часы пребывания на промысле. Когда из океана показывался трал, вода вокруг него сразу закипала. Казалось, что рвутся артиллерийские снаряды. Это были мощные всплески каких-то сильных рыб. Мы бросились на кормовой мостик. «Тунцы!» — кричали все наперебой.

Я увидел в прозрачной воде несколько десятков больших красивых рыб веретенообразной формы, с громадной скоростью носившихся около трала. Их спины отливали синевато-фиолетовым цветом, а брюхо было серебристым и ярко блестело, когда рыбы выделывали в воде сложные пируэты. Перед нами были представители самого мелкого из семейства тунцов вида Euthunnus alleteratus, населяющего тропические и субтропические воды Атлантики. Длина этих пятнистых тунцов (так их называют зоологи) Достигает 80 сантиметров, а вес равняется шести-семи килограммам.

Встречающиеся в океанах тунцы других видов имеют в длину нередко три, а то и четыре-пять метров. Вес их доходит до полутонны. Иногда таких исполинов вылавливают и у нас в Черном море. Тунец — быстрая и сильная рыба. Его длинное веретенообразное тело с тонким хвостовым стеблем и мощным серповидным хвостом как нельзя лучше приспособлено к стремительным движениям. Тунец — один из самых лучших пловцов среди рыб. Он прожорливый хищник, пожирающий громадное количество рыбы и совершающий в поисках пищи тысячемильные миграции. Мясо тунцов очень вкусное, поэтому во многих странах они являются важнейшим объектом рыболовного промысла. Впрочем, бесновавшиеся сейчас в нескольких метрах от нас пятнистые тунцы, в отличие от своих более крупных родичей, значительной ценности как пищевой продукт не представляют. Это обстоятельство для них скорее полезно, чем вредно: человек обращает на них значительно меньше внимания, чем на их громадных собратьев.

Как стая голодных волков, набросились тунцы на трал. Из трала, как бы хорошо он ни был закрыт, всегда уходит немного рыбы. Сочилась понемногу сардина и из нашего трала. Ее-то и «подбирали» прожорливые хищники. Мы набрали в тазик с палубы сардину и бросили ее за борт. Через мгновение вода в месте падения рыбы закипела. Вездесущие тунцы успевали повсюду. Они на огромной скорости налетали на сардину, рывком набрасывались и проглатывали ее. При этом тунцы поднимали мощный столб воды, а иногда, кидаясь за сардиной, стремительно выскакивали на поверхность и пролетали некоторое расстояние по воздуху. Нередко к одной брошенной в воду сардине устремлялось по два-три тунца.

Несколько раз мы бросали за борт сардину, и каждый раз тунцы пожирали ее, едва она успевала очутиться в воде. Мы заметили, что тунцы хватают сардину как попало: и с головы, и с хвоста, и поперек тела. (Многие убеждены, что хищные рыбы хватают свою жертву только с головы. Это приводит некоторых биологов к ряду глубокомысленных заключений.)

Из того, что тунцов так легко приманить к борту судна, сразу был сделан практический вывод. Почти все свободные от вахты кинулись делать удочки. Снасти для лова тунцов были предельно простыми: к толстому капроновому шнуру крепился на поводке большой стальной крючок, на крючок цеплялась сардина. Шнур был изрядной длины и наматывался на деревянную дощечку.

Сегодня с самого утра на «Успенском» начался лов тунцов. Когда судно перед выборкой первого трала застопорило ход, на кормовом мостике уже собрались рыболовы-любители, человек десять-двенадцать. Другая группа тунцеловов-энтузиастов заняла позицию внизу, под мостиком, у кормового фальшборта. На тунцов готовилась атака в два яруса. В воду опущены толстые капроновые лески с наживленной на крючки сардиной. В синей прозрачной воде видно все, как в аквариуме. Наживка плавно покачивается в толще воды невдалеке от кормы. Чтобы привлечь тунцов к самой корме, в воду горстями бросают сардину. Через несколько мгновений, откуда ни возьмись, появляются тунцы. Они стремительно набрасываются на сардину, вода начинает бурлить, и тунцы, не разбирая, где приманка, а где наживка, попадаются на крючки. Тунцов так много, что нередко на одну и ту же наживку бросается сразу два-три тунца. Самая быстрая, а значит, и самая несчастливая рыба хватает наживку первой.

Рыболовы испытывают высшее наслаждение, когда леску натягивает сильная, шести- семикилограммовая рыба в три четверти метра длиной! Тунца тянут из воды, перебирая леску двумя руками так, как будто вытягивают ведро с водой. Тунец при этом что есть силы дергает, и иногда ему удается сорваться с крючка и упасть в воду, но окровавленная рыба как ни в чем не бывало немедленно снова бросается на наживку. Приходится только удивляться, насколько инстинкт хищника у тунца сильнее, чем инстинкт самосохранения. Чаще всего несколько тунцов хватают одновременно несколько наживок. Тогда начинается нечто невообразимое. Тунцы бешено мечутся из стороны в сторону, пытаясь освободиться, и, прежде чем их успевают вытащить из воды, они перепутывают удочки. Никто не знает, кому нужно тянуть. Часть перепутанных лесок оказывается с крючками, на которые рыба не успела еще попасться, но все равно их тоже приходится вытаскивать, чтобы распутать клубок. Обнаженные лески пляшут в воздухе, и тунце-ловы верхнего яруса чуть не ловят на стальные крючки своих коллег, занимающих позицию внизу. Стоит невообразимый шум. Все кричат, тянут, ругаются, смеются, размахивают руками.

Но вот тунец подтянут к фальшборту. Последнее усилие, и тяжелая сильная рыба перелетает через него, падает и ударяется о палубу. Тунец бешено скачет по обитой металлом палубе, выбивая при этом частую и звучную дробь. Снять его в это время с крючка оказывается делом нелегким. Чтобы хищник успокоился, ему наносят по голове несколько сильных ударов каким-нибудь увесистым предметом. Только после этого можно вытащить из пасти рыбы крючок и наживлять на него новую сардину.

Очень скоро ловом тунцов были увлечены все. Я не знаю ни одного человека на «Успенском», который не был бы заражен этой азартной «охотой».

Постепенно в лов тунцов вносились усовершенствования. Первое из них заключалось в установлении более тесного взаимодействия между верхним и нижним ярусами тунцеловов. Теперь уже стоящие наверху не таскали тунцов более чем на десятиметровую высоту, а поднимали их лишь до уровня кормовой палубы. Занимающие нижнюю позицию «успокаивали» тунцов громадными гаечными ключами, которые за свой устрашающий вид называются «крокодилами», освобождали крючки, наживляли на них сардину и давали команду на спуск лески в воду.

Эффективность нашего любительского тунцового лова превзошла все ожидания. Это была даже не ловля, а просто напросто вынимание рыбы из воды. Обычно между тем моментом, когда человек опускал наживку в воду, и тем, когда на нее набрасывался тунец, проходило десять-двадцать секунд. Всего несколько десятков секунд уходило на вытаскивание тунца из воды и прочие процедуры. За те 15–20 минут, которые занимали выборка трала, освобождение его от сардины и новый спуск, 10–15 человек, успевало вытащить из воды около ста рыб. Лов продолжали и тогда, когда судно с тралом давало ход. Тунцы хватали наживку на ходу судна, и вытаскивать их приходилось, подтягивая к корме. Это было, разумеется, труднее, чем поднимать рыб, когда судно лежало в дрейфе, но зато и интереснее. Горы тунцов заваливали палубу, и первые дни их спускали в бункер рыбного цеха. Скользя по наклонному желобу, они влетали в морозильные ванны, как бомбы. Но в трюме они занимали много места, а так как пятнистые тунцы особой пищевой ценности не представляли, то корабельное начальство решило в дальнейшем не форсировать их лов. Тунцовый лов на «Успенском» носил чисто спортивный характер, но продолжал волновать всех.

К нашему огорчению, за все время промысла мы не только не ловили, но и не видели тунцов других видов, именно тех, которые издавна пользуются заслуженной славой за свои превосходные вкусовые качества. Однако в нашем районе и других местах атлантического прибрежья Африки испанские, португальские и французские рыбаки успешно ведут лов тунцов, которые относятся к видам, имеющим большое промысловое значение. Этот лов происходит с быстроходных небольших судов, называемых клиперами. Существует несколько способов промысла тунцов. Их ловят на электрические удочки-троллы, кошельковыми неводами и ставными сетями-ярусами. Калининградские суда «Орехово» и «Оскол» пытались ставить яруса на тунцов. Несколько раз они вытаскивали тунцовые головы весом в 16–18 килограммов, все остальное успевали съедать акулы. Таким образом, их первый опытный лов нельзя было считать удачным.

Закончив днем свои сардинные дела, мы с Володей присоединились к тунцеловам. Азарт и ажиотаж, царящие на корме, быстро передались и нам.

Лов шел с полным успехом, гора рыбы на палубе росла, но внезапно тунцы исчезли. Только что они бесновались и неистовствовали рядом и вдруг словно растворились в воде. Причина их бегства быстро выяснилась. На поверхности воды появился длинный широкий плавник, который казался почти черным. Под плавником вырисовывалась громадная темно-фиолетовая туша с острым носом. Это был парусник (Histlophorus gladius) — близкий родственник меч-рыбы, отличающийся от нее огромным спинным плавником и меньшим развитием меча (см. рис. на стр. 29). Рыба достигает в длину нескольких метров. Она встречается во всех тропических морях. Наш парусник имел в длину метра два с половиной — три.

— Скорее бросайте в воду сардину! — крикнул кто-то. Приманка пригоршнями полетела за борт. Володя тем временем быстро спустил вниз капроновый трос с наживкой. Парусник, не торопясь, с какой-то устрашающей грациозностью плавал у самой кормы и пожирал сардину. При этом его тонкий меч высовывался из воды. Вдруг случилось то, чего мы все так страстно желали: громадная рыба схватила наживку. На палубе поднялась невообразимая суматоха, все отчаянно жестикулировали и старались перекричать друг друга. За тонкий (для такой гигантской рыбы) конец уцепилось несколько человек. Они дружно потянули парусника из воды. Вот над водой показалась громадная голова, затем туловище рыбы и, наконец, хвост. Парусник с яростью бился о борт, делая отчаянные попытки освободиться. Еще мгновение — и… леска не выдержала тяжести висевшей на ней туши. Парусник шлепнулся в воду, взметнув фонтан брызг.

Впрочем, сорвавшийся с лески парусник оказался не из трусливого десятка. Уже при следующей выборке трала он опять появился возле кормы «Успенского». Мы узнали его по свежей рапе на рыле, нанесенной крючком. Видимо, он не возражал против встречи с любым из нас — только не на палубе судна, а в воде: на наживку парусник больше внимания не обращал.

Итак, у слипа «Успенского» завязался довольно сложный клубок противоречий. Мы поднимали из воды сардину, на которую набрасывались тунцы. Тунцов гонял парусник. Мы не имели ничего против того, чтобы парусник очутился на палубе «Успенского». Парусник же поджидал нас в воде.

В этот день мы наблюдали еще одну трагедию, но разыгралась она не за кормой, а перед носом судна. Корабль лежал в дрейфе (происходила выборка трала), когда из воды, как бывало часто и раньше, вылетела стайка летучих рыб. Но на этот раз вслед за ними выскочило несколько золотистых, еще не виданных нами, больших рыб. Делая крупные и быстрые скачки, они не отставали от летучих рыб, и когда те, обессилев, опустились в воду, наступила быстрая развязка.

Летучие рыбы, казалось бы неуязвимые для всех обитающих в воде хищников, оказались беспомощными перед лицом этого стремительного врага.

Перед нами были золотые макрели (Coryphaena hippurus), или, как их еще называют за способность к скачкам на поверхности воды, рыбы-дельфины. Это крупная рыба, достигающая в длину одного метра и веса 15–20 килограммов. У нее длинный спинной плавник, который тянется почти от затылка до хвостового плавника. Золотая маркель — один из самых прожорливых хищников, населяющих океан. Встречается она повсеместно. У нее удивительно вкусное мясо, поэтому ее очень охотно ловят мореплаватели. Золотые макрели были излюбленной пищей Хейердала и его спутников во время плавания на «Кон-Тики».

Мне удалось хорошо рассмотреть двух крупных золотых макрелей, в течение часа плывших у борта «Успенского», в то время как корабль шел с тралом. Тело рыбы прекрасного золотистого цвета с синим металлическим блеском. Грудные же плавники окрашены в удивительный синевато-зеленый цвет. В ярко-синей воде океана они казались жар-птицами, прилетевшими из сказочной страны.

Когда «Успенский» остановился для выборки трала, одну из макрелей удалось поймать на крючок. Вытащенная на палубу, она быстро завертелась на своем узком спинном гребне. После того как макрель затихла, цвет ее буквально на глазах стал изменяться. Сначала рыба стала серебристой, затем темно-серой. Вместе с жизнью золотую макрель покинула красота.

30 июля. Наступил третий день промысла. Как и два предыдущих, он начался для нас напряженным трудом, но мы уже втянулись в работу и чувствовали себя в новой обстановке превосходно.

Погода резко переменилась. Район Дакара находится на границе пассатной зоны и зоны экваториальных штилей. Эта граница нередко перемещается, поэтому у Дакара чаще всего бывает два типа погоды: экваториальная, когда стоит полный штиль, душно, почти каждый день тропические ливни, воздух очень чист и прозрачен, и пассатная, когда дует северо-восточный ветер, приносящий раскаленный воздух из Сахары, насыщенный песком; небо при этом бывает мутным и видимость плохой. Но как бы в насмешку над всеми установившимися представлениями о погоде, с которыми мы знакомились по лоции и специальному отчету, составленному по многочисленным литературным данным, с сегодняшнего дня начал дуть устойчивый норд-вест, достигающий временами силы пяти баллов. О таком ветре в районе Дакара для этого времени года ни лоция, ни отчет не говорили. Мы и радовались этому ветру, потому что он принес с собой известную прохладу, и досадовали, так как он изменил океанский пейзаж. Небо помутнело, горизонт затянуло густой водяной дымкой, океан потускнел и как-то поблек. Поднялось довольно сильное ветровое волнение, которое, однако, не могло заглушить длинной зыби, идущей с юго-востока и, вероятно, рождавшейся за экватором под действием тропических муссонов.

Добыча рыбы шла как обычно. Мы работали возле лаборатории. Когда выкраивались свободные минуты, бегали на кормовой мостик ловить тунцов. Теперь к тунцам присоединились золотые макрели. Они соревновались с тунцами в прожорливости и буквально вырывали друг у друга наживку. Однако в противоположность пятнистым тунцам они оказались, как я уже упоминал, превосходного вкуса. В этом мы убедились уже за обедом, отведав жареной макрели. Безусловно, это одна из самых вкусных рыб океана.

На большом расстоянии от судна появилась африканская пирога. Ее удалось хорошо рассмотреть в бинокль. Было видно, что люди в ней ловят удочками рыбу. Пирога имела своеобразную форму: она состояла как бы из двух корпусов, вставленных друг в друга — над носом и кормой возвышались еще дополнительные нос и корма. Такая своеобразная конструкция, как мы узнали впоследствии, позволяет успешно преодолевать прибой, который у берегов Западной Африки достигает большой силы.

Около трех часов дня шла выборка очередного трала. Перед этим, кажется, случился зацеп. Так называется задев тралом скалы или какого-нибудь тяжелого предмета на грунте. При этом дель трала рвется, и ожидать улова рыбы не приходится.

Спустившись из лаборатории на главную палубу, мы с Володей шли в каюту. Вдруг обычный рев лебедки, выбирающей трал, был нарушен каким-то страшным, неестественным звуком, как будто бы в воздухе что-то оглушительно лопнуло. Лебедка замолчала, и наступила зловещая тишина. «Что такое? Авария?» — промелькнуло в голове. Мы бросились на верхнюю палубу.

Человека, с которым случилось несчастье, на палубе уже не было. Его унесли в лазарет. Туда же срочно вызвали врача с подвахты.

Никто из стоящих у лееров на верхней палубе толком не знал, как произошло несчастье. Говорили, что лопнул вертлюг троса, которым цепляют траловую доску, и им ударило по голове матроса из траловой команды. Это был Владимир Царенко, девятнадцатилетний славный паренек, с которым я накануне вечером вместе работал на подвахте в рыбном цехе.

Мы сказали пробегавшему мимо фельдшеру, что если понадобится помощь, то врач и он могут нами располагать. Возле лазарета было много людей, застывших в напряженном, мучительном ожидании.

Судовым врачом на «Успенском» был один из лучших хирургов Херсона Андрей Иванович Бутенко. Такому человеку можно было довериться совершенно спокойно. Кто-то вышедший из лазарета сказал, что врач сразу же поставил диагноз: тяжелый перелом основания черепа. Никто из нас, конечно, не знал, что этот диагноз не оставлял почти никаких надежд.

Пока в лазарете шла напряженная борьба за жизнь Царенко, судно быстро выбрало трал и полным ходом пошло в Дакар. По радио в Дакар была передана просьба о том, чтобы к причалу выслали машину скорой помощи. На фок-мачте «Успенского» подняли сигнальные флаги «требуем лоцмана», а ниже «требуем срочной медицинской помощи». Дакар стал быстро наплывать на нас. Но мы, поглощенные мыслями о жизни Царенко, почти не смотрели на берег. Только бы выдержал товарищ, только бы выдержал — об этом думали все. Вот «Успенский» поравнялся с островом Горэ, прикрывающим вход в Дакар. Единственное, на что мы обратили внимание, были большие черные птицы, похожие на коршунов, которые беззвучно парили над самым кораблем. Никто не заметил, когда они появились. В них было что-то зловещее. Через месяц в Дакаре мы снова увидели этих птиц. Они там настолько обычны, что на них никто не обращает внимания. Но сейчас они казались нам спутниками несчастья.

Дакар был уже совсем рядом, и когда «Успенский» стал делать разворот, мы не сразу поняли значения этого. Но прошло еще две-три минуты, и корабль лег на обратный курс — в океан. Из рубки выскочил взволнованный вахтенный матрос и бегом бросился к корме. Он приспустил красный флаг на флагштоке. Поползли с фок-мачты и флаги, требующие лоцмана и медицинскую помощь. Наш товарищ скончался.

Только на следующий день я узнал от доктора, что означает тяжелый перелом основания черепа. Спасти Царенко было невозможно. Он умер, не приходя в сознание.

Мы принялись за прерванную работу. В рыбный цех спустились рыбообработчики и подвахта, словом, жизнь пошла своим чередом. Но в этой жизни с нами не было нашего товарища…

1 августа. Весь вчерашний день прошел под впечатлением трагической кончины Царенко. И хотя так же, как обычно, каждый нес свою вахту, на борт поднимали тралы, в рыбцехе жизнь била ключом, все тяжело переживали случившееся.

Сегодня Царенко похоронили по старому морскому обычаю — в океане.

В шесть часов утра «Успенский» дал ход и направился на восток от района промысла, на большие глубины. Отошли от Дакара мы довольно далеко: город едва виднелся на горизонте. «Успенский» лег в дрейф. Мы пришли на место погребения Царенко. На кормовой палубе — весь экипаж. Все чисто одеты и выбриты. Не слышно лишних слов. Команда выстраивается в две шеренги. Шеренги расположены под углом в 90 градусов друг к другу. У правого борта стоит деревянный помост. К нему приближаются четыре человека, несущие на руках сбитую из досок платформу. На ней лежит зашитое в полотно тело Царенко. Платформу устанавливают на помост.

Первым говорит капитан. Выступают товарищи Царенко. Люди клянутся помнить о погибшем друге. Наступает самая тяжелая минута. Капитан отдает команду: «Предать тело морю!» — и берет руку под козырек. Тело с глухим всплеском падает в воду. «Успенский» делает прощальный круг. Протяжный гудок скорбно сотрясает воздух. Все эти дни флаг на корабле печально приспущен. Приспущен он и сейчас. В вахтенный журнал записываются точные координаты места погребения Владимира Царенко. Прощай, товарищ!

«Успенский» снова направляется к месту промысла. Лучшее, что мы могли теперь сделать, — это трудиться так, как будто бы Владимир Царенко был с нами. Мы сохраним его в своей памяти.

2 августа. Проснулись мы до восхода солнца. К утру норд-вест настолько посвежел, что спать на палубе (туда мы перебрались вчера вечером) даже под шерстяным одеялом стало холодно. И это в тропиках, в зоне штилей!

Сегодня уловы сардины достигли внушительных размеров. Каждый трал приносит с собой по десять-пятнадцать тонн рыбы. Это нелегко представить, не увидев собственными глазами. Трал, битком набитый сардиной, занимает в длину почти всю кормовую палубу. В высоту он превосходит человеческий рост. А ведь улов в 15 тонн (или в 150 центнеров) считается здесь средним! В Черном море улов на одно орудие лова около тонны — это чрезвычайное происшествие, и о нем помнят годы. В океане же у Дакара улов в 5 тонн считается более чем скромным.

Естественно, что, когда на палубу поднимают по 10–15, а то и 20 тонн, много времени уходит на вымывание рыбы из трала, ее переброску в бункера и обработку. В дни больших уловов удается сделать всего по три траления. Но они с лихвой перекрывают уловы шести тралов, которые мы делали в первые дни промысла. Конечно, так было не все время. Бывали дни, когда мы не могли поймать и центнера сардины; бывали дни, когда приходилось радоваться каждой тонне рыбы. Но не эти дни делали погоду. Иначе промысел за тридевять земель от родных берегов был бы просто бессмысленным.

На «Успенском» две траловые бригады. Во главе каждой стоит помощник тралмейстера. Работают они посменно и соревнуются друг с другом. Когда на палубе появляется трал с большим уловом, то члены бригады радостно прыгают возле него. Помощник тралмейстера вскакивает на трал с толстым шлангом в руках и проезжает с тралом несколько метров по палубе. Особенно лихо это проделывает Володя Сенных — молодой горячий парень, только недавно окончивший рыбохозяйственный техникум. Сенных сейчас студент-заочник первого курса факультета промышленного рыболовства в Балтийском техническом институте рыбной промышленности.

По радио прочли очередную сводку работы траулера. Мы взяли лист бумаги и в левом верхнем углу написали цифру 600. Затем перечеркнули ее и ниже написали цифру 530. Лист бумаги с цифрами был торжественно прикреплен кнопками к стене лаборатории. Цифра шестьсот обозначала наш план по заморозке рыбы. Цифра пятьсот тридцать — сколько рыбы нам осталось заморозить до конца промысла. Мы знали, что, заморозив 600 тонн сардины, «Успенский» заполнит все свои емкости, закончит промысел и пойдет домой. Когда-нибудь на листе бумаги появится ноль. Это будет в последний день промысла. Но об этом пока было рано думать. Пока мы мечтали о том дне, когда спишем первую сотню. Листок, висевший на стене, приобрел в наших глазах магическую силу, какую имеет, например, таблица футбольного розыгрыша для ярых болельщиков. Каждый день мы вносили в цифры соответствующие поправки. Особенно радостными были дни, когда заканчивалась одна сотня и начиналась другая. Некоторые сотни исчезали сравнительно быстро, другие подолгу мозолили нам глаза и начинали нас раздражать.

3 августа. Какой уже день дует норд-вест! Хотя ветер приносит с собой столь желанную прохладу, он раздражает нас тем, что нарушает все представления о тропиках. От живописности океана при норд-вестовом ветре не осталось и следа. В воздухе плотная стена водяной пыли. Небо, особенно у горизонта, затянуто дымкой. Видимость плохая. Закат так тускл и бесцветен, что невольно с разочарованием отворачиваешься от запада, когда солнце клонится к горизонту.

Только жизнь в океане все так же буйно проявляет себя.

Тунцы по-прежнему окружают корабль. Мы заметили, что во время траления они большей частью плывут перед форштевнем «Успенского». Как только судно стопорит ход, все тунцы немедленно перебираются к корме «принимать участие» в выборке трала. Это хороший пример условного рефлекса, выработавшегося буквально на наших глазах. После того как «Успенский» снова дает ход, стая тунцов опять спокойно шествует впереди судна. У одного из сопровождающих «Успенского» тунцов белый шрам на спине. Когда мы наблюдаем за тунцами, то прежде всего ищем его. Сегодня он опять около судна. Значит, пока еще не стал жертвой собственной жадности. Мы начинаем чувствовать к этому тунцу привязанность. Приветствуем его появление, как старые приятели.

На кормовой палубе у левого борта лежат две крупные акулы из рода Carcharias. В длину они достигают двух с половиной метров. Их поймал ночью на стальной крючок, прицепленный к толстому тросу, матрос Драгель — один из самых азартных и удачливых рыболовов на «Успенском». Кархаринусы относятся к широко распространенному в тропических водах роду акул-людоедов. Среди многочисленных видов акул людоеды встречаются не так уже часто. Из кархаринусов самая страшная — голубая акула (Carcharias glaucus). Судя по окраске, на палубе представители другого вида — С. lumbatus. Но с ними тоже лучше не встречаться в воде.

Если дельфины и летучие рыбы — добрые символы океана, то акула, бесспорно, — его злой гений.

Тупая кровожадность, ни с чем не сравнимая прожорливость, практически почти полная неуязвимость, страшная сила — все это заставляет людей ненавидеть акул. Акул иногда называют тиграми океана. Но разве можно сравнивать благородного красавца хищника с отвратительным, ненасытным убийцей?

В районе Дакара много акул. То и дело из воды зловеще высовываются их высокие плавники. За кончиками акульих хвостов бежит по поверхности воды извилистый след. Недалеко от борта «Успенского» почти всегда дежурят две-три хищницы, чаще всего из рода акул-молотов. Поэтому капитан строго-настрого запретил купаться в океане.

Сегодня сардины в уловах мало, и рыбообработчики справляются с ней без помощи подвахт. У команды появилось свободное время. Впервые за много дней матросы играют в шахматы и домино, на палубе слышны гитара и гармонь. После недельного перерыва на «Успенском» снова ежедневно пускают кино. Фильмы теперь показывают в столовой команды. Строгого расписания работы судового «кинотеатра» нет. Практически в любое время дня, за исключением часов, когда столовая используется по своему основному назначению, а также иногда и ночью можно посмотреть кинофильмы. Один и тот же фильм часто крутят подряд несколько раз. Поэтому можно начать смотреть картину с середины или даже с конца, а затем досматривать первую пропущенную половину.

Официальная должность киномеханика на судне отсутствует. Но по меньшей мере полтора десятка человек на «Успенском» прекрасно разбирается в кинопроекционном аппарате. Поэтому задержки из-за обслуживающего персонала не бывает. Иногда в «кинозале» можно найти всего двух человек: один из них показывает картину другому.

Куда исчезла сардина?! В поисках рыбы «Успенский» тралит то одним, то другим курсом, все время меняя галсы. То же самое делают и калининградцы. Район промысла настолько мал, что за один день его можно покрыть галсами во всех направлениях. В рубке так хорошо знают, где и как нужно тралить, что даже придумали для различных участков района названия. Здесь есть «огород», «камни», «меляк», «кривая улица» и т. д. Но сегодня на «нашей улице» нет праздника. У калининградцев тоже.

Вечером делаем первую гидрологическую станцию. Опускаем с помощью лебедки за борт на стальном тросе серию батометров. Батометры — полые металлические цилиндры с автоматически закрывающимися основаниями— крышками. В них берут для анализов воду с различных горизонтов. Они подвешены к тросу таким образом, чтобы остановиться на глубинах 5, 10, 25, 50, 75 метров и у дна (работаем мы над глубинами 80–90 метров). Воду с поверхности берем ведром. К каждому батометру прикреплено по два точных термометра для измерения температуры на различных горизонтах. Воду из батометра разливаем по бутылкам. Туда же помещаем этикетки (анализ химического состава воды будет произведен в Керчи). Затем за борт опускаем планктонную сетку, чтобы тоже с разных горизонтов взять пробы планктона. Гидрологическая станция занимает у нас больше часа. Теперь мы будем делать такие станции через день.

4 августа. Норд-вест продолжает дуть, хотя с меньшей силой, чем вчера. Влажность всего 75 процентов. При такой влажности совершенно не ощущается духота.

Рыбы опять сегодня мало, и от подвахты мы снова будем свободны. Ежедневная программа наблюдений и лабораторных анализов нами уже полностью освоена и выполняется без проволочек. Теперь появилась возможность осмыслить первые результаты нашей работы. Сначала нам с Володей казалось, что гораздо интересней было бы проводить исследования не в одном месте, каким являлся пятачок у Дакара, а выполнять широкие поисковые работы, исследуя рыбу из разных районов. Но очень скоро мы поняли, что глубоко заблуждались. Любое полевое исследование только тогда может дать достоверные результаты, когда оно проведено на массовом материале, включает в себя большое количество анализов и когда хорошо известно, с каким материалом имеешь дело. В этом отношении трудно придумать лучший район исследования, чем «пятачок» у Зеленого Мыса.

Занимая «микроскопическую» площадь всего в несколько квадратных миль, промысловый район у Дакара полностью «пропахивался» нашими тралами. Сардина держалась в этом районе с удивительным постоянством. Мы могли иметь рыбу для анализов в любое время (за немногими исключениями) и в любом количестве. На промысле «Успенский» должен был находиться продолжительное время. Все это обеспечивало большую чистоту, или, проще говоря, высокую достоверность проводимого нами исследования. Конечно, ни о чем подобном нельзя было бы и мечтать, если бы «Успенскому» пришлось «скакать» из района в район. И еще стало ясно нам, что здесь, за тысячи миль от родных берегов, условия для сбора материала у нас оказались значительно лучше, чем в наших «домашних» Черном и Азовском морях. Там рыба распределяется на больших акваториях, все время передвигается из района в район, и если бы кто-нибудь сказал, что в Черном и Азовском морях можно следить в течение долгого времени за поведением и состоянием одной и той же стаи рыб, то это было бы признано фантазией. Но именно такую возможность имели мы у Дакара. Уже ради одного этого стоило отправиться в далекое путешествие.

5 августа. За ночь в погоде произошли резкие изменения. Наконец-то исчез навевающий хандру норд-вест. Стоит почти полный штиль. Только с юга чуть тянет легкий ласковый ветерок. Пасмурно, но не мрачно. Облака защищают нас от жгучих солнечных лучей, смягчают краски. Океан похож на огромное пепельное блюдо. Часто срывается мелкий дождь. Он освежает. То и дело на небе возникает радуга. Она отражается, как в зеркале, в воде океана. Окружающая нас природа дышит умиротворенностью. Воздух снова чист и прозрачен. Видимость прекрасная. Контуры облаков опять резко очерчены. Особенно мощная кучевая облачность над берегом: это результат сильного испарения влаги с материка и восходящих токов перегретого воздуха.

Перемена в природе ощущается, видимо, не только людьми. Сегодня много сардины на «вскиде». Рыба прыгает на самой поверхности океана и, когда выглядывает солнце, искрится серебряными блестками. При вскиде сардина производит характерный шум, похожий на лопотание осиновых листьев в лесу. Можно закрыть глаза и слушать этот тихий шум, идущий из океана. Пуще прежнего беснуются тунцы. Расшалились дельфины. В океане невозможно скучать. Воды его наполняет жизнь, которая бурлит, мечется, рвется в воздух. Каждому биологу необходимо побывать в водах тропиков. Разве можно сравнить с ними пустынную поверхность наших морей? Когда-нибудь в тропики будут возить студентов-биологов из наших университетов на практику.

Влажность пока еще низкая — 77 процентов. Чувствуем себя при такой влажности прекрасно. Воздух в течение истекшей недели не успел насытиться влагой из-за того, что часто дует ветер. Чтобы влажность повысилась, нужен продолжительный штиль.

Почему температура воздуха в океане, даже в тропиках, не поднимается, как правило, выше 28–30 градусов? Поверхностные слои воды являются своего рода холодильником, не дающим сильно разогреваться нижним слоям воздуха, соприкасающимся с океаном. В океане страшна не высокая температура воздуха, а колоссальная влажность, близкая к ста процентам. Именно такая влажность создает ощущение гнетущей жары, тяжело переносимой человеком. Над Африкой, особенно в глубине материка, температура воздуха, конечно, гораздо выше, чем над океаном. Очень высока там и влажность.

«Тропическая» погода держалась всего несколько часов. Во второй половине дня снова задул наш старый знакомый норд-вест. Моментально небо потускнело, а океан поблек. Мы начинаем нервничать. Тропики, как капризная красавица, на мгновение показали свое лицо, а затем снова закутались в покрывало. Долго ли это будет продолжаться?

Мы готовы променять прохладу, которую несет с собой норд-вест, на жаркое, но настоящее лето тропиков.

6 августа. Несмотря на то что с моей верхней койки виден кусочек океана, я никогда не могу, проснувшись, хотя бы приблизительно сказать, какая сегодня погода: «Успенского» даже при солидном волнении качает меньше, чем научно-исследовательские логгеры нашего института в Черном море при трех баллах. А ведь три балла в Черном море считается отличной погодой. Просыпаясь, забываешь, что находишься на корабле. Пол и стены каюты даже не колышутся. Поэтому первое, что мы делаем по утрам, вскочив с койки, это проводим рекогносцировку. Высунув голову в иллюминаторы и посмотрев по сторонам, мы получаем общее представление о том, чем порадует нас сегодня природа.

Так же начался наш день и сегодня. Взглянув в иллюминатор, я замер в изумлении: стоял полнейший штиль, океан казался застывшим, поверхность его была перламутровой. Я готов был представить себе, что океан может быть любого цвета, любого оттенка, но только не такого, какой увидел сейчас. На нем лежали розовые и багряные тени облаков. Впрочем, это были даже не тени, а отражение облаков в чистой прозрачной воде. Облачные дорожки — так можно было назвать их по аналогии с лунной. Из-за этих дорожек поверхность океана не была однотонной. На ней чередовались темные и светлые полосы. Местами это были не полосы, а пятна. Океан был похож на гигантскую перламутровую шахматную доску. Линия горизонта была как бы прочерчена тушью. Облака, встававшие из-за горизонта, напоминали башни. Вернее, это были не башни, а высокие кудрявые «свечки», похожие на свечки каштанов. Облаков было много, и они неподвижно висели в воздухе. Несмотря на то что солнце стояло уже высоко, облака румянились, как на закате или восходе. Не только в океане, но и в небе царила торжественная тишина. В пейзаже преобладали самые нежные тона. Настоящая тропическая погода не любит броских, слишком ярких красок. Значит, все-таки тропики взяли свое. Пускай теперь снова дует норд-вест: то, что увидели сегодня, забыть невозможно.

Жизнь в океане снова бьет через край. Как и вчера, видно много сардины на вскиде. Возле судна по-прежнему вертятся тунцы. Но сегодня кроме взрослых тунцов много их молоди. Маленькие «тунчики», достигающие в длину всего 15–20 сантиметров, смело выпрыгивают из воды. Вероятно, они охотятся за молодью каких-то рыб. А через несколько лет из этих «тунчиков» вырастут прожорливые крупные рыбы, точно такие же, с какими мы «общаемся» уже шестой день.

Однако героями дня, как и при нашем подходе к Дакару, сегодня стали дельфины. Завидев судно, они весело бросаются к нему и долго плывут чуть впереди корабля, у самого форштевня. Перед «Успенским» движется 15–20 дельфинов. Время от времени со стороны к этой компании присоединяются новые звери. Тогда кто-нибудь из давно плывущих у форштевня дельфинов отваливает в сторону. Видимо, им становится слишком тесно. Дельфины плывут в две-три шеренги. Кроме того, они располагаются в два слоя: один — у самой поверхности, другой — под ним. По три-четыре дельфина, плывущих сверху, а то и все разом выпрыгивают из воды.

Мы старались рассмотреть, как движутся дельфины. Прежде всего бросалась в глаза большая эффективность работы хвоста. Хвост дельфина поднимается и опускается ритмично, но не очень часто, а главное, амплитуда колебаний хвоста не так уж велика. Движение хвоста напоминает работу ноги человека при плавании кролем или еще более при плавании с ластами. Дельфин легко и свободно несется впереди судна, развивая подчас фантастическую скорость в несколько десятков километров в час. Быстрому движению дельфина способствует прекрасная обтекаемость его тела. Достаточно однократного опускания и поднимания хвоста, чтобы дельфин по инерции проплыл несколько метров. Кроме движения хвостом вверх-вниз дельфины также плавно изгибают хвост из стороны в сторону. В этом движении участвует вся задняя часть туловища. Поэтому дельфины плывут вперед не прямолинейно, а зигзагообразно. Сверху видно, как линии движения животных все время перекрещиваются. Дельфин, плывущий ближе к поверхности, находится попеременно то справа, то слева от дельфина, плывущего под ним. В последнее время установлено, что в преодолении дельфином сопротивления воды во время быстрого движения важную роль играет его кожа. Она пронизана множеством отверстий, в которые заходит вода. Это позволяет дельфину тушить турбулентные вихри, которые должны возникать в воде при движении животного[8].

Дельфины, видимо, очень «разговорчивые» животные: они издают тонкие звуки, напоминающие мышиный писк. Кажется забавным, что такие большие проворные звери обладают тонким голосом. Но если на «Успенском» включен гидролокатор, то он многократно усиливает голос дельфина. Тогда рубка наполняется громкими пронзительными звуками, которые доносятся через открытые окна и к нам на палубу. Мы видим дельфинов перед собой, а слышим их голос сзади.

Постепенно дельфинам надоедает демонстрировать кораблю свое преимущество в скорости. Один за другим они отваливают в сторону. «Успенский» остается в одиночестве. Но ненадолго. После выборки трала, как только судно дает ход, все повторяется сначала.

С некоторых пор дельфины вместе с тунцами «принимают участие» в выборке трала. Теперь их часто можно видеть и у кормы. Там они поедают выходящую из трала сардину.

Мы смотрим на дельфинов часами. Ни разу в голову не приходит мысль причинить им зло. Такая мысль показалась бы нам кощунственной. Другое дело акулы. Слишком много зла они приносят человеку, чтобы он щадил их. Вот и сейчас недалеко от борта маячит черный пиратский плавник. Сегодня одну такую акулу вытащили на палубу. Она схватила наживку, предназначенную для тунца. Двухметровой хищнице ничего не стоило сорваться с маленького для нее тунцового крючка, но она оказалась слишком глупа для этого. Когда пять человек по счету «раз-два — взяли» вытаскивали тяжелую тушу по слипу на тоненьком капроновом тросике, то просто не верилось, что он ее еще удерживает. Но акула, находившаяся в каком-то шоке, оставалась неподвижной, пока не оказалась на палубе. Только тут она решила показать свою силу, но несколько мощных ударов хвостом по палубе ей уже не помогли. Сделай эти движения акула на минуту раньше, когда ее тянули по слипу, плавала бы она сейчас опять в океане. В бессильной злобе горели ее маленькие мутные глазки. Акулу прикончили ударом лома по голове, и теперь она не была опасной. Вообще же живая акула на палубе способна доставить человеку большие неприятности. Ударом хвоста она может сбить его с ног, а своей страшной пастью отхватить или изуродовать руку или ногу.

Самым интересным оказалось то, что на акуле, как на борту океанского лайнера, прибыла к нам на палубу рыба-прилипала — неизменная спутница акульих странствий. Излишне большая привязанность не позволила ей расстаться со своей грозной подругой. Она смешно извивалась, сидя на акульей спине, и, вероятно, была немало удивлена, угодив со спины акулы прямо в гроб с формалином.

Прилипала (Echeneis remora) — это небольшая рыба длиной около 25 сантиметров, имеющая на голове и части спины большую продолговатую присоску. Встречается прилипала преимущественно в океанах и открытых морях. Прилипалы — плохие пловцы, поэтому присасываются к телу акулы или к борту корабля. Кормятся они объедками с акульего стола или отбросами с кораблей. Несколько прилипал прикрепилось и к «Успенскому» недалеко от форштевня. Когда судно останавливается, прилипалы отцепляются от него и плавают рядом с бортом в ожидании наживы.

Выгода, которую получает прилипала от сожительства с акулой, очевидна. Труднее понять, что извлекает из этого акула и почему она не трогает прилипал, когда те, отцепившись, хватают у нее из-под носа куски добычи.

С пойманной акулы содрали прочную шершавую шкуру, которая может быть использована для полировки дерева и других материалов. Однако отделить шкуру от подкожной клетчатки оказалось делом нелегким и заняло несколько часов.

Сегодня у нас торжество. По радио объявляют, что с начала промысла заморожены первые сто тонн сардины. Если так пойдет дальше, то через месяц мы окончим работу и можно будет возвращаться домой. Но опытные рыбаки предостерегают от радужных прогнозов: в море никогда не бывает все гладко от начала до конца рейса. Сардина может исчезнуть на несколько недель или вообще уйти из района Дакара. Тогда в поисках рыбы придется идти в Гвинейский залив, в район Такоради.

В природе до самого вечера сохраняется поразившая нас утром тишина. Океан все так же прекрасен. Перламутровая застывшая гладь, тени от облаков на воде и их отражение в океане. Во время заката, уже после того как солнце скрылось за линией горизонта, кудрявые высокие облака окрашиваются в лиловый цвет. Где-то далеко идет дождь, и в том месте на фоне облака рождается радужный столб. Он красиво освещается лучами закатного солнца, которого уже не видно.

После наступления темноты делаем полную гидрологическую станцию, одновременно светим лампой, опущенной в воду, как в первый вечер после выхода в океан. На свет лампы собираются летучие рыбы, прилипалы, различные представители планктона. В ярко освещенной зеленовато-синей воде они совершают замысловатый, неповторимо красивый танец, подчиненный какому-то неулавливаемому нами ритму. Мы зачарованно смотрим в подводный мир. С берега тянет легкий бриз. Дышится легко и радостно. Побольше бы таких дней, как сегодня!

7 августа. Каждый день приносит нам новые впечатления, и, просыпаясь утром, мы уже заранее уверены, что нас ожидает что-то необычайно интересное. И еще ни разу мы не ошиблись в своих ожиданиях. Так было и сегодня.

Ночью прошла гроза. Сквозь сон мы явственно слышали ее раскаты. Пришлось даже вскакивать с коек и задраивать иллюминаторы. Все утро идет обложной дождь. Океан опять, как и несколько дней назад, стал пепельным. Дождевые струи покрывают его поверхность рябью, и он похож на шумящую ниву. Слабые порывы ветра гонят волны и сбивают дождевую пыль. Кажется, будто нива колышется. Падающие капли дождя барабанят по металлической обшивке судна, деревянной палубе; дождевые пузыри лопаются в воде.

Часам к десяти утра дождь стихает. Но небо целый день остается хмурым. В тралах вместе с сардиной стали попадаться крупные рыбы.

В первом же трале оказалась двух с половиной метровая тигровая акула (Caleocerdo arcticus) — один из самых опасных для человека видов акул (см. рис. ранее). У нее зубы острее и крупнее, чем у других акул. Тело не такое прогонистое, как у кархаринусов. Рыло более тупое. Пренебрегая осторожностью, ребята начинают выделывать с акулой разные штучки. Один из матросов садится на акулу верхом. Он засовывает пальцы в ее брызгальца, расположенные на голове, и что есть силы тянет вверх. Акула при этом злобно открывает пасть. А пасть у акулы действительно страшная. Она большая, как чемодан. В ней запросто может уместиться человеческая голова. Но особенно страшны у акулы зубы. Они расположены на нижней и верхней челюстях в несколько рядов и остры, как зубья пилы. Челюсти акулы настолько мощны, что, сжимаясь, могут раздавить конечность человека, а легким движением из стороны в сторону перепилить ее.

Акульи зубы — вот предмет наших давнишних мечтаний! И уж, конечно, зубы тигровой акулы, а не какой-нибудь другой! Когда мы убеждаемся в том, что акула окончательно затихла, хирургическими инструментами вырезаем у нее челюсть. Челюсти с торчащими на них рядами зубов опускаем на несколько часов в кастрюлю с горячей водой. Затем пинцетом выковыриваем зубы. Их набирается целая чашка. Как следует промываем зубы водой и очищаем от кусочков вареного акульего мяса. Затем сушим их на палубе. И вот мы обладатели великолепных, ослепительно сияющих белых акульих зубов, ожерелье из которых — мечта африканских франтих.

В следующем трале на палубу вытащили огромную барракуду, достигавшую почти двух метров длины. Барракуду (Sphyraena barracuda) иногда называют морской щукой. В ее большой пасти сидят громадные острые зубы, похожие на клыки наземных хищников. Это свирепый и опасный хищник, которого жители африканского побережья не без основания боятся больше акул.

Барракуда нападает на людей гораздо чаще, чем акулы. Она осторожна и редко становится добычей человека, поэтому мы рады этому трофею, но, увы, фиксировать такого гиганта в наших гробах невозможно. Поэтому мы отпиливаем у барракуды голову и лишь ее помещаем в раствор формалина. Но и она со своей громадной раскрытой пастью, усаженной ножевидными зубами, будет достойным экспонатом институтского музея.

Не успели мы разделаться с барракудой, как на палубу подняли трал с трехметровой акулой-молотом. Но главный трофей еще впереди. Часов в 5 вечера на палубу поднимают трал с чем-то очень крупным внутри. Никто не может сказать, что это такое. Наконец из трала с большим трудом несколько человек вываливают громадное животное. Это гигантская зеленая, или суповая, черепаха (Chelonla mydas). Длина ее панциря превышает метр, весит она, по-видимому, килограммов 300–400. Нашу гостью с трудом могут приподнять несколько человек. Суповые черепахи обитают в морях жаркого пояса. В тропиках океана они встречаются довольно часто, особенно вблизи берегов. Эти черепахи прекрасно плавают и славятся вкусом своего мяса.

Грустно взирала черепаха на окруживших ее людей. Ее сразу же окрестили Тартиллой, так живо она напомнила образ черепахи из сказки Алексея Толстого «Золотой ключик». Судя по размерам, наша Тартилла, вероятно, прожила на свете лет двести. Нужно же было ей в расцвете своих жизненных сил угодить в трал. Впрочем, убивать ее никто не собирался.

А что если черепаху живой привезти в Керчь? Но конца рейса еще не видно, и очень сомнительно, чтобы она смогла выжить на палубе так долго. Можно, конечно, попробовать соорудить ей из брезента небольшой бассейн с водой, но вряд ли это существенно изменит дело. Вот если бы такая черепаха попалась нам под конец рейса, тогда бы можно было рискнуть оставить ее на корабле.

Пока нас мучили сомнения, ребята решили использовать черепаху для развлечения. Мы, правда, предупредили, чтобы никто не подходил близко к ее голове: мощными челюстями черепаха могла раздавить человеку руку или ногу. По два-три человека становились на панцирь Тартиллы, и та без видимого напряжения возила их по палубе. Затворы фотоаппаратов щелкали беспрестанно. Накатавшись вволю, ребята наконец, оставили черепаху в покое. Решили, что она должна переночевать на палубе, а завтра ее участь будет окончательно определена. Черепаху подтащили к левому борту и из шланга пустили воду. С помощью такого холодного душа Тартилле хотели обеспечить минимальные удобства во время ночевки в необычайной для нее обстановке.

Сегодня с носа судна мы наблюдали интересную картину. «Успенский» медленно шел с тралом. Вдруг навстречу ему в строгом кильватерном строе проплыло четыре чудовища. Сбоку и чуть сзади плыло пятое. Это напоминало строй, в котором рядовые под командой сержанта идут на развод караула. Странные животные плыли на глубине двух-трех метров, поэтому их можно было хорошо рассмотреть. Они были отдаленно похожи на гигантских летучих мышей (в поперечнике каждое животное имело не менее двух метров). С каким-то величественным спокойствием они махали причудливыми крыльями-плавниками. Это были гигантские скаты-манты (Manta), за свой необычный, устрашающий вид называемые морскими дьяволами. Они появились внезапно, как призраки, и так же внезапно исчезли. Вес их достигает полутонны и больше, а в поперечнике они нередко доходят до 3–4 метров. Плавники этих рыб скорее напоминают крылья, поэтому они как бы летают в воде. Эти рыбы обладают колоссальной силой. И охота на них опасна. Преследуемые рыбаками манты иногда в ярости выпрыгивают из воды и всей своей тяжестью обрушиваются на шлюпку с людьми; при этом шлюпка разлетается в щепки. В трал манты попадаются редко. Тем более мы радовались удаче, когда спустя несколько дней «Успенский» вытралил двух небольших мант. Каждая имела около 70 сантиметров в поперечнике. Это были, пожалуй, самые ценные животные в нашей коллекции.

8 августа. Сегодня целый день идет обложной дождь. Он то усиливается, то стихает, но не прекращается ни на минуту. Вода и небо до самого вечера сохраняют пепельный оттенок. Тартиллу вернули родной стихии. Рано утром траловая команда, совершив на ней «круг почета» по кормовой палубе, торжественно спустила черепаху вслед за тралом по слипу в воду.

Нам, конечно, жаль расстаться с такой замечательной черепахой, но, в конце концов, мы и сами хорошо понимаем, что до конца рейса она бы на «Успенском» не дожила.

После обработки сардины мы уединяемся в каюте. Под стук дождя хорошо мечтать. Но сегодня у нас настроение петь песни. Песни — это непременный спутник всякой экспедиции, особенно морской. Как замечательно поют в наших исследовательских рейсах в Черном море! Особой любовью пользуется у нас «Глобус».

Да простят меня строгие ценители классиков за аналогию, но мне кажется, что песни, подобные «Глобусу» или пламенной «Бригантине», вызывают в человеке столь же сильные чувства, как и гордая музыка Бетховена.

9 августа. Опять задул наш «приятель» норд-вест. Сила ветра достигает четырех-пяти баллов. Как и полагается при этом ветре, все вокруг помутнело и потускнело. Но скучать не приходится. Трал продолжает приносить новые интересные организмы. Очень забавен рак-медведь. Это довольно крупное ракообразное, достигающее 30 сантиметров в длину; у него толстый массивный панцирь; он смешно пятится назад, напоминая наших речных раков. Вместе с «медведями» попался небольшой крабик, который в страхе пускает изо рта белую тягучую массу, похожую на слюну. При этом крабик смешно машет клешнями, напоминая обиженного младенца.

Особенно интересен большой рак-отшельник, который прибыл к нам вместе со своим массивным домом-раковиной брюхоногого моллюска. Мы хотим раковину оставить себе, так как она очень красива, а рака вытащить из нее и отпустить в океан: там он найдет себе новый домик. Но не тут-то было: рак ни за что не желает расставаться со своей квартирой. Как только мы приближаем пинцет к клешне, он мгновенно прячется в раковину. Даже когда удается схватить пинцетом клешню, вытащить рака из домика оказывается невозможно: так крепко держится он за раковину своим закрученным брюшком. Мы решаем напоить рака спиртом — может быть, опьянев, он вылезет из раковины. Но отшельник еще глубже забивается в нее. Нам бы очень хотелось объяснить раку все неблагоразумие его поведения, но раз он не понимает нас, то ему придется украсить вместе со своим домом наш музей.

В трале есть и новые рыбы. Прежде всего это длинные пятнистые угри (Plsodonophis). Они очень похожи на змей, особенно когда извиваются на палубе, открывая рот, из которого торчат острые зубы. На палубе много скатов — плоских рыб с двумя крупными брызгальцами и длинным хвостом. Некоторые из скатов имеют у основания хвоста острый шип, которым могут нанести человеку очень болезненную рану. Самые интересные из скатов — электрические (Torpedo). У этих сравнительно небольших рыб, похожих на сковородку с ручкой, в теле расположены электрические органы. Торпедо способны создавать электрические разряды, весьма чувствительные даже для человека. Однако, попадая в трал, электрические скаты успевают разрядить свои батареи до того, как их вытащат на палубу, и мы так и не можем проверить на себе силу их удара, хотя постоянно берем скатов в руки в надежде испытать «острое ощущение».

10 августа. Погода целый день пасмурная. Изредка моросит мелкий дождь. Опять сардина держится на вскиде. Сегодня наша рыболовная флотилия стала предметом пристального внимания со стороны французов: из Дакара прилетел военный гидросамолет. Он долго кружился над нашими судами на высоте 200–300 метров. Несколько раз улетал и возвращался снова. Наша флотилия не нарушает границы двенадцатимильной зоны территориальных вод, мы ведем промысел в нейтральных водах. Гидросамолет фотографирует нас, а мы его. Он то и дело попадает в наш телеобъектив. Облеты судов в открытом море запрещены международным правом, и то, что сейчас делает французский самолет, является незаконным.

Сегодня в трале несколько причудливых рыб, которые называются свистульками (Fistularia tobacarta) Эти рыбы, достигающие полутора метров в длину, удивительно напоминают дудку. Голова у них сильно вытянута, образуя трубчатое рыло. На конце рыла расположен маленький рот.

Успешно выдерживает соперничество в причудливости со свистулькой сабля-рыба (Trichiurus lepturus). Ее длинное, очень сильно сжатое с боков тело действительно напоминает саблю.

Часто в тралы попадается небольшая изящная рыба. Ее высокое короткое тело золотистого цвета с темно-коричневыми широкими полосами тоже сильно сжато с боков. Особенно удивительный у этой рыбки рот — он сильно вытянут вперед, что придает ей забавное «выражение». Невольно любуешься и ее маленьким, как будто бы выполненным ювелиром хвостовым плавничком. Рыбка получила за свой элегантный вид название рыба-бабочка (Chaetodon holferi). «Бабочки» настолько нравятся морякам, что почти все хотят привезти их в подарок своим детишкам.

Но, пожалуй, самой красивой рыбой, которую мы видели на «Успенском», была маленькая коралловая рыбка Holocentrus hastatus. Коралловой она называется потому, что обитает среди коралловых зарослей. Известные натуралисты, в частности француз Латиль, утверждают, что это самые красивые создания в природе — более поразительные, чем тропические бабочки или колибри. С этим трудно не согласиться. Все цвета радуги, бесчисленное количество оттенков, удивительные сочетания красок и тонов — все это вызывает неподдельное восхищение у тех, кто видел коралловых рыб в природе. На «Успенском» попадался в тралы только Holocentrus. Эта рыбка окрашена в серебристый цвет, на фоне которого расположены продольные полосы ярко-красного цвета. Сочетание серебристого и ярко-красного цветов было удивительным. К сожалению, нарядная окраска коралловых рыбок быстро пропадает после фиксации.

Сегодня после гидрологической станции мы решили пустить драгу. Драга представляет собой открытый мешок из мелкой дели. Широкое отверстие мешка заканчивается толстыми металлическими скребками. Драгу на тросах опустили на дно. Под действием ветра и течений судно дрейфовало и тащило за собой драгу. Скребки должны были соскребать со дна обитающих на нем мало^ подвижных животных, прежде всего моллюсков. Прошел час. Драгу вытащили на судно. Но увы! В мешке не было ничего, кроме ила.

11 августа. С утра льет проливной дождь. Но сегодня в окружающем нас пейзаже можно заметить что-то новое. Тучи идут с зюйд-оста. А ветры южных румбов несут много влаги и делают воздух чистым и прозрачным. Соответственно прозрачности воздуха барометр нашего настроения начинает повышаться. Дождь временами сопровождается раскатами грома, сверкают молнии. Истосковавшиеся по нашим летним грозам, мы бурно приветствуем тропическую грозу. Впрочем, назвать ее тропической вряд ли можно. Не всякая гроза в тропиках (так же как и не. всякий ливень) может быть названа тропической. Под тропическими ливнями и грозами обычно подразумевают грандиозные явления природы: бешеные потоки воды, низвергающиеся с неба, ослепительные вспышки молний, полыхающих почти беспрерывно, оглушительные раскаты грома. Ничего этого не было сегодня. Была рядовая гроза, каких немало и в наших широтах. Когда дождь прекратился, небо оставалось пасмурным, но видимость, в отличие от предыдущих дней, стала отличной.

В трале сегодня много крупных каменных морских окуней (Serranus, или Eplnephelus). Они достигают полуметра в длину и нескольких килограммов веса. Изредка длина окуней превышает метр, а вес доходит до 50 килограммов. Каменные окуни, получившие название за привязанность к скалистому дну, — рыбы шоколадной окраски со свинцовым блеском на брюшной части тела. Многие виды морских окуней обладают интереснейшей особенностью: они гермафродиты — у них мужская и женская половые железы развиваются одновременно. При этом имеет место самооплодотворение.

Когда окуней поднимают на палубу, у них изо рта торчит большой красный пузырь. Это желудок, который при уменьшении давления выпячивается наружу. Крупными окунями завалена вся палуба. Окуней отправляют в шнек и лишь небольшую часть отбирают на камбуз: у них вкусное мясо.

12 августа. На корабле сегодня знаменательный день: прошел ровно месяц с начала плавания. Никто не знает, сколько таких знаменательных дней ожидает нас впереди. Но всем кажется, что возвращение домой не за горами. Думаем о своих близких. А на Большой земле тоже, наверное, вспоминают, что сегодня ровно месяц со дня разлуки.

Сегодня сардина ловится плохо. Последние дни «Успенский» взял хороший темп, жаль его терять. Но промысел есть промысел — наперед нельзя рассчитать ни одного дня.

Наше внимание привлекают головоногие моллюски. В трал часто попадают небольшие каракатицы, осьминоги и кальмары, достигающие всего 15–25 сантиметров длины. Чаще всего на палубе появляются каракатицы. Это животные яйцевидной формы, заметно уплощенные и окаймленные плавником. Щупальца у них сравнительно коротки. Под спинной поверхностью хорошо прощупывается скелетная пластинка. Цвет каракатицы обычно желтовато-коричневый. На более темном фоне спины расположен сложный светлый узор. Но каракатицы, попадающие к нам из трала, как правило, сплошь темно-коричневые. Это происходит в результате выделения из специального мешка, находящегося в теле животного, особой чернильной жидкости. Спасаясь от преследователей, каракатица с помощью ее создает в воде своеобразную «дымовую завесу». Из этой жидкости приготовляют ценную краску — сепию (Sepia — латинское название каракатиц).

У кальмаров голое цилиндрическое тело, торпедообразно заостренное на конце. Два плавника придают кальмару очертание стрелы. Щупальца у него длиннее, чем у каракатицы. Особенно длинные два ловчих щупальца. Тело кальмара очень красивого коричневого цвета. По всему телу рассыпаны светлые пятнышки. У кальмаров большие красивые глаза. Приятно гладить это нежное животное, прикосновение к которому напоминает прикосновение к гладкой шерсти котенка. А ведь близкие родственники этих нежных «котят» относятся к самым крупным животным океана. Гигантские кальмары, щупальца которых достигают 20 метров в длину, наводят ужас на мореплавателей. В старинных морских легендах рассказывается, что эти чудовища топили небольшие суда. Об их силе говорит яростное сопротивление, которое они оказывают пожирающим их кашалотам. На коже кашалотов надолго остаются рубцы — следы присосок громадных щупалец.

Самыми интересными из головоногих являются осьминоги. От кальмаров они отличаются меньшим количеством щупалец и мешковидной формой тела. Цвет их в обычном состоянии такой же, как цвет кальмаров. Маленькие осьминоги совсем не вызывают отвращения, как это привыкли думать, наоборот, они пользуются единодушной симпатией наших моряков. Мы помещаем их в тазы или ведра с водой и подолгу наблюдаем за ними. Осьминоги легко изменяют свою окраску. На светлом фоне они становятся светлыми, почти неотличимыми от цвета таза, на темном — снова изменяют свой цвет на коричневый[9].

Во время подвахты в рыбцехе разгорелся жаркий спор. Речь шла о науке вообще и о биологии, в частности. В споре принимал участие весь стол. Некоторые ребята — это были преимущественно недавно окончившие десятилетку — преклонялись перед техникой. Признавали они также физику и химию, а к биологии относились снисходительно. Их забавляло, как серьезные люди могут всю жизнь изучать каких-то жучков, считать у них волоски на лапках. Я почувствовал себя задетым и вмешался в разговор. Рассказал об учении Мечникова, о теории естественного отбора Дарвина, об условных рефлексах, открытых Павловым. О том, как опыты с грибками и плесенью помогли открыть пенициллин.

Все эти замечательные открытия помимо теоретического интереса имели и имеют громадное значение для борьбы за здоровье человека, за улучшение его жизни.

Видя внимание слушателей, я воодушевился и закончил свою импровизированную лекцию указанием на то, что в последнее время физики, химики и инженеры серьезно заинтересовались данными биологии. Ведь процессы, происходящие в живых организмах, как правило, гораздо совершеннее, чем в технике. Познать сущность этих процессов, с тем чтобы создать принципиально новые механизмы и технологические схемы, — задача колоссальной важности. Вот почему на стыке биологии и техники бурно развивается новая наука — бионика.

Но открытия, революционизирующие науку, не рождаются сами собой. Они подготавливаются большим количеством исследований, проводимых многочисленными коллективами ученых. Эти исследования необходимы, даже если они на первый взгляд и не приводят к быстрому практическому эффекту. Без такой работы не может быть движения вперед.

Ребята слушали с интересом, что не мешало им быстро наполнять противни сардиной. А как много, к сожалению, у нас еще имеется деятелей, которые не хотят понять подобных вещей! Мы — работники рыбохозяйственной науки — хорошо знаем это, потому что сталкиваемся часто с ними на совещаниях в рыбных трестах, управлениях, на промысле.

Подвахта прошла почти незаметно. Думаю, что этот разговор был полезен и для моряков «Успенского» и для меня.

Ночь была сегодня восхитительной. На фоне черного неба четко выделялись бежавшие куда-то на север облака. Сквозь нх прозрачное покрывало мягко светила луна. Когда луне удавалось выглянуть из-за облаков в частые окна, на поверхности океана вспыхивала золотая дорожка.

13 августа. В это время года, согласно лоции, в районе Дакара должен стоять штиль. Фактически штилевых дней мы здесь почти не видели. Все время дует ветер, причем чаще всего оттуда, откуда ему вообще не положено дуть. Позавчера он дул с зюйд-веста, вчера — с зюйд-оста, сегодня новое направление — вест. Большую часть дня облачно, видимость остается хорошей.

В трал попался солнечник (Zeus faber). Это довольно крупная, длиной 40 сантиметров, сжатая с боков рыба. На боках ее находятся большие круглые пятна черного цвета. По преданию, это следы перстов божьих: сердобольный Христос будто бы брал рыбу двумя пальцами со сковородки и по доброте своей бросал ее в воду. Отсюда второе название солнечника — божья рыба.

В трале была и рыба-хирург (Acanthurus monrovia). У этой не очень большой (до 30 сантиметров длины) высокотелой рыбы с каждой стороны вблизи хвостового плавника расположено по одному крепкому и острому шипу. Шипы напоминают хирургические ланцеты. Они укладываются в желобки. Когда же рыба приходит в ярость, что, кстати сказать, с ней бывает нередко, ланцеты воинственно торчат наружу. Ударами хвоста вправо и влево хирург наносит чувствительные раны. Тело его синевато-черное, а участок вокруг ланцетов желтовато-оранжевого цвета. За красивую окраску хирургов охотно содержат в аквариумах, однако из-за большой драчливости помещают не только отдельно от других рыб, но и друг от друга.

Наша коллекция продолжает расти. Много волнений доставляют нам толстые ярко-красные ветки кораллов, которые изредка попадают в трал и запутываются в его дель. Но когда кораллы оказываются на палубе, то быстро теряют свою великолепную окраску. Она из ярко-красной превращается в тускло-ржавую.

Сегодня мы решили во второй раз испытать нашу драгу. Как только «Успенский» лег в дрейф, с помощью старшего тралмейстера, большого любителя животных, мы опустили драгу на океанское дно. Часа через полтора она была поднята на борт. Удача! В драге среди массы живой мелочи лежала великолепная раковина. Нашей радости не было предела. Увидев, что с помощью драги можно поймать таких редких животных, которых не всегда приносит трал, матросы упросили нас разрешить им спустить ее ночью.

Мы отправились в лабораторию разбирать свой улов. Здесь обнаружили маленького красивого моллюска с причудливой раковиной конусовидной формы. Фиксировали его с большими предосторожностями, так как некоторые из моллюсков, относящихся к роду конусов, вырабатывают в своих железах яд, и укол такого моллюска может оказаться для человека очень болезненным.

Как всегда, мы допоздна задержались в нашей уютной лаборатории. Ярко горели настольные лампы, через открытые иллюминаторы к нам заглядывала черная темнота тропической ночи. Когда нужно было читать или заниматься, мы предпочитали делать это здесь, а не в каюте. В каюте быстро тянуло на сон. Володя по вечерам часто просиживал за бинокуляром, изучая тонкое строение различных тканей сардины и зарисовывая их в альбом. Иногда он не мог оторваться от этого занятия до трех-четырех часов утра. Я обычно на живом материале старался восполнить свои пробелы по систематике рыб, так как не будучи зоологом и ихтиологом, знал ее плохо. Сейчас, сталкиваясь с десятками новых для себя видов, я чувствовал потребность уяснить степень сходства или различия между ними. Здесь, при непосредственном общении с обитателями океана, мертвая латынь усваивалась хорошо и запоминалась надолго.

Около часа ночи к нам постучали. Матросы вытащили драгу, но на этот раз там ничего не оказалось, и ее опустили снова. Мы не стали дожидаться нового подъема драги и пошли в каюту спать. Просили только, чтобы нас разбудили, если в драге будет что-нибудь интересное.

Часа в три ночи нас разбудили и сообщили, что драга оборвалась и осталась на дне. Мы были очень раздосадованы. Хотя уже наступило 14 августа, мы во всем винили вчерашнее «несчастливое» 13-е число.

14 августа. Вот уже третий день, как в тралах очень мало сардины. Она почти вся держится на вскиде. Серебристая чешуя рыбы отражает солнечные лучи, как зеркало. Из-за этого океан в ярких бликах. Но видит око, да зуб неймет. Нашими тралами нельзя ловить рыбу в толще воды или у поверхности; нужно ждать, пока сардина соизволит опять опуститься ко дну.

Снова на палубе появились спутники вынужденного безделья — гармонь, домино, шахматы. Но песням и играм люди сейчас не могут отдаться целиком — у каждого мысли о сардине. Может быть, сардина вообще в промысловых количествах у Дакара больше не появится до следующей весны. Обычно она исчезает из района Дакара в конце сентября, но ведь год на год не похож. Если ее не будет здесь долго, «Успенскому» придется идти в Гвинейский залив. Но там рыба появляется лишь в середине осени. Не попали ли мы в межсезонье? На судне из-за неудач с промыслом царит нервная обстановка. У калининградцев положение лучше. Они на промысле гораздо дольше нас и скоро должны закончить загрузку своих трюмов. Тогда они уйдут в Калининград, а мы останемся здесь в одиночестве.

Точно назойливый комар, опять кружится над нашей флотилией гидросамолет. Мы настолько привыкли к этому, что почти не обращаем на него внимания.

Сейчас, когда прошел месяц плавания, интересно отметить изменения во внешнем облике людей, происшедшие после вступления «Успенского» в тропики. Чувствуют все себя прекрасно. Почти все заметно пополнели: за полмесяца каждый прибавил в весе несколько килограммов. Причина этого не только в хорошем питании. В тропиках из-за высокой температуры воздуха у людей понижен обмен веществ, а это способствует отложению жира. К тому же люди относительно мало двигаются. Когда «Успенский» выйдет из тропической зоны, вес быстро придет в норму.

15 августа. Конец треволнениям — в первом же трале 12 тонн сардины! Глаза людей радостно блестят. Шахматы, домино и прочие атрибуты вынужденного безделья спрятаны до лучших (вернее, до худших) времен. Снова всем кажется, что возвращение домой не за горами.

С каждым днем становится все больше чаек. Их уже целые тучи. Чайки вьются за кормой во время выборки тралов. С пронзительным криком они атакуют сардину с воздуха. Непривычен вид этих чаек: в тропиках они коричневого цвета.

С утра солнечно, ветер по-прежнему дует от веста. Несмотря на то что «Успенский» сравнительно далеко от экватора, солнце находится почти в зените. Мы полностью лишены своей тени и «топчем» ногами собственные головы. Солнце не может прогнать нас с наблюдательной площадки на баке. Наши головы надежно защищены от прямых лучей-белыми чепчиками. Кстати, мы почти не пользуемся темными очками, несмотря на то что поверхность океана подчас кажется ослепительной. Естественные краски в тропиках настолько красивы, что нам жаль искажать их.

Сегодня в трал попалась голотурия. Это своеобразное животное, — называемое трепангом в Японии и Китае, считается там лакомой пищей. Относится голотурия к иглокожим. Она похожа на короткую кубышку темно-бурого цвета. На теле голотурии множество бородавчатых выростов. Длина животного около 20 сантиметров. Если голотурию потревожить, она испускает тонкую струю из анального отверстия. Этой струей рассерженная кубышка старается отпугнуть агрессора. Но, видимо, это голотурии кажется недостаточным, и она показывает нам на палубе такое, чего никто из нас никогда не видел. Из клоаки животного начинает быстро выползать кишечник. За ним появляются другие внутренние органы. Голотурия «выплевывает» из себя все свои внутренности. Остается пустой слизистый мешок. Но это самокалечение не приводит животное к смерти. В течение девяти дней у голотурии регенерирует кишечник, а затем остальные органы. Впрочем, регенерации мы, конечно, не наблюдаем. Проследив, как голотурия освободила себя от «лишнего груза», мы отправляем ее в банку со спиртом. Вслед за ней в ту же банку бросаем внутренности.

Такая автотомия, или самокалечение, наблюдается у многих животных. В частности, мы видели ее у маленького крабика с длинными суставными конечностями, которого поймали несколько дней назад. Мы хотели усыпить крабика и дали ему понюхать спирта. Он, видимо, был большим противником алкоголя. В знак протеста против бесчеловечного обращения крабик совершенно неожиданно для нас стал разбрасывать свои многочисленные ноги. Они отделялись не сразу, а по суставам. Это происходило так быстро, что мы едва успевали следить глазами за полетом отдельных члеников. Мы ловили таких крабиков еще несколько раз, но, чтобы иметь их в своей коллекции в целом виде, больше никогда не обращались с ними так жестоко.

16 августа. Сегодня на промысле происходят важные события. Калининградские суда уходят на родину. Они уже выполнили план добычи и обработки рыбы. Теперь сардину нужно побыстрее доставить в Калининград. Мы им, конечно, завидуем. По радио происходит трогательное прощание.

Средний рыболовный траулер «Оскол» ушел к экватору проводить дальнейшие поиски промысловых тунцов. На днях за ним последует и «Орехово». Мы останемся на промысле совершенно одни.

«Казань», «Тургенев», «Лермонтов», «Лев Толстой» сотрясают воздух прощальными гудками. Мы с грустью смотрим им вслед, пока серые силуэты не исчезают за Зеленым Мысом.

Очень слабый ветерок тянется с норд-оста. Обычно норд-ост приносит песок из Сахары. Но для этого ему нужно быть в несколько раз сильнее, чем сегодня.

Сардины опять нет. Рыба готова исчезнуть в любую минуту. Никогда не знаешь, будет ли в трале сардина, даже если предыдущий улов и был хорошим. Поэтому капитан требует, чтобы команда ценила каждую минуту, чтобы не пропадал ни один килограмм сардины. Из этих килограммов потом складываются центнеры и тонны.

А тут еще случился зацеп. Трал задел за что-то, и выбрать его стоит колоссального труда. Медленно вытягивает лебедка трал. Ваера напряжены до предела. На кормовой палубе никого нет. Соблюдаются все меры предосторожности. Через два часа изорванный трал подтягивают к слипу. Трал принес громадный кусок металлической корабельной мачты. Поднять ее на палубу оказывается невозможным. Приходится обрезать трал. Остатки его вытаскивают на палубу. В нем запутались куски железа. Этот бесформенный металл, который на глазах начинает ржаветь, когда-то был частью корабля, может быть, такого же большого, как наш «Успенский». Был ли это пассажирский лайнер, транспорт или боевой корабль? И когда, при каких обстоятельствах он погиб? Может быть, это случилось в последнюю войну. Ведь в районе Дакара шли жаркие морские сражения. Или он затонул значительно раньше? Спаслись ли люди, находившиеся на его борту? Все эти мысли мелькали в мозгу, когда мы разглядывали покореженный металл.

Наше внимание привлекли громадные балянусы, усеявшие куски поднятого железа. Балянусы, или морские желуди, — это усоногие раки, ведущие во взрослом состоянии прикрепленный образ жизни. Они, как и моллюски, выделяют плотную известковую раковину, которая служит им домом. Сидя в таком доме, прикрепленном к скале, деревянной свае или металлическому борту корабля, балянусы быстро двигают из стороны в сторону своими усами-ножками. Они фильтруют воду, поглощая мельчайших животных и растения, которыми так богато море. Балянусы иногда прирастают к обитателям океана. Мы нередко ловили крабов, у которых на панцире или клешне сидели балянусы. Были они и на панцире черепахи Тартиллы, которую мы поймали несколько дней назад.

Морские желуди встречаются и в Черном море. Но там они очень мелкие: высота домика не превышает одного сантиметра. Сейчас же перед нами были красавцы, достигавшие пяти-семи сантиметров в высоту. Домики балянусов срослись в крупные друзы. Высота таких друз, состоявших из нескольких домиков, достигала 15–20 сантиметров. Друзы были причудливой формы. Многие из них были похожи на каменные цветы. Сходство с цветами увеличивала их удивительная окраска, в которой преобладал ярко-розовый цвет. Поверхность домиков имела сложный рисунок. Четко различалось их слоистое строение, видна была каждая прожилка. По красоте окраски балянусы могли соперничать с раковинами моллюсков. Всего на обломках железа находилось несколько десятков крупных друз. Отодрав балянусов от металла (для чего пришлось пустить в ход ножи), мы осторожно переложили их в тазы и торжественно направились в лабораторию.

Прежде всего мы вскипятили воду и, ошпарив ею бедных рачков, извлекли их пинцетами из раковин. Затем счистили с домиков слизь, приросших к ним губок и поместили друзы для просушки за кожух судовой трубы. Там было жарко, как в духовке, и за ночь они потеряли всю влагу. Осмотрев на следующий день свои каменные «богатства», мы обратили внимание на небольшие пластинки железа, которые остались на балянусах, когда мы отдирали их от металла. Теперь эти пластинки служили своеобразными подставками для друз. Это были необыкновенные подставки. Ведь небольшие куски железа, на которых покоились балянусы, были маленькими памятниками о погибших кораблях и людях. На бурых кусках железа расцвели прекрасные цветы жизни: мертвый корабль становился почвой, на которой прочно оседали обитатели океана.

17 августа. С утра мы тралим ближе к берегу. Очень хорошо различимы его очертания. С «Успенского» берег кажется довольно плоским. Он опускается в океан невысокими красными обрывами. На берегу редкие деревья. В отличие от вчерашнего дня, сегодня «Успенскому» сопутствует удача. В одном из тралов 15 тонн сардины. Мешок с рыбой занимает почти всю палубу. Настроение у всех сразу же улучшается. Если выразить его за последнюю неделю графически, то получится кривая, подобная кривой температуры больного малярией: пики чередуются с глубокими провалами. Ведь сардина последнее время изволит ловиться через день.

Тралы продолжают приносить диковинных животных. Сегодня Володя притащил за хвост в лабораторию очень странное существо, отдаленно напоминающее жабу. На самом деле это рыба-мышь (Antennartus scaber). Если бы рыба-мышь не была сравнительно маленькой (сантиметров 15 в длину и сантиметров 10 в высоту), то она могла бы испугать кого угодно: до того у нее грозное и мрачное выражение «лица». Но морская мышь совершенно безобидна, чего не скажешь о попавшемся в том же трале причудливом диодоне, или еж-рыбе (Chylomycterus antennatus). Эта небольшая (сантиметров 25 в длину) рыба может заглатывать изрядное количество морской воды и благодаря этому раздувается, как шар. Тело диодона сплошь усеяно крупными колючками. К такому ощетинившемуся шару не знаешь, с какой стороны подойти. К тому же некоторые считают уколы диодонов ядовитыми. Естественно, что с ними предпочитают не связываться даже крупные обитатели океана. Когда диодонов поднимают на палубу, они раздуваются, как игрушечные черти, шипят и страшно вращают большими темными глазами, стремясь запугать окружающих. Их маленькие куцые хвостики при этом дергаются из стороны в сторону.

С самого начала плавания я стараюсь не пропускать ни одного заката и для наблюдения за ними обычно поднимаюсь на мостик. Так было и сегодня. Горизонт чист. Мне кажется, что особенно красивого заката не будет. Скучающим взглядом провожаю погружающееся в океан солнце. Глаз радуют только летучие рыбы, которые в лучах заходящего солнца блестят, как серебряные монетки, подброшенные в воздух. Вот уже три четверти солнечного диска скрылось за чертою горизонта, через секунду солнце исчезнет совсем. Но что это? В последний миг, когда верхушка солнца тонула в океане, в том месте, где только что виднелся его красный верхний край, ярко вспыхнул зеленый луч. Он тут же погас. Но зеленая вспышка еще некоторое время оставалась перед глазами. «Зеленый луч»! — громко закричал моторист Толя Данилевский, который с бака тоже наблюдал заход солнца.

Мое сердце радостно забилось. Зеленый луч — это своеобразное, редкое атмосферное явление, которое можно увидеть только при очень чистом горизонте. Оно связано с рефракцией солнечных лучей. Воздух при этом должен быть исключительно прозрачным.

Я продолжаю смотреть на закат. Небо окрашивается в изумительные черно-оранжевые тона, океан — в нежно-розовые. Солнце уже зашло, но закат разгорается все сильнее. У горизонта теперь расцветают голубые, зеленые, желтые краски. Кажется, что небо на западе сделано из яшмы. На фоне красочного неба застыли темные тучки. Но удивительнее всего черный силуэт Дакара, который слишком четок, чтобы казаться реальным. Он как будто бы вырезан из картона. За ним золотистое небо, на котором как будто положены сине-зеленые мазки. Говорят, зеленый луч приносит счастье тем, кто его увидел. Но я не думал сейчас о счастье, которое он может мне принести: я и без того был безмерно счастлив. И не только сегодня, но и почти все дни с 12 июля, когда начался этот увлекательный рейс. А если с сегодняшнего дня наше плавание будет озарено еще и яркой вспышкой зеленого луча, то о чем еще можно мечтать в этом рейсе!

18 августа. Послеобеденный трал сегодня просто шедевр. Чего в нем только нет! Крабы, раковины, пятнистые угри, извивающиеся, как змеи, и злобно открывающие пасть, и, наконец, мурена. Настоящая страшная мурена, которую мне приходилось видеть до сих пор только в музеях и в итальянском фильме «Голубой континент». Мурены (Миrаепа) — близкие родственницы угрей. Это необыкновенно хищные рыбы. У них совершенно голое тело. Передняя его часть ярко-желтого цвета, задняя — бурая. На теле имеется темный мраморный рисунок. Длина мурен достигает полутора метров. Встречаются они в Средиземном море, в прибрежье Атлантического и Индийского океанов. У них страшные хищные зубы, некоторые из этих зубов ядовитые. Укус мурены для человека очень опасен и может кончиться смертью. Ядовитой считается и кожа мурены.

Со смешанным чувством любопытства и страха рассматриваю я отвратительное создание, которое по праву может быть названо рыбой-коброй. В древнем Риме, как пишут в учебниках ихтиологии, мясо мурен считалось большим лакомством. Их откармливали в специальных бассейнах. Такие бассейны имелись у каждого патриция. Муренам посвящали стихи римские поэты. Но из глубины веков идет об этих столь знаменитых рыбах и дурная слава. Где бы вы ни читали о них, обязательно вам попадется такая фраза: «римские богачи для улучшения вкуса мурен откармливали их человеческим мясом, бросая в водоемы рабов». Эти же устрашающие сведения сообщают перепуганным студентам на лекциях профессора. Мурены и римские рабы — эти слова прочно срослись вместе для тех, кто хотя бы раз услышал о муренах.

Каково же было мое удивление, когда вскоре после поимки этого морского вампира я прочитал в книге Латиля «Подводный натуралист» о том, что истории о поедании муренами рабов, так же как и о содержании их в бассейнах, относятся к области басен. Этому вопросу Латиль посвящает в своей книге целую главу. Разобрав большое количество литературных источников и проведя очень интересные наблюдения за муренами в природе, Латиль приходит к выводу, что никогда мурены не питались и, более того, не смогли бы питаться человеческим мясом (это не позволило бы им сделать строение их пасти). Латиль находит и источник «классического» недоразумения с муренами. Оказывается, в древнем Риме слово «muraenae» было собирательным, и называли им не мурен, а речных и морских угрей, а также миног. Для мурен имелось специальное слово «fluta». В бассейнах богатые римляне содержали морских угрей. Это им, а не муренам, посвящались стихи и слава несравненного гастрономического продукта. Произведения римских писателей с латинского языка переводили люди, слабо знакомые с зоологией. Благодаря им ««muraenae» и превратились в мурен.

Но, может быть, богатые римляне бросали своих рабов в бассейны на растерзание угрям? Никто не спорит, в древнем Риме патриции зверски обращались с рабами. И все же в бассейны они своих рабов не бросали. Откуда же возникло это представление, которое по ошибке связывают с муренами? «Виновником» недоразумения является Сенека. В одном из своих произведений он описывает обед у патриция Ведиуса Поллиона, на котором присутствовал император Август. Случайно один из рабов, прислуживавших на обеде, разбил хрустальную вазу. Разгневанный хозяин тут же приказал казнить раба совершенно необычным способом: он велел бросить его в бассейн на растерзание «muraenae», т. е. угрям. Раб распростерся в ногах у императора, умоляя не о помиловании, а о возможности умереть другой смертью. Потрясенный жестокостью хозяина, император приказал помиловать раба, разбить все хрустальные вазы, находившиеся в зале, а осколки их бросить в бассейн.

Впоследствии этот случай был почерпнут у Сенеки Плинием, который описал его в своей «Естественной истории». Но, возмущенный приказом Поллиона, Плиний пишет о жестокости этого патриция, ничего не говоря о том, что приказ не был приведен в исполнение. Опираясь на Плиния, современные писатели и ученые приняли описанный им случай за совершившийся факт.

Латиль с истинно французским юмором подтрунивает над глубокомысленными учеными, которые перепечатывают друг у друга страшные сведения (как видим, совершенно недостоверные) о муренах, все время повторяя сделанную кем-то ошибку. И неверный факт, кочуя из одной книги в другую, при каждом перепечатывании приобретает все большую достоверность.

Глядя же на мурену, извивающуюся на палубе 18 августа, я видел в ней не только ядовитую рыбу, но и бессовестного пожирателя людей (в книге Латиля я еще не добрался до главы о муренах). В ушах звучали лекции, в голове мелькали страшные строчки из учебников. Мой страх перед муреной по мере того, как я смотрел на нее, все разрастался.

Володя надел резиновые перчатки. Он взял в руки сачок на длинной палке. Соблюдая максимальную предосторожность, поддел мурену сачком и понес к лаборатории. Еще мгновение, и мурена плюхнулась в раствор формалина. Только после этого я почувствовал облегчение.

Я хорошо знал Володю и был уверен, что при встрече с гадюкой он не испытал бы и десятой доли того «смущения», которое вызвала у него мурена. Володя спокойно брал голыми руками за хвост морских драконов и скорпен, фамильярно обращался со скатами, хотя каждая из этих рыб едва ли была менее опасна, чем мурена. Но он так же, как и я, читал учебники и слушал лекции. И у него, как и у меня, перед глазами стояли страшные картины, навеянные древней историей. Поэтому его, как и меня, при виде мурены охватывал ужас.

19 августа. Целый день небо покрыто густыми облаками. Лишь изредка сквозь разрывы облаков проглядывает солнце, и тогда неимоверно печет. То и дело сеет мелкий дождик. И это в сезон тропических ливней! Мы подводим первые итоги: тропики — без жары, океан — без штормов, зона пассатов — без пассатов, зона штилей — без штилей, сезон тропических ливней — без ливней. Весело получается. Исключения возведены в правила, а когда в порядке исключения случается то, что должно быть по правилам, нам кажется, что произошло чрезмерное происшествие.

Сардина опять ловится плохо. Мы даже перестали посматривать на лист бумаги с цифрами, висящий на стене лаборатории. Окончилась пятая неделя нашего плавания.

После ужина в столовой команды состоялось общее собрание экипажа. Просторное помещение, мягко освещенное лампами дневного света, было заполнено до предела. Чувствовалось, что люди готовы к серьезному разговору. Я никогда до этого не бывал на подобных собраниях в производственных коллективах. И был поражен, с какой активностью и принципиальностью проходило обсуждение вопросов работы и быта на корабле. Эти вопросы волновали всех. Многие просили слова. Обсуждались все стороны судовой жизни: от хода выполнения рейсового задания до качества приготовления обедов. Это собрание своею насыщенностью напоминало новгородское вече. Моряки высказывали обоснованные претензии, судовое начальство давало обстоятельные ответы. И чувствовалось, что это не переливание из пустого в порожнее, что завтра же недостатки будут устранены, что люди не тратят вечер даром. Если бы эту деловитость, эту оперативность перенести в некоторые научные учреждения!

20 августа. Утром опять случился зацеп. На палубу вытащили обломки самолета. Почему-то самолет не вызвал в нас эмоций, подобных тем, какие мы испытывали, когда «Успенский» вытралил останки затонувшего корабля.

В середине дня «Успенский» взял свой рекордный улов. Туго набитый рыбой мешок с трудом подтянули к корме. На слип удалось вытащить лишь верхнюю часть трала. Остальная часть толстой колбасой аэростата воздушного заграждения качалась в воде. Ваера страшно натянулись. Послышалось характерное потрескивание: в местах соединения тросов с тралом каждую минуту мог произойти обрыв. Вытаскивать такой трал на палубу было невозможно. Помощник тралмейстера Володя Сенных взял в зубы нож и по тралу, как по трапу, начал спускаться со слипа. Вот он достиг воды, нагнулся и, взяв в руки нож, сделал в ячее трала широкий надрез. Из трала в воду устремилась рыба. Приходилось расставаться со значительной частью улова для того, чтобы иметь возможность вытащить на палубу остальную. Когда трал стал легче на несколько тонн, снова заработала лебедка. На палубу подняли не менее двадцати тонн рыбы.

Сегодня в уловах сардины было несколько скорпен и драконов. Мы знали их еще по Черному морю. Но здесь они были гораздо крупней. Скорпена, или морской ерш (Scorpaena), достигает в длину 30 сантиметров. У этой рыбы красивая пестрая окраска, но многочисленные шипы делают ее довольно безобразной. Морской дракон (Trachinus), называемый также морским скорпионом, имеет такую же длину, что и скорпена. На спине и жаберных крышках дракона находятся шипы. Уколы шипов очень ядовиты и вызывают мучительную боль. Они могут стать опасными для жизни человека. Ежегодно от уколов этой рыбы выходят из строя рыбаки во многих флотах мира. Ядовиты и уколы шипов скорпен. Об этом наших моряков неоднократно предупреждали в рейсе, и за время плавания на «Успенском» никто из команды не пострадал от этих ядовитых рыб.

21 август. Сардина опять не ловится. Взять полный груз рыбы оказалось гораздо сложнее, чем можно было предположить вначале.

У капитана совещание. Нужно решить, что же делать дальше. Оставаться ли у Дакара или идти в Гвинейский залив? После тщательного взвешивания всех «за» и «против» принято решение пока оставаться здесь. Опыт прошлых экспедиций говорит о том, что сардина исчезает из района Дакара значительно позднее — в конце сентября — начале октября. Нужно подождать еще дней десять. А сардина, как бы дразня нас, держится на вскиде. Опять океан покрыт блестками, опять слышно лопотание осиновых листьев. Сардина, безусловно, не ушла. Она здесь, но пока снова не опустится в придонные слои воды, с ней ничего нельзя будет поделать.

22 августа. С утра погода такая же, как и все последние дни. Но часов в 11 с норда налетел шквал. Он не достиг большой силы и длился недолго. Шквал разогнал ветровую волну в 5–6 баллов, но зыби не поднял. Спустя два часа волнение почти полностью стихло.

Невдалеке показалась местная пирога. Неужели африканцы не боятся попасть в шквал? Наверное, опасно на маленькой пироге отходить на 10–12 миль от берега. Трудно не восхищаться мужеством здешних рыбаков.

К вечеру небо стало очень красивым. Оно сурово хмурилось сизыми тучами, между которыми виднелись темно-голубые окна. Вдали из туч низвергались серые потоки дождя. Наконец тучи растворились в наступившей темноте. Сегодня рыбы опять почти не было. Что принесет нам завтрашний день?

23 августа. Дует свежий зюйд-вест. Ветер разогнал крупную зыбь. С утра волнение 4 балла, а днем оно доходит до 5 баллов. Океан усеян барашками. С гребней волн срывается водяная пыль. Волны разбиваются о форштевень «Успенского». Брызги поднимаются выше носа. Когда корабль идет против волны, мы стоим на верхнем мостике. Когда же судно поворачивается к волне кормой, мы перебираемся на залитый водой бак, и нас качает здесь, как на качелях. По небу быстро бегут тучи. Они, как и вчера, имеют сизый оттенок. Часто налетает шквалистый ветер с дождем. На небе то там, то здесь возникает радуга.

После обеда ушел на юг «Орехово». Мы остались у Зеленого Мыса совершенно одни. Непривычно не видеть вблизи «Успенского» калининградские суда. Теперь океан пуст до самого горизонта. Изредка мимо пройдет какой-нибудь корабль, но это случайный встречный. Вот и сейчас, тяжело поднимаясь на волнах, идет большой пароход с сине-бело-красным флагом. Это французский лесовоз. Он спешит в порт, и ему нет дела до нас, так же как и нам до него. Корабли так же, как и люди. Друзья «Успенского» ушли на север и на юг. Когда мы увидим теперь советское рыболовное судно? И увидим ли вообще до того, как окончим промысел?

Зашедшее солнце кладет на темно-синие тучи нежные розовые мазки. Вечерняя заря еще сильнее подчеркивает мрачный колорит окружающего пейзажа: темные, почти черные облака, белые барашки, желтовато-зеленые просветы чистого неба. По гребням волн скачут «летучки». Сардина по-прежнему ловится плохо. Но «Успенский» с твердым упрямством пашет океанское дно. Подвахты почти перестали вызывать в рыбцех. Кстати, как только исчезла сардина, скрылись куда-то и наши приятели — тунцы. Тунцеловы слоняются без дела, вспоминая жаркие дни, которые были совсем недавно. Как быстро меняется все в океане!

24 августа. В первой половине дня погода такая же, как вчера: шквалистый ветер, моросящие дожди, солидная ветровая зыбь, белые барашки. Соленые брызги заливают палубу. Разноцветные арки радуг. Быстро бегущие по небу облака. Они располагаются в два яруса. В верхнем ярусе — вытянуты в длинные нитевидные пучки, в нижнем — тяжелые, с рваными краями; те и другие— спутники сильного ветра.

Невдалеке от нас в сторону Дакара прошел шведский транспорт водоизмещением в 12–15 тысяч тонн. У шведского корабля стремительные контуры: красивый острый, высоко поднятый над водой нос, наклоненные назад мачты, обтекаемая рубка, небольшая изящная труба. Видимо, судно новейшей постройки. Кажется, будто оно не плывет, а летит по волнам. Окруженное со всех сторон водяной пеной, судно очень напоминает мне «Летучего голландца», хотя я знаю, что «Летучий голландец» был парусным барком. Новое время требует новых форм. Если бы известный миф создавался в наше время, то «Летучий голландец» должен был бы быть таким, как только что промелькнувший мимо нас красавец корабль.

Во второй половине дня в природе происходят разительные перемены. Ветер внезапно стихает. Быстро утихает и зыбь. Ветреные облака сменяются мощными кучевыми, которые, как гигантские айсберги, медленно и величаво плывут по небу. Видимость становится настолько четкой, что хорошо различим прибой у острова Горэ.

Наши уловы по-прежнему ничтожны. Мы начинаем злиться на сардину. Впрочем, нет худа без добра. Если она будет вести себя так дальше, то это даст нам возможность спуститься с четырнадцатого градуса к третьему, а там, может быть, и пересечь экватор. Это было бы замечательно.

25 августа. С утра тихо. При такой погоде облака всегда как будто подрумянены. В наших широтах подобную картину можно наблюдать лишь утром и вечером. В тропиках разноцветные облака (оранжевые, лиловые, золотистые) бывают в любое время дня. Жарко, но не душно. Влажность сегодня достигла 81 %. Но для тропиков это совсем мало. Говорят, что низкая влажность здесь только в этом году. В таком случае да здравствует исключение!

Сегодня день рождения нашего капитана. Ему исполнилось 50 лет. Научная группа «Успенского» преподносит Александру Харитоновичу книгу «Морские порты Европы и Африки». «Дед» (так мы иногда называем капитана) усаживает нас у себя и вспоминает годы, проведенные в плаваниях. Ему есть что вспомнить. Сын его — тоже капитан дальнего плавания, работает в Калининграде. Видно, отец заразил его своей любовью к морю.

С рыбой по-прежнему плохо. Снова отменяют вечернюю подвахту. Мы остаемся в лаборатории. Сквозь открытую дверь и иллюминаторы нас обвевает ласковый бриз, В последнем трале несколько змеевидных угрей (Pisodonophis semicinotus). Кроме формы тела, сходство со змеей этой рыбе придают крупные коричневые пятна, рассыпанные на фоне светлой кожи. Володя смело берет угря в руки и моментально отскакивает, бросив рыбу на палубу. Из его пальца обильно льется кровь. Угорь сильно цапнул Володю за палец своими острыми зубами. Укус этой рыбы не ядовит, но болезнен. Угря, который так мужественно защищал свою жизнь, решили выпустить на свободу. Его поддели сачком и выбросили за борт. Угорь, наверное, так никогда и не узнал, чем он заслужил освобождение.

26 августа. В течение последней недели с каждым днем все чашей чаще произносится слово «Дакар». Пресная вода и топливо на «Успенском» подходят к концу, и судно должно пополнить свои запасы в Дакаре. Сегодня стало известно, что завтра «Успенский» направится в порт. На корабле в связи с этим царит оживление. Всюду идет уборка. Матросы под руководством боцмана драят палубу. Для швартовки приготовлены новые капроновые концы. Объявлена внеочередная баня. Все моются, стирают, гладят. В каких бы условиях ни приходилось работать, святая морская традиция требует, чтобы в порт судно зашло сияющим, как новая копейка. Моряки выходят’ в город всегда одетые с иголочки. А ведь «Успенский» заходит в чужой порт. Корабль и его экипаж должны высоко держать честь советского флага. Все мысли обращены в завтрашний день. А тут как на зло начала ловиться сардина. Опять длительные кропотливые анализы. Только часов в одиннадцать вечера мы заканчиваем свои текущие дела. Но об отдыхе думать рано. Предстоит уборка в лаборатории и каюте. Опять, как во второй день нашего плавания — перед Босфором, мучительная зарядка фотоаппаратов в кромешной темноте. Перед Босфором я думал о том, что завтра впервые увижу чужую землю, а теперь — о том, что завтра первый раз вступлю на землю Африки. От одной мысли об этом захватывало дух.