На траверзе — Дакар

В ДАКАРЕ И СНОВА В ОКЕАНЕ

27 августа. Когда мы проснулись, нас поразила необычайная тишина на корабле. Молчала машина, не было слышно привычного скрипа разматывающихся ваеров и рева лебедки. Сегодня тралений не будет, и через час-полтора «Успенский» пришвартуется у портового причала в Дакаре. Мы вскочили с коек, умылись и побрились тщательнее, чем всегда. Обмениваемся мнениями относительно туалета. Белые рубахи мы надеваем не задумываясь, но новые, тщательно отутюженные шорты вызывают сомнение. Посмотрим, в чем придет на «Успенский» лоцман. Если в шортах, то и мы пойдем в город в них.

Я поежился. Ведь последний раз в брюках выше колен мне довелось щеголять по улицам лет семнадцать назад.

Заработала машина. «Успенский» дал ход, и мы поспешили наверх. Палубу корабля трудно было узнать: вчера вечером матросы смотали с нее ваера и убрали трал с бобенцами. Парадный трап был приготовлен к спуску. Все казалось таким торжественным, что невольно хотелось говорить шепотом. Настроение было приподнятым. Ослепительно белые здания Дакара с каждой минутой становились все ближе и ближе. Вот и остров Горэ. «Успенский» месяц назад был совсем рядом с ним, но тогда нам было не до него. Остров скалист. Он выглядит довольно экзотично. Пальмы перемежаются со старинными постройками. Видны казематы, крепостные стены. А на самой высокой точке острова стоит громадное старинное орудие, жерло которого, как ни странно на первый взгляд, повернуто не в сторону океана, а смотрит на город. Эта деталь не лишена глубокого смысла.

За живописным нагромождением скал и стен скрывается мрачная история этого маленького клочка земли, приютившегося у Зеленого Мыса.

Дакар основан французами лишь в прошлом веке. За два года до нашего посещения он праздновал свое столетие. На острове Горэ европейцы поселились гораздо раньше. Полтысячелетия знают этот остров португальцы и испанцы, англичане и французы: отсюда они снаряжали многочисленные экспедиции для покорения африканских племен. Но и после того, как Западная Африка была завоевана французами, они продолжали чувствовать себя на Горэ в большей безопасности, чем на материке. В течение многих лет именно здесь была резиденция французского губернатора. Особенно мрачный период пережил остров Горэ в XVIII и начале XIX века: он стал центром работорговли всей Западной Африки. Сюда свозили с необъятных просторов всего континента людей и превращали их в живой товар. Каменные стены, мимо которых мы сейчас проплывали, были стенами тюрьмы, в которой томились закованные в кандалы африканцы. Отсюда их везли через океан в Америку.

Впереди показался лоцманский катер. На борту катера три человека: французы — лоцман и врач и африканец моторист. На французах короткие белые рубахи навыпуск и (здесь мы с Володей удовлетворенно переглядываемся) шорты. Французы улыбаются, и эта улыбка передается и нам. Африканец высокого роста, прекрасно сложен. Его абсолютно черная кожа отливает на солнце синеватым блеском. На нем яркий цветастый костюм и круглая шапочка. Он тоже улыбается и приветливо машет рукой. Сверкают ослепительно белые зубы. Итак, уже при первой встрече с тремя жителями Дакара на нас повеяло теплом.

«Успенский» вошел в порт Дакара. Со всех сторон нас окружали причалы, громадные краны, стоящие у причалов корабли. Лоцман повел «Успенского» к свободному пирсу. Причал асфальтирован и необычайно широк. Там нас уже поджидали портовые власти и рабочие. Пока шла швартовка, мимо нашего корабля проплыло несколько небольших катеров. Африканцы в красочных одеждах приветливо махали руками.

Когда швартовка была окончена, по трапу на «Успенский» поднялись представители портового начальства и фирмы, у которой мы собирались запасаться горючим, агент по снабжению продуктами (так называемый шипшандлер), полицейский офицер. Все они были французами. Вслед за ними пришли африканцы: портовые рабочие, служащие таможни, полицейский. И французы и африканцы приветливо улыбались. Каждый из них, вступая на палубу, произносил по-русски «здравствуйте», «добрый день» или «доброе утро». Чувствовалось, что больше по-русски они не знают ни одного слова.

Но вот на палубу поднялся невысокого роста очень симпатичный на вид парнишка, на котором был простой рабочий костюм. Он знал на три русских слова больше других. Хлопнув по плечу кого-то из наших ребят, он произнес такое близкое нам слово «товарищ». А через минуту, обратившись к другому, четко проговорил: «хороший парень!» Это было очень трогательно. Хотя знания Сари — так звали этого паренька — в русском языке этим и ограничивались, но и сказанного было достаточно для того, чтобы показать, как он относится к нам. Сари вытащил из кармана бумажник и показал нам его содержимое: в нем лежала советская открытка, фотография, на которой Сари был снят с моряками какого-то нашего корабля, советский рубль.

Пока начальство вело деловые разговоры, наши ребята обступили портовых рабочих-африканцев и по-английски начали расспрашивать обо всем, что могло нас интересовать. Кроме Сари немного по-английски говорили еще три-четыре африканца. С остальными разговаривали при помощи жестов. Люди быстро нашли общий язык.

На судне царила сердечная атмосфера. Рабочих пригласили в столовую команды и угостили обедом. Вместе с ними ели и наши моряки. Африканцы всем своим видом показывали, что очень довольны. Они не привыкли к тому, что с ними обращаются, как с друзьями.

После обеда на палубе защелкали затворы фотоаппаратов. Фотографирование шло в различных сочетаниях: по двое, по трое, целыми группами. От полноты чувств наши ребята и африканцы обнимали друг друга; мы подарили им открытки с видами Москвы. Неожиданно на палубе появился молодой парень в широкой национальной одежде. В руках у него было два тамтама, вырезанные из ствола дерева кола и обтянутые верблюжьей кожей; на них был нарисован нехитрый узор. Тамтамы — это живой пульс Африки, именно так о них пишут чешские путешественники Зикмунд и Ганзелка. Эти своеобразные барабаны сопровождали африканцев в их походах и танцах, с помощью тамтамов на далекие расстояния разносились из селения в селение вести. Самбо — так звали молодого африканца — протянул тамтамы Володе и мне. Мы не знали, как отблагодарить его. Володя подарил ему свою авторучку, я принес из каюты альбом фотографий Крыма. Теперь в свою очередь растрогался наш африканский друг. Он вытащил откуда-то свою фотографию: Самбо был снят на фоне своей деревенской хижины (он объяснил, что жил раньше в деревне). Фотография присоединилась к тамтамам.

Тем временем в открытом автомобиле привезли на «Успенский» апельсины и бананы, картофель, консервы и другие продукты. Мы хотели сфотографировать старого седого рабочего, приехавшего с продуктами, но он наотрез отказался. Сари объяснил нам, что некоторые африканцы (преимущественно пожилые) считают фотографирование дурной приметой; они уверены, что обладатель фотографии приобретает власть над человеком, изображенном на ней.

От пирса к борту «Успенского» рабочие английской нефтяной компании «Shell» протянули толстые шланги. Началась перекачка топлива в бункера нашего судна. Мы обратили внимание, что огромные баки с горючим, находящиеся на территории порта, принадлежат разным фирмам. Здесь были нефтехранилища фирмы «Shell», на баках которой изображена раковина морского гребешка, американской фирмы «Mobil» (эмблема фирмы — крылатая лошадь) и многих других. Баки различных фирм стояли рядом. Такую картину можно наблюдать не только в Дакаре, но и в других зарубежных портах. Компании по всему миру конкурируют между собой.

Наступила долгожданная минута: команде «Успенского» разрешили выход в город. До центра Дакара было не менее шести километров, но мы решили пройти их пешком. С одним из крупнейших во всей Западной Африке городом хотелось ознакомиться подробно.

Вначале путь наш пролегал через порт. Не менее четверти чаеа выбирались мы с его громадной территории. У выхода из порта высокий африканец полицейский отдал нам честь и указал, куда нужно идти. Мы оказались на одной из улиц пригорода Дакара. Раскаленный асфальт обжег нас горячим дыханием, в воздухе стоял резкий запах газолина. По шоссе мчались грузовики. По обеим сторонам дороги росли деревья; мы старались не выходить из их тени. Чем ближе к центру, тем больше навстречу нам попадалось людей, преимущественно африканцев. На мужчинах и женщинах были широкие свободные одеяния ярких расцветок, спадавшие с плеч наподобие туник. У многих женщин на головах возвышались большие корзины. Французы были в легких белых рубахах и узких брюках или шортах. Очень короткие шорты были и на многих француженках. Это казалось непривычным для нашего глаза, но трудно придумать более легкую и удобную одежду в жарком климате, чем эта.

На улицах было много мусора: обрывки бумаг и прочий хлам усеивали дорогу и тротуар. Особенно грязно возле домов. Впрочем, назвать то, что мы видели, домами можно лишь с большой натяжкой: вдоль улицы тянулись жалкие тростниковые и дощатые лачуги, возле которых сидели владельцы этих жилищ. Возле каждой такой хижины находилось по пять-шесть человек. Здесь были молодые мужчины и женщины, старики, дети, ползавшие в пыли и грязи. Судя по всему, хозяева лачуг не имели постоянной работы. Иногда попадались люди, лежавшие прямо на тротуаре. Особенно ужасно было одно жилище — деревянный ящик, похожий на собачью конуру, возле него расположилось несколько человек. Нельзя было без боли смотреть на эту картину. Особенно жалко было детей. Удивительно забавные, с милыми, смышлеными личиками, они казались брошенными на произвол судьбы.

За пригородом последовал обширный район, застроенный скучными двухэтажными домами. Здесь также живут африканцы, правда условия жизни гораздо лучше, чем на окраинах, но, судя по громадному количеству народа на улицах, скученность и здесь очень большая. Мы проходили через базар. Большинство торговцев сидело на земле. Тут же, нередко прямо на земле, лежали товары: плоды кола, сладкий картофель, бананы. Многие торговцы спали. Не видно, чтобы торговля шла оживленно, народу же толпилось столько, что протиснуться сквозь него можно было лишь с большим трудом.

Чем ближе к центру, тем оживленнее становилось движение. Автомобили неслись с такой бешеной скоростью, что, как нам показалось, попасть здесь под машину гораздо легче, чем не попасть. Улицы сравнительно узки. Вероятно, из-за бешеного движения полицейские-регулировщики (все они африканцы) стоят посередине перекрестков на полутораметровом возвышении. Здесь они чувствуют себя в относительной безопасности.

Найти дорогу к центру нам было довольно трудно. Я спросил по-английски встречного сержанта француза, как пройти к центру. Он выслушал меня очень внимательно и затем что-то долго объяснял по-французски. Мы любезно раскланялись, но было ясно, что ни он, ни я совершенно не поняли друг друга. По-французски никто из нас не говорил. Жители Дакара (за исключением связанных с портом), в том числе и французы, почти ни слова не понимали по-английски. Больше приходилось объясняться жестами и доверяться собственной интуиции.

Центр Дакара мы ежедневно созерцали с борта «Успенского», и нам казалось, что мы хорошо представляем его себе. Но это было не совсем так. То, что мы увидели, превзошло наши ожидания. Широкие улицы и бульвары утопали в зелени; не чувствовалось ни тропической жары, ни суеты густонаселенного города; сверкали роскошными витринами магазины. В центре французов было гораздо больше, чем африканцев. Мужчины были одеты так же, как на окраинах, женщины, необычайно стройные и изящные, носили недорогие, но очень красивые ситцевые платья с широкими короткими юбками. Было много хорошо одетых детей.

Нас поразила умная, рациональная архитектура центра Дакара. Он застроен громадными белокаменными зданиями, легко поднимающимися в небо. Архитектура их простая и изящная, ничего лишнего, все приспособлено к тому, чтобы радовать человеческий глаз и делать удобной жизнь. Несмотря на свои 10–15 этажей, здания казались воздушными. Некоторые из них были построены в виде гигантских террас. Каждый этаж окаймляла просторная веранда. Она дает в любое время дня тень и защищает окна дома от солнца.

Пора было возвращаться на судно. Теперь наша дорога шла в обратном направлении. Недалеко от порта мы, разгоряченные жарой и быстрой ходьбой, остановились отдохнуть в тени большого дерева. Мимо проходил высокий старик африканец. Трудно сказать, сколько ему было лет (ведь в Африке люди рано старятся), но, на мой взгляд, ему можно было дать не меньше шестидесяти. Старик опирался на палку. У него было умное спокойное лицо и очень добрые глаза. Поравнявшись с нами, он усмехнулся доброй усмешкой и произнес какую-то длинную фразу по-французски. Возможно, он сочувствовал нашей усталости, возможно, говорил о том, что трудно без привычки переносить тропическую жару. Мы не поняли из его речи ни слова. Но я вдруг вспомнил добрых, мужественных людей из «Хижины дяди Тома». С самого детства эта книга пробуждает в нас симпатию к многострадальным, но не сломленным веками угнетения и рабства негритянским народам. Она учит нас ненавидеть человеческую несправедливость и бороться за то, чтобы все люди на земле стали братьями. Как я жалел в этот момент, что не могу говорить по-французски! Хотелось сказать старому африканцу много хороших слов.

Обессиленные, доплелись мы до судна. Но холодный душ, полчаса отдыха в каюте, и мы снова на палубе.

Невдалеке от «Успенского» стоит громадный итальянский транспорт. Немного дальше — либерийский танкер новейшей постройки. Откуда такая маленькая, слабо развитая страна, как Либерия, имеет большие современные корабли? Наше удивление возросло еще больше, когда мы увидели, что матросы на либерийском танкере— белые. Один из наших штурманов рассказал нам, что торговый флот Либерии насчитывает громадное число крупнотоннажных морских судов. Либерия по тоннажу своих кораблей занимает одно из первых мест в мире, но ей они фактически не принадлежат. Это корабли американской постройки с командами, составленными из белых, преимущественно американцев. Являются они собственностью североамериканских компаний, но на суда, плавающие под либерийским флагом, не распространяется законодательство Соединенных Штатов. В Либерии существуют очень низкие налоги на суда. Между прочим, такое же положение имеет место и в Панаме. Из-за этого тоннаж «панамского» флота тоже чрезвычайно велик. Кроме того, владельцы компаний, которым принадлежат суда, стараются извлечь выгоду из этого в борьбе с профсоюзами моряков.

На ярко освещенной кормовой палубе «Успенского» африканцев теперь было гораздо больше, чем днем. Рабочий день кончился, и они пришли в гости к нашим морякам. Их трогало сердечное отношение, которое проявляла к ним наша команда. Мы обратили внимание на то, что на соседних кораблях — английском, итальянском, французском — не было видно ни одного африканца. Там, вероятно, их встречали не так, как у нас. Среди пришедших в гости обращал на себя внимание молодой человек, аккуратно одетый и подтянутый. У него на рубашке было прикреплено несколько десятков красочных значков. Оказывается, он побывал на Московском Всемирном фестивале молодежи.

Кто-то из наших ребят принес баян. Начался стихийный концерт. Моряки «Успенского» исполняли советские песни, африканцы старались подпевать. Потом они пели свои песни. Затем начались танцы. Веселье продолжалось до полуночи.

Сломленные усталостью, мы побрели в каюту. Сквозь сон было слышно, как «Успенский» отдавал швартовы. Часа в три ночи корабль вышел из порта. Прощай, Дакар! Не знаю, придется ли побывать здесь когда-нибудь снова, но он запомнится навсегда. В нашей памяти сохранятся самые лучшие воспоминания о жителях города — африканцах и французах. Мы в восторге от архитектуры его центра, но мы никогда не забудем той грязи и нищеты, которую видели на его окраинах. И мы желаем всем сердцем, чтобы безобразные язвы на теле Дакара поскорее исчезли. Тогда он станет одним из прекраснейших городов на свете.

28 августа. Сегодня все наши мысли связаны с прошедшим днем. Дакар по-прежнему лежит в двенадцати милях на север. Но сейчас, глядя на его белокаменные строения, мы видим город совсем не таким, каким он представлялся нам раньше. Дакар стал понятнее и ближе каждому из нас.

Во время плавания я прочел много книг об Африке, которые нашел на «Успенском». Большое впечатление оставили описания ее тропических лесов и саванн, высоких гор и полноводных рек, крупных городов и маленьких селений. Много я знал из книг и о людях, живущих на африканской земле. Но мне стало ясно, что только при непосредственном общении можно узнать жизнь народа. Никакие книги не заменят живого контакта с людьми. Чтобы знать, нужно не только читать, но и видеть…

Новый, последакарский этап нашей жизни начался с проливного дождя. Слушая его барабанную дробь о стену лаборатории, мы радовались, что вчера погода была ясной. После того как дождь прекратился, стало довольно душно.

Наступил чудесный тихий вечер. Океан спокойно дышал. Мерно вздымалась его могучая грудь. В этом спокойном дыхании чувствовалась сдержанная сила. Несмотря на разлитое в природе спокойствие, стихия в любую минуту могла показать себя. Французы говорят, что море можно любить, но ему нельзя доверять. Мы восхищались океаном, но понимали, что он может внезапно грозно нахмуриться. Поэтому на корабле всегда все было в полной готовности к встрече с разбушевавшейся стихией. Вахтенные зорко наблюдали за всем, что творилось вокруг. Несколько раз в день радисты принимали прогноз погоды. Но пока океан был к нам исключительно милостив.

Вскоре после захода солнца тучи затянули все небо. Наступила черная ночь. Ни одна звезда не проглядывала сквозь плотную пелену облаков. Мы отправились в каюту. Здесь нас ожидали тропические фрукты — бананы, ананасы, кокосы, которыми «Успенский» запасся в Дакаре.

29 августа. Сегодня опять спокойно. С утра солнечно, а затем небо затягивают тучи и идет дождь. Нас он задевает чуть-чуть, зато в милях в двух от «Успенского» низвергаются настоящие водопады. Ливень, видимо, не смущает африканцев, которые на своих пирогах ловят рыбу милях в десяти от берега.

Сардина ловится более или менее сносно. Видно, рыба сжалилась над нами и не хочет, чтобы мы шли из района Дакара куда-то на юг, Что ж, это теперь в наших интересах. Раньше вернемся домой. Сейчас о доме думаем гораздо больше, чем о Гвинейском заливе.

На закате солнце пробивается сквозь тучи. Сочетание черных туч и темно-красного солнца очень эффектно. Кажется, будто перед нами гигантская жаровня, на которой лежат раскаленные угли. После заката на небе полыхают зарницы. В перерывах между вспышками наступает кромешная тьма. Но через мгновение становится светло, как днем, и прекрасно можно различить контуры белых облаков (такими они кажутся во время вспышек). Все вокруг озаряется голубовато-синим сиянием. Грома не слышно. Видимо, грозовые разряды очень далеко. Снова пошел дождь. Он усиливается с каждой минутой. Сидя в лаборатории, мы слышим, как на воде жалобно кричат какие-то птицы. Им, наверное, сейчас очень неуютно во тьме.

30 августа. В последние дни в природе наконец-то наступил перелом. От тусклых, невыразительных дней, когда дул норд-вест, остались лишь воспоминания. Сегодня стоит почти полный штиль, вода отливает лазурью, в небе висят разноцветные облака. Они отражаются в прозрачной воде океана. Из-за горизонта встают причудливые замки. В стороне из какого-нибудь наиболее внушительного облака временами низвергаются потоки дождя. Темные полосы дождя еще больше подчеркивают яркие световые контрасты, которыми так богат океанский пейзаж. Кажется, что чудесная погода подействовала не только на людей, но и на обитателей океана. Вокруг корабля жизнь бьет ключом. На воде то и дело оставляют росчерки летучие рыбы. Невдалеке раздался мощный всплеск громадной манты, как будто бы в воду упала бомба. Навстречу «Успенскому» идет большой косяк дельфинов. Поравнявшись с кораблем, дельфины сделали разворот и помчались перед форштевнем. Их так много, что кажется странным, как они не налетают друг на друга в такой тесноте. Из воды доносится громкий писк.

Вечером выпустили за борт на поплавке лампу. Очень скоро на ее свет собралось большое количество сардины. Рыбу видно на много метров в глубину. Она то приближается к лампе, то отходит от нее в сторону. Однако эти пульсирующие движения вскоре утихли. Сардина подошла близко к лампе и больше не отходила от нее.

31 августа. Рано утром прошел проливной дождь. Он оставил после себя ощущение свежести и радугу на полнеба. Радужная арка вздымалась не у горизонта, а где-то совсем рядом. За нею простирался океан. Казалось, можно проплыть сквозь эту арку и посмотреть на нее с другой стороны. Зеркальная поверхность океана была испещрена белыми и голубыми полосами. По этой поверхности простирались облачные дорожки. Океан стал похож на гигантский каток. Застывшая голубовато-молочная гладь казалась прозрачным льдом. Хрустально чистый воздух опьянял, как вино. От неба тоже нельзя было оторвать глаз: в нем плыли гигантские «айсберги». Таких мощных, уходящих в высочайшие дали облаков мы не наблюдали с начала плавания. Видимость была идеальной.

В тропиках никогда нельзя угадать, красивым будет закат или нет. Солнце может зайти, и ничего особенного при этом не происходит, но затем вдруг небо вспыхивает чудесными красками. Закат полыхает на все небо, нельзя определить, в какой стороне только что зашло солнце.

И сегодня закат разгорался постепенно. Солнце уже зашло, когда на западе облака стали последовательно изменять свой цвет. Они были сначала лиловыми, затем сиреневыми, розовыми, желтыми. На севере и юге также плыли желтовато-лиловые облака. Но главные события происходили на востоке. На нас двигалось громадное грозовое облако. Оно было готово закрыть полнеба. Солнце уже скрылось, и казалось непостижимым, почему облако окрашено в яркий золотисто-розовый цвет. Из облака вырывались молнии, поэтому оно казалось живым. Молнии пульсировали в нем беспрестанно, и можно было подумать, что это пульсирует живое сердце какого-то фантастического существа, прилетевшего к нам из космоса. Облако, как в зеркале, отражалось в океане. Поэтому вся поверхность океана с правого борта «Успенского» до самого горизонта была золотисто-розовой. Слева от корабля океан был сиреневым. На «Успенском» всегда находилось несколько человек, которые любовались закатом солнца. Сегодня десятки людей высыпали на палубу и застыли в немом изумлении при виде разыгрывавшейся феерии.

Никто не мог сказать, сколько времени продолжалось это бушевание красок. Время остановилось. Казалось, что прошли часы, а живое пульсирующее облако все еще стояло над нами. Но вот краски стали постепенно меняться. Прошло еще какое-то время, и золотисто-розовое облако превратилось в пепельно-черную тучу. Океан стал темно-серым. Люди постепенно приходили в себя после пережитого. Быстро сгущалась темнота. Но на западе еще долго светлела широкая полоса. Она как бы напоминала о том, что происходило всего лишь час назад. Весь вечер разговоры были только о закате. Он произвел неизгладимое впечатление на всех. Здесь лицом к лицу с природой у человека возникало особое состояние духа, чувства и мысли были обострены, его охватывали радость и ощущение счастья.

Спать пе хотелось. Грозовая туча так и не разразилась дождем. Мы опустили в воду лампу. Капитан разрешил нам спустить парадный трап, по которому можно было сойти к самой воде. У лампы, как и вчера, собралась сардина. Кроме сардины здесь было много летучек. На свет- лампы устремились и прилипалы. Видимо, это были пассажиры нашего судна. Сардина совершенно не обращала внимания на прилипал. Но вот она в одно мгновение опустилась под лампу (как говорят рыбаки, села). Рыба разделилась на два плотных шарообразных косячка и застыла без движения. В чем дело? Что могло испугать ее? Ждать ответа долго не пришлось. В освещенную зону выплыли две крупные золотые макрели. Видимо, сейчас их нисколько не интересовала сардина. Неторопливо описав несколько виражей, макрели уплыли в темноту. Как только они скрылись, два шарообразных косячка сардины снова соединились, рыба опять поднялась к лампе и окружила ее со всех сторон.

Странное ощущение охватило нас здесь, на последней ступеньке трапа. «Успенский» чуть-чуть покачивался на зыби, и вода океана то и дело неслышно поднималась и доходила нам до колен. Было очень тепло. Вдали виднелись огни маяка на Зеленом Мысе. Небо очистилось от туч, и сверху на нас лили свой свет яркие звезды. Мы забыли об «Успенском», о Дакаре, обо всем том, что волновало нас в последние дни. Перед нами простирался лишь один океан. Океан был для нас живым существом, другом.

Мы просидели на трапе несколько часов, пока не наступила глубокая ночь. Не хотелось подниматься наверх, потому что мы боялись разрушить чудесное ощущение, которое возникло у нас здесь, внизу, на последней ступеньке трапа.

1 сентября. У нас в средних широтах лето кончилось. Сегодня школьники и студенты приступили к занятиям. Здесь же казалось, что лето только начинается. Не было ни сильной жары, ни холода. Солнце большую часть времени пряталось за облаками. Впервые с меня летом не слезла кожа, и смешно было подумать, что случилось это именно в тропиках.

Перед рейсом мне казалось, что из-за тяжелого климата в тропиках на судне многие будут чувствовать себя неважно, но климат оказался чудесным, а больных на «Успенском» почти нет. Во всяком случае, их сравнительно меньше, чем на берегу, в Керчи, например. Большинство еще ни разу не обращалось к врачу. А если у кого-нибудь заболит зуб или воспалится горло, то врач, истосковавшись по работе, быстро избавляет заболевшего от недуга. Когда с «Успенского» шлют домой радиограммы, то обязательно сообщают, что со здоровьем все в порядке. Интересно, верят ли в это родные, находящиеся на берегу. Возможно, им кажется, что мы не хотим их расстраивать. А мы на самом деле здоровы, как никогда. И поэтому у всех хорошее, бодрое настроение.

2 сентября. Утром по трансляции объявили о том, что с начала промысла заморожено 304 тонны рыбы. Наконец-то мы перевалили через третью сотню. Она далась «Успенскому» особенно тяжело. Было немало дней, когда в цифры на листке бумаги, висевшем на стене лаборатории, не удавалось внести ни одной поправки. Но вот уже несколько дней, как дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Как будто бы преодолен трудный подъем, и теперь начался спуск. Ведь половина груза уже взята. Никто, конечно, не знает, труден или легок будет этот спуск и сколько времени он продлится. Но под гору всегда идти легче, чем взбираться наверх, поэтому перспективы кажутся всем довольно радужными.

Сегодня произошло еще одно примечательное событие. С утра стоял почти полный штиль. В 11 часов начал задувать легкий ветерок с оста, который крепчал с каждой минутой. С берега быстро надвигался фронт низких слоистых туч зловещего черного цвета. Океан в той стороне, откуда двигались тучи, был покрыт белой пеной. Между тучами и океаном простерлась сплошная стена дождя. На судно шел шквал. По радио раздалась тревожная команда: «Надвигается шквал! Задраить все иллюминаторы в каютах с правого борта!»

Быстро задраив иллюминаторы, мы поднялись в рубку, чтобы отсюда наблюдать за происходящим. Тучи уже закрыли половину неба. Еще минута-другая, и налетел шквал. Началось невообразимое. Вокруг все засвистело, зашумело, задрожало. Ураганный ветер ударил в корпус «Успенского». По стеклам рубки застучала пулеметная дробь дождя. Вода моментально залила стекла. Стало темно. Впереди ничего не было видно, как будто бы корабль находился в густом тумане. Сила ветра достигала десяти баллов. В воздухе стояла стена водяной пены, которую ветер срывал с воды и с каким-то неистовством бросал вперед. При таком бешеном ветре потоки дождя падали на корабль не сверху; они были направлены почти параллельно поверхности океана и сбоку поливали корабль. Наблюдая из рубки за тем, что творилось снаружи, мы представляли себе, как неуютно было бы сейчас на палубе.

Поднялась довольно крупная ветровая волна. Дождь внезапно прекратился. Стало немного светлее. Но туча закрывала все небо. Лишь на западе у горизонта оставался еще маленький просвет чистого неба, но и он вскоре исчез, Ветер несколько ослабел. Однако и теперь сила его достигала восьми баллов. Это был первый настоящий шквал, пережитый нами в океане.

Ветер постепенно слабел и к пяти часам вечера стих совершенно. «Успенский» даже не успел как следует раскачаться. Впрочем, маленьким суденышкам на такой волне пришлось бы несладко.

В течение сентября шквалы повторялись довольно часто. Иногда они налетали ночью. Чтобы не будить всех на корабле, предупреждения о надвигающемся шквале в ночное время не давались по радио. Вахтенные быстро обходили каюты с того борта, с которого двигался шквал, и просили задраить иллюминаторы. Половина команды продолжала спокойно спать.

3 сентября. В каюте стоит страшная духота. Дело в том, что «Успенский» на ночь ложится к ветру поочередно то левым, то правым бортом. Это делают для того, чтобы поставить в равные условия жителей всех кают корабля. Вчера подветренным был наш правый борт. Сегодня наслаждаться ночным бризом будут наши товарищи, спящие по левому борту. Поэтому мы сегодня снова решаем спать на палубе. Берем складные кровати и долго скитаемся в поисках места для ночлега. На верхнем мостике сильно стучит машина (вернее, выхлопные газы, выпускаемые из трубы), поэтому, минуту поколебавшись, мы уходим оттуда. Устраиваемся на баке, между брашпилем и фальшбортом.

Под самым бортом, всего в нескольких метрах от нас, пыхтят дельфины. Может быть, они настолько привязались к «Успенскому», что останавливаются вместе с ним на ночевку? Приятно спать в такой близости от этих симпатичных зверей. На баке темно. Над нами бархатная тропическая ночь раскинула свой звездный шатер. Я думаю о том, что сотни и тысячи лет назад эти звезды все так же горели в небе, все так же плавали в океане дельфины. И так будет сотни и тысячи лет спустя. Но эти мысли не подавляют. Не ощущаешь себя песчинкой, затерявшейся в грандиозных масштабах пространства и времени. Наоборот, лицом к лицу с природой, глядя в бездонный мир звезд, чувствуешь себя активным участником удивительного;, все время изменяющегося и развивающегося процесса, имя которого — бытие. И кажется, что ты слышишь дыхание вечности…

4 сентября. Уже свыше пяти недель мы на промысле. Вспоминаю первые дни работы, когда я был почти уверен в том, что никогда не разберусь в многообразии рыб, которых каждый день приносил трал. Тогда моя неосведомленность сильно портила настроение. Но уже спустя неделю с помощью Володи и определителей удалось познакомиться с основными, встречающимися наиболее часто рыбами. Прошло еще недели две-три, и я различал уже несколько десятков видов. Теперь я мог иногда заметить ошибки и неточности в руководствах по ихтиологии и в книгах по биологии рыб, которые мы захватили с собой в рейс. К сожалению, многие наши профессора рассказывают на лекциях студентам и описывают в книгах животных, которых им самим никогда не приходилось видеть живыми. Они изучают заформалиненный материал или имеют дело с чучелами. Когда читаешь книги таких ученых, то кроме неточностей обращаешь внимание еще и на то, что авторы, подробно останавливаясь на менее существенных моментах биологии описываемых видов, нередко совершенно ничего не пишут о самых интересных сторонах их жизни. Или если пишут, то вскользь. В этом, может быть, нет большой вины авторов, но все же это очень досадно.

Я делюсь своими мыслями с Володей, и постепенно у нас заходит речь о лаборатории океана. Эта лаборатория должна быть вскоре создана в нашем Азово-Черноморском институте. Фронт исследований в океане настолько широк, что невозможно ограничиться посылкой в экспедиции отдельных наблюдателей вроде нас. Программа работ лаборатории уже более или менее ясна. Мы думаем о людях, которые придут в лабораторию. Океан — это святыня, которая требует от исследователя безраздельно всех его мыслей, всех чувств, всей жизни. В новой лаборатории океана должны работать именно такие люди.

Мы опять начинаем мечтать. Нам кажется, что лаборатории необходимы какие-то символы, выражающие тот высокий дух, который в ней должен царить. Лаборатория должна иметь свой вымпел. Он будет представлять собой узкий длинный флаг темно-синего цвета. На нем будет изображено созвездие Южного Креста. Лаборатория будет иметь свой значок. Кроме того, сотрудникам ее будут выдаваться особые знаки: за пересечение тропика Рака, экватора, тропика Козерога, за сто тысяч миль, пройденных в океане, за каждый год, проведенный в плаваниях. Может быть, наши прожекты выглядят недостаточно солидно, но это нас не очень смущает. Такие разговоры помогают работать и жить. А если в них даже и есть что-то ребяческое, то это значит, что мы еще не начали стареть. Нам кажется, что следовало бы ввести звание действительных членов лаборатории океана. И, конечно, лаборатория океана должна иметь свой гимн — подобный тому, каким является знаменитый «Глобус» для географов…

5 сентября. В рыбцехе чувствуется большой подъем. Рыбы много, но не проходит и часа, как вся она уложена в противни и загружена в морозильные камеры. Объясняется это тем, что сегодня в тралах чистая сардина без какой-либо примеси других рыб. Поэтому разборки рыбы на столах практически нет, и сардину сразу же накладывают в противни.

Лишь в одном трале наряду с сардиной попалось множество мелких акул. Самая крупная из них не превышает одного метра, а большинство имеет в длину около пятидесяти сантиметров. Траловые матросы, схватив акулу за хвост и раскрутив ее, с силой швыряют в сторону слипа. Ударившись о слип, бездыханная акула скатывается в воду. В течение десяти минут на слип сыплется настоящий дождь акул. Никто не может сказать, какое количество акульей молоди перебито за это время.

Погода сегодня, как и почти все последние дни, восхитительна. Небо после захода солнца окрашено в малахитовый цвет. Снова в вышине плывет грандиозное кучевое облако. Вокруг уже совсем темно, но верхушка облака остается ослепительно белой. На огромной высоте, куда достает своей верхушкой облако, еще горит день. А у нас давно наступила ночь.

6 сентября. Солнце печет неимоверно. Ребятам надоело бегать в душ. Надоело и обливать друг друга из шланга. На палубе соорудили брезентовую ванну и напустили в нее забортной воды. Теперь в этом импровизированном бассейне постоянно сидят по шею в воде матросы. Он настолько просторен, что в нем можно даже проплыть метра полтора в одну и другую сторону. Иногда в ванну запускают ставриду, и она, стремясь на волю, беспокойно плавает, проскальзывая между руками и ногами купающихся тут же ребят.

Мы можем гордиться несколькими неплохими фотографиями физалий, летучих рыб, парусников, акул, дельфинов, вскидов косяков сардины. Чтобы получить хороший снимок парусника или акульего плавника, приходится тратить много времени, нервов и пленки, так как не всегда легко выследить рыбу, а когда это и удается, то оказывается, что освещение не подходит или рыба слишком далеко отошла от корабля. Иногда мы тщетно просиживаем на баке в ожидании появления акулы, а когда, прождав час или полтора, возвращаемся в лабораторию, то узнаем, что в течение всего этого времени она плыла за судном возле самой кормы.

Сегодня мы опять спали на палубе. Но часа в три ночи наш сон был прерван надвигающимся шквалом. Кромешная тьма лишь изредка прерывалась синими вспышками зарниц. Ветер рвал из рук одеяла, подушки и простыни. Медленно пробираясь с кроватями и постелью в потемках среди такелажа, мы едва успели покинуть бак до того, как хлынул ливень.

7 сентября. Еще ни разу не приходилось работать с таким напряжением, как сегодня. Нужно было взять пробы для определения жирности не только у сардины, но и у ставриды и анчоуса. Поэтому пришлось просидеть в лаборатории часов до четырех утра. Володя настолько увлекся рассматриванием под микроскопом строения гонад, что не вставал из-за стола всю ночь. Увлечение работой всегда связано с бессонными ночами. Сколько таких ночей приходилось проводить в лаборатории каждому из нас и до этой экспедиции! Но здесь все воспринималось как-то по-особенному: и корабль, и работа, и ночь.

Честно говоря, в каюту не очень хотелось идти. Там, как и вчера, было душно. Хотя сегодня наш борт был подветренным, ветер часов в одиннадцать вечера переменился. Теперь он дул не в правый, а в левый борт. На следующий день наши товарищи, каюты которых были расположены по левому борту, злорадствовали: им удалось в течение трех ночей спать с подветренной стороны. Наш же борт страшно злился. Но винить можно было только погоду. Нам просто не повезло. Оставалось надеяться, что ветер и к нам окажется милостивым.

8 сентября. С утра на «Успенском» царит необычайное оживление. Мы даже не сразу сообразили, что произошло. Оказывается, после долгого перерыва к борту судна подошли наши старые приятели — тунцы. Все несказанно обрадовались этому. Хотелось спросить у тунцов, где они пропадали столько дней и как провели время. К сожалению, тунцы были «немы, как рыба». А наши анализы не позволяли ответить на вопрос, в чем причина исчезновения и появления тунцов. Мы лишний раз убедились в том, как мало известно до сих пор науке.

На судне началась в точности такая же свистопляска, какая была месяц назад. И опять, как в августе, тунцы носились у кормы, с остервенением хватая наживу, опять поднимали столбы воды, заставляя ее кипеть. Тунцеловы снова вошли в страшный раж и чуть-чуть не «ловили» друг друга на крючки.

С кормового мостика было видно, как внезапно стая тунцов устремилась куда-то в сторону. Там на глубине полутора-двух метров застыл маленький коричневый шар. Это был косячок сардины. Тунцы, как самолеты-истребители, носились вокруг шара. Они выделывали в воде фигуры высшего пилотажа: бочки, виражи, мертвые петли следовали в каком-то бешеном темпе. Интересно, что тунцы не врезались в косячок сардины, а проносились рядом, отхватывая от него лишь отдельных рыбок. Бедный шар начал рывками двигаться. Он, как перекати-поле, быстро перемещался с места на место, однако структура его при этом не нарушалась. Но вот тунцы врезались в шар. Они теперь «прошивали» его насквозь, и через несколько мгновений все было кончено. Эта страшная картина уничтожения хищником беззащитной жертвы произвела на всех сильное впечатление. Ее можно было сравнить лишь с преследованием золотыми макрелями летучих рыб.

9 сентября. Утром воздух сотряс гудок. Мы, в недоумении посмотрев друг на друга, вскочили с коек и выглянули в иллюминаторы. В это время раздался новый гудок. Одного взгляда в иллюминатор было достаточно, чтобы все стало ясно. Корабль окружала густая бурая мгла. В нескольких десятках метров ничего не было видно. Частые гудки, которые подавал «Успенский», были предупреждением для других кораблей. Все суда, находящиеся в тумане, обязаны подавать такие гудки. Несмотря на то что корабли сейчас вооружены радиолокаторами, в тумане возможны столкновения, и поэтому корабли «подают голос». Когда на корабль опускается туман, все, особенно вахтенный штурман, испытывают неприятное ощущение. Корабль как бы слепнет, и его гудки похожи на жалобные крики заблудившегося в лесу человека. Но еще хуже, когда туман застает корабль не в открытом море, а вблизи берега. Тогда существует опасность налететь на рифы, прибрежные скалы или сесть на мель. Туман для моряков более неприятен, чем шторм.

В открытом океане штурманы «Успенского» определяли свои координаты астрономическим путем и по радиопеленгатору. Вблизи берега они «брали точки» по наиболее заметным предметам. Так, в районе Дакара эти точки брались по Зеленому Мысу и острову Горэ. Кроме того, несколько раз в день проводили определения с помощью секстана по солнцу. Вот почему солнце и берег нужны были сейчас нашим штурманам, как воздух.

Постепенно туман рассеялся. Вдали на севере мы различили еле заметный силуэт Дакара. Оказывается, потеряв ориентировку, судно сильно сместилось к югу. Минут через тридцать «Успенский» опять был там, откуда обычно начинались траления.

Часов в 5 вечера невдалеке от нас появился маленький испанский тунцеловный клипер. Он был окрашен в нарядный зеленый цвет. На полном ходу клипер пошел на сближение с нами. Одно мгновение даже казалось, что он хочет врезаться «Успенскому» в борт. Нам, конечно, нечего было бояться: это было бы похоже на столкновение велосипеда с автобусом. В последнюю минуту маленький тунцелов ловко отвернул в сторону и пошел параллельным курсом с нами на расстоянии метров двадцати от «Успенского». На клипере стояли люди. Они махали нам руками и показывали на юг. Казалось, они хотели сказать: «Зачем промышляете здесь сардину, когда там, на юге, можно успешно ловить тунца?» Вскоре показался второй тунцелов, который, так же как и первый, прошел возле нашего борта. Этот клипер был выкрашен в ярко-голубой цвет.

Тунцеловы закончили свой стремительный бег неподалеку от «Успенского». Они легли в дрейф, и, когда стемнело, около их борта на воде были видны яркие полосы света. Видимо, клиперы ловили сардину на электрический свет. Потом эту сардину используют в качестве наживки для лова тунцов.

10 сентября. На корабле объявили ночной аврал: в трюме оставалось еще много льда, который загромождал место, необходимое для хранения ящиков с замороженной сардиной, и лед нужно было убрать из трюма.

И вот к двенадцати часам ночи наша бригада, в которую входило человек пятнадцать, явилась в рыбцех в довольно странном для тропиков одеянии: на нас были надеты ватники, стеганые брюки, шапки-ушанки и валенки. Можно было подумать, что мы собрались на Северный полюс. По одному все спустились через люк из рыбцеха прямо в трюм. Из жаркого лета мы за несколько секунд совершили путешествие в холодную зиму. В трюме температура воздуха равнялась шестнадцати градусам ниже нуля, вокруг громоздились ледяные торосы. С наслаждением люди вдыхали свежий морозный воздух. Как мы соскучились по зиме здесь, под жарким тропическим солнцем! Пускай зима была не настоящей — она и такая была мила и дорога нам, потому что от нее веяло дыханием родной земли.

Разделившись на группы, мы начали рубить лед; отваливающиеся куски укладывали на платформу, спущенную на стреле прямо с палубы. Время от времени платформу поднимали наверх и лед вываливали за борт. Быстро бежало время. Люди работали с большим подъемом. К утру весь лед извлечен из трюма. Так же быстро, как и накануне, мы совершили обратное путешествие из зимы в лето, с «Северного полюса» в тропики.

11 сентября. Опять сегодня нас наведал военный гидросамолет. Он долго кружил над «Успенским» на высоте трехсот-четырехсот метров, и мы никак не могли понять, что ему от нас нужно. Посетил нас сегодня еще один, более приятный гость.

На планширь, недалеко от нашей лаборатории, сел дикий голубь. Появление птицы на корабле всегда трогательно. Но голубь — олицетворение спокойствия, мира, беззаветной верности в любви — вызвал на «Успенском» особую радость. Ему поставили на баке миску с водой. Голубь слетел с планшири на палубу и опустил клюв в воду. Мы старались не делать резких движений и говорили вполголоса, чтобы не вспугнуть птицу. Голубь позволил себя сфотографировать с расстояния двух с половиной метров. Птица провела у нас в гостях более двух часов, а затем улетела в сторону берега.

12 сентября. Сегодня ровно два месяца с начала плавания. Но, признаться, об этом мы больше думали вчера. Сегодня все мысли поглощены сообщением, переданным утром по радио. В Советском Союзе запущена ракета к Луне! Не было человека на корабле, оставшегося равнодушным к этому известию. Да и как оно могло не взволновать людей, когда свершилось одно из величайших событий в истории человечества. Когда спустя два дня торжественно объявили, что ракета достигла Луны, на корабле был настоящий праздник. В салоне, на палубе, на подвахтах все разговоры велись только об этом.

С каждым днем становилось все больше чаек. Сейчас их за кормой целая туча. Они оглушительно кричат и бросаются к воде. Коснувшись ее лапками, они схватывают клювом сардину и улетают в сторону. Во время соприкосновения с водой чайки высоко поднимают крылья, чтобы не замочить их. Вероятно, с мокрыми крыльями им тяжело летать.

До вечера небо было ясным. Но после захода солнца с запада медленно пополз в нашу сторону фронт мрачных туч. По ним то и дело пробегали яркие вспышки зарниц. В тучах почти беспрерывно полыхало синее пламя. Вспышки следовали каждые полторы-две секунды, иногда сливаясь друг с другом. Поэтому небо почти все время было ярко освещено.

Как только тучи приблизились, зарницы сменились ослепительными вспышками молний. Извилистые стволы молний ветвились в тучах и уходили в океан. Трудно не любить грозу. В ней проявляется вся необузданная мощь природы, а что может волновать сильнее, чем зрелище вырвавшихся на волю не подвластных человеку сил. Но, честно говоря, сейчас нам стало не по себе. Я никогда не видел таких ослепительно ярких вспышек. Странным казалось, что почти не было слышно раскатов грома. Это придавало всему происходящему вокруг налет какой-то таинственности. Лишь иногда откуда-то издалека доносился приглушенный гул или рокот.

Вскоре тучи закрыли все небо. Теперь молнии полыхали со всех сторон. Как ни странно, упало лишь несколько тяжелых капель дождя. Ливня, которого мы ждали, не было. Нередко молнии одновременно прочерчивали небо в нескольких местах. Стало светло, как днем. Было заметно, как от некоторых молний как бы отрывались яркие искры. Несколько мгновений они совершали самостоятельный полет. Гром по-прежнему долетал откуда-то издалека. Видимо, электрические разряды возникали очень высоко. Невозможно было оторваться от зрелища полыхающего неба. Океан тоже начинал светиться. Дельфины оставляли в воде слабо фосфоресцирующий свет.

13 сентября. Всю ночь продолжались вспышки. Каюта то и дело озарялась синим светом. Но это не мешало нам спать. Утром ничто не напоминало о ночном ненастье. Стояла изумительно ясная, типично тропическая погода. Впрочем, мы уже заметили определенную закономерность. Днем было тихо и ясно, ночью налетал шквал или надвигалась гроза.

16 сентября. Чувствуя, что наша работа движется к благополучному концу, мы занялись переборкой «гробов». Материала там уже столько, что больше нельзя втиснуть ни одной рыбы. Поэтому мы тщательно просмотрели нашу коллекцию и выбросили наименее ценный или испортившийся материал. Теперь можно спокойно добирать наиболее интересных рыб. Уже сейчас ясно, что в Керчь мы привезем неплохую коллекцию. Примерно три четверти ее пополнит институтский музей, остальное можно будет подарить школам.

Вечером, когда выдалась свободная минута, я открыл том Паустовского. И до смерти потянуло домой! Захотелось брести по чуть всхолмленной равнине, видеть перед собой волны колышущейся ржи, слышать пение жаворонков в вышине, купаться в тихой, заросшей камышом речке. Все это может осуществиться не раньше следующего лета. Пока же мне будет достаточно увидеть осыпающуюся с деревьев листву и пройтись по тихим улицам маленькой Керчи. Листопад я еще, наверное, застану.

Но в тоску по родной земле вплеталось и другое чувство, оно также усиливалось с каждым днем. Грусть от предстоящего вскоре расставания с океаном. Океан все больше поражал нас своей красотой, все сильнее завладевал нашими мыслями и сердцами.

Закаты были один удивительнее другого. Сегодня нас поразили не столько краски, сколько необыкновенной формы облака у линии горизонта. Очертания их все время менялись. Казалось, что по небу бегут навстречу друг другу толпы людей. Мы ясно видели стариков с крючковатыми носами и козлиными бородами. На головах у них были высокие шапки. За стариками спешили сгорбленные старухи. Они опирались на сучковатые палки. За старухами тянулись вереницы молодых мужчин и женщин. Они несли или вели за руку детей. Но вот старики и старухи превратились в первобытных людей. Косматые шкуры спадали с их плеч, а в руках они держали громадные палицы. Прошло еще немного времени, и вместо, людей на горизонте появились какие-то страшные чудовища, похожие не то на сказочных животных, не то на доисторических ящеров. И все эти силуэты были окрашены в золотистый, розовый, оранжевый, черный цвета.

18 сентября. Вечером тропики вновь подарили великолепный закат. Как только солнце скрылось за горизонтом, по небу вдруг разлилось зеленоватое сияние. Я никогда не видел такого странного, необыкновенного цвета неба. Он напоминал цвет яшмы. Прошло еще несколько минут, и внезапно таким же зеленоватым светом вспыхнул воздух. Воздух стал необыкновенно густым. Казалось, можно протянуть руку и схватить его пальцами. Мы находились на дне удивительного светящегося океана. Сквозь этот океан просматривались легкие сиреневато-серебристые облака. Люди бросили работу и застыли в изумлении. Все, что происходило вокруг, казалось нереальным. Никто не мог сказать, сколько времени продолжалось зеленоватое сияние. Когда оно наконец потухло, мы еще долго не могли придти в себя.

20 сентября. До выполнения задания по заморозке рыбы остаются считанные дни. По остальным же показателям план рейса уже давно перевыполнен. Теперь наше возвращение на Родину стало делом ближайшего времени. Если рыба продержится еще несколько дней, то на нашем листке на стене лаборатории можно будет поставить точку. Только бы она продержалась! Этим живут, об этом думают все.

24 сентября. За какие-нибудь полдня погода сменилась несколько раз. Утром прошла гроза со шквалом. Затем было пасмурно и дул норд-ост силой в 3–4 балла. А днем установился штиль.

Сегодня солнце село за довольно плотную и высокую стену облаков, которые окрасились в пламенно-багряные краски. По этому яркому фону были положены черные мазки. Казалось, что перед нами простерся тяжелый полупрозрачный занавес, за которым зажгли гигантский костер. Это ощущение было настолько явственным, что мы буквально видели языки пламени, которые лизали небо. Океан тоже окрасился в пламенный цвет. Из-за облаков в том месте, где зашло солнце, вырывался высоко в небо розовый луч. К сожалению, никакая фотопленка не способна передать эту потрясающую игру красок. Как мы жалели, что у нас на «Успенском» нет художников! Но, вероятно, рисовать восход или закат солнца очень трудно. Художнику нужно все время видеть перед собой натуру, а она беспрерывно изменяется. Очевидно, поэтому так мало хороших картин, изображающих это замечательное явление природы.

25 сентября. В природе опять назревают какие-то новые события. Уловы резко упали, зато большое количество сардины держится на вскиде. Несколько дней назад мы заметили по своим анализам, что сардина вот-вот должна окончательно созреть. А это значит, что в любой день рыба может уйти на нерест. К счастью, «Успенский» уже почти заполнил свои трюмы рыбой. Созрей сардина дней на десять раньше, и мы могли остаться с дефицитом тонн в сто. И было бы как в украинской поговорке: «Плив, плив, та на березi утонув!»

Заметно изменилось и поведение дельфинов. Они теперь стали менее беззаботными, чем раньше, и уже не прыгают высоко в воздух, а деловито носятся взад и вперед, преследуя сардину. Они буквально пасутся на косяках рыбы. Мы чувствуем, что еще три-четыре дня, и наступит конец не только промыслу, но и нашей работе.

26 сентября. Стоит полный штиль, но вода покрыта рябью. Рябь создает не ветер, а играющая на поверхности океана сардина. У дна сардины почти нет, вся она держится на самой поверхности. От горизонта до горизонта, куда ни бросишь взгляд, видны грандиозные вскиды рыбы. Косяков так много, что их невозможно сосчитать, во всяком случае, их десятки. Теперь уже звуки, издаваемые рыбой на вскиде, напоминают не робкий трепет отдельной осины, а мощный шум леса, колыхаемого сильным ветром.

«Успенский» то и дело врезается форштевнем в косяки сардины. Они имеют форму полумесяца, обращенного выпуклой стороной по направлению движения косяка. Вода внутри этого «полумесяца» клокочет. По характеру всплесков чувствуется, что движения у различных членов стаи друг с другом не согласованы. Вдруг по косяку как будто пробегает разряд электрического тока, и все рыбы почти одновременно делают резкое движение в одну сторону. Длина этого броска невелика — всего несколько десятков сантиметров. Очаг возбуждения возникает где-то у края стаи и с колоссальной скоростью распространяется с одного края косяка до другого. После этого опять возобновляются беспорядочные всплески.

Косяк совершает броски один раз в несколько минут. Возможно, эти броски связаны с испугом рыбы. Однако на этот вопрос пока трудно ответить определенно. До сих пор неизвестно точно, в чем причина вскида косяков. Здесь на каждом шагу неразрешенные загадки.

Целый день кипит океан. Вдали заметен высокий фонтан брызг. Это «пускает пар» из своего дыхала кашалот. В бинокль удается разглядеть часть его громадной спины.

Когда стало темно, океан показал нам еще одно удивительное зрелище.

Еще вчера течение принесло в район Дакара много мутной воды из устья какой-то большой реки, скорее всего Гамбии или Сенегала. Вода была очень богата микроскопическими светящимися животными. Я видел яркое свечение воды в Азовском море, но такое грандиозное свечение, которое в течение нескольких ночей было у Дакара, не идет с ним ни в какое сравнение. Когда судно резало носом воду, образующийся при этом пенный бурун светился таким ослепительно белым светом, что на баке свободно можно было читать. Казалось, что палуба освещается яркими лампами.

27 сентября. Стоит штиль. Сильно печет солнце. Душно. Влажность перевалила наконец-то через 90 процентов — хорошо, правда, что это случилось только под конец рейса. Кое-кто сегодня на корабле даже неважно себя чувствует, но подавляющее большинство прекрасно акклиматизировалось.

Вода очень мутная, желто-бурого цвета. По-прежнему вся сардина держится на вскиде. В поле зрения бесчисленные косяки. Над ними носятся тучи чаек. Стоит невообразимый гам. Теперь совершенно ясно, что сардина, находившаяся в районе Дакара, уйдет в самое ближайшее время в прибрежную зону на нерест. Итак, нам удалось за два месяца работы проследить весь процесс созревания сардины. Практически промысел тоже уже закончен. Правда, сегодня в уловах довольно большое количество скумбрии. Видели мы ее и на вскиде. Возможно, в районе Дакара она оказалась мимоходом.

Мы с нетерпением ожидали вечера, надеясь увидеть свечение океана, такое же яркое, как вчера. И надежды наши оправдались. Как только стало темно, мы заметили вокруг нашего корабля большие светящиеся пятна, вода в которых кипела. Это были косяки рыбы. Но главное нас ждало впереди.

На сегодня назначены ходовые испытания. Корабль готовится в обратный путь, и нужно проверить работу главного двигателя и других судовых механизмов. Испытания начались в одиннадцать часов вечера и продолжались около четырех часов. Все это время мы провели на баке, свесившись вниз, и не отрываясь смотрели на феерическую картину, которую «под занавес» показывали нам тропики.

«Успенский» шел полным ходом. Из-под форштевня вырывался ослепительно яркий пенный бурун. Корабль вспугивал косяки рыб, и она разбегалась огненным веером от судна. Каждая рыба была светящейся головешкой. «Успенский» шел по скоплениям косяков полчаса, час, два, три. Невозможно было представить себе, сколько тут было рыбы. Вода светилась мириадами ярких огней, они вставали навстречу «Успенскому», и им не было ни конца, ни края. Корабль своим носом раздвигал эти огни, огненные головешки разбегались в сторону, поэтому нос корабля был все время окружен серебряным сверкающим ореолом.

Светился океан. Светилось небо, усеянное тысячами ярких звезд. Светилось отражение звезд в воде. Границы между водой и небом не существовало. Казалось, что корабль медленно плывет среди звезд, окружающих его со всех сторон — спереди, сзади, сверху, снизу. Мы были в мерцающей мириадами огней стране чудес.

Мы почти все время молчали, а если и говорили, то только шепотом. То и дело навстречу «Успенскому» попадались громадные светящиеся шары — плотные косяки какой-то рыбы; разбившись о форштевень, они разбегались веером, оставляя за собой светящийся след. Время от времени корабль налетал на крупных рыб. По их огненному силуэту можно было сказать, что это акулы.

Внезапно мы заметили, как в стороне от «Успенского» быстро движется какая-то светящаяся «торпеда». Она гнала перед собой стаю рыб, которые разбегались от нее так же, как от нашего корабля. Вдруг, очевидно, заметив корабль, «торпеда» оставила в покое рыб и, резко изменив направление своего движения, бросилась наперерез кораблю. Она оставляла за собой широкую огненную дорогу. Вскоре «торпеда» очутилась прямо под нами и помчалась перед форштевнем «Успенского». Это был дельфин. Лишь в тот момент, когда дельфин выпрыгивал из воды, его силуэт из огненного превращался в черный. Но через мгновение он опять вспыхивал ярче прежнего. Это было потрясающее зрелище. Через несколько минут к кораблю бросилась вторая светящаяся «торпеда». Затем третья, четвертая… Через полчаса перед судном неслось не менее десятка дельфинов. Внизу под нами пылал ослепительный холодный костер. Иногда дельфины гнали рыбу прямо навстречу кораблю. Тогда два огненных веера сшибались друг с другом. Дельфин же делал полный разворот и включался в бег рядом со своими собратьями.

Часа в три ночи, после того как судно наконец застопорило ход и остановилось, мы, потрясенные ночной феерией, побрели в душ. Но свечение воды преследовало пас и здесь. В душ подавалась вода из-за борта судна и, потушив свет, мы купались под серебристым сверкающим дождем, который лился с потолка. Вскоре и мы сами начали светиться. Ярко светился кафельный пол, по которому ручьями стекала вода. Все это было слишком мало похоже на правду.

28 сентября. Как и вчера, мы с нетерпением ожидали наступления темноты, чтобы еще и еще раз впитать в себя необыкновенные картины сверкающей ночи. Зрелище было таким же фантастическим, как и накануне. Сегодня дул легкий ветер, поэтому светились поднимаемые им волны. Поверхность океана сверкала серебряной чешуей. Так же, как вчера, из океана вставали мириады огней; оставляя за собой полыхающий след, носились огненные дельфины; исчезла граница между водой и небом. И опять мы очутились в сказочной стране, где грезы становились явью.

29 сентября. Два месяца назад «Успенский» отдал свой первый трал. Сегодня наконец-то можно сказать: промысел окончен! Долгожданный день наступил!

Условия промысла в этом году были очень тяжелыми. Сардина ловилась далеко не так, как в прошлые годы, часто исчезала на много дней, и никто не знал, вернется ли она снова. Если в первой половине августа промысел протекал более или менее нормально, то во второй половине месяца рыба ловилась плохо, люди нервничали. Но выдержка и опыт победили.

Итоги промысла действительно были победой дружного коллектива «Успенского». План добычи рыбы был выполнен на 190 процентов. Вместо 10 тыс. центнеров по плану было выловлено 19 тыс. План заморозки рыбы выполнили на 100 процентов. А по количеству выработанной рыбной муки план был перевыполнен более чем на 300 процентов. При норме 80 тонн было выработано 250. Из Керчи пришли поздравительные телеграммы от горкома партии и базы Гослова. Госплан Украинской республики поздравил коллектив «Успенского» с успешным завершением рейса. Люди чувствовали себя словно именинники. Все ждали «Жуковского», который уже две недели как вышел из Керчи и должен был сегодня прибыть на промысел.

Невольно вспомнилась наша первая встреча с «Жуковским» свыше двух месяцев назад у выхода из Гибралтарского пролива. Тогда все мы волновались за предстоящий рейс и завидовали нашим гостям, которые так успешно провели свое плавание. Теперь же мы могли с удовлетворением отметить, что наши показатели намного превышали показатели предыдущего рейса «Жуковского», так что наступила очередь команде «Жуковского» поздравлять наш экипаж. В социалистическом соревновании между двумя траулерами «Глеб Успенский» шел впереди.

Утром состоялось собрание команды. Капитан кратко подвел итоги рейса. Были вручены переходящие вымпелы. Их получили машинная команда, работники жиромучного цеха и траловая бригада. Помню, когда-то еще в школьные годы вот так же подводились итоги учебного года. У всех на таких собраниях было хорошее настроение: ведь впереди школьников ожидало безоблачное лето, отдых, развлечения. Нечто подобное было и теперь. На обратном пути придется, разумеется, провести предварительную обработку полученных материалов, но по сравнению с теми анализами, которые проводили в рейсе, это будет отдых. Мы были довольны результатами своей работы. Пока, конечно, трудно было оценивать их, так как предстояла кропотливая лабораторная обработка собранных материалов в Керчи, однако даже предварительные результаты оказались очень интересными. К тому же количество собранного материала было значительно большим, чем предполагалось по программе. Так что и мы могли говорить о перевыполнении своего плана. На прощание тропики решили напугать нас жарой. Сильно печет. Влажность явно превышает 90 процентов. Но настроение настолько хорошее и душевный подъем так велик, что жара не производит на нас гнетущего впечатления.

Со второй половины дня то и дело поглядывали в сторону Зеленого Мыса. Штурманы почти не расставались с биноклем. С минуты на минуту должен был появиться «Жуковский». В четыре часа дня из-за горизонта показалось белое пятнышко. Вскоре мы уже видели надстройку, грузовые стрелы, трубу нашего земляка. Трудно передать радость людей, когда они поняли, что навстречу идет «Жуковский». Теперь снова мы не были одни. С каждой минутой «Жуковский» подходил все ближе. На верхнем мостике и на баке «Жуковского» столпилась команда. Люди махали нам руками и что-то кричали. Хотя до корабля было довольно далеко, кое-кто из наших сумел различить на «Жуковском» своих приятелей. «Жуковский» протяжно загудел. «Успенский» ответил ему тем же. Всем не терпелось поскорее встретиться с товарищами.

Но погода неожиданно испортилась. Налетел шквал. Поднялась волна. Встречу пришлось отложить до завтра. Несколько часов бешено завывал ветер. Как только стало темно, океан запылал еще сильнее, чем прежде. На корабль катились светящиеся валы. Вдали они слипались в сплошное яркое море света. Вокруг корабля билось белое пламя. Еще дальше, у горизонта, стояло зарево.

Запахло озоном — это ветер донес к нам свежее дыхание саванны. Невозможно было спать в такую ночь. Легкие наши вдыхали воздух Африки, глаза жадно впивались в пылающий океан. Хотелось запомнить все до мельчайших подробностей, ведь завтра или послезавтра все это станет воспоминанием. Чем ближе был день нашего расставания с тропиками, тем тяжелее было думать об этом.

30 сентября. Сегодня, проснувшись, я почувствовал: меня ожидает что-то очень хорошее. Такое же чувство было и у других. Совсем близко от нашего корабля качался на длинной зыби «Жуковский». Там, наверное, лежат письма из дому. Было очень досадно, что письма находились так близко, а добраться до них не так-то легко. Но сегодня рано или поздно они будут в наших руках.

В девять часов утра отдали последний трал. Я, к сожалению, не присутствовал при его разборке и страшно завидовал Володе, когда он, возбужденно размахивая руками, поведал мне, как его только что ударил током электрический скат, разрядив в него свои батареи. Видимо, перед этим скат в значительной степени израсходовал свое электричество, потому что удар оказался не очень сильным. Во всяком случае, он был все же довольно чувствительным, так что Володя не удержал ската в руках и выронил его на палубу.

Между десятью и одиннадцатью утра «Успенский» пошел на сближение с «Жуковским». В это же время из Дакара прилетел надоевший нам гидросамолет. Под крыльями у него были подвешены бомбы. Честно говоря, сейчас на него никто не обратил внимания. Самолет, сделав несколько кругов, улетел.

Когда до «Жуковского» оставалось меньше ста метров, «Успенский» застопорил ход. С «Жуковского» спустили бот, и через несколько минут земляки попали к нам в объятия. Поцелуи, крепкие рукопожатия, возгласы приветствия — все было так же, как и два месяца назад, и в то же время не так. Теперь гости восхищались хозяевами, а хозяева чувствовали себя бывалыми моряками. Наше совместное стояние продолжалось до вечера. Когда солнце село, «Жуковский» и «Успенский» разошлись в разные стороны. Наступила еще одна ночь — последняя ночь, проведенная нами у Дакара.