На траверзе — Дакар

ДОМОЙ

1 октября. Навигационная карта района Дакара, которая вот уже больше двух месяцев лежит на столе в штурманской рубке, имеет потрепанный вид. Каждый галс судна (а таких галсов «Успенский» в этом районе совершил несколько сотен) наносится карандашом на карту, а затем стирается резинкой. За два месяца карта протерлась до дыр. Сегодня она служит в последний раз. Еще вчера на ней появилась жирная черная линия. Она прочерчена по 334 градусу. Этим курсом сегодня «Успенский» двинется в обратный путь.

Последние часы всматриваемся в пейзаж, к которому так привыкли за два месяца.

При расставании с чем-то хорошим всегда чувствуется легкая грусть. Но район Дакара для нас был не просто местом приятного времяпрепровождения. Здесь мы работали и наблюдали природу тропиков; мы были не созерцателями, а исследователями, и поэтому сроднились со всем тем, что окружало нас.

И вот наступил момент, о котором так долго мечтали и который сейчас почему-то хотелось отсрочить. В 15 часов 45 минут по Гринвичу заработал винт «Успенского». Корабль лег на курс 334 градуса и дал полный ход. Еще утром в трюм был упрятан трал, смазаны и смотаны ваера, вымыта и надраена кормовая палуба. Грузовые стрелы были поставлены по-походиому.

Корабль приблизился к Зеленому Мысу. Когда мы проходили мимо него два месяца назад, была ночь и ничего нельзя было разглядеть. Сейчас совсем близко мы видели уже знакомые нам многоэтажные дома ослепительно белого цвета. За ними простирался район трех-пятиэтажных домов, утопавших в зелени. Затем потянулись особняки, парки, дачи.

Зашло солнце, и быстро наступила темнота. Только на западе еще долго светлела узкая полоска — там проходила четкая граница дня и ночи. Куполы Зеленого Мыса и белоснежные здания Дакара растаяли в темноте. Прощай, Зеленый Мыс, прощай, Дакар!

«Успенский» держал курс прямо на Полярную звезду, висевшую низко над горизонтом. Он резал носом воду, которая слабо светилась. В глубине можно было различить мутные пятна света — то были косяки рыбы. Вдали на зюйд-осте полыхало зарево: это огни Дакара посылали нам вслед свой привет до тех пор, пока корабль не отошел от Зеленого Мыса на несколько десятков миль.

2 октября. Опять за корму «Успенского» уходит кильватерная струя. Мы стоим у лееров и смотрим вдаль, где лазурный океан сливается с таким же лазурным небом. Часто и напряженно стучит машина. И как будто бы не было двух месяцев промысла, как будто бы вчера, неделю, месяц назад все было так, как сегодня. Хотя в памяти человека прошедшее оставляет глубокий след, он почти всегда живет настоящим.

Стремление наблюдать владеет нами сейчас, как и два с половиной месяца назад. Теперь большую часть времени мы проводим на баке, когда же затекают ноги, то перебираемся на верхний мостик. Эти «вертикальные миграции» происходят два-три раза в день.

И снова дельфины, акулы, летучие рыбы, штормовые ласточки сменяют друг друга, как в калейдоскопе. Мы прощаемся с океаном и его обитателями.

3 октября. В середине дня ветер посвежел, усилилось волнение, корабль начал дрожать мелкой дрожью — это в его корпус ударяли волны. Стало настолько холодно, что многие одели куртки, а кое-кто даже ватники. Тропики весь рейс не баловали нас жарой, но это было уже слишком. Ветер дышал на нас прямо-таки ледяным дыханием. Надеясь на то, что севернее будет теплее, никто не решался расстаться с шортами. Они очень забавно выглядывали из-под ватников.

На кормовой палубе снова натянут экран, и она превратилась в кинотеатр. Пока не стемнеет, здесь опять играют в «козла», сосредоточенно сражаются шахматисты.

4 октября. Ночью пересекли тропик Рака, и сразу же стало… теплее. Температура воды, однако, всего лишь 18,9 градуса. Видимо, «Успенский» вошел уже в зону Канарского течения.

5 октября. Утро было тихим и лучезарным. После «тропического» холода мы опять наслаждались теплом. Застывший океан искрился. В его синеве отражались кучевые облака. В самом центре пассатной зоны царствовал штиль! Океан продолжал демонстрировать нам свои парадоксы.

Около одиннадцати часов утра на горизонте показался один из Канарских островов. Это был Фуэртовентуро; он быстро приближался. «Успенский» прошел возле него всего в 10–12 милях. Остров был горист, конус одного из его потухших вулканов вздымался на высоту километра. Фуэртовентуро был сплошь покрыт густой роскошной зеленью. На высокой круче, обрывающейся к океану, примостился белый замок. Окруженный со всех сторон яркой зеленью, он выглядел очень романтично. Мы мысленно бросали с кручи взгляд на безбрежный простор океана и спешащие куда-то корабли. И припоминали все, что приходилось читать о Канарских островах раньше: о том, что здесь удивительно мягкий и ровный климат — один из лучших на земле, о том, что Канарские острова — родина чудесных птиц — канареек.

На смену Фуэртовентуро надвигался другой большой остров — Лансароте. Он был так же романтичен и красив. В одной из книг профессора И. И. Пузанова я прочитал, что здесь в 1866 г. работал вместе со знаменитым биологом Эрнстом Геккелем тогда еще молодой наш замечательный путешественник Миклухо-Маклай.

Корабль неудержимо увлекал нас на север.

6 октября. Выйдя из-под прикрытия Канарских островов, «Успенский» испытал на себе воздействие гигантской мертвой зыби, которая катила свои громадные ультрамариновые валы с северо-запада. По вздыбившемуся океану гуляли водяные горы. Палуба уходила из-под ног. Казалось, что кто-то хватает тебя за плечи и старается опрокинуть. Через несколько мгновений тело что есть силы бросало вперед. Медленно и плавно взбирался «Успенский» на волну, а потом так же медленно нырял в бездну. По столу в салоне ездила посуда. Переворачивались и падали на пол кастрюли. Скрипели и хлопали двери. Чтобы усидеть в кресле и удержать его на месте, нужно было крепко упереться в пол ногами, а руками держаться за край стола.

Вечером зыбь стала еще сильней. Отдали команду задраить иллюминаторы, так как вода начала перехлестывать через палубу. Еще до захода солнца справа по носу проступил африканский берег. Вдали синели горы Атласа. Хотя горы были далеко, отчетливо виднелись их высокие остроконечные вершины. Некоторые из них вздымались на высоту в три-четыре тысячи метров. Волнующийся океан и синие горы Африки — это было очень красиво.

7 октября. Наступил последний день в океане. За ночь зыбь еще усилилась. Когда «Успенский» накренялся, волны вздымались выше палубы, и казалось, что вот-вот они накроют корабль. Но судно ловко взбиралось на волну, и тогда внизу разверзалась бездна.

Ярко светило солнце. «Успенский» шел мимо берегов Марокко. В 10 часов утра огромный город встал вдали, а в 12 часов мы прошли траверз Касабланки. На берегу возвышался лес многоэтажных зданий. Город раскинулся на многие километры. Море крыш уходило вдаль. Виднелись очертания громадного порта. Ближе к окраинам дымились трубы заводов.

Через несколько часов впереди показался Рабат — столица Марокко. Этот город значительно меньше Касабланки, но зато и значительно старше — он основан еще в XII веке. Рабат красиво раскинулся на пологом склоне. Среди двух-трехэтажных зданий выделялись мечети.

День угасал. Закат был по-своему красив, но это были лишь бледные отблески того, что мы видели у Дакара. Уже два дня снова наблюдались сумерки, от которых мы отвыкли в тропиках. По-прежнему было тепло. Вечер прошел в лихорадочной стирке и глажке. — команда готовилась к Гибралтару.

Со всех сторон нас окружала масса огней. Это были промысловые суда. Чувствовалось приближение Европы. Океан заметно успокоился. В небе застыл лунный серп. От него по воде бежала размытая дорожка. Долго я всматривался в темную гладь океана. Завтра я уже не увижу его. Хотелось навсегда запомнить этот час.

8 октября. Еще вчера вечером капитан послал в Гибралтар извещение о времени прибытия «Успенского» в порт, но из-за густого тумана «Успенский» запаздывал часа на два. Всю ночь воздух сотрясали гудки. При почти полном отсутствии видимости «Успенский» вошел в Гибралтарский пролив. К утру туман рассеялся.

Прошлый раз мы проходили Гибралтарский пролив в темноте. Тем более сейчас хотелось увидеть эту оживленную дорогу, соединяющую Атлантический океан со Средиземным морем.

Я поднялся часов в пять утра. «Успенский» шел по проливу. Еще было темно, и контуры пролива очерчивались огнями многочисленных маяков. Справа ярко горели огни большого города. Это был Танжер. Трудно было что-нибудь разглядеть на берегу. Навстречу «Успенскому» проплывали громадные корабли. Забрезжил рассвет. Из темноты выступили горы Испании. Сырость пробирала до костей. Над проливом клубились низкие дождевые тучи. Со стороны Средиземного моря дул ветер силой в 4–5 баллов. Пролив был покрыт барашками.

Миновали самую южную оконечность Пиренейского полуострова — мыс Марокки. Здесь расположен испанский город Тарифа. Было уже достаточно светло, чтобы рассмотреть его белые красивые дома. Вскоре показался большой испанский город Алхесирас. А за ним выросла каменная громада. Мы приближались к Гибралтару.

Сейчас Гибралтарская скала была похожа на гигантскую пирамиду. Высота скалы достигает 429 метров. Большая ее часть покрыта зеленью. Лишь у самой вершины лишенный зелени светлый каменный массив.

При подходе к порту нас ожидал лоцманский катер. На фок-мачте «Успенского» был поднят английский флаг.

Лоцман повел «Успенского» вдоль брекватера, отделяющего внешний рейд от внутренней гавани, где стояли военные корабли, преимущественно эсминцы. Вскоре «Успенский» застопорил ход и отдал якорь.

Теперь можно было хорошенько осмотреться. Мы находились в северо-восточном углу обширного Алхесирасского залива. Залив амфитеатром окаймляли высокие холмы и горы. Справа от «Успенского» возвышалась скала Гибралтара. Прямо по носу в каких-нибудь четырехстах метрах раскинулся испанский городок Ла-Липеа. Он казался вымершим. На улицах не было видно прохожих. Лишь изредка проезжал автомобиль. Влево до самого Алхесираса тянулись многочисленные селения. Местность, лежащая перед нами, имела удивительно сочный колорит. Зеленые холмы, белые стены и высокие красные крыши деревенских домиков, средневековые замки на вершинах холмов, синие горы Сьерра-Невады на заднем плане — такой запомнилась нам самая южная испанская провинция Андалузия.

До Гибралтара было около семисот метров. С запада скала имела менее внушительный вид, чем с юга или с востока. Она более или менее полого спускалась к морю. За верхушку скалы зацепилась туча, поэтому в Гибралтаре было сумрачно. А вокруг ослепительно сияло солнце. Здания в городе преимущественно трех- и четырехэтажные. Особое внимание привлекала довольно узкая полоска земли, находящаяся между скалой и испанской территорией. Здесь расположен английский аэродром. Ширина перешейка едва ли превышает 600–700 метров, поэтому взлетная дорожка находится в основном на вынесенной в море искусственной дамбе, которая имеет в длину около километра. На аэродром то и дело садились или с него взлетали самолеты, при этом они проносились над самыми мачтами «Успенского».

Испанию от Гибралтара отделяет трехсотметровая нейтральная полоса. Между Испанией и Гибралтаром сплошным потоком двигались колонны автомашин, колясок. пешеходов. Дорога проходила через аэродром, прямо под крыльями военных и гражданских самолетов. Движение перекрывалось только тогда, когда самолеты взлетали или шли на посадку. В этом случае зажигался красный светофор.

За узким перешейком синело Средиземное море. По нему плыли гигантские танкеры. Лоцман покинул борт «Успенского». Мы обратили внимание, что на трубе его катера нарисован герб Гибралтара: три средневековые башни, а под ними массивный ключ. Видимо, герб должен символизировать неприступность крепости.

Не успел отойти лоцманский катер, как к борту «Успенского» подошел катер шипшандлера. Шипшандлер был агентом фирмы, снабжающей советские корабли продуктами. Снабженческих фирм в Гибралтаре несколько. И все они конкурируют друг с другом. Поэтому к каждому останавливающемуся на рейде кораблю спешат представители разных фирм. Но обычно только одному из них сопутствует удача.

Внешний рейд был забит судами. Среди них корабли под английскими, бельгийскими, югославскими, турецкими флагами. Посреди бухты на приколе стояли старые ржавые танкеры. Они давно были списаны из торгового флота, и их использовали как хранилища для горючего. К этим танкерам «в отставке» швартовались суда. По шлангам жидкое топливо переливалось в бункера пассажирских кораблей и сухогрузов.

После обеда отправилась в город получившая увольнение на берег часть команды. Мы попали во вторую очередь, которая отправится в Гибралтар завтра.

Под вечер наши товарищи вернулись из города. Мотоботу пришлось раза три сходить к берегу и обратно, чтобы перевезти всех. Лица побывавших на берегу были возбуждены. Начались расспросы, обмен впечатлениями.

9 октября. Сегодня подъем был на полчаса раньше обычного. Но никто не ворчал. Ведь в 8 часов утра мы уже должны были быть в городе. Чисто выбритые, в наутюженных брюках и рубашках, в начищенных до блеска туфлях, мы столпились у трапа. Оглядев друг друга с ног до головы, все остались довольны.

Вскоре мы были в боте, а спустя десять минут он уже швартовался к причалу. Одновременно с нами к соседнему причалу подошел бот с английского лайнера, пришедшего в Гибралтар ночью. Пассажиров у причала ожидали десятки такси. Но большинство из них предпочитало садиться в изящные красочные коляски, в которые были запряжены лошади. В Гибралтаре такие коляски в большом почете. Они успешно выдерживают конкуренцию с автомобилями.

Довольно долго пришлось идти по порту. Наконец мы дошли до здания, в котором помещался полицейский пост. Посредине просторной комнаты за столом сидел молодой полицейский в пенсне. На стене за ним висела небольшая, в весьма скромной рамке фотография королевы Елизаветы. Несложные формальности были быстро окончены, и мы маленькими группами стали выходить в город.

Перед нами лежала небольшая площадь, на которой находилось множество указателей. Стрелки показывали, как пройти или проехать к испанской границе, Мавританскому замку, различным отелям и т. д. Прямо впереди в высокой стене находились северные ворота города. Пройдя сквозь них, мы очутились на другой, более обширной площади, окруженной со всех сторон домами. На одном из домов красовалась надпись: «Здесь находится Первый батальон Его Высочества принца Уэльского полка». Над площадью нависали улицы, расположенные террасами. Несмотря на ранний час, на площади было много народу. Стоящие на тротуарах люди смотрели на какое-то зрелище.

В центре площади происходила церемония развода военного караула. Мы сразу же оценили свою удачу. Попади мы в город минут на двадцать позже, не увидели бы мы этой забавной, с нашей точки зрения, церемонии.

Здесь находилось несколько десятков солдат с автоматическими ружьями. На них были свободные гимнастерки защитного цвета с короткими рукавами и шорты. Среди солдат выделялись капралы. У них через плечо висела широкая алая лента. Офицеры были в таких же гимнастерках, как солдаты, но вместо шорт они носили длинные брюки навыпуск. Вообще все находящиеся на площади военные были похожи на школьников младших классов, играющих в солдатики. В этом особенно убеждали их действия. Солдаты под командованием офицеров производили несложные перестроения. Необычайное заключалось в том, как эти перестроения производились. Офицер подавал команды пронзительным, истошным голосом. С непривычки даже трудно было понять, откуда идет этот удивительный крик. Но солдаты и капралы, видимо, относились к командам офицеров со всей серьезностью. Они выполняли их четко и очень молодцевато. Еще бы! Ведь на них смотрело несколько сот человек, стоящих по краям площади.

Англичане очень потешно маршируют. Высоко поднимают колени, чуть ли не до уровня живота. Особенно забавным это кажется, когда солдаты приставляют ногу после команд «стой», «направо» и «налево». При этих командах солдаты дергаются и перебирают ногами, как молодые норовистые кони. И все же, несмотря на необычность для нашего глаза происходящей церемонии, в ней было что-то привлекательное. Чувствовалось, что англичане отдают дань своим традициям. А для англичан нет ничего более святого, чем традиции.

Перед строем стоял знаменосец с двумя ассистентами. Но то, что было в руках у знаменосца, мало походило на знамя. Это была светлая необструганная палка длиной метра в полтора, на которую сверху нацепили какую-то темную, в нескольких местах порванную дерюгу. Маршируя, солдаты держали на нее равнение, капралы отдавали честь. В конце концов знаменосец со «знаменем» стал впереди колонны, и под звуки веселого бравурного марша колонна двинулась с площади. Что же это было за знамя? Мы ломали голову, но спросить ни у кого не решались: все равно с нашим английским языком вряд ли кто-нибудь понял бы нас. Мы предположили, что когда-то во время какого-нибудь кровопролитного сражения кто-то поднял такую вот палку, нацепил на нее дерюгу и повел солдат в атаку. В честь этого героического поступка палка с дерюгой превратилась в знамя. Так это было или не так, не удалось узнать. Но наша гипотеза нас вполне устраивала, и мы отправились дальше.

Мы вступили на Мэйн-стрит — главную улицу Гибралтара. Эта узкая улица не показалась нам красивой. Здесь расположены почти все магазины города. В этот ранний час она была почти пустынной.

В одиночку или стайками бодро шагали в школу дети, неся в руках портфели или ранцы за спиной. Мы обратили внимание на то, что как только дети начинали переходить улицу, полицейские немедленно перекрывали движение. Они зорко следили за тем, чтобы дети могли спокойно перейти на другую сторону.

Мы прошли Мэйн-стрит и мимо детского колледжа поднялись в парк Аламеда. Этот небольшой, но очень живописный парк разместился на возвышенности прямо над портом. В нем много цветов, пышных кустарников и деревьев. Здесь же находятся памятники губернатору Эллиоту — руководителю обороны Гибралтара в 1799–1803 гг. и национальному герою Англии фельдмаршалу Веллингтону. Из парка открывался чудесный вид на залив. Спустившись в город, мы еще долго бродили по улицам. В конце концов снова очутились на Мэйн-стрите. Теперь этот гибралтарский бродвей был заполнен народом. Люди на улице были одеты довольно скромно. Несколько раз нам встречались довольно молодые женщины, везущие перед собой коляску с грудным младенцем, а за руку ведущие еще двух-трех детей. У мамаш был приветливый и в то же время очень гордый вид.

Мы зашли в несколько магазинов. Многие из них были универсальными: здесь продавалось все — начиная от носков и зажигалок и кончая радиоприемниками и фотоаппаратами. Немало в Гибралтаре и специализированных магазинов. Среди владельцев и служащих магазинов было много индийцев и испанцев. И тех и других легко отличить от англичан. Нас поразило то, что в большинстве магазинов покупатели торговались с продавцами. И те нередко в полтора, а то и в два раза сбавляли цену. Продавцы были очень предупредительны и внимательны к покупателям. Узнав, что мы с советского корабля, они широко улыбались нам. Слово «спутник», которое стало близким всем людям на земле, слышалось со всех сторон: жители Гибралтара старались показать свое глубокое уважение к нашей стране.

Цены на товары в Гибралтаре очень различны. Пищевые продукты, одежда, ковры, предметы домашнего обихода сравнительно дешевы. Зато фотоаппараты, радиоприемники, сувениры, детские игрушки очень дороги. Особенно поразила нас дороговизна книг и патефонных пластинок. Редкая книга стоит меньше одного фунта стерлингов. А ведь за фунт можно купить часы или ковер. Маска для подводного плавания стоит полтора-два фунта, столько же стоят и ласты, а ружье для подводной охоты — около пяти фунтов.

Надо было возвращаться на корабль. Выпив в одном из баров кока-кола, мы направились в порт. К причалу подошел бот. Прошло 10–15 минут, и мы вступили на борт «Успенского».

Часов в 5 вечера «Успенский» снялся с якоря и покинул гибралтарский рейд.

10 октября. «Глеб Успенский» полным ходом идет на восток. Средиземное море встретило нас ласково: тихо, тепло, ярко светит солнце. Команда начинает готовиться к приходу в Керчь: матросы заняты покраской облупившейся надстройки, фальшборта и т. д.

Три месяца назад западную часть Средиземного моря мы прошли при отвратительной видимости. Сейчас видимость идеальная, и нам кажется, что горы Алжира почти рядом с кораблем. Значит, мы еще раз расстались с Африкой.

13 октября. Большую часть Средиземного моря пересекли при отличной погоде. Позади остались берега Алжира и Туниса, гористый мыс Бон — последняя африканская земля, которую мы видели в этом рейсе.

14 октября. Погода явно испортилась. Ветер дует навстречу судну. Поздно вечером по трансляции объявили, что приближается китобойная флотилия «Слава». Десятки людей бросились наверх. На горизонте раскинулось море огней. Казалось, что впереди находится какой-то город. Флотилия шла в кильватерном строю. Впереди китобаза, а за ней 15 китобойцев.

На «Успенском» заработал семафор, просигналивший китобойцам слова привета. Со «Славы» поздравили с успешным завершением рейса.

Нам стало тепло от этой встречи. На нас пахнуло дыханием Родины, по которой мы так истосковались и встреча с которой теперь была не за горами.

15 октября. За ночь «Успенский» прошел пролив Элафонисос и сейчас находился уже в Эгейском море. Шторм разыгрался не на шутку. Навстречу «Успенскому» катились свирепые, крутые волны; они разбивались о форштевень корабля и обрушивались на палубу.

16 октября. Ветер выл, не ослабевая, всю ночь. К утру он как будто еще усилился. Но качать корабль стало меньше. Мы находились в северо-восточном углу Эгейского моря, и зыби здесь не было где разгуляться.

17 октября. Проснулись мы в 7 часов утра. За иллюминаторами тянулись зеленые берега Босфора. Часов в 8 утра мы стали свидетелями любопытной сцены: как только взошло солнце, небольшой турецкий пароход застопорил машину, на верхний мостик вышел капитан— пожилой смуглый турок. Он расстелил циновку, опустился на колени и начал молиться аллаху.

«Успенский» на этот раз шел по Босфору без лоцмана. Вскоре впереди открылся широкий простор, и мы вышли в Черное море.

18 октября. Наступил предпоследний, девяносто девятый день нашего плавания. Море было спокойным, и «Успенский» полным ходом приближался к Керчи.

Часов в 10 вечера впереди замигал огонь маяка. Это был первый огонь, посылавший привет от родной земли. Ночью «Успенский» вошел в Керченский пролив и, дойдя до поворотного буя, отдал якорь и стал на рейде.

19 октября. Естественно, что последнюю ночь на корабле мы спали плохо. Ведь нас отделяло от Керчи всего несколько километров. Забрезжил рассвет, и мы увидели знакомую бухту, невысокий купол Митридата с памятником Павшим героям на вершине и раскинувшийся на склонах Митридата небольшой город.

«Успенский» медленно двинулся по фарватеру. Вся команда высыпала на палубу. Люди взобрались на мостик, приросли к фальшборту. Вот уже пройден брекватер, и «Успенский» вошел в порт. На причале толпа встречающих. Мы стараемся рассмотреть знакомые лица, но это удается не сразу. Отданы швартовы. Опущен трап, и на палубу «Успенского» хлынул людской поток. Этот поток захлестнул нас. Мы попадаем в объятия родных, близких, товарищей по работе. Прошло не меньше часа, прежде чем мы ступили на землю Керченского порта. Наше плавание закончилось.