Наблюдатели

1

Она родилась. Она дышит. Она чувствует.

Она реагирует пронзительным плачем. На холод. Свет. Боль.

Без пристанища. Без ласки.

С голым инстинктом.

Ее поднимают чьи-то руки. Закутывают в одеяльце.

— Получилось, — раздается низкий голос. — Снова.

Дверь открывается.

Она делает движения.

Тепло.

Пронзительные крики стихают и сменяются слабыми всхлипами.

Она перестает копошиться.

Засыпает.

Когда она просыпается, те же руки несут ее по ярко освещенному коридору.

— Разве мать не оставила никакой записки? — спрашивает голос. Другой — мягче, выше.

— Нет. — Тот же низкий, от которого она начинает плакать.

— Взгляните на сходство. Одно лицо с матерью.

— Зарегистрировали младенца, доктор Рудин?

— Конечно.

— Распорядились, чтобы начали составление бумаг на удочерение?

— Агентство то же, что и в прошлый раз?

— Поторопитесь, пожалуйста. Мне нужна ваша помощь.

— Что сказать вашей дочери?

— Скажите, что еще пару часов буду занят. Да, будьте любезны, попросите кого-нибудь принести ей обед.

Прежде чем покинуть доктора Блэка, доктор Джулия Рудин поудобнее уложила крошечную головку. Проворно, но осторожно. Как бы мимоходом.

Сзади на шейку младенцу она поставила красную метку в виде стрелки. Как и другому подкидышу. Когда это было? Год тому назад?

Когда доктор Блэк выходил из палаты, личико младенца казалось спокойным и умиротворенным.

Доктор Рудин прошла в небольшую приемную. Там сидела, уткнувшись в журнал, девочка лет двенадцати.

— Прости, Уитни, — проговорила молодая женщина-врач. — У меня плохие новости. Папа сказал, что…

Девочка отложила журнал и подняла глаза на женщину.

— Ева, — сказала она.

— Что?

— Малышку назвали Евой.

— А ты откуда знаешь?

Уитни улыбнулась и пожала плечами.

Девочка снова взяла в руки журнал, и доктор Рудин заметила что-то сзади на ее шее. Пятнышко. Красное. В форме стрелки.

2

— Ты не зайдешь в гостиную, дорогая? Ева перестала есть.

Она знала. Знала по маминому голосу. Ласковому и обеспокоенному.

Ласковый и обеспокоенный — не слишком хорошее сочетание.

Но почему? Почему им приспичило именно сейчас?

Потому что мне пора кое-что узнать, — подумала Ева.

Родители никогда не говорили ей правду про ее происхождение; они не хотели признать это, но Ева сама догадалась, да и как было не догадаться, когда она ни капельки не похожа на них — ни лицом, ни характером, ничем — это же очевидно. И то, что ей шесть лет, вовсе не означает, что она глупая.

— Ева, милая, ты меня слышишь? — снова окликнула ее мама.

Ева хотела ответить, но не могла выдавить из себя ни звука.

Не могу я идти туда.

Но ведь надо!

Кому-то ведь надо. А то мама с ума сойдет.

Ева закрыла глаза. Заглянула в себя. Она должна быть кем-то еще.

Селестайн.

Да. Это я и есть.

Селестайн ничего не боится. У нее своя большая комната, и родители туда не входят. Она красивая, сильная, и ей все до лампочки.

Незачем идти туда. Вот разве что сама захочу…

Ева оторвалась от своей тарелки:

— Подожди, я доем.

Разве мама и папа когда-нибудь повышали голос? Это на кого? На Селестайн? Вы что, рехнулись? А вот на простушку Еву еще как.

К Селестайн попробуй подступись.

Ева доела. Вымыла тарелку.

Затем нехотя вошла в гостиную.

Мама сидела на диване, папа в кресле, но телевизор был выключен. Они ждали ее, улыбались, но как-то грустно:

— Садись, дочурка.

Думай. Скажи что-нибудь. Сделай что-нибудь.

Ева откинула волосы и села на диван.

— Милая… э… помнишь, учительница как-то просила всех принести свои совсем-совсем детские фотографии? — начала мама.

— А ты спросила, почему у нас нет твоих фотографий из роддома? — подключился папа.

Вот оно. Не хочу. Нееееет!..

— Мне кажется, ты и сама что-то такое предполагала… — продолжала мама.

— Подозревала, — уточнил папа.

— Верно. Дело в том, Ева, что… потому что… — Мама начала плакать.

Не могу слышать слово НЕ МОГУ…

А когда мама наконец сказала это, когда все вышло наружу, причем именно так, как и полагала Ева, Селестайн отступила. Она растаяла, оставив Еву одну. А Ева падала и падала в дыру, которой не было ни конца ни края.

— Мы понимаем, каково тебе, — сказал папа.

— Но мы тебя от этого любим не меньше, — добавила мама. — Это ничего не меняет.

Нет, меняет. И еще как.

Она не их дочь.

Агентство. Они удочерили меня через агентство.

Это делают за деньги.

НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ.

Ева встала с дивана, повернулась и пошла к книжной полке.

— Ева? — раздался голос мамы.

Не Ева. Я не могу быть Евой. И Селестайн тоже, потому что она сбежала.

Алексис.

Да. Вот кто она.

Алексис этого бы не потерпела. Она бы взбесилась. Она бы взбесилась по-настоящему.

Ненавижу их. Ненавижу их дом. Как они могли так поступить со мной?

Ева протянула руку к вазе и скинула ее. Она с грохотом свалилась на пол и разлетелась на тысячу осколков.

Папа подскочил в своем кресле, но мама удержала его.

Ева начала выбрасывать с полки мамины учебники колледжа. Они с шорохом летели на пол, шелестя страницами. Ева начала хохотать. Она бросилась в гостиную. Мамины узумбарские фиалки, такие чудные и красивые, сверкали на солнце. Она схватила один горшок и бросила на пол. Потом второй. Остальные стала выдирать с корнями.

— Ева, прекрати! — взывала мама.

Ты мне не мама! Что хочу, то и ворочу!

Папа, стоя на коленях, собирал черепки с таким видом, будто он должен рассердиться, но забыл.

— О, Ева! — только и сказал он.

Перестань, перестань, перестань! Что я творю?

И тут же Алексис и след простыл, Ева лихорадочно соображала, как же быть и как выйти из этого положения.

Тогда она решила, что она Даниель.

Даниель все это было смешно. Папа, ползающий на карачках, фиолетовые цветы, валяющиеся по всему полу, как увядший салат.

Она стала смеяться. Села на диван и умирала от смеха.

Но как только она зарылась лицом в подушки, мама подсела к ней. И смех сам собой прекратился.

Глаза у мамы были широко открыты, и в них стояли слезы.

Даниель не смеялась бы. Она такая плохая.

Так кто же? Кто?

Ева снова лихорадочно думала.

А что, если Брианн? Грустная, деликатная Брианн.

Ева почувствовала, как глаза наливаются слезами. А потом мама нагнулась к ней и обняла. И руки ее были такие же, как всегда. Большие, теплые и родные. Руки мамы.

Когда слезы хлынули у нее из глаз, это не были слезы Брианн. Или кого-нибудь еще. Это были слезы Евы. И ей казалось, что им не будет конца.

3

— И эта гора называется Зверь? — Кейт Трэнстон бодро спускалась вниз по склону. — На мой взгляд, это скорее звереныш.

Ева остановилась на лыжне для начинающих, сбегавшей с горы и петлявшей дальше в леске.

Ева каталась на лыжах лучше Кейт. Хотя она училась только в восьмом классе, в свои неполные четырнадцать она тренировалась с основной школьной командой и могла утереть нос многим девяти- и десятиклассникам.

Гора Зверь и правда для хорошего лыжника была не из трудных. Однако в такой денек, как сегодня, когда лыжня таяла в белесой дымке приближающейся снежной бури, а огни гостиницы еле проглядывались внизу, поговорка «Тише едешь — дальше будешь» подходила как нельзя лучше.

— Нет уж, Кейт. Мне мои ноги дороже, — бросила Ева. — Я еще хочу за этот сезон раза два-три прокатиться.

Кейт пропустила намек мимо ушей.

— Я обгоню тебя.

— Кейт, перестань…

— Боишься проиграть?

— Ерунда, но…

— Ну так я и одна могу.

Ева терпеть не могла такие перепалки. Но Кейт есть Кейт. С нее станется и одной съехать с горы. А случись с ней что-нибудь, Ева же и окажется виноватой.

Ева начала разворачиваться:

— Придумала бы чего-нибудь поумнее.

— Сама придумай, — огрызнулась Кейт. — А ну посторонись!..

Она оттолкнулась и помчалась:

— Поооо-каааа!

— Стой! — закричала Ева.

Колени вместе. Тело наклонено вперед к носкам лыж.

Пошел… Левая… Правая… Левая…

Ева быстро настигла подругу. Движения Кейт были резкие, угловатые.

— Уууу-гууу-гууу! — закричала Ева.

Кейт тоже что-то закричала.

Начинающаяся пороша била в лицо Еве, словно жесткий песок. Внизу здание гостиницы более отчетливо выступило из белого марева.

Как появилась эта девочка, Ева не заметила. Просто перед глазами вспыхнуло что-то красно-желтое. А потом бух — и все!

Ева резко покачнулась. Колени заходили ходуном. Она повалилась и пронеслась по склону, поднимая облако снега. Щеки заскребли по жесткому насту. Лыжи отлетели в сторону.

Она остановилась всего в нескольких метрах от подъемника. Девочка лежала рядом на спине, чуть не упершись ей в пятки.

Ева вскочила на ноги. Кажется, кости целы. И на том спасибо.

Кейт резко затормозила около нее:

— Что это было?

Ева склонилась над незнакомкой. Девочка не шевелилась. Лицо у нее было пунцовое, ресницы слабо трепетали.

— Как ты? — спросила ее Ева.

Девочка что-то промычала в ответ.

— Что-то вид у нее не очень, — проговорила Кейт. — Надо позвать на помощь.

Кейт покатила к отелю, а Ева опустилась на колени и потрогала лоб девочки. Он весь горел. Девочка, поморщившись, попыталась сесть.

— У тебя жар, — сказала Ева. — Лучше не двигайся. Сейчас лыжный патруль прикатит.

— Не могу дышать. — Девочка пыталась расстегнуть куртку.

Ева положила голову пострадавшей себе на колени и помогла расстегнуть молнию на куртке.

— Я Ева.

— Таня, — слабо проговорила девочка. — Где моя мама?

— Наверное, сейчас придет. Сиди, сиди. Все будет в порядке.

Ева посмотрела через плечо. К ним неслись три лыжника. Один тащил за собой санки.

— Я… мне… не могу… — Глаза у Тани закрылись, дыхание было прерывистым и свистящим.

Она вырубается.

— Дыши! — затормошила ее Ева. — Держись. Они уже здесь.

Таня еле заметно кивнула. Глаза у нее открылись, и в них застыл страх и мольба.

— Помоги!

Чьи-то руки. Отпихивают.

Ева потеряла равновесие и вскочила на ноги.

Трое рослых лыжников склонились над Таней. Они задали ей какие-то вопросы и заботливо уложили на санки. Один стал быстро говорить что-то на непонятном языке.

Лыжники с санками уехали, а Еву обступили другие лыжники. Целое море ярких нейлоновых курток и брюк. Она заметила, как вдали к площадке перед гостиницей подкатила «скорая», к которой подоспела команда спасателей с санками.

Ева попыталась локтями пробить себе дорогу в толпе.

— Ева, с тобой все в порядке? — раздался голос мамы.

— Да! — крикнула Ева.

Таня исчезла из ее поля зрения.

— Что ты ей сделала? — Это была Кейт.

— Я? Ничего! — ответила Ева.

До нее доносились обрывки разговоров: пищевое отравление… сломана нога… хот-доги.

Нет. Что-то гораздо хуже.

Когда «скорая помощь», оглашая окрестность воем сирены, умчалась, Еву вдруг охватил озноб. Резкий ветер проникал под куртку.

К ней протолкнулись сквозь толпу мама и папа.

— Она… она выскочила прямо на меня, — говорила Ева. — С ней… с ней что-то не так.

— Пойдем в отель, — проговорил папа, обнимая ее за плечи.

Вон. Родные Тани.

Мама, папа, брат. Сходство поразительное. Они шли к микроавтобусу в сопровождении служащего лыжной базы.

— Простите, — крикнула Ева, подбегая к машине. — Подождите!

Служащий уже закрывал дверь автобуса. Он бросил на Еву нетерпеливый взгляд.

— Это со мной столкнулась Таня, — пояснила Ева. — Куда ее отвезли?

— В Горный госпиталь, — ответил он и полез на водительское место.

— С ней будет все в порядке? — подбежала вплотную к окну Ева.

Водитель открыл окно:

— Сейчас еще трудно что-либо сказать.

— А что с ней?

Мотор взревел, но не настолько, чтобы заглушить его слова:

— Инфаркт.

4

Среди ваших родственников были сердечники, мистер и миссис Бернсен?

— Нет.

— Таня принимала какие-нибудь новые лекарства?

— Нет.

— Какие-нибудь признаки болезни, слабости, нарушения дыхательной системы?

— Пожалуй. У нее время от времени бывали приступы астмы. Она надеялась, что лыжный спорт ей поможет…

Ева слышала голоса, сидя в приемной. Они доносились из палаты в конце коридора. Еве было неприятно, что она подслушивает. Родители Тани были явно смущены и растеряны, а врач держался с профессиональной отчужденностью.

Она пыталась не слушать их.

Сиди спокойно. Потерпи несколько минут.

Скоро кто-нибудь выйдет. Тот врач, что знает подобные случаи, уверял, что с Таней все будет хорошо.

Кейт сидела слева от Евы, уставившись в телевизор, подвешенный под потолком. Мистер и миссис Гарди сидели справа от нее, уткнувшись в журналы. Мимо них ходили пациенты — кто на костылях, кто в гипсе: растяжение связок, переломы и прочие травмы, которые случаются на горнолыжном курорте.

Но не инфаркт.

Глаза.

Ева как сейчас видела Танины глаза. Они смотрели на нее и сквозь нее. И словно пытались рассмотреть что-то у нее за спиной. Что-то темное и ужасное, и в то же время неизбежное.

Еве только раз в жизни пришлось видеть нечто подобное — год назад, когда она в первый и последний раз охотилась с папой. Они пробродили целый день и собрались уже возвращаться домой, когда внезапно впереди возник олень. И в тот самый момент, когда мистер Гарди взял его на мушку, олень посмотрел прямо на него. В глазах животного был смертельный ужас, словно олень понимал, что сейчас умрет. Но вместо того чтобы бежать, он перевел взгляд на Еву. И теперь в его взгляде был не панический страх, а что-то вроде укора. В нем читался немой упрек: «Не сейчас. Не так. Это несправедливо».

Ева вскрикнула. Папа выстрелил. Олень убежал. И все равно Ева думала потом об этом не одну неделю.

И вот сейчас она увидела их опять. Только ближе.

Но это были человеческие глаза. И в них было еще больше ужаса.

Таня ее ровесница. У четырнадцатилетних девочек инфарктов не бывает.

Такое случается, и этому нет объяснений.

Еве обязательно надо посмотреть на Таню. Увидеть, как она выглядит без этого обреченного взгляда. С надеждой. Как смотрят на жизнь все девчонки ее возраста.

Ей казалось, что прошли долгие часы, прежде чем Танины родители вернулись в приемную.

— Ее перевели из интенсивной терапии, — сообщила миссис Бернсен. — Состояние серьезное.

— Не критическое, — добавил мистер Бернсен. — Но и не стабильное. Завтра все прояснится.

Завтра?

Они уже уедут домой.

— Что ж, всего вам доброго, — пожелал им удачи Евин папа и поднялся.

— Мы позвоним, — кивнула мама.

Они попрощались, и Ева пошла вслед за родителями и Кейт. Когда они вышли на улицу, шел небольшой снег.

— Инфаркт у подростка, — озадаченно проговорила Кейт. — Это же ни в какие ворота не лезет, Ева. Это противоестественно. Тем более если у родственников ничего подобного не наблюдалось.

— Такие вещи могут быть не в ближайшем поколении, — заметила Ева. — Скажем, у прабабушки.

Кейт резко покачала головой:

— Не выдумывай.

— А ты что думаешь?

— Мне кажется, это что-то очень серьезное, Ева. Типа эпидемии.

— Но это же инфаркт, Кейт. Инфаркт случается не от бактерий.

— Ну, а если это нечто, из-за чего организм становится предрасположенным к инфаркту?

— Что ты несешь, Кейт, — отмахнулась Ева, подойдя к машине и открывая дверцу.

— Пять лет назад мальчик из Калифорнии умер от артериосклероза, — говорила Кейт, садясь рядом с Евой. — А через пару лет у девочки из Огайо выпали волосы, и она начала страдать от остеопороза. Это такое размягчение костей. Старческая болезнь.

— Да откуда ты все это набрала? — удивилась Ева.

— Я же интернетоманка, оттуда и знаю, — откликнулась Кейт. — Это было на многих сайтах. Я не поверила, прочитав про первый случай, вот и стала искать дальше.

— Будет буран, — сообщил мистер Гарди, когда они выехали со стоянки. — Думаю, нам лучше ехать домой засветло.

— Может, сначала перекусим? — спросила миссис Гарди.

— Перекусим чего-нибудь по дороге, — предложил мистер Гарди.

— А еще у одной девочки выпали зубы, — продолжала сыпать фактами Кейт. — И она стала страдать хроническими запорами.

— Кейт! — всплеснула руками миссис Гарди.

— У меня аппетит пропал, — проворчала Ева.

— Я только хотела сказать, что на свете есть много такого, чему не сразу найдется объяснение, — бросила Кейт, сложив руки на груди.

Ева лихорадочно собирала вещи. Уикенд заканчивался. Пора уезжать, пора перестать думать об этих…

Глазах.

А они ее преследовали, будто пытались что-то ей сказать, все так же глядя на что-то за ее спиной.

— Папа, — попросила Ева, когда они уложили вещи в багажник, — можно остановиться у госпиталя?

Он нервно улыбнулся:

— Мы же были там всего полтора часа назад. Давай с дороги позвоним, ладно?

Ева и Кейт сели на задние сиденья. Мистер и миссис Гарди впереди.

Машина тронулась, и под колесами заскрипел снег. Миссис Гарди включила приемник и стала искать программу со сводкой погоды.

Ева сидела, откинувшись на заднюю спинку. Как она ни пыталась отмахнуться, Танины глаза неотвязно стояли перед ее мысленным взором.

Скоро Тане станет лучше, и глаза исчезнут.

Перестань думать об этом.

Она пыталась сосредоточиться на радиопередаче.

Слушай. Выкинь все из головы.

Радиостанции сменяли одна другую. Сорок хитов сезона. Помехи. Что-то занудное из классики. Заграничная станция. Снова помехи.

— …совершенно необъяснимый случай произошел в Горном госпитале, — послышался голос диктора.

Ева наклонилась вперед:

— Оставь!

— …где сегодня вечером, — продолжал голос, — несмотря на героические усилия медперсонала, скончалась четырнадцатилетняя девочка Таня Бернсен…

5

На экране компьютера Кейт всплыл отрывок из газетной статьи:

— Сара Фишер, четырнадцати лет, — читала Ева, — умерла от осложнения подагры.

— Видишь? — проговорила Кейт. — Где это видано, чтобы в нашем возрасте была подагра? Я о таком не слыхивала.

Ева начала лихорадочно нажимать на мышь, открывая закладки, которые сделала Кейт. На экране вспыхивали имена и лица. Целая вереница смертей: Мерил Хебер, Уолтер Гилберт, Брианн Дейвис, Фрэнсин Этковиц…

— Прокручивай до конца. На одном имени есть отсылка, — сказала Кейт.

«Алексис Уэйнрайт… за несколько дней до четырнадцатилетия… раннее склерозирование артерий… дополнительная информация, нажмите… «Бинго».

Ева кликнула. На экране вспыхнул другой сайт:

— Ты просто научный гений! — воскликнула Кейт. — Ты хоть слово поняла из всей этой абракадабры?

— Думаю, да, — ответила Ева. — Это такие штуки в организме каждого человека — хромосомы. Они содержат ДНК, из которых состоят гены, отвечающие за протеины, или белки, благодаря которым ты, собственно, и есть то, что есть. Биология шестого класса.

— Меня, судя по всему, в тот день не было.

— У хромосом на концах есть такие гибкие усики или хвостики. Их называют теломерами. У нас они гибкие, потому что у нас такой возраст. А как только мы доживем до возраста наших родителей — пиши пропало. Они ссыхаются. Некоторые генетики считают, что теломеры контролируют возрастной процесс. В них заложена программа, которая указывает организму, когда ему стареть: коже становиться морщинистой, волосам выпадать, ну и так далее…

— Фу, какая гадость.

— А у этой девочки теломера ссохлась слишком рано, — объяснила Ева.

— Мд-а.

— Она унаследовала этот мутированный ген от одного из родителей, но у самих родителей никакой болезни нет. Ее мама или папа просто имеют такой ген, и кто-то из них передал его ей.

— Так эта девочка умерла от старости?

— Или какой-то ее орган вдруг быстро постарел.

— Я же так и говорила. Одно и то же у многих подростков. Видишь? Я не такая уж глупая. Это эпидемия!

— Но это только теория, Кейт, — охладила ее пыл Ева. — Посмотри первое слово, которым начинается заметка. «Предположение». Точно никто не знает.

— Но так бывает со всеми великими открытиями. — Кейт схватила мышь. — Мы на пороге чего-то грандиозного, Ева. Премии Тоуни.

— Бери выше — Нобелевской.

— Не смейся. Мне кажется, я могу найти и другие сайты.

Кейт начала бродить по Интернету, и на экране выплывали все новые фотографии, иконки, тексты.

Лицо.

Оно промелькнуло в череде сменяющих друг друга образов, так что его и разглядеть было невозможно.

— Стоп! — крикнула Ева.

— Что? — спросила Кейт.

— Вернись назад.

Кейт кликнула раз, другой…

Вот оно!

Выплыло лицо. Фотография из школьного ежегодника. Смотрит куда-то вдаль. Тысячи таких лиц заполняют тысячи ежегодных книжек выпускниц средней школы.

Подпись: АЛЕКСИС УЭЙНРАЙТ.

Но лицо до жути знакомое.

Мое лицо!

Нет. Волосы не такие. Короче. Кроме того, Ева ни за что не одела бы мятую тенниску, когда надо сниматься для выпускной фотографии.

Ева опустилась на колени. Заглянула в глаза.

Глаза. Я знаю их.

Мои. И не мои.

— Чудеса, — пробормотала Кейт. Ее палец замер на клавише мыши. — Она же вылитая ты.

Она незнакомка.

Вот и все.

Просто фотография.

В жизни она, наверно, совсем на тебя не похожа.

Не была похожа. Она умерла.

— Ева? Земля зовет Еву! Очнись! — тараторила Кейт.

Глаза Евы теперь впились в подпись.

Что-то стало всплывать в сознании. Какой-то образ.

Девочка из ее прошлого.

Сильная. Злая.

Глаза смотрели на Еву. Это я, словно говорили они. Я, Алексис.

НЕТ!

Это же смешно.

Чистое совпадение.

Е-рун-да!

— Ева? — снова позвала Кейт. — Ты меня пугаешь. Ева набрала полную грудь воздуха.

— Я вдруг вспомнила себя маленькой и страшно расстроенной. Я как бы превратилась вот в это колючее создание, и ее звали…

— Алексис! — выпалила Кейт.

— Ты помнишь?

— Помню ли я? Ты была как одержимая.

— Так, значит, тебе знакомо это лицо, имя. Меня как по голове ударило.

Кейт замолчала. Она смотрела на экран:

— О боже.

— Что? — напряглась Ева.

— Почему ты взяла это имя — Алексис?

Ева пожала плечами:

— Ну, наверно, это так классно звучит.

— Ты кого-нибудь знала, кого бы так звали?

— Да нет.

— Даже в далеком-далеком прошлом? Еще до того, как тебя удочерили?

— Но я же была грудным младенцем! Откуда мне помнить?

— Мы ничего не забываем, Ева. Даже мне это известно. Ты должна была видеть свою родную мать, понимаешь? А может, и отца. Слышала их голоса.

— Ну, положим. И что из того?

— Как что? А если у твоих родителей была старшая дочь? И ее звали Алексис?

Сестра.

Родители.

— Погоди, — проговорила Ева. — Ты хочешь сказать, что эта девочка… моя…

Выброси из головы.

Не слушай.

— Но ты посмотри на нее, Ева.

— Кейт, это чистая…

Посмотри.

Глаза.

Я знаю их.

НЕТ.

Да откуда?

Лицо. Имя. Вот и все. Случайность.

— Что? — посмотрела на нее Кейт. — Что? Я права? Припоминаешь?

Она вкладывает эти мысли в меня.

Хватит.

— Хватит, Кейт. Не нравится мне все это.

— Но ты должна найти их, Ева!

— Кого?

— Твоих настоящих родителей. Уэйнрайтов!

— Да никакие они мне не родители!

— Но, Ева, это же очевидно.

— Есть миллионы лиц, Кейт. На миллионах вебсайтов. И эта вдруг ни с того ни с сего оказывается моей давным-давно потерянной сестрой? Дочерью моих давным-давно потерянных родителей? Ты это серьезно?

— Я понимаю, Ева, тебе это трудно представить. Я не виню тебя. Правда иногда непосильна…

— Я и так знаю правду!

У меня ЕСТЬ родители.

Я Ева Гарди, а не Ева Уэйнрайт.

Ева вскочила, распахнула дверь и замерла от слов Кейт:

— А что, если я права?

А что, если?..

Мама. Папа. Настоящие.

И сестра. И я.

Семья.

Счастливая.

Наконец собравшаяся вместе.

Ева замерла на пороге комнаты.

— Кейт, ты просто не понимаешь, что ты делаешь со мной.

— Но ты должна знать, — ласково проговорила Кейт. — Знание — сила. Ты же сама мне говорила.

— Ну и что, если они и настоящие родители мои? Они же не воспитывали меня. Они же не заботились обо мне. Почему я должна о них беспокоиться? И ради этого ехать бог знает куда через всю страну? А что, если они меня снова выбросят? Или упадут на колени и будут просить прощения? Что то, что это — мне от этого ни холодно, ни горячо!

— Медицинская история семьи, — проговорила Кейт.

— Что?

— Алексис умерла из-за болезни, Ева. Болезнь наследственная. Ты ее сестра!

Что за бессмыслица?

Никакая я ей не сестра.

У меня не…

Ее…

Глаза.

Опять.

Следят за ней.

Словно что-то хотят сказать.

С экрана монитора.

Из смерти.

Стоит нажать мышь, и они исчезнут с экрана. Но они уже никогда не исчезнут из ее сознания. Они знают.

Они живут.

Во мне.

Все не имело смысла. Ну и пусть. Есть что-то важнее смысла.

Ева так и стояла, навалюсь всем телом на ручку двери. Совсем обессилев.

Потом медленно закрыла дверь:

— Скоро поедем на лыжную базу. У нас будет целых две недели.

— Я прикрою тебя, — спокойно вставила Кейт. — Твоим родителям вовсе не обязательно знать, куда ты едешь.

— Твой брат может нам помочь?

— Мы скажем, что он отвезет нас на базу. А он высадит тебя на железнодорожном вокзале.

— Я не умею врать. Напишу маме и папе с дороги.

— Как знаешь.

Ева усмехнулась:

— У меня просто ум за разум заходит…

— Ты уверена?

Ева задумалась. Но это было за пределами ее возможностей. За пределами разума.

Это был инстинкт.

— Надеюсь, Колд-Харбор не у черта на рогах, — проговорила она со вздохом.

Кейт заулыбалась.

6

— Следующая Фрррррррипорт!

Голос проводницы пробудил Еву от глубокого сна.

Она сидела, прижавшись щекой к чему-то ворсистому. Шерсть.

Свитер. Чей-то.

— О, — Ева резко отшатнулась.

Пожилая женщина, сидящая рядом, улыбнулась и повела плечом.

— Все в порядке. Я и не собиралась двигаться, — ласково сказала она. — У вас счастливые родители.

— Счастливые?

— Вы говорили о них. Во сне.

— Правда?

Соседка весело засмеялась:

— Я кое-что о вас теперь знаю, Алексис.

Алексис.

Дом Уэйнрайтов из красного кирпича. Большая лужайка перед домом. Фонарный столб с деревянным знаком.

Я играю на лужайке. Рою ямки. Хороню Кена за то, что он обидел Барби. Папа разворачивается на подъездной дорожке. Вид у него сердитый.

Не папа.

Мистер Уэйнрайт.

Еву охватывает дрожь.

Стоп.

Это был сон.

Я не Алексис.

Она попыталась сосредоточиться. Эти сны были странные. Бестолковые.

Какие-то вспышки из младенческого прошлого.

Когда она считала, что она Алексис.

Фантастическая Алексис, а не возможная сестра Алексис.

Она не могла быть ее сестрой. Это абсурд.

Ева оглядела пассажиров, сидящих в купе. Незнакомые люди, которых она впервые видит и с которыми больше никогда не встретится.

То же и с Уэйнрайтами. Кто они мне? Чужие люди.

Незнакомые люди, в жизнь которых она пытается вторгнуться.

Ее начала колотить нервная дрожь. Вся эта затея показалась вдруг смеху подобной.

Без приглашения врываться в чей-то дом. Даже без звонка. Врать.

Правда, она звонила. Но, услышав голос миссис Уэйнрайт, повесила трубку.

Но что было делать?

Они бы мне не поверили.

Или решили бы, что я чокнутая.

Как тут объяснишь?

Все это было глупостью с самого начала. Вся эта затея с поездкой с самого начала была чушью.

Но я должна увидеть собственными глазами. Иначе все это гроша ломаного не стоит.

Поезд поехал. Следующая остановка Колд-Харбор. Она выглянула из окна.

Спокойно. Не дергайся!

За окном проносилась холмистая сельская местность. Там и сям мелькали каменные дома. Вдали можно было видеть, как по снежным склонам скатываются лыжники, а острый дымок каминов проникал даже в окна вагона.

Пейзаж был величественный. Красота неимоверная.

Я здесь могла бы жить, если б…

Стоп.

Не надо думать об этом.

Здесь, должно быть, живут сплошь богачи. Но богатые не бросают детей.

А что, если я была отвратительной? Невыносимой.

Она посмотрела на свой билет. Это был билет туда и обратно. Годен в любое время.

Не уходи с перрона. Дождись первого же обратного поезда.

Не ходи туда. Не напоминай им. Не пытайся узнать, кем бы ты могла быть, но не стала…

Скоро поезд стал сбавлять скорость. Заскрипел громкоговоритель:

— Кооолд-Харбор! — послышался голос проводника.

Появился перрон. Он был ярко освещен праздничными огнями. Снег покрывал черепичные кровли и пряничные решетки. Небольшая толпа одетых в зимнюю одежду встречающих глазела на приближающийся поезд. В руках у всех были подарки.

Не выходи!

Иди!

Ева встала.

Достав рюкзак с верхней полки, она попрощалась с пожилой женщиной и, ничего не видя перед собой, двинулась к проходу.

Подходя к двери, она машинально потерла шею у затылка.

Потому что шея зудела.

Родинка.

7

Четыре семьдесят семь.

Ева остановилась перед домом из белого кирпича.

Зеленые, как еловый лес, ставни. Фонарный столб с покачивающейся на ветру доской с надписью «Уэйнрайт». Вымощенная булыжником дорожка, аккуратно очищенная от снега. Чуть поскрипывающие ступеньки крыльца.

Невероятно!

Все дышит уютом. Вот что такое настоящий дом. Вырасти в таком месте — мечта.

Справа подъездная дорожка с наезженной колеей вела к закрытому гаражу на две машины.

Дома кто-то есть.

Огонь. В левом выступающем на улицу окне. Столовая. Женщина сидит за столом, освещаемая мягким приглушенным светом.

Ева затаила дыхание.

Но это же безумие.

Что ты ей скажешь?

Ева повернулась.

На дорожку въехала машина и затормозила. Из окна на нее с любопытством смотрел мужчина в меховой шапке.

— Чем могу помочь?

— Простите, — пробормотала Ева.

— Вы кого-то ищете?

Лицо дружелюбное. Открытое. Серьезное. Доброе. Знакомое.

Сейчас или никогда.

Рука Евы потянулась к полям мягкой шляпки. Она медленно сняла ее и посмотрела мужчине в глаза.

— Мистер Уэйнрайт? — тихо спросила она.

Он пристально смотрел на нее. Мотор затих.

Мужчина открыл дверцу. Вышел из машины.

Ева сделала шаг назад.

Мистер Уэйнрайт остановился.

— Извините, — проговорил он, смущенно отводя взгляд. — Не сердитесь, что я так уставился… просто вы так похожи…

Ева проглотила ком в горле:

— На Алексис?

Мужчина снова взглянул на нее, и на этот раз в его глазах были испуг и изумление.

— Кто вы?

— Ева Гарди. Так меня зовут.

— Откуда вы знаете Алексис?

— Сама не знаю.

Ева вся дрожала. Она не чувствовала под собой ног и больше не могла вымолвить ни слова.

Мистер Уэйнрайт махнул рукой в сторону двери.

— Проходите, пожалуйста.

Они поднялись на крыльцо, и в этот момент дверь открылась.

— Здравствуй, милый. Как твоя?..

Слова застыли на губах у вышедшей на крыльцо женщины. Она побледнела.

Мистер Уэйнрайт взял женщину за руку:

— Это Ева.

Да.

Я знаю их.

Я их видела.

— Проходите, — растерянно проговорила женщина.

Хозяева сели на диван. Ева устроилась в кресле.

— Я… я не хотела вас беспокоить, — начала Ева. — Честно говоря, я и сама не знаю, зачем я здесь. Я живу в Файетте…

— В Файетте? — переспросил мистер Уэйнрайт. — И вы проделали такой путь в одиночку?

— Сколько вам лет, Ева? — спросила миссис Уэйнрайт.

— Почти семнадцать, — солгала Ева.

Миссис Уэйнрайт и глазом не моргнула.

— Я приехала, — начала свой рассказ Ева, — потому что увидела фотографию девушки, ужасно похожей на меня. — Она произнесла это с грустной улыбкой. — И вот что я хотела бы узнать…

Слова застряли у нее в горле.

По щекам миссис Уэйнрайт текли слезы.

Мистер Уэйнрайт пристально смотрел на нее, ожидая, что она скажет.

Ну, говори же!

— Меня удочерили, — проговорила наконец Ева. — Я ищу своих настоящих родителей.

— О боже!.. — Миссис Уэйнрайт словно вся обмякла.

Мистер Уэйнрайт бросил на нее быстрый взгляд.

Прямо в точку.

Я была права.

— Я… мне кажется… — Ева закрыла глаза и решительно выпалила: — Ведь это вы, правда?

— Мы? — переспросил мистер Уэйнрайт.

— Да нет. Все в порядке, и не будем об этом, — быстро добавила Ева. — То есть не думайте, что я ненавижу вас и все такое. Я вовсе не хочу, чтоб вы взяли меня к себе или дали мне денег, боже упаси. Я… я просто хотела увидеть вас. И расспросить об Алексис. Узнать, как она…

— Ева, — прервал ее мистер Уэйнрайт, — мы не твои родители. И мне не совсем понятно, почему ты так решила.

— Вы не мои родители?

Миссис Уэнрайт покачала головой:

— Алексис была нашей приемной дочерью.

Не может быть!

— Но это сходство — мы ведь похожи как две капли воды…

— Да, невероятно, — кивнул мистер Уэйнрайт.

Он бросил смущенный взгляд на жену.

— Ева, — снова заговорила миссис Уэйнрайт. — Готова биться об заклад, что твои приемные родители имели дело с тем же агентством, что и мы. Оно называется «Лучший шанс»?

— Да… — подтвердила Ева.

— Вероятно, вы с Алексис… — проговорил мистер Уэйнрайт.

Ну конечно!

Сестры. Верно. Только не сестры Уэйнрайт по рождению.

— От одной матери, — сказала Ева. — Вы полагаете, это так? Она отдала нас обеих?

— Это только мое предположение, — уточнил мистер Уэйнрайт.

Ева почувствовала, как к глазам подступают слезы.

И что же дальше?

Умершая сестра. Никаких родителей. Вся поездка впустую.

Миссис Уэйнрайт встала, потом опустилась на колени, обняла Еву.

— Ева, пообедай с нами. Останься на ночь. Ты устала. Мы тебе расскажем все, что ты хотела бы узнать об Алексис. Если хочешь, мы можем просмотреть документы на удочерение и найти номер телефона агентства. Сегодня многие из них могут открывать имеющиеся у них данные.

— А я приготовлю поесть, — присоединился к жене мистер Уэйнрайт. — А вы пока осмотрите наш дом.

Он отправился на кухню, а Ева пошла вслед за миссис Уэйнрайт в нижнее помещение.

В маленькой угловой комнатке, отделанной под офис, миссис Уэйнрайт достала из металлического шкафа папку с пожелтевшими бумагами и стала просматривать их.

— Когда Алексис умерла, я много ее вещей выбросила. Все, что напоминало. Но эти… А, вот оно!

Ева разглядела печатный бланк агентства «Лучший шанс». Миссис Уэйнрайт сняла трубку телефона, стоявшего на столе, и набрала номер, нажав кнопку громкого звука, чтобы Ева могла слышать.

— Алло? — послышался грубый голос.

— Это «Лучший шанс»? — проговорила миссис Уэйнрайт.

— Чего?

— «Лучший шанс»? Агентство по усыновлению приемных детей?

— Я о таком и не слыхивал.

Раздался щелчок и затем гудок.

— Не расстраивайся. — Миссис Уэйнрайт взяла телефонный справочник. — Найдем центральное бюро, там есть список всех филиалов…

Она набрала новый номер. Снова включила громкий звук. Раздались гудки, затем автоответчик попросил подождать.

Наконец раздался нормальный голос.

Миссис Уэйнрайт задала свои вопросы, и ее попросили подождать.

У Евы забилось сердце. Когда наконец снова раздался голос, она чуть не подскочила.

— Алло. Вы сказали «Лучший шанс»?

Миссис Уэйнрайт улыбнулась:

— Нашли?

— Увы, нет. У нас такое агентство не числится.

— Это значит, что оно переехало? — спросила Ева.

— Это значит, — ответил голос, — что такого никогда не было.

8

— Простите, мэм, — ответил другой голос по телефону.

Ева уже привыкла к этому.

— И на том спасибо. — Ева положила трубку и посмотрела на миссис Уэйнрайт: — В Торговой палате Сент-Луиса о них также ничего не знают.

Как и в местной клинике. И в центральном справочном бюро. И в десятке других заведений, куда звонила Ева.

Миссис Уэйнрайт мерила комнатку шагами.

— Но кому нужна была такая глупая шутка?

Краденые дети.

Черный рынок.

Липовые конторы.

Ева слышала подобные истории, но никогда не придавала им значения.

А вот теперь.

— Простите, — Ева произнесла это еле слышно.

— Не будем паниковать, — приободрила ее миссис Уэйнрайт, а сама начала снова рыться в бумагах. — Как звали того доктора, с которым мы имели дело?

— Не помню, — отозвался мистер Уэйнрайт. — Имя какое-то короткое. Он сказал, что будет поддерживать с нами контакт. И какое-то время позванивал. А потом как сквозь землю провалился.

— Вот, взгляни, — протянула ему документ миссис Уэйнрайт. — Нашу подпись я могу прочитать, а его — нет.

Ева взглянула на неразборчивое имя рядом с Уэйнрайтами. Доктор Некто.

— И его имя нигде не впечатано, — проговорил мистер Уэйнрайт. — Господи, что мы за остолопы! Разве можно было быть такими невнимательными?

Миссис Уэйнрайт взяла его за локоть:

— Но нам так хотелось ребенка. Мы просто поставили свои подписи, где нам указали.

Оба выглядели смущенными и растерянными.

Ева поднялась:

— Наверное, мне лучше пойти. Я столько беспокойств вам причинила.

— Не уходи, Ева, — попросил мистер Уэйнрайт. — Ты проделала такой путь. Позволь хотя бы покормить и приютить тебя.

— Ты же совсем вымоталась после такой поездки, — подхватила миссис Уэйнрайт. — Там наверху в ванной душ и чистые полотенца.

Это была хорошая мысль.

Ева взяла наверх свой рюкзак. Чтобы попасть в ванную, ей пришлось пройти через спальню, сплошь увешанную постерами. Чего на них только не было! Спортсмены, рок-группы, кинозвезды — все на свете, только четырехлетней давности.

Комната Алексис. Такой она была, когда ее не стало. Видно было, что в ней подметали и стирали пыль.

Три окна. Подоконники до подбородка.

Пурпурно-черно-синие обои с абстрактным рисунком.

Люстра из нержавейки.

Я знаю эту комнату.

Нет. Это невозможно.

Ева быстро вышла из комнаты в полутемный коридор. Рука ее машинально потянулась к выключателю слева и включила свет.

Она остановилась как вкопанная.

Откуда я знаю, где выключатель?

Она с закрытыми глазами толкнула дверь в ванную.

Она по форме напоминает букву «Г». Душ устроен в закутке за поворотом. От двери его не видно.

Она открыла глаза и стала рассматривать вытянутое помещение с кафельными стенами. В конце слева виднелась шторка душа, не видного из-за угла.

Странно. Все так.

Она глубоко вздохнула и, раздеваясь, постаралась отогнать навязчивые мысли.

Однако чувство беспокойства не оставляло ее. Особенно когда за обедом она слушала Уэйнрайтов:

— У Алексис был такой же аппетит, как у тебя… Она тоже терпеть не могла брокколи… Она всегда сидела здесь…

— Чудно, — наконец призналась Ева. — У меня такое чувство, будто я знаю все это об Алексис. Словно между нами связь.

— Однояйцевые близнецы, разлученные после родов, часто так чувствуют, — заметил мистер Уэйнрайт.

— Но они погодки, — напомнила ему миссис Уэйнрайт. — К счастью. Не дай бог тебе быть такой же, как Алексис. А то и у тебя было бы… было бы то же.

— А что с ней случилось? — спросила Ева. — В конце?

Лица супругов окаменели.

Кажется, все ясно.

— Расстройство желудка, — проговорила миссис Уэйнрайт. — Хроническое. Сопровождаемое головной болью, слабостью…

— Под конец приходилось кормить ее жидкой кашкой, соками… совсем как мою бабушку перед смертью. — Все это миссис Уэйнрайт произнесла с печальной улыбкой. — Но бабушке-то было девяносто лет.

— Какие-нибудь симптомы раньше были? — продолжала расспрашивать Ева.

Миссис Уэйнрайт взяла ее руку:

— Ты обеспокоена, да? Не бойся. Доктора говорили, что это редкостный случай.

— У Алексис была родинка. Родинка как родинка. Доброкачественная, — продолжил мистер Уэйнрайт. — И вдруг она начала болеть. А потом стала разрастаться. Прямо как на дрожжах. И с этого момента ее плоть стала сдавать.

— Да, все произошло так быстро, — поддакнула миссис Уэйнрайт.

У Евы вдруг пропал аппетит. Она похолодела.

Она медленно завернула воротник свитера.

Молчание было красноречивее всяких слов.

Она моя сестра.

И я умерла.

Ева беспокойно вертелась с боку на бок в чужой кровати.

Мистер и миссис Уэйнрайты всячески пытались успокоить ее. Они стали говорить, что родинка здесь, скорее всего, ни при чем. Что не она причина болезни.

Может, и так.

Но почему она болит?

Ева потерла ее.

Потому что ты ее все время трогаешь. Вот почему. Спи.

Невозможно.

Ева села на кровати. На пол ложились вертикальные отблески света от уличного фонаря, пробивающегося сквозь вертикальные жалюзи. Прямо как в камере.

Тупик.

Что теперь? Что будет завтра?

Вернуться на лыжную базу. К прежней жизни. Которая никогда не будет прежней.

Жизнь в вечном страхе. В непрестанном ужасе от малейшей боли. От любого недомогания.

Не потому ли ее родители отдали ее чужим людям? Бери, боже, что нам негоже.

Но откуда им было знать? И откуда взялось это призрачное агентство?

Это было так несправедливо.

Ева встала и зашагала по комнате.

Рюкзак, исполосованный световыми штрихами, смотрел на нее.

Она взяла его и вытащила оттуда бумаги, которыми снабдила ее Кейт.

Ева видела их и раньше. Компьютерные распечатки. Записи от руки. Странички из Интернета. Списки.

На одном документе ей попалось имя Алексис. Оно венчало список, озаглавленный: «Скончавшиеся на сегодня».

Очаровательно, Кейт!

Она пробежала глазами список и остановилась на одном имени.

Брианн Дейвис из Рейсин-Джанкшн.

Брианн.

Печальная, тонкая Брианн.

Одно из имен. Одна из личин, которые я надевала. Как Алексис.

— О боже! — прошептала Ева.

Брианн, судя по списку, умерла три года назад. Через год после Алексис. Ей было четырнадцать.

Ева стала лихорадочно просматривать список в поисках имен.

— Селестайн Померанц.

Непроницаемая Селестайн. Она замыкалась в себе, когда дела принимали скверный оборот.

Умерла два года назад. Тоже четырнадцати лет.

Они тут. Трое из них.

Евины подруги. Давно потерянные подруги.

Все мертвы.

Алексис, Брианн, Селестайн.

По спине у Евы пробежал холодок.

«A». «B». «C».

Четыре года тому назад. Три. Два.

«D».

Даниель.

А что с Даниель?

Если все так, то она должна была умереть в прошлом году.

Ева вновь и вновь перечитывала список.

Даниели нет.

Она жива!

А может, нет.

Она попыталась вызвать в себе ее образ. Как делала это, когда была маленькой. Она пыталась представить ее себе такой, какой она была бы сейчас, в пятнадцать лет.

Но образ не появлялся.

Неужели я утратила способность?

Или Даниель мертва?

Может, так оно и есть, только Кейт и Ева не нашли ее нигде в списках.

«Е».

Ева пыталась не думать об этом.

«Е» следующая.

«Е» — это Ева.

Пять девочек, и все погодки. Пять маленьких смертей, все поочередно.

Абсурд. Это не укладывается в голове.

Но имена.

Алексис ведь реальна. И ты была с ней связана всю жизнь. А как насчет других?

Таня?

«Т». Не подходит.

Как и множество других имен.

Все очень просто. У других то же, что и у тебя. Не только ты и…

Хватит!

Твои сестры.

НЕТ!

Твои четырнадцатилетние сестры. Четырнадцати…

Она попыталась вспомнить, какой сегодня день. Яростно роясь в рюкзаке, она, наконец, нашла календарь.

Когда она открыла его, в комнату ворвался поток солнечного света.

9

— Должен признаться, мне это имя ничего не говорит, и я не знаю, куда ехать, — признался таксист. — Рейсин-Джанкшн довольно большой городишко.

— Брианн было четырнадцать, — пояснила Ева. — И она, как я полагаю, похожа на меня.

— Могу высадить вас у средней школы. Там, по крайней мере, могут что-то сказать.

— Разве сейчас не каникулы?

— Со следующей недели.

Хоть тут повезло!

Ева сняла куртку и устроилась поудобнее. За окном такси проносились серые промышленные здания. Строительные площадки со штабелями кирпича, залитые жарким южным солнцем. Детишки носились на велосипедах по ровненьким, как почтовые марки, лужайкам перед жмущимися друг к другу домиками. Как все не похоже на Колд-Харбор!

Нелегким оказалось утреннее прощание с четой Уэйнрайтов. Она видела это сквозь их стоическую и даже бодрую маску. Она понимала, что они не хотели бы вообще отпускать ее.

Ева сначала отказывалась взять у них деньги. Но они очень настаивали. Предложенной суммы с лихвой хватало на авиабилет и неделю в отеле. «Найди свои корни, — говорили они. — Может, приемные родители Брианн не были такими простаками и знают больше нас».

Перед тем как уехать, Ева обзвонила всех Дейвисов в Рейсин-Джанкшн. Но безрезультатно. Оставалось, правда, еще несколько номеров, не напечатанных в справочнике. Словом, она забронировала комнату в гостинице и заказала билет на самолет местной авиалинии, летящий на юг.

Такси долго кружило по маленьким улочкам и наконец подъехало к кирпичному школьному зданию, возвышающемуся напротив футбольного поля.

— Кажется, мы в самое время, — бросил таксист.

Из дверей вывалились гурьбой мальчишки и девчонки с ранцами за плечами и со счастливыми лицами. Конец занятий.

Ева расплатилась и вышла из машины.

Такси уехало, а она направилась к школьному зданию, стараясь повнимательнее рассмотреть школьников.

Но никто не обращал на нее внимания.

Никто.

В ее сторону направлялись мальчик с девочкой. Они шли, держась за руки, поглощенные разговором.

— Простите, — обратилась к ним Ева. — Вы знаете… знали… Брианн Дейвис?

Пожатие плеч. Покачивание головой. Нет.

Ева вошла на школьный двор и обратилась к другой парочке.

— Никогда не слышали.

Девочка с дружелюбной физиономией ответила:

— В нашей школе нет такой.

Ева прислонилась к ограде, сняла рюкзак и вытащила папку с документами.

Неужели ошибка? Опечатка?

Здорово! Я где-то в самом центре Соединенных Штатов спрашиваю о несуществующем человеке. Это все равно что искать иголку в стоге сена.

— Вы не туда пришли, — раздался чей-то голос. Девочка. По ту сторону ограды.

— Почему ты так решила? — спросила Ева. Девочка смотрела на нее в упор, не кивая и не качая головой.

— Надо в старшую среднюю школу. Это по Портерфилд-авеню, а потом налево на Бруксайд.

Точно!

Как это она не сообразила? Если Брианн была бы жива, ей стукнуло бы уже семнадцать.

Ева поблагодарила девочку и чуть не бегом двинулась в указанном направлении.

Она вышла к задней стороне школьного здания. Сквозь окна видны были пустые классы. Она прибавила шагу и быстро обогнула здание, задыхаясь под тяжестью рюкзака и куртки. Выскочив из-за угла, она тут же перехватила удивленный взгляд.

Есть!

Контакт!

Она остановилась как вкопанная.

— Это ж надо! — На нее в упор смотрел парнишка с прядями прямых волос, грубоватый на вид, явный задира.

— Простите, — обратилась к нему Ева. — Что с вами?

У парнишки вытянулась физиономия:

— Что за?..

— Я не та, за кого вы меня принимаете, — выпалила с места в карьер Ева. — Хотя и похожа на нее. Мне так говорили… вы ее знали?

Парнишка начал пятиться.

— Э…э… не уходи, — пробормотал он. — Стой здесь!

Она слышала шарканье его кроссовок по асфальту.

Через минуту раздался топот ног.

Кто-то мчался в ее сторону. Рыжий-прерыжий. Конопатый. Повыше того.

Джерри.

Тимми.

Или как там его?

Он выплыл откуда-то из дальних уголков ее памяти. Он так же бежал к ней, как сейчас.

Только более юный. Совсем мальчишка.

А она была…

Брианн.

— О боже, — вырвалось у нее.

ОТКУДА ВСЕ ЭТО?

Подбежавший измерил ее недоверчивым взглядом:

— Ты кто?

— Ева Гарди. А ты кто?

— Терри Брадфилд.

Да-да. Точно Терри.

— Ты так похож… Ты когда-нибудь жил в Файетте?

Терри покачал головой.

— Я оттуда, — пояснила Ева. — Но я… мне надо найти кое-кого. Девушку по имени Брианн…

Не успела она договорить, как Терри схватил ее за руку и силой потащил за собой. Они бежали куда-то через поле, мимо пруда.

— Куда мы бежим? — взмолилась, наконец, Ева.

Терри не удостоил ее ответом. Но когда он отпустил ее руку, она продолжала бежать за ним.

Доверься ему.

Ева знала это. Это знание исходило откуда-то из глубины ее души.

Улица вскоре превратилась в грязную дорогу, петляющую по рощице. Они остановились на большой поляне.

Ева еле дышала. Поляна представляла собой что-то вроде поселка из домиков на колесах.

Терри повел ее по некоему подобию улочки и подвел к хорошенькому домику с палисадником, в котором было полно цветов.

— Она на работе, — проговорил Терри, открывая входную дверь.

— Кто? — спросила Ева.

— Миссис Дейвис. Так что не беспокойся. Она тебя не увидит. — Он переступил порог домика и махнул ей рукой, чтоб она следовала за ним. — Устраивайся поудобней. Я сейчас.

Поудобней?

Ева стояла в крошечной комнатенке. На противоположной стене в позолоченной рамке висела довольно крупная, размером с постер, фотография.

Брианн.

Волосы у нее были длиннее, чем у Евы, и более прямые. Выражение лица серьезное, почти мрачное.

Но лицо! Это же ее лицо!

Она в полном потрясении опустилась в кресло.

Больше она уже не сомневалась.

Сестры.

Она, Алексис и Брианн — они вполне могли сойти за тройняшек.

Вскоре в комнату вернулся Терри, волоча большую картонную коробку. Опустив ее на ковер, он стал доставать оттуда бумаги и тетради.

— Это все вещи Брианн, — пояснил он. — Мы были с ней как брат и сестра. Мы знали друг дружку почитай с самого рождения…

Груда вещей на полу росла. Моментальные фотографии. Программки танцевальных вечеров. Экзаменационные и контрольные листы, почти сплошь отмеченные пятерками и пятерками с плюсом.

Наконец Терри вытащил что-то вроде блокнота. Все странички были заполнены и загнуты. Он стал расправлять их и внимательно просматривать.

— Что это? — спросила Ева.

— Здесь темы научных докладов, которые ей не суждено было закончить, — ответил Терри. — Брианн была одержима генетикой.

— Понятно, — кивнула Ева.

Терри вопросительно посмотрел на нее.

— У нее же были приемные родители, так ведь? — спросила Ева.

— Да.

— И она изучала генетику, чтобы понять, кто мог быть ее родителями?

— Ну, не совсем так, — замялся Терри.

Ева кивнула:

— Что-то связанное с заболеванием? Что она об этом знала? Она считала, что должна заболеть?

— Да, но тут было и еще кое-что. — Терри развернул блокнот и протянул ей.

Ева взяла его и прочитала заголовок:

— Она считала, что людей клонировали? — спросила Ева. — Но ведь этого еще не делали.

— А откуда ты знаешь? — спросил ее Терри.

— А разве не так?

— Брианн была убеждена, что это делалось. Я никогда ей не верил. Я даже подтрунивал над ней, когда она уверяла меня, что не может отделаться от ощущения, что она сама — клон. Надо было, Ева, отнестись к этому серьезнее. Потому что ты… и она…

— Ты это серьезно?..

Терри кивнул:

— И ты опоздала на пару лет.

10

Ева выронила карандаш и уставилась в окно.

Я Брианн.

Я Алексис.

А они Ева.

Не сестры.

Ближе.

Ближе однояйцевых близнецов.

Совсем идентичные человеческие особи.

Но как?

Животных уже клонировали. Растения. Но не людей. Это запрещено законом.

Это невозможно!

Так уж и невозможно?

Кто-то же мог или вынужден был такое сделать.

Об этом доклад Брианн. Технология существует. Все дело только во времени. Может, это уже осуществлялось.

Она знала.

Она говорила об этом Терри.

Он ей сначала не верил. Но я доказательство тому.

Что все это значит?

КТО Я?

Никто. Нереальная личность.

Идея. Воплощенная в жизнь теория. Нечто, выращенное в пробирке.

Сердце у Евы забилось.

Все сильнее. Слишком сильно.

Грудь словно опалило огнем.

Каждая клеточка в ней вопила. Боль была невыносимой.

Не может быть!

Болезнь унесла Таню. Она унесла десятки из этого списка. Незнакомцев, юношей и девушек — приблизительно ее возраста.

Не только незнакомцев. Она убила и девочку по имени Алексис, которая генетически идентична Брианн. И Селестайн. И Даниель.

И меня.

НЕТ!

Я НЕ УМИРАЮ.

Кисти рук Евы пронзила острая боль. Она взглянула на них.

В правой руке было зажато скомканное письмо родителям.

Спать!

Мне надо поспать. Вот и все.

Глаза у нее слипались. Прежде чем ее голова коснулась подушки, она уже погрузилась в глубокий сон.

Она проснулась, когда поезд подходил к Норт-Шамплейн.

Солнце только всходило над привокзальной площадью. Здесь было холоднее. Это был промышленный район. На горизонте, далеко на севере, вырисовывались контуры Сент-Луиса, с трудом просматриваемые за массивом производственных кирпичных цехов.

Она с трудом держалась на ногах. Колени дрожали. Локоть ныл.

Прямо как старуха.

Хватит!

Гулкое эхо ее шагов усиливали кафельные стены пустого зала ожидания. Войдя в телефонную будку, Ева позвонила в справочное бюро и спросила адрес Померанцев.

Никаких данных. Ни в Норт-Шамплейн, ни в соседних округах.

Ева повесила трубку.

Слишком быстро.

Слишком быстро все происходит.

Она не успела подготовиться.

В Рейсин-Джанкшн они с Терри бросились на вокзал. Она села в первый же поезд на север. А следовало бы немного подождать. Сперва надо было кое-что разузнать. Правда, Терри обещал сам навести справки, пока она в пути…

Ах да, Терри. Чуть не забыла.

Она набрала его номер.

— Да, — послышался сонный голос.

— Прости, что разбудила. Но дело спешное…

— Ева? Ты где?

— В Норт-Шамплейн. Здесь утро, Терри. Я ехала всю ночь.

— Ах да. Рад, что ты позвонила, потому что…

— Слушай, я не могу найти ни телефон, ни адрес Селестайн Померанц. Их нет в справочнике.

— Их действительно нет, Ева, — отозвался Терри. — Как только ты уехала, я позвонил в Норт-Шамплейн. Когда в справочном мне ничего не нашли, я попросил соединить меня с полицией. Там знали Померанцев.

— Знали?

— Родители Селестайн переехали после смерти дочери в Швейцарию.

Ева стала медленно оседать в телефонной будке.

Опять неудача. Целую ночь трястись в вагоне, мучиться от кошмаров с пробирками, безумными учеными, штампованными Евами, умирающими, словно лебеди в жутком балете, — и все ради чего? Чтобы вернуться на круги своя, остаться ни с чем — только с умершими девушками. И ни малейшего намека на ответ.

— Что же теперь? — тупо проговорила Ева.

— В Швейцарии в это время года классно, — вяло пошутил Терри.

— Моей подруге Кейт это понравилось бы. «Добрый день, мистер и миссис Гарди, Ева сейчас под душем и не может подойти к телефону». Пока я тем временем обогнула половину земного шара и приземлилась в стране, где все обожают шоколад «Нестле».

— Нельзя сдаваться, Ева. Узнай все что можно о Селестайн. Найди людей, которые знали ее. Как ты узнала о Брианн. Ладно?

— Ты думаешь, это так просто? Ты думаешь, мне так приятно находиться одной-одинешенькой в неизвестной глуши? — Ева на миг замолчала, поймав себя на том, что кричит. Это нехорошо. Надо говорить потише. — Прости, Терри. Я просто устала. Спасибо. Правда. За все.

— Я всегда к твоим услугам. Ну, удачи тебе. И в случае чего звони.

Ева повесила трубку. Она чувствовала себя совсем разбитой.

У Брианн было хорошее чутье на людей.

Поток пассажиров устремился к поездам. Ноги совсем не держали Еву. Она присела на скамейку, чувствуя себя выжатой как лимон.

Шея сзади так и горела. Она дотронулась до родинки и помассировала ее, но от этого стало только хуже.

Не трогай. И ради бога, без поспешных выводов. Конечно, все болит и ноет. Но ты же десять часов просидела на лавке в вагоне, скрючившись в три погибели.

У нее заурчало в животе. Вот еще одна проблема.

Надо перекусить, и все станет на место.

Ева заковыляла к выходу с вокзала. Она вышла на оживленную широкую улицу, тянущуюся между двумя рядами пакгаузов вверх на невысокий холм. На вершине горела неоновая надпись, приглашающая поесть.

Ева двинулась в ту сторону. Наверху и впрямь была старая закусочная. Выложенные плиткой полы. Пластиковые столики вдоль широкой стеклянной стены. Группки стариков во фланелевых рубашках за столиками неторопливо доедали свои яичницы с таким видом, будто завтракают здесь годами и уже перестали замечать друг друга.

— Присаживайся, — пригласила официантка.

Ева села за маленький столик у окна и огляделась по сторонам. По другую сторону холма тянулась центральная Мейн-стрит. Она разглядела почту, ратушу, библиотеку, магазинчики.

Все близкое и почему-то до боли знакомое.

Еще бы. Типичная американская глубинка. Такие каждый день видишь по телику.

Она глянула в меню. Оно было запаяно в плотный желтоватый пластик. Поля украшали граффити.

Ребятишки.

Должно быть, они здесь постоянно ошиваются. Может, и Селестайн хаживала сюда.

— Выбрала? — У стола выросла официантка с карандашом и блокнотом и нетерпеливо смотрела на Еву.

― Яичницу-болтунью, — начала Ева. — Жареную картошку и апельсиновый сок… — Спроси. — Гм, и скажите, будьте добры, вы не знали Селестайн Померанц?

— Это актриса или кто? — спросила официантка, не глядя на нее.

— Девочка. Подросток. Она здесь жила.

— Милочка, я всех их как облупленных знаю. Только не спрашивай меня, как их зовут и на кого похожи. Сейчас принесу яичницу.

Бесполезно.

Кладя на стол меню, Ева обратила внимание на разрисованные фломастерами поля: «Дж & Рт, ешь жареный сыр & умри! Хай, Бет! Правила младших классов!»

Она улыбнулась. Чем не ежегодник младших классов Файеттской средней школы?

Вдруг ей до боли захотелось домой. Она готова была разреветься: так ей не хватало Файетта. Даже школы. Во всяком случае, ежегодных школьных вечеров. В этом году ежегодник должен быть классный.

Если суждено увидеть его.

Ева стала смотреть на улицу. На машины, ищущие места для парковки. На любителей ранних прогулок с собаками. На женщину в плиссированной юбке, открывающей похожую на склеп библиотеку.

Библиотека!

Ежегодник!

Ева вскочила из-за стола. Резкая боль пронзила спину.

— Эй! А как же яичница? — закричала вдогонку официантка.

— Сама ешь! — на бегу огрызнулась Ева.

Вытащив мелочь, она бросила ее на столик и выскочила на улицу.

Библиотекарша с удивлением подняла на Еву глаза из-за своего стола, когда та переступила порог библиотечного зала.

— Глазам своим не верю! Старшеклассница здесь спозаранку в каникулы!

Ева улыбнулась:

— Старшеклассница младшей школы. У вас есть школьные ежегодники?

Женщина показала на отдел. Ева сама нашла нужную полку — длинный ряд ежегодников за десятилетия. Она нашла один двухлетней давности и начала просматривать фотографии выпускников. «П»…

Палладино… Петерсон… Пински…

Селестайн Померанц.

Есть!

К моменту составления выпускного сборника Селестайн была еще жива.

Кожа у нее была матово-белой, волосы иссиня-черные, пострижены коротко. Много сережек и даже одна крошечная в виде гвоздики в левой ноздре. Руки крест-накрест на груди, длинные черные ногти.

«Готический» стиль. Это все объясняет.

Ее воображаемая Селестайн была совсем другой. У нее была индивидуальность. Она родителей не ставила ни в грош, когда ей еще и шести не было.

Под большой выпускной фотографией Селестайн было еще несколько маленьких. Селестайн танцует в клубе. Селестайн у дерева. Улыбающаяся. Селестайн в обнимку с другой девочкой.

Под последней фотографией напечатано:

ЛПН — лучшие подруги навеки.

Здорово.

Кто же эта ХП?

Ева внимательно рассмотрела подругу Селестайн.

Да, я ее знаю.

Полли… нет, Х. Холли.

Она вернулась к началу фамилий на «П» и просматривала фото за фото, пока не нашла знакомое лицо.

Холли Петроу.

Ева почувствовала легкую дрожь.

Оторвавшись на секунду от альбома, она заметила, что библиотекарша внимательно наблюдает за ней. Взгляд ее был очень сосредоточенный.

— У вас есть телефон? — спросила Ева.

— У выхода, — ответила библиотекарша.

Ева хотела побежать, но ноги еле двигались.

Не спеши!

Местная телефонная книга. Петроу только одни. Во всяком случае, из зарегистрированных.

Еву охватила дрожь, когда она набрала нужный номер.

— Алло? — раздался девичий голос.

— Можно попросить Холли? — проговорила Ева.

Молчание.

Затем тот же спокойный голос:

— Я Холли. Кто это?

— Ты меня не знаешь, но…

— Я ушам своим не верю, но я знаю тебя.

— Знаешь?

— Ты… — Холли заговорила шепотом: — Клон, так ведь?

— Но откуда ты?..

— Но это же голос Селестайн — чей же еще? Ты где?

— В библиотеке. Но…

— Сейчас буду.

В трубке щелкнуло.

Ева некоторое время задумчиво смотрела на трубку, потом повесила ее.

Она знает. Все.

Это невероятно!

В полуобморочном состоянии она вернулась в читальный зал.

— Что с вами? — спросила библиотекарша.

— Да нет, ничего, — промямлила Ева.

Клон сейчас встретится с абсолютно незнакомой девочкой, которая явно знает меня. В довершение всех бед, тело у меня рассыпается на куски, сердце отключается, и я так долго не протяну. Но в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо…

Ева чуть не выронила ежегодник, когда в читальный зал ворвалась крупная улыбающаяся девушка.

Бледное лицо, одета во все черное. Готика. Как и Селестайн.

— Надо же, — заговорила она на ходу. — Ты такая… обычная. Но это клево. Я так рада, что ты приехала. Где же ты была?

— Была. Хм… Дома. Холли, я не совсем понимаю, как ты могла…

— Ты разыскала доктора Блэка?

— Я… я хотела сказать… Ты когда-нибудь?..

Ева не договорила.

«Имя какое-то короткое».

Так ведь сказала миссис Уэйнрайт. О том враче из «Лучшего шанса».

— Кто это доктор Блэк?

Улыбка исчезла с лица Холли.

— Но ведь ты сама говорила мне о нем. Разве ты забыла? По телефону. Это тот тип, что клонировал. Ты с Селестайн пыталась найти его, но в медицинском справочнике оказался миллион докторов по имени Блэк…

— Но, Холли, я никогда не звонила тебе. Я узнала о твоем существовании только что.

— Подожди, как тебя зовут?

— Ева!

— Так ты не та девушка?..

— Да нет! За кого ты меня приняла?

И без того черная косметика на лице Холли почернела еще сильнее, а лицо стало белее мела.

— Ее звали Даниель.

11

Какой город, простите? — проквакал механический голос.

Ева растирала лоб. Голова раскалывалась. Она бросила взгляд на Холли, сидящую за своим письменным столом.

— Э… Хаддлстоун?..

Холли подняла голову от стола.

— Хаддлстон, — поправила она. — Хаддлстон-Фолз.

Ева повторила в трубку. Негромко.

Когда особенно не качаешь головой, она не так болит.

— Имя, пожалуйста, — послышался голос.

— Форбес.

Даниель Форбес из Хаддлстон-Фолз. Это все, что удалось найти Холли. Имя и город были написаны на одной из Селестайниных тетрадок по английскому языку.

Холли всячески пыталась восстановить в памяти телефонный разговор. Даниель чуть не плакала. Она ничего не знала о клонировании и болезни. И решила во что бы то ни стало не заболеть болезнью, которая унесла жизнь Селестайн.

Холли не знала, что было дальше с Даниель. Она просто перестала звонить. И не давала своего телефона.

Но она продвинулась дальше меня. Она узнала о докторе Блэке.

А может, и о чем-то еще. Может, даже встретилась с ним и узнала, как победить болезнь.

Может, она еще жива.

Даниель — это все, что у Евы осталось.

— Номер… 555-9126, — снова прозвучал магнитофонный голос.

Ева записала и тут же набрала.

На том конце послышался щелчок. Соединение.

— Вы звоните в дом Форбесов. В данный момент никто не может подойти.

Голос было еле слышно. Плохая связь. Сплошные помехи.

И тем не менее голос был знакомый.

Похож на мой.

— Что? Что случилось? — впилась в нее глазами Холли. — Почему ты так смотришь, Ева?

— …После звукового сигнала оставьте ваше сообщение.

— Я думаю… это был голос… — Ева запнулась, рука с трубкой застыла в воздухе.

Она жива!

В трубке раздался сигнал. Когда он прекратился, Ева проговорила:

— Алло. Это Ева. Я… такая же, как Селестайн. Только на год моложе… Даниель, а не Селестайн… Я на два года моложе нее или тебя, но мне надо найти доктора Блэка. Мне кажется, у меня началось то же, что у тебя. Я еду на первом же поезде из Норт-Шамплейн в Хаддлстон-Фолз. Я позвоню с вокзала, ладно? Мне жаль, что все так вышло. Но у меня совсем нет времени. До скорого.

Она положила трубку и простонала:

— Она не поймет ни слова.

Холли уже надевала пальто.

— Я все поняла. Ты была бесподобна. А теперь побежали.

Шесть часов.

Поезд качало, и от этого у Евы все тело ныло, и каждый сустав словно выкручивали на дыбе.

Перестук колес звучал как похоронный звон: «Смерть-смерть, смерть-смерть. Смерть-смерть».

О том, чтобы хоть немного поспать, не могло быть и речи. Непрекращающаяся боль не позволяла расслабиться ни на секунду.

Не говоря уж о нарастающем беспокойстве.

Но скоро все пройдет. Даниель выжила. Она знает, как справиться с этой напастью.

Ева решила переписать начатое письмо. Не торопясь, понемногу, сколько могут позволить ноющие суставы пальцев. Она рассказала своим родителем все как есть. Где она побывала, куда направляется. Когда они получат это письмо, она будет уже на пути домой.

Так она надеялась.

«Люблю вас, Ева», — приписала она, затем осторожно вложила листок в конверт и заклеила его.

Когда поезд подошел к платформе Хаддлстон-Фолз, Ева прижалась носом к стеклу. Тьма съела ландшафт, оставив замысловатый световой узор. Вокзал, словно маяк, светился в центре городка. Несколько полусонных пассажиров маячило на платформе в ожидании прибывающего поезда.

И ни одного клона.

Ева осторожно спускалась по ступенькам, хватаясь за поручни. Лодыжки будто закованы в кандалы. Она смотрела вниз, разглядывая прибывших с ее поездом. Все уже расходились по ожидающим их машинам. Она опустила свое письмо в почтовый ящик около автомата, продающего газеты.

И тут увидела ее.

Девушку в толстой парке с натянутым на голову капюшоном. Она появилась в вокзальных дверях на другом конце перрона и смотрела не в ту сторону. Лица ее из-за капюшона Ева рассмотреть не могла, но ростом она была с нее.

— Даниель! — крикнула она.

Девушка круто повернулась:

— Ева?

Ева бросилась к ней и тут же закусила губу от боли.

— Я так рада видеть тебя! Я видела Холли. Она рассказала мне о…

Она остановилась.

Голубые глаза. Льняные волосы.

— Ах, простите… — пробормотала Ева. — Я вас приняла…

— Невероятно! — воскликнула девушка, глядя во все глаза на Еву. — Словно я смотрю и вижу ее.

Ева кивнула:

— Так вы… вы сестра Даниель?

— Старшая сестра. Мартина.

Ева присела на скамейку. Она тяжело дышала.

— В таком случае, думаю… вам известно, что произошло… с клонами и… и про доктора Блэка?

— Да, но мы понятия не имели, что он сделал еще одного… после Даниель. — Улыбаясь, Мартина присела рядом с Евой. — Похоже, у него остались лишние гены.

— Ты даже представить себе не можешь, как все это ужасно… Ах, что я говорю, конечно, можешь, ты же знаешь, что пришлось пережить Даниель, но… у меня прямо камень с души, ах, Мартина… голова у меня раскалывается, затылок просто доканывает меня…

— Сейчас поедем к нам. Машина на стоянке.

Мартина помогла Еве подняться. Взяв под руку, она повела ее по перрону.

— Не могу дождаться, когда увижу Даниель, — заговорила Ева. — Прямо представить не могу, что увижу живую копию самой себя.

Мартина круто обернулась. Улыбки на ее лице как не бывало:

— Ты думала… — Голос ее пресекся.

— Это не так? — еле слышно проговорила Ева.

Мартина покачала головой:

— Уже около года.

И вдруг Ева поняла, чей голос слышала она по автоответчику.

Мартины, а не Даниель.

12

― Только тише, — прошептала Мартина.

Они на цыпочках пробирались по первому этажу дома Форбесов. Из комнаты около лестницы доносились звуки телевизора.

— Это я! — бодрым голосом крикнула Мартина.

Из гостиной донеслись два ответных приветствия.

Мартина энергично замахала Еве, чтоб та поднималась наверх.

Преодолеть первую ступень было не легче, чем перелезть через высокий забор. Мышцы ног словно разрывало нестерпимой болью. Колени тряслись. Бедра будто поджаривали на сковородке.

— Давай живее! — прошептала Мартина.

— Помоги мне! — тоже шепотом взмолилась Ева.

Мартина взяла ее под руку. Ева оперлась на нее и с мучительной болью стала подниматься.

— С Даниель было то же, — сказала Мартина. — Это какая-то болезнь клонов, так, что ли?

— Это же происходит и с другими подростками по всей стране. И не только с клонами.

Ева страдальчески поморщилась. Она даже не сказала бы наверное, от чего больше — от физической или нравственной боли.

Она умерла. У нее были те же симптомы. Она так и не нашла доктора Блэка.

Это была моя последняя надежда.

Но Мартина настаивала, чтобы они ехали к ним, чтобы посмотреть вещи Даниель, чтобы попытаться продолжить поиски.

У Мартины теплилась надежда, что уже не так плохо.

Ей надо надеяться за двоих.

Когда Ева добралась до верхней площадки, силы оставили ее.

— Я… мне надо прилечь, — через силу проговорила она.

Впереди была открыта дверь. Должно быть, в комнату Мартины. Идеально чистенькую, уютную.

Но Мартина открыла дверь слева и включила свет.

В комнате не было мебели и стоял застоявшийся запах запущенного помещения. Деревянный пол был покрыт толстым слоем пыли.

— Это комната Даниель, — прошептала Мартина, и эхо отразилось от голых стен. Она закрыла за собой дверь и направилась к стенному шкафу. — Родители решили отделаться от всего, что напоминает им о Даниель. Они до сих пор не свыклись с мыслью о том, что она умерла. Вот почему им нельзя видеть тебя. Но кое-какие вещи они хранят здесь. Так, кое-какие мелочи, которые никак не решатся выбросить. Они убьют меня, если узнают, что я копалась в них.

— А они знают о клонах?

Мартина распахнула дверцу встроенного стенного шкафа и начала что-то искать среди груды наваленных гам картонных коробок.

— Даниель вышла на Селестайн незадолго до своего конца. Она все рассказала маме и папе, и те были потрясены.

— А как насчет Брианн и Алексис?

— Насчет кого?

— Это другие клоны. Даниель о них знала?

Мартина нашла наконец, что искала, и вытащила из шкафа коробку.

— Нет, — ответила она, положив ее на пол. — Но она подозревала, что есть и другие. Вот смотри… я это искала.

Она выложила старую велосипедную цепь. Под ней была небольшая тетрадка со спиралью. Мартина начала быстро ее просматривать.

— Эта тетрадка была при ней в автобусе, когда она умерла.

— Она умерла в автобусе?

Мартина кивнула.

— Она ехала искать доктора Блэка. Она к этому времени была совсем плоха. Мама с папой ни за что не отпустили бы ее, вот она и уехала тайком.

Она протянула Еве тетрадку. Ева взяла и стала читать.

— Ей это так и не удалось сделать, да? — спросила Ева.

Мартина покачала головой:

— Мама с папой до сих пор не могут простить себе. Они и сердятся. И страдают. Оттого что их не было рядом с ней. И они ничем не могли помочь.

Она умерла, и никого из нас не было рядом. И такой мучительной смертью.

Еву пронзила острая боль.

Она мучилась точно так же. Словно тело разрывают на куски.

— Ты должна найти его, — сказала Мартина. — Но у тебя не так уж много времени.

Она вдруг застыла, услышав шаги на лестнице.

Шаги приближались.

— Мартина? — послышался мужской голос. — Ты что это там делаешь?

13

― Быстро в шкаф! — подтолкнула Еву Мартина.

Ева с глухим стуком опустилась на пол стенного шкафа. Мартина быстро захлопнула дверцу.

Боль.

Боль резанула, словно ножом. Будто мозги брызнули из ушей.

Только не кричать!

Закусить губы. Язык.

Голоса. Сердитые. За дверью. Ругаются.

Металлическое клацанье.

— …да только велосипедную цепь, — разобрала она отдельные слова Мартины. — Мне она нужна, а Даниель ничего против бы не имела…

— Да разве в этом дело, — прервал ее папа. — Это единственное, что у нас осталось от твоей сестры. Мы же просили тебя не прикасаться к ним, пока не разберем всего.

— Ну прости, папа.

— Ладно, прибери здесь все и ступай вниз. И в следующий раз, если тебе чего-нибудь понадобится, спроси нас.

Ева слышала, как закрылась дверь в комнату. Затем раздались шаги на лестнице.

Наконец все смолкло.

Дверца шкафа открылась. Просунулась голова Мартины.

— Ты жива?

— Сама не знаю.

— Теперь понимаешь, почему я не хотела, чтоб они тебя увидели? Они все еще не пришли в себя. Их просто удар хватит, если…

— Мартина, — прервала ее Ева. — У нас мало… надо торопиться…

Мартина потрогала ее лоб:

— У тебя жар.

— Еще бы, попробуй так прыгать в шкаф… Я думала, что сломала себе бедро.

— Все очень плохо.

— Я и сама знаю. Что мне делать дальше?

— Нам, — поправила ее Мартина. — Я с тобой, Ева. Пока тебе придется здесь потерпеть. Мама и папа после последних новостей пойдут спать. Это минут через десять. Подождем, пока они не заснут. Еще минут двадцать.

— И что потом?

— Не знаю. Но я что-нибудь придумаю. Просто посиди и отдохни. И ни о чем не беспокойся.

Сказав это, она закрыла за собой дверь.

Ступени поскрипывали у них под ногами.

Когда они добрались до низа и на цыпочках зашли на кухню, Ева посмотрела на стенные часы.

12:07.

Мартина открыла дверь прилегающего к дому гаража.

— Ты уверена, что это нормально?

— Я тысячу раз бывала в Сент-Луисе, — откликнулась Мартина, открывая дверцы семейной машины.

— А родители не убьют тебя за это?

Мартина помогла Еве сесть на пассажирское место впереди.

— Ева, я не поверила своей сестре, когда она говорила мне о клонах. Потому она и сбежала тайком из дома — никто не воспринял ее слова всерьез. И я не хочу, чтоб это повторилось снова.

Мартина села на водительское место, вывела автомобиль на улицу, и они покатили по улицам ночного городка.

Еще через несколько минут они мчались по шоссе. Ева молча смотрела на мелькающие за окном поселки. Черепичные кровли словно плясали, залитые ярким светом полной луны. То там, то сям ей подмигивало одинокое горящее оконце.

Люди еще не спят. Смотрят ночные сеансы. Читают. Живут своими житейскими заботами.

Она бы не задумываясь поменялась местами с любым из них.

— Зачем он это сделал, Мартина? — спросила Ева.

Мартина пожала плечами:

— Наверное, хотел сохранить это в тайне. Чтобы никто не узнал. Клонирование — дело подозрительное. Многие считают это грехом. Это, дескать, грубое вмешательство в природу.

— Но если он боялся, как бы его не выследили, зачем же целых четверо? Почему не довольствоваться одним?

— Почему не остановились на одной атомной бомбе? Или на тысяче? Раз сделав что-то, делают еще и еще. Совершенствуют.

Как же это он усовершенствовал нас? Мы же все с дефектом. Мы все обречены на смерть.

Мартина вздохнула:

— Даниель считала, что он передал этот ген каждой из вас. Совершенно сознательно.

— Но зачем?

— Чтобы наблюдать за вами, а потом вывести в расход, прежде чем вы достигнете достаточно зрелого возраста, чтобы понять что к чему. Ну не безумие ли?

Нет. Не безумие.

Гораздо хуже.

Убийство.

Ева хмуро смотрела окно.

Вот что я такое — всего лишь научный курьез.

Эксперимент со смертельным исходом.

Тишину нарушал только рокот мотора. Начинались предместья Сент-Луиса. Мартина ехала уже по улицам города, внимательно читая названия.

Ева подсказывала ей путь к Ларами-драйв. Это оказался длинный бульвар, застроенный коммерческими зданиями.

— Помедленнее, — попросила Ева, просматривая записи Даниель. — Нам нужен дом номер 1749.

Мартина сбавила скорость.

— Шестнадцать девяносто семь… — отсчитывала она.

Ева внимательно смотрела в окно.

1727. Прачечная самообслуживания.

1731. Магазин цветов.

И вдруг большая стоянка для машин.

Следующее здание — клиника «Трумэн-Белл». Номер 1765.

— Мы проехали! — воскликнула Ева.

Мартина резко нажала на тормоз:

— Но я не видела.

— Я тоже.

Мартина развернулась и снова медленно объехала весь квартал. Затем остановилась у клиники.

— Нет, это должно быть здесь. Между тридцать первым и шестьдесят пятым.

Ева прочитала надпись над въездом на стоянку:

— Это должно было быть здесь, — поняла Ева. — Дома снесли. На их месте сделали автостоянку.

— Ладно-ладно, без паники, — успокоила ее Мартина. — Не снесли же они вместе с домом доктора Блэка. Спросим в клинике. Кто-то скажет, что случилось.

Она остановила машину у тротуара, вышла и побежала к входу в клинику.

Ева вцепилась в ручку. Пальцы пронзила острая боль, словно их опалило огнем.

— Мартина!

Дверца поддалась и распахнулась. Ева всем телом наклонилась в открытую дверь, но ноги остались внутри.

Она упала и не ударилась об асфальт только благодаря Мартине, успевшей вовремя подхватить ее.

— О, мои суставы… — простонала сквозь стиснутые зубы Ева.

— Держись, — подбодрила Мартина, поднимая ее на ноги. — Уже близко.

Артрит.

Еве вспомнилась бабушка. Как она с трудом передвигалась, пока ее не отправили в дом для престарелых. Она вечно жаловалась на невыносимую боль в суставах.

Не дай бог, это будет со мной!

Мартина взяла ее под руку, и они медленно двинулись по эстакаде, прошли через раздвижные двери и вступили в вестибюль.

Из-за стола регистратуры на них с любопытством смотрел служащий клиники.

— Можно доктора Блэка? — спросила Мартина.

Регистратор набрал имя на компьютере и покачал головой.

— Такого нет.

— Он числился в соседнем здании, — настаивала Ева.

— Но здесь такого нет.

— Ну так вызовите кого-нибудь, кто знает его, — взорвалась Мартина.

Мужчина метнул на нее сердитый взгляд, но позвонил по внутреннему телефону:

— Регистратура. Вызовите доктора Рудин в вестибюль.

Ноги у Евы подкосились. Она вцепилась в Мартину, чуть не свалив ее на пол.

— Ооооооо…

Холод. Жар. Мороз. Печет.

В теле у Евы словно произошло замыкание. Она из последних сил показала на стулья у стены.

Когда Мартина усадила ее, в вестибюле появилась молодая черноволосая женщина в очках, одетая в белоснежный халат.

— Я доктор Рудин. Чем могу быть полезна?

— Нам нужен доктор Блэк! — Горло у Евы нестерпимо горело. Слова вырывались с трудом.

— Простите? — не поняла доктор Рудин.

— Мы знаем его старый адрес — семнадцать сорок девять, — но этого дома нет, — объяснила Мартина. — Тот человек в регистратуре сказал, что вы его знаете.

— Кого?

— Доктора Блэка!

— Доктора Блэка нет, но если вы объясните мне, что с вами, я направлю вас к нужному специалисту…

— Вы не поняли! — проговорила Мартина. — Вон, видите? Это моя машина. Скажите мне адрес доктора Блэка, и мы его найдем. Если он даже на Бермудских островах, мы вылетим ближайшим рейсом. Только скажите!

Доктор Рудин положила руку на плечо Мартины:

— Я же вам говорю, его невозможно увидеть. Никому.

Ева наконец поняла, в чем дело. Ей вдруг стало ясно, что произошло непоправимое.

Нет, пусть лучше не говорит.

Лучше не надо.

— Доктор Блэк, — продолжала дежурный врач Рудин, — доктор Блэк умер шесть лет тому назад.

14

Умер.

Алексис, Брианн, Селестайн, Даниель. И вот теперь доктор Блэк.

— Вы знали его? — спросила Мартина.

Доктор Рудин кивнула:

— Хотя это громко сказано. Я работала с ним, когда только начинала, в качестве интерна, еще студенткой.

Эксперимент закончился.

Да, почти.

Еще одна подопытная крыса.

Мои поздравления, доктор Блэк!

Ева осела на своем стуле.

Но Мартина не сдавалась и продолжала задавать вопросы.

— Он почти все время проводил дома, — говорила доктор Рудин. — Особенно после смерти двух дочерей. У него там была лаборатория, и он любил заниматься научно-исследовательской работой.

Двух дочерей?

Ева мысленно вернулась к газетным вырезкам Даниель.

Была только одна дочь. Лаура… «умерла три года назад при обстоятельствах, которые он не уточнил».

— А что стало с его лабораторией и всем, что в ней? — спросила Мартина.

Доктор Рудин пожала плечами:

— Наверное, все выкинули. Почему вы спрашиваете? Вы его родственницы?

— Не совсем. — Мартина метнула быстрый взгляд на Еву.

Все кончено.

Отправляйся домой.

К своей семье. Чтоб не умереть в одиночестве, как Даниель.

— Пойдем, Мартина, — проговорила Ева.

Внезапно она почувствовала прохладную ладонь на лбу.

— У тебя жар, — заметила доктор Рудин. — Иди со мной.

— Нет, — слабо запротестовала Ева. — Доктор Рудин, вы меня не вылечите.

Доктор Рудин улыбнулась:

— А это уж мне позволь судить.

— Это теломера! — вдруг выпалила Мартина. — Та жуткая болезнь, когда тело быстро стареет. Вы об этом слышали?

— Да, — бросила доктор Рудин, вопросительно глядя на Еву. — Но надежного диагноза не существует…

— Еве передали эту болезнь, доктор Рудин, — пояснила Мартина. — Она клон. Я понимаю, это звучит смешно, но их было четверо. Доктор Блэк создал их.

Доктор Рудин, прищурившись, смотрела на Еву.

— Как, ты сказала, тебя зовут?

— Ева Гарди. Послушайте, мне надо домой…

— Ева… — Доктор Рудин села.

Протянув руку, она отбросила волосы Евы с затылка и осмотрела затылок.

Родинка!

— О господи!.. — пробормотала она.

— У моей сестры тоже была такая родинка! — сказала Мартина. — Ее звали Даниель.

Доктор Рудин кивнула:

— Да, я… знаю.

— Знаете? — воскликнула Мартина. — Но откуда?

— Я была там сразу после твоего рождения, Ева, — мягким голосом проговорила доктор Рудин. — И Даниель тоже. Он сказал, что вас обеих должны были оставить на пороге клиники, безымянными. Тебе должно быть… четырнадцать лет.

Ева кивнула.

Только без слов.

Ради бога.

Адская боль.

— Даниель умерла в этом возрасте, — объяснила Мартина. — Она была убеждена, что доктор Блэк работал над проблемой излечения этой болезни.

Доктор Рудин быстрым движением достала из карманчика халата блокнот, вырвала страничку и начала что-то писать.

— Вот адрес. Поезжайте. Посмотрите, что вам удастся найти. Записки. Что угодно. Позвоните мне сразу, как приедете туда.

Ева почувствовала руку справа, руку слева. Ее повели. Было холодно.

Холодно.

Глаза слипались.

Ей показалось, что ей сказали: «Спокойной ночи». Но может: «Желаю удачи». Она плохо соображала.

Она провалилась куда-то в черную яму прежде, чем коснулась затылком спинки сиденья.

— Проснись, Ева! Приехали!

Плечо.

Боль.

Острая.

Ева открыла глаза.

— Новых хозяев зовут Фелтонами, — стала объяснять Мартина. — Доктор Говард и доктор Фелиция Фелтон. Оба профессора. Я их разбудила. Они было послали меня, но я им объяснила, в чем дело.

Дверь им открыли лысый мужчина и женщина с коротко постриженными седыми волосами. Профессоры Фелтон. Они стояли в дверях, облаченные в пижамы, и с нескрываемым ужасом смотрели на Еву.

— Я… не знаю даже, чем мы можем вам помочь, — заговорил Говард Фелтон. — Мы переделали лабораторию доктора Блэка в столовую, чем она, собственно, и была…

Налево. Деревянные панели.

Он повел их налево в комнату средних размеров. Стены были отделаны дубом.

— Я… я знаю это место, — пробормотала Ева. — Но… тут все было по-другому.

Стекло. Яркие лампы. Жидкости.

Очень яркий свет.

Очень холодно.

— Здесь было очень много лабораторного оборудования, когда мы первый раз приехали посмотреть дом, — рассказывала Фелиция Фелтон. — Пробирки, мензурки, змеевики, спектрометры, магнитный резонатор…

— А какие-нибудь записи от него остались? — спросила Мартина. — Вы что-нибудь сохранили?

— Нет. — Доктор Говард Фелтон покачал головой. — К нашему роду научной деятельности это не имело никакого отношения.

У Евы подгибались колени. Голова падала на грудь.

Мартина поддерживала ее под руку. Доктор Фелиция Фелтон подставила стул.

И кружится, и кружится, и кружится она…

— ЕВА! — донесся до нее крик Мартины.

Так вот как это — умирать. Просто проваливаться куда-то… Не так уж плохо, если на то пошло.

— Ева, Ева, соберись!

Соберись!

— Что тебе знакомо, Ева?

Мартина носилась по комнате. То попадая в поле зрения, то выскакивая из него. Она то поднимала ковры. То простукивала стены. Заглядывала за картины. Профессорская чета слабо протестовала, уверяя, что ремонт обошелся им в копеечку.

Дверь!

Она была слева от картины с гребной шлюпкой.

Латунная ручка и петли, утопленные в панели.

Говори!

— Что… там внутри? — еле произнесла Ева, кивая головой на дверь.

— Ничего, — ответила доктор Фелиция Фелтон. — Старый кухонный подъемник. На нем поднимали еду с кухни, которая раньше находилась в полуподвальном помещении. Когда мы переехали, он был сломан.

Доктор Говард Фелтон толкнул дверку.

Чернота. Две свободно свисающие веревки. Шахта лифта в миниатюре.

Мартина потянула за одну из веревок.

— Не тянется.

— Да им десятилетия не пользовались, — заметил доктор Говард Фелтон.

Кнопка.

Она нашлась за углом. Она была сделана под выключатель.

Ева показала на нее:

— Нажмите!

— Да она не работает… — возразила Фелиция Фелтон.

Но Мартина уже подскочила к ней. Нажала. Раз. Другой.

Ничего.

Веревки!

— Тяни, — приказала Ева.

Мартина снова потянула веревки.

Дзинь!

— Стекло! — воскликнула Мартина. — Там в подъемнике что-то есть.

Фелтоны подбежали и стали дружно помогать ей.

Раздался глухой звук трущейся о блок веревки.

— Осторожнее! — предупредила Фелиция Фелтон. — Не разбейте.

В открытом окошке шахты показалась небольшая платформа. Нечто вроде ящика. Мартина торопливо сунула туда руку и что-то вытащила.

Первое, что увидела Ева, были записные книжки.

Целая груда. Они были навалены повсюду.

А за ними — пробирки, флаконы, диаграммы, прикрепленные кнопками к задней стенке.

Фотографии.

Две. В рамочках.

Одна — девочки-подростка, которую Ева никогда не видела.

Вторая — Ева.

15

«Я считал, что для мужчины нет ничего страшнее смерти жены, — читала Мартина из пожелтевшей тетрадки, скрепленной спиралью. — Но вот умерла моя милая дочь Лаура, и во мне открылись бездны неведомой мне до того боли. У меня осталась одна Уитни, а сегодня я обнаружил, что и у нее есть этот ген! Что и она не доживет до своего восемнадцатилетия. Я думать об этом не могу. Но надо. Надо удвоить усилия по поиску исцеления. Я не сомневаюсь, что этот дефектный ген встречается и в других районах страны».

— Это произошло девятнадцать лет назад, — сказал доктор Фелтон, заглядывая ей через плечо.

Все расплывается… сейчас упаду…

Не закрывай. Глаза.

— Что… исцеление?

Мартина быстро перелистывала тетрадь, просматривая записи.

— «Попытки лечить без должной уверенности Ничего не дадут. Никакого заметного успеха. Сегодня добился серьезного прорыва в технологии репликации. Теперь я готов к инкубации соматической клетки, взятой у Уитни на прошлой неделе. Возможно, мне удастся исправить дефект на генетическом уровне!» Вот оно! Ева, он клонировал свою младшую дочь! Вот кто ты есть!

Фото. Не мое. Второй дочери. Уитни.

— Нет, это невероятно! — чуть не прыгала как безумная Мартина. — Вот Алексис. Первый успех. Он вне себя от счастья. А вот Брианн. И Селестайн. Даниель…

— Ну… дальше… дальше, — еле проговорила Ева.

Мартина перевернула последнюю страницу.

— «Мне этого не вынести. Вся жизнь насмарку. Полный провал. Уитни скончалась. Никакие методы лечения не помогли. У клонов мутация — у всех. Я не смог оказать ни малейшего воздействия на их гены. К счастью, они этого не знают. Как и их родители. Некоторые из них заподозрили, что с агентством по усыновлению приемных детей что-то не так, но мой талант втирать очки оказался, как всегда, на высоте.

Но девочек бросать нельзя. Иначе их смерть будет на моей совести. Если я умою руки, я поступлю бесчеловечно. Никому не пожелаю пройти через то, через что пришлось пройти мне.

В ходе экспериментов один из новых методов лечения оказался эффективным. По первоначальному плану я должен был попробовать каждый вариант на конкретной девочке. Но вместо этого я просто поменяю пузырьки. Всем дам одно и то же. Новое. Завтра же свяжусь с приемными родителями».

Мартина замолчала.

— Ну и?.. — нарушила тишину доктор Фелиция Фелтон.

— Все, — объяснила Мартина. — Дальше пустые страницы.

Доктор Говард Фелтон взял у нее из рук тетрадь и перелистал.

— Двадцать первое февраля. Насколько помню, он в том месяце умер.

— Где же эти новые лекарства? — Мартина перебирала пробирки и читала ярлычки.

Фелтоны потянулись к подъемнику, и каждый вытащил оттуда столько, сколько мог взять.

Не падай!

Ева с трудом держалась на ногах. Опираясь на край стола, она подтащила ноги к подъемнику.

И впилась глазами в дальний угол ящика.

В небольшую картонную коробку с надписью «Пакеты для пылесоса».

Она положила руку на плечо Мартины. Чтобы иметь опору.

— Что ты делаешь? — крикнула Мартина. — Куда ты? Сиди!

Ева протянула свободную руку. Она схватила коробку и упала на спину. Фелтоны успели подхватить ее и усадили на стул.

— Что? Что? — Мартина быстро сорвала крышку.

Под ней была прокладка из пожелтевшей газеты.

Под газетой открылось несколько флакончиков, переложенных клочками бумаги. В каждом была мутноватая жидкость.

Мартина вынула один и прочитала вслух:

— Брианн.

— Все сыворотки разные, — предупредила доктор Фелиция Фелтон. — Какая из них подействует?

— Он не написал! — откликнулась Мартина.

Ева снова протянула руку. Повернув остальные флакончики, она прочитала ярлычки. СЕЛЕСТАЙН. АЛЕКСИС. ЕВА.

Один для нее.

Она подняла его.

— Подожди! — закричала Мартина. — А что, если это не тот?

Ева застыла.

В голове все помутилось.

Правда, а что, если?..

Один неверный шаг — и она мертвец.

Но как угадать?

Самый прозрачный? Флакон Алексис.

Самый насыщенный цвет? Флакон Селестайн. Темно-зеленый.

Самый полный? Флакон Брианн.

Нет.

Ответ не заставил себя долго ждать. Он выплыл откуда-то из глубины ее сознания.

Каждый флакончик предназначен одной девочке. Каждой со своей судьбой. Так приписал доктор Блэк.

Судьба.

Это Ева понимала.

Разве не судьба привела ее сюда?

Она же подскажет ей и сейчас.

Она не может воспользоваться чужой судьбой. От судьбы не уйдешь.

Ева взглянула на Мартину. Она пыталась сказать, но на это надо было слишком много усилий.

Мартина не плакала. Она во все глаза смотрела на Еву.

Она знала.

Непонятно как, но она знала.

Ее.

Время.

Истекло.

Она пыталась открыть колпачок флакончика, но пальцы ей не повиновались.

Кажется, умираю.

Как Даниель.

Вдали от дома.

Не доведя дело до конца.

Комната поплыла перед глазами.

Воздух уходил из легких.

Свет стал меркнуть.

Возьми.

В центре комнаты сгустился островок света. Или у нее в мозгу? Игра воображения? Она не могла бы в точности сказать.

В центре этого светового сгустка возникли лица. Смутные сначала, но затем обретшие знакомые черты.

Алексис.

Брианн.

Селестайн.

Даниель.

Ева улыбнулась:

— Эй, девочки!

— ЕВА! ЕЕЕЕЕЕЕЕВА!

Голос Мартины.

Ева почувствовала, как капля жидкости влилась ей в рот.

И все погрузилось в ночь.

16

Из черной ночи.

Свет.

Белый свет.

Нечто выявляется. Расплывчатое. Движущееся. Парит.

Лица.

Мама.

Папа.

Кейт.

Мартина. А она-то как с ними оказалась? Смотрят на меня. Сами не свои. Еще бы.

Я ведь даже не попрощалась.

Простите!

Доктор Рудин.

РАССКАЖИТЕ ИМ! РАССКАЖИТЕ ИМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ…

— Ева, вставай!

Веки у нее вздрогнули и раскрылись.

— Эй, да она никак жива! — обрадовалась Кейт.

— Хаааагерфффол… — Губы двигаются с таким трудом, словно на них гири.

Надо сглотнуть. Прокашляться.

— Что она говорит? — спросила Мартина.

— Да потерпите. Она же столько времени пролежала без памяти, — это вмешалась доктор Рудин.

Ева раза два мигнула.

Комната вдруг стала приобретать форму.

Белые стены. Флюоресцентные лампы. Капельница.

Она обводила помещение медленным взглядом.

Родители. Две ее подруги. Доктор Рудин.

Реальные.

Живые.

— Ева? — проговорила миссис Гарди, беря ее за руку.

— Ах, мама, прости… я не хотела…

— Шшшш, — поднес палец к губам папа. — Ты все сделала правильно. Доктор Рудин все нам поведала.

— Доктор Рудин? Но как вы здесь так быстро появились?

— Да ты лежала без сознания три дня, — объяснила доктор Рудин.

Сыворотка!

— Она… подействовала? — спросила Ева.

Доктор Рудин кивнула:

— Сначала я решила, что все кончено. Но потом кровь у тебя стабилизировалась, и симптомы медленно, но верно стали исчезать. Целая команда отслеживала поведение теломеры в твоих хромосомах. А еще я сняла лабораторию, чтобы сделать новую сыворотку. Это все невероятно, Ева. Скоро об этом заговорит весь мир!

— А это значит, что больше никому не придется переносить такие страдания, какие пережила ты, — добавила Мартина.

И Даниель.

И Алексис, и Брианн, и Селестайн.

И Уитни. Она первая. Донор.

Все части Евы.

Все покинули сей мир.

Принесенные в жертву.

Жертвы любви доктора Блэка к дочери.

— Он не имел права это делать, — бросила Ева.

Доктор Рудин коснулась ее руки:

— Но посмотри, что вышло из этого, Ева. Лекарство от новой болезни, природу которой не могли понять. Никто, кроме доктора Блэка.

— Но клонирование…

— Кто знает, придет день, и мы найдем записи доктора Блэка и на эту тему. Так что… как видишь, результаты не только отрицательные. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, разве не так?

Ева отвернулась к стене.

Она не очень в это верила.

— Даниель жива, Ева. В тебе, — произнесла Мартина.

— Как и все другие, — добавила Кейт.

Они и правда живы. В мозгу Евы. Память о них всплывала и потом в самые неожиданные моменты. Они жили в ней всю оставшуюся жизнь.

— Стало быть, я последняя в этом роду, так, что ли? — усмехнулась Ева.

— Последний из могикан, — пошутил папа.

Сознание Евы вдруг начало меркнуть.

— Сделайте одолжение, доктор Рудин, — произнесла она. — Если вам удастся найти записи доктора Блэка о клонировании, уничтожьте их.

Ответа она не услышала.

Глаза ее сомкнулись. Слова из реального мира стали куда-то отдаляться, глохнуть, мешаться со снами.

— …дайте ей немного времени… — доктор Рудин.

— …так утомлена… — мама.

Затем неожиданные шаги, возбужденные голоса.

— Мисс, вам сюда нельзя!

— Проснись!

Незнакомый голос.

Настойчивый. Смущенный.

Ева приоткрыла глаза.

— Ева?

Она повернулась, застонав от боли. У кровати стояла незнакомка.

Куртка. Шерстяной шарф.

Лицо.

Нет!

Этого быть не может!

— Привет! — сказала девочка. — Ты меня не знаешь…

Сон.

Больше никого не осталось. Я последняя в ряду.

— …меня зовут Франческа…