Наблюдатели

Пролог

15 июля

Он закрывает глаза.

Сотни глаз уставились на него. Сияющих. Словно в черных окулярах.

Маленькая раковина защелкивается. Глаза исчезают в ее глубине.

Он узнает ее. Раковина моллюска. Гребешка.

Он один. Солнце уже поднялось, но ему холодно.

Он поднимает ракушку и бросает в воду.

Морское — морю. Она должна вернуться.

Не то что он. Ему это не суждено.

Он смотрит в даль, за горизонт. На стену белых облаков, пышных, как вата, сгрудившихся на краю залива.

У него времени в обрез. За бегство придется расплачиваться.

Внезапные голоса заставляют его вскочить.

На тропинке между дюнами появились двое незнакомцев.

Не останавливаясь, они приветливо помахали руками и скрылись.

Он улыбается по-детски глупо, бессмысленно.

Он знает, что наделал.

Он знает, дни его сочтены.

И он очень, очень счастлив.

Сунув руку в карман штанов, он достает складной нож. Открывает его. Из-за песка, водорослей и морской соли он с трудом открывается.

На краю пляжа, за дюнами, около автостоянки он усматривает железный ящик высотой до пояса с прозрачной пластмассовой дверцей. На ней надпись: «НЕСКОНСЕТ ИНКВАЙЕР И МИРРОР» — БЕСПЛАТНО». Подойдя к ящику, он кладет нож наверх, чтоб тот высох на солнышке, потом достает газету.

Смотрит на число.

Пробегает глазами первую страницу, и сердце у него начинает биться с ускоренной силой. Фотографии и прыгающие слова производят странное впечатление чего-то невероятно чуждого и фальшивого.

В разделе светской хроники в глаза ему бросается объявление:

Он смотрит налево. На большое серое здание на границе с пляжем. Над входной дверью — герб. В окне — объявление:

К дому подъезжает машина.

Он наблюдает, как из машины выходит человек, позвякивая связкой ключей, и идет к двери. Теперь он знает, что делать.

Он берет нож.

И направляется к человеку с ключами.

1

Он не спускал с меня глаз. Ну, не то чтобы так уж не спускал. Но стоило мне посмотреть в его сторону, и наши глаза встречались.

Только все это не как в старом фильме «Доктор Живаго». Помните? Парень и девушка встречаются взглядами в трамвае, и — дззззз! — замыкание и искры над крышей. Потрясная сцена.

А тут все было как-то чудно. Он и сам был какой-то чудной. А почему, я и сама не знаю.

Он вовсе не втирался в доверие и не молол чушь. И глаза у него не были пустыми, и он не был бледен, как мертвец с провалившимися щеками.

Напротив, весь из себя он был ничего — загорелый и здоровый на вид, волосы черные как смоль, собранные в хвост на затылке, слипшиеся от влаги и соленой воды. На нем темно-синие брюки и белая рубашка. Как на любом парне, работающем в ресторане местного яхт-клуба помощником официанта или на кухне.

Все вроде бы на месте, да что-то не так.

Ну, первым делом ботинки у него были сбиты донельзя и на пару размеров больше, будто он вытащил их из помойного контейнера. Но и это пустяки.

Главное, пожалуй, то, как он держался. Он был явно не в своей тарелке. Движения скованные. Очень уж нервничал. Все время оглядывался. Будто чего-то забыл. Или боялся, что его схватят за руку.

Рейчел, не принимай близко к сердцу, — говорила я себе.

Иногда со мной так бывает. Спросите моего младшего братишку Сета. Он говорит, что я веду себя так, будто с утра до ночи играю в фильме и всех превращаю в персонажи этого фильма. А если послушать моего отца, то мне надо повзрослеть и вести себя соответственно своему возрасту.

Сет прав. Папа — нет. Но это особая история.

Одно могу сказать точно: этот мальчишка-официант высасывал воздух из зала.

Но только я это заметила.

Все слушали зануду дядю Гарри, который разразился, как и полагается, речью:

— Итак, в нашем живописном местечке Несконсет, столь близком и дорогом каждому из нас, мы празднуем день рождения пионера. Великого человека. Моего отца Клама Чайлдерса Третьего…

Кламсона, а не Клама. Дедушка терпеть не может, когда его называют Кламом. Это звучит как Хлам. Тебе бы надо знать это, дядя Гарри.

Парень в это время тащился через весь зал с подносом, заставленным грязными тарелками. Сразу было видно, что он не очень-то привык к работе официанта.

— …чья жизнь отмечена героизмом и утратой, — бубнил дядя Гарри, — в тот трагический день шестьдесят лет назад, когда он спасся вплавь — единственный живой свидетель той ужасной катастрофы…

Я в него чуть креветкой не запустила.

Ну разве можно перед всей этой толпой, дядя Гарри?

Я ушам своим не могла поверить. Дедушка Чайлдерс никогда не говорил о том несчастном случае. Это была прогулка на корабле в день рождения, вроде того круиза, что предстоит всем нам сегодня. Он потерял своих лучших друзей. Он потерял своего дедушку.

Я оглянулась, чтобы найти дедушку Чайлдерса. Я увидела его в дверях, что ведут к причалу. Он не очень-то внимал речам дяди Гарри, а развлекал гостей фокусами, вынимая у одного из них из уха шарик.

(В этом весь дедушка Чайлдерс. В свои семьдесят пять ведет себя как пятнадцатилетний.)

Когда я посмотрела в зал, мальчишки не было.

— …и вследствие этого он посвятил свою жизнь мечтам и чаяниям детей…

Нет. Вон он где! Пробирается на кухню. Все еще сражается со своим подносом. Сейчас наткнется на… мистера Хейвершоу.

Вот будет цирк!

Но мистер Хейвершоу оказался парень не промах, хоть бери его в шоу. В последний миг как отпрыгнет, и парнишка со своим подносом без лишних приключений умудрился прошмыгнуть во вращающуюся дверь на кухню.

Жаль. А то сцена была бы весьма эффектной.

Этот самый мистер Икс явился специально из-за меня. Он — директор школы-интерната под названием «Фелпс». Мои мама и папа спят и видят, чтоб я поступила туда через год, вот они его и пригласили.

Это в их духе. Мои мамочка и папочка — это полный отпад. Я еще даже не в восьмом классе, а они уже расписали всю мою жизнь: подготовительная школа, Йельский университет, потом карьера типа кричать целый день по телефону — это у них называется «коммуницировать». Они сами преуспели в этом. Они коммуницируют на пляже. Они коммуницируют за завтраком. (А мне при этом твердят, что я слишком много болтаю по телефону. Ха!) Я однажды сказала папе, что ему следовало бы вживить его сотовый в ухо, но он как-то вяло на это отреагировал.

Вообще-то мне следовало бы вовсю развлекаться. Школьные занятия кончились. Сейчас июль. Красота! Только меня вырядили в тяжеленное жесткое платье, и пот с меня льет как из ведра, и тут еще изволь ломать голову над своим будущим.

Чего же удивляться, что у меня бзик насчет мальчишек-официантов? Это же стресс.

Только я об этом подумала, вижу, мистер Хейвершоу тяжело навис надо мной со своими дурацкими вопросами и дурным запахом изо рта. А я отвечаю ему как пай-девочка:

— Тринадцать лет… сплошные пятерки, кроме математики… Что я очень хочу, так это стать врачом или юристом… было бы замечательно посетить «Фелпс» осенью…

Да я лучше умру, чем пойду в вашу школу — вот что хотела бы я ему сказать на самом деле. А если начистоту, то вот что я вам скажу: единственное, чего мне хочется в жизни, — это прыгнуть в залив и плыть, плыть… Подальше от этого светского приема, подальше от вас, плыть, пока не растворюсь вон в тех облаках на горизонте, а потом воспарю в тумане и выстрою замок, куда взрослым вход воспрещен, и если прием, то принимать я буду только таких, как я, жаждущих наслаждаться жизнью, радоваться от души, что ты РЕБЕНОК, как говорит дедушка Чайлдерс, а посему почему бы вам не отвалить?.. Ступайте-ка и возьмите интервью вон у того психа-официантика.

Который тут как тут, выходит из кухни. Без подноса. Лавирует между гостями.

— Рейчел? — обращается ко мне мистер Хейвершоу.

Ответь же ему!

— А? Что?

Я снова увидела дедушку Чайлдерса. Он одиноко стоял у стола с закусками. На углу.

Паренек шел к нему.

Быстрым шагом.

Он что-то вынимал из кармана.

Нож.

Деревянная ручка. Складной.

— Простите, — извинилась я.

Я даже не подождала, пока мистер Хейвершоу удостоит меня ответом. Я бежала через весь зал. Выбивая тарелки из рук гостей.

Туда. Скорее к ним!

Дедушка Чайлдерс обернулся. Посмотрел на мальчишку.

Улыбку словно сдуло у него с лица. Оно вдруг стало белым как мел.

А я вскрикнула.

2

― Держите его! У него нож!

Я штопором вкручивалась в толпу. У меня на дороге встал официант и, испуганно вскрикнув, отскочил в сторону.

Парнишка стоял спиной ко мне. Я схватила его за плечо, и он круто повернулся ко мне.

Нож был сложен, но все еще у него в руке.

Оба они — и парень, и дедушка Чайлдерс — с недоумением уставились на меня.

Как и все в зале.

— Все в порядке, Рейчел, — успокоил меня дедушка. — Это мой нож. Молодой человек нашел его на пляже. Он хочет вернуть его мне.

— Вернуть?

Дедушка Чайлдерс взял нож с ладони младшего официанта и протянул мне. На рукоятке были вырезаны инициалы «КЧ».

— О… — пробормотала я. — Простите.

Рейчел, ну и дура же ты!

От стыда я готова была сквозь землю провалиться.

А тут еще все на меня уставились, все, кто там был.

В том числе папа, мама и мистер Хейвершоу.

Пиши письма, Рейчел. Гуд-бай, «Фелпс».

По тебе исправительное заведение плачет.

Я отвалила.

Мистер Хейвершоу перестал улыбаться, сжал губы и участливо спрашивает:

— С вами все в порядке?

Я кивнула.

— Это, оказывается, его нож. Дедушки Чайлдерса. Я решила… понимаете…

— Да, да, — поддакнул мистер Хейвершоу. — Э… рад был познакомиться, Рейчел. У вас замечательная семья.

— Спасибо, — тупо киваю я.

Он отчалил, а я почувствовала, как две пары глаз буравят меня.

Ясное дело. Праведный гнев родителей.

Им и говорить ничего не надо было. Я слышала их так, будто они вопили во всю глотку. Я слышала это тысячи раз.

Ленивая. Без царя в голове.

Такие способности. И ноль амбиций.

Нельзя витать в облаках.

Вечно нарываешься на неприятности.

Надо биться за жизнь, потому что вокруг все только и ждут, чтоб вырвать у тебя твое и обойти тебя.

Я отвернулась, чтоб увидеть хоть одно сочувствующее лицо. Дедушку Чайлдерса.

Но он все еще разговаривал с этим парнишкой. И я поплелась на причал.

Вдохнув всей грудью свежего воздуха, я попыталась отделаться от чувства унижения. Для середины июля воздух был, пожалуй, чересчур прохладным.

Шкипер нашего катера капитан Нейл поднимался по трапу:

— Через пятнадцать минут отчаливаем!

Я пошла в дальний конец деревянного причала, где не было толпы. Туфли громко цокали. Меня подмывало снять их. А еще лучше выбросить в море.

Корпус яхты закрывал мне залив. Она была огромная, не яхта, а линкор. Двухпалубная, с двумя двигателями и четырьмя сиренами на случай тумана. Я прошла мимо палубной надстройки, и Несконсетский залив открылся мне во всем своем величии, переливаясь на фоне ясного голубого неба.

На горизонте вспухала гряда облаков. Она походила на большую голову из взбитых сливок. В заливе виднелось несколько парусников, лениво двигающихся против ветра.

Мыслями я устремилась им вслед. Прочь от родителей и мистера Хейвершоу. Я неслась вольная и беспечная.

Тут я заметила дедушку Чайлдерса.

Он медленно и задумчиво подходил к причалу. Он тоже зол на меня.

— Прости, дедушка, — тихо произнесла я.

Он посмотрел на меня невидящим взором, словно был в этот миг где-то за тысячу миль отсюда.

— За что простить?

— Что я устроила. Из-за ножа.

— Ах да! — кивнул он.

— Я не знала, что он твой. Я никогда не видела его раньше. Я так испугалась за тебя.

— Чего было пугаться?! Что, я сам не могу разобраться?

Он смотрел из-под руки на горизонт.

Я посмотрела туда, куда смотрел он.

И вдруг поняла.

Его странное поведение объяснялось просто.

Я тут ни при чем.

Облака.

Вот что беспокоило его.

Они напомнили ему слишком многое. Конечно.

То, что было шестьдесят лет назад.

Погода и тогда была, вероятно, классная, как сегодня, — иначе его дед не взял бы в круиз детей. А потом…

Я перегнулась через поручни.

— Тебе не хочется ехать?

— Но я же поехал, — ответил дедушка Чайлдерс. — Я поехал, но сказал ему, чтоб не ехали.

— Кому сказал? Капитану Нейлу?

Дедушка Чайлдерс вдруг повернулся ко мне. У меня было такое ощущение, что он впервые заметил, что я здесь.

— Что? — спросил он.

— Ты сказал капитану Нейлу, что не хочешь ехать?

— Ничего я не говорил капитану Нейлу.

Я замолчала. Раньше я не видела дедушку таким бестолковым.

Хотя чему тут удивляться? Мама с папой тоже достали его. Пристали, как с ножом к горлу — устраивай этот круиз, да и все тут. А хочется ему или нет, им до лампочки. А все почему? Прикрываясь круизом, они заморочат всех своих клиентов. Они и мистера Хейвершоу благодаря этому заполучили.

А до дедушки Чайлдерса им нет дела. Им только бы свои интересы соблюсти.

С ними всегда так.

Ну, на сей раз это не пройдет.

Если я поддержу дедушку.

— Не бери в голову, дед, — сказала я и пошла назад в клуб.

Папа стоял у стола с закусками с тарелкой в руке и болтал с каким-то лысым толстяком с отвислым брюхом.

— Надо отменить, — с места в карьер выпалила я.

— Э… Рейчел, — начал папа, — я тут разговариваю…

— Капитан Нейл говорит, что мы отплываем через пятнадцать минут, но дедушка Чайлдерс не хочет ехать, а это, в конце концов, его день.

— Минуточку, — обратился папа к своему приятелю, затем взял меня за руку и отвел в уединенный уголок. — Ради бога, Рейчел, не вздумай снова устроить мне что-нибудь подобное.

— Тебе?

— Мистеру Хейвершоу не нужны смутьяны.

— Ты-то видел, что произошло?

— Но твоя реакция была неадекватной…

— Ну хорошо, хорошо, извини. Но ты слышал, что я сказала, пап? Эти облака навевают дедушке грустные мысли. Напоминают о том несчастье. Он тебе не говорит о том, что чувствует, из вежливости…

— Рейчел, он мой отец. Неужели ты думаешь, он не сказал бы мне, если что не так? Кроме того, я вложил в это немало денег, да и не собираюсь разочаровывать гостей. Это же все мои клиенты, они специально приехали из Бостона и…

— Ах, так это все из-за денег!

— Рейчел, ты меня слушаешь? Твой дедушка давно мечтал об этом. Он заслужил такую поездку. Да и не собираемся мы уходить особенно далеко, ты же знаешь.

— Я знаю, что…

— Нет, не знаешь! Ты не говорила с его лечащим врачом!

— Что? Что ты говоришь?

Папа огляделся по сторонам:

— Ничего, Рейчел. Ты меня нервируешь…

О боже!

— Что-нибудь и в самом деле плохое? Дедушка умрет?

— Да бог с тобой! Это не значит, что сейчас. То есть… — Папа в сердцах махнул рукой. — Рейчел, у твоего дедушки плохое сердце. У него врожденный порок. Врачи говорят, что ему и так жутко повезло, что он дожил до такого возраста, но дела его плохи. Понятно?

Понятно?

— Он скоро умрет.

— Нет! То есть, конечно, в свое время, но не сейчас!

И слышать не хочу!

— Так ты, стало быть… игнорируешь желание умирающего.

— Рейчел, не драматизируй!

Слово-то какое — «драматизируй»!

Они так говорят каждый раз, когда у меня предчувствие. Этим они хотят сказать: «Ты же еще ребенок. И сама не знаешь, что говоришь».

— Я, по крайней мере, не веду себя как эгоист, — парировала я.

— Что ты сказала?

Рейчел, хватит, успокойся, ты и так сегодня успела наломать дров.

Но меня уже понесло.

— Да, как эгоист. Холодный, бесчувственный. Не могу поверить, что ты мой отец.

Я повернулась и побежала. Все на меня смотрят. Опять двадцать пять.

Думают: и откуда свалилась эта несносная неблагодарная девчонка?! Только мне наплевать, что они там обо мне думают.

Я бросилась к задней двери яхт-клуба. Она вела на рабочий двор с помойными контейнерами.

Вот так и надо. Там мне и место.

Я вылетела на улицу и громко разрыдалась. И тут сердце у меня оборвалось.

Этот парень стоял там.

3

Калитка. Дуй в ворота.

Она была у него за спиной. В высоком заборе из круглого штакетника.

Я хотела было проскочить мимо него, но он загородил мне дорогу.

— Что с тобой? — спросил он.

— Да ничего. Слушай, шел бы ты своей дорогой.

— Ради бога, я просто… просто я хотел извиниться.

— За что?

— За то, что произошло там. С твоим дедушкой. За нож.

— Прощаю. Пока.

И снова двинулась к калитке. На сей раз он отступил в сторону.

— Он говорит, ты на него похожа, — неожиданно сказал парень.

Я резко остановилась:

— Кто говорит?

— Твой дедушка. Он говорит, вы родственные души. Что вы друг друга насквозь видите.

— Он все это тебе сказал?

— Это правда?

— Ничего подобного.

Родственные души!

Мне как-то не приходилось так думать о дедушке Чайлдерсе. Но если по правде говорить, все так оно и есть. Я ему ближе, чем большинству своих подруг. Не представляю, что буду делать, когда он…

Только этого еще не хватало! Давай-ка без слез, Рейчел. Глаза опять на мокром месте.

— Босс хотел было меня гнать взашей, да твой старик меня выручил.

— Он свой парень, — поддакнула я. — Иногда мне кажется, даже чересчур.

— Он всегда такой был.

— А ты-то откуда знаешь?

— Я знавал его. В былые годы.

— Что-то не припомню тебя.

— Может, я не из тех, кого запоминают.

— Ты живешь в наших краях?

— Жил, давным-давно. А сейчас снова переехал сюда.

Везет же нам!

Не лезь в бутылку, Рейчел.

Но меня что-то взбесило.

Где-то он, видать, маху дал.

Но дедушке Чайлдерсу он, похоже, пришелся по душе. Значит, ничего плохого в нем нет.

— Меня зовут Рейчел. Не обижайся, я это так…

— Колин. — Он пожал плечами. — Да ерунда. Я понимаю. Ты и без того расстроена.

— Но ты же сам понимаешь, ты тут ни при чем.

— И на том спасибо.

— Не могу туда вернуться.

— Так и не возвращайся. Постой здесь. Очухайся малость. За меня можешь не беспокоиться. Я никому не заикнусь, что ты здесь.

— Хорошо.

Я присела на деревянный бочонок, подальше от вони помойки.

А он вернулся на кухню вытаскивать оттуда пластиковые мешки.

Вел он себя спокойно и выдержанно. Попусту не шумел.

Если говорить по совести, несмотря на засаленные патлы и грубоватые черты, он был скорее даже приятен. Глаза ярко-зеленые, брови черные как смоль и густые, цвет лица золотисто-оливковый.

Но главное, он и в самом деле сочувствовал мне.

Я это мало про кого могу сказать.

— Ладно, — говорит Колин, — мне пора возвращаться. Тебе получше?

Скажи ему.

Я покачала головой, с трудом сдерживая слезы:

— Дедушка… Я думаю, что дедушка Чайлдерс долго не протянет.

Глаза у Колина потемнели.

— Он стар, Рейчел. И прожил долгую славную жизнь.

— У него порок сердца. А мои родители не очень хорошо обращаются с ним. Им дела нет до того, что ему хочется.

— Лично я был бы счастлив, если бы в день моего рождения мне устроили такую поездку по морю.

— Но он-то этого не хочет. Он цепенеет при одной мысли, что надо выйти в море.

Колин засмеялся:

— Это он-то! Да такой человек ни от чего не цепенеет!

— Вовсе нет. Он попал однажды в кораблекрушение. Это было здесь, в заливе. Тогда он потерял всех, кого любил.

— Он один пытался спасти всех ребят. Он вел себя как герой.

— Ну конечно. Ты был там, — не без сарказма сказала я.

— Да об этом все знают. К тому же, Рейчел, это было шестьдесят лет назад. Он совершенно забыл об этом.

— Сейчас ты говоришь, как все они. Подумаешь, несколько смертей, плохой день, вырастешь — забудешь. До свадьбы заживет. Разве такое забывается? Даже героев мучают кошмары и страхи. Ты думаешь, они исчезают с годами?

— Я так не говорил…

Хватит.

Уходи.

Я двинулась к калитке.

— Подожди! — Он схватил меня за плечи.

Я хотела сбросить его руки, но он развернул меня лицом к себе. Я почувствовала, как его зеленые глаза проникают прямо мне в сердце. Они, словно магниты, вытягивали из меня сокровенные чувства. Они говорили, чтоб я не сердилась на него, что все в порядке, что он все понимает, он со мной.

Я пыталась бороться с собой и не давать выхода накопившимся слезам, но меня вдруг прорвало, и я разрыдалась, уткнувшись лицом в его плечо. Я почувствовала, что по моим волосам будто ветерок прошел, а потом поняла, что это пальцы Колина. Они были такие чуткие, ласковые.

— Наверно, ты думаешь, я чокнутая, — пробормотала я.

Колин ничего не сказал, только крепче обнял меня и качал как ребенка. Это продолжалось минуты две-три, но казалось, прошел целый час.

— Когда я был маленьким, — шептал он, — я спал с маленьким белым кроликом. Я всюду его с собой таскал. Как-то раз я выронил его на улице и не заметил, пока не пришел домой. Я был в отчаянии, и моя мама тоже. Она пошла на улицу, несмотря на проливной дождь, и отыскала его в канаве. Он промок насквозь и весь испачкался. Когда она вернулась с ним, мы с ней оба заплакали. С тех пор я всегда с ним спал — до недавнего времени.

— Правда?

Он отвернулся:

— Правда.

— А как его звали?

— Пушок.

Уж не знаю, что меня рассмешило — лицо ли его, вдруг изменившееся, или это дурацкое имя, которое так чудно было слышать из уст такого большого парня, только я рассмеялась.

Колин отпрянул от меня.

— Вот тебе и спасибо. Чтоб я еще тебе какие-нибудь свои секреты открывал!

— Что ты, я не над тобой смеюсь. Я с тобой смеюсь.

— Но я же не смеюсь!

Я старалась перестать смеяться и скорчила серьезную мину:

— Это верно — Пушок?

Я схватилась за живот и снова расхохоталась.

Колин недоуменно посмотрел на меня, а потом рассмеялся следом.

Бум! Бум!

Рында на яхте.

— Мне надо бежать! — сказал Колин.

Он взглянул мне в глаза. Всего на миг. Почти мимоходом.

Но когда он исчез в дверях, я не могла пошевелиться.

4

Ничего подобного я в жизни не видела. После ленча, когда яхта отошла от причала, капитан Нейл, дедушка Чайлдерс и я стояли у борта, глядя на облака. Они были похожи на стену.

Она росла. Она двигалась по воде, как настоящая преграда, и над ней ярко светило солнце.

— Я много слышал об этом явлении, но вижу впервые. — Капитан Нейл оторвал бинокль от глаз и протянул его мне. — Насколько мне говорили, эти облака вот так висят сутки, а потом — пуф! — и от них даже следа не остается. Редкостное явление. Такое бывает летом, когда вдруг резко падает температура. Вероятно, скапливаются большие массы теплого влажного воздуха. Они-то и формируют этот облачный массив столь странных очертаний.

Я глянула в бинокль. В верхней части облака словно кипели, находя друг на друга.

Яхта сейчас свободно дрейфовала. Капитан Нейл приказал остановить двигатели. Стояла безветренная погода. Казалось, в абсолютной тишине можно слышать шипение этих вихрящихся облаков.

— Это не опасно?

— Эта облачное образование неподвижно, — ответил капитан Нейл. — Но даже если бы оно двигалось с определенной скоростью, у нас достаточно мощные двигатели, чтобы успеть дойти до берега. Так что беспокоиться не о чем.

На меня его слова подействовали успокаивающе.

Но когда капитан Нейл удалился, дедушка Чайлдерс с непонятной силой сжал мне руку.

— Сказки для идиотов, — пробурчал он себе в нос.

Тут я увидела Колина. Он ходил с подносом среди пассажиров, собирая пустые стаканы. Резинка с хвостика куда-то слетела, и волосы растрепались. Пуговицы на рубашке были расстегнуты.

— Позвольте, мэм, — услышала я его голос. Он обращался к женщине, забирая у нее стакан.

Движения его были неловкие. Пот с него так и катил.

Он был потрясающий.

Эта мысль всплыла неизвестно откуда.

Господи, Рейчел, откуда это?

Ты же его не знаешь.

У меня кровь прилила к щекам. От стыда.

Вдруг лицо дедушки Чайлдерса словно окаменело.

— Прости, Рейчел. Я пойду в салон.

Я очнулась от наваждения.

— В чем дело, дедушка?

— Так… что-то голова закружилась. А ты оставайся. Со мной ничего особенного.

Я смотрела ему вслед: он чуть клонился на один бок. И хватался за поручни и стенку каюты.

Я подбежала к нему и взяла под руку.

— Уже скоро все кончится, — сказала я.

— В моем возрасте говоришь себе это каждый день, — бросил он и слабо улыбнулся.

— Я говорю о нашей поездке!

Дедушка слушал меня с особым вниманием. В глазах у него мелькнуло беспокойство и даже ужас.

— Ты когда-нибудь испытывала желание, чтобы время остановилось? Чтобы навеки оставаться такой, какая есть, и не стареть?

Что-то я его не пойму.

Он на себя не похож. Эта поездка по морю плохо подействовала на него.

Я это знала.

— Зачем ты спрашиваешь? — спросила я.

Дедушка странно посмотрел на меня и улыбнулся какой-то вымученной улыбкой.

— Помнишь, как мы распевали с тобой на пару, когда ты была совсем маленькой? Мы представляли себе, что играем на сцене.

Я кивнула:

— А мама и папа ругали тебя, потому что я не делала уроки.

— Обещай, что никогда не забудешь эти песенки. Никогда. Пой их. Во всю глотку. Делай ошибки, ходи туда, куда не надо. Живи! Так говаривал мой дедушка. Он спас меня, когда мои родители чуть не растоптали мой дух. Не сдавайся, Рейчел, не то всю остальную жизнь положишь на то, чтобы вернуть себе свой дух. Как я.

— Дедушка, ты пугаешь меня.

— Нет, ты обещай. Потому что скоро уже меня не будет с тобой и некому будет напоминать тебе об этом.

— Перестань! Ты в прекрасной форме! Тебе еще жить да жить!

— Нет, Рейчел. Не говори так. Не дай бог никому жить вечно. Лучше умереть среди тех, кого любишь, чем пережить их всех.

— Я это так, к слову, дедушка.

Его лицо снова вдруг стало каким-то далеким.

— Прости меня. Я… мне что-то не по себе, милая. Я… пойду немного передохну.

Он вошел в салон и при этом как-то странно ссутулился и весь сжался. У меня было такое ощущение, что он просто исчезает у меня на глазах.

Я отвернулась. Я была не в силах видеть это.

И вдруг меня будто в шею кольнуло. Я почувствовала, что за мной кто-то наблюдает, и бросила взгляд через плечо.

Глаза Колина поразили меня. В свете полуденного солнца они казались прозрачными.

— Ну как? — бросил он.

— Ты что не работаешь?

Он пожал плечами:

— Все стаканы перемыл. Обед начинают готовить через полчаса.

— Здорово, — сказала я.

Мы стали молча прогуливаться по палубе. Разговаривать мне не хотелось.

Колин держал руки в карманах.

Я заметила, что ботинки у него мокрые.

— Несчастный случай? — спросила я.

— Несчастные случаи. Сплошные. Лимонад слева. «Кровавая Мэри» справа.

— Вот увалень!

Колин пожал плечами. Он стал красный, как свекла.

Мне в нем это как раз больше всего нравилось. Такой бугай, а смущается, как девчонка.

Я удивилась, когда он взял меня за руку.

Но я не стала ее вырывать.

Мы спустились на бак.

Нижняя палуба была расположена под верхней, образующей довольно низкий потолок. Здесь никого не было.

Оно и к лучшему. Я ничего против не имела.

— Что мы здесь делаем? — спросила я.

— Здесь некому просить меня принести лимон или чашку кофе. У меня перерыв.

Ах вон оно что!

Соленый ветерок обвевал мне лицо, и я вдохнула полной грудью. Мы повернулись к борту и глядели на море. Стена облаков как будто стала ближе. Можно было видеть невооруженным глазом кипение и перемещение водяных масс.

— Да и ты сама, похоже, хотела бы сбежать от всех подальше, — заговорил Колин.

— Это называется сбежать?

— А ты хотела бы на тропический остров?

— Само собой.

— «Где ключи из лимонада и холмы из шоколада, — пропел он чуть сиплым голосом, — и где все вечно мо-о-о-ло-ды-ы…» Или что-нибудь в этом роде.

— Это же «Рок Шоколадной горы»! — воскликнула я. — Дедушка Чайлдерс всегда пел мне его.

— Что же нас держит?

— Ты вызвал свой вертолет?

Колин выпрямился. Сбросив ботинки и рубашку, он стал перелезать через поручни.

— Зачем вертолет?

— Колин, что ты делаешь?

— Мы и без него можем попасть туда.

Он вытянул руки и прыгнул головой вниз за борт. Вынырнув из воды, фыркнул и крикнул:

— Вода как парное молоко!

— Ты рехнулся!

— Яхта дрейфует. Винты не работают.

— Но твои джинсы…

— Потом переоденусь. Прыгай!

Безумие!

— Нас могут увидеть!

Он посмотрел на верхнюю палубу.

— Никто не смотрит!

— Мама и папа убьют меня!

— Они и так злы на тебя. Подумаешь! Семь бед — один ответ. Хуже не будет.

— Но мое платье…

— Ну ладно. Как хочешь. Беги переоденься. Только мигом.

Он поплыл прочь. Баттерфляем. По пояс выскакивая из воды и выпуская воду фонтаном.

Мне вдруг стало жарко, я почувствовала, как запарилась в своем платье, будто панцирь сковавшем меня.

Чего бояться?

Была не была!

Жить!

Плыть куда глаза глядят.

Ни о чем не задумываться.

Делать, и все тут.

Я подумала о том, что надо идти на верхнюю палубу. Ко всем. К родителям. Видеть грустное лицо дедушки.

Я сняла туфли.

Перелезла через поручни.

И прыгнула вниз.

5

Холод.

Обжигающий холод.

Вода как лед.

Я вошла в воду и вынырнула на поверхность, глотая воздух.

— Ура! — закричал Колин. — Ты это сделала!

Я хотела ответить, но губы словно свело.

Повернувшись к яхте, я бросила взгляд на верхнюю палубу. Я ожидала, что мама и папа смотрят на меня и кипят от злости.

Но их там не было. С десяток гостей оживленно беседовали и не обращали на нас внимания.

Колин бешено колотил руками по воде:

— Тридцать семь, тридцать восемь… Как полагаешь… тридцать девять, сорок… я прошел бы испытание на спасателя на водах?

Я подплыла к нему и обдала его водой:

— Ни малейшей надежды.

— Бррр, — отплевывался он.

Я поплыла прочь от яхты. Быстрым кролем, в этом я мастак.

Я слышала, как он плывет сзади.

Он схватил меня за ногу. Я ушла под воду. Вынырнула, кашляя и отплевываясь, с воплем:

— На помощь, спасатель!

Он послал мне в лицо фонтан брызг:

— Вот, получай!

Я погналась за ним.

Он погнался за мной.

И ни одной душе до этого не было дела.

На верхней палубе все продолжали трепаться, как ни в чем не бывало. Акции-фигации, портфели, набитые бумагами, смазливые дамочки — все как полагается. Все обделывают свои делишки.

— Скука смертная! — кричу я им.

— Сухопутные млекопитающие, — подхватывает Колин.

Умора, да и только.

Умора!

Мы плыли на спине все дальше от яхты. В ярких лучах солнца вода играла всеми цветами радуги и светилась, а небо было прозрачным, как акварель, с тонкими переходами от блекло-янтарного до темно-синего.

— Все еще боишься? — спросил Колин.

— Ни капли. — Я не врала.

Мне жуть как хотелось, чтобы мама и папа увидели нас. Хотелось бы мне посмотреть на их опрокинутые лица, когда они заметят нас, а я сделаю им ручкой и поплыву к горизонту И нырну в облака, чтобы обрести родину своих грез, свой замок…

Облака.

Я перевернулась в воде. Передо мной высилась белая стена. Рукой подать.

Прямо пощупать можно.

Как это так?..

Колин продолжал плыть на спине, вскидывая руки, и вид у него был блаженный, глаза закрыты.

— Назад! — крикнула я.

Он не слышал меня.

Что это за звук?

Шипение. Громыхание.

— Колин!

Не ори! Плыви!

Голова его растворялась в дымке… Потом плечи и грудь…

Облака будто надвигались, как огромный вал.

Колина я уже не видела. А видела…

Белое.

Занавес из белого.

Раскрывающийся. Ширящийся. Манящий.

Поворачивай обратно!

Я перестала плыть и оглянулась.

Яхта казалась отсюда крошечной, словно была где-то невероятно далеко.

А потом при первом же порыве ветра и вовсе скрылась из глаз.

Я почувствовала, как волосы на голове стали дыбом.

Небо было словно из молока.

И все вокруг — и позади и впереди — было белым-бело. Даже воды за этим белым невозможно было разглядеть.

Где он?

— Кооолииин!

Я услышала, как он выкрикнул мое имя.

Я поплыла на звук.

Волны вставали дыбом и заливали меня. Я изо всех сил старалась не наглотаться воды.

— Ты где?

— Здесь!

Слева. Я поплыла налево.

Через некоторое время рука на что-то наткнулась.

— Рейчел! Держись за меня!

Я схватила Колина за руку. Теперь я хоть могла рассмотреть его. С трудом, правда. Он был как призрак. Он греб обеими руками и подталкивал меня вперед.

— Ты плывешь не в ту сторону! — крикнула я, заплыв впереди него.

— Да нет! — отозвался он. — Куда надо!

Да что это на него нашло?

Здесь же ни зги не видать. О каком направлении вообще может идти речь?

Я попробовала плыть рядом, держась Колина, отфыркиваясь от соленой воды. Мы попали в холодную струю, и у меня свело ноги.

— Не колоти меня, Рейчел!

— У меня судорога!

— В каком месте?

— В правой икре!

Он стал поддерживать меня. Приподнял над водой, стараясь удерживать меня горизонтально. И разминал сведенную ногу.

Он явно наглотался воды и барахтался, тяжело дыша.

Плыви!

Плыви сама, а то он утонет.

Я согнула и разогнула ногу. Резко дернула. Вроде отпустило.

— Все в порядке!

Я взяла его за руку и поплыла вперед, но между нами накатила волна, и его рука выскользнула из моей, и нас разделило.

— Где ты? — закричала я.

Ни ответа, ни привета.

Я в панике оглядывалась по сторонам.

Там.

В разрыве облаков.

Он плывет.

В противоположном направлении.

— Неее туудаа!

Но крик мой утонул в тумане, словно в вате.

С каждым вдохом в рот заливалась вода, проникала в горло и легкие.

Не утони!

Я стала плыть аккуратнее. Стараясь держать голову над водой и ритмично работая руками.

Но силы оставляли меня.

Мне не хватало воздуха.

Я начинала сдаваться.

Подняв голову как можно выше, я вдохнула полной грудью.

И тут послышался рев.

Он рос откуда-то сзади и напоминал рычание крупного хищника в клетке. Только он явно был не звериный и не человеческий.

Я почувствовала, как что-то с силой тащит меня. Сама вода.

Подводное течение!

Мне приходилось слышать о подводных течениях.

Говорят, им невозможно сопротивляться.

Они, знай себе, тащат и тащат.

Обычно на дно морское.

Попытайся вырваться!

Я попыталась. И почувствовала, что проваливаюсь в яму.

В водяную яму.

Белое стало черным.

Я уже едва двигала руками и ногами. Перед глазами промелькнула вся моя жизнь, словно мне прокрутили пленку с большой скоростью.

И я поняла, что больше сопротивляться не могу.

6

Я была в отключке, когда вдруг почувствовала удар.

Я почти ничего не соображала, но именно почувствовала, как тело мое с неудержимой силой рванулось вверх, так что косточки хрустнули.

Голова моя выскочила на поверхность моря. Из груди с силой вырвался воздух.

Воздух.

Я вдохнула его полной грудью. Я буквально глотала его кусками. На какое-то мгновение я превратилась в пневматический компрессор, засасывающий воздух. Руки мои сами по себе слепо колотили по воде, ноги судорожно бились в толще воды.

Жива! Я жива!

Меня несло и качало на вспухающих водяных подушках.

Туман перед глазами редел.

Впереди что-то замаячило. Какая-то масса неясного очертания.

Земля!

Все это привиделось на какой-то краткий миг, и тут же все поглотил туман.

Тело снова стало послушным, движения рук скоординированными. Я двигалась сообразно движениям волн. Медленно, но верно приближаясь к земле.

Там!

Это была все еще неотчетливая масса. Смутная и расплывчатая. Но она явно приближалась.

Все обернулось к лучшему. Я плыву к дому.

Главное — держаться на плаву.

И вдруг с еле слышным хлопком шипение прекратилось. Внезапно наступившая тишина была физически ощутимой, словно тебя заколотили в просмоленном бочонке и ты летишь в бездну.

Туман поднялся.

Я плыла в полном штиле.

До берега было рукой подать.

Впереди была небольшая бухточка в выступающих с обеих сторон крутых утесах. На солнце искрился песок на берегу.

Солнце. Тишина.

Будто никакого облака никогда не существовало.

Я плыла к берегу — медленно, с трудом двигая ноющими от усталости руками и ногами.

Еще немного — и волна вынесла меня на отмель.

Меня качало, когда я ступила на твердую почву. Я внимательно осмотрела береговую линию и водную гладь, высматривая Колина. Или яхту.

Ни того, ни другого нигде не было видно.

Облака громоздились над водой, как подушка. На вид такие безобидные, такие…

Отдаленные.

Странно. Не могла же я заплыть так далеко?! Сейчас облака казались на расстоянии многих миль: они смотрелись совершенно так же, как с причала яхт-клуба.

Но это явно не наш берег.

Я еще раз оглядела бухточку. Ничего знакомого.

В Несконсете мне были известны все бухты и гавани.

Здесь ничего хоть отдаленно напоминавшего знакомую местность не было.

Где же я?

Где?

Ближайший от Несконсета остров находится за линией горизонта. В двадцати пяти милях от нас. Была еще цепь мелких островов около Вудз-Холла. Но это миль тридцать на запад.

Столько я не могла проплыть. Это просто невозможно. Даже паром с мощным двигателем шел туда часа два с половиной.

К тому же солнце как будто не сдвинулось с места. Я была в воде самое большее полчаса.

— Колин! — позвала я и пошла к ближайшей дюне.

Сверху обзор лучше. С головы и платья стекала вода. Я была босой.

Не дошла я до гребня и половины, когда услышала голоса.

Они доносились с другой стороны.

Я остановилась как вкопанная.

Голоса были неразборчивыми.

— Хелло! — закричала я что было сил и припустилась бежать. — Я здесь!

Я добежала до вершины. И в этот миг кто-то с той стороны навалился на меня.

7

― АААААААА! — вскрикнула я и ударила нападающего по руке.

Он отпрыгнул. Я поднялась на ноги и уставилась на него. Он был под метр восемьдесят ростом. Физиономия у него была вся бугристая от прыщей, волосы у него были по бокам короткие, а сзади переходили в длинный хвостик. Он тоже уставился на меня, потирая руку.

— Ты кто? — спросила я.

— А ты кто? — вопросом на вопрос ответил он.

За его спиной целая компания направлялась к нам. Человек двадцать.

Я оглядела их. Мальчишки и девчонки. Приблизительно половина на половину. Ни одного знакомого лица. Они оживленно болтали. Одна пара побежала в сторону прилегающего леска.

— Она меня ударила! — обратился к ним парень, что напал на меня.

— Чего ж ты хотел, Карбо? Ты же напал на нее сзади, — произнесла одна девочка.

— Карбо?

Кто-то захихикал. Карбо несколько смутился.

— Я… я решил, что она…

— Меня зовут Мери-Элизабет, — прервала его одна из девушек. — Ты не обижайся на Карбо. Он у нас вспыльчивый.

Карбо поплелся в сторону, бормоча извинения.

— А меня Рейчел, — сказала я. — Я… я приплыла сюда. Через эти облака. Вода ужасно холодная. Я плыла на яхте — из Несконсета. Я прыгнула за борт, но я думала, мы заплыли довольно далеко… Мы — это я и Колин, такой паренек черноволосый, лет пятнадцати. Вы его видели?

Мери-Элизабет покачала головой:

— Нет.

— Неужели он все еще в воде?

— У нас есть бинокли, — сказал светловолосый юноша в старомодной спортивной куртке с вышитым именем «Вес» на кармашке. — Да и пловцы хорошие найдутся. Если он где-нибудь поблизости, мы найдем его.

Он побежал отдавать распоряжения другим, а Мери-Элизабет сочувственно посмотрела на меня:

— Ты, похоже, здорово устала.

— И заблудилась, — откликнулась я. — Где я?

— На Онироне.

Я смотрела на нее как баран на новые ворота. Это название мне ничего не говорило. Я пыталась мысленно представить карту залива. Но ничего, кроме необъятной массы синего, я не могла вспомнить.

— 3-з-здесь есть т-т-телефон-а-а-автомат? — пробормотала я. У меня зуб на зуб не попадал.

Светловолосый парень уже возвращался. Он на ходу снял свою куртку и накинул мне на плечи.

— У нас тут электричества нет, — пояснил он. — Мы тут живем без особого комфорта.

— Пойдем в наш дом, — предложила Мери-Элизабет. — Тебе надо отдохнуть и переодеться. А еще лучше принять горячую ванну.

— Н-н-но мне надо возвращаться, — тянула я свое. — Меня там ждут!

— Сейчас отправляться куда-либо слишком поздно, — сказал Вес. — Уж во всяком случае, пока эти облака… К тому же раз вода, как сама говоришь, такая холодная.

— У нас только весельные лодки и каноэ, — сказала Мери-Элизабет. — Завтра утром облаков не будет.

— Завтра? Но…

— К тому же мы уже послали за кебом, — вставил Вес.

Я живо представила лицо дедушки Чайлдерса. Вот он смотрит на гряду облаков и думает, что я погибла.

А как его сердце? Он может не вынести этого.

И что с Колином?

Может, он уже вернулся. Он ведь плыл в противоположном направлении. Если он не сворачивал, он мог проплыть через облачную стену.

Ты все равно ничем помочь не можешь, Рейчел.

Остается только надеяться. И молиться.

Что касается горячей ванны и сухой одежды, это звучит соблазнительно.

— Ну что ж, так тому и быть, — проговорила я.

Мери-Элизабет широко улыбнулась и обняла меня за плечи:

— Не расстраивайся. Тебе здесь понравится.

Я зашагала рядом с ней и Весом прочь от воды, все время оглядываясь, в надежде увидеть Колина.

Пройдя песчаный пляж, мы выбрались на грунтовую дорогу. Послышалось цоканье копыт, и из-за поворота показалась лошадка с коляской.

— Это и есть кеб?

— Мы же здесь живем по-простецки, — сказала Мери-Элизабет, помогая мне забраться в тележку.

Коляской это сооружение было назвать трудно. Простая повозка, грубо сколоченная из деревянных планок, закрепленных где ржавыми гвоздями, где веревкой. В ней к тому же здорово трясло, отчего мои бедные мышцы ныли и стонали.

Мы проезжали мимо болотистых пустошей с вкрапленными в них деревянными домишками и фермерскими хозяйствами. По гребню отдаленного холма на лошади, груженной корзинами, ехала женщина. Трое детишек перестали играть в поле в салки и уставились на нас. Никто явно никуда не спешил. С крыльца дома помахал нам старик.

Вскоре мы доехали до поляны, окруженной со всех сторон лесом. На площадке стояли два больших дощатых барака, как в летнем лагере.

— Дом, милый дом! — пропела Мери-Элизабет.

— Здесь у нас, правда, кавардак, — вставил Вес.

— Говори за себя, — вскинулась на него Мери-Элизабет. — Она идет не в мальчишеский дом.

— Так это лагерь? — воскликнула я.

— Можно и так назвать, — откликнулась Мери-Элизабет.

В бараке для девочек вдоль стен шли двухъярусные койки. У девочек, судя по всему, вещей было немного — книги да журналы, причем вид у них был такой, будто они побывали в воде, а потом их высушили.

Дверь вела в небольшую ванную комнату. На полке в углу стоял кувшин с питьевой водой. На специальной подставке, грубо приколоченной к стене, стояла свеча.

Две девочки носили ведрами воду, подогреваемую на костре, пылающем на дворе.

— Водопровода тоже нет?

Мери-Элизабет улыбнулась и передернула плечами.

— К этому быстро привыкаешь.

Ванна была крошечная. Из нее выходили трубки, ни к чему не присоединенные, словно ее притащили со свалки.

Но вода была чистая. И горячая. Просто райская.

Я и чувствовала себя как в раю.

Я откинулась на стенку ванны и прислушалась к смеху и голосам за окном.

Глаза поневоле начали слипаться.

Сон.

Вот что это все такое.

Остров, на котором никого как бы нет.

Лагерь. Никаких взрослых вожатых.

Это только во сне может присниться.

Проснусь… и я в Несконсете… А вокруг все та же тоскливая жизнь…

Я, должно быть, заснула. Потому что очнулась я от звона колокольчика.

В дверях ванной комнаты стояла, широко улыбаясь, Мери-Элизабет с старинным ржавым колоколом в руках.

Я выпрямилась:

— Кто гость?

Колин?

— Ты, — ответила Мери-Элизабет.

— А как насчет моего приятеля? — спросила я. — Хоть что-нибудь выяснилось?

— Пока ничего. Все думают, он уплыл обратно. Вот твоя одежда.

Она положила передо мной на бочонок юбку, блузку и свитер из бумажных ниток.

Я вышла из ванной и вытерлась. Принесенные вещи были старинными и поношенными, но классными на свой лад, настоящие ретро и фанки.

Я подняла юбку и нечаянно уронила книжку, которая лежала на бочонке. Я наклонилась и подняла ее. Это был фотоальбом — потрепанный и заплесневелый.

На обложке выцветшие буквы НМСШ — Несконсетская младшая средняя школа.

Стало быть, я здесь не одна. Тут есть кто-то еще из Несконсета.

Я положила книгу на место и стала ее рассматривать.

— Что ты делаешь? — В ванную вбежала Мери-Элизабет и резко захлопнула книгу, чуть не прищемив мне пальцы.

— Я просто заглянула… — начала я.

— У нас нет времени, — сказала Мери-Элизабет.

— Кто-то из Несконсета?

— Поторопись, пока твоя карета не превратилась в тыкву! — бросила Мери-Элизабет, выбегая из ванной.

Книгу она прихватила с собой.

8

― Карета подана, Золушка. — Вес слез с облучка. На нем была поношенная накидка и кепка.

— Ты вполне сошел бы за крысу-кучера.

— К вашим услугам. Входите в мою крысоловку.

Повозка была украшена глицинией, жимолостью и ветками вечнозеленых кустов. Весь лагерь высыпал на поляну, и все были празднично разодеты.

— Чем я заслужила такую милость? — спросила я, ставя ногу на ступеньку.

— Ты нам понравилась, — ответил Вес.

Мери-Элизабет поднялась следом за нами.

— И мы бы хотели, чтобы ты осталась с нами навсегда, — добавила она.

Я улыбнулась:

— Хорошо, подумаю.

Карета неторопливо покатила. Жители лагеря шли рядом, смеясь и болтая. У многих в руках были музыкальные инструменты — саксофон, флейта, барабанчик, труба. В музыканты они явно не годились. Я толком и мелодию понять не могла.

Но это абсолютно никакого значения не имело.

Мне было тепло и уютно, и я была во всем сухом. И если б не мысли о Колине и дедушке Чайлдерсе, я и в самом деле была бы счастлива.

Скорее всего, с ними все в порядке.

Колин — классный пловец, и к тому же он плыл в правильном направлении.

А дедушка Чайлдерс крепкий орешек, Рейчел. Он всех нас переживет.

Я старалась выкинуть из головы мысли о них. Для собственно спокойствия.

— Как тебе здесь? Нравится? — спросил Вес.

— Еще бы! — откликнулась я. — Но где же ваши вожатые?

— Они не живут с нами, — объяснил он. — Мы видимся с ними только в особых случаях, вот как сегодняшний.

— Вы действительно предоставлены самим себе? Весь день?

Мери-Элизабет кивнула.

— Может, я и впрямь останусь здесь навсегда, — пробормотала я.

Вскоре потянуло аппетитным запахом жареного мяса. Он мешался с не менее аппетитным духом свежеиспеченного хлеба, сдобных булочек, кукурузных лепешек. Я только сейчас поняла, до чего голодна. У меня так и потекли слюнки.

Они что, так всегда питаются?

Мы остановились на широкой поляне, поросшей густой травой. На краю поляны на огромном вертеле жарился барашек, над тремя сложенными из камней очагами поднимался пар и дым. У длинных столов для пикника суетились люди. Они расставляли большие дымящиеся блюда с едой.

Взрослые.

Но на обычных скаутских вожатых они не походили.

Большинство из них было в карнавальных костюмах.

Это были скорее персонажи из разных сказок и историй. Они были разбиты на группы.

В одной группе женщины носили необъятные юбки с кринолинами и черные фетровые шляпы. На мужчинах были толстые шерстяные куртки, панталоны и подбитые гвоздями тяжелые башмаки.

Пионеры-колонисты.

Другая живописная группа мужчин была наряжена в белые рубашки с кружевами и банданы — прямо из «Острова сокровищ». Они тащили за собой босоногих людей в лохмотьях.

Пираты и их пленники.

Другая компания в армейских хаки словно вышла из фильма о Второй мировой войне.

«Спасение рядового Райна».

Группки смешивались. Обособленно держались только музыканты. Джаз-банд состоял из представителей всех сюжетов. Играли они на самодельных дудочках, сделанных из тростника, и барабанах из полых пней, обтянутых кожей. Многие плясали. Танец был замысловатый, и двигались они неуклюже.

— Театральная труппа? — спросила я Веса, стараясь перекричать шум. — Или здесь фестиваль?

Вес кивнул:

— Разве не видишь, что это персонажи?

Больше я не спрашивала. Не хотелось напрягаться.

Я вышла из своей кареты. Все обступили меня и приветствовали. Вес и Мери-Элизабет начали было представлять всех, но я не запоминала имен. Многие говорили с акцентом, в основном английским и ирландским, и у некоторых акцент был столь сильный, что я с трудом их понимала.

Я пошла к столу с закусками, но Карбо отвел меня в сторону. Он пытался танцевать со мной какой-то немыслимый бальный танец. Я в этом деле полный профан, а он, к моему немалому удивлению, делал все эти несусветные па довольно сносно. Будто специально учился.

Вокруг нас все захлопали в знак одобрения.

Я чувствовала себя совсем как дома.

Только я была голодна как зверь.

Наконец Карбо подвел меня к столам.

Тут я чуть не умерла от смеха. Парни в армейской форме времен Второй мировой войны ели стоя, будто аршин проглотили, и при этом громко разговаривали с набитыми ртами. «Пионеры» молча ели с тарелок, на которых, по-моему, ничего не было.

Оборванцы, я так поняла, исполняли роль прислуги и суетились вокруг столов, с угрюмыми лицами собирая и унося тарелки и принося новые. Пираты из «Острова сокровищ» вели себя с ними вызывающе: они грубо толкали их и презрительно смеялись им в лицо.

— Что они играют? — спросила я Веса и Мери-Элизабет, подходя к столу и наполняя тарелку.

— «Тяжкие испытания», полагаю, или… дай послушаю… «Пираты из Пензанса»?

— Точно, — кивнул Вес. — Это респираторная группа.

— Репертуарная, — поправила его Мери-Элизабет.

Я осушила свой стакан пунша и принялась за еду.

Один из оборванцев заметил, что у меня пустой стакан.

— Позвольте, мэм?

Колин.

Он вдруг ожил у меня перед глазами — на яхте, бегающий со стаканами.

— Нет, спасибо.

Мне вдруг расхотелось пить. И есть. Я отодвинула тарелку.

— Что, плохое мясо? — спросил Вес.

— Нет, нет… просто… Мне что-то не по себе.

Вес вскочил.

— Тост!

— Слушаем! Слушаем! — раздалось со всех сторон.

Я обернулась. Все стояли. И, улыбаясь, смотрели на меня, чокаясь стаканами. Чья-то рука вывела меня из-за стола. Это была Мери-Элизабет.

— Это в твою честь, — сказала она.

— За Рейчел! — воскликнул Вес.

— Гип-гип! — закричала Мери-Элизабет.

— Ура! — подхватили все присутствующие.

— Послушайте, ребята… — взмолилась я.

— Гип-гип!

— Ура!

— Спасибо, но я ничего такого не сделала, — бормотала я.

— Гип-гип!

— Ура!

— Рейчел, мы пьем за твое мужество! — крикнул Вес. — Ты мужественно сражалась с неминуемой смертью и явилась сюда в самый нужный момент…

— Чтобы спасти наши души! — перебил его один из пиратов.

Все одобрительно закричали.

Я рассмеялась.

Это я спасла их души?

Ну и чудной народ. Все драматизируют. Но очень забавные.

Я, улыбаясь, оглядывалась. Мери-Элизабет несла мне стакан пунша. От него исходил дивный аромат фруктов и пряностей.

Холодный. Прямо ледяной.

Я подняла стакан и сделала глоток.

И вдруг на душе стало легко-легко.

Ноги стали как ватные. Мне казалось, земля уплывает у меня из-под ног. И укачивает — то вверх, то вниз.

Воздуха! Мне нужен воздух.

— Рейчел, что с тобой? — спросила Мери-Элизабет.

— ЙЕЕЕЕЕЕАААА! — закричали все, глядя на меня.

За что они меня так приветствуют? Что я такого сделала?

— Ничего… — пробормотала я. — Все хорошо.

— Ты потеряла много влаги. Тебе нужно пить. Вот, возьми.

— …итак поднимем бокалы за нового ониронина!

Я сделала еще глоток.

И провалилась в сон.

9

― Ей плохо.

— Она устала. Она столько претерпела.

— Не надо было устраивать этот праздник.

— Чья это была идея?

— Шкипера.

— Ему виднее.

Голоса Веса и Мери-Элизабет доносились сквозь сон.

Я все еще здесь. На Онироне. В карете. Качает и бросает вверх-вниз. Подскакивает на каждой кочке. В виске боль.

— Оооо! — застонала я.

— Рейчел? — позвала Мери-Элизабет.

— Помедленнее можно? — кричит Вес кучеру.

— Что со мной произошло? — спросила я.

— Ты упала и стукнулась головой, — объяснил Вес.

— Да, ты была не в том состоянии, чтобы идти на праздник, — проговорила Мери-Элизабет. — Не надо было его устраивать.

— А кто это — Шкипер? — спросила я. — Постойте, не говорите. «Джиллиганов остров»?

Они переглянулись с непонимающим видом.

— Ах да, я забыла! У вас же нет телевизора.

— Шкипер — это наш главный вожатый, — ответил Вес. — Вроде того.

— Что он говорит, то и делается, — пояснила Мери-Элизабет.

— Диктатор, — сказала я.

— Взрослый, — поправил Вес.

— Хрен редьки не слаще.

Мери-Элизабет улыбнулась и положила руку мне на плечо.

Мы добирались до барака целую вечность. Чтобы выйти из кареты, мне пришлось облокотиться на Веса и Мери-Элизабет.

Работники из тех оборванцев переносили из мальчишечьего барака в девчоночий кровать и матрасы.

— Это тебе, — пояснила Мери-Элизабет.

— Но… они забрали ее у кого-то из ребят, — заколебалась я. — Кто-то останется без постели.

— Эта свободная, — заверил меня Вес.

Из мальчишечьего барака появились новые рабочие. Они принесли охапки всякой всячины — одежду, шляпы, обувь, какие-то деревянные штуковины — и скрылись с ними за углом.

— Ну и повезло же тебе, что ты появилась в День уборки, — бросил Вес и помчался вслед за работниками.

Мери-Элизабет направилась к бараку девочек.

— Пойдем, Рейчел, — поманила она.

Но я не сводила глаз с прогалины среди деревьев. С оранжевого марева, резко контрастировавшего с нежным пурпуром начинающего темнеть неба.

Я сразу поняла, что это такое.

Облачная стена.

В ней отражались последние лучи заходящего солнца.

Она перегораживала залив, скрывая Несконсет.

Скрывая мой дом.

Я пошла в ту сторону. Навстречу шли мальчишки и девчонки, возвращающиеся с праздничного пикника. Одни играли в мяч, другие бегали, догоняя друг друга, что походило на салки. Третьи убегали в лес и там орали и резвились.

Все весело улыбались.

Все радовались жизни.

И все махали мне, приглашая присоединиться к ним. Меня так и подмывало побежать в их сторону. Но голова у меня раскалывалась.

Спать, Рейчел!

Краем глаза я заметила пламя.

Оно вырывалось из-за угла барака ребят.

На полянке между бараком и леском пылал костер. Там суетился Вес, жестикулируя и что-то крича работникам. К стене была привалена большая груда хлама, прикрытая брезентом.

Я подошла поближе. Огонь устремлялся ввысь, заполняя прогалину между деревьями, сливаясь с облачной стеной и пожирая оранжевое марево.

Вес успевал быть одновременно всюду. Заметив меня, он с улыбкой подбежал:

— Ты что тут делаешь, Спящая красавица?

— А я-то считала себя Золушкой.

— Если не отдохнешь как следует, превратишься в злую падчерицу.

Языки пламени выхватили из полумрака какой-то предмет, выглядывавший из-под брезента.

Матерчатый кролик.

Белый.

Белый кролик.

Пушок.

Он спал с ним всю жизнь.

— Вес, — спросила я, — чьи это вещи?

Он взял меня под руку и повел к бараку для девочек:

— Мусор. Никому не нужный хлам.

Спокойно, Рейчел!

Не задавай лишних вопросов.

Считай, что он спасся.

Вдруг ко мне подскочил Карбо и потащил меня куда-то.

— Идем, там Ванесса предсказывает судьбу. Задарма!

Вес отпустил меня, и мы с Карбо подошли к группке мальчишек и девчонок, рассевшихся на поляне. Все хохотали до упаду.

Я вдруг очутилась в центре круга. Вес помчался назад к костру.

Ванесса оказалась девушкой с иссиня-черными волосами, маленьким напряженным личиком. Она пристально смотрела на меня сквозь черную вуаль. Взяв мою руку, она стала внимательно изучать ее.

— Рейчел, ты явилась из мрака и начинаешь новую фазу своей жизни. Окружающие тебя сейчас люди отныне будут частью этой новой жизни.

Я бы и сама того хотела.

Я уже сейчас ловила себя на том, что с грустью думаю о завтрашнем дне.

Что придется все это оставить.

— В душе твоей я читаю счастье, Рейчел. В самой глубине, которая была долгое время закрыта.

Верно.

Я почувствовала, что вот-вот разревусь.

Со всех сторон на меня были устремлены глаза. Улыбающиеся лица.

Не принимай это слишком серьезно.

Это игра.

Так принято встречать гостей.

— И ты можешь остаться здесь. — Взгляд Ванессы был нежен, она будто обнимала меня. — Можешь оставаться здесь, сколько хочешь.

10

Дверные петли явно пора было смазать. Я испугалась, что скрипом разбужу весь барак.

Но все спали как убитые.

Здесь на Онироне все целый день резвятся от души, а потом ночь напролет спят без задних ног.

Это утром начнется галдеж, хотя, впрочем, несколько неугомонных девчонок со смехом носились по палате.

Ванесса. Рэнди. Дженнифер. Барбара.

Вот я уже и запомнила имена некоторых ребят.

Они все такие клевые! Даже Карбо.

И всем позволено хоть всю ночь напролет не спать.

Как здесь вообще принято.

Каждую ночь.

Я захихикала.

Хотя вообще-то я не из таких. Хихикать я отвыкла. Во всяком случае, лет с десяти.

Что это со мной?

Подумаешь, время позднее! Весь день игры да развлечения. Что тут такого?

Красота!

Вот как это называется, Рейчел.

Сна не было ни в одном глазу.

Но я и сама понимала, что не помешало бы выспаться. Завтра дел по горло.

Назад. К маме и папе. И к мистеру Хейвершоу, само собой. И в подготовишки.

Настроение у меня вдруг испортилось.

Я переступила порог темной тихой палаты. Меня мучила жажда, и я направилась в ванную. Тьма кромешная. Я надеялась, что скоро глаза привыкнут к темноте…

Я ударилась о цинковое ведро.

— Простите, — прошипела я.

Тихо.

Никто и ухом не повел.

Здорово!

Просто класс!

У меня дома сейчас бы началось такое…

Сядь, Рейчел. Принеси, Рейчел. Скажи спасибо, Рейчел. Хорошая девочка.

— Гав! Гав!

Это ж надо! Я залаяла.

Рейчел, ты, кажется, того.

Ничего не того.

Просто счастлива.

Я подняла покатившееся ведро. Оно было пустое. Я поставила его на столик, отодвинув груду тряпок.

Уф! Здесь не только тряпье. Под одеждой лежала книга. Она свалилась на пол. На то самое место, где валялось ведро.

Ах ты недотепа!

Я нагнулась и подняла ее с пола.

В бледном свете от костра за окном я с трудом разглядела, что это за книга. Фотоальбом. Тот самый, который я уже видела в ванной сегодня. Тот самый, что отняла у меня Мери-Элизабет.

Он же не твой.

Ты же разрешения не спросила.

Ну, конечно, чтоб я смотрела чьи-то снимки без разрешения!

И я пошла в ванную.

(Больше всего я люблю смотреть чужие фотографии. Меня хлебом не корми, дай посмотреть. Это моя слабость.)

На стене я приметила два огарка. А под ними кремниевую зажигалку. Тихонько, чтобы не шуметь, я зажгла свечки и прикрыла дверь.

На обложке стояли буквы НМСШ. Те же, что я видела раньше.

Но сейчас я прочитала накарябанную под буквами надпись.

Число.

Очень древнее.

Шестидесятилетней давности.

Чудеса, да и только!

Я открыла альбом. На каждой странице были размещены старые черно-белые покоробленные от времени фотографии, приклеенные уголками.

На всех снятых людях были странные одежды и прически. Девушки стояли в напряженных чопорных позах.

Я уже хотела закрыть альбом, как вдруг в глаза мне бросилась знакомая физиономия.

Со снимка мне улыбался Вес.

Что за бред? Это кто-то, похожий на него. Может, дедушка.

Я поднесла альбом поближе к свету.

Они похожи, как две капли воды.

Я стала быстро пролистывать альбом. Снимки были маленькие. Некоторые не в фокусе. Мне показалось, что я узнала Карбо, но не уверена.

Вдруг что-то остановило меня. Школьная компания в гимназическом зале.

На заднем фоне, у стены, пытался закрыть лицо…

Колин!

Быть того не может.

Смотри, смотри.

Еще страница… еще…

Я даже дух затаила.

Слева в группе стояла Мери-Элизабет. Справа — Вес.

Но я во все глаза глядела на третьего, стоявшего между ними.

Черные волосы, полноватый. На Онироне я такого не встречала. Совершенно определенно.

Но я его знала.

Что-то в улыбке. В глазах. Что-то до боли знакомое…

А под фотографией от руки выцветшими чернилами было написано:

11

Спокойно, Рейчел. Набери воздуха. Шевели мозгами.

Я дышала, как рыба на песке.

Еще минуту назад все было хорошо и ясно.

Еще минуту назад я чувствовала себя словно рыба в воде.

Это же он.

Дедушка Чайлдерс.

Он улыбался мне. Как всегда. В глазах маленький бесенок будто говорит: «Я тебя знаю. Мне известны все твои мысли».

Шевели мозгами!

Я снова перечитывала написанное, смотрела на лица моих двух новых друзей и листала альбом, пока опять не наткнулась на него (да, это Колин, он здесь жил), и в голове у меня все начинало искриться и полыхать, как костер за окном (это был Пушок, они хотели бросить в огонь Пушка и все его вещи!). И в тот же миг мир перевернулся и полетел вверх тормашками, и все вдруг как бы отдалилось и вновь обрело смысл, но смысл ужасный…

Все они отправились в тот круиз в день его рождения.

Во время последнего появления облачной стены.

Спасся только дедушка Чайлдерс. Он единственный, кто…

Кто — что?

Остался в живых?

Да.

И нет.

Единственный, кто вернулся. В Несконсет.

А остальные нет.

Они здесь.

И они не изменились.

Не постарели ни на день.

— Рейчел? — раздался голос Мери-Элизабет.

Я вскочила с такой силой, что чуть не сбила свечки.

— Рейчел, это ты здесь? С тобой все в порядке?

— Все отлично!

Слишком громко. Спокойнее.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Мне…

Стоп.

Не говори ей ничего.

Ей нельзя доверять.

Она не хотела, чтоб ты это видела. Она его убрала подальше от тебя.

— Я просто зашла попить, — откликнулась я.

— Ну ладно. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Надо все выяснить.

Надо все делать самой.

Не надеясь на Мери-Элизабет.

Я выглянула в окно.

На дворе маячил один из работников. Он расхаживал вдоль барака как охранник.

Лагерный костер все еще горел, и в его свете мне удалось прочесть поблекшие обрывки слов на спине его хламиды, скроенной из грубой мешковины:

Мешок из-под риса, превращенный в робу.

Ему больше двухсот лет.

Как пленники, которых захватили пираты.

Я кое-что припомнила. Из школьных занятий по истории.

Британская империя ссылала своих преступников в далекие края. Подальше от дома.

В Австралию.

В колонии.

В Америку.

Перед глазами промелькнули сцены из праздничного пикника, группы в одеяниях разных эпох — в американской форме времен Второй мировой войны, в нарядах американских пионеров-колонистов…

Кораблекрушения.

История залива Несконсет богата ими.

Исчезнувшие корабли, так никогда и не найденные.

Поглощенные облаками.

Суда шестнадцатого и семнадцатого веков.

Подводная лодка времен Второй мировой войны.

Яхта, на которой совершали круиз дети в день рождения дедушки Чайлдерса.

В голове постепенно складывалась цельная картина. Настолько цельная и логичная, насколько и безумная. Я даже невольно расхохоталась.

Они не исчезали, так получается?

Они все здесь.

Все, потерпевшие кораблекрушения.

Все они здесь, на Онироне, где люди не ведают, что такое стареть.

Они просто прошли сквозь стену. От одного края облаков до другого.

В пространство, которое никто никогда не может увидеть.

Я вдруг вспомнила слова капитана Нейла. Что-то он сказал об этих облаках.

Сутки. Двадцать четыре часа. Вот сколько они держатся. А потом…

«Пуф! Они исчезают без следа».

Исчезают. Были и нет.

Через двадцать четыре часа облака исчезнут.

А с ними и кое-что еще, Рейчел.

Когда облака рассеются, что ты увидишь, Рейчел?

Ничего.

Никакого острова.

Никакого Онирона.

— О боже! — прошептала я.

— Рейчел? — Снова голос Мери-Элизабет. Громче. Настойчивей.

— Рейчел, ты видела… этот альбом?

Я хотела ответить, но слова застряли у меня в горле.

— Рейчел?

Она знает. Она знает, что я знаю.

Дверь затряслась.

Она ходуном ходила.

Они хотят, чтобы я осталась.

Все станет на свои места. Вот слова Веса.

Это для них все станет на свои места.

Они здесь уже шестьдесят лет.

И хотят, чтоб я тоже осталась с ними.

НО ЗАЧЕМ?

Я уронила альбом и выглянула в окно.

Сторож скрылся за углом.

Беги.

Куда глаза глядят.

Найди лодку.

Плыви, если понадобится.

Я вскарабкалась на подоконник и выпрыгнула наружу.

Шмякнулась на землю, вскочила и побежала.

12

Быстрее.

Обогнуть барак. Скрыться в мраке леса. Что-то ударило меня. Сильно. Словно я на всем бегу врезалась в дерево.

Дерево с руками.

— Куда это, скажи на милость, ты торопишься?

Я не могла его разглядеть.

Но узнала по голосу.

Вес.

— Убери руки! — закричала я.

Руки.

Чьи они?

Мертвеца?

Призрака?

Семидесятипятилетнего мальчика, застывшего во времени?

Я высвободилась и бросилась бежать.

Вес преградил мне путь.

— Куда ты бежишь?

— В лес. Куда подальше.

— Нельзя.

— Попробуй поймай!

Я сделала ложное движение и снова бросилась вперед, но он снова как стена вырос передо мной.

— Рейчел, какая муха тебя укусила?

— Я знаю, кто вы!

— Конечно, знаешь…

— Я по-настоящему знаю. Вы друзья моего дедушки. Вы все. И Колин тоже. Вы знали его и пытаетесь скрыть все следы…

— Рейчел, все это от усталости…

— Не пытайся провести меня, Вес! Вы все были в этом круизе на яхте — шестьдесят лет назад, — и вы все исчезли в облачной стене. Вы попали сюда и здесь остались, а он… он сбежал в реальный мир. Ведь так, скажи, так? И не пытайся обмануть меня!

— Да, — кивнул Вес.

— Что — да?

— Это правда.

— Правда?

— Сущая правда.

Он признает все.

Он пристально посмотрел мне в глаза.

— Стало быть… вы мне лгали.

— Ложь во спасение, — тихим голосом проговорил Вес. — Ради твоего же блага. Чтобы защитить тебя.

— От чего, Вес? От правды об облачной стене? Скажи, что происходит, когда она исчезает? Остров тоже, так ведь?

Вес покачал головой:

— Нет, Рейчел. Мы остаемся. Мы остаемся там, где мы и сейчас. Исчезает твой мир.

— Мой мир?

— Когда облако поднимается, мы его не видим. Для нас он исчезает.

Две реальности. Одна здесь. Другая там.

Никогда не пересекающиеся.

Только в тот краткий миг, когда их сводят вместе облака.

— Но мой мир — это и твой мир, Вес.

— Больше нет. Я никогда не вернусь.

— Но Колин же вернулся! Он проплыл все облако до самого Несконсета.

Вес помрачнел:

— Он предал нас, Рейчел. Он чуть не погубил нас. И он за это поплатится.

— Как это он предал вас? Это же его жизнь…

— Здесь свои законы. Законы, о которых ты не знаешь…

— Но это же его выбор, Вес. Это его жизнь. Так что не стой у меня на пути, потому что это моя жизнь.

— Так уж и твоя? Разве ты этого хочешь?

Так уж и моя?

Я замерла.

Я пыталась про себя ответить на этот вопрос утвердительно.

И не могла.

Мы стояли и смотрели в глаза друг другу Затем он отступил.

Он больше не стоял на моем пути.

Я была свободна.

Передо мной была тропинка в лес.

Иди.

Я хотела. Сердце мое рвалось туда, ноги готовы были бежать.

Но я не двигалась с места.

— Ну? — спросил Вес.

— Я… я…

Беги!

— Что тебя так влечет туда, Рейчел? — заговорил Вес. — Мысль о старении и болезнях? То, что ты на бешеной скорости несешься в Большое Время — взросление, так, что ли? Ах, как это замечательно! Или ты жаждешь увидеть восторженные физиономии твоих родителей?

Я так и представила папу (Как ты могла так напугать нас? Как ты посмела испортить этот круиз?), маму (Кто этот молодой человек, Рейчел? Я хочу сейчас же знать его имя — я засужу его родителей), Сета (Я всем в школе сказал, что ты сбежала с мальчишкой-официантом) и попыталась представить, что я скажу дедушке Чайлдерсу (Они все живы, как Колин), и увидела его лицо, и счастливым оно не было, он плакал и смотрел в море таким взглядом, что сердце у меня оборвалось…

Я не могу.

Все так круто изменилось.

Не могу возвращаться.

— Кламсон посоветовал бы тебе остаться, — тихо проговорил Вес. — Я знаю это. Можешь мне поверить.

Он прав. Дедушка и в самом деле был бы на моей стороне.

— Но… он вовсе не это имел в виду, — сказала я. — Нет, нет. Он любит меня…

— И хочет, чтоб ты жила вечно. Если бы он мог жить здесь с тобой, он не задумывался бы. Ты же знаешь, Рейчел. Но он там. И скоро он покинет тот мир. Все его покидают рано или поздно. Что у тебя есть, если на то пошло? Рейчел, кто она такая? Девочка, которую ты и сама еще толком не знаешь. Да и знать не можешь. Потому что с ее душой не хотят считаться.

У меня было такое чувство, что Вес раскрыл меня, как книгу, и читает вслух ее содержание.

Я посмотрела вдаль, в лесной мрак.

Оттуда доносился плеск волн, там был манящий берег.

Пляж и стена облаков.

Которая чуть не убила меня.

Которая неминуемо убьет меня в ночной тьме.

Думай, думай, Рейчел.

Что лучше?

Смерть здесь?

Или жизнь там?

— Если ты уж так хочешь это сделать, подожди по крайней мере до утра, — сказал Вес.

— Но завтра облачной стены уже не будет.

Вес кивнул:

— Да. Но потом все равно появится снова.

— Когда?

— Скоро.

— Как скоро?

Вес взял меня за руку.

— Когда она приходит, кажется, что последняя была вчера.

Мы шли назад. Мимо догорающего лагерного костра.

— А много было с тех пор, как вы оказались здесь после кораблекрушения?

Вес не ответил.

Перед бараками собралась толпа ребят, и, увидев нас, все двинулись нам навстречу.

Впереди шли Мери-Элизабет, Карбо, Барбара.

— За эти шестьдесят лет была еще хоть одна? — продолжала я расспросы. — Была хоть одна?

Вес вдруг крепко сжал мою руку.

— ДЕРЖИ ЕЕ! — закричала Мери-Элизабет.

Толпа приближалась к нам.

Быстро.

13

Я лягнула его ногой что было сил.

Он отпрыгнул, освободив тропу между собой и бараком.

Я бросилась бежать по ней.

Вес метнулся за мной.

Толпа была уже совсем рядом. Метрах в шестидесяти от меня, не больше.

Я оглянулась через плечо и обо что-то споткнулась.

Лопата. Кто-то оставил ее, прислонив к стене.

Я грохнулась на землю.

Возьми ее!

Мои пальцы сами обхватили черенок.

Я встала.

Раздумывать было некогда.

Я побежала к костру, сунула лопату в огненную массу, подхватила полную лопату пылающих углей и швырнула их в сторону леса.

Огонь охватил сначала траву, языки пламени поползли к кустам, и в мгновение ока кругом заполыхал сплошной огненный ковер.

— Рейчел! — закричал Вес.

— Ты с ума сошла! — вторила ему Мери-Элизабет.

Я подхватила еще полную лопату углей и швырнула в сторону Веса.

Он отпрянул:

— Рейчел, мы тебе не враги. Не делай этого!

— У тебя испуганный вид, — сказала я. — С какой стати? Ты же живешь вечно, разве нет? — Я повернулась к остальным. — Разве нет?

Но все уже разбежались. Они мчались за водой.

Пламя лизало кору деревьев и поднималось все выше. Я чувствовала усиливающийся жар.

Вдруг за языками пламени я увидела среди деревьев сутулого бородатого старика в непромокаемом плаще. Он пристально смотрел на меня.

Я тоже смотрела на него как завороженная и ждала, когда он выйдет на свет.

Но он стоял не шелохнувшись.

— Ты совсем рехнулась? — крикнул кто-то.

Я отбросила лопату и побежала прочь от огня. Во тьму за бараками. В лес.

Я бежала, закрываясь руками, чтобы ветки не хлестали по лицу. Ноги утопали в песке. Колючие кусты цеплялись за ноги. Я бежала не останавливаясь, пока не стали заплетаться ноги.

Беги на ветер с моря.

На шум прибоя.

Да где же берег?

Непонятно. Я сбилась с пути. Бежала, не разбирая дороги, и сбилась.

Вдруг я наткнулась на густые заросли лиан и бурьяна и, запутавшись в них, потеряла равновесие, а потом упала.

Прямо носом в песок. Он набился в волосы, в глаза и рот.

Он был повсюду. В горле запершило. Я вскочила, закашлявшись.

Что там?

Корабль?

Это был действительно корабль. Я стояла на берегу.

Одна.

До меня доносились голоса ребят. Где-то. Как будто далеко.

Я потрогала лодку, привязанную к берегу. Она была из какого-то твердого металла. На покатом боку зияла непомерная рваная пробоина. Наверху было что-то вроде плоской башенки.

Подводная лодка?

Вот это да! А что дальше? Сейчас я ее столкну на воду и — йо-хо-хо! — полный вперед?

Голоса преследователей приближались.

Я посмотрела в море.

В лунном свете стена из облаков казалась еще плотнее. От края ее к берегу бежала серебристая дорожка, высвечивая небольшой хлипкий причал.

К причалу были привязаны две шлюпки.

Шаги.

Совсем уже рядом.

Беги!

Я бросилась на причал, отвязала первую попавшуюся лодку и прыгнула в нее.

Оттолкнувшись изо всех сил, я села на банку и стала вставлять весла в уключины.

Стена облаков была уже совсем рядом.

Лодка шла в самое ее подбрюшье.

Я налегла на правое весло, и лодка закружилась. Я налегла снова. Но лодка не слушалась и не разворачивалась вправо.

Я еще яростнее налегла на весла, но дело пошло еще хуже. Лодка пошла обратно.

Обратно?

Оглянувшись назад, я увидела силуэт в воде.

Вес.

Он тянул брошенный линь.

Это он тянул лодку назад, возвращая ее к причалу.

Я бросила весла и прыгнула в воду.

14

― Рейчел!

Плыви!

Плыви, не останавливайся!

Руки у меня болели, но я гребла, не жалея себя, и неуклонно приближалась к стене облаков.

Шипение становилось все громче, превращаясь в глухой рев.

Я сражалась с воспоминаниями, с обрывками наваждений: удаляющийся в туманную даль Колин, гибнущий в этом мареве…

Не думай!

Знай плыви!

Вдруг я почувствовала, как что-то вцепилось мне в ногу.

Я пошла под воду, неистово колотя руками.

Мне удалось вырваться на поверхность.

Теперь Вес схватил меня за руку. Он тащил меня к причалу, с трудом дыша.

— Нельзя… нельзя уходить отсюда…

— Я хочу вернуть свою жизнь! — закричала я. — Свой мир!

— ЕСЛИ ТЫ УЙДЕШЬ, ТЫ ПОГУБИШЬ НАС!

— ЧТО?

Он ухватился одной рукой за сваю причала, другой крепко держал меня. Лицо у него было страдальчески искажено.

— Таков закон Онирона. Всякий может явиться сюда, но если мы потеряем хоть одну душу, остров погибнет.

— Но Колин уже убежал, а вы все еще живы!

— Пока не поднимется облако!

— И тогда вы умрете?

― Да!

— Это неправда. Колин не убийца. Он бы этого не сделал.

— Он ненавидел остров, как и ты. Он хотел вернуться. Хотел вырасти.

— И ради этого готов был убить вас? И затащить меня сюда — чтобы убить меня?

— Нет…

— Но если вы обречены, плыви со мной. Беги отсюда!

— ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ! Колин привел тебя сюда, чтобы спасти нас, Рейчел! Пока ты здесь, мы живы.

— Но ты же сам сказал, что, если кто-то покинет вас, Онирон обречен!

— Я сказал, если мы потеряем хоть одну душу. Но мы не потеряли. Теперь у нас есть ты. Ты заняла место Колина.

Мы смотрели друг другу в глаза, колотя руками по воде.

Я и в полумраке ощущала силу отчаяния Веса.

«Рок Шоколадной горы».

«Где ключи из лимонада и холмы из шоколада

И где все вечно молоды», — об этом пел Колин.

Но это не лирика. Он же это подстроил!

Чтобы посмотреть, как я буду на это реагировать. Чтобы проверить, как сильно ненавижу я свою жизнь. Убедиться, что я подхожу.

Для бессмертия.

И я ему сама позволила.

— Так я…

— Обмен.

— Нет.

Нет, не обмен.

Когда меняются, ты что-то получаешь взамен.

— Я жертва, Вес.

— Если никто не умирает, жертвы нет, — ответил Вес. — А здесь ты никогда не умрешь. Ты будешь, как мы.

— В ловушке!

— Ни забот, ни обязанностей…

— И никогда не вырастешь!

— Кому это нужно — расти?

— Все живое растет и развивается! Вы, ребята, не живете, вы… вы…

Мертвецы.

Скажи это, Рейчел.

Все, что не растет, мертво.

Они не настоящие.

Они призраки. Зомби.

Но слова застряли у меня в горле. Послышались голоса. Они доносились из леска. Вес обернулся.

— Сюда! — крикнул он.

Беги!

Ты не убьешь их, Рейчел.

Нельзя убить того, кто и без того мертв.

Я оттолкнула Веса. Изо всех сил.

Он выпустил мою руку.

Я нырнула под воду.

Я плыла, не обращая внимания на боль в руках, на то, что наглоталась воды.

На шум.

На туман.

Море было черным и ледяным, но я знала, куда плыву.

Вес не отставал от меня. Я слышала его голос. Слышала шлепки его рук по воде.

Но звуки быстро гасли в шипении облака.

Я повернула налево, почти полностью погрузившись в воду; так он не увидит меня и, я надеялась, не услышит.

Край облачной стены приближался. Клочья тумана вихрились вокруг меня.

Я ухитрилась бросить взгляд назад.

Веса не было видно.

Я была свободна.

Или мертва.

Но что то, что другое — все лучше Онирона.

Я уже могла попробовать туман на вкус.

Валы вспучивались подо мной и вздымались, и я проваливалась вместе с ними.

Но вскоре я уже не управляла происходящим.

Я с головой ушла под воду.

А потом меня подняло над водой. И теперь единственное, что надо было делать, это держаться.

И дышать.

Оставаться в живых.

И ловить волны в скудном свете луны, с трудом пробивающемся сквозь мрак.

Лодка.

Она как-то внезапно появилась в моем поле зрения. Какие-то смутные очертания. Тень в тени, скользящая по волнам. А в ней призрачная фигура в непромокаемом плаще с капюшоном, гребущая с ужасающим спокойствием.

Смерть.

Это была сама смерть.

Дух.

Сопровождающий в иной мир.

В мир после смерти.

И вдруг он исчез, и я ушла под воду, и силы окончательно покидают меня, и вдруг руки мои наливаются свинцом и все тело опускается, опускается, и я вижу маму и папу, и они плачут, а затем я вижу берег Онирона и всех спасшихся от кораблекрушения, и затем все погружается в черноту.

15

Во сне я парю, я счастлива, и рыба плавает вокруг моего тела, и я ныряю в коралловых рифах — пурпурных и белых…

— Рейчел…

И кто-то зовет меня по имени, милее голоса нет на свете, мужественный и ласковый одновременно, и нет больше никого, у кого был бы такой голос, кроме…

— Рейчел!

…дедушки Чайлдерса. Но дедушки Чайлдерса нет в моем сне (а где же он?), потому что мама и папа и Сет плачут одни, и я вдруг понимаю что не только обо мне, они оплакивают и его, и это хуже всего, дальше некуда, это самое страшное, что можно себе представить.

— Аааах…

Я, это мой голос, что-то лежит у меня на животе (оставьте меня в покое!), и я чувствую, как какая-то сила вырывает меня из моего сна, а я хочу, чтобы он вернулся, та часть его, где о дедушке Чайлдерсе, который где-то в другом месте и там счастлив…

— Рейчел, все будет в порядке.

Сон развеялся, как пепел по ветру.

Я жива.

Я сижу на чем-то твердом.

Сильные руки укачивают меня, закутанную в непромокаемый плащ.

Я попыталась взглянуть на своего спасителя, но порыв ветра бросил мне в лицо пригоршню брызг.

Но я его и без того узнала.

Жесткая седая борода. Обветренное лицо. Холодные серо-голубые глаза.

— Дедушка Чайлдерс?

— Держись, малышка.

Он!

Нет. Не он.

Это только похоже на него. Говорит его голосом.

— Спасибо, — проговорила я, вся дрожа.

— Как тебя зовут? — спросил старик.

— Рейчел Чайлдерс. А тебя?

Он улыбнулся:

— Люди называют меня Шкипером.

Я отшатнулась:

— Ты Шкипер?

О, нет!

Только не это.

Я приготовилась прыгать.

Чтобы снова добраться до облачной стены.

Только у меня больше не было ни сил, ни желания.

Я не могла удержать слезы. Они текли по щекам, смешиваясь с холодным дождем.

Он получил меня. Они получили меня. Я одна из них. На всю жизнь.

Шкипер нагнулся и поднял стоявшую у него между ног сумку из мешковины.

— Будь добра, верни это владельцу. Ему это, полагаю, пригодится.

Он протянул мне сумку, и я взяла ее.

— Кто… где?..

— Шшшшш… — Старик ласково приложил палец к моим губам. — Иди. Лодка перевезет тебя на ту сторону.

— Но… остров… все тамошние жители…

— Я сам позабочусь о них. — Старик улыбнулся. — А всем скажи, что с Кламсоном Чайлдерсом все в порядке.

С Кламсоном Чайлдерсом?

Не сказав больше ни слова, Шкипер перевалил через борт.

— Подожди! — крикнула я. — Куда ты?

— Держи левее! — послышался голос Шкипера. — И ты пройдешь!

Он повернул вспять и, энергично взмахивая руками, поплыл в сторону Онирона.

И тут же исчез в обхватившем его тумане.

Я осталась одна.

Спасенная Кламсоном Чайлдерсом. Первым.

Моим прапрадедушкой.

Капитаном яхты, которая совершала тот круиз в день рождения дедушки Чайлдерса.

Шкипером.

Я открыла мешок.

Там лежал мокрый и помятый белый кролик.

Пушок.

Я сунула его обратно в мешок и аккуратно положила под скамейку.

А потом взялась за весла и стала грести.

Держась левее.

16

Я пыталась грести к берегу.

Но не могла.

Руки меня не слушались.

В предрассветных сумерках Несконсет выглядел как на старинной черно-белой фотографии — серебристый и безмятежный. Лодка двигалась вперед по инерции, разрезая стеклянную гладь моря. За спиной остатки облачной стены развеивались и уносились ввысь.

Дом.

Само слово звучало сладко, но не имело реального смысла. Подобно красивой песне на неведомом языке.

Еще совсем недавно я только о доме и мечтала.

Еще совсем недавно я только туда и рвалась. Чистый инстинкт самосохранения.

Но вот я спасена.

И теперь мне есть о чем подумать.

Они мертвы. Все до одного.

Вес. Мери-Элизабет. Карбо. Мой собственный предок.

Я убила их.

Послышался слабый звук мотора, переросший в рокот. Два катера морской полиции и службы спасения мчались ко мне, высвечивая дорожки яркими прожекторами.

Но я не чувствовала себя спасенной и счастливой.

Я почти ничего не соображала.

Через мгновение все кончится.

Как это? Что чувствуют в момент конца света?

Это что-то яростное и громоподобное. Как взрыв атомной бомбы? Или это происходит мгновенно и незаметно, подобно росе, исчезающей при первых лучах восходящего солнца?

Кричат ли они от ужаса? Услышу ли я их стоны?

Последние минуты я совсем не помню.

Брошенный канат. Какие-то люди перелезают в мою шлюпку.

Руки. Вопросы. Суета.

Когда мы прибыли к причалу, я увидела маму, папу и Сета. Глаза у всех были покрасневшие, лица осунувшиеся. Я упала в их объятия.

Мы стояли и обнимали друг друга.

Я пыталась вспомнить, когда мы все последний раз обнимались. Мне тогда было лет восемь, наверное. Повод не помню, только ощущение. Такое же, вероятно, замечательное, как и в тринадцать.

Это теплое чувство проникло в мою душу и растопило ледяную дамбу, которую я там выстроила. И из глубины сердца вырвались счастье и боль, вина и страх, и неподдельный ужас, соединяясь в потоке несдерживаемых слез.

Сет и мама тоже ревели.

Папа держался. Но когда слезы у меня стали высыхать, он крепче всего обнимал меня.

— А мы думали… — проговорил папа, и голос его пресекся.

— Простите, — сказала я.

Мама бросила взгляд на берег.

— А лодка?

— Потом.

Мама не настаивала.

Она понимала, что я еще не могу об этом говорить. Она это знала, ей было достаточно взглянуть на меня.

Ведь она мать.

Но, надеюсь, придет день, и я ей кое-что расскажу.

Но о чем? О том, что я уничтожила остров зомби? А уж о том, кто дал мне лодку, вам во веки вечные не догадаться…

Даже расскажи я ей об этом, она, скорее всего, решит, что это мои фантазии.

Только два человека на всем белом свете поверили бы мне.

И ни одного здесь нет.

— Пап, а где дедушка Чайлдерс? — спросила я его по дороге в яхт-клуб. — И тот парнишка-официант Колин?

Папа не успел ответить. Все, кто стоял рядом и держался на почтительном расстоянии, наконец не выдержали и бросились к нам — дядя Гарри, мистер Хейвершоу, весь Несконсет. Меня обступили со всех сторон толпы доброжелателей. Фоторепортер из «Несконсет инквайер и миррор» начал щелкать как из пулемета. Лоренс, шеф-повар несконсетского яхт-клуба, выспрашивал у меня, чего бы я хотела вкусненького.

Наконец, появился и наш домашний врач. Доктор Иванс всех растолкал и повел меня в тихий ярко освещенный уголок клубного зала.

Он засыпал меня тысячью вопросов. Не помню, что я ему отвечала, но, должно быть, ничего путного, поскольку он продолжал глубокомысленно хмыкать и потирать затылок; словом, обращался со мной как с ребенком.

Весь город сбежался к причалу. Я видела гудящую толпу из окна эркера. Все смотрели в море на подходящий к причалу полицейский катер.

Солнце уже встало. Залив светился ярко-синим до самого горизонта.

Горизонт был чист и прозрачен.

На нем ни облачка.

Никакого острова.

Все исчезло.

Навсегда.

Я разглядывала толпу, отыскивая дедушку Чайлдерса и Колина.

Он был там. В плавках. Мокрый.

Я готова была задушить его.

Я хотела было улизнуть, но доктор Иванс мягко остановил меня. Он сказал, что у меня травматический шок или что-то в этом роде и что мне следует посидеть в кресле, пока мама с папой не отвезут меня домой, и остаток дня провести в постели.

Спасибо.

Когда доктора Иванса позвали на причал, я вскочила на ноги.

Колин направлялся в клуб. Ко мне.

Кроме нас, в зале никого не было.

Я заметила мокрый мешок. Его вместе с другими вещами бросили у дверей. Я бросилась к куче и, подняв мешок, протянула его Колину.

Вот, возьми!

Из мешка выпал белый матерчатый кролик. У Колина челюсть отвисла.

— Пушок? Откуда?..

— Как ты мог так поступить со мной? — закричала я. — Как ты мог впутать меня во все это? Зачем ты явился сюда?

— Прости, Рейчел. Я явился не за тобой. Я имел в виду совсем не тебя.

— Кого же?

— Твоего дедушку.

— Дедушку Чайлдерса? Ты хотел его принести в жертву? Да как ты…

— Мы были лучшими друзьями! Его дедушка был на яхте. Я решил, что ему захотелось бы повидать его. А кроме того, в его возрасте, когда ему осталось не так-то много времени, отправиться на Онирон не так уж глупо.

— Но это же безумие!

Колин вздохнул:

— Он и сам так сказал. Но сказал, что очень тоскует о своих погибших друзьях, но все это в прошлом. Он примирился с этим. Он сказал, что, будь у него хоть одна минута жизни, он предпочел бы провести ее здесь.

Так вот отчего он был такой рассеянный?

Он встретил лицо из прошлого. Лицо, не изменившееся ни на йоту.

Вот уж воистину искушение.

Но предложение он отверг.

Из-за родных.

Из-за меня.

— «Лучше умереть среди людей, которых любишь, чем пережить их», — пробормотала я. — Так он мне говорил.

Колин кивнул.

— Я попал впросак. Но когда увидел тебя, решил, что ты идеальный кандидат для Онирона. Тебе осточертела жизнь здесь. И я подумал, что, удайся мне затащить тебя к нам, ты никогда не захочешь вернуться…

— Как тебе такое в голову пришло?

— Я пробыл там шестьдесят лет. Я мыслю как ониронянин.

— Но ведь Вес, Мери-Элизабет, Карбо — они все могли вернуться. Почему же они не сделали этого?

— Вначале кое-кто пытался. Но жившие до нас навалились на них как коршуны. Твердили им о законе Онирона. И со временем все мы как-то смирились… прижились. Привычка. Свобода.

— Но ты же решил, в конце концов, сбежать. Почему?

— Когда я узнал, что облачная стена возвращается, во мне проснулись уснувшие было чувства. Я посмотрел на друзей. На то, во что превратилась наша жизнь — ни тебе забот, ни проблем, что ни день, то сплошной праздник. Я представил на минуту, что останусь здесь навсегда. И… вдруг мне захотелось умереть. — Колин печально улыбнулся. — Но я-то знал, что это невозможно.

— И ты солгал мне, чтобы заманить туда. А они лгали, чтобы удержать меня там.

— Ложь во спасение, — пробормотал Колин.

— А как ты объяснил мое исчезновение родителям? Снова ложь во спасение? Небось сказал, что я бросилась в воду по собственному желанию, что ты пытался остановить меня, но я не послушалась?

Колин не ответил.

Ложь во спасение.

Чтобы добиться, чего хочешь.

Чтобы заставить меня сделать черную работу.

А теперь остров исчез.

И гибель его на моей совести.

Я чуть не бросилась на него с кулаками.

— Ну и как, ты теперь счастлив? Ты мог бы вернуться и без этого, Колин. Они твои друзья — друзья дедушки Чайлдерса. И ты убил их.

Колин сжал мою руку.

— Рейчел, но они не погибли!

— Не погибли? — Я отшатнулась от него. — Так… они и об этом мне солгали?

— Нет, — тихо проговорил Колин.

— Но ты же здесь, Колин. И я здесь. Больше ведь никого…

Я не договорила. Конец фразы застрял в горле.

Меня вдруг осенило. Я поняла.

Колин медленно кивнул.

— Но… почему?

— Чтобы освободить тебя, — ответил Колин. — И спасти других.

— Жертва.

— Душа за душу. Одна уходит, другая приходит. Таков закон Онирона.

Я выбежала на причал и взглянула на горизонт. Вдруг да хоть облачко! Вдруг связь еще не нарушена полностью и я успею хотя бы прошептать слова прощания!

Но небо чисто и прозрачно.

А до меня донеслись слова папы. Он говорил береговому полицейскому:

— Ему сегодня семьдесят пять стукнуло…