Начало гражданской войны

I. Зарождение добровольческой армии

Зародившаяся на тихом Дону в его стольном городе Новочеркасске в конце ноября 1917 года, по мысли генерала Алексеева, военная организация существовала нелегально, скромно, негласно почти около месяца.

27 декабря организация эта стала именоваться добровольческой армией и рядом деклараций заявила о своих задачах и целях.

К этому времени в ее списках числилось около 4.000 человек, а в боевых рядах вряд ли была половина этого числа. В начале января штаб и ее руководители вынуждены были по многим причинам переехать в гор. Ростов. Донское правительство, подыгрываясь под настроение разлагающихся казаков, настаивало на переезде в Ростов, считая это за терпимое пока явление, но дальнейшее пребывание этой организации в Новочеркасске не признавалось возможным. С душевной грустью вынужден был согласиться на это и атаман войска Донского, генерал Каледин.

Кто же и кааким образом пополнял ряды этой героической армии?

Как только загорелся огонек света в Новочеркасске, измученное офицерство потянулось нескончаемой и тайной вереницей со всех городов и мест России, охваченной уже большевизмом.

Дон действительно в те дни являлся единственным местом на святой Руси, где еще был порядок, и где власть была в руках русского человека, всем известного, всеми уважаемого героя войны — атамана генерала Каледина.

Доносились слухи и о том, что там, на Дону, — Алексеев, Корнилов. И тяга на теплый, светлый юг России, тихий Дон, обозначалась уже, яснее, но и в более опасной обстановке: большевики успели расставить рогатки, перехватив все железнодорожные линии, и лишь пешком, по глухим, непроезжим дорогам, темными ночами пробирались мученики-офицеры к этим ярким звездам, немеркнущий свет которых манил к себе не только офицеров, но и всех русских людей, любящих свою родину.

Всем этим русским людям широко открыли двери и гостеприимно встретили их вожди и представители добровольческой армии.

Сам Корнилов не скрывал, что в рядах этой организации имеются и «обломки политического хлама». Это пока не вредило армии, которая, не взирая на свой смешанный состав в политическом отношении, была единой по своему горячему чувству к родине и по своей цели, считая таковой спасение поруганных и заплеванных России и ее победоносной армии, лучшей армии мира.

В первых числах января месяца добровольческая армия уже проливала кровь в боях к северу от Таганрога, не получая однако помощи от казаков, землю которых она защищала.

Другую железнодорожную магистраль из Москвы на Дон защищал бессмертный донской партизан, есаул Чернецов, с горстью храбрецов, главным образом учащейся молодежи, отбиваясь от изменников — донских казаков в районе ст. Каменская — железнодорожная ст. Лихая.

Казаки в это время, одурманенные угаром большевизма, утомленные военной службой и войной на протяжении, для некоторых из них, семи лет, были в состоянии паралича. В лучшем случае, обезоруженные еще на границе области (при возвращении с фронта) большевистскими отрядами, — расходились по домам в сознании, что без винтовки — не война, а бойня; в худшем случае, видя, что есть случай поживиться и вознаградить себя за годы лишения военной жизни и войны, — бросались на разбой вместе с советскими комиссарами.

II. Последние дни атамана Каледина. Роковой выстрел

Уже к 26 января политическая и военная обстановка ясно указывала и войсковому атаману и руководителям добровольческой армии, что наступают дни, когда надо подумать о новых планах и немедленно их приводить в исполнение.

Приводимое ниже последнее по времени воззвание атамана ген. Каледина к казакам с исчерпывающей полнотой рисует ту безотрадную картину, которая раскрылась и перед властью и перед обывателем в средних числах января месяца.

«Граждане казаки!

Среди постигшей Дон разрухи, грозящей гибелью казачеству, я, ваш войсковой атаман, обращаюсь к вам с призывом, быть может, последним.

Вам должно быть известно, что на Дон идут войска из красноармейцев, наемных солдат, латышей и пленных немцев, направляемые правительством Ленина и Троцкого. Войска их подвигаются к Таганрогу, где подняли мятеж рабочие, руководимые большевиками. Такие же части противника угрожают станице Каменской и станциям Зверево и Лихой. Железная дорога от Глубокой до Чертково в руках большевиков.

Наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж и, в союзе с вторгнувшимися в Донецкий округ бандами красной гвардии и солдатами, сделали нападение на отряд полковника Чернецова, направленный против красноармейцев, и частью его уничтожили, после чего большинство полков, участников этого гнусного и подлого дела, рассеялись по хуторам, бросив свою артиллерию и разграбив полковые денежные суммы, лошадей и имущество.

В Усть-Медведицком округе вернувшиеся с фронта полки, в союзе с бандой красноармейцев из Царицына, произвели полный разгром на линии железной дороги Царицын-Себряково, прекратив всякую возможность снабжения хлебом и продовольствием Хоперского и Усть-Медведицкого округов.

В слободе Михайловке при станции Себряково произвели избиение офицеров и администрации, при чем погибло, по слухам, до 80 одних офицеров. Развал строевых частей достиг последнего предела, и, например, в некоторых полках Донецкого округа удостоверены факты продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение. Большинство из остатков уцелевших полевых частей отказываются выполнять боевые приказы по защите Донского края.

В таких обстоятельствах, до завершения начатого переформирования полков, с уменьшением их числа и оставлением на службе только четырех младших возрастов, войсковое правительство, в силу необходимости, выполняя свой долг перед родным краем, принуждено было прибегнуть к формированию добровольческих казачьих частей и, кроме того, принять предложение и других частей нашей области, главным образом, учащейся молодежи, для образования партизанских отрядов.

Усилиями этих последних частей и, главным образом, доблестной молодежи, беззаветно отдающей свою жизнь в борьбе с анархией и бандами большевиков, и поддерживается в настоящее время защита Дона, а также порядок в городах и на железных дорогах части области. Ростов прикрывается частями особой добровольческой организации.

Поставленная себе войсковым правительством задача — довести управление областью до созыва и работы ближайшего (4 февраля) Войскового круга и съезда неказачьего населения — выполняется указанными силами, но их — незначительное число, и положение станет чрезвычайно опасным, если казаки не придут немедленно в состав добровольческих частей, формируемых войсковым правительством.

Время не ждет, опасность близка, и если вам, казакам, дорога самостоятельность вашего управления и устройства, если вы не желаете видеть Новочеркасск в руках пришлых банд большевиков и их казачьих приспешников, изменников долгу перед Доном, то спешите на поддержку войсковому правительству, посылайте казаков-добровольцев в отряды.

В этом призыве у меня нет личных целей, ибо для меня атаманство — тяжкий долг. Я остаюсь на посту по глубокому убеждению в необходимости сдать пост, при настоящих обстоятельствах, только перед кругом.

Войсковой атаман Каледин».

_{28 января 1918 года.}

К утру 29 января генерал Корнилов сообщил генералу Каледину о том, что добровольческая армия, не получая обещанной помощи, истекает кровью и вынуждена будет покинуть Донскую область.

Донская власть, обсудив это известие, с грустью убедилась, что дать добровольческой армии обещанную помощь она действительно не может, так как казаки на все воззвания атамана остаются спокойными и не спешат брать оружие на защиту родного края.

Нескончаемая болтовня безответственных членов донского правительства подсказывала атаману безысходность положения и надвигающийся позор на донское казачество.

Вопреки своему заверению, возвещенному в приведенном только что воззвании, атаман Каледин 29 января слагает свои полномочия и в 2¹/₂ часа дня роковым выстрелом кончает расчеты с земной жизнью.

Чтобы по достоинству оценить донское правительство того времени, достаточно указать факты:

1. Конструкция правительства была изумительная: выборный атаман царствовал, но не управлял; выборный помощник его и не царствовал и не управлял; четырнадцать выборных правителей разбирали портфели после того, когда были уже выбраны, не зная, для какой именно роли и работы они выбирались. Правители выбирались от округов, независимо от того, имел ли округ достойного человека, и конечно, с подобающими случайностями. В этакой компании атаман только председательствовал. Помощник его блистал красноречием. Дела должны были решаться миром, а, значит, стояли без движения. Личной ответственности ни у кого не было. Органов исполнительной власти не существовало. Жизнь в области шла независимо от разговоров и резолюций правительства, направляясь на местах случайными деятелями.

2. Это мудрое правительство 10 января опубликовало широкую амнистию большевикам, т.-е. в то время, когда с большевиками шла уже открытая борьба, и когда добровольческая армия и донская молодежь проливали свою кровь в борьбе с этой нечистью.

3. Еще позже это же правительство 27 января требовало снятия военного положения в Ростове.

4. В составе этого правительства находились члены (в числе семи) из того знаменитого крестьянского съезда, который требовал разоружения Добровольческой армии и партизанских отрядов после имевшего место восстания большевиков, кончившегося усмирением Ростова, — из того съезда, который осуждал давно донскую власть за то, что Новочеркасск сделали центром буржуазии и контр-революционеров, белопогонников[50].

5. В составе этого правительства находились некоторые из тех членов, которые доказывали еще в ноябре 1917 г., что Каледину нельзя оставаться атаманом, ибо его имя «одиозно», и уход его спасет создавшееся на Дону положение.

6. Наконец, это — те правители, которые рады были случаю выдать Каледина и требовали ареста его по повелению Керенского, обвинявшего атамана в измене завоеваниям великой революции[51].

Даже и этих фактов достаточно, чтобы от души пожалеть и атамана Каледина и Дон, у которого было в столь тяжелое время такое мудрое правительство.

29 января на должность атамана был избран Новочеркасской станицей генерал Назаров, до сего бывший походным атаманом.

4 февраля круг утвердил его атаманом. Генерал Назаров принял власть, но потребовал мобилизации.

— Я исполняю свой долг перед казачеством, но и вы должны выполнить свой долг — предоставить атаману реальные силы для выполнения долга по защите Дона, — сказал ген. Назаров в ответ кругу на его настойчивые, пятикратные требования принять атаманскую власть.

Однако после бегства правительства, не оформленного даже письменным актом, аппарата власти и каких бы то ни было исполнительных органов не существовало. Атаман был одинок. Обстановка складывалась жутко, а в особенности, когда последняя надежда атамана рухнула, — это, когда и 6-й Донской казачий полк, только что прибывший с фронта (8 февраля) походом, в полном порядке и с оружием, разошелся по домам.

Обстановка подсказывала скорую сдачу Новочеркасска, ибо фронта уже не существовало, и старшие начальники прибыли, чтобы доложить о тревожных, печальных днях на фронте. Добровольческая армия покинула Ростов 9 февраля. 12 февраля Новочеркасск был оставлен донскими казаками.

Под начальством походного атамана ген. Попова группа вооруженных донских офицеров, партизанов и беженцев, мужчин, женщин и детей, в общем количестве около 1.500 человек при 5 орудиях и 40 пулеметах, спешно покинула гор. Новочеркасск и направилась на станицу Старочеркасскую, а затем в Задонские степи, без определенного плана, задачи, базы, — с единственной и ясной целью спастись в привольных широких степях Задонья от надвигающейся опасности. Последующее двухмесячное скитание именуется «Степным походом». Военный историк даст ему и вождям его должную цену, ибо это не входит в мою задачу.

Факты постепенного затем распыления отряда походного атамана, а затем и приказ о распылении 1 апреля, уже показывают, в какую обстановку завели отряд руководители, и что могли принести сохранившиеся участники, возвратившись на Дон.

Напрасно статьями по заказу в журнале специального лагеря «Донская Волна» в свое время воспевали этот, быть может, и тяжкий поход, но во всяком случае не «героический поход группы донских патриотов», как его именуют в очерке политической истории всевеликого войска Донского.

Весьма знаменательно то, что оставление Новочеркасска 12 февраля произошло настолько внезапно, что видные штабные работники войскового штаба и штаба походного только утром 13-го, придя на очередные занятия в штабы, увидели пустые комнаты, груды сожженного мусора и вороха бумаг, которые им же пришлось дожигать.

Между тем, еще 12 февраля отряд партизан под Персияновкой делал свое святое дело, защищая столицу и узнал об оставлении Новочеркасска лишь тогда, когда ему пришлось боем пробивать себе дорогу в столицу, занятую уже противником — Голубовым.

Около 3.000 честных генералов, офицеров, знавших о предстоящем выходе партизан из Новочеркасска, ожидали приказа об этом, но такового не получили и брошены были в столице на произвол судьбы, на поругание и смерть[52].

Золотой денежный запас, в силу довольно темных обстоятельств, считался оставленным в Новочеркасске, очевидно, для обогащения врага.

Наконец, если бы совершался обдуманный и организованный поход, а не бегство, то, быть может, и войсковой атаман признал бы возможным тоже выступить, а не оставаться в Новочеркасске без вооруженной силы, среди врагов, на явную и скорую гибель.

Все эти догадки откроет перед нами беспристрастный военный историк, который будет иметь в своих руках непреложные документы.

Но печальный факт совершился: столица края брошена, не имея для защиты оставшейся власти вооруженной силы. Войсковой атаман в «Степной поход» пойти не пожелал.

III. Красный Дон

Потянулись скорбные, позорные дни Дона.

12 февраля, в 4 часа дня, войсковой круг, после горячей молитвы в соборе о ниспослании спасения граду и казачеству от надвигающейся опасности, возвратился в зал заседаний для продолжения бесплодных разговоров.

Около 6 час. веч. в зал заседаний круга ворвался Голубов со своей «ватагой» и дерзким окриком поднял на ноги весь круг.

Неописуемая и бесстыдная картина представилась мужественному атаману ген. Назарову и стойким членам круга, не убоявшимся дикой расправы и обид. На их глазах малодушные представители круга быстро, пользуясь суматохой, скрылись из зала, переоделись и растворились в пьяной толпе черни, сопровождающей современного «Пугачева».

Но кто был Голубов, и что совершил он?

Донской казак, бывший питомец Донского кадетского корпуса и Михайловского артиллерийского училища, он молодым офицером донской артиллерии рано бросил военную службу и возвратился на таковую лишь в дни войны.

Авантюрист в чистом виде, храбрый, даже отчаянный, пьяный, разнузданный, совершенно беспринципный, душевно неопрятный, он прикоснулся к яду социальных учений в период своего дополнительного образования в зрелом возрасте в училище шкиперов. Дальше мы видим Голубова студентом Томского университета, но во главе студентов не «революционного крыла». Это — тот самый Голубов, который избил в те дни редактора местной томской газеты за неодобрительное отношение к делам, где был замешан и Голубов.

Дослужившись в конечном результате до штаб-офицерского чина, он с первых же дней «великой бескровной Российской революции» определил себя в атаманы войска Донского и с этой мыслью уже не расставался.

Гнусное поведение Голубова в 1917 году вынудило даже атамана Каледина арестовать его в ноябре месяце, дабы положить предел его пагубной деятельности, но штатские помощники и правители атамана выпустили этого, бесчестного господина на честное слово офицера, не признав необходимым ограничить ему хотя бы свободу передвижения.

Между тем Голубов понимал, что путь к трону в годину лихолетья прокладывает только вооруженная сила, и потому он приступил к набору верной себе дивизии из 2-го, 10-го, 27-го и 44-го Донских казачьих полков.

Правительство знало об этом, но продолжало смотреть, как и на все, добрыми, ласковыми глазами.

Замечательно то, что Голубов правильно учел, какие именно ему надо было взять кадры, дабы без промаха осуществить свои гнусные цели. Он взял звено 10-го Донского казачьего полка, и вот почему: по бытовым условиям местной жизни станицы, пополнявшие этот полк (Гундоровская, Луганская, Митякинская, Калитвенская, Усть-Белокалитвенская и др.), окружены крестьянским населением Дона и рабочим элементом Донецкого района, находящегося в непосредственной связи с серьезным, старым революционным гнездом рабочих Луганска. Казакам этих станиц хорошо, с раннего их детства, знакомы вожделения рабочих, но казакам была не по сердцу и не мила жизнь шахтера и мастерового, и они, живя среди этого чуждого им люда, не поддавались все же их влиянию и сохранили твердо и полностью тип донского казака-воина.

10-й полк и полки его звена (27-й и 44-й) с первых дней войны завоевали себе особую славу среди прочих полков Донского войска. В дни революции полки эти не знали партийности, и у них не имело места отдельных отложений среди офицеров и казаков. Все думали и делали одинаково. Полки эти были крепки до последнего дня и перешли на сторону советского режима вместе со своими офицерами в полном своем составе.

Все это учел Голубов и не ошибся.

К моменту полной растерянности войсковой власти и за день до исчезновения отряда походного атамана из гор. Новочеркасска, т.-е. 11 февраля, Голубов со своей дивизией находился уже в трех верстах от Новочеркасска в станице Кривянской, ожидая возможности добраться до сладкого пирога, каковым считал он власть и добычу в столице Дона.

В это же время в 12 верстах к северу от Новочеркасска грохотали пушки: то честные патриоты отбивались, как я уже сказал выше, от изменников — донских казаков — и их вдохновителей — большевиков (Александровск-Грушевского и Сулинского районов) у Персияновки.

В 5 часов вечера 12 февраля столица Дона была во власти Голубова.

В 6 часов вечера он ворвался в сопровождении полусотни казаков в помещение, где заседал круг.

Круг был разогнан.

Голубов торжествовал, и его счастью вторило «ура» пьяной черни, которая уже хозяйничала в городе.

Жизнь в столице замерла.

Все уходило глубже и глубже в свои норы, и даже животные чувствовали какую-то тревогу.

Административная безответственная власть в городе была в руках каторжанина и убийцы Медведева, опирающегося на «совдеп», в состав коего входили истинно-русские люди — Френкели, Зиссерманы.

На правах командующего войсками был лейб-казак, вахмистр, а впоследствии хорунжий Смирнов.

Вскоре всесильным стал урядник л. — гв. 6-й Донской батареи Подтелков, давно и упорно подбиравшийся к власти еще с лета 1917 года. Он очутился во главе Областного военно-революционного комитета Донской Советской Республики Федеративной Социалистической России.

Углубляя энергично революцию, эти лица возбудили ревность со стороны Голубова, роль которого стушевалась.

Тогда он замышляет новый план.

Он предлагает свои услуги для поимки бывшего помощника атамана М.П. Богаевского, направившегося в Задонские степи поднимать якобы контр-революцию.

Эти планы были одобрены. Голубову это было на-руку, так как он мог и дело сделать — себе проложить дорогу и, разнюхав истинное настроение казаков, набрать себе новую «ватагу».

В конце марта Голубов поймал Богаевского и доставил его в Новочеркасск.

В здании Кадетского корпуса Богаевский сказал свою «лебединую песню»[53].

Здесь и Голубов пел уже другую песню, как результат того впечатления, которое он вынес, побывав в медвежьих углах области.

Игра Голубова не понравилась ростовским советским представителям. Их пугало также все усиливающееся влияние Подтелкова и Смирнова, и они стали опасаться «казачьей ориентации».

Областной Съезд Советов, съехавшийся в эти дни в Ростове, решил ослабить террором эти опасные для них факторы, в особенности после того, когда эти лица не пожелали явиться перед их очи для доклада о положении вещей.

27 марта из Ростова был направлен карательный отряд во главе с донским казаком Антоновым — донским главковерхом.

Вновь картины советского режима повторились для Новочеркасска, и жизнь еще больше была сдавлена во всех ее проявлениях[54].

IV. Донские казаки пробуждаются

Нет нужды доказывать, что начальство в «Степном походе» чувствовало себя прекрасно: переезды на отличных очередных тройках, ночлег у гостеприимных поневоле коннозаводчиков или их управляющих, с полными удобствами, даже комфортом, с сытными ужинами, обедами и завтраками, с напитками и музыкой — совсем напоминали бы маневры доброго старого времени в хороших условиях, если бы не боевая обстановка[55].

Зато никаких радостей не видали офицеры, оставшиеся среди большевиков. Они искали утешения, веря в совесть, разум и сердце казачьи.

Уже к концу марта месяца почти в каждой станице появились эти верующие — будущие руководители тайно готовящихся восстаний донских казаков.

Между ними шли тайные соглашения.

По мере того как ширилась сеть этих самородных и самобытных агентов, как укреплялась и разрасталась сила этой организации, — стали образовываться районы и даже округа, обороны для предстоящей борьбы с красной нечистью.

Власть большевиков на территории Дона в эти дни носила характер определенной незаконченности и даже робости.

Можно было думать, что комиссары или чего-то опасались или еще не доехали до удаленных от города и железных дорог станиц и хуторов Дона.

Это особенно ясно было видно в районах, прилегающих к Дону, который являлся естественной гранью между влиянием большевиков, надвигающихся с севера области, и влиянием большевиков, идущих по домам с бывшего кавказского фронта.

Дни предстоящей весны и разлива Дона как бы пугали комиссаров, и они боялись выбрасывать свои солдатские отряды в пункты, удаленные от центров и могущие быть разобщенными самой природой.

Только этим и можно было объяснить, что даже в крупных пунктах (ст. Константиновская, Раздорская) и в пунктах, близко отстоящих от Новочеркасска (ст. Богаевская, Манычская), находились, правда, весьма скромно проживая, известные казакам генералы (ген. Краснов, Черячукин, Попов и др.).

Об этом знали казаки и знала станичная власть, но репрессий над ними не производила. Вообще же массовые убийства офицеров по станицам Дона (за редким исключением) места не имели.

Казачья власть на местах в это время почти не подверглась изменению по своему существу.

Выборные станичные атаманы (за немногими исключениями) остались на своих местах. Прибавился станичный комитет (Совет), в составе которого можно было видеть даже и офицеров.

Советы обороны были главным образом в руках у офицеров.

Такой аппарат власти на местах пока, по видимому, удовлетворял Советские круги, но он, конечно, еще более удовлетворял тех будущих руководителей, которые подготовляли восстания казаков.

Словом, казаки ждали и искали руководителей; лица, чувствующие в себе силы быть руководителями прозревающих казаков, — искали сами себе работу, не выявляя своего лица.

Уже 21 марта поднялась Суворовская станица. Казаки, главным образом старики, возмущенные до глубины души издевательствами красных банд, бросились на них с вилами и топорами, обезоружили насильников и прикончили их.

Получив поддержку от соседних станиц, суворовцы двинулись против главных очагов большевизма, захватили станцию Чир и подогрели своим примером казаков 2-го Донского округа, где поднялось всеобщее восстание. под водительством полковника Мамонтова, известного впоследствии генерала.

Успехи казаков 2-го Донского округа окрылили и соседний 1-й Донской округ, и там загорелся пожар восстания, — в станицах и юртах правого берега Дона.

Одновременно с этими восстаниями и на далеком севере Войска, среди темной ночи и, казалось, беспробудного царства тьмы большевизма, вспыхнул, как зарница, и погас подвиг прапорщика Дудакова, который с горстью храбрецов учащейся молодежи 1 апреля дерзким налетом захватил окружную станицу Урюпинскую. Не будучи поддержаны казаками, они принуждены были оставить ее.

В эти же дни и на западной границе Донской земли, а именно, в Луганском районе, казаки при помощи немцев свергли комиссаров. Установив с немцами меновую торговлю донского хлеба на немецкое оружие, казаки упрочили свое положение.

К этому времени и на крайнем юге Донского войска, в районах станиц Егорлыцкой, Кагальницкой и Мечетинской, обнаружилось пламя казачьих восстаний. Сперва отдельными районами, а затем целым округом, эти станицы выступили в открытый неравный бой с большевиками.

Наконец, около самой столицы Дона, т.-е. в непосредственной близости от центрального аппарата «красной власти», а именно в станице Кривянской, поднялось также восстание. Казаки этой станицы, поддержанные соседними станицами (Заплавской, Бессергеневской, Раздорской), под предводительством В.Ст. Фетисова 1 апреля на заре ворвались в город, имея своим оружием вилы, грабли, топоры и пр. инструменты домашнего хозяйства. Жены, матери и дочери, старцы и мальчики, — все вышли на борьбу с комиссарами…

Это неожиданное для обеих сторон нападение, мало продуманное и совершенно неподготовленное, не могло сулить серьезных результатов. Но самый факт успеха окрылил всех.

Снова из своих нор выползли бывшие при атамане Каледине члены правительства, их близкая и дальняя родня и прочие деятели, сгубившие однажды и Дон и его двух атаманов.

Совет обороны, сформировавшийся из этих, казалось, вполне «конченных» уже людей, метался в панике и смятении. Правильно организованной военной власти не существовало. Никто и ничего не знал: где войска, какие, где фронт, где средства для борьбы, кто начальство и т. д. Доверчивого обывателя и послушного воина-казака мазали по губам старыми сказками о том, что походный атаман не за горами, а с ним и сильные партизанские отряды Семилетова.

Обывателя обманывали слухами, что Ростов якобы занят добровольческой армией, которая в это время на самом деле была в районе гор. Екатеринодара.

В таком положении долго оставаться было невозможно, и вот через три дня, наконец, Временное Правительство Дона назначило командующего донской армией[56] (на самом деле еще не существующей), поручив ему полную военную власть.

В этот же день, утром 4 апреля, был назначен и начальник штаба донской армии[57].

Но враг не дремал. Его верные агенты донесли ему о том хаосе в столице Дона, какой имел место 1, 2 и 3 апреля.

С утра 4-го город Новочеркасск вновь увидел цепи противника и услышал гул его орудий…

То шел отряд для подавления контр-революции…

С 10 час. утра окраины города начали уже обстреливаться артиллерией противника, и в городе начиналась неописуемая паника.

Пришлось отходить казачьему отряду на станицу Кривянскую.

К 8 часам вечера эта группа последних защитников, в количестве 250–300 человек и состоявшая главным образом из офицеров, благополучно и своевременно переправилась через р. Тузлов и устроилась на позиции вдоль западной окраины Кривянской станицы с приказанием стоять крепко и ожидать смены.

V. Восстание низовых станиц Дона. Заплавское сидение. Зарождение донской армии. Жуткие дни

Постигшая столицу Дона и ее последних защитников неудача 4 апреля не печалила сердце донского казака, так как все же общая обстановка предстоящей борьбы на юге России начинала складываться весьма благоприятно.

Уже с 21 марта, как было сказано выше, начали подниматься казаки и сбрасывать с себя красные тряпки, и к настоящему дню таких новых очагов восстания было шесть. Искры этих пожаров далеко и быстро разносились, и скоро вся Донская земля всполошилась.

Новое донское военное командование отлично понимало это, равно как и уяснило себе свою роль: надо было быстро собрать измученных казаков, еще быстрее надо было объединить всех разъединенных защитников Дона, немедленно приступить к правильной и серьезной организации вооруженных сил и к формированию прочной и только «казачьей армии».

Легко это сказать, еще легче подумать это, но каково все это и с кем выполнить?

Все было расхлябано, все было загажено, опошлено, исковеркано и если не совершенно, то все же достаточно основательно и глубоко.

Генерал забыл свое старшинство и право своего авторитета. Офицеры не отказывались от службы, но начальниками быть не хотели, а многие и не могли. Они охотно шли в цепь, рядовыми стрелками. Урядники, в лучшем случае вахмистры, являлись на ролях начальников.

О погонах и иных военных отличиях думать не приходилось.

О чинопочитании надо было временно забыть. Слова «приказываю», «наказываю», «ваше благородие», «ваше превосходительство» надлежало временно исключить из обихода военной жизни.

Вот в каких необычайных условиях новой донской военной власти пришлось начинать дело.

Предстояло избрать район для сбора отходящих по всем направлениям казаков и партизан; надо было придумать приманку и меры к задержанию казаков, отходящих на широком фронте.

Долго думать не приходилось: местные условия и топография района вынуждали остановиться в окрестностях ст. ст. Заплавской, Кривянской, Бессергеневской, с открытой, степного характера, позицией по курганам, что в 2 верстах к западу от Заплавской станицы, с весьма выдвинутой вперед и на фланг авангардной позицией у Кривянской станицы. Кривянскую станицу надо было удерживать, ибо Кривянский полк этого заслуживал, и он сам в течение всего времени нес эту чрезвычайно трудную службу, не пропуская свою очередь службы и на главной позиции.

VI. Заплавское сидение. — Одинокие

Незаметно, деликатно для казака через три дня многое уже изменилось.

Были сформированы части, произведены и поверены строевые расчеты. Отсортированы офицеры и казаки.

Волей старшего начальника были назначены начальствующие лица.

Отброшено было в сторону выборное начало. Слово «приказываю» вошло в обиход военной жизни. Привились меры наказания. Стали слышны слова «ваше благородие» и пр. термины военного лексикона.

Все это сопутствовалось и боевыми успехами. Назойливый и дерзкий враг с первого же дня, т.-е. с 5 апреля, не давал покоя измученным казакам и, главным образом, кривянцам. Он побаивался выходить в открытое поле и предпочитал налетами беспокоить Кривянскую станицу, находящуюся под артиллерийским огнем батарей противника ближнего боя, маскированно установленных в городе. Противник не ожидал, что казаки будут держать в авангарде, выдвинутом на 12 верст от позиции, батарею, и жестоко за это поплатился.

8-го числа Титовский полк, зарвавшийся в Кривянку, углубился в наше расположение и потерпел жестокое поражение, потерявши около сотни человек, а главное, — своего любимого и влиятельного командира.

Враг попробовал воевать языком и 9-го снаряжает агитационный поезд на автомобилях.

По оплошности казаки пропустили главу делегации через позицию и доставили по начальству.

Разговор был короток. «Бесчестному донскому казаку, изменнику, служителю сатаны — собачья смерть», — говорили казаки.

Выспросив у этого Иуды, казака Лагутина (фельдшера), кое-что, заведующий политическим делом, преданный долгу службы генерал поступил по закону, не пытаясь в своей, хотя и доброй, но стойкой душе искать ему оправдания. Лагутина командующий армией приказал повесить. И какое могло быть оправдание или милосердие таким казакам!.. Живо встает перед глазами ужасная бытовая картина, но обыкновенная картина войны, — это когда у приказной избы, у станичного дома Заплавской станицы, казачки своими руками, не допуская своих мужей, расправляются с пленными, доставленными с позиции, терзают и разрывают их живьем на части.

Сопротивление этому и противодействие со стороны власти были бы совершенно излишними и даже вредными.

Приходилось за пределами станицы производить обычные допросы, ибо в станице пленному красноармейцу, а тем более казаку, пощады от самосуда уже не было.

Между тем заплавское сидение начинало надоедать некоторым казакам.

Им не нравилось видимое превосходство в силах и в средствах борьбы противника, и простая житейская логика стала убеждать малодушных в бесполезности защиты.

В это время про добровольческую армию доходили только печальные слухи: ген. Корнилов якобы уже убит, а остатки армии сдались на Кубани.

Мрачные слухи пока неслись и о походном атамане: говорили, что весь его отряд распылился, а сам атаман пленен. Отчасти к подобного рода слухам были и основания.

Таким образом в сознании многих казаков слагается ряд новых доказательств и доводов о бесцельности дальнейшей борьбы, о нашем еще долгом и печальном одиночестве. Замутились души казачьи, а в особенности, когда богаевцы и мелиховцы, т.-е. казаки тыловых станиц, отказались помогать хлебом, а затем отказались выполнить и боевой приказ.

С упреком и укором приходили к начальству казаки и заявляли, что ждать больше некого и нечего, пора расходиться по квартирам, а начальство — отправить в Александровск — Грушевский для заключения мира и как выкуп казачьей свободы.

Наконец, 9-го получены были достоверные сведения, что походный атаман жив, отряд его цел и подошел к Дону в районе ст. Нижне-Курмоярской, грузится на пароходы и следует вниз по Дону, в расчете прибыть 9-го к вечеру в Константиновскую станицу, а 10-го — в Раздорскую.

Одновременно прибыл в Заплавы офицерский разъезд, в составе которого был донской есаул Чеботарев, и сообщил, что добровольческая армия приближается к границам Дона. От них узнали, что ген. Корнилов действительно убит, но что армия жива и имеет достойных руководителей.

Конечно, все эти сведения, а в особенности последние два — о подходе походного атамана и добровольческой армии, внесли полное успокоение и надежду на недалекое светлое будущее.

Кстати сказать, к этому времени и организация донской армии была закончена. Численность армии доходила до 6 тысяч бойцов.

Не хватало все-таки патронов, снарядов, технических средств, а главное лошадей. Отсутствие лошадей вынуждало иногда на руках подавать орудия и передвигать их вручную на лямках.

Не та обстановка оказалась в отряде походного атамана, какую надеялись видеть казаки.

VII. Заплавское сидение. — Возвращение походного атамана

Его отряд, как потом выяснилось, уменьшился незначительно, но он был беден средствами войны. Повозок пустых, зарядных ящиков было много, да и старых ветеранов было больше, чем хотелось.

10 апреля навстречу приближающемуся походному атаману была отправлена депутация, состоящая из председателя и одного члена Временного Правительства и представителя штаба, для приветствия и для доклада политической и военной обстановки.

Сухо, с нескрываемой усмешкой, встретила эту делегацию прибывшая в ст. Константиновскую новая власть.

Выслушав и хорошие вести, надежды и чаяния казаков и прегрешения отдельных лиц, частей и станиц за эти дни тяжелого заплавского сидения, когда казаки были «одиноки», походный атаман видимо был разочарован неустойчивостью положения «на местах».

Прибытие походного атамана внесло большие перемены по внешности. Донская власть и армия были реорганизованы. Вся власть полностью, и военная и гражданская, перешла в руки походного атамана. Правительство было свободно. Зародившаяся в Заплавах донская армия была переименована в «Южную группу». Прибывшие с походным атаманом части составили «Северную группу». Части казаков восставших станиц Задонья были объединены и образовали «Задонскую группу». Все три группы составили теперь донскую армию, подчиненную походному атаману и его штабу.

Командующий донской армией, назначенный 4 апреля в Новочеркасске правительством, автоматически устранялся. Начальник штаба донской армии, тогда же назначенный, был теперь назначен, не без влияния понудительных причин, — командующим Южной группой.

Должный почет и встреча были оказаны сперва в станице Бессергеневской, а затем и в Заплавской войсками Южной группы своему походному атаману, а ныне командующему донской армией, той армией, которая раскинулась уже на сотню верст и насчитывала десятки тысяч бойцов, освобождающих юг донского войска от большевистского засилья.

_{[Теперь борьба с большевиками началась, уже под руководством походного атамана, атаками на Александровск-Грушевский. Атаки эти были неудачны. В результате среди казаков снова началось разложение.]}

После одной из неудачных атак части из состава Южной группы (Новочеркасский полк), начавши удачный бой под Александровск-Грушевским и не поддержанные, вопреки диспозиции, войсками Северной группы, прекратили бой и отошли на Заплавы без разрешения.

Части Раздорского полка дрогнули и отошли на Заплавы, а не в свой район — Северной группы, в состав коей он входил. Мелиховцы бросили позицию и не только отошли сами, но привели в свою станицу большевиков-фуражиров.

_{[Карьеризм и соперничество в среде командного состава приводили к постоянным трениям. А разложение среди рядового казачества нежелание воевать с большевиками все усиливались. Любопытен в этом отношении рапорт командующего Южной группой (т.-е. автора книги — Денисова) походному атаману от 16 апреля 1918 г., из Заплавской]:}

— «Докладываю, что вверенная мне группа стала совершенно небоеспособна. Лучший полк, Новочеркасский, с тремя сотнями конницы, отвлечен для боевых действий у Ягодина. Богаевский полк самовольно покинул район боевых действий и направился в свою станицу. За полным отсутствием свободной вооруженной силы (ввиду того, что отряд сегодня ведет бой), остановить Богаевский полк от побега нет возможности. — Штаб богаевской обороны мною извещен об этом гнусном обстоятельстве. — Кривянский полк утомлен бессменной службой в течение трех суток. Бессергеневский и Заплавский полки в периоде начала разложения. Конница (оставшаяся) совершенно неспособна по своей трусости к боевой службе. Никаких героических мер принять нельзя, так как надежной войсковой части не имею. — Должность моя сводится к должности комиссара. Докладываю, что в таком состоянии отряд неспособен защитить даже собственные хаты. Недоверие к начальству всех степеней вновь налицо. Картина вполне безотрадная, и требуются новые части, — которые и могли бы послужить примером повиновения и долга».

Повторные неудачи на фронте Северной группы у Александровск-Грушевского нервили штаб походного атамана, и, конечно, он не желал оставлять парохода и переходить на сушу, а тем более переезжать в район Заплав.

Пароход держали действительно под парами, и эта нервозность передавалась сперва шутя, а затем и серьезно в войска и Даже в далекий авангард армии — в Заплавы.

Когда же 16-го числа мелиховцы-изменники передали свою станицу большевикам, то определенно и утвердительно были отданы распоряжения о подготовке парохода, на котором жил штаб походного атамана, к перемещению, и только непорядки в ст. Семикаракорской, что севернее ст. Раздорской, и в непосредственном тылу доказали бесполезность этой затеи, ибо все равно единственный путь пароходу был бунтовщиками прегражден. Все чины штаба, живущие на суше, уложили свои чемоданы и перебрались в каюты парохода.

Для усмирения непокорных станиц в тылу штаба походного атамана были снаряжены карательные экспедиции. Нужны были крепкие люди, и опять призвали известного читателю генерала (Смирнова), который безропотно, толково, быстро и умело усмирил непокорных, не проявляя излишней, ненужной жестокости и сберегая казачью кровь.

Мелиховская станица была 16-го числа занята большевиками, не с боя, а при любезном содействии изменников-казаков, которые бросили фронт и привели с собой, в знак полной покорности и дружбы, отряд большевиков в 100 человек за провиантом и фуражем. Там не было гарнизона, и возможность захвата большевиками станицы обратилась теперь в печальный факт. Карательный отряд из заплавской группы настиг хвост большевистского обоза, уходящего из станицы Мелиховской к себе, в Ал. — Грушевский, отбил часть повозок с добычей, которые вместе с двенадцатью казаками-хлебосолами, мелиховцами, были 17-го доставлены в Заплавы.

Помимо ст. Мелиховской и Богаевской, о которых было сказано в своем месте, еще и другие станицы начинали шалить и проявлять явное неповиновение. Настойчивость начальства вызывала вспышки, и походному атаману приходилось посылать отряды для усмирения и даже снаряжать повторные карательные экспедиции.

Так, с 14-го по 22-е включительно разъезжал вооруженный пароход по непокорным станицам: 18-го и 19-го — в Семикаракорской, т.-е. в непосредственной близости штаба походного атамана, в тылу у него.

Несколько раньше приходилось разоружать пришедшие дружины Кочетовской станицы, 21-го усмирять Мелиховскую, 22-го — Богаевскую[58].

VIII. Взятие Новочеркасска. — Избрание Краснова донским атаманом

_{[Все же в 20-х числах апреля казаки оказались в состоянии предпринять атаку на Новочеркасск. В ночь на 23-е началась внезапная атака на город по плану, разработанному Южной группой, и к 6 час. утра Новочеркасск был уже в руках белых.]}

Желанное свершилось!.. Столица Дона избавлена от комиссаров и очищена от красногвардейских банд.

Тяжелая работа выпала на долю военного начальства, которому пришлось налаживать и мирную жизнь в городе, и оберегать его от новых ужасов, от новых возможных нападений со стороны советских войск, во много раз превосходивших своею численностью казаков.

Трудно было власти… Миловать не приходилось… Каждое распоряжение несло если не наказание, то предупреждение о нем… Лиц, уличенных в сотрудничестве большевикам, надо было без всякого милосердия истреблять.

Временно надо было исповедывать правило: «лучше наказать десять невиновных, нежели оправдать одного виновного».

Только твердость и жестокость могли дать необходимые и скорые результаты.

Походный атаман отошел от этих «грязных» дел.

Стоять у власти при таких условиях мог лишь тот, кто привык не задумываться над могущими быть последствиями, и тот, кто твердо верил в казачью победу и кто мог быть «жестоким».

В роли временного «диктатора» очутился командующий Южной группой, и вся работа по оперативным и иным делам взвалилась на плечи его штаба.

Целый день 23-го, до глубокой ночи, в городе было тревожно: серьезные и крепко свитые гнезда большевиков в зданиях Епархиального училища и Политехнического института трудно было одолеть казакам, не проявляя жестокости, каковую они, по свойственному им душевному укладу, применять пока не желали. Пришлось вмешаться начальству и приказать истребить эти партии. Только после этого и после тщательного осмотра Краснокутской рощи и прилегающих к ней кладбища и Ботанического сада население столицы получило давно заслуженный покой, а войска — передышку.

Утомление казаков было чрезмерное после высокого душевного подъема, после бессонной ночи и непомерной физической работы.

Силы казаков временно уменьшились: два полка, наилучшие по составу и наибольшие по численности, с мужественными командирами, временно не могли быть использованы для очередной работы.

Один из них — Новочеркасский полк — краса и гордость Южной группы, командир которого вынужден был уступить казакам, выполнившим блестяще свою задачу, разрешил им навестить свои родные очаги.

Другой полк, не менее доблестный, Кривянский, с мужественным командиром полковником Зубовым, все еще продолжал истреблять местных большевиков (привокзальной части) за то, что они 18 дней (с 4-го по 22 апреля) громили, жгли и разоряли их родную станицу.

Кривянцы, кроме того, желали отплатить жителям этого района за тот «пулеметный дождь», которым они осыпали последних защитников города, отходивших 4 апреля от вокзала. Такая месть со стороны казаков являлась понятной.

_{[Кроме того, еще три полка получили задания вне города.]}

Таким образом не только свободных, но даже и свежих войск не было.

25-го утром неприятель со стороны севера возобновил наступление.

На юге было тихо.

Это последнее обстоятельство давало возможность снять части с южного направления и подготовиться к отражению натиска с севера.

_{[Однако сил у казаков было крайне недостаточно, и лишь с огромным напряжением удавалось сдерживать большевиков.]}

Но господь вознаградил казаков за их мужество…

Шум приближающегося сзади мотоциклета остановил и приковал внимание.

На имя старшего начальника поступило донесение:

«Я с отрядом подхожу к Каменному Броду. Отдаю себя и мой отряд в ваше распоряжение, и если обстановка требует, могу выслать немедленно две горные батареи с конным прикрытием. Задачу для артиллерии и проводника высылайте».

Полковник Дроздовский.

Через час могучие батареи отряда Дроздовского, заняв позицию у Скакового круга, открыли меткий огонь во фланг залегшей пехоты противника и по эскадрону конницы, двигающемуся вдоль полотна железной дороги в обход нашего левого фланга у Хотунка и во фланг нашей развернувшейся конной сотни.

Вскоре большие группы пленных тянулись уже по городу…

Конные казачьи сотни преследовали противника на 12–15 верст, а подошедшая следом пехота, не теряя связи с противником, надежно обеспечила Новочеркасск с северного направления.

Столица спасена…

Наступили дни укрепления положения и создания должного и окончательного порядка в городе и его окрестностях.

К общей радости присоединились добрые вести: утром конница наша, под начальством полковника Туроверова, заняла гор. Ростов.

Были и печальные сведения: в гор. Ростов с западной стороны утром, т.-е. одновременно с казаками, вошла тяжелым и уверенным шагом германская пехота 1-го армейского корпуса.

В Ростове появилось два коменданта — казачий и немецкий, друг другу не подчиненные, сразу вступившие в деловые сношения.

Немцы, войдя в город, выбросили свои авангарды к г. Батайску, тесня большевиков к югу.

Казаки выбросили свои авангарды к хут. Злодейскому, что на юго-восток от Батайска и в 10 верстах от него.

Левее казаков вела наблюдение и разведку баварская кавалерия, эскадроны которой к вечеру 25, апреля заняли станицы Ольгинскую и Аксайскую.

Вот при каких по-истине ужасных обстоятельствах пришлось работать донской военной власти и решать вопросы неожиданной политической обстановки текущего дня.

Надо было немедленно собрать круг, надо было спешно завязать сношение с Киевом, центром германской военной власти, распространившей свое влияние на всю Украину и на западную часть Донской области.

29- го собрался «круг спасения Дона», по справедливости так названный; ибо этот «круг» спас Дон, и если бы не свершались трагедии в последующие годы, то этот «круг» спас бы и Россию.

30- го уже выехали агенты в Киев.

Круг узаконил посылку агентов в Киев, восстановил прежнюю форму одежды в армии, прежние выборные власти на местах, старый стиль и объявил мобилизацию 5 возрастов в донские казаки.

Но наипаче круг был озабочен выборами атамана, ибо понимал, что без единой твердой власти жить и воевать нельзя.

Все взоры были устремлены на известного донского боевого генерала П.Н. Краснова, который, по справедливости, после Каледина был единственным кандидатом на этот высокий пост.

Генерал Краснов 2 мая возвратился в Новочеркасск из ст. Константиновской и 3 мая получил приглашение пожаловать на «круг спасения Дона» для того, чтобы дать мудрый свой совет и разъяснить сложную, мало кому понятную, политическую обстановку.

Деловой, мудрой и теплой речью ген. Краснов определил себя, сверх своего ожидания, в донские атаманы, и 5 мая он был подавляющим большинством (107 против 13, при 10 воздержавшихся) избран на должность донского атамана, получив в свои руки полную власть, с наказом спасти Дон от гибели и тогда собрать Большой войсковой круг.

Новая донская власть по-новому повела дела Дона и скоро не только спасла Дон, но и возвеличила его.

Приложение к ст. Денисова[59]