Над любовью

Стихотворения, посвященные Т. Краснопольской

Ю. Анненков Т. Г. Шенфельд

Я сделан из белил и сажи,

Я очень груб, я совсем не поэт,

А вы так любите эти омажи[29] —

Мадригал, сонет…

Я рожден бродить в переулках Бельфора,

Я впитал эстраду Chat noir[30],

И во мне слишком бурно, слишком скоро

Вскипает любовный жар!

Ах, зачем Вы не простая апашка!

Я Вам руки связал бы красным рюбаном[31]

И Ваши губы, лепестки пунцовой ромашки,

Выпил бы ночью, под черным каштаном!

О, не смейтесь над моими стихами первыми —

Я смиренно целую Вашу камею…

Я люблю Вас — слышите? — всеми нервами

И лучше любить не умею.

Ю. Анненков. Подвал «Бродячей собаки» (1913). Изображены Ю. Анненков (справа), Н. Евреинов (вверху) и В. Маяковский.

Е. Венский Kradenaja kobyla Новое воровство в литературе

Не знаю, как передается на языке Мопассана старая цыганская поговорка: «Краденая кобыла — купленной не в пример дешевле обходится», — но полагаю, что романистка Татиана Краснопольская знает. Знает она эмпирически и всю глубину мудрости цыганского афоризма.

В последнем альманахе «Петроградских вечеров» (изд-во М. И. Семенова) напечатан роман «Над любовью», а под ним полностью подпись автора — «Татиана Краснопольская (Шенфельд)». Это не роман, a kradenaja kobyla. Страница за страницей роман этот «не в пример купленных дешевле», ибо представляет собой беззастенчивый и несомненный плагиат. Г-жа Краспопольская обокрала французскую писательницу Коллетт Вилли[32].

Если бы представить цыгана — Татьяну Краснопольскую и хозяина краденой кобылы — Colette (Colette Willy) в камеру земского, — разговор, приблизительно, был бы таков:

— Перекрасил он, фараон, мою кобылу, ваше благородие! У меня было «L'Envers du music-hall», а у ево — «Над любовью».

— И ничего я не красила, — не конфузясь, ответит Татиана Краснопольская. — Доказать надо!

— И докажу! И докажу! — закипит Colette Willy. — Извольте видеть это пятнышко? «La Fenice»[33] оно прозывается. И вот прекрасно. У меня так:

— «Entre deux bouffées de la bourrasque, une voix chante Bella mia et Fame dormi — C’est une voix enfantine»[34], — a y него, посмотрите: «… а услышав детский голос, напевавший все громче и громче “Fa me dormi”, посмотрела вниз…»

— Подумаешь!.. Много ли тут перекрашено.

— Так тут ведь все так. Вот еще, ваше благородие. У меня было так: «…deux yeux chercher mes yeux, deux yeux noirs sous un désordre travaillé de cheveux pittoresques: la fillette qui chantait vient sur le perron chercher sa demi-lire…»[35] A y него: «…из-под иссиня-черных волос, рассыпавшихся вокруг грязного личика, смотрели вверх жадные глаза, искали слушателей и ждали обычные пол-лиры…»

— А что же ей? Целую лиру, что ли?..

— Дальше… «Elle est toute perlée de pluie sous une mante rigide, coiffée d’un capuchon pointu… — Qu’est ce qu’on fait, se soir?»[36]… A y него: «…Схватив подаяние, девочка убежала, запахнувшись в намокший плащ. — В самом деле, что делать сегодня вечером?»… Издевательство же…

— Врет, врет, отсохни рукав по самый локоть. Совсем случайное совпадение…

— А вот еще здесь посмотрите, ваше благородие. У меня было:

«…il у ajuste trois femmes dans l’assistance, deux petites cocottes bourgeoisement fagotées — et moi. Que d’hommes, que d'hommee! En attendant le lever du rideau, ils rient tout haut, chantonnent avec l’orchestre, se serrent les mains, énchangent de loin des répliques: il règne entre eux une familiarité de mauvais lieu… Mais, au programme, que de femmes, que de Femmes! Que de Gemma la Bellissima, de Lorenza, de Lina, de Maria…»[37]

А у цыгана:

«…Столики с мраморными досками приютили трех толстых женщин и многих-многих мужчин. Занавес еще не поднялся, и они громко смеялись, подпевали оркестру и, объединенные этим кабачком, приветствовали друг друга. В зале всего четыре женщины, вместе с Кэт, но зато как много их в программе: сколько Гемм-ла-Беллисима, Лоренц, Лин и Марий…»

Зевнет земский, зевнет вся камера, цыган ударит себя в грудь ладонью, а истец будет говорить и говорить без конца.

— Обидно же, ваше благородие! У меня, к примеру, было так:

«….Après, il у a encore une lourde et fraîchie fille, confiante, ensommeillée, qui jette au public des fleurs sans tige, montées sur de longs et légers roseaux… Il y a une acrobate, assurément enceinte, que son travail semble torturer et qui salue avec un visage égaré, couvert de sueur… Trop de femmes.

Trop de femmes, trop de femmes!.. Je voudrais que l'on mêlât à ce troupeau quelque Dranem bien napolitain, ou l’indispensable ténor aux cheveux bleus. Cinq ou six caniches dressés ne nuiraient point, ni l’homme qui joue du piston avec une boîte à cigares…»[38]

— A y него что вышло?.. Вот что у него вышло:

«И еще одна… Она еще не проснулась, лицо у нее вялое, доверчивое и глупое. Она бросает в публику цветы без стеблей и что-то выкрикивает. Не слышно, что и, может быть, ее и не слушают вовсе и не видят?…

Наконец, последняя, — акробатка, наверное, больная… Выходит и раскланивается. Лицо у нее мокрое, истомленное, взгляд бессмысленный.

Зачем так много женщин? Их слишком много! Так хочется увидеть хотя бы неизбежного неаполитанского тенора с большими белыми зубами… Не помешали бы и пять-шесть дрессированных собачек: фоксов или пуделей. И еще хочется, чтобы был между этими женщинами безрукий художник или музыкант…

Глядя вот на эту, что поет, думаешь обо всех… И об их грязных комнатах на высокой лестнице, догорающей свечке и грубых руках….»[39]

Посадит земский цыгана в каталажку, вернет истцу «кобылу», — и будет цыган три месяца сидеть и думать:

— И как засыпался!.. Н-нет, умнее надо дело вести… Завсегда вот так. Оно, конечно, краденая кобыла завсегда купленной дешевле, а только народ ныне лукавый пошел, хитрый… Умнее надо перекрашивать…

Татиана Краснопольская, Шенфельд она же, кивает ему одобрительно головой, — и перекрашивает для «Петроградских вечеров» новую «кобылу», которая «завсегда купленной дешевле».

Е. Венский

Прим. ред. Как оказывается, плагиат для г-жи Краснопольской занятие не новое. Настоящая статья г. Е. Венского была уже набрана, когда г. Скиталец-Яковлев[40] опубликовал еще более наглую проделку этого «цыгана». В погоне за славой и гонораром, г-жа Краснопольская, кроме иноземной Колетт-Вилли, — обокрала еще и отечественного Н. Лескова! В журнале «Огонек» только что помещен «Рыцарь», лесковский рассказ, напечатанный за подписью Татьяны Краснопольской! Долго ли можно продолжать в нашей литературе такую торговлю крадеными вещами?!

Из переписки В. Я. Брюсова и А. А. Измайлова

27 июня 1915 г., д. Бурково

27 июня 1915.

Москва, 1 Мещанская 32

Многоуважаемый Александр Алексеевич!

Сегодня я пишу к Вам по самому неприятному поводу. В № 26 «Огонька» помещен рассказ Татьяны Краснопольской «Рыцарь», и рассказ этот есть — плагиат. Начинающая писательница украла сюжет рассказа и весь ход его не у кого другого, как у уважаемого И. И. Ясинского. К сожалению, я не помню точного названия рассказа Ясинского, но в том, что я говорю, я, конечно, совершенно уверен. Ввиду близости «Огонька» к «Бирж<евым> ведомостям>», где я пишу, я не хочу обличать этот факт в какой-либо другой газете. Но и оставить его не обличенным я считаю несправедливым. Я прилагаю здесь маленькое «письмо в редакцию». Если Вы найдете его слишком резким, может быть, Вы составите заметку сами. Или, наконец, ред<акция> «Биржевых> вед<омостей>» или «Огонька» поместит объяснение от своего имени. В какой форме факт будет предан гласности, разумеется, всё равно, но быть преданным гласности он должен: я думаю, Вы в этом со мною согласитесь… <…>

Милостивый Государь! Г. Редактор!

Начав читать в № 26 «Огонька» за этот год рассказ Татьяны Краснопольской «Рыцарь», я скоро убедился, что содержание его мне уже знакомо. Действительно, рассказ и по сюжету и по всему ходу действия «совпадает» с одним из старых рассказов маститого И. И. Ясинского (Максима Белинского). Я не хочу обвинять начинающую писательницу в плагиате. Можно, напр<имер>, предположить, что кто-нибудь из ее знакомых передал ей содержание рассказа Ясинского, выдав вымысел за факт из действительной жизни, и писательница воспользовалась этим сообщением, как канвой для своего рассказа… Пусть, однако, этот прискорбный случай послужит новым уроком молодым писателям. Нет ничего, что могло бы заменить собою творчество, эту истинную сущность каждого художественного создания.

Примите уверения в моем совершенном уважении

Валерий Брюсов.

27 июня 1915, Бурково

Конец июня — до 14 июля 1915 г., Петроград

Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич,

Я передавал <так!> Ваше письмо редактору «Огонька». Он ответил мне, что теперь, после того, как в нек<ото>рых газетах уже было отмечено случившееся с Краснопольской, — очень милой, но слишком доверчивой начинающей, — недоразумение, — и нет резона подчеркивать его в самом «Огоньке», и это запоздало.

Прототип не рас<ска>з Яс<инского>, а «Интересные мужчины» Лескова или один из р(асска)зов Мопассана.

14 июля 1915 2., д. Бурково

Москва, 1 Мещанская, 32.14 июля 1915 г.

Многоуважаемый Александр Алексеевич!

Что мое письмо о Т. Краснопольской не было напечатано, я очень рад, и не только потому, что у меня был назван И. И. Ясинский вместо Лескова. Написал я свое письмо в минуту «негодования» и потом охотно взял бы его назад. Ну, а все же поведение Татьяны более чем сомнительно! <…>