Над Тиссой. Горная весна (Иллюстрации Б. Козловского)

Глава семнадцатая

В тот день когда Олекса Сокач готовился к поездке на «полюс», произошли важные события, о которых я должен рассказать тебе, читатель, раньше, чем ты последуешь за Сокачем и Лысаком в Карпаты.

Утром Зубавину стало известно, что ночью в Цыганской слободке, в доме ресторанного музыканта Шандора, появился Андрей Лысак. Пропьянствовав с цыганами до рассвета, он покинул слободку и направился в Явор, на Железнодорожную улицу, в дом своей матери.

Пьяный разгул двадцатилетнего парня заинтересовал бы Зубавина даже и в том случае, если бы он еще не знал, что Андрей Лысак, видимо, выполняя чье-то поручение, старался выяснить судьбу Ивана Белограя.

Цыганская слободка ближе, чем другие окраины Явора, подходит к государственной границе. В Цыганской слободке жили люди, в прошлом часто кочевавшие за границу: контрабандисты, переправщики, содержатели тайных квартир. Не этим ли вызван интерес Андрея Лысака к Цыганской слободке?

Зубавин прежде всего поставил перед собой вопрос: каковы отношения Андрея Лысака и цыгана Шандора, когда они начались и на чем держатся? Зубавин выяснил следующее. Шандор давно, года два или три, знал денежного парня, сына модной портнихи. Андрей Лысак часто бывал в ресторане, где играл на скрипке Шандор, заказывал ему свой любимый чардаш, хорошо платил, угощал ужином. До вчерашней ночи Андрей Лысак лишь, один раз был на квартире у Шандора. Цыган же к нему никогда не заглядывал. Встречались они обычно в ресторане. Почему же Андрей Лысак сейчас решил кутить в Цыганской слободке? Кто был инициатором этого кутежа? Вряд ли Шандрр, привыкший пить на чужой счет. Нет, это не он, а Лысак инициатор. Почему он потянулся к пограничным цыганам? Не задумал ли он с помощью цыган удрать за границу? Если это так, то почему двадцатилетний парень захотел удрать из Советской страны? Нет, это подозрение пока не имеет никакого основания, его надо тщательно проверить. Зубавин позвонил во Львов, полковнику Шатрову, и попросил установить, не совершил ли там, во Львове, Андрей Лысак, курсант школы паровозных машинистов, какого-нибудь неблаговидного поступка, который бы вынудил его думать о бегстве за границу. Ответ был отрицательным. Нет, Лысак ничего не совершил. Парень непутевый, ресторанный завсегдатай, неважный курсант, ни одного привода в милицию не имел, вне подозрений как преступник. Зубавин обрадовался, что одно важное его предположение оказалось беспочвенным. Однако оставалось еще и другое. Чье поручение выполнял Лысак, выуживая у Сокача сведения об Иване Белограе? Зачем ему понадобилась Цыганская слободка?

Зубавин приказал усиленно наблюдать за Лысаком. По длительному опыту он знал, что в пограничном городе таких людей нельзя оставлять без внимания, не интересоваться их связями. Сегодня они кутят, а завтра…

Вернувшись домой, Андрей Лысак весь день проспал. Вечером было зафиксировано, что в доме портнихи появился продавец Книготорга Любомир Крыж. Зубавин сейчас же спросил, себя, кто такой этот Крыж, зачем и к кому он пришел — к хозяйке или ее сыну? Выяснилось, что Крыж давний сердечный друг Марты Стефановны. Выходит как будто, что его появление в доме портнихи закономерно, не имеет никакого отношения к Андрею Лысаку. Конечно, могут быть всякие неожиданности, но пока Крыж не имеет права на углубленное к себе внимание. Зубавин отодвинул в сторону эту маловажную фигуру и сосредоточил всю свою энергию на Василии Петровиче Горгуле, помощнике начальника станции Явор.

В тот же вечер, о котором идет речь, Андрей Лысак был у Горгули в гостях. Что общего между этими людьми? Давно ли они знакомы? Пытаясь это узнать, Зубавин неожиданно для себя выяснил, что Горгуля незнаком с человеком по фамилии Лысак, никогда даже не слыхал о нем. Вот с этого момента Зубавин понял и почувствовал, что попал на настоящий след. Куда, к кому он выведет?

Андрей Лысак является к незнакомому человеку Горгуле, в течение часа находится в его доме, беседует о чем-то с хозяином и уходит. И после этого Горгуля осмеливается утверждать, что он не знает Лысака, никогда, мол, не слыхал о нем. Зачем врет? Почему отрекается от знакомства с Лысаком? Невыгодно оно ему? Боится обнародовать свою связь с ним? Да, похоже на то. Если это так, возможно, что Горгуля уже завербован иностранной разведкой. Помощник начальника первоклассной пограничной станции Явор много знает, немало в его руках государственных тайн, он — соблазнительная приманка для «Бизона». Не подцеплен ли Горгуля на один из бизоновских крючков?

Ближайшие часы внесли ясность в загадочный визит Лысака к Горгуле. В беседе со своими соседками около водоразборной колонки жена Горгули проговорилась о том, что вчера вечером у них в доме был незваный и непрошенный гость. Кто такой? Не знает. Вчера в первый раз увидела. Высокий, с опухшей мордой, пучеглазый, пьяный. Если бы такой встретился ночью на улице, закричала бы «караул». Зачем он приходил, о чем говорил с мужем, она толком не знает. По словам мужа, это один из служащих станции, приходил якобы просить внеочередной отпуск, так как собирается жениться. Не поверила она мужу. «Если это правда, что приходил за отпуском, то почему мой Василий сам не свой стал, когда выпроводил гостя на улицу? Всю ночь не спал, вздыхал».

Узнав об этом, Зубавин задумался. Что делать? Пусть события развиваются своим чередом, созревают? Изучать дальше Лысака и Горгулю, ждать, во что выльются их таинственные отношения? Но стоит ли ждать? Не опоздает ли? Не может ли он теперь быть полезным Горгуле? Нет, ждать нельзя! Надо немедленно действовать. Зубавин решил начистоту поговорить с Горгулей.

Войдя к нему в кабинет, он плотно прикрыл дверь, поздоровался и прямо приступил к делу:

— Василий Петрович, что за гость был у вас в позапрошлую ночь?

— Вы уже знаете!

Горгуля упал в кресло, закрыл голову руками и заплакал. Зубавин не впервые видел истерику у людей, изобличенных в преступлениях. Терпеливо ждал, пока помощник начальника станции освоится со своим новым положением и будет способен отвечать на вопросы.

Через пять минут Зубавин сказал:

— Назовите фамилию человека, который приходил к вам.

Горгуля поднял голову, приложил руки к груди:

— Не знаю, товарищ майор. Честное слово, не знаю. Никогда не встречался с ним до того вечера.

— Хорошо, допустим. Зачем он приходил?

— За деньгами. Он… Я… Дело в том, что я… одним словом, товарищ майор, это я своим «Москвичом» сбил велосипедиста на Краснополянской дороге. Арестовывайте.

Горгуля вышел из-за стола и, приблизившись к Зубавину, вытянул руки по швам, склонил голову.

«Сбил велосипедиста?… — подумал Зубавин. — На Краснополянском шоссе? Не знаю. Мне ничего об этом не известно».

— Когда это случилось? — спросил он.

— Несколько дней назад. — Горгуля махнул рукой, зажмурился. — Пострадавший умер. Сын потребовал пять тысяч. Обещал молчать.

— И вы дали?

Горгуля кивнул:

— Три тысячи. Больше не было.

«Обыкновенный шантаж», — не без разочарования подумал Зубавин. Он подошел к телефону связался с районной автоинспекцией и попросил дать справку, когда и где убит автомашиной велосипедист. Тут же, не отходя от телефона, получил справку. Нет, за последние недели, даже месяцы в районе не было зафиксировано ни одного подобного происшествия.

Положив трубку, Зубавин вернулся к Горгуле:

— Вы говорите, что сбили велосипедиста на Краснополянской дороге?

— Да, — твердо ответил Горгуля. — Сбил и удрал, как самая последняя…

— Вы ошибаетесь,, Василий Петрович! Зря на себя наговариваете.

— Я ошибаюсь? У меня до сих пор правая фара разбита и на крыле вмятина.

Зубавин попросил Горгулю рассказать со всеми подробностями, как все это случилось. Выслушав его, он решил, что нужно осмотреть машину и побывать на месте происшествия.

Сделав то и другое, он пришел к выводу, что велосипедист нарочно бросился под машину Горгули. Зачем он это сделал? Ясно, с целью шантажа. Кто он, этот шантажист? Андрей Лысак — подставное лицо (его три дня назад и в Яворе не было). Кто же его послал к Горгуле? Крыж? Да, похоже, что так. И стоявшая в стороне фигура Крыжа выдвинулась на передний план, приковала к себе внимание Зубавина. Именно через час после появления Крыжа в доме портнихи Андрей Лысак идет к Горгуле и вымогает деньги. Значит, уважаемый, почтенный Любомир Крыж, активист культурного фронта, продавец книжного магазина, превосходный мастер-любитель резьбы по дереву, владелец замечательной библиотеки и редкой коллекции всевозможных деревянных изделий, сделанных руками верховинских пастухов, плотогонов и охотников, нигде и ничем не запятнанный Крыж — шантажист? Нет, не может быть! Впрочем… Вспомнив сброшенного в пропасть кооператора Дзюбу и гвардейца Ивана Белограя, Зубавин сказал себе: «Всякое бывает. Поживем — увидим». Он попросил Горгулю и дальше никому не рассказывать, что с ним произошло, и приступил к глубокому изучению Любомира Крыжа. Ни один день, ни один час его жизни не оставлял вне наблюдений. Все фиксировалось: когда проснулся Крыж, опоздал или не опоздал на работу, куда пошел после закрытия магазина, с кем встречался, о чем говорил. Наблюдения долгое время не давали ничего интересного.

Однажды воскресным утром Зубавину доложили, что Крыж в сопровождении своего маленького приятеля, девятилетнего Коли Черевко, сына соседа, отправился на встречу пионеров с пограничником-следопытом старшиной Смолярчуком. О, это уже был многозначительный поступок! Почему Крыж направился во Дворец пионеров? Провожать Колю Черевко? Только за компанию с ним? А не потому ли, что надеется услышать, как Смолярчук в последнее время отличился в борьбе с нарушителями — границы? Если это так, чем можно объяснить интерес Крыжа к рассказу Смолярчука? Просто любопытством? Любовью к пограничникам? Вряд ли. А может быть, для него не безразличны судьбы этих самых нарушителей границы, задержанных и обезвреженных Смолярчуком? Может быть, он хочет узнать, как провалились его тайные сообщники?

Ставя перед собой такие вопросы и отвечая на них, Зубавин, разумеется, не считал, что постиг истину. Возможно, и ошибается. Он искал. А когда ищешь, не всегда находишь удачу. Он в любое время легко и с радостью откажется от своих предположений относительно Крыжа, если они не подтвердятся. Нет, он не будет самолюбиво упорствовать, не будет строить здание на песке, не станет утверждать, что белое есть черное, а черное — белое. Зубавин в свое время прошел замечательную школу. У него были хорошие учителя. Кузьма Петрович Громада много лет назад крепко внушил Зубавину, что советская разведка — лучший друг всякого честного советского труженика и смертельный враг его врагов. В соответствии с этим и должен действовать разведчик любого ранга. Каждый день имея дело с подонками человечества, с его заклятыми врагами-диверсантами, шпионами, террористами, ни на одно мгновение не утрачивай великую свою силу — человечность. Будь на уровне дел своей страны, своего народа, не забывай, что ты коммунист, помни, что ты только слуга государства, его часовой, его телохранитель, — и ты никогда не превратишься в горделивого петуха, в делягу, в независимого чинушу независимого департамента, в этакого «верховного надзирателя», стоящего над народом, над законами. Советская разведка — обнаженный меч в руках народа, безжалостно разящий тайных его врагов. Но грош тебе цена, разведчик, если твоего меча боится не только враг, но и твой друг. Будь бдительным, но не подозрительным. Борясь со шпионами, размахивайся осторожно, не бей заодно и своих. Охраняя государственную безопасность и благополучие народа в целом, не ущемляй ни прав, ни чести, ни достоинства отдельного человека. Каждый трудящийся должен жить и работать в полной уверенности, что его жизнь и покой находятся под надежной твоей защитой.

Все вышеизложенное для Зубавина давно стало непреложным руководством в его повседневной тяжелой работе. Оттого-то он и был осторожен. Изучая Крыжа и Лысака, он заботился и о том, чтобы они никак не почувствовали себя изучаемыми. И это ему до сих пор вполне удавалось. Удавалось потому, что он действовал не только силами своих сотрудников, но и при ближайшем участии бесчисленных разведчиков-добровольцев. Яворяне активно помогали ему. Примечательным было то обстоятельство, что Зубавин многих из своих помощников впервые видел и не делился с ними, стало быть, тем, что думал о Крыже.

Светлана Андреевна Казанцева, кассирша книжного магазина Укркультторга, где работал Крыж, пришла к Зубавину и заявила следующее. Недели две назад к ним в магазин забрел проезжий иностранец. Какой он национальности, она не знает. Говорил с Крыжем по-немецки. О чем, тоже не знает. Он купил англо-русский словарь и направился к выходу, перелистывая книгу. Не доходя до двери, вдруг вернулся к прилавку и попросил заменить ему экземпляр словаря, так как этот, по его словам, оказался с браком. В то время как Крыж менял словарь, иностранец что-то шепнул ему. Нет, нет, она не уверена, что это был какой-нибудь особенный, тайный шепот. По совести сказать, она сразу не придала ему никакого значения. И только потом, когда увидела словарь, побывавший в руках иностранца, встревожилась. Почему она решила обратить внимание на этот словарь? А просто так: интересно было посмотреть, чем он не понравился покупателю, какой брак допущен на книжной фабрике. Случайно она увидела, куда Крыж положил бракованный словарь. На вторую полку, третьим с края, ближе к окну. Бегло осмотрев книгу, Светлана Андреевна не увидела в ней никакого дефекта. Ее любопытство разгорелось. Она стала внимательнее рассматривать книгу и обнаружила, что не хватает одного листа. Двести восемнадцатая страница есть, а двести девятнадцатой и двести двадцатой нет. Лист был вырван, как заключила Светлана Андреевна по свежему корешку, недавно.

— Видел Крыж, как вы осматривали этот словарь? — спросил Зубавин.

— Нет, он уходил в аптеку за лекарством.

— Очень хорошо, что не видел. Людей нельзя обижать необоснованным подозрением.

Лицо Светланы Андреевны стало растерянным, виноватым.

— Да я и сама этого боялась, — сказала она со вздохом. — И сейчас, признаться, боюсь. Любомир Васильевич всегда такой уважительный, культурный, образованный. Я столько от него хорошего узнала. Так что вы меня простите, товарищ майор, если я ошиблась, напрасно вас побеспокоила.

— Нас-то вы можете беспокоить в любое время, по любому вопросу, а вот…

— Я понимаю. Любомир Васильевич ничего не знает. Никто не знает. Только одному вам я рассказала о своих мыслях.

— Правильно делаете, — подбодрил Зубавин кассиршу. — Скажите, а почему вы не пришли к нам раньше?

— Да разве можно, не зная броду, соваться в воду? Я бы и сейчас не пришла, если бы…

— Случилось что-нибудь?

— Ну да! Крыж взял с полки забракованный экземпляр словаря, положил его в карман и унес домой. На другой день словарь был на месте. Но это уже был не тот экземпляр, я проверила: лист с двести девятнадцатой и двести двадцатой страницами не был вырван.

Зубавин записал все, что сказала Светлана Андреевна Казанцева, поблагодарил ее. Провожая кассиршу до двери, он попросил не стесняться, беспокоить его в любое время дня и ночи, когда она найдет это необходимым.

— Значит, вы думаете, я не зря пришла к вам? — обрадовалась Светлана Андреевна.

— Думаю, что не зря… То есть в каком смысле не зря? — спохватился Зубавин.

— Я насчет Любомира Васильевича. Может он оказаться не нашим человеком?

Зубавин ответил уклончиво:

— Пока ничего не могу сказать. Поживем — увидим. До свидания, Светлана Андреевна, заходите.

Когда дверь за кассиршей закрылась, Зубавин вернулся к столу, достал папку с надписью «Горная весна» и вложил в нее заявление Казанцевой.

Столь стремительное продвижение Зубавина к цели не было неожиданным для него. За много лет работы в органах безопасности он неоднократно убеждался, что вражеский лазутчик, засланный к нам или завербованный на месте, сможет существовать безнаказанно, в роли неизвестного до тех пор, пока активно не проявил себя или пока действует в одиночку, без всякого контакта со своими сообщниками. С тех пор как агент установил связь о себе подобными, он обречен. Об этом неплохо осведомлены и сами агенты по многочисленным провалам своих предшественников. Но что поделаешь: разведчик, работающий в одиночку, не представляет никакой ценности. Добытый им материал должен быть во-время переслан туда, где его ждут с нетерпением: за границу, в штаб, руководящий тайной войной. А разве все это можно сделать без связника, без резидента, без радиопередатчика, без денег, без «тайной почты»?

Как только полковнику Шатрову стали известны вынужденные признания железнодорожника Горгули и заявление кассирши Книготорга, он немедленно покинул Львов.

Вернувшись в Явор, Шатров сразу же, не отдыхая после бессонной ночи, не заезжая даже в гостиницу, направился на Киевскую к Зубавину и, не медля ни одной минуты, приступил к работе.

Труд такого разведчика, каким был, например, Василь Гойда, — это постоянное движение, самое высокое физическое и душевное напряжение, быстрота и натиск, ловкость и осторожность, предусмотрительность и молниеносная ориентировка в любых обстоятельствах. Труд же разведчика масштаба Шатрова более сложен и не каждому, пусть даже самому ловкому следопыту, по плечу. То, что обязан был делать Шатров, требовало большого опыта и зрелости.

Никита Самойлович Шатров принадлежал к той славной плеяде чекистов-дзержинцев, которые, отдаваясь работе всей душой и сердцем, все же тратили свою энергию расчетливо и мудро, действовали вдохновенно и осмотрительно, хладнокровно и методически, скромно и настойчиво. Имея за плечами не одну победу над врагами Родины, Шатров брался за каждое новое дело не с кондачка, не с налета, а фундаментально и творил его основательно, кирпичик за кирпичиком, до тех пор, пока не завершал. Люди такого склада, как Шатров, не умеют парадно шуметь и пускать «золотую пыль» в глаза, становиться в позу всезнающих, всеуспевающих начальников и безжалостно распекать, унижать своих подчиненных. Любя мыслить терпеливо и широко, Никита Самойлович любил и умел. пробуждать мысль в каждом, с кем ему приходилось работать.

Большую часть своего рабочего времени Шатров проводил обычно в размышлениях. Это были лучшие часы его трудовой жизни. Тот разведчик, кто не умеет терпеливо, на протяжении многих часов и дней, изучать материалы секретного следствия и раздумывать над ними, кто не обладает способностью соединять в себе «лед и пламень» — хладнокровие штабиста и стремительность и отвагу оперативника, — кто не приучен рассматривать предмет со всех сторон, кто не натренирован путем анализа явлений докапываться до истины, кто не умеет мысленно перевоплощаться в того или иного своего противника, кому чужд высокий полет догадки, фантазии, — такой разведчик не умеет по-настоящему трудиться и не может, стало быть, рассчитывать на большой успех в борьбе с врагами народа.

Шатров уединился в отведенном ему кабинете, внимательно, лист за листом, прочитал все дополнительные материалы, подготовленные Зубавиным. Некоторые страницы дела 183/13 он перечитывал дважды. Особенно долго задерживался он там, где говорилось о Любомире Крыже. Время от времени он делал в своем крошечном блокнотике, величиной со спичечную коробку, какие-то замысловатые записи, похожие на стенографические знаки. Перечитав последнюю страничку дела, Шатров собрал все бумаги, обрез к обрезу, разгладил их ладонью, захлопнул папку и завязал тесемки. После этого он некоторое время молча, дымя папиросой, шагал из угла в угол и раздумывал. Проходя мимо красной папки с делом 183/13, он трогал ее рукой, как бы убеждаясь, на месте ли она. В кабинет постучали:

— Разрешите, товарищ полковник?

На пороге раскрытой двери стоял майор Зубавин. Лицо его было озабоченным, а молодые, синие-синие глаза тревожно вопрошали: неужели я опять что-нибудь не доделал?

Шатров понимающе, с сочувствием улыбнулся.

— Не беспокойтесь, Евгений Николаевич. На этот раз не вижу существенных потерь. — Он подошел к столу, похлопал ладонью по красной папке: — Досконально изучил все, что сделали без меня. Здорово продвинулись вперед. Но… не зазнавайтесь, товарищ начальник. Конец мне еще не виден. Самое сложное, по-моему, только начинается.

— Согласен, товарищ полковник. Я тоже так думаю.

— Вот и хорошо. Значит, будем с чистой совестью мучить друг друга вопросами, сомнениями, догадками и разочарованиями.

Шатров сел в кресло. Минут пять отдыхал, откинув голову, закрыв глаза и ослабив все мускулы. Это хорошо помогало в дни усталости, заменяло хороший сон. Зубавин смотрел на неподвижное, скульптурно суровое лицо Шатрова и готовился отвечать на поток вопросов, который, как он предчувствовал, должен обрушиться на него. Так оно и случилось. Шатров открыл глаза и раздумчиво, как бы продолжая размышлять про себя, спросил:

— Вызывал у вас хоть какое-нибудь подозрение Крыж до заявления кассирши Книготорга?

— Нет. Несмотря на свое сложное прошлое, не давал никакого повода заняться собой. Маскировка была глубокой, с дальним прицелом.

— Наблюдает за Крыжем, конечно, опытный сотрудник?

— Да. Я выбрал одного из лучших, опытных работников и дал ему двух помощников.

— Есть какие-нибудь результаты наблюдения?

— По магазину — никаких. Нам чрезвычайно трудно определить, кто приходит покупать книги, а кто — по тайному делу.

— Не пропустите момент, когда в магазин зайдет Ступак.

— Я уже предупредил. Ступак до сих пор не заглядывал ни в магазин, ни на Гвардейскую.

— Ждите. Обязательно заглянет. Ну, а как поживает Крыж после работы? Есть за что зацепиться?

— Есть. Мы установили, что он почти ежедневно покупает то в одном, то в другом «Гастрономе» коньяк, сухую колбасу, сыр, копчености, лимоны.

— Что, он любит выпить?

— Нет, до сих пор считался трезвенником.

— Почему же он теперь пристрастился к коньяку? Сам пьет, в одиночку или гостей приглашает?

— Нет, гостей у него не бывает. И сам, насколько нам известно, не пьет.

Шатров усмехнулся:

— Осторожный любитель коньяка. Ну, Евгений Николаевич, так что же вы думаете по этому поводу: зачем Крыж, непьющий, покупает коньяк в таком количестве? Коллекционирует?

Зубавин молчал, смущенно улыбаясь.

— Не кажется ли вам, Евгений Николаевич, что этот коньяк пьет кто-то другой? — спросил Шатров.

— Соблазнительный этот вывод, товарищ полковник. Но… мы наблюдаем за домом Крыжа круглосуточно. До сих пор к нему никто не заходил.

— А может быть любитель коньяка вошел в дом Крыжа до того, как вы установили за ним наблюдение?

— Возможно.

— После работы Крыж всегда идет домой?

— Да, как правило.

— А раньше, год или месяц назад, он тоже всегда направлялся домой? Не изменились его привычки?

— Я не ставил перед собой такого вопроса, товарищ полковник, — покраснев, ответил Зубавин.

— Зря. Поставьте. И как можно скорее. Днем дом Крыжа на запоре, конечно?

— Уходя, запирает на два замка, внутренний и висячий.

Шатров лукаво прищурился:

— А что в это время, пока отсутствует Крыж, делается с печной трубой? Дымок над ней не курится? Этого не замечал ваш лучший оперативный работник?… Жаль, жаль… Удалось вам установить, чем занимается Крыж дома после работы?

— Обедает. Пьет чай. Вытачивает из дерева на токарном станке разные безделушки. Переплетает книги. Читает. Бывает и так, что он исчезает из поля нашего зрения.

— Не понимаю.

— Мы имеем возможность наблюдать за ним только издали, с помощью стереотрубы, через окна, выходящие из кухни, столовой и спальни. И только одна комната, где библиотека, недоступна нам: окна всегда зашторены.

Зубавин достал из дела 183/13 плотный лист бумаги — план дома Крыжа.

— Точно соответствует натуре? — быстро спросил Шатров, изучая план.

— Как будто так. Сделан по данным горкоммунхоза.

— Какого года данные? Не устарели? Дом не переустраивался?

Зубавину еще раз пришлось смутиться: он не мог ответить и на этот вопрос.

— Товарищ полковник, мы завтра же будем иметь точные данные о доме Крыжа. Мы проникнем туда под каким-нибудь благовидным предлогом.

— Осторожнее, Евгений Николаевич. Боюсь, как бы Крыж не понял, что разгадан. Это для нас сейчас самое опасное. Мы провалим всю операцию, и Крыж ускользнет от нас подобно Дзюбе. Мы должны взять его живым. С арестами нам не следует спешить даже в том случае, когда будем иметь все основания для этого. Я оставил на свободе львовского покровителя Ступака, старого агента иностранной разведки, чтобы не вспугнуть его единомышленников. Будем крайне осмотрительны, Евгений Николаевич. Мы должны до конца распутать весь клубок, иметь в руках все нити и только тогда начнем аресты. — Шатров некоторое время помолчал, глядя на план. — Под каким предлогом вы проникнете в дом Крыжа?

— Пошлем к нему инспектора пожарной охраны для проверки электропроводки.

— Предлог жидковатый. Есть у Крыжа близкие друзья, способные нам помочь?

— Марта Стефановна и ее сын Лысак — плохие для нас помощники. Они исключаются. А других друзей у Крыжа нет. Он любит одиночество.

— И книги, — подсказал Шатров. — И резьбу по дереву тоже любит. На этой почве с ним кто-нибудь общается?

— Да, я совсем забыл! — воскликнул Зубавин. — Крыжа знают все резчики по дереву. Особенно он близок с Иваном Васильевичем Дударем.

— Дударь? Дударь… Это тот старик, который просигналил пограничникам о появлении Ступака?

— Он самый. Несколько дней назад, в воскресенье, Крыж был у него.

— Зачем приходил? Интересно! По делу или так?

— Как обычно: купил кое-что из рукоделий старика, поговорил от том, о сем и ушел.

— Хорошо! — оживился Шатров. — А постоялец Дударя был дома, когда приходил Крыж? Вы этим интересовались, Евгений Николаевич?

— Был дома. Но нам не удалось установить, говорили ли они друг с другом.

— Наверняка говорили! Ступак не случайно поселился там, где может бывать Крыж.

Шатров подошел к окну и, чуть приоткрыв штору, посмотрел на предгорья Карпат, виднеющиеся поверх городских крыш. Где-то там, у ворот зеленой Верховины, жил Иван Васильевич Дударь.

— Мог бы Дударь в ближайший вечер проведать Крыжа? — поворачиваясь к Зубавину, спросил Шатров.

— Думаю, что сможет. И его приход не насторожит резидента.

— А выдержит поединок Иван Васильевич, не перехитрит его Крыж?

— Нет. Пограничник-следопыт знает все повадки лисы и волка, рыси и дикого кабана. Завтра же Иван Васильевич будет на Гвардейской.

Шатров вздохнул с облегчением, вытер лицо ладонями, словно умывался, и глаза его сразу посветлели, разгладились морщины на лбу.

— Ну, что вы скажете, Евгений Николаевич, о Горгуле и его шантажистах?

— Убежден, что тут не простой шантаж. Этот молодчик, Андрей Лысак, действовал не по собственной инициативе, а выполнял чью-то волю. Попытка разведать, что случилось с Белограем, конечно, прямое поручение того, кто завербовал Лысака.

Шатров не согласился с Зубавиным. Если Лысак уже завербован, то как ему позволили его хозяева пьянствовать в Цыганской слободке! Прямоват он, этот Лысак, не похож на агента. Возможно, он гуляка, прожигатель жизни, и только. Так или это не так, но с Андрея Лысака тоже нельзя спускать глаз.

Иван Васильевич Дударь в один из ближайших вечеров побывал в гостях у своего приятеля Крыжа. Вернувшись от него, он пошел на Киевскую. Ничего интересного, как казалось ему, он не мог рассказать Зубавину. Да, комнат в доме Крыжа три: спальня, столовая, библиотека, она же и мастерская. Ни в одной из них, насколько он заметил, никто, кроме хозяина, не живет. Никаких признаков. Зубавин спросил, один ли выход имеет библиотека. Да, один, В этом Дударь был твердо уверен. Все, что находится в этой комнате, Иван Васильевич сфотографировал, как он сказал, глазами. Одна дверь на кухню. Одно окно в — сад. Четыре шкафа с книгами. Верстак. Токарный станок по дереву. Полка с готовыми изделиями. Стойка сухих брусков. Два табурета. Стол накрыт клеенкой. На стене, оклеенной обоями, — большой портрет Тараса Шевченко. Больше ничего в библиотеке нет. Зубавин поблагодарил Ивана Васильевича и, проводив его к двери, распрощался.

Так и остался неразгаданным дом Крыжа. А разгадать его надо было во что бы то ни стало. И срочно.