Над вечным покоем

Пимен, Сергей, Аристарх

Да, отборовшись в течение дня, сидя в лоджии, глядя на высотный город вокруг, с большим человеческим теплом и знанием предмета любил он помыслить. И, смежив веки, вызывал он мысленно образ крестьянина Пимена и думал о нем.

Баба Секлетинья сидела в избе и что-то сучила. В подпечье чесались куры. Прел на загнетке кот. Пахло карасином из лампы. Хозяин, скотник Пимен, сидел на лавке. За распояской был у него оселок, на столе же перед хозяином стояла в плошке тертая редька. Жуя редьку, оселком Пимен мыслил точить косу. Имелось у Пимена горе. Отбивать он любил косу перед заточкой на рельсе, в который бьют набат при пожаре. Вот тринадцать уж лет отбивал он косу и тринадцать раз получал от сельчан березовой каши за зряшный сигнал пожара.

Еще у Пимена было бельмо, в волосах полова, лучковая пила была, навойник, колун, самовар, омшаник, нетель и свинья супоросная. Кочет был и семь кур русско-пестрых.

В бога Пимен редко ругался: хромала на селе атеистическая пропаганда.

Не курил Пимен. Боялся тоже грозы.

Еще имел: застреху, подпол; непрерывку-кино не любил, а любил он показ частевками, чтобы, покуда механик заправляет новую часть, можно было обмозговать, про что была часть до этого.

Перед городскими был Пимен маленько ущербен. Из городских слов знал: трынвай, комбикорм, изолятор, спецовка, атмосферный осадок.

Полюбить мог только раз-навсегда. Полюбил телятницу Секдетинью. Дети были лицом без подмесу в Пимена. Потом перешли с пустышек на тюрю.

Пимен верил в нечистую силу и огни на болотах.

Дома все ладил сам.

Пимен банился по субботам. Банился истово. Приоткрывши дверь курной бани, кричал жене Секлетинье:

— Секлетиния! А ить ишо Суворов учил: солдат, если у каптера для тебя после бани не нашлось вина, продай белье, а выпей. Неси, или што?

И когда приносила Секлетинья — выпивал, крякал и говорил:

— Пьешь — вода, зажжешь — горит!

И гарным маслом фабрил волосы, расчесав на пробор прямо.

Приятно было после крестьянина подумать о городском труженике заводов и фабрик. Труженика звали Сергей, жену его — Алла.

Работал Сергей на заводе. Трудился по четырнадцатому классу точности. Слов знал много: припуск, посадка, обтюратор, люнет, гипоидная шестерня, трансмиссия, обтекатель, консистентная смазка.

Знал игру на баяне. Играл навеянное конкретным случаем. От коллектива не отрывался. Стригся коротко. Ходил в дружину. Ездил на массовки. Трусы носил длинные из сатина, плавал по-собачьи. А Алла была сверловщица-револьверщица. В самодеятельности пела Иоланту из «Иоланты». Сергей был однолюб, но все не решался.

Алла была десятка не робкого. В аванс спела при всех:

Поженились в получку. Сергей бриться стал каждый день. Порезы залеплял папиросной бумагой или заслюнивал.

Чуждых веяний, что пошли с фильма «Чайки умирают в гавани» и выставки картин художника Пикассо, не любил.

Галстухов не носил. Любил блузу. Косоворотку.

Дома все ладил сам.

Курил, но готов был бросить. Курил «Памир». Окурки заплевывал. Состоял членом общества озеленителей, другом птиц, донором, нормы ГТО сданы.

Связь с деревней — боялся грозы. Деревенские слова знал: суперфосфат, пуд, берега, хата.

Детей растил династически: как и он — токари.

На досуге выжигал по дереву профили начальника цеха, жены и детей.

В доме отдыха тосковал: спешил вернуться в родной коллектив.

И как приятно было, подумав о крестьянине и рабочем, подумать об интеллигенте. Звали его Аристарх. Он был художник-вывесочник.

Издалека Аристарха всегда принимали за стул с висящим на спинке его пиджаком. Аристарх, чего не могли Пимен с Сергеем, мог мыслить абстрактно и отвлеченно. Грозы Аристарх не боялся. Имел подписку на журнал «Новый мир», плавал кролем, плавки, притом югославские. Курил запоем «Вечерние». Окурки гасил сухим способом в пепельнице.

Дома ладить ничего не умел, приглашал леваков за бутылку. Жаловался:

— Не за горами старость. У пожилых художников еще только когда пропадает восприятие на фиолетовый цвет, а у меня уже пропадает.

Из сельских слов знал: боронование, день год кормит. Из городских производственных слов был знаком со словами: ИТР, пересменка.

Имел раньше жену. Платил алименты. Имел дочь от первого брака. Но уже встречался с Ларисой, студенткой юрфака. Студентка юрфака приходила на свидания со свистком под пуловером: вдруг случится насилие, и тогда она засвистит.

Взяв ее за руку, говорил художник-вывесочник Аристарх:

— Знаете, Лариса, новорожденному китайцу возраст числится сразу в год. Приплюсовывается внутриутробный период.

— Ужас вы какой рассказываете! — говорила Лариса.

Так приятно было думать о них — крестьянине, рабочем и интеллигенте. А также предполагать с большим человеческим теплом и знанием душ крестьянина, рабочего и интеллигента, чего они каждодневно чают.

И он в лоджии, редактор газеты Есипов, думал о них, и думал о том, как завтра еще строже велит корреспондентам не перегружать читателей заумью. Писать надо на простого человека и просто. Мы должны быть понятны широким массам.

Последний раз он был в массах двадцать семь лет назад.