В последующие дни Оливия не вспоминала о своем предложении. Она продолжала обучать Конора чтению, и он довольно быстро делал успехи. Кроме того, он с каждым днем чувствовал себя все лучше и даже начал совершать по утрам прогулки, иногда – очень продолжительные. Изредка его сопровождали девочки, но чаще он гулял один.
Девочки же все сильнее привязывались к Конору, и это серьезно беспокоило Оливию. Она знала: чем сильнее они привязываются к нему, тем труднее им будет расставаться с ним.
«Что ж, ничего страшного, девочки как-нибудь это переживут», – думала Оливия, направляясь к поленнице. Хотя она почти каждый день колола дрова, у нее это не очень-то получалось.
И вообще глупо было просить его остаться. Даже к лучшему, что он скоро их покинет. Ей с девочками его помощь не нужна. Они и так прекрасно справляются.
– Да-да! Прекрасно! – громко сказала Оливия. – Он нам не нужен.
Сдвинув на затылок свою широкополую шляпу, она осмотрелась. Полуразрушенный сарай, покосившаяся изгородь, ветхие хозяйственные постройки… Даже в сумерках они выглядели старыми и жалкими. А ведь когда-то здесь было процветающее хозяйство. Увы, после войны все изменилось. А когда умер отец, стало еще хуже, потому что она осталась совсем одна. Целыми днями Оливия бродила по опустевшему дому, цепляясь за остатки веры и пытаясь обрести смысл жизни. Братья погибли, отец умер, и у нее никого не осталось. Конечно, Нейт был надежным и верным другом, но он не мог заменить ей близких. Но потом, когда Оливия взяла к себе девочек, она наконец-то обрела цель в жизни. Теперь для нее началась новая жизнь, сотворенная из пепла старой.
«Мне нравится моя свобода», – вспомнились ей вдруг слова Конора.
Что ж, скоро он обретет желанную свободу. А она продолжит жить по-прежнему. А если не найдет себе помощника, то будет обходиться без него.
Но она непременно сохранит «Персиковую рощу», пусть даже она теперь и не такая великолепная плантация, какой была прежде. И как-нибудь сама починит крышу, а потом соберет урожай. У нее хватит сил сделать и то и другое.
Оливия вздохнула и, взяв топор, принялась за работу. Конор же смотрел на нее из кухонного окна и чувствовал угрызения совести. Он прекрасно знал, как много она работает и как ей трудно. Конечно, остаться здесь он не мог, не мог, черт побери! Но расколоть-то несколько поленьев он сможет – для такой работы он уже вполне окреп.
Конор вышел во двор, свернул за угол и подошел к поленнице. Оливия подняла на него глаза.
– Доброе утро. Вы рано сегодня встали.
Он молча кивнул и, протянув руку, взял у нее топор.
– Что вы хотите? – спросила Оливия.
– Просто не могу на это смотреть. Кажется, вы вот-вот отрубите себе ногу.
Он взглянул на нее с насмешливой улыбкой, потом отвернулся, взмахнул топором и рассек полено точно посредине. Еще несколько точных ударов – и у ног Оливии оказалась небольшая кучка дров для печи.
– Спасибо. У вас замечательно получается, – с улыбкой сказала Оливия. Собрав дрова, она направилась к дому.
Девочки еще не встали, и в доме царила тишина, слышались лишь доносившиеся со двора удары – Конор продолжал колоть дрова. Оливия растопила печь и принялась готовить завтрак, изредка посматривая на Конора в открытое окно. Он работал быстро, уверенно и, казалось, без малейших усилий. А ведь у нее по утрам на эту работу уходило так много времени и сил…
В какой-то момент Конор опустил топор, снял рубаху и отбросил ее в сторону. Затем утер пот со лба, установил очередное полено и снова принялся за дело. Оливия залюбовалась его широкими плечами и игрой мускулов, когда он взмахивал топором. При этом в каждом его движении было необыкновенное изящество, так что Оливия глаз не могла оторвать. Забыв о завтраке, она смотрела на Конора как зачарованная.
Тут за спиной ее послышались шаги, и в кухне появилась Кэрри.
– Доброе утро, мама, – сказала девочка. Увидев в окне Конора, она взобралась на стойку и прокричала: – Доброе утро, мистер Конор!
– Кэрри, не кричи так, – нахмурилась Оливия. Она заметила, что Конор отложил топор и направился к окну.
– Доброе утро, милая, – сказал он, положив руки на подоконник. – Не хочешь помочь мне сложить дрова для мамы?
Кэрри оглянулась на Оливию:
– Можно, мама?
Оливия кивнула, и девочка слезла со стойки. Выскочив через заднюю дверь во двор, она присоединилась к Конору, и они вместе принялись складывать дрова в поленницу. Оливия же смотрела на них и вздыхала. Может, ей нужно прекратить все это сейчас же? И пусть Конор Браниган идет своей дорогой.
Через несколько минут в кухню вошли Бекки и Миранда, и Оливия отправила их покормить кур и принести свежие яйца. Сама же принялась жарить кукурузные лепешки, то и дело поглядывая в окно и прислушиваясь к разговору во дворе.
– …А Бобби Маккан сказал, что я не смогу пойти с ними на рыбалку, потому что я – девчонка! – возмущалась Кэрри. – Но ведь я много раз ловила рыбу. Ловила даже покрупнее, чем этот Бобби.
– Ты умеешь ловить рыбу? – спросил Конор.
– Конечно. Нейт меня научил.
– Нейт? Это мамин работник, да?
– Он жил там, у речки. И мы часто ходили на рыбалку. Но прошлым летом он умер. – Девочка тяжело вздохнула и добавила: – И теперь мне не с кем ходить на рыбалку.
Конор посмотрел на нее с улыбкой:
– Придется мне как-нибудь сходить с тобой.
Кэрри мгновенно повеселела.
– Правда? А когда? Может, сегодня?
– Спросим твою маму. Может, она и твои сестры захотят пойти с нами.
– Но Бекки с Мирандой не умеют ловить рыбу.
– Тогда мы их научим, правда? Но думаю, мы там обязательно проголодаемся. Поэтому твоя мама наверняка возьмет с собой корзинку для пикника. Может быть, она даже положит туда вкусного жареного цыпленка и свой знаменитый пирог с ежевикой.
Конор посмотрел через плечо на Оливию и ухмыльнулся, давая ей понять: он знает, что она слышала каждое слово.
– Я подумаю, – откликнулась Оливия и отвернулась от окна.
Предложив Кэрри и ее сестрам отправиться на рыбалку, Конор взял на себя слишком много. Оказалось, что Миранда очень жалела бедных червячков, которых приходилось бросать в воду. Она отказывалась ловить рыбу, пока Конор не убедил ее в том, что ни рыбы, ни червяки ничего при этом не чувствуют. Бекки же никак не удавалось забросить в воду снасть, и леска у нее постоянно запутывалась. А Кэрри ежеминутно требовала к себе внимания, так что дел у Конора было предостаточно.
А Оливия, сидевшая на траве чуть поодаль, наблюдала за ними с веселым смехом. Зрелище и впрямь было презабавное, потому что Конору то и дело приходилось отвлекаться, чтобы помочь девочкам, а Честер постоянно путался у него под ногами, и у него совершенно не было возможности самому поймать хоть одну рыбешку.
Часа через два Конор попросил передышки и сел рядом с Оливией, предоставив девочек самим себе. Но они не хотели удить рыбу без него и, прихватив с собой Честера, куда-то отошли, оставив Конора и Оливию вдвоем.
– А этот Бобби Маккан, оказывается, неглупый парнишка, – с усмешкой пробормотал Конор.
Оливия снова рассмеялась.
– Только не говорите мне, что Конора Бранигана, профессионального боксера, утомили три девочки.
Он внимательно посмотрел на нее.
– Но я ведь уже вам говорил, что я – человек израненный.
– Хм… – Оливия недоверчиво покачала головой. – Но теперь-то вы почти здоровый. Даже дрова кололи сегодня утром. Так что придумайте другое объяснение.
– Что ж, хорошо. – Он потянулся к корзинке с едой. – Наверное, я обессилел от голода. – О, жареный цыпленок! Замечательно! И пирог с ежевикой. Тоже неплохо. – Конор взял толстый ломоть хлеба и, взглянув на Оливию, пробормотал: – В тюрьме мне этого очень не хватало.
Оливия посмотрела на него.
– Хлеба? – спросила она.
Он кивнул и, прикрыв глаза, вдохнул аромат свежего хлеба.
– Свежий хлеб с маслом – это чудесно. Там, в тюрьме, мы получали хлеб, вот только… – Он внезапно умолк. Ему не хотелось рассказывать Оливии, что в тюрьме его заставили выпрашивать хлеб и он подчинился.
– Но что? – спросила она. – Вы получали хлеб, но что?
– Тот хлеб был совсем не такой, как этот, – пробормотал Конор. – Он был черный, черствый и затхлый. А здесь в первое же утро, когда я очнулся, я сразу почувствовал запах свежего хлеба и подумал, что ангелы ошиблись. – Он криво усмехнулся. – Я решил, что меня отправили не туда, где мне следовало находиться, понимаете?
– Так вы думаете, в раю пахнет именно так? – спросила Оливия. – Свежим хлебом?
Он откусил большой кусок хлеба с маслом.
– Абсолютно в этом уверен.
Она пожала плечами. Наверное, у каждого есть свои пристрастия.
Он наклонился к ней поближе.
– А какие у вас пристрастия, Оливия?
Она ненадолго задумалась.
– Ну, мне больше нравятся пралине. Знаю, что на небесах обязательно должны быть пралине.
– А что такое пралине?
– Такие сладости. – Она облизнула губы и с улыбкой добавила: – Сладкие орешки.
– О, вы обязательно должны сделать такие орешки.
– Да, конечно. Девочки очень обрадуются. Я уже давно не делала пралине.
Тут Конор внимательно посмотрел на нее и спросил:
– А как они оказались у вас?
Оливия отвернулась и посмотрела на речку. Потом со вздохом проговорила:
– Их мать Сара была моей лучшей подругой. Она умерла в шестьдесят пятом, и я взяла девочек к себе.
– А их отец? Погиб на войне?
– Да. – Оливия снова вздохнула. – А его брат не смог уплатить налога за землю, поэтому выставил ферму на аукцион и отправился на Запад. – Она посмотрела на Конора, и теперь в глазах ее была печаль. – Он не захотел взять девочек к себе. Не захотел брать на себя ответственность.
Конор молчал, и Оливия продолжила:
– Если бы я не взяла девочек к себе, их отправили бы в приют, поскольку родственников у них не было. Но я не могла допустить, чтобы девочки Сары оказались в приюте. Поэтому я взяла их к себе и считаю, что поступила правильно.
– У вас доброе сердце, Оливия.
Она покачала головой.
– Я нуждалась в этих девочках не меньше, чем они во мне. Ведь я осталась совсем одна, и мне было очень одиноко. Я люблю этих девочек, мистер Браниган. Теперь они – мои дочери.
Конор молча смотрел в ее чудесные глаза, такие мягкие и темные – как расплавленный шоколад. Интересно, как сложилась бы его жизнь, если бы кто-нибудь взял его к себе, когда он был мальчиком? Впрочем, нет смысла гадать об этом. Такого просто не могло быть, вот и все. И теперь он должен жить так, как привык. Слишком поздно что-либо менять в его жизни. Да, слишком поздно.
Подкрепившись, они еще немного поудили рыбу. Потом Конор прилег и вздремнул, а Оливия с девочками и Честером играла в салки.
Когда же они, собрав свои вещи, направились к дому, солнце уже садилось. Был прекрасный летний вечер, и слабый ветерок развеял дневную жару. Оливия шла впереди с пустой корзинкой в руке. За ней следовали Бекки с Мирандой, собиравшие цветы для украшения вечернего стола. Последними шагали Кэрри и Конор, причем Кэрри с гордостью несла связку сомиков, большую часть из которых, поймала сама.
Когда они дошли до фруктового сада, Оливия остановилась.
– Я немного задержусь и посмотрю на персики, – сказала она дочерям. – А вы, девочки, идите домой, и приведите себя в порядок перед ужином.
Девочки направились к дому, и Оливия прокричала им вслед:
– Кэрри, не забудь сразу же выпустить рыбу в ведро с водой! И уберите удочки, которые вам сделал мистер Браниган. Конор, оставшись с Оливией, пошел с ней рядом. Они шли по фруктовому саду, и Оливия тщательно осматривала созревающие плоды.
– Как я вижу, тут нет никаких других деревьев, кроме персиковых, – заметил он.
Она улыбнулась и провела ладонью по стволу дерева.
– Мой отец посадил этот сад, когда мне исполнилось тринадцать. Он сделал это для моей матери. Отец обычно называл ее «персиком», потому что она очень их любила. Вот он и назвал нашу плантацию «Персиковой рощей». Конечно же, все сочли отца ненормальным, – с улыбкой продолжала Оливия. – Ведь он засадил акры плодородной земли не хлопком, а какими-то деревьями… Но отец всегда поступал по-своему. И как потом оказалось, эти деревья стали нашим спасением.
– Почему?
Оливия прислонилась к стволу дерева. Вздохнув, вновь заговорила:
– После войны отец умер, а у меня не было никаких доходов. Я отчаянно нуждалась в деньгах. Когда сюда пришли янки, налоги взлетели до небес. И все рабы, конечно же, ушли. Некому было обрабатывать землю и сажать хлопок. А я одна с этим справиться не могла.
Оливия окинула взглядом сад.
– Но наши персиковые деревья прекрасно здесь прижились. После смерти матери отец утратил интерес к саду, так что мне пришлось самой ухаживать за ним – обрезать деревья и следить за тем, чтобы они плодоносили. Этот сад – как бы наследие моей матери, и я считаю, что обязана сохранить его. К тому же персики приносят мне кое-какой доход, так что на жизнь хватает. Вот только хлопотно собирать урожай, – добавила она и с лукавой улыбкой взглянула на Конора.
– Трудновато собирать персики, если не можешь взобраться на лестницу, – заметил он.
– Обычно этим занимался Нейт, но теперь его нет. – Оливия вздохнула. – Ужасно, когда боишься высоты. Я ненавижу себя за это. За такое проявление слабости и глупые страхи.
– А что же вы будете делать в этом году без помощника?
– Не знаю. – Оливия отвернулась, слишком гордая, чтобы снова просить о помощи. К своему неудовольствию, она не смогла скрыть дрожь в голосе, когда добавила: – Думаю, справлюсь как-нибудь. Девочки мне помогут.
Она отошла от дерева и снова зашагала по дорожке. Внезапно Конор остановился и, окинув взглядом персиковые деревья, спросил:
– Как долго?
Оливия с удивлением посмотрела на него.
– Вы о чем?
– Когда они созреют? Сколько еще ждать?
– Около месяца.
Конор нахмурился и проворчал:
– Хорошо, я останусь, чтобы помочь вам собрать урожай. А потом двинусь дальше. – С этими словами он развернулся и зашагал обратно к дому.
Пораженная, Оливия молча смотрела ему вслед. И лишь через несколько минут сообразила, что даже не поблагодарила его.
Этим вечером, после ужина, Оливия и девочки принимали ванну – этот ритуал они неукоснительно соблюдали каждую субботу. Конор же тем временем сидел за кухонным столом с грифельной доской, мелком и словарем, в который заглядывал, если не знал, как пишется то или иное слово.
Уложив девочек в постель, Оливия надела ночную рубашку и, накинув шаль, спустилась в кухню. Застав Конора за изучением словаря, она спросила:
– Ну, как продвигаются дела?
Взглянув на нее, он с раздражением проговорил:
– В этом словаре нет слова «котенок».
– Нет, есть. – Она улыбнулась. – Поищите как следует.
– В этом нет смысла, – проворчал Конор.
Оливия засмеялась и села к столу напротив него.
– Мистер Браниган, вы скоро обнаружите, что в английском языке довольно много бессмыслицы.
– Ничего удивительного. Учти, я-то знаю этих британцев.
– Давайте обойдемся без политических дискуссий. – Оливия строго постучала по столу пальцем. – Пожалуйста, загляните в словарь.
Конор вздохнул и снова склонился над словарем. Хотя учиться читать он начал очень неохотно, но, взявшись за это дело, сил не жалел. Менее чем за неделю он запомнил все согласные и гласные и начал учить самые простые слова. Еще через неделю он уже начнет читать и писать, а через месяц…
Через месяц он покинет их. Персики будут собраны, и он уйдет. При мысли об этом Оливия почувствовала себя ужасно одинокой. Да, он уйдет.
Исчезнет подобно Чеширскому коту из сказки, и останется только воспоминание о его улыбке.
Тут Конор вдруг шумно выдохнул и, откинувшись на спинку стула, пробормотал:
– А вот слово «поцелуй» – оно начинается на букву… Взгляды их встретились, и Оливия прошептала:
– «Поцелуй» начинается на «П».
– Правда? – Он перевел взгляд на ее губы. – Как странно…
Оливия замерла. Губы ее чуть приоткрылись, а сердце гулко застучало в груди. Конор же вдруг улыбнулся и, протянув руку, провел кончиком пальца по ее губам, потом – по подбородку и по шее.
Оливия понимала, что должна отстранить его руку, должна отодвинуться, подняться из-за стола. Но ей не хотелось этого делать – хотелось совсем другого… «Так вот что такое чувственность… – думала она. – И он, конечно же, все знает, все понимает».
Внезапно Конор убрал руку и глухо проговорил:
– Мне кажется, уже поздно.
До Оливии не сразу дошел смысл его слов. Наконец, поднявшись, она пробормотала:
– Да, конечно. – Почувствовав, что краснеет, Оливия уставилась в пол, не в силах поднять на Конора глаза. Переступив с ноги на ногу, она добавила: – Не знаю, что заставило вас остаться еще на месяц и помочь мне убрать урожай, но хочу, чтобы вы знали: я вам очень благодарна. И если я чем-то могу отплатить вам…
– Идите спать, Оливия.
Она молча кивнула и выбежала из кухни. Поднявшись к себе в комнату, забралась в постель и, обняв одной рукой подушку, другую прижала к губам, вспоминая ласку Конора.
Еще ни один мужчина не прикасался к ней так. Даже Вернон на такое не отваживался. Оливия вспомнила все те глупости, о которых они с Сарой шептались, будучи девочками. После того как Джо начал ухаживать за Сарой, подруга призналась, что Джо поцеловал ее в беседке в Тайлор-Хилле. Но когда Оливия попросила подругу описать это, та не смогла.
– Сама узнаешь, – ответила Сара с таинственной улыбкой и густо покраснела. – Да, ты сама обо всем узнаешь.
Это было очень давно, а Оливия так ничего и не узнала. Случилось так, что годы пролетели, а поцелуи при лунном свете остались для нее всего лишь несбыточной мечтой. Ей было отказано в этом из-за страдающего отца, из-за сумятицы войны, из-за ежедневной борьбы за выживание.
Взбив подушку, Оливия сказала себе: «Не думай о нем. Ведь он пробудет здесь всего один месяц. И ты никогда не узнаешь того, о чем говорила Сара».