Оливия устала до изнеможения. Она молча уселась на козлы рядом с Ореном, и фургон тотчас же тронулся с места, покатив в сторону «Персиковой рощи». Никто из них не произносил ни слова – Оливия слишком устала, чтобы разговаривать, а Орен, хоть и стал отцом в шестой раз, оставался человеком неразговорчивым.
Когда же фургон, наконец, остановился у ее дома, Оливия подхватила свою корзинку и, спрыгнув на землю, проговорила:
– Пусть док Моррисон обязательно осмотрит Кейт и малыша, как только вернется.
– Я позабочусь об этом, – ответил Орен. – Спасибо тебе, Оливия, за все.
Он щелкнул вожжами, и фургон покатил в обратном направлении. Оливия же, спрятавшись от дождя под навесом веранды, сняла мокрые башмаки и вошла в дом.
В доме царила тишина, но в холл проникал слабый свет из библиотеки. Он ждал ее. При этой мысли Оливия улыбнулась, и на сердце у нее потеплело.
Сняв мокрую шляпу и накидку, Оливия направилась в библиотеку и, расплывшись в улыбке, замерла на пороге при виде открывшейся ей картины. Конор сидел на диване, а девочки, облепившие его со всех сторон, крепко спали. Честер, тоже спящий, лежал у него в ногах.
Взглянув на Оливию поверх головы Миранды, Конор тихо проговорил:
– Только не вздумайте смеяться. – Он в смущении отвернулся.
Оливия прикрыла рот ладонью и покачала головой.
– Нет-нет, у меня и в мыслях не было… Вам так удобно? – Она подошла поближе к дивану. – Вы выглядите… Похоже, вы очень устали.
Конор посмотрел на девочек.
– Я здесь как в ловушке. Видите ли, мы решили…
– Мама? – послышался сонный голос Кэрри. Она приподняла голову. – Мама, мы тебя ждали.
– Вижу, – с улыбкой ответила Оливия. – Но вам давно уже пора в постель. – Она положила руку на плечо старшей дочери. – Бекки, проснись.
Девушка открыла глаза и, зевая, пробормотала:
– Наконец-то ты вернулась, мама. Ну как, миссис Джонсон родила?
– Да, мальчика, и с ним все хорошо.
Оливия повернулась к Конору. Тот встал и передал ей Миранду.
– Спасибо. – Она прижала малышку к груди. – Надеюсь, они не доставили вам слишком много хлопот.
– Какие же тут хлопоты? Они все уснули – прямо в середине моей лучшей сказки.
Представив себе эту картину, Оливия пожалела, что ее в тот момент не было дома. Ей бы очень хотелось понаблюдать, как Конор рассказывает девочкам сказку – так, как это обычно делают отцы. Но он им не отец. Даже не близкий человек.
– Что ж, спокойной ночи. – Она отвела взгляд. – Спите спокойно.
– Постараюсь, – ответил он с иронией, которую Оливия не поняла.
Девочки пожелали Конору спокойной ночи, и Оливия увела их из библиотеки. Уже наверху, в коридоре, она шепнула старшим девочкам:
– Ложитесь, а я уложу Миранду.
Девочки молча кивнули, и Оливия вошла в комнату Миранды. Откинув одеяло, она осторожно уложила девочку в постель, стараясь не разбудить ее, но Миранда все же проснулась.
– Мама, дождь все еще вдет, да? – пробормотала она, открывая глаза.
Оливия присела на край постели.
– Да, еще идет, но гроза уже прошла, дорогая.
– Я очень испугалась, – сказала малышка. – Но мистер Конор говорит, что гром только пугает всех, его не надо бояться. Надо просто зарычать на него, как он рычит на людей. Мистер Конор так поступает, когда ему снятся страшные сны.
– Он так и сказал? – удивилась Оливия. – Что ж, думаю, это хорошая мысль.
– Да, очень хорошая, – кивнула Миранда. – И еще он рассказал нам интересную историю. – Девочка зевнула во весь рот. – Мне бы хотелось, чтобы мистер Конор каждый вечер рассказывал нам истории. – Она снова зевнула, и глаза ее медленно закрылись.
Оливия склонилась над дочерью и поцеловала ее в щеку.
– Мне бы тоже очень этого хотелось, – прошептала она.
Оливия ужасно устала, но сон не шел к ней. Она то и дело переворачивалась с боку на бок, взбивала подушку, но уснуть, никак не удавалось. Наконец, решив, что чашка чая ей, возможно, поможет, она встала с постели, накинула на плечи шаль и вышла из комнаты. Спускаясь по черной лестнице, она заметила свет, проникающий в коридор из-под кухонной двери.
Неужели Конор еще не спит? Оливия немного помедлила. Потом все-таки пошла на кухню. Открыв дверь, она увидела Конора, склонившегося над столом, над грифельной доской. Он поднял голову и взглянул на нее вопросительно.
– Никак не могла уснуть, – объяснила Оливия. – Вам тоже не спится?
– Да, тоже.
– Я решила выпить чашку чая. Хотите?
Он пожал плечами, и Оливия прошла к плите. Поворошив тлеющие угли, она подбросила в топку щепок и поставила на огонь чайник.
Конор по-прежнему молчал, и она, поставив на стол две чашки чая, проговорила:
– Вижу, вы почерк отрабатываете…
Взяв одну из чашек, Конор откинулся на спинку стула и пробормотал:
– Да, почерк… И еще я думал: а какой мне смысл заниматься боксом?
Оливия внимательно посмотрела на него.
– А почему вы стали этим заниматься?
– Это способ заработать на жизнь.
– Но есть много других способов.
– Да, конечно. Но этот – один из самых простых.
Но такой ответ не удовлетворил Оливию. Она видела Конора за работой и понимала, что причина не в его лени.
– Вы никогда не думали о том, чтобы приобрести другую профессию?
– Например? – Он нахмурился и добавил: – Мне и грамота не очень-то нужна. Не надо уметь читать, чтобы понять вывеску в окне: «Ирландцы не требуются».
– А вам никогда не хотелось где-нибудь осесть, сделать ставку на что-нибудь более надежное, чем очередной бой?
Он покачал головой:
– Нет, никогда не хотелось. Мне нравится бродяжничать. Я не из тех, кто любит оседлую жизнь. Я люблю свободу.
– А почему бы вам не завести собственную ферму? На Западе полно земли под участки для поселенцев.
– Нет, я не фермер.
– А разве плохо быть фермером?
Он долго молчал, наконец, проговорил:
– Мой отец был фермером. И отец отца тоже был фермером. Мы выращивали картофель, как и другие. Видите ли, нам досталось очень мало земли – большей ее частью распоряжались британские землевладельцы. А картофель – это единственное, что мы могли выращивать на наших маленьких участках, чтобы прокормиться. Но потом пришел ocras. To есть голод.
Оливия молчала, и он продолжал:
– Однажды утром, мне тогда было одиннадцать лет, я проснулся от пронзительных криков. Я выбежал наружу, чтобы посмотреть, в чем дело, и увидел мать, отца и брата. Мать указывала на clochan,[13] где мы хранили урожай, всхлипывала и что-то говорила про картофель. Мы направились туда, мой отец открыл дверь… и в нос нам ударил ужасный запах…
Конор помолчал, потом опять заговорил:
– Мы вошли в clochan, и отец склонился над ларем, в который мы только накануне засыпали здоровый свежий картофель с поля. А когда отец поднял голову, я впервые в жизни увидел на его лице страх. И понял: случилось что-то ужасное. Заглянув в ларь, я не увидел картофеля. Там была какая-то слизистая масса, вонявшая серой и походившая на кашу…
Конор вздохнул и надолго умолк.
– Но мы все-таки взяли немного этой гадости и дали одной из наших свиней. Свинья сдохла, и мы поняли: это была отрава. Мы пошли в поле и попытались выкопать клубни, которые еще оставались в земле. Но все напрасно. За одну ночь вся зелень увяла, а клубни почернели. Всюду происходило то же самое, и этот ужасный серный запах был везде. Мне кажется, я до сих пор его чувствую.
У Оливии мурашки по спине пробегали, когда она слушала рассказ Конора.
– За месяц по всей Ирландии не осталось картофеля, – продолжал он. – А потом люди стали умирать от голода и болезней, и умирали тысячами. В нашей деревне даже гробов не хватало, и приходилось хоронить людей в общих могилах – просто забрасывали покойников землей, чтобы их не сожрали крысы.
Оливии стало дурно, и она прижала ладонь ко рту. Конор с трудом сглотнул, и его голос превратился в хриплый шепот:
– Отец умер первый в нашей семье. Отравление урожая сломило его, a fiabhras dubh убила его. Это черная лихорадка, вы называете ее тифом. Моя мать причитала три дня, так велика была ее скорбь. Тиф убил и ее неделю спустя. Она умерла в зарослях, потому что землевладелец изгнал нас из дома, а дом сожгли.
Конор пристально посмотрел на Оливию; глаза его сверкали гневом.
– Поэтому я никогда не стану фермером. Никогда. – Он встал из-за стола и пошел к двери. У порога остановился и, обернувшись, добавил: – Я никогда не привяжусь к клочку земли. Ни к женщине, ни к дому, ни к семье, ни к церкви. Теперь я – вечный бродяга.
Оливия смотрела на него сквозь слезы. Она молчала, потому что ей нечего было сказать ему в утешение, потому что у нее не было такого бальзама, который мог бы залечить его душевные раны.
Конор не мог убежать от демонов. Он пытался сбежать от них, но ему не удавалось бежать достаточно быстро. Всегда он бежал недостаточно быстро. Они бежали рядом, разговаривая с ним тихим шепотом, уговаривая. Он не мог обогнать их, потому что говорили они в его собственной голове. Конор остановился, упал на колени и зажал уши ладонями. Но он все равно слышал их шепот.
Будь он сильнее, он смог бы изгнать их. Он мог бы разбить себе череп, как ореховую скорлупу, и тогда наступил бы конец всему. Он крепко сжал руками голову, но сил у него не хватало. Никогда не хватало.
Оранжевый. Этот ненавистный цвет был повсюду, он окружал его. Адское пламя, оранжевые ленты, раскаленная кочерга, которой демоны пытали его. «Скажи нам, – бормотали они, – скажи, скажи, скажи…»
И он сказал.
Конор с воплем проснулся, вырвавшись наконец-то из этого ужасного сна. Приподнявшись, он обхватил голову дрожащими руками.
– Господи Иисусе, – простонал он. – О, черт, о, черт…
Внезапно дверь его спальни распахнулась, и он увидел перед собой Оливию. Глядя на него с тревогой, она спросила:
– Конор, что с вами?
– Все в порядке, – прохрипел он. – Отставьте меня.
Она не шевельнулась. У нее за спиной послышались шаги.
– Мама? Что с ним? У него снова кошмары?
Девочки. Он не мог допустить, чтобы они увидели его в таком состоянии.
– Уходите! – закричал Конор. – Оливия, не пускайте их ко мне!
Она колебалась.
– Так с вами все в порядке?
Он криво усмехнулся и пробормотал:
– Я чувствую себя замечательно. Спасибо, что побеспокоились.
Оливия попятилась к порогу, и дверь за ней закрылась. Конор вздохнул с облегчением и встал с постели. Приблизившись к умывальнику, он посмотрел на свое отражение в овальном зеркале. Лицо смертельно бледное, глаза покраснели, а подбородок покрылся темной щетиной. Он выглядел ужасно, но так и бывает с мужчинами, которые спят с демонами.
Оливия отправила девочек собирать ежевику. Ей не хотелось, чтобы они сейчас находились рядом с Конором. Она поставила на огонь чайник, а потом сварила крепкий кофе. Ей очень хотелось поговорить с Конором, но он ясно дал понять, что не хочет ее видеть, не ждет от нее помощи.
Внезапно послышались шаги, и кухонная дверь распахнулась. Переступив порог, Конор хриплым голосом проговорил:
– Доброе утро, Оливия.
– Доброе утро. – Она взяла миску и стала разбивать в нее яйца. – Садитесь, я уже приготовила вам завтрак.
Он отодвинул стул и сел к столу.
– А где девочки?
– Я отправила их собирать ежевику – Оливия вылила взбитые яйца в нагретую сковороду на плите – Их не будет все утро.
– Спасибо, Оливия. Знаете, мне не хотелось, чтобы они видели… – Он в смущении умолк и тяжело вздохнул.
Но Оливия и без слов все поняла. Было ясно, что этот человек стыдился любого проявления слабости. Она шагнула к нему, но тут же остановилась, вспомнив, что он не ждет от нее сочувствия. Немного помолчав, сказала:
– Наверное, вам надо выпить. Вот, пожалуйста. – Она налила в чашку кофе и поставила ее на стол.
– Спасибо, – кивнул Конор.
Оливия вернулась к плите и положила на тарелку яйца, жареную картошку и печенье. Поставив тарелку перед Конором, сказала:
– А вот и ваш завтрак.
После этого она принялась резать овощи для гамбо,[14] но изредка все же поглядывала на Конора.
Он долго смотрел на стоявшую перед ним тарелку, потом взял вилку, но вскоре, почти ничего не съев, отодвинул от себя тарелку.
– Нет аппетита? – спросила Оливия.
– Да, не хочется… – Поднявшись из-за стола, он вышел из кухни.
Дверь сарая была открыта, но Конор и там не нашел покоя. Черт побери, ему нужен покой, а здесь он не сможет его обрести. Наверное, он постоянно должен переезжать с места на место, иначе сны его будут становиться все хуже и хуже.
– Да, покой… Мне нужен покой, – бормотал Конор, выходя из сарая. – Поэтому я должен уехать отсюда.
– Ну, Вернон, расскажи-ка мне, что там с железной дорогой.
Затаившись у кабинета отца, Алисия подслушивала. Конечно, ей не разрешалось присутствовать при их разговорах, но ее это не остановило. Дверь кабинета была приоткрыта, и она прильнула к щели, когда муж начал объяснять ситуацию ее отцу.
Алисия Тайлер знала, что ее отец очень умный человек. Он утроил свое и без того значительное состояние, производя во время войны пушки и ружья для армии северян. Отец всегда с выгодой вкладывал деньги в какое-либо предприятие. А если предприятие не приносило дохода, то он, не раздумывая, закрывал его. Вернон прекрасно это знал и поэтому ужасно нервничал.
– Говори все прямо, как есть, – добавил отец. – Мы получили всю нужную нам землю, за исключением небольшого клочка. Эта женщина не хочет продавать свою землю, верно? Неужели она разрушила все наши планы?
– Нет-нет, я гарантирую…
– Прибереги свои гарантии для другого случая, – перебил мистер Джеймисон. – Я уже давно слышу эти разговоры. Некоторые из моих компаньонов вложили немалые деньги в это предприятие, и мне все сложнее объяснять им отсрочку. Вот почему я и послал за тобой. Ты должен встретиться с моими компаньонами и заверить их, что эта железная дорога не просто плод моего воображения. Им нужны результаты, и тебе придется посмотреть им в глаза и сказать о том, что они разумно вложили свои деньги.
– Да, сэр.
– Я хочу начать строительство железной дороги к осени. Заставь эту Мейтленд продать землю.
– Я немедленно телеграфирую Джошуа и прикажу ему отправиться к ней и сделать последнее предложение. Джошуа сумеет ее убедить…
– Очень хорошо. Полагаю, не нужно тебе напоминать, Вернон, насколько высока ставка.
– Нет, сэр. Я очень хочу, чтобы сделка состоялась. И не только ради денег, но для того, чтобы доказать вам, что я могу с этим справиться. Ведь я – муж Алисии, поэтому должен обеспечить ее будущее.
Алисия закатила глаза. Она знала, что такие заявления нравятся ее отцу. Но у нее имелись собственные представления о будущем, и в ее планы не входила жизнь в маленьком луизианском городке. Она все там ненавидела: и жару, и змей, и этих ужасных южан, таких глупых и враждебных. Но больше всего ей не нравилось находиться вдали от отца и от своих друзей. Она чувствовала себя вдали от них ужасно одинокой. Конечно, она любила Вернона, но терпение ее было на пределе.
Изобразив радостную улыбку, Алисия толкнула дверь и вошла в кабинет отца.
– Ах, папа, ну почему ты заставляешь Вернона сидеть в этом душном кабинете и обсуждать всякие скучные дела? Ведь мы только что приехали.
– Извини, милая, – Хирам улыбнулся дочери, – но нам с Верноном нужно очень многое сделать, пока он здесь.
– Опять этот ваш бизнес? – Она надула губки. – А я-то надеялась провести время с тобой. Я так редко тебя вижу…
Хирам обнял дочь и крепко прижал к себе.
– Обещаю, у нас с тобой еще будет время. Я хочу сводить тебя на симфонический концерт. Знаю, как тебе этого недоставало.
– Ах, как мне хочется!.. А в Ньюпорт мы съездим? Мужчины переглянулись, но ничего не сказали. Алисия же продолжала:
– Всего на несколько недель. Пожалуйста, папа.
– Ну хорошо. – Хирам вздохнул. – Мы съездим в Ньюпорт. Можем пригласить туда моих компаньонов на выходные.
– Спасибо, папочка.
Хирам снова улыбнулся.
– Ты же знаешь, дорогая, что я не могу тебе отказать.
Алисия засмеялась и поцеловала отца в щеку. Она прекрасно знала, что он не может ей отказать. Именно на этом она и строила свои планы.
Девочки вернулись и принесли ежевики на дюжину пирогов, но Оливия испекла всего два. После обеда она варила из оставшихся ягод джем, а девочки помогали ей.
Она намеренно искала себе занятие – чтобы не думать постоянно о Коноре. Но его лицо то и дело возникало у нее перед глазами.
Она понятия не имела, где сейчас Конор и чем он занимается. Но к вечеру, когда он так и не появился, ее стало одолевать беспокойство, и она решила отправиться на поиски.
Оливия видела, как он пошел к сараю, и для начала отправилась именно туда. Но в сарае его не оказалось. Оливия проверила и другие хозяйственные постройки, обошла огород, затем прошла по фруктовому саду, выкрикивая его имя. Прошел час, но ей так и не удалось его найти.
Теперь она уже не на шутку взволновалась. Где же он? Может, вышел на дорогу, и какой-нибудь фермер подвез его до города?
«Нет, не мог он уйти, не попрощавшись», – убеждала себя Оливия. И все же она знала: мог. Возможно, так он и сделал.
Она со вздохом прислонилась к дереву. Да, скорее всего он – одиночка, человек, который ни в ком не нуждается. Он словно возвел вокруг себя стену, чтобы отгородиться от людей. И, тем не менее, он сумел успокоить маленькую девочку, боявшуюся грозы…
Какие же ужасные воспоминания ожили в его снах? Голод и смерть, тюрьма и пытки, ружья и некто по имени Шон Галлахер. Но что бы он ни совершил в прошлом, он не заслуживал тюрьмы – Оливия нисколько в этом не сомневалась.
Снова вздохнув, Оливия направилась обратно к дому. «Где же он, где?..» – спрашивала она себя.
– Вы можете поспеть на дилижанс в Каллерсвилле. – Фермер посмотрел на Конора, сидевшего рядом с ним на козлах фургона. – Дилижанс довезет вас до Монро, а там вы сможете сесть на поезд и уехать куда пожелаете.
Но Конор знал, что не сможет. Шести долларов не хватит, чтобы доехать до Бостона. Но если бы его подвезли до Монро, то там, возможно, он смог бы найти паб, где его наняли бы на боксерский поединок и заплатили бы достаточно, чтобы дальше он мог поехать на поезде.
Размышляя обо всем этом, Конор постоянно видел перед собой лицо Оливии, и взгляд ее, казалось, удерживал его. Ее взгляд молил о помощи, хотя гордость не позволяла ей снова заговорить об этом. И он постоянно вспоминал о своем обещании, которое, увы, нарушил. Да, он не сдержал свое слово, и это ужасно мучило его.
А может, вернуться? Ведь он пробудет у нее всего лишь месяц. Месяц он, наверное, сумеет выдержать. Всего один месяц…
«Я пробуду столько, сколько понадобится, чтобы помочь вам убрать урожай», – кажется, так он ей сказал. И ведь он даже не закончил ремонт крыши. Теперь ей придется взобраться на крышу и закончить ремонт. О, черт побери!
Конор выпрямился на сиденье.
– Остановите!
– Что?..
– Остановите фургон!
Фермер дернул за вожжи, фургон остановился, и Конор тотчас же спрыгнул на землю.
– Мистер, мне казалось, вы хотели попасть в город, – пробормотал фермер, глядя на него с недоумением.
– Я передумал, – ответил Конор, уверенный в том, что пожалеет об этом внезапном порыве – так с ним всегда случалось.