Глава 27

В субботу вечером должен был состояться бал, посвященный празднику урожая. В это утро Бекки раз пять примеряла свое новое синее платье и десять раз спрашивала Оливию, хорошо ли оно выглядит. В конце концов, мать потеряла терпение и воскликнула:

– Ребекка, ради всего святого! Найди себе какое-нибудь занятие! Господи, ты меня с ума сведешь!

– Но, мама, я только сейчас вспомнила самое главное. Оливия со вздохом подняла голову от маслобойки.

– Конор отправился с твоими сестрами на речку ловить рыбу. Почему ты с ними не пошла?

– Но, мама…

– Иди! – Оливия указала на дверь.

Бекки развернулась и покинула кухню. Хлопнув дверью, она как бы давала понять, что считает мать бессердечной и бесчувственной. Однако Оливию это нисколько не тронуло – она с облегчением вздохнула.

Но через час, отправившись к сараю, она обнаружила, что Конор и девочки вовсе не отправились на рыбалку. Из сарая доносились их голоса.

– Раз-два-три… раз-два-три…

«Что там происходит?» – удивилась Оливия. Она вошла в сарай и замерла на пороге – она никак такого не ожидала. Конор вел Бекки в вальсе по пыльному полу, а Миранда с Кэрри сидели в углу на старых бочках и с интересом наблюдали за ними.

Выходит, у них танцы… Только сейчас Оливия сообразила, что она никогда не учила Бекки танцевать вальс. «Но как же я могла упустить это?» – думала Оливия. Впрочем, и Бекки об этом не задумывалась до сегодняшнего утра.

Покружив девочку еще немного, Конор остановился.

– Отлично, – похвалил он. – Считай в голове, малышка, а через некоторое время привыкнешь, и все пойдет само собой. И помни: этот твой парень и сам, возможно, будет считать.

– Спасибо, папа, – шепнула Бекки и в порыве благодарности обняла его за шею. – Спасибо.

Тут Конор заметил Оливию, стоявшую в дверях сарая.

– У малышки получается, ты не находишь? – спросил он с улыбкой.

Оливия тоже улыбнулась.

– Да, очень неплохо.


Но вечером, когда они стояли возле стола с прохладительными напитками в зале Каллерсвиллского городского совета и наблюдали, как Джеремайя вел Бекки в очередном вальсе, Оливия заметила, что Конор не так уж доволен.

– Это уже четвертый вальс, – проговорил он, нахмурившись.

«Оказывается, он считал», – подумала Оливия с удивлением.

– Но она же вписала его имя в карточку для танцев на все вальсы.

Конор по-прежнему хмурился.

– Они держатся довольно близко, а?

Уловив неодобрение в его голосе, Оливия посмотрела на Бекки и Джеремайю, державшихся на довольно почтительном расстоянии друг от друга. Покосившись на мужа, она поняла, что он сердится. Едва сдерживая смех, она отвернулась и налила лимонаду для Миранды и Кэрри, стоявших рядом.

– О, не думаю, что нам стоит беспокоиться, – пробормотала Оливия, втайне очень довольная реакцией Конора – он вел себя как настоящий родитель.

– Как ты можешь так говорить? – возмутился Конор, все еще наблюдавший за юной парой. – Ведь ей всего четырнадцать. Возможно, мне нужно поговорить с этим парнем.

С трудом скрывая радость, Оливия подала мужу бокал лимонада. Но Конор был слишком занят наблюдением за Бекки и Джеремайей и не заметил улыбку в углах ее губ.

Миранда и Кэрри уже засыпали, когда они подъехали к дому. Бекки, мечтательно напевая мелодию вальса, поднялась по лестнице с лампой в руке. За ней следовала Оливия, державшая за руку Миранду. Последним шел Конор, несший Кэрри.

Взяв у старшей дочери лампу, Оливия сказала:

– Иди ложись, милая.

Бекки кивнула и направилась в свою комнату. Конор повернулся к Оливии, с улыбкой наблюдавшей за девочкой. Она посмотрела на него и прошептала:

– Мне кажется, Бекки хорошо повеселилась.

– Слишком уж хорошо, – пробурчал Конор. – Надо не спускать глаз с этого Джеремайи Миллера.

– Ты уложишь Кэрри в постель? – спросила Оливия.

Конор кивнул и понес Кэрри в ее комнату. Придерживая девочку одной рукой, он откинул одеяло и осторожно уложил Кэрри в постель. Укрыв ее одеялом, он уже собрался уходить, но тут послышался голос малышки:

– Папа…

Конор присел на край кровати.

– Слушаю, милая.

Она открыла глаза и сонно поморгала.

– Когда я вырасту, и у меня будет бальная карточка, я запишу тебя туда первым мужчиной.

Конор почувствовал стеснение в груди, сердце его сжалось. Не в силах вымолвить ни слова, он смотрел на девочку. Через несколько секунд глаза ее закрылись, и он услышал ее ровное дыхание.

Наклонившись, Конор поцеловал ее в лоб.

– Спокойной ночи, милая, – прошептал он, глядя на девочку с улыбкой.

Девочка уже крепко спала, а Конор по-прежнему сидел на краю кровати, глядя не нее с нежностью. Он думал о том, как построит для Кэрри домик на старом раскидистом дубе, у фруктового сада. А когда у нее появится бальная карточка, он очень тщательно проверит записанные там имена парней. Что касается Бекки и Джеремайи, то он решил так: она не выйдет замуж за этого парня, пока ей не исполнится, по крайней мере, восемнадцать. Миранде же, наверное, захочется к Рождеству новую куклу, а на ее следующий день рождения – снова фруктовый пирог. Он будет наблюдать, как они взрослеют, и, конечно, ему придется держать их в строгости, особенно Кэрри. Но с этим он справится. А вот поля в южной части «Персиковой рощи», к сожалению, пустуют. Интересно, во что обойдутся семена хлопка?

Мысленно Конор начал строить свое будущее. Он видел себя в постели рядом с Оливией и даже чувствовал, как она засыпает, обняв его. Вот они вальсируют на балах по случаю сбора урожая. А вот она играет во дворе с девочками, и он даже слышит, как она смеется и поет «Кольцо из роз». Эти видения обещали ему такие вещи, о которых он долгое время и мечтать не смел.

Нет-нет, всего этого просто быть не может! Конор решительно покачал головой. Все это – всего лишь фантазии.

Конор вспомнил себя мальчиком, стоящим зимой на улице перед пекарней Дерри. Он с жадностью смотрел на пироги и сладости, выставленные в витрине для богатых рождественских покупателей. Его терзал голод, но он знал, что все это не для него.

И теперь он снова чувствовал нечто подобное, чувствовал такой же сильный голод. Чудесная жизнь в доме Оливии напоминала сладости в витрине – близко, но не для него.

Поднявшись, наконец, Конор вышел из комнаты. Перешагнув через Честера, занявшего свой пост посреди коридора, пошел к лестнице. Взглянув на дверь, ведущую в комнату Оливии, он увидел свет, пробивавшийся из-под двери. Она еще не спала.

Интересно, чем она сейчас занимается? Сидит у туалетного столика и расчесывает волосы? Или лежит в постели, читает книгу? Возможно, она ждет его. Он потянулся к ручке двери, но его рука тут же замерла.

Нет, это всего лишь фантазии.

Опустив руку, он отошел от двери и направился к себе.


На следующий день, после посещения церкви, Оливия взяла девочек с собой на ферму Джонсонов. Конор, решив закончить намеченную работу, с ними не поехал.

Конор находился в сарайчике, когда послышался грохот подъезжающей повозки. Выглянув наружу, он увидел сверкающий черный экипаж, въезжающий во двор. Тут кучер остановил экипаж, и из него вышел незнакомый пожилой мужчина, элегантно одетый и, очевидно, весьма состоятельный. Мужчина направился к дому, но Честер, громко лая, преградил ему дорогу. Незнакомец в нерешительности остановился.

Конор пересек двор и крикнул:

– Честер, тихо!

Пес тут же замолчал, хотя и улегся у крыльца.

Мужчина кончиком трости черного дерева сдвинул на затылок шляпу и внимательно посмотрел на Конора.

– Мистер Браниган, не так ли?

Конор кивнул:

– Совершенно верно. А вы кто такой?

– Меня зовут Хирам Джеймисон. – Он не протянул руки для приветствия. И смотрел на Конора все так же пристально, с выражением некоторого превосходства.

Конор пожал плечами.

– Вы думаете, ваше имя мне что-то говорит?

Хирам нахмурился.

– Я тесть Вернона Тайлера.

И тут Конор все понял. «Интересно, сколько они предложат мне на сей раз?» – подумал он.

– Вам очень не повезло, мистер Джеймисон. Примите мои соболезнования.

Мужчина неожиданно улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз.

– Вернон был прав, когда говорил про вас. Вы высокомерный ублюдок, мистер Браниган.

– Надо же! А я то же самое подумал о вас.

Хирам Джеймисон осмотрелся и проговорил:

– Мне хотелось бы побеседовать с вами, если не возражаете. Где бы мы могли присесть?

Конор не собирался приглашать гостя в дом. Это было бы проявлением вежливости, а он был совсем не в том настроении, чтобы проявлять вежливость. Он вынес на веранду два самых неудобных стула из кухни Оливии, и оба сели.

– Мистер Браниган, я не люблю тратить время зря, а времени уже потрачено немало. Перехожу прямо к делу. Вернон уже предлагал вам по три доллара за акр. Я удваиваю сумму.

Конор сделал вид, что обдумывает предложение. Потом покачал головой:

– Нет.

Ответ удивил Хирама.

– Нет? Но ведь это три тысячи долларов.

– Благодарю вас, мистер Джеймисон, – ответил Конор. – Но я умею считать.

Хирам побагровел.

– Но другого такого случая вам не представится, – проговорил он с удивлением. – Бери, мальчик.

«Бери, мальчик». Конору тут же вспомнились слова лорда Эверсли, произнесенные много лет назад. И вспомнился шестипенсовик, на который ему хотелось плюнуть. Вспомнил он и Оливию. Кроме того, он знал: некоторые вещи нельзя купить и нельзя продать ни за какие деньги.

Конор решительно покачал головой:

– Нет.

Хирам фыркнул в раздражении.

– Сколько же вы хотите?

Конор ухмыльнулся, понимая, что победил.

– У вас нет таких денег.

– Уверяю вас, есть. Назовите свою цену.

– У этой земли нет цены. – Конор поднялся на ноги. – Мистер Джеймисон, эта земля не продается. Ни за какие деньги. Вам просто придется построить свою железную дорогу в другом месте.

Хирам тоже встал. Но уходить он не собирался.

– Вы, очевидно, не знаете, кто я. Мне принадлежат три железные дороги, пароходная кампания, четыре угольные шахты в Пенсильвании, две полотняные фабрики и полдюжины других предприятий. У меня особняк в Нью-Йорке, еще один особняк в Ньюпорте и яхта на Кейп-Код.[21]

Он бросил презрительный взгляд на Конора и, повысив голос, спросил: – А ты кто такой, мальчик? Невежественный Мик[22] с картофельной лодки, как и все прочие Мики, работающие на меня. Они загружают мои корабли и добывают мой уголь, чистят до блеска мои ботинки и подают мне кофе по утрам.

Конор терпеливо дождался конца тирады, потом, скрестив руки на груди, пристально посмотрел в глаза собеседника.

– Даю вам ровно десять секунд, мистер, чтобы вы сели в свой шикарный экипаж и уехали. Потому что я начинаю терять терпение, а вы знаете, что у невежественных Миков нрав свирепый.

Хирам развернулся и направился к своему экипажу. У дверцы остановился и, обернувшись, произнес:

– Вы об этом пожалеете.

– Очень сомневаюсь, – с усмешкой ответил Конор.

Когда экипаж Хирама Джеймисона отъехал от дома, он в задумчивости пробормотал:

– Похоже, я опять бросил вызов тем, с кем не в состоянии справиться.


Кейти налила Оливии чаю.

– Ну и как твое замужество? – спросила она, усаживаясь за кухонный стол напротив подруга.

Оливия уставилась в свою чашку. Она не знала, что ответить.

– Почему ты молчишь? У вас все хорошо?

Оливия закусила губу и покачала головой:

– Нет, не все. Но и не так уж плохо. Он очень добр к девочкам, а они его просто обожают. Только мне бы хотелось…

– Чего?

– Мне бы хотелось, чтобы он не был таким замкнутым. – И она поведала подруге всю историю – рассказала, как нашла его, что она о нем знает и что произошло в Монро. Рассказала абсолютно все. – А теперь он уже замкнутый, – закончила Оливия, глядя в свою чашку. – Он не хочет спать со мной, Кейти. Не хочет даже подходить ко мне слишком близко.

Кейти рассмеялась.

Оливия взглянула на подругу с удивлением.

– Почему ты смеешься?

– Потому что почти все замужние женщины жалуются совсем на другое.

Оливия молчала, и Кейти снова заговорила:

– Дорогая, жизнь с мужем никогда не бывает простой. Ни у кого. У каждой пары свои проблемы, и требуется время, чтобы в них разобраться. Мы с Ореном жили как кошка с собакой, когда только поженились. Да и сейчас иногда ссоримся.

– Но мы-то с Конором не ссоримся, – возразила Оливия. – Мы слишком мало разговариваем, чтобы ругаться. Он не хочет жить со мной. И он не делал из этого тайны.

– Нравится ему это или нет, но теперь он женатый человек.

– Только потому, что у него не было выбора.

– Видишь ли, Оливия… – Кейти поставила на стол свою чашку и строго посмотрела на подругу. – Мужчина, который не может заплатить по счету, не должен и смотреть в меню. Конечно, у него был выбор. Никто не заставлял его спать с тобой.

Оливия вспыхнула и снова потупилась.

– Он взрослый человек, Лив, – продолжала Кейти. – И он знал, что делает. Хуже всего, если ты теперь будешь винить себя.

– А что я могу поделать?

– Дай ему время. Я думаю, он сам во всем разберется. Оливия подняла голову.

– Но он меня не любит.

– Он так сказал?

– Не словами, но…

– А ты, конечно, каждый день говоришь ему, как сильно ты его любишь.

Оливия покачала головой:

– По правде говоря, нет, не говорю.

– А почему?

– Боюсь, что это заставит его тут же вскочить и умчаться в город, – призналась Оливия.

– Когда я выходила замуж, мама дала мне совет, который я никогда не забуду, – сказала Кейти. – Поскольку у твоей мамы такой возможности не было, я передам тебе слова моей матери. Вот что она сказала: самая важная вещь в браке не влюбленность, хотя это и важно. И не деньги, хотя деньги – это тоже неплохо. И даже не дети, Оливия. Самое важное – доверие. – Она сжала руку подруги. – Я думаю, Оливия, вы нашли друг друга. И теперь тебе нужно верить в него. Судя по тому, что ты мне рассказала, он пережил когда-то очень трудные времена. Такой мужчина не будет выставлять свои чувства напоказ, но это не значит, что у него нет сердца.

– Спасибо тебе, Кейти.

Подруга улыбнулась:

– Не за что меня благодарить. Кроме того, когда мы с Ореном в следующий раз поссоримся, я приду поплакать у тебя на плече.


Ночью Кэрри приснился страшный сон, и Конор, сидевший на веранде, услышал ее громкий крик.

– Папа! Папа! – кричала девочка.

Конор тут же помчался наверх. Когда он вбежал в комнату Кэрри, там уже находились Оливия и сестры девочки. Оливия сидела на кровати, держа дочь на руках. Конор молча подошел к ней и сел рядом. Оливия передала ему всхлипывавшую Кэрри – ее плач разрывал ему сердце. «Что с ней? – думал он. – Ведь Кэрри никогда ничего не боялась…»

Оливия посмотрела на других девочек и тихо сказала:

– Все в порядке, милые. Идите в постель.

Девочки ушли, и Оливия снова посмотрела на Кэрри.

Конор, державший ее на руках, что-то тихо говорил ей.

– Sha sha, – шептал он, гладя малышку по волосам. – Sha sha. Bermid go maith. Та me anseo.[23]

Он снова и снова повторял незнакомые слова, пока Кэрри не перестала всхлипывать.

Когда девочка успокоилась, Конор утер слезы с ее щек и спросил:

– Теперь лучше?

Кэрри кивнула, но когда он пошевелился, она вцепилась в него.

– Не уходи, папа.

– Я никуда не ухожу, малышка, – ответил Конор, усаживаясь поудобнее.

Кэрри прижалась щекой к его груди и закрыла глаза. Конор посмотрел на Оливию, сидевшую рядом с ним на кровати. Никто из них не произносил ни слова. Через несколько минут он снова взглянул на девочку у него на коленях.

– Уснула? – спросила Оливия.

Он утвердительно кивнул, затем уложил спящую малышку в постель и накрыл одеялом. После чего наклонился и поцеловал в щеку.

– Спокойной ночи, моя милая.

Оливия тоже поцеловала спящую дочку, и они с Конором вместе вышли из комнаты, закрыв за собой дверь. В коридоре остановились и переглянулись.

– Научи меня ирландскому, – попросила Оливия. – Кажется, это действует.

– Виски действует гораздо лучше, – ответил Конор с ухмылкой. – У меня еще осталось немного, но я подумал, что ты не разрешишь дать малышке.

Оливия поморщилась.

– Ты правильно подумал. Никакого виски в нашем доме. – Она вдруг улыбнулась и добавила: – О Господи, я ведь решила, что не буду так себя вести. Мистер Браниган, боюсь, что у вас ужасно ворчливая жена.

«Моя жена, – подумал он. – Моя жена…» Конор провел ладонью по ее щеке, а потом запустил пальцы в ее волосы, а другой рукой обнял и привлек к себе. Он не мог этому противиться, не хотел противиться. Она вышла за него замуж, и он должен был защищать ее, сделать ее счастливой. Его жена…

– Оливия… – Ему хотелось сказать ей очень многое, но он не находил слов.

Чуть отстранившись, он отвел руку за спину, нащупывая дверную ручку. Распахнув дверь, увлек Оливию в спальню. Как только они вошли, Конор закрыл дверь и тут же прижался к губам жены. Он целовал ее долго и страстно, все крепче прижимая к себе.

Когда же пальцы его нащупали верхнюю пуговицу ее ночной рубашки, Оливия обвила руками его шею и прошептала ему в ухо:

– О, Конор… Да, да…

Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не разорвать на ней рубашку. Руки его дрожали, когда он расстегивал перламутровые пуговки. Наконец, когда они были расстегнуты, он снял с жены рубашку и снова прижал к себе. В комнате было темно, а ему хотелось, чтобы горел свет, хотелось видеть Оливию. Но он не мог больше сдерживаться. Подхватив жену на руки, он понес ее к широкой двуспальной кровати. Уложив Оливию на мягкий матрас, стал поспешно расстегивать рубаху и брюки, потом стащил сапоги. Освободившись, наконец, от одежды, Конор забрался на кровать и пробормотал:

– Черт побери, для женщины, которая боится высоты, кровать у тебя чертовски высокая, миссис Браниган.

Он обнял ее и поцеловал, прежде чем она успела подумать о том, что нужно сделать мужу замечание по поводу брани.

В следующее мгновение Конор улегся на нее, и она тут же обняла его за шею. Затем ноги ее раздвинулись, и он тотчас вошел в нее. Тогда, в Монро, он причинил ей боль, поэтому сейчас старался по возможности сдерживаться. Но когда Оливия прошептала его имя, он совершенно утратил над собой контроль и забыл о своем намерении проявлять сдержанность.

Жаждая полного обладания, он проник в нее еще глубже и двигался с каждой секундой все быстрее и быстрее. Оливия же трепетала под ним и стонала, стараясь уловить ритм движений. Ей казалось, что она горит, пылает, объятая пламенем. В какой-то момент она вдруг содрогнулась, громко вскрикнула, и по телу ее словно пробежали судороги. И почти в тот же миг раздался крик Конора. Опустившись на нее, он уткнулся лицом в ее шею и крепко обнял обеими руками.

Они долго лежали не двигаясь, тяжело дыша. Наконец, Конор шевельнулся и пробормотал:

– Я боялся, что могу задушить тебя.

Он приподнялся и отодвинулся к краю кровати. Но Оливия тут же обхватила его шею и крепко прижала к себе. Поцеловав, прошептала:

– Не уходи. Останься со мной.

Конор мог бы без труда высвободиться из объятий жены, но ее голос и поцелуй удержали его. Он снова улегся с ней рядом и, нежно поцеловав, проговорил:

– Постарайся заснуть. Я не уйду, a mhurnin. Засыпай.


Они привязали его ремнями. Он чувствует на теле кожаные путы, вырывается изо всех сил, и путы рвутся. Освободившись, он поворачивается на бок, ругается, перекатывается к краю стола… Им владеет одна только мысль: бежать. Но вдруг все меняется. Он оказывается в темной комнате, и нет никаких стражников, а то, что он принимал за стол, превращается в мягкую пуховую перину.

Конор приподнялся, не понимая, где находится. В окно проникал лунный свет, единственный звук, который он слышал, – его собственное хриплое дыхание.

Повернув голову, он увидел ее – и тотчас же вспомнил, где находится.

Она сидела на краю постели, прижав колени к груди. Сидела молча, глядя на него со страхом. Возможно, даже с ужасом.

– О Господи… – простонал Конор, закрыв лицо ладонями. – Оливия, мне померещилось… Вернее, мне приснилось, что они опять привязали меня ремнями. И я подумал. – Он тяжело вздохнул.

– Это была я, – прошептала она. – Мои руки лежали на тебе.

Конор покачал головой.

– Я не хотел, чтобы ты видела меня таким. Очень не хотел.

Она придвинулась к нему и коснулась его плеча.

– Конор, я уже все это видела. Ведь я ухаживала за тобой четыре ночи.

– Но тогда я тебя не знал. Тогда я даже не знал, что ты была рядом.

Он чувствовал, как все рушится, все иллюзии, все желания, все картины будущего вместе с ней – будущего мирного и безопасного. Увы, нет ничего безопасного. Ничего.

– Я… – Он сделал глубокий вдох и посмотрел на дверь. – Я тебя обидел?

Она покачала головой:

– Конечно, нет.

– «Конечно» тут не подходит, моя милая. – Он снова вздохнул. – Я вполне мог бы это сделать.

– Но ты этого не сделал, – Она положила ладони ему на плечи и поцеловала. – Я люблю тебя, Конор.

Сердце его болезненно сжалось. Вскочив с постели, он схватил свою одежду.

– Нет, ты меня не любишь.

– Люблю, Конор.

Он начал одеваться. Взглянув на нее, пробормотал:

– Ты не можешь меня любить.

– Дорогой, я не собираюсь спорить с тобой. Я говорю, что люблю тебя, а если ты мне не веришь, то с этим я ничего поделать не могу.

Конор повернулся к жене спиной и застегнул брюки.

– Ты меня не любишь, – повторил он, не оборачиваясь – Ты не можешь меня любить. Ты меня даже не знаешь.

– Я знаю тебя лучше, чем тебе кажется.

Резко развернувшись, он пристально посмотрел на нее.

– Неужели? Что же ты обо мне знаешь? Ты знаешь, что я воровал, жульничал, лгал? Что ты на это скажешь?

Но она смотрела на него все с той же нежностью. С нежностью и с бесконечным терпением.

Не в силах вынести ее взгляд, он закрыл глаза. Он не мог поверить, что она действительно его любит. Такое просто не укладывалось в голове.

Повернувшись к окну, залитому лунным светом, Конор пробормотал:

– Ты ведь понятия не имеешь, кто я такой на самом деле.

– Так почему ты мне не расскажешь?

Собравшись с духом, он посмотрел ей в лицо, посмотрел в лицо правде.

– Ладно, хорошо. Я admhaim.[24]

– Что ты сказал? – Она посмотрела на него вопросительно.

– Я сказал, что исповедуюсь. Считается, что это полезно для души, верно?

Загрузка...