Находка беглого рудокопа

НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА

После нескольких дней пути Егор наконец вышел к Частым. Старик-рыбак перевез его на лодке на правый берег Камы, где стояло село. От Частых до родной деревни нужно было пройти еще верст пятнадцать по речке Частой и ее притоку. Не заглядывая в село и не показываясь на глаза людям, он шел без дороги напрямик. Миновав густой лес, Егор вышел на громадную поляну. На краю поляны у деревьев стоял шалаш, около которого паслась стреноженная худая лошадь.

Защемило сердце. Сразу сообразил парень, что находится на пашне односельчанина деда Митрофана. Не раз приезжал сюда за сеном или снопами, а то и просто за ягодами и грибами. Вон на меже стоит знакомая развесистая черемуха, ягодами которой он лакомился. А вот дорога, уходящая в лес. Там под густыми кронами сосен и берез в углублениях колеи всегда можно найти дождевую воду…

Егор тихо подошел к шалашу и прислушался. Из шалаша доносилось тихое похрапывание. Егор приподнял полог, которым был завешай вход. Пахнуло прелым сеном, дегтем и овчинами. Справа, занимая более половины шалаша, находилась лежанка, на которой вниз лицом спал человек. Приглядевшись внимательнее, Егор узнал деда Митрофана.

Егор приблизился к спящему и легонько тронул его за плечо. Старик ворчливо спросил:

— Кого лешак принес?

— Я это, дедушка Митрофан, — с трудом проглотив подкатившийся к горлу комок, тихо проговорил вошедший.

Дед откинул дверной полог и, повернув парня лицом к свету, удивленно проговорил:

— Да неужто Егорка? Ах ты, страдалец мой! Ты пошто убег-то, бесталанный? Про тебя бумагу уже прислали, чтобы изловить и немедля на шахты спровадить. Умаялся, поди? Да ты присядь. Вот ведь незадача какая. — Дед усадил гостя на лежанку и начал рыться в мешке с продуктами. — Не емши, видно, отощал-то как.

Старик расстелил на лежанке небольшую тряпицу, положил краюху черного хлеба и две головки лука.

— Наши-то как живут? — отламывая кусок хлеба, тихо спросил Егор.

— Им-то что сделается — живут… С тобой теперь как быть — ума не приложу. В деревню тебе казаться нельзя. Здесь тоже людно… Ну да ладно — ешь, придумаем что-нибудь. — Старик вынул из-под лежанки литовку без рукоятки, вышел из шалаша, сел на чурбан, поставленный около пенька, в который была вбита небольшая четырехугольная наковальня, и стал отбивать литовку молотком, искоса поглядывая на парня.

Егор быстро съел все, собрал с тряпицы крошки, высыпал в рот. Потом встал, молча перекрестился. Хотелось подробнее узнать о своих, но почему-то было неловко — чувствовал себя виноватым перед всеми.

— Лютует Кулаков против твоих-то. Болтают бабы, заграбастал вашу землю. Да брешут, может, — словно прочитав Егоровы мысли, сказал дед.

Егор отвернулся в темный угол и сидел молча.

— Придумал я, парень, где тебе схорониться. Ни в жисть не найдут! Пойдем-ка прямо сейчас, а то на грех принесет кого-нибудь. Овчину-то с лежанки прихвати, — скомандовал дед, забирая мешок с продуктами.

Шли напрямик, пересекая овраги и ручьи. Все время приходилось то спускаться под гору, то преодолевать крутые подъемы. Несмотря на свои восемьдесят пять лет, провожатый так резво шагал на коротких косолапых ногах, что Егор кое-как поспевал за ним. Сказывалась полуголодная жизнь на руднике.

Часа через полтора путники спустились в речную заросшую густым кустарником долину. По давно заброшенной дороге прошли версты две. Долина здесь заметно сузилась, обрывистые берега подступали почти к самой речке. Из-под сползшего по крутому склону толстого слоя почвы выглядывал серый сырой песчаник.

— А вот и твой терем, сказал старик, махнув (рукой в сторону наиболее обрывистого места.

Егор, сколько ни смотрел, не мог ничего заметить. Дед между тем свернул с дороги, подошел к густому кустарнику и, раздвинув его, скрылся. Егор, нагнувшись, увидел еле приметный через листву вход в какую-то нору.

Лет двадцать назад в селе строили церковь и в этом месте брали крепкий песчаный камень для фундамента. Старая каменоломня имела вид то узкого, то широкого коридора протяженностью около пяти и высотой немногим более сажени.

— Пока хватит, потом принесу еще, — сказал дед Митрофан, передавая Егору мешок с хлебом. — Повстречаю твоих — скажу про тебя. Костра не разводи и без дела на свет носа не суй. Ну, прощевай, оставайся с богом.

Егор, подстелив овчину, сел неподалеку от входа и задумался. Никаких надежд на благополучный исход его злоключений не было. Попробуй покажись в деревне — сразу же богатые мужики схватят и препроводят к властям. А там… Если жив останешься, это еще хорошо. Но и здесь скрываться долго тоже не удастся. Придут на покосы и обнаружат беглеца…

После долгих раздумий решил сделать так: сегодня же ночью пробраться в деревню и повидаться с матерью, после этого захватить самое необходимое и уйти навсегда. Не раз слыхал Егор рассказы о том, что в северной стороне, в непроходимых лесах живут люди, всю жизнь занимаясь охотой. Нет у них ни царя, ни попа — сами себе хозяева. У тамошних жителей наверняка можно найти приют. Решив так, Егор подложил под голову мешок с провизией и сразу же заснул глубоким сном усталого человека.

Егор проспал всю ночь. Когда он проснулся, утренний свет уже струился сквозь мелкие кружева кустарника, прикрывающего вход. Егор лежал на спине, подложив руки под голову и с интересом наблюдал за солнечными зайчиками, играющими на стене. Светлые пятна меняли форму, медленно ползли по песчанику, исчезали, а затем вновь появлялись, уже в другом месте. Вот одно крупное пятно вырвало из мрака небольшой участок, на котором заблестели разноцветные кремневые гальки. В другом месте стала видна неровная трещина, идущая по стене. Но что это? Со стены вдруг весело засверкало ярко-зеленое пятно. Егор не успел сообразить, что это такое, а удивительная зелень уже пропала вместе с солнечным зайчиком. Но вот в другом месте показалась еще более яркая зелень. Егор быстро вскочил. Все освещенные участки на стене исчезли — он загородил собою вход. Тогда он присел, и песчаник вновь осветился. Но зелени уже не было видно.

Егор подошел к выходу и раздвинул заросли. Часть стены осветилась солнечными лучами. На серовато-желтом поле песчаника то там, то здесь отчетливо вырисовывались участки различной формы и размера, имеющие приятный зеленый цвет.

От радости захватило дух! Сомнений быть не могло — это медная руда. И какая богатая! Егор знал, что крупные месторождения меди стоят много. Владельцы рудников дают первооткрывателям медных залежей богатое вознаграждение.

Вынув из кармана большой складень с медной ручкой, на которой было выцарапано «Егор Бормант», он наковырял полную ладонь зеленой породы и вышел на свет. Здешняя руда заметно отличалась от той, которую ему приходилось видеть на руднике, хотя также имела ярко-зеленый цвет. Егор знал, что своеобразная окраска медной руды является основным признаком при ее поисках. Никакой другой руды или породы такого чистого зеленого цвета в этих местах встретиться не может. Нет! Конечно же, это самая настоящая медная руда!

Почему же до сих пор никто не обращал внимания на медь в этой яме? Видимо, люди, работавшие в каменоломне, понятия не имели о медной руде. А что если набрать полмешка руды и пойти к голове Частинского приказа Ефрему Кулакову, рассказать о сокровище и предложить ему эту находку вместо оставшихся копеечных долгов? Вряд ли после такого подношения по-прежнему будет злобиться Кулаков. Пуще всего на свете деньгу любит.

Высыпать из мешка все содержимое и наполнить его медной рудой было делом нетрудным. Забыв на радостях нож и дедову овчину, повеселевший Егор направился в село, где жил Ефрем Кулаков. Вначале, однако, он решил забежать к деду Митрофану. Хотелось рассказать все, а потом уж пойти и объявиться.

Старик косил недалеко от своего жилища под лесом. Увидев Егора, удивился:

— Ты что это, соколик, аль беда какая приключилась?

Узнав о Егоровом намерении пойти и добровольно отдаться властям, он сказал:

— И-и-и! Милай! Не резон ты придумал. Да разве простит тебя этот толстый ирод? Руду твою, ежели она, конечно, и вправду денег стоит, он у тебя отберет да тебя же и засадит. Я так смотрю — не тешь ты нечистого понапрасну.

— Да мне терять-то нечего. А тут, может, вольным стану. Ну, а если не выйдет, что ж — не мое, видно, счастье.

— Какое там к лешему счастье. Ох, чует мое сердце — не будет добра, Егорка, — (настойчиво отговаривал старик.

— Спасибо тебе за все, дедушка. Не поминай лихом. Ежели что — то скажешь нашим про меня.

Егор взвалил мешок с рудою на плечи и зашагал в сторону села.

Справа из-за леса показалась мрачная, свинцово-синяя дождевая туча. Вот она коснулась солнца. Его лучи некоторое время еще пробивались через неровные разрывы, затем на сером фоне осталось лишь бледное пятно, но вскоре и оно исчезло. Ветер с каждой минутой усиливался, ветви и листва придорожных кустов и деревьев сильно шумели, а молодые березки, стоявшие на поле, гнулись к земле. Ветер упруго бил Егора в грудь, мешая ему идти. Редкие большие капли больно застучали по лицу.

В голове парня промелькнула тревожная мысль, что не к добру поднялась такая лихомань. От дождя пришлось укрыться в стогу свежего сена. Ненастная погода заметно испортила настроение. И все же, когда дождь перестал, Егор быстро зашагал в прежнем направлении.

К селу он подошел, когда солнце низко нависло над дальним лесом. С поля гнали многоголосое стадо. Крестьяне, выходившие встречать скотину, с любопытством смотрели на незнакомого путника, идущего посредине широкой улицы.

У ворот кулаковского дома стояло человек пять мужиков. Егор подошел к воротам как раз в тот момент, когда из калитки вышел краснолицый Ефрем Кулаков. Его поросячьи глаза остановились на стоявшем в стороне парне. Вначале он не узнал беглеца и перевел взор на других посетителей, но вдруг, как будто что-то вспомнив, быстро подскочил к Егору.

— Попался, каторжанин! — злорадно прохрипел Кулаков. — Эй! Мужички! Помогите заарестовать преступника!

Крестьяне окружили Егора, вырвали мешок с рудой. Кто-то услужливо снял с себя опояску и начал связывать ему руки.

Егор так растерялся, что не мог произнести ни слова. Когда опомнился, руки были крепко связаны.

— Ефрем Петрович! Как же так… Я по доброй воле… Руду принес…

— Я те покажу добрую волю, мазурик! Тащите, православные, его в амбар. — Кулаков подбежал к воротам и раскрыл их настежь.

— Ефрем Петрович! Я сам пойду, выслушай сперва, — кричал упирающийся парень.

Мужики продолжали волочить Егора к амбару, у дверей которого уже суетился Кулаков, снимая с петель восьмифунтовый замок и гремя тяжелой перекладиной.

— А ну, погодь, мужики. Послушаем, что хорошего расскажет висельник. Говори, где руду нашел, да поторапливайся.

— На реке… в верховье… в яме, где камень брали. Такая руда тыщи стоит. Я сам пришел к тебе, Ефрем Петрович. Отпусти, бога ради, ведь вон там сколь руды-то, а в горе и того больше. Это я хорошо знаю… — торопливо говорил Егор, упираясь ногами в дверной порог амбара.

— Хватит! Искатель какой нашелся. Про эту яму я и без тебя давно знал. Невидаль какая. Сади его! — исступленно заорал Ефрем, и лицо его, и без того красное, стало пунцовым.

Крестьяне с трудом пропихнули Егора в двери и так толкнули, что он во весь рост растянулся на деревянном полу амбара. Дверь захлопнулась, загремел замок.

При падении Егор сильно стукнулся головой и больно подвернул правую руку. С трудом сдерживая слезы, он подполз к стене и сел, навалившись спиной на гладкие бревна.

Старший сын Кулакова в это время неторопливо подошел к валявшемуся у ворот мешку и, не вынимая рук из карманов плисовых шаровар, стал небрежно тормошить его сапогом. Только увидев яркую зелень высыпавшихся из мешка камней, он наклонился, набрал пригоршню их и начал с любопытством рассматривать. Через некоторое время раздался его возглас:

— Батя, глянь-ко — взаправду руда!

Старый Кулаков был знаком с различными рудами, так как голове приказа в последнее время было дано указание принимать от крестьян образцы полезных ископаемых и записывать их в «Книгу камней и руд». Книга эта раза два уже просматривалась представителем горного ведомства, приезжавшим из Перми. В частинской «Книге камней и руд» имелось несколько записей о месторождениях медной и железной руды, известкового камня, алебастра, кирпичной глины. Егорова находка оказалась как нельзя кстати: ведь скоро в село должны были прибыть представители вновь учрежденной Пермской удельной конторы. Однако руда, принесенная Егором, мало походила на то, что Ефрему приходилось видеть до сих пор. Обычно куски с медистой зеленью состояли из песчаника, а здесь песчинок совершенно не было, и цвет руда имела какой-то необычный. Кулаков все же решил, что перед ним самая настоящая медная руда.

Перед тем как внести в книгу новую запись, Кулаков позвал писаря, старого дядьку Афоню, и спросил его, где находится яма, из которой когда-то брали камень.

— Ям копаных в нашей округе, малых и великих, несчетное множество. У арестанта выспросить бы…

— Вот и иди, лиса кособокая, выпытай все, что надо.

Афоня сунул под мышку «Книгу камней и руд», взял со стола чернильницу и гусиное перо и мелкими шажками, как-то боком выбежал из дома. Рысью перебежав широкий двор и приблизившись к амбару, опустился на четвереньки у закрытой двери.

— Голубчик, чуешь ты меня? Записать велено про твою руду. Где бишь ты ее нашел? Начальству надоть про тебя доложить — там глядишь, бог милостив, и выпустят. Да и денег, я думаю, дадут … — елейным голосом запел хитрый писарь. — Где, ты говоришь? Выше устья Галешного? Это что ж, недалеко от Серегиных покосов? Вот спасибочко, касатик. Попомни меня, не будут тебя долго в амбаре держать, — закончил Афоня и довольный побежал к начальнику.

Гости из Перми приехали в полдень, в двух небольших крытых тарантасах. Кулаков ждал приезда начальства по главной улице, идущей от тракта, а экипажи неожиданно появились из небольшого, заросшего крапивой и лопухами проулка. Наблюдатель, сидевший на крыше, увидел их лишь тогда, когда они подъехали к воротам. Ефрем в это время обувался. Новые праздничные сапоги никак не хотели налезать на ноги. Со злости он чертыхался и скрежетал зубами. Когда за воротами послышался топот копыт и стук колес, у самоуверенного и грозного Кулакова затряслись коленки. Почти не соображая, он выскочил на дорогу в одном сапоге, держа второй в руке.

Из тарантаса вылезли двое, оба высокого роста. Первым шел Людвиг Кеммерер. Обут он был в охотничьи сапоги. В прорези длинного зеленовато-серого камзола виднелись розовые штаны. На голове сидела широкополая коричневая шляпа. На боку болталась кожаная сумка для образцов. Задрав голову, он удивленно рассматривал конский череп, прибитый на шесте у забора.

Спутник Кеммерера, одетый в обычную летнюю форму должностного лица департамента уделов — серый сюртук с золотыми пуговицами, серые шаровары и невысокие сапоги, плотно обтягивающие икры, — держал в руках фуражку с блестящим козырьком и белым верхом. Ветер шевелил его черные, слегка вьющиеся волосы. Прямой нос, мужественный подбородок и довольно длинные тонко закрученные на концах усы делали его лицо благородным и привлекательным. К нему и обратился согнувшийся в низком поклоне Кулаков.

— Милости просим, господин управляющий! Пожалуйте в горницы на угощеньице с устатку. Простите меня, подлого мужика, за непочтенный вид — проворонил благодетелей.

Приезжий, прищурив темные проницательные глаза, с улыбкой наблюдал за приступом чинопочитания. Видно было, что подобная картина ему не в диковинку. Это и был горный инженер Александр Петрович Волков, управляющий Пермской удельной конторой.

— Ты голова? — с напускной серьезностью, уставив палец на полусогнувшегося Кулакова, спросил Волков. Получив утвердительный ответ, продолжал: — Отдыхать у тебя не будем. Вынеси во двор, в тень, холодного молока, свежего хлеба и меду. Хмельного не надо.

Наскоро закусив, приезжие потребовали «Книгу руд и камней» и имеющиеся образцы. Волков просматривал записи, а Кеммерер, вооружившись увеличительным стеклом, изучал куски руды. Просмотрев книгу, Волков перебрал образцы и недовольно сказал:

— Хорошего мало. А где образцы последней записи?

— Сей момент, господин управляющий.

Голова принес мешок с породой и раскрыл его перед Волковым.

— А это что еще за диковинка? Людвиг Францевич, зеен зи битте, вас ист дас?

Кеммерер взял в руки большой зеленый кусок и через лупу уставился на него, склонив голову набок.

— Их вайс нихт, вас ист дас, герр обергиттенфервальтер, — после долгого раздумья и с явным смущением ответил патентованный заморский специалист.

— Такого до сих пор не видел, — сморщив лоб, сказал Волков. — Возможно, это какая-то редкая модификация соединения хрома или, быть может, простая глина, проникнутая хромиевым окисом, — в раздумье продолжал он по-немецки. — Мне кажется, из этой породы должна получиться отличнейшая краска. Смотрите, Вильгельм Францевич, какой чистый и красивый зеленый цвет, не правда ли?

— О! Да! Однако весьма сомнительно, что эта порода есть соединение хрома. Я досконально знаю все немецкие минералогические справочники, и ни в одном из них нет указаний на подобное вещество из хрома, — с важностью произнес Кеммерер.

— А если наши предположения все же оправдаются, не удастся ли нам пополнить немецкие минералогические справочники? — весело смеясь, проговорил Волков.

Кеммереру, однако, эта шутка не понравилась. Он был совершенно другого мнения о справочниках, составленных соотечественниками. Их полнота и непогрешимость никогда не вызывала у него и тени сомнений. Но он все же попытался ответить улыбкой на слова старшего по чину. Кеммерер не мог простить себе торопливость, с которой признался Волкову в том, что злополучная порода для него совершенная новинка. Можно было ответить этому русскому осторожнее.

— Сделаем, Людвиг Францевич, так, как раньше условились. Я поеду на заводы, а вы с головой приказа посетите места основных находок руды. Что там нужно делать, не мне вас учить. Не возражаете?

— О, да! Я, конечно, согласен, — с напускной бодростью ответил Кеммерер.

— Особенно тщательно обследуйте месторождение диковинной породы. Да, я вижу, вы и сами заинтересовались этим чудом природы, — напутствовал Волков немца, когда они садились в разные тарантасы. Волков ехал с сопровождавшим его чиновником, а Кеммерер — с Кулаковым.

В пути Волков продолжал думать о необычной зеленой породе. Это новое вещество, интересное само по себе, говорило, как много неведомых богатств скрыто еще в недрах России, которые непременно — в этом Волков не сомневался — в конце концов будут найдены и использованы на благо людей.

В тот же день Волков написал письмо Перовскому, в котором в частности говорилось:

«Головою Частинского приказа представлена мне была за образцы медной руды затвердевшая глина, густо проникнутая раствором хромиева окиса. Сей продукт по отличному своему зеленому (травяно-зеленому) цвету может быть употребляем на краску, а потому полученные куски, подвергнув химическому испытанию и сделав опыт в техническом оных употреблении, о последствиях представлю благоуважению начальства…»