Намеренное зло

Глава 7. О неприятных открытиях

Матвей пришел домой и сразу же заперся в своей комнате. Эйфория, охватившая его после того, как он осознал, что Елена Ивановна ни о чем не догадалась и час расплаты откладывается на неопределенный срок или отменяется вовсе, схлынула. Его охватила звериная тоска — он понять не мог, как вообще решился на подобный шаг. Что с ним произошло? Убить человека из-за косого взгляда и предвзятого отношения?

«Это был не я, — внушал себе Матвей, раскачиваясь на стуле все с большей амплитудой, рискуя либо треснуться лбом об стол, либо упасть спиной на пол. — Это кто-то другой в меня вселился и командовал моим телом. Я бы никогда такого не сделал. Я бы никогда и не подумал… не осмелился… не сделал… Это против моей воли! Я не хотел! Я не убийца!»

Ему было очень важно убедить себя в том, что он невиновен, что он не при чем. Сам факт убийства отрицать не получалось, но отрицать свое намеренное участие в нем — сколько угодно. Не в силах усидеть на одном месте, Матвей подскочил, как ужаленный, и пронесся по комнате, вцепившись руками в волосы и выдрав изрядный клок, но даже не поморщился от боли.

«Что скажет мама? Что скажет мама, когда узнает?! Как жить дальше?!»

У Матвея не было ни капли сомнения лишь в одном — что мать и впрямь все узнает, дай только срок. И про темноту в голове, и про то, что ее сын — убийца. Только не демонов и чудовищ, а школьных уборщиц. Убожество, какое же он убожество…

«Не могу! Я больше не могу! Мне надо выйти! Мне нужен воздух! Я задыхаюсь, эти проклятые стены… давят…»

А может, все это ему приснилось? И снится до сих пор — душевные метания, страдания, боль? Может, все это неправда? И у него страшная болезнь, опухоль мозга, например, вызывающая галлюцинации и кошмары? Может, ему просто кажется, что он — неудачник? Может, он все-таки спит? И мир поэтому такой неудобный, серый, слякотный? Может, вся его жизнь — чей-то ночной кошмар? Ведь иногда случается так, что сон страшнее реальности, и ты просыпаешься с криком и лишь спустя какое-то мгновение с невыносимым облегчением осознаешь — миновало. Это был сон, только сон, и ничего больше. Так может быть пора проснуться?

Матвею вдруг захотелось вскрыть свою черепную коробку и взглянуть на мозг — уж тогда-то сразу станет понятно, болен он или нет. Уж в чем в чем, а в анализе самого себя, в самокопании он был силен, как ни в одном другом деле. Прямой доступ заметно облегчит ему задачу. Дрелью, что ли, воспользоваться? Молотком?

Одновременно с этим ему хотелось спрятаться куда-нибудь подальше, где никто не найдет, и переждать, остыть, освободиться от страха. Или хотя бы немного свыкнуться с мыслью, что он — убийца, во сне или наяву. Боги, что за шутки! У него никогда бы решимости не хватило, духу не хватило, смелости даже животину бессловесную прикончить, а человека и подавно. Так что же произошло? И как жить дальше со знанием, что совершил?

Матвей метнулся в ванную, открыл кран и сунул голову под воду. И тут же отпрянул — вода пошла ледяная, а если что он не любил больше громких звуков, так это холодную воду. Он вытерся полотенцем, выбежал в комнату, дико огляделся по сторонам, словно ожидая, что призрак убитой им женщины прячется в углу. Но нет, все было тихо, спокойно, так обыкновенно, что Матвею захотелось взвыть. И одновременно стало чуточку легче — может всё-таки не было ничего?..

…За ужином мать небрежно заметила:

— Что с твоими руками случилось?

— С моими руками? — эхом откликнулся Матвей.

— Да, да. С руками.

Матвей посмотрел на свои руки и только сейчас заметил, что они все в зеленке и пластырях.

— А что с ними?

— Ты поранился? Где?

— Я поранился, — согласился волшебник, но придумать, где именно, было выше его сил, поэтому он отделался туманным «где-то».

Мать аккуратно положила ложку на стол, выпрямила спину еще больше и задала следующий вопрос:

— Ты нервный стал в последнее время. Что-то на работе?

Лишь чудом Матвей удержался от того, чтобы не вздрогнуть. Точно копируя жест матери, он положил вилку на стол и ответил:

— Нет, мама. Со мной все в порядке. Просто чувствую себя не очень.

— Что-то болит? Температура? Тогда надо вызвать врача.

Неожиданно для себя Матвей подскочил на месте, крикнул яростно:

— Не надо! Не надо врача! — И повторил уже спокойнее: — Не… надо. Я в порядке.

Почему-то Матвею казалось, что если врач его осмотрит, то сразу поймёт, что с головой у пациента не все ладно, и первым же рейсом отправит в психушку, где его, примерного сына и библиотекаря, свяжут по рукам и ногам, заколют до судорог и отказа мозга лекарствами и опутают заклинаниями. И сказать честно, Матвей за такое решение врача не упрекнул бы, ибо с некоторого времени сам себя опасался.

— И не зачем так орать, я превосходно слышу, — отчеканила Алевтина Григорьевна. — Но почему ты ушел с работы раньше положенного? Что за номера?

— От…откуда ты знаешь? — поразился Матвей, приглаживая вспотевшей ладонью челку. — Откуда?

— Звонила. Мне сказали, что ты ушел, — пояснила она. — А в чем дело? Я не имею права позвонить на работу единственному сыну? Так получается?

— Нет, конечно, мама. Прости, я не подумал. Я… просто удивился, вот и все. Ты же никогда не звонила мне на работу. Я даже не знал, что у тебя есть номер телефона.

— Разумеется, есть, — снисходительно ответила мать. — И мне странно слышать, что ты полагал иначе. Когда это я давала повод усомниться в своих материнских качествах? Я всегда должна знать, где ты, и иметь возможность в любой момент с тобой связаться, иначе я тревожусь.

Матвей тяжело сглотнул. И почему все одно к одному наваливается, как снежный ком? Почему нельзя неприятности получать дозированно?

— А… зачем звонила?

И вообще, что это — совпадение? Или мать что-то почувствовала? И как выкрутиться и не сознаться во всем? А сознаться очень хотелось — даже если все произошедшее ему причудилось (но намерения! Намерения были и были преступны!). Облегчить душу, озвучить свои доводы в пользу того, что он — не убийца, и тогда они, эти доводы, обретут прочность, незыблемость. Мать их примет, признает и, погладив сына по голове, скажет: «Ну, конечно же, ты не убийца. Ты не мог меня так подвести». И Матвей поверит, как всегда, и оправдается в собственных глазах.

— Уже не важно, — Алевтина Григорьевна сверлила Матвея подозрительным взглядом. — Так в чем все-таки дело? Почему ты ушел с работы?

«Боги, далась ей эта работа! — в панике подумал Матвей, резко отодрав один из пластырей на ладони. Странным образом боль успокаивала. — Что за жизнь такая?»

И он соврал, правда, вышло неубедительно, потому что, во-первых, матери он врать никогда не умел и терпеть не мог этого делать; во-вторых, сам не верил в то, что она это объяснение примет.

— Мне… плохо было. Тошнило. Отравился чем-то.

— Очень интересно, — протянула мать. — Ты опять пил кофе? И ел те отвратительные котлеты из вашей столовой?

— Ни в коем случае! Я помню, что ты говорила! Я ем только домашнюю еду, ты же знаешь, мама.

— Тогда почему тошнило? — продолжала допрос мать. — Все-таки заболел?

— Может быть, — слабым голосом ответил Матвей и пощупал лоб — в холодной испарине. Волшебник не собирался упираться и спорить с матерью — себе дороже. Раз она решила, что он заболел, значит, так и есть. Надо бы и впрямь отдохнуть — завтра на работу. От одной этой мысли бросало в дрожь, и в желудке ком начинал ворочаться. — Подхватил где-то. Бывает.

— Ну-ка марш в свою комнату. Ложись в постель и жди меня. Я принесу градусник и чай.

Матвей отодвинул от себя тарелку с нетронутой едой, встал и поплелся наверх. Он уже было прилег, но вдруг ощутил непреодолимое желание сесть за стол и не стал ему противиться. Кончики пальцев закололо, и руки сами задвигались — Матвей положил перед собой лист бумаги, вооружился ручкой и принялся писать. В голову его тем временем заползала темнота. Бархатная, мягкая, она гладила своими щупальцами Матвея, и у него сбивалось дыхание от страха, ручка в пальцах прыгала, как ненормальная, и оттого на листе выводились сплошные каракули.

— Привет, — сказала темнота. — Ты пиши, пиши, я ненадолго…

Очередной привет от неизвестного «доброжелателя» пришел ближе к вечеру. Лера и подремать успела, и душ принять, и причесаться, и зубы зачем-то почистить. И решить для себя — никаких гадостей она делать не будет, про письма и нелепый подарок забудет, положится на честность Александра и свою удачу.

И тут нате вам. Письмо. Длинное такое, непонятное. Дракон лапой и то разборчивее нацарапает. Перед Лерой встала настоящая дилемма — прочитать и опять отдаться во власть грызущих сомнений и страхов или не читать, оставить все как есть. И если читать, то опять с помощью заклинания? А это значит, что Александр, вероятно, заглянет на огонек. А письмо-то пространное… что там может быть? Ответы на все вопросы?

Любопытство жгло почище огня, и Лера решилась. Сотворив заклинание, она моментально сунула бумагу под матрас, для надёжности села сверху, сложила ручки на коленях, как примерная ученица, и принялась ждать. Минута, две, три, пять… вот уже и десять прошло, но Александр не появлялся. Не обратил внимания? Не счел нужным проверять лично? Слишком занят?

Так или иначе, но Лера отважилась достать письмо. Подавив нервную дрожь, она развернула листок и жадно вгляделась в строчки.

«Элеонора, будьте бдительны! Ваш муж замышляет недоброе! Доказательство моей правоты вы найдете в его кабинете, в нижнем левом ящике стола. Скажу больше — именно Ваш муж заразил Вашу кровь божественным огнем. И именно Вас он принесет в жертву в предстоящем ритуале. Не дайте себя обмануть! Не верьте его словам! Если вы узнали, где будет проводиться ритуал, напишите на этом листке. С ув., доброжелатель».

Если бы Лера не сидела не кровати, она бы упала. Как это понимать — «Ваш муж заразил»? Как такое вообще может быть? И что за жуткие перспективы быть принесенной в жертву? Чьи-то безумные фантазии? Или… правда? Как понять?

Лере стоило большого труда не вызвать разъярённым воплем Александра и не потребовать от него сию же секунду объяснений. Виноват он или нет, но она таким образом подставит под удар не кого иного, как себя. И в любом случае окажется либо мертвой, либо кандидаткой в трупы.

Прежде чем действовать, нужно было выяснить всё наверняка. И она даже знала, с чего начать… оставался один нюанс — как пробраться в кабинет Александра и не быть нашинкованной в салат? И где он, этот демонов кабинет?

Еще до конца не определившись в собственных чувствах и намерениях, но не в силах более усидеть на месте, Лера соскочила с кровати и ринулась к двери. И замерла в полуметре от цели, не веря своим глазам. Дверь была приоткрыта. Вот провалиться ей на этом месте, но приоткрыта! И как это понимать? Какой-то неведомый волшебник, могущественнее Александра, принял ее сторону? Зачем? И когда будет выставлен счет на оплату услуг? Или это ее муж развлекается? Последнее соображение показалось Лере сомнительным, и все же…

Но пустить все на самотек не получалось — даже если бы она и проигнорировала тот факт, что именно муж одарил ее огнем (что само по себе было маловероятно), то безразлично отнестись к возможному приношению себя в жертву было никак нельзя!

Все еще путаясь в сомнениях, но уже не в силах остановиться, Лера осторожно потянула на себя дверь, высунула в щель голову, повертела ею, огляделась тщательно. Никого не было в пустынном, унылом коридоре. Это еще ничего не значило, но Лера приободрилась. Выскользнув наружу, она тихонько прикрыла дверь, стараясь, чтобы замок не щелкнул, но он щелкнул громко, гулко, словно назло, и волшебница отпрыгнула от двери, как заяц, словно бы ожидала, что эта самая дверь на нее сейчас накинется и покусает.

— Будем мы храбрей и отважней льва… — прошептала Лера себе под нос. — Будем… обязательно будем, если выживем…

Она пошла в сторону, противоположную той, куда ходила обычно — прочь от столовой. Рассуждала она при этом просто — в той стороне она бывала и подозрительных дверей не заметила. По правде говоря, дверей там не было вообще и смысла бродить по коридорам, соответственно, тоже.

И опять та же мысль — как исследовать дом волшебника и не остаться без рук, ног и других жизненно важных органов? Ведь наверняка Александр дом опутал заклинаниями, как паук паутиной добычу. Или не опутал и у Леры паранойя?

Проверять, что есть правда, на своей шкуре не хотелось категорически, потому Лера стояла перед первой увиденной дверью уже битых пять минут, все больше рискуя попасться, и не могла заставить себя взяться за ручку.

Когда надоело, она прошла по коридору дальше и, миновав еще несколько ужасающе однотипных, а главное, закрытых, дверей, остановилась как вкопанная перед лестницей вниз. И снова дилемма — спускаться или все же попытать счастья наверху? И почему у Александра нет плана, типа пожарного, где были бы указаны все имеющиеся в доме комнаты? Тогда ей не пришлось бы столько размышлять и волноваться.

Усмехнувшись своим глупым мыслям, Лера осторожно пошла вниз, успокаивая себя тем, что еще можно повернуть назад, и тут же взвинчивая в ответ — да, можно, только куда назад-то? В спальню, покорно дожидаться, пока поведут на убой? Слепо понадеяться на то, что записка — чья-то дурная шутка? От излишней доверчивости Лера давно излечилась, а потому упрямо кралась сперва по коридору, а потом по гостиной, в которой была от силы два раза, и кляла неизвестного доброжелателя, устроившего ей эту свистопляску.

Из гостиной она попала в очередной коридор, в конце которого увидела — ха-ха! — открытую дверь. Углядев за ней массивный стол, она устремилась туда, как верблюд к водопою, и затормозила в только в дверном проеме, чтобы осмотреться. Впору было выдавать себе медаль за глупость и инициативность, принесшие плоды — хорошие или плохие, будет понятно позже.

Это был явно кабинет, рабочий. Почему-то он оказался именно таким, каким виделся Лере — лаконичным, бездушным и до ужаса похожим на все кабинеты всех волшебников чохом. Горы бумаг, каких-то записей были навалены на огромном столе, где едва помещался вычурный светильник и писчие принадлежности. За столом было окно от пола до потолка, свет из него струился так красиво, что Лера усомнилась в его естественном происхождении. И эта несомненная, хотя и небрежная, романтичность так же не вязалось с личностью её муженька, как и замеченные ею в библиотеке детективы.

Войти, сделать один-единственный крохотный шажок, было невероятно трудно. До сих пор все шло гладко (если не считать паники, трясущихся рук и подгибающихся от любого шороха коленей), но это не означало, что в шаге от цели ее не поджидал веселый сюрприз. Она как наяву видела, что в кресле за столом появляется Александр и говорит без улыбки:

— И как это понимать, Элеонора?

— Да никак не понимать, — пробормотала она, разозлившись на себя за нерешительность — если уж взялась за дело, так иди вперед, отбросив колебания. Давать задний ход поздно.

Сделав глубокий вдох, волшебница пересекла порог и замерла, вжав голову в плечи, но все было тихо. Тогда она устремилась к столу, к тому ящику, ради содержимого которого рисковала всем. Рывком выдвинув его, она обнаружила внутри очередной ворох бумаг: ветхие, засмотренные до дыр тетради, альбомные листы с криво написанными формулами и от руки начертанными непонятными знаками. Она быстро пролистывала их, но так и не наткнулась пока в этом хаосе на то, что должно было бы убедить ее, что Александр причастен к обретению ею божественного огня.

В какой-то момент взгляд ее наткнулся на странный рисунок. На замусоленном листе весьма схематично, с полным отсутствием таланта и такого понятия, как пропорции, была изображена птица. Птица с огромными крыльями и шлейфом огня позади. Если бы Лера не признала в ней ту самую птицу, что приснилась ей много лет назад, никогда бы не подумала, что это — шлейф огня. Скорее, что птица стремительно лысеет.

А птица и впрямь та самая! Лера готова была об заклад побиться, хотя еще недавно не смогла бы точно вспомнить, как она выглядела. А посмотрела на рисунок — и перед ее взором птица как живая встала. К листу были подколоты еще какие-то бумаги, и Лера взялась за их исследование.

Никаких особенно выдающихся результатов «исследование» не принесло. Просмотрев половину листов, она в силу своего недостаточного образования и жизненного опыта мало что поняла. Но то, что поняла, позволяло сделать вывод, что здесь описан ритуал, целью которого является наделение крови живого существа божественным огнем.

Естественно, это наводило на нехорошие размышления, но прямых доказательств причастности Александра к своим несчастьям Лера не нашла. Зато она получила ответ на вопрос, как именно заразилась этой гадостью. Или один из возможных ответов.

За всей суматохой с анонимными записками и незаконными проникновениями Лера даже не придала особого значения сделанному открытию, хотя еще пару дней назад за возможность понять, отдала бы многое. Обдумывать, переживать и переваривать, строить планы и выдвигать версии она будет позже, когда все устаканится. Если все устаканится и вернется на круги своя, если она сумеет выбраться. Может быть, сейчас последний шанс остановиться, но остановиться нельзя. Остановиться уже невозможно, и Лера читала, читала, читала…

Обратный путь был не таким длинным и куда более спокойным. Не было трепета и страха, что застукают за неподобающим занятием; не было тревоги и быстрых озираний по сторонам; не было спешки и взываний к милости богов. Лера твердо и размашисто, совершенно не по-женски, шагала по коридорам, уверенная в одном — если на ее пути вдруг окажется Александр, им будет о чем побеседовать. И мало ему не покажется. Ух, не покажется. И никакие данные свыше благословения его не спасут, на что он, видимо, изначально рассчитывал. Да, он во сто крат сильнее, могущественнее, и думается, умнее ее, но бояться всех и вся, постоянно просчитывать варианты и руководствоваться логикой ей осточертело. Особенно после всего того, что она узнала.

Он виноват! — разъяренно думала она, зыркая по сторонам испепеляющим взглядом. — Эта сволочь виновата во всех ее несчастьях! Прав был «доброжелатель», сто раз прав!

В руке Лера комкала бумаги — доказательство вероломности её мужа. В них, кроме описания самого ритуала, содержались сведения о некоей волшебнице-полукровке Элеоноре и был, словно нарочно, описан в деталях и ее сон, и заклинание, этот сон спровоцировавшее, а также влившее искру в ее кровь.

Но почему она? Почему не кто-нибудь еще? Как Александр вообще узнал о ее существовании, учитывая, что жили они в разных концах королевства? И что теперь со всем этим делать? Мстить? Открыто обвинить и потребовать развода и после этого быть поджаренной богами? Скрыть свою осведомленность и мелко гадить ему всю оставшуюся жизнь? Что может быть ужаснее?

Стоило подумать об этом, как Лера ощутила прилив такой первобытной ярости, что в глазах потемнело. Не задумываясь о последствиях, она схватила с полки первую попавшуюся вазу — антиквариат, боги знает какой век — и швырнула ее в стену. Брызнули осколки, она потянулась за следующей жертвой. Безжалостно она уничтожила еще три предмета искусства и, почувствовав себя чуточку лучше, печатая шаг, двинулась дальше.

Дальше был коридор — и две картины, которые она сорвала со стены и хорошенько на них потопталась. Она жаждала мести и за невозможностью достать главного виновника, выплескивала гнев на первое, что попадалось на глаза.

Лера звала Александра, но он не появлялся. Наконец, сделав круг по всему дому и наведя в нем свой порядок, она устремилась в лабораторию. По ступеням она практически сбежала, мысленно представляя, как распахивает дверь и кричит в лицо мужу: «Скотина! Ублюдок! Пенек замшелый! К восьмидесяти годам окончательно из ума выжил!» А затем бросается на него и мутузит изо всех сил. Швыряет на пол, пинает, бьет молниями, и все это под аккомпанемент проклятий на его дурную голову.

Однако, достигнув цели — двери в лабораторию — и попробовав эту дверь открыть, Лера была обескуражена — ручка не поворачивалась. Не поворачивалась, и все тут. Тогда она не нашла ничего лучше чем постучать, а когда никто не открыл, и попинать дверь. В результате только палец себе отбила на ноге, да и разозлилась пуще прежнего.

Где же Александр?

Битых двадцать минут Лера атаковала дверь, как штурмовая бригада огнедышащих драконов. В ход шли уже отбитые руки-ноги, заклинания (слабенькие и неубедительные), вопли и проклятия. Увы.

— Да чтоб тебе провалиться к демонам в подземелье! — взвыла Лера, и, развернувшись, понеслась обратно.

Ей вдруг захотелось плакать, и она поддалась своей слабости. По дороге в спальню она жалобно всхлипывала, вдохновенно размазывала по лицу слёзы и сопли, а доковыляв до тумбочки, принялась рыться в ящиках в поисках носового платка. Платок нашелся быстро, но был грязным, и Лере пришлось идти в ванную.

Умывшись, Лера долго рассматривала себя в висящее над раковиной зеркало, пытаясь понять, что же в ней есть — или было — такого, что привлекло внимание Александра десять лет назад. Глупо, конечно, было думать, что он увидел ее в волшебном зеркале и влюбился, но и такой подлости она не ожидала. Да, Александр не способен на теплоту в отношениях… боги, да он вообще не способен на отношения с кем-либо, кроме своих демоновых пробирок! Ему бы в лаборатории плесневеть — вот и все счастье.

Это только в сказках бывает любовь с первого взгляда и навеки, безусловная преданность и море нежности; честность и искренность. Это только в сказках герой готов на всё, чтобы героине было хорошо. В реальном мире героя интересует исключительно собственная выгода. И Лера никогда не считала, что это плохо. Может быть, печально и совсем ей не по вкусу, но привычно и обыденно. Однако Александр перешёл все границы. Просто так взял и разрушил чужую жизнь! Её жизнь!

Когда первый порыв — надавать ему по физиономии тем, что попадется под руку — схлынул, уступив место глухой злости на весь мир, Лера, вышедшая к тому времени из ванной, с размаху плюхнулась на кровать, подперла подбородок кулаком и погрузилась в размышления.

Ничего полезного надумать не удалось. Она лишь взвинтила себя до невероятной степени, и от того, что ее злость не находила выхода, готова была покусать тумбочку. Еще раз просмотрев бумаги и убедившись, что ничего не напутала, она до поры, до времени отправила их туда же, где хранила секретные послания. Чтобы занять себя хоть чем-то помимо горьких мыслей, она извлекла на свет божий палку со звездочкой и задумчиво повертела в руках.

Чего бы такого пожелать? Лера, разумеется, не имела намерений свои желания озвучивать сомнительной продукции сомнительного завода, но почему бы не помечтать о прекрасном? Пусть у Александра вырастут уши как у слона… или пусть его унесет за Грань, откуда он не чает выбраться, и развоплотит под ее чутким руководством… пусть он сдохнет и переродится… ну, хоть лягушкой (сложный заход, но Лера рассуждала так — заклинание всегда можно снять, а вот против нового воплощения не попрешь, будет Александр всю жизнь квакать и жирные бородавки почесывать перепончатой лапкой), пусть…

Поразвлёкшись таким образом, Лера отложила палку и разом посерьезнела. Впереди ее ждало испытание, и не самое простое, и она просто не знала, что со всем навалившимся делать. В ней все восставало против добровольной помощи тому, кто так ее подставил; опять же — в последней записке сказано, что ее принесут в жертву, а пожить хотелось. И, словно этого мало, ей предстояло убить живое существо, намеренно (это в том случае, если её муж не соврал насчет убийства, а сейчас Лера сомневалась во всех его словах). Пусть не самое вежливое, далеко не благородное и сочувствия в принципе не заслуживающее, но, когда она представляла, как втыкает кинжал в Александра, внутри всё переворачивалось. Даже несмотря на его подлые делишки.

Тут, вспомнив одну вещь, Лера полезла под матрас и произвела очередную рокировку — вернула на место палку и вытащила последнюю записку. Именно в ней она должна была указать место проведения ритуала.

Увы, писать было нечем. Ни ручки, ни карандаша, ни фломастеров на худой конец. Но это и неудивительно — обычно Лера не затрудняла себя написанием чего-либо, ибо еще в школе умыкнула у учительницы волшебное перо, которое, к сожалению, осталось дома. Как же быть здесь? Сотворить ответ? Но кто даст гарантию, что письмо не вспыхнет от прикосновения чужого волшебства? Быстренько сбегать на первый этаж, в кабинет Александра, разжиться ручкой? План хорош, но если ее застукают?..

В итоге Лера воспользовалась собственной помадой, надеясь изо всех сил, что на том конце провода не слишком удивятся столь оригинальному решению. Писать пришлось детскими большими печатными буквами. Помада, конечно, пострадала, но пострадала за правое дело.

Не успела Лера завинтить тюбик и убрать его в ящик тумбочки, как бумага сама свернулась в трубочку и испарилась.

«Пошло дело, — с замиранием сердца и тревожным ожиданием подумала Лера. — Вот только куда?»

Александр мог объявиться в любой момент, и не факт, что неизвестный корреспондент успеет до того отправить ей подробные инструкции. Да и все одно Лера не слишком ему доверяла — необходимо все взвесить, проанализировать, продумать. Пороть горячку в подобных случаях смертельно опасно. И пусть ее муж оказался трижды скотиной, никто не дает гарантии, что тайный доброжелатель окажется лучше. Хорошо, если не хуже. Лере катастрофически не хватало времени, не хватало информации. Нервное напряжение, в котором она пребывала последнее время, начинало сказываться. Она ходила из угла в угол, что-то бормотала себе под нос — то ругала Александра, то поносила на чем свет стоит своего корреспондента, который уж если влез в ее жизнь со своими разоблачениями, так почему не может ускориться и прояснить ситуацию? Почему отделывается детскими записками с маловразумительными намеками? Что вообще за дурацкая манера напускать туману, когда можно нормально объяснить, что к чему? Кому нужен этот бесплатный цирк?

Очень тяжко было в который раз ощущать себя беспомощной, зависимой от воли других, жертвой обстоятельств и самовлюбленных волшебников. И когда Лера уже готова была завыть, вцепившись себе в волосы, от убийственной неопределенности, началось интересное.

Матвей сам не заметил, как уснул — видимо, мама все-таки положила в чай сонную траву. Вроде был достаточно бодр, но стоило прилечь — опять же по настоянию матери — как сон накатил снежной лавиной и погреб его под собой.

А снилось Матвею чудесное…

Будто он — это не он. Точнее, не он в своей обычной жизни, как уже ему виделось пару ночей назад. Не забитый жизнью мужик, а Могущественный Защитник, Великий Волшебник, (и Очень Скромный Парень) и все с большой буквы. И у него есть миссия — уникальная, сложная, как все сто запрещенных заклинаний, куда более ответственная, чем управление королевством, требующая большей отдачи, чем любой волшебный опыт. Но Матвей с ней справляется безупречно, при этом не ожидая и не прося вознаграждения. Потрясающая скромность в сочетании с огромным потенциалом. Надежда и опора королевства, да что там королевства — всего мира!

И вот летит он по небу в шикарном черном одеянии, за плечами его, широкими и мужественными, развевается шикарный плащ, а ветер треплет его шикарную шевелюру, и при этом совершенно не портит шикарную прическу. Сверкая невероятной улыбкой, Матвей посматривает вниз и с удовлетворением осознает, что лишь благодаря ему ночной город, королевство, весь мир могут спать спокойно. Он — на страже. Он — Защитник. Могущественный Защитник. Каково, а?

Жители планеты живут не зная страха и бед, потому он, Великий Волшебник Матвей, устранит любую неприятность, предотвратит катастрофу вселенского масштаба и старушку через дорогу переведет. Не бывает незначительных дел в его работе.

И вот летит он, летит и вдруг видит в освещенном окне попавшегося на пути особняка — а зрение у Великого Волшебника Матвея гораздо острее эльфийского — прекрасную деву. Трагическим, невыносимо грустным взором смотрит она в ночное небо. И весь облик ее — опять же воплощённая печаль. И сразу понятно, что надо ее спасать, а кто в этом деле лучший? Конечно же, Матвей, Могущественный Защитник, Великий Волшебник, Спаситель Грустных Дев и по совместительству Изысканный Сердцеед.

Дева в опасности! — думает он и отважно ныряет с небес вниз, к окну. Печальная дева, не удержавшись на ногах — сраженная, без сомнения, красотой своего спасителя и своевременностью его появления — падает на пол.

Ее губы двигаются, но Матвей не может разобрать, что именно она говорит. То ли в уши ему на высоте надуло, то ли слух забыл перестроить с героического на обыкновенный. Влетев в комнату, Матвей на некоторое время замирает в гордой позе, давая деве привыкнуть к его красоте и не ослепнуть. Затем он делает шаг вперед, вытягивает руку и декламирует:

— Пойдем со мной.

Дева, успевшая немного отползти от окна, прытко вскакивает на ноги и шарахается в сторону. Оказавшись около двери, она истерично дергает за ручку, пытаясь дверь открыть, но тщетно. Тогда дева бежит в сторону другой двери, и Матвей со свойственной ему смекалкой понимает, что бедняжка слишком напугана, чтобы осознать, что он спаситель. Мягко, ненавязчиво он вновь предлагает:

— Пойдем со мной, а?

Тут дева спотыкается и снова падает, вероятно, только сейчас осознав свое счастье. Матвей в очередной раз преисполняется гордости за себя, свое уникальное предназначение, за то, что другие это видят и ценят до такой степени. Его буквально распирает, раздирает от этого ощущения. У него даже слезы на глаза наворачиваются, таким замечательным он себе кажется. Он никогда не думал, что может так чувствовать. Он никогда даже не предполагал, что может быть победителем, сильнейшим. И уж конечно он никогда не думал, что полезет в здравом уме к незнакомой деве в спальню посреди ночи. Но эта дева явно нуждается в спасении, и он, Матвей, ее спасет во что бы то ни стало! А за ней — все остальных, нуждающихся в спасении! И хором: в этом его предназначение, в этом его священная миссия! Для этого он был рожден! Боги заложили в него свет и невероятную силу, которой не сразу суждено было раскрыться! Но в мучениях рождаются герои, в пылу сражений — легенды, в страданиях закаляется характер, и Матвей преисполнен решимости сделать сказку, даже самую страшную, былью.

Полет мысли Матвея прерывает темнота. Оказывается, она никуда и не уходила — просто не давала о себе знать, но всегда была рядом.

— В котел… — шипит она Матвею на ухо, и волшебник, как ни странно, все понимает. Всё, кроме одного — как сразу не разглядел?

Дева между тем успела скрыться за второй дверью и теперь оттуда, из-за двери, напряженно сопит.

— В котел, — озвучивает приказ темноты Матвей. Озвучивает уверенно, без тени колебаний и сомнений, и вновь приходит от себя в восторг. Какой он все-таки замечательно-невероятный! — Палку в котел. Брось. Да свершится справедливая месть!

— Чего-чего? — ошеломленно переспрашивают из-за двери. — В какой котел? Какую палку?

— ПДИЖ, — поясняет Матвей любезно. — В котел. Так велела…

«Темнота» — хотел произнести он, но эта темнота в голове отвешивает Матвею подзатыльник, и он давится словом.

— Ритуал… — воет он замогильным голосом. — Месть…

Тишина в ответ. Решив, что сделано достаточно, а главное — не дождавшись очередного приказа темноты, Матвей изящным движением отбрасывает с плеч плащ и выплывает в окно. Ночь так коротка, а у него еще столько дел по спасению человечества и волшебного сообщества! Ни минуты покоя, он всем постоянно необходим! Без него не выживут, без него пропадут… боги, какое же это сладкое чувство — ощущение того, что в нем нуждаются… Оно переполняет, заставляет глаза светиться, окрашивает планету в яркие цвета и полностью выметает убогость и уныние из его жизни!

Лера ждала, сама не зная чего.

Она то подходила к двери, то занимала пост у окна. И в какой-то момент ей показалось, что в звездном небе мелькнула странная тень — для птицы слишком большая, для дракона залетного — слишком маленькая.

А кто у нас еще летает? — машинально задумалась Лера и тут же пожалела об этом. Потому как эта тень, словно услышав её мысль, сделала кульбит и устремилась ровно к ее окну. Да так резко, быстро и неожиданно, что Лера отпрыгнула назад, хотела было захлопнуть оконные створки, но наступила на подол юбки и шлепнулась на пол. Позор, да и только. Да боги с ним, с позором, главное в живых остаться, мало ли кто по ночам шляется. Лера начала произносить заклинание, уверенная в том, что лишним оно не будет. Вполне возможно, что у Александра и свое имеется, и может быть, даже не одно, но лучше перестраховаться. Если заклинания в конфликт не вступят, сюда сам король не войдет без ее на то дозволения. А если вступят… ну, будет умнее в следующий раз. Скорость, с которой непонятная тень приближалась, не оставляла времени на предварительный анализ ситуации и лучших способов с ней справиться. Вдруг это очередной охотник за ее кровью? И вдруг Александр так занят, что не успеет ее спасти?

Тень влетела в комнату прежде, чем Лера успела закончить заклинание, что в общем-то не удивило. Удивило другое. «Дом не защищён заклинаниями вообще? Где это видано? Что за расхлябанность? — ужаснулась волшебница, задом отползая от окна. Длинная юбка ограничивала скорость передвижения и маневренность, зато адреналин подстёгивал почище хлыстика. Лера буксовала, как легковушка в снегу, натыкалась на мебель, но не сдавалась и медленно, но верно продвигалась в нужном направлении. — Или их так легко убрать и заходи, кто хочешь?»

Незваный и нежданный гость оказался весьма комичным субъектом — нелепо одетым молодым человеком или волшебником, что вероятнее, в криво застегнутой рубашке, удавкой затянутой на шее простыне и почему-то семейных трусах. На ногах у него красовались носки и стоптанные клетчатые тапочки. Он был бледен, как привидение, и взъерошен, будто им полы мыли весь день. Но, к сожалению, глупый внешний вид еще не означал, что гость безобиден, как майский денек.

— Я сейчас мужа позову… — пригрозила Лера неубедительно. Вместо слов у неё получилось бульканье — язык от страха онемел, и мысль только одна в голове билась — как бы сбежать поскорее.

Гость вытянул руку в ее сторону и провыл жутким голосом:

— Пойдем со мной!

«Ага, сейчас! — подумала Лера. — Тоже мне, нашел дуру!» Подскочив с пола, она ринулась в сторону входной двери, которая еще недавно была открыта. Увы, в данный момент дверь оказалась заперта. Лера задергала ручку, рискуя выдрать с мясом, но желаемого результата не достигла. И дверь, и ручка отказывались двигаться куда бы то ни было.

Тогда, развернувшись на пятках, Лера кинулась со всех ног к ванной комнате. Какое-никакое, а укрытие. Гость, тем временем, повторил своё предложение с большей настойчивостью. Почему-то решив, что он сейчас на нее набросится, Лера прибавила ходу, и уже почти достигла цели, как ее ноги, словно по волшебству, зацепились одна за другую, затем в дело вновь вмешалась демонова юбка, и волшебница грузно рухнула на пол. Она сжалась на мгновение, ожидая, что сейчас ее припечатает сверху чужая туша, но ничего не произошло. Лера не стала выяснять причины спасительной заминки. Путаясь в юбке, она кое-как поднялась на ноги. Обернувшись на мгновение, она увидела гостя, все так же стоящего с протянутой в ее сторону рукой и удивительно счастливым выражением лица. Как будто ему истина открылась.

«Псих! — отважно выругалась Лера про себя. — И как таких из лечебницы выпускают?» — и, кое-как подхватив юбку, в два прыжка оказалась за дверями ванной.

…Уже будучи целых десять секунд в относительной безопасности, Лера занималась одновременно несколькими вещами: с остервенением отдирала подол юбки, которую возненавидела моментально и жгуче (вдруг придется опять удирать) и еле слышно — громче боялась — плела заклинание щита. Заклинание никак не хотело воплощаться, потому что силенок у Леры было мало, да и как следует сосредоточиться в сложившихся обстоятельствах было решительно невозможно.

В итоге через полминуты её юбка укоротилась ровно наполовину, щит не появился, а за дверью по-прежнему царила загадочная тишина. Никто не ломился к Лере с малоприятными целями, никто не угрожал, не атаковал, не убеждал выйти по-хорошему.

«И что это было? Может, ушел сам?»

Не успела Лера прикинуть остальные варианты, как гость что-то провыл про палку и котел.

— Чего-чего? — спросила Лера. «Совсем с головой плохо у парня!» — В какой котел? Какую палку?

И только когда гость упомянул ритуал, она начала понимать — с ужасом и недоверием — что, видимо, это и есть ее «доброжелатель», или кто-то, с ним связанный. Боги, и оно ей надо?

Лера просидела в ванной еще добрых полчаса, без остановки повторяя про себя защитные заклинания, прежде чем осмелилась высунуть нос из-за двери. В спальне никого не оказалось, но это не принесло облегчения. Наоборот, Лера была пуще прежнего смущена, издергана, напугана и окончательно запуталась в указаниях «свыше». Связан ли ночной гость с письмами или нет? Скорее да, но кто даст гарантию? Но ведь он же знал про палку. И опять — неужели нормальным языком объяснить нельзя? Вменяемо, спокойно, доходчиво, не пугая странными вывертами до полусмерти? К чему этот спектакль? Что за странный стиль одежды? Самому-то не стыдно? Или ей взялся помогать сумасшедший? Просто дурачок не от мира сего? Но если так, то дурачок, обладающий силами, что не снились, судя по всему, даже Александру, а это заставляло с ним считаться.

Или ей всё приснилось? Или нет? И как быть?