Намеренное зло

Глава 9. О последствиях

Лера не поверила своим ушам — как это, нет волшебства? Как это — не сможет защищать? Она-то, дурында, полагала, что худшее уже позади, и вот, пожалуйста — очередной поворот событий убедительно доказал, что если ты о грядущих неприятностях не подозреваешь, это еще не значит, что их не будет.

— Но как это возможно? Разве такое бывает?

— Как видишь, — развел руками Александр. — Бывает всякое, и потеря резерва — не самое ужасное, конечно, но…

— Но?

— У меня много врагов — я всегда был не слишком обходителен с окружающими…

— Вот уж никогда бы не подумала, — колко сказала Лера.

«Обходителен! — фыркнула она про себя. — Слово-то какое подобрал…»

— … и потому уверен — охота на меня может начаться в любой момент. Волшебники вообще отличаются хорошей памятью и здоровым желанием отомстить любому обидчику. По себе знаю. Что касается тебя — думаю, объяснять излишне. Тебя разольют по сосудам, не успеешь и ахнуть. Так что выбор за тобой.

Лера не собиралась ничего выбирать — она прекрасно знала, чего хочет, и была настроена этого добиться. И всякие мелочи типа временного — как она надеялась — бессилия мужа ее не сильно интересовали.

— Что произошло десять лет назад? Как вы умудрились заразить меня этой гадостью?

— Мне интересно, как ты до этого докопалась. Кто помог?

— Один псих, — честно ответила Лера, решив, что с нее не убудет от частички правды. — Так что с огнем? Меняю свою правду на вашу.

— Зачем тебе это надо? Ставить свою безопасность в зависимость от прошлого и сиюминутных капризов и обид — глупо.

— Вас не спросила, что и как мне делать, — отрезала Лера. — Как хотите, но я от своего не отступлю. Можете хранить свои секреты, но и я буду хранить свои.

— И выйдут из нас замечательные покойнички. Может, даже похоронят рядышком, если, конечно, останется, что в гроб укладывать. Ладно, расскажу.

— А как я пойму, что вы не врете? — тут же завредничала Лера.

— Кто у нас теперь волшебник? — иронично отозвался Александр. — Вот и твори заклинание правды.

— И вы не будете возражать? — недоверчиво спросила Лера.

— Зачем? Я, — он подчеркнул интонацией, — ищу способ выжить, и если для этого нужно посвятить тебя в детали произошедшего, готов идти на уступки.

Лера не знала ни одного заклинания правды, но признаваться в этом не спешила. Вместо этого она сказала как могла безразлично:

— Поверю на слово. Выкладывайте.

— Да не о чем, собственно, рассказывать, — пожал плечами Александр. — Мне нужна была кровь с божественным огнем, и я ее себе сделал. Вот и весь сказ.

— Но почему я?

— А почему нет? — парировал Александр. — Какая мне была разница?

— Почему выбор пал на меня? — повторила Лера, словно не слыша его. — Почему я? Я имею право знать, почему именно моя жизнь пошла прахом. Десять лет и еще кто знает, сколько впереди.

— На тот момент этот вариант показался мне наиболее приемлемым, видимо. Ты — полукровка, не влиятельного рода. Волшебства мало, самостоятельно защитить себя не смогла бы. И с тобой это было легче провернуть. Отдаленный городок, отсутствие защиты и беспечность. Равнодушные родители, не имеющие, к тому же, большой силы; с ними договориться было проще некуда. Кажется, все.

У Леры от обиды дыхание перехватило. Весьма нелестная характеристика; честная, но грубая.

— Но таких много! — отбросив все ругательства, что просились на язык, воскликнула она.

— Первой мне попалась на глаза именно ты. И я не стал тратить время на дальнейшие поиски. Какая мне была разница?

— Это было заклинание? — угрюмо поинтересовалась она. — Вы нашли меня с помощью заклинания?

— Не совсем. Это была Грань.

Лера непонимающе смотрела на него, ожидая объяснений. Пауза затянулась, и она поймала себя на мысли, что не боится, как раньше, рассердить Александра неуемным любопытством. Наоборот, она готова, будучи полукровкой, спорить с ним на равных, добиваться ответов и третировать его до последнего. Было ли это следствием его «бессилия», или она просто дошла до предела — сложно сказать. Но Лера ждала объяснений так, будто имела на них право.

— Грань, — повторил Александр, уставившись в одну точку. Вид у него был непривычно рассеянный, даже потерянный. — Грань.

От этого слова Леру уже начинало тошнить.

— Я поняла. Еще с первого раза.

— Это нечто вроде внутреннего видения. Чутья, в итоге приведшего меня в твой дом. Я оценил тебя, твоих родителей, общие перспективы, данные…

— Кстати, о родителях. Вы их подчинили? Тогда, давно.

— Это тут при чем?

Лера промолчала. Она и вопрос-то задала, пнув себя как следует. Ей очень хотелось уши зажать, чтобы не слышать ответ, или малодушно взять слова обратно.

— Естественно, заклинание. Иначе они так просто не отдали бы тебя. Пришлось бы время терять, ухаживать, влюблять в себя, очаровывать. И тебя, и их.

— Результативность — наше все, — пробормотала Лера, кусая губы, чтобы не застонать от облегчения. — А чем плохо ухаживание? Почему нельзя все сделать правильно?

— Я и сделал правильно. Только у каждого свои критерии оценки.

— Вы поступили подло! — запальчиво сказала Лера. — Вы даже не представляете, каково с этим жить! Каково постоянно трястись от страха за свою шкуру! Да впрочем, вам и наплевать, верно?

— Не представляю. Зато я очень хорошо знаю, что такое уходить из жизни. Медленно, но верно растворяться в небытии, и понимать, что ты своими руками вырыл себе яму. Осознавать, что цель твоей жизни, то, ради чего ты пожертвовал почти всем — ничто, фикция, красивая картинка и пафосные слова. А поезд уже несется на всех парах, и ты не в силах его остановить.

— Это вы сейчас про Грань? У вас на все одно оправдание. Слушать противно. Ноете, как баба.

Александр усмехнулся, но философствовать перестал:

— Отвык я от нормального общения, наверное. Минус мне.

Лера никак это заявление не прокомментировала. Она вот уже некоторое время обдумывала один вопрос, и не знала, стоит ли задавать его. Ведь задав, она выдаст свои планы, намерения и желания. Но и промолчать, взвалить на свои плечи поиск решения, было недальновидно. Не в той они ситуации, чтобы прятаться за недосказанностями, прикрываться глупыми отговорками. По крайней мере, так казалось Лере. «Смелее, — подбодрила она себя. — У тебя всегда остается волшебство. Ты сможешь заставить его говорить, если он не захочет признаться добровольно».

— Как мне быть с вашим подарком?

— Есть один вариант. — Александр понял ее вопрос и не стал хитрить. — Не знаю, сработает ли, но попробовать можно. К сожалению, только я могу забрать у тебя божественную искру. Потому как по моей просьбе ты была ею наделена. Но без волшебства — увы, я ничего не могу сделать.

Лера чуть не взорвалась от злости, но вовремя сумела взять себя в руки. То, что Александр добровольно ответил на главный вопрос ее жизни, дорогого стоило. Стало быть, осталось дождаться, пока он вытащит себя из глубоченной лужи, затем планомерно дотюкать его и заставить вновь сделать её нормальной. Да, разводу не бывать, но взаимная симпатия — дело наживное. Может, они еще найдут общий язык. Когда-нибудь, когда все обиды друг другу простят, все претензии выскажут, все споры разрешат.

Лера приободрилась и для порядка спросила:

— Кстати, вам не холодно?

Александр оглядел себя и пожал плечами:

— Не особо. Это все, что тебя интересует?

— Не всё. К чему был этот фарс с полной церемонией заключения брака? — Лера была полна решимости выжать из ситуации максимум.

— Мы, кажется, уже обсуждали эту тему. И поверь мне, сейчас причины, побудившие меня сделать этот шаг, уже неактуальны.

— Конкретнее, — сказала она жестко. — Хватит увиливать.

Александр возвел глаза к потолку, словно призывая богов, которых он не уважал, в свидетели того, как тяжело ему приходится.

— Скажем так — предполагаемый исход ритуала был несколько… неудобным, и мне бы понадобилась помощь. С гарантией.

— Что значит — неудобным? Вы бы могли остаться калекой? Инвалидом? Так вы им и стали, — брякнула Лера, не подумав.

Александр вскинул голову и смерил её пристальным взглядом:

— Твоими стараниями, дорогая.

— Так что не так выходило с результатом? — не сдавалась Лера, проигнорировав обвинение. — Как это должно было закончиться?

— Ну, во-первых, я мог умереть окончательно.

— И я должна была бы похоронить бы вас с почестями. Больше-то некому.

— Все возможно в этом мире, — философски заметил Александр. — Никогда не отрицай того, о чем не имеешь представления. Не желай малого и не лги самому себе.

— Оставьте вашу доморощенную философию, она мне уже поперёк горла. Ближе к делу.

— Во-вторых, я мог возродиться в прямом смысле этого слова.

— То есть стать младенцем? — изумилась Лера — чего-чего, а такого она не ожидала. — Пеленки, распашонки, кашки молочные? И мне предстояло бы вас нянчить? Да вы рехнулись.

— Когда цена вопроса — твое существование в бесконечности, все остальное представляется мелочью. Мне нужно было выбраться из когтей Грани, и я пошел бы на что угодно, чтобы добиться своего.

— Куда уж дальше, — буркнула Лера и уточнила на всякий случай: — Еще варианты были?

— Были, как не быть. В описании, что я читал, этот момент слишком расплывчат, можно было трактовать вольно. Третий вариант — Грань бы не отпустила.

— И что тогда?

— Я предполагаю, что я бы сошел с ума. Или развоплотился в духа какого-нибудь. Очень злого духа.

— Просто великолепно. Мне все больше нравится, как вы распланировали нашу семейную жизнь.

— Нечего было спрашивать, коли не по нутру ответы, — отрезал Александр.

— Это всё?

— Ну… я мог бы сейчас выглядеть на свой возраст. И чувствовать себя соответственно.

— Мда… — протянула Лера. — Похоже, мне еще повезло, что не придется вам всё следующее десятилетие подгузники менять и слюни вытирать. И всё-таки — зачем жениться? Неужели нельзя было просто кинуть на меня заклинание? Подчинения или еще что-нибудь. С вашими-то знаниями? — Нет, она вот сейчас это серьезно предлагает?

— Можно, разумеется. Но заклинания недолговечны, их нужно поддерживать, в отличие от благословения богов. Во втором случае я не смог бы гарантировать на сто процентов твое послушание после проведения ритуала. Поэтому пришлось пойти сложным путем.

Великолепно. Да ее муж — гений стратегии. У Леры появилась новая идея, и она поспешила её озвучить:

— Подождите… Не может ли потеря волшебства быть одним из последствий ритуала? Почему сразу я виновата?

— На мне — заклинание. Забирающее мои силы. А, может, просто блокирующее их — если повезет. Я его очень хорошо чувствую, и поверь, это не самое приятное ощущение.

— Насколько неприятное? — полюбопытствовала Лера просто из желания растравить раны мужа. — Очень плохо или очень-очень плохо?

Александр ее намерения понял, но от ответа увиливать не стал.

— Внутри пусто. Нет ничего, и от этого периодически пропадает желание жить.

— Это-то вы когда успели понять?

— Я читал про такое.

— То есть привязывать вас к стулу и оглушать заклинанием успокаивающим пока рановато?

— Вроде того, — усмехнулся Александр.

— И волшебства вы все-таки не лишились? — допытывалась Лера, баюкая руку перед самым носом мужа. — На вас просто заклинание?

— В том-то и дело, что не просто. И я догадываюсь, кому за это надо «спасибо» в глотку забить.

— Но раз это заклинание, его можно снять.

— Можно. Но, боюсь, это под силу немногим. И уж точно не тебе.

— Попросить кого-нибудь другого? — Лера не стала лезть в бутылку. В ее интересах было вернуть ему волшебство и как можно скорее.

— К сожалению, и тут все не так радостно. — Вздохнул Александр и рывком поднялся с диванчика, отказываясь вдаваться в дальнейшие объяснения. — Ладно. Утром договорим. Свободна.

Лера не поверила, что так легко отделалась и на всякий случай спросила:

— А… я?

— Что ты?

Александр уже ковырялся в бумагах и даже головы не повернул. Он снова был предельно собран, сосредоточен, будто ничего и не произошло. Будто не он еще недавно разорялся и орал, как сумасшедший. Лера поднялась с диванчика и устремилась к двери — не нужно ему признание, ей же лучше.

— Нет, ничего. До свидания. — И как так вышло, что она чувствует себя виноватой, хотя виноват кругом ее муж?

— Я же сказал — договорим утром, — бросил ей в спину Александр. — Значит, утром разговор продолжится. У меня срочные дела образовались.

— Да идите вы… — прошептала Лера сердито и закрыла за собой дверь.

Врач прибыл на удивление быстро — мать могла быть очень настойчивой, на грани угроз и шантажа, но всегда безукоризненно вежливой. Врач — чистокровный человек, дородный мужчина с глубокими морщинами вокруг рта и забавной проплешиной на затылке — показался Матвею страшнее разъяренного дракона. А все потому, что зайдя в спальню к пациенту и поставив небольшой чемоданчик на пол рядом с кроватью, он осведомился о жалобах больного.

Матвей в это время лежал в кровати и пытался осознать себя — в настоящем, в пространстве и времени, в своем теле, в своей голове. Темнота скрылась, наведя в его мозгах свои извращенные порядки. Как только Матвей немного пришел в сознание, то перебрался на кровать, потому что пол был ужасно жестким, да и поза, в которой распинала его темнота, годилась лишь для мазохистов. Кое-как собрав в кучу конечности, Матвей заполз на мягкий матрас, зарылся с головой в одеяло и задышал там — бурно, облегченно.

Боль почти прошла, и вернулась некоторая ясность мышления. Рассеялся туман, и Матвей задумался, что с ним происходит. В который раз он вспомнил все теории, свои на них возражения, возвел еще несколько догадок в ранг абсолютной истины, а затем с удовольствием их разрушил. Ни к кому мало-мальски достойному выводу Матвею прийти не удалось — все казалось размытым, зыбким, неубедительным. Все было не так. И не то. И как найти то самое — не придумывалось.

А тут еще доктор… Он пришел, и Матвею пришлось вылезти из-под одеяла, встретиться лицом к лицу с очередными неприятностями. Это было поистине невыносимо. Он боялся и одновременно стыдился своего страха — мама в детстве не уставала ему повторять, что взрослые ничего не боятся; вслед за этим он начинал корить себя за стыд и непрекращающееся самоедство. Увы, ни тот, ни другое его не оставляли.

«Он знает! Он обо всем догадался! — Матвей стиснул кулаки и прикрыл глаза, чтобы нельзя было прочитать его мысли, которые вдруг принялись скакать в голове, как припадочные блохи. — Как быть? Как выбраться из всего этого?»

Не дождавшись ответа, врач поинтересовался — на сей раз у Алевтины Григорьевны — где можно помыть руки. Она показала и каменным изваянием застыла у кровати сына. Когда врач вышел из ванной, то повторил вопрос:

— На что жалуемся?

Вид у врача был усталый, можно сказать, затюканный и безразличный ко всему. И еще Матвею показалось, что врач несколько брезгливо усаживал свой зад на его, Матвея, стул. Не любит волшебников? Впрочем, чего еще ожидать от людишек? Кроме сознательной ограниченности мышления и бесконечной потребности ублажать свое эго. «Не забыть бы в стирку кинуть то полотенце, которым он руки вытирал», — машинально подумал Матвей и тут же принялся гадать, каким именно полотенцем пользовался доктор. Спустя полминуты Матвей пришел к выводу, что постирать придется все полотенца. Так надежнее. Он бы еще и обивку на стуле поменял, если бы это не вызвало у матери вопросов.

— На что жалуемся? — спросил доктор в третий раз, но Матвей так глубоко погрузился в разговор с самим собой, что даже не услышал его. Но это и понятно, и простительно — разговор, внутренний, сокровенный — был слишком важен.

Просто в тот момент, когда врач придвинул стул к кровати поближе, Матвей осознал, что врач несет зло. Оно сочилось из его глаз, оно выглядывало из-за его плеча, ореолом окружало его голову, показывало язык, дразнилось — мол, поймай, уничтожь, если хватит сил. А иначе я сожру тебя! Выглядело это зло размытым чернильным пятном — волшебник видел похожие на картинках в детстве. И Матвей ежился, дергался, пугался, стоило врачу сделать малейшее движение; он так увлеченно спорил сам с собой, стоит ли говорить об этом матери, и как сделать так, чтобы мать поверила его словам, что вообще забыл, что у него что-то спрашивают. Повисла длинная, неловкая пауза.

— Что с тобой, Матвей? — произнесла, наконец, Алевтина Григорьевна, и его как ледяной водой окатило.

Он перестал беззвучно шевелить губами, резко выпрямился, напряженно уставился в одну точку — где-то в районе собственных коленей, задрапированных одеялом — и ответил неестественным тоном:

— Все нормально, мама. Просто… отравление.

— Да что ты заладил — отравление, отравление! — вспыхнула мать. — Ты не врач, не можешь поставить диагноз. Правильно я говорю?

Настоящий доктор пожал плечами, не споря, но и не соглашаясь.

— У него сегодня какое-то странное настроение, доктор. Но вы и сами видите. — Мать по привычке взяла слово. — Хотя… не только сегодня. Уже с неделю, наверное. То падает без причины со стула, то есть отказывается, теперь вот с работы ушел раньше положенного времени. Вы можете такое представить? Уйти с работы!

Врач поперхнулся и осведомился:

— А… это важно? Про работу?

— Ну, разумеется! — воскликнула Алевтина Григорьевна. — Мой сын никогда не уходил с работы раньше времени — это неправильно. Он великолепно воспитан и обладает, помимо прочего, развитым чувством ответственности. Он бы не оставил свой пост без серьезных на то причин.

Прозвучало это так, будто Матвей работал, по меньшей мере, личным советником короля и каждое его решение имело определенное значение для будущего королевства.

— Если вы так говорите, тогда конечно, — покивал врач, вглядываясь в лицо бледное пациента, и в тишине комнаты вновь прозвучал вопрос о жалобах.

Матвей внутренне сжался и, перебрав в уме несколько вариантов ответа, вытолкнул через ком в горле, что у него-де все в порядке. Просто отравление и температура. Доктор кашлянул, достал из нагрудного кармана блокнот с прикрепленной к нему ручкой.

— Рвота? Понос?

Матвей так смутился, будто врач спросил, когда пациент сексом в последний раз занимался. Не найдя подходящих слов, он неопределенно кивнул.

— Поточнее? — продолжил наседать врач, держа ручку наготове. — Что именно вас беспокоило? И беспокоит до сих пор? Предполагаете, что могло послужить причиной отравления?

— Что поточнее? Какие причины?.. — пробормотал Матвей, приходя в смятение. К чему ему эти подробности? Чего он хочет на самом деле? Зло, что волшебник увидел в докторе, что-то замышляло. Его уродливые гримасы заставляли нервничать всё сильнее, хотя казалось, сильнее уже некуда. Матвею стало казаться, что вопросы врача имеют своей целью ужасное — заставить его рассказать о темноте. О том, что она сделала.

— Когда было? Есть ли в настоящий момент? Рассказывайте, что именно происходило с вами. С чего вы решили, что отравились.

Матвей тяжко вздохнул и замялся в очередной раз.

— Было, — выдавил он. — Все было. Сегодня. И голова разболелась. Поэтому с работы ушел, — закончил он, и услышал с привычным отвращением, как жалко это прозвучало. Как будто он оправдывался или прощения просил.

— Слабость? Температура?

Матвей пожал плечами. Тогда врач спросил:

— Градусник есть?

— Есть, — строгим голосом ответила мать и вышла за дверь, оставив сына наедине с врачом.

«Зачем ему градусник?» — вихрем закружились в голове Матвея опасения. — Что он собрался им делать?»

И надо бы ему уверить доктора, что все уже хорошо, и ему, Матвею, никакая помощь не требуется — только полный покой. Но слова почему-то застревали в горле, резали его ножом, сдавливали удавкой, но выходить наружу отказывались. В голове было пусто, и одновременно мысли разнообразные кружились, как стервятники над падалью. Темнота, вдруг вылезшая из уголка сознания, в котором пряталась, хихикала и провоцировала: «Ну же, давай. Я помогу. Ты уже один раз сделал это. Помнишь? Неужели тебе не понравилось? А мне — так очень. Неужели ты не ощутил себя всесильным? Ты искоренишь зло! Ты уже совершил великое дело! Ты ведь тоже это видишь, правда? Этот человечишка прогнил насквозь, он — зло, зло, гадость! Он подлежит немедленному уничтожению, и кто, как не ты, должен покончить с ним? Поверь мне, во второй раз будет куда увлекательнее!»

Матвея затошнило при воспоминании о том, как легко прервалась жизнь пожилой уборщицы. Волшебник вполне натурально икнул, зажал рот ладонью и выпучил глаза. Врач, склонившийся было к пациенту, моментально отпрянул и, порывшись в чемоданчике, натянул на лицо маску. Зло, принявшее личину попугая иссиня-черного цвета, выскочило из-за спины доктора и удобно устроилось у него на плече. Повернуло голову, зыркнуло черным глазом и хрипло что-то прокричало, захлопав крыльями. Матвей снова икнул — на этот раз от страха — и подался назад.

— Тошнота, значит, — пробормотал врач как-то так, что Матвей покрылся холодной испариной.

«Он точно знает! Он догадался! Надо срочно что-то предпринять! Иначе… иначе… иначе…»

В этот момент вошла Алевтина Григорьевна и сунула доктору в руки градусник.

— Что-нибудь еще?

— Нет, думаю, у вашего сына банальное отравление, как он и говорил. Но на всякий случай надо бы ему в поликлинику прийти, анализы сдать. Чтобы уж наверняка. А так… побольше пить, поменьше есть. Я ему таблетки пропишу, вы не поленитесь, до аптеки дойдите. Как улучшение окончательное наступит, так в поликлинику — милости прошу.

«Таблетки? — завыла сирена в голове Матвея, заискрила сине-красным нестерпимым светом, от которого хотелось зажмуриться. — Таблетки? Я не буду пить таблетки! Я от них умру! Таблетки — зло!»

— И на улице бывайте почаще — свежий воздух обладает поистине целебными свойствами. В людных местах появляться не советую — сейчас эпидемия бушует, грипп, хотя вроде не сезон. А у Матвея Корнеевича организм ослаблен, поэтому для него подхватить болезнь — раз плюнуть.

Сунув Матвею — не без сопротивления со стороны последнего — под мышку градусник, доктор настрочил рецепт на листке блокнота, и, выдрав его с корнем, вручил Алевтине Григорьевне.

— Вот. Не болейте.

Щелкнув замками чемоданчика, врач вышел за дверь, напрочь забыв, что пациент еще температуру не домерил. В воздухе остался легкий запах медикаментов. Матвей повел носом и скривился. Запах ему не понравился, но еще больше не понравилось то, что врач ушел так внезапно. Куда он направился? Докладывать начальству? Разоблачать Матвея?

Матвей попытался вынуть градусник, но мать прикрикнула:

— Куда? — и Матвей послушно вернул его на место.

Они помолчали.

— Матвей, — сказала мать.

— Да, мама.

— Что с тобой происходит?

— Со мной? — фальшиво удивился Матвей. — Со мной ничего. Говорю же — отравился.

— Не смей мне врать, — отчеканила мать. — С тобой твориться что-то неладное. Лучше расскажи сам.

«Заткни ее! — ожила в голове темнота. — Она не даст нам покоя! Заткни ее и все будет в порядке. Ты сможешь пойти дальше и стать великим. Она не дает тебе распахнуть крылья. Она связывает тебя веревками. Она — зло!»

— Нет, — процедил Матвей. — Нет. Не может такого быть.

— Матвей, с кем ты разговариваешь? В чем, в конце концов, дело? Я имею право знать. Я твоя мать, я, боги побери все на свете, лучшая мать на всем белом свете и не потерплю от тебя неуважения! Я заслуживаю того, чтобы ко мне относились с почтением!

Матвей нашел в себе силы посмотреть на мать — глаза его были больные и несчастные. Он с такой силой сцепил под одеялом руки, что они заболели. Он очень боялся сделать что-нибудь ужасное, боялся потерять над собой контроль — как в школе.

— Ни с кем, мама. Просто…

— Просто не для тебя. Матвей, я жду.

«Заткни!»

— Матвей, мы — не чужие. Мы должны доверять друг другу, мы — семья. Расскажи, что с тобой происходит.

Она даже на кровать присела, отчего у Матвея окончательно помутилось в голове. Он отодвинулся в самый угол, как мог далеко, и попытался вспомнить что-нибудь хорошее, подумать о чем-нибудь отвлеченном. Увы, не было в жизни среднестатистического волшебника Матвея Корнеевича ничего такого, о чем стоило бы вспоминать. Даже с легкой грустью, как давно ушедшее, но все равно светлое. Все победы, которые он одерживал, не ценились никем, и Матвей не ценил их тоже. Жалкие они были, эти победы, какие-то пародии, ведь любви матери они так и не помогли добиться. Приятные моменты, может, и разбавляли изредка картину, но… несущественны они были на фоне общей бестолковости и серости прозябания.

«Заткни!..»

Матвей упорно цеплялся за реальность, выдирал себя из объятий темноты — удушливых, ядовитых. Он вновь и вновь напоминал себе, где он, кто он, но почему-то сам отказывался в это верить. Постепенно ему стало казаться, что настоящий он — тот, из снов. Великий Волшебник, Спаситель всего живого.

«Заткни!..» — выло в голове, кружилось снежной бурей.

— Матвей! — взывала мать, но Матвей не слушал. Никого.

Он ушел далеко — в те воспоминания, что грели душу. И как жаль, что эти воспоминания были лишь о сне…

Как ни странно, несмотря на все переживания вчера, Лера спала как убитая. Ей ничего не снилось, и наутро она была бодра и весела, как птичка. Разве что не щебетала райским голоском. Только ноющая рука напоминала о ритуале и его последствиях. Перебинтовав запястье — на заклинание ушло куда меньше времени, чем в первый раз — Лера пошла в ванную.

Завтрака в спальню подано не было, поэтому, приведя себя в порядок, голодная Лера отправилась на разведку в столовую. Но там не оказалось никого. И ничего, даже отдаленно напоминающего еду. Зато учиненный давеча беспорядок радовал глаз и создавал иллюзию справедливого возмездия. Тогда Лера решила пойти в кухню и вдруг с удивлением поняла, что понятия не имеет, где же в этом доме расположена кухня. Вот как в лабораторию добраться, она знала, а в кухню — увы. Но голод не тетка, и Лера провела розыскные мероприятия. Кухня — небольшое по меркам особняка помещение с плитой, раковиной, холодильником и кучей разномастных шкафчиков на плиточных стенах — обнаружилась на удивление быстро. Здесь, как и везде до недавнего времени, царила все та же ненормальная чистота и порядок, однако обстановка была куда современнее.

Открыв холодильник, Лера обнаружила, что еды в нем нет. Ни крошки. Вопрос, зачем нужен холодильник, если в нем не хранятся продукты, заинтересовал её лишь на мгновение. Лера уже привыкла стоически относиться ко всем странностям этого дома и его хозяина. Она принялась методично обыскивать кухню в поисках чего-нибудь съестного. Найти удалось лишь чайную заварку в банке да несколько пакетиков с разными приправами.

Вытащив из-под стола табуретку, Лера уселась на нее и стала думать, как жить дальше. Выхода было три: позавтракать чаем с красным перцем и розмарином, сотворить завтрак с помощью заклинания, либо потрясти Александра и заставить его что-нибудь сделать.

В бытовых заклинаниях Лера была не сильна, но и третий вариант вызывал у неё энтузиазма не больше, чем никуда не годный первый. В итоге она рассудила так — она найдет Александра, возьмет у него денег и сходит в ближайший магазин. У Леры были и свои деньги, но… муж он или не муж, в конце концов? Неужели после всего произошедшего на ее плечи лягут еще и расходы на продукты? Ни за какие коврижки!

Немного поблуждав по дому, Лера нашла лестницу, ведущую в лабораторию — логично было предположить, что Александр именно там. А если и нет — у нее впереди много времени, чтобы его отыскать.

Но искать не пришлось. Открыв дверь в лабораторию, Лера узрела своего мужа, сидящего на полу в позе лотоса. Он был практически погребен под всевозможными тетрадями и книгами. В данный момент он изучал какой-то талмуд и на Лерино неуверенное «Доброе утро» не обратил ни малейшего внимания.

Лера зашла внутрь, подошла к нему поближе и остановилась, сверля его многозначительным взглядом. Но плевать он хотел на ее молчаливые сигналы. У неё сложилось впечатление, что он вообще плевать хотел на все в этой жизни, что не считал важным для себя. И к таким, не важным, вещам была причислена и она, Лера, на минуточку, его жена. Он и до ритуала не очень-то считался с ее мнением, а после, видимо, и за живое существо принимать перестал.

— Александр! — прокашлявшись, сказала Лера. Громко сказала, внятно, практически по буквам.

Он поднял голову и уставился на неё покрасневшими глазами. Вид у него был изможденный и нерадостный.

— Ну, заходи, коли пришла, — выдал он, словно она у него разрешения спрашивала. — Чего хотела?

— Ммм… позавтракать бы.

— И мне сделай.

— На кухне нет продуктов.

— И что? Я бы удивился, если бы они там были, — пробормотал себе под нос Александр.

— Но из чего тогда готовить?

— Слушай, родная, у нас кто теперь в семье волшебник? Ты или я? Вот и придумай что-нибудь.

Лера поджала губы.

— Может, я в магазин схожу? Я умею.

В кои-то веки её сарказм не прошёл мимо цели.

— Даже так?

— Именно.

— Иди. Не знаю, правда, где ты магазин собралась искать. Хотя если мне не изменяет память, был один кварталах в трех отсюда. От калитки налево. Только я бы на твоем месте вооружился.

— Зачем? — изумилась Лера.

— Что значит «зачем»? Что, я тебе должен вещи элементарные объяснять?

— Нет, подождите. Вы хотите сказать, что на мне больше нет защиты? Так?

— Да, — бросил Александр. — И каждый необдуманный шаг будет последним.

— Отлично, — сказала Лера, разгребла себе местечко рядом с мужем, уселась на пол и схватила первую попавшуюся книгу. Открыла её и принялась читать.

— Ничего, что вверх ногами? — иронично спросил Александр.

— Тренировка для мозга. Вам не понять. Надо же мне чем-то себя занять до той поры, пока от голода не придет время умирать. Вот, уйду к богам умной.

— Начитанной ты уйдешь, а не умной, — поправил он. — Ум — он либо есть, либо нет. — Он покосился на Леру значительно. — Его из книг не наберешь. И для справки — умереть от голода в нашей с тобой ситуации — большая роскошь.

— Без разницы, — ответила Лера, но книгу перевернула. — А что ищете вы?

— Ответ. Или хотя бы намек на него. Подсказку. Шпаргалку. Что угодно. И, кстати, теперь, когда я немного пришел в себя, то очень хотел бы выслушать твою версию событий. Можешь опустить подробности. Мне нужно знать, что ты сделала.

Лера отбросила книгу и уставилась на своего мужа. Он в свою очередь — на нее. Вышла эдакая дуэль на взглядах, раздосадовавшая Леру безмерно. Ее бесило, что Александр не признавал свои поступки, хотя бы в ее отношении, неверными. Не считал, что за них надо извиняться, а ведь он не пирожок с ее тарелки украл! Как можно быть таким твердолобым ублюдком? Но и справедливое возмездие не принесло желаемого удовлетворения. Что там — оно окончательно перевернуло её мир с ног на голову, поставило под угрозу будущее. Поэтому, как бы Лера не сердилась на него, не сверлила его глазами, пытаясь реанимировать почившую в бозе совесть, а каяться пришлось. Месть же она решила вновь отложить до лучших времен. Вот изымет он из ее крови огонь, тогда и поговорят они любовно, по-семейному…

О том, что с ней произошло, она рассказывала без малейшего чувства вины, считая свои действия и мысли оправданными. После того, что он сделал, она имела право думать так, как думала. Другое дело — стоило ли поступать так, как она поступила, не бросить ему в лицо обвинения, не потребовать объяснений, а пытаться рассчитаться с ним исподтишка… Иными словами, применять его собственные методы, которые вот к чему в итоге привели.

Ещё она слегка опасалась, как ее своеобразную исповедь воспримет Александр. Его реакцию она не могла предсказать, особенно в свете разгрома лаборатории. Не передумает ли он помогать ей?

— Палка, значит, — хмыкнул он, когда Лера закончила повествование. Выглядел он не столько разозленным, сколько смирившимся. Отвратительно. — Забавно. Никогда бы не подумал. Просто растворилась?

Лера хмуро кивнула — мысль, что ее использовали, как дурочку, не радовала. Ни новизной, ни сутью. Единственное, что она вынесла для себя из случившегося — это то, что какой-то сильный волшебник отомстил Александру ее руками.

— Она ползла, как живая. Разве такое может быть? — спросила Лера. — Это же ПЖИД. На нем и клеймо было.

— Да какая разница, ПДИЖ, не ПДИЖ, — с едва уловимой досадой отозвался Александр. — Если я прав, то мне еще очень повезло. Можешь повторить, что тебе парень сказал? И описать его можешь?

Лере показалось, что вопросы ее муж задает, потому что должен, а не потому что его и в самом деле интересуют ответы. Или она придирается?

— Не помню я, что он сказал. Я тогда плохо соображала — очень жить хотелось, думала только, как бы сбежать. Но он точно говорил, что палку надо кинуть в котел. И вроде бы… с собой звал? — закончила она неуверенно.

— Зачем ты ему сдалась? — выдал Александр. Лера от откровенной грубости поморщилась, но от замечаний воздержалась. Не находит он ее привлекательной — так сам он тоже не предел мечтаний. К тому же, она еще отыграется… Эта мысль грела душу. Александр тем временем продолжал задумчиво: — И зачем он вообще приходил? Лично? Передал бы указания запиской. В чем смысл? Кстати, мне бы их просмотреть. Где они?

— Кто они? — Лера настолько увлеклась планами на будущее — теми, в которых она грамотно утирает ему нос — что последние его слова пропустила мимо ушей. Но кто ее за это упрекнет?

— Не кто, а что, — занудно поправил Александр. — Мне нужны записки.

Лера встала с пола, отряхнулась и сказала:

— В спальне. Я так понимаю, нам теперь пешком. И кстати, насчет завтрака вопрос не снимается, — несколько бравурно напомнила она. А все потому, что ей опять вспомнилось, что у него волшебства нет, а у нее хоть и мало, но есть! И значит, она сильнее! Она может дать отпор!

— Тогда я хочу чаю, — на ходу сообщил Александр и скрылся за дверью, даже не подумав подождать её.

Лера не рванулась следом, как сделала бы еще вчера, нет. Хватит с нее. Если он не желает с ней считаться, пусть всю спальню перерывает в поисках записок. Она придет, как получится. А получится у нее очень нескоро. Ей денег надо раздобыть, защитой обзавестись повесомее и в магазин шагать… может, что-нибудь продать? Лера видела в гостиной несколько вполне достойных ваз и картин, выживших после вчерашнего погрома. Хищно улыбнувшись, волшебница вышла из лаборатории.

На работе Матвея ждал сюрприз. Мало того, что он едва сумел вытащить себя из мутного безумия, в которое погрузился после посещения врача. Мало того, что ему пришлось выдержать целую битву с матерью за право идти на работу. Мало того, что он всю дорогу до школы потел и нервничал, оборачивался по сторонам, ожидая в любой момент увидеть призрак уборщицы, явившийся по душу убийцы. Мало того, что стоило ему переступить порог школы, как воспоминания накинулись на него, как свора голодных волков, и за считанные секунды разодрали на куски. Мало того, что он обошел место их с уборщицей последней встречи десятой дорогой, потому что даже приблизиться к тому коридору не смог себя заставить. Мало того, что ему было тошно, плохо, а еще жалко себя до безумия…

Так, словно всего этого было недостаточно для осознания Матвеем глубины собственного несчастья, Елена Ивановна — лично! не поленилась — зашла к нему в библиотеку и, сияя радостной улыбкой, объявила, что с понедельника школа закрывается на ремонт, и у всех трудяжек будут заслуженные двухмесячные каникулы. Дескать, она выбила из администрации какие-то деньги и теперь — ууух! Заблестят школьные стены новенькой краской, потолки — свежей побелкой, а полы — линолеумом. Заиграют на ветерке новые шторы, зашумит вода в новых унитазах и везде будет чистота, красота и уют. Подумать только!..

Матвей, увидев Елену Ивановну, поначалу решил, что она обо всем догадалась и сейчас будет полицию вызывать. Он едва штаны не намочил от ужаса, а потом, осознав, что именно она говорит, чуть не опростоволосился повторно. Хотя, конечно, улыбнулся, пусть и вышла улыбка кривой, натянутой и больной какой-то, заверил, что «очень рад», и что отдохнет «как следует», и осенью на работу «со свежими силами» прибудет. А сам, только дверь закрылась, почти сполз под стол. На глаза навернулись злые слезы — школа закрывается на ремонт, будь он трижды неладен! А ему, Матвею, что делать прикажете? Дома сидеть два месяца, ибо других перспектив нет вовсе? Да он завоет… Дома нет отвлекающих от нудных, безрадостных мыслей занятий; дома все обрыдло до такой степени, что будь у него возможность, Матвей сравнял бы эту обитель скорби с землей. Иногда ему хотелось сделать это, когда мать будет внутри, но чаще — когда внутри будет он сам.

И еще эта темнота… он боялся ее так, как не боялся даже свою мать. Он боялся, что она заставит-таки его совершить ужасное…

Тут дверь в его пыльное логово отворилась. На пороге возникла молодая женщина и, очаровательно улыбаясь, проговорила:

— Привет, а я вот из отпуска, а тут такая новость! Ты уже слышал?

Матвей моментально выпрямился на стуле и невольно улыбнулся в ответ. Елена Александровна, преподаватель введения в волшебство, была невероятно светлым, радостным существом, единственной женщиной, которую Матвей не боялся и которую не подозревал в нехороших на свой счет мыслях. Просто потому что с такой улыбкой и открытым взглядом лгать невозможно. Помимо прочего, Елена Александровна была хороша собой — невысокая, чуть полноватая, со светло-карими глазами и ямочками на щеках, возникавшими всякий раз, когда она улыбалась.

Когда Матвей смотрел на нее, ему казалось, что от молодой женщины исходит свет, как от ангела какого-нибудь. Не то, чтобы Матвей был лично знаком с ангелами, но именно это сравнение упорно лезло в голову.

— Да, слышал. Мне Елена Ивановна сказала. А вы… хорошо отдохнули?

— Матвей, вот ты зануда, — укорила Елена Александровна, подходя к столу, за которым сидел Матвей. — Столько лет знакомы, а ты до сих пор «выкаешь». Мне даже неудобно.

Но Матвей, хоть режь его ножом, не мог заставить себя обращаться к окружающим на «ты». Это очень фамильярно, мать никогда бы не одобрила. Он улыбнулся второй раз и почувствовал, что жизнь налаживается. Несмотря на все, вопреки всему.

— Не могу по-другому, — признался он, будто в чем-то постыдном. — Но буду стараться.

— Ты не хочешь пообедать? — спросила Елена Александровна. — Уже час дня, я проголодалась. Может, сходим куда-нибудь?

«Сходим куда-нибудь» означало посещение небольшого уютного кафе через квартал, и Матвей с воодушевлением принял предложение.

— Все равно ни одной живой души в школе, даже если задержимся, никто не узнает, — прощебетала Елена Александровна, когда они выходили из школы. — Да и денек уж больно хорош, чтобы взаперти сидеть. Как у вас дела?

— Ничего, — ответил Матвей. — Как вы очень верно заметили — в школе никого, но оно и понятно — лето на дворе.

— Ты так чудно выражаешься, я уже и отвыкла за месяц, — с улыбкой заметила Елена Александровна, и Матвей не усмотрел в замечании никакого подвоха или презрения. Молодая женщина так откровенно любила жизнь и наслаждалась каждым ее мгновением, не засоряя себе голову копанием в чужих странностях, что общение с ней — пусть довольно редкое в трудовые будни — бальзамом проливалось на истерзанную матвееву душу. Да, фраза банальна, но она невероятно точно отражала суть.

Матвей не мог бы сказать, что любит Елену как мужчина любит женщину — иногда ему казалось, что он вообще не способен на это чувство. И слава всем богам, что не способен. Любовь… она в понимании Матвея была предельно извращенной, двуличной, гадкой и требовательной. Волшебник и в мыслях не мог допустить, что будет испытывать эту гремучую смесь чувств под сладким названием к коллеге по работе. Нет, он не любил Елену, но она была единственной его отдушиной. И он это ценил и холил и лелеял их отношения, не близкие, нет, но… обыкновенные. Не испорченные тщательно маскируемым презрением, жалостью и двусмысленностью; не отягощенные взаимным недоверием и желанием самоутвердиться за счет унижения собеседника; не усложнённые влечением; обычная дружба.

— Наверное, оттого, что много читаю книг, — ответил Матвей, по привычке проанализировав себя в свете сказанного. — Я и мыслю такими фразами, и трудно перестроиться. Разговорный язык слишком беден. Ему не хватает образности.

— Зато сколько экспрессии! — рассмеялась Елена Александровна, подставляя лицо солнечным лучам. Пара стояла на оживленном перекрестке и ждала разрешающего сигнала светофора. — Ты обращал внимание, как дети разговаривают? Два слова — и океан страстей в них!

Матвей как мог прятал раненые ладони, но Елена Александровна заметила и спросила недоуменно:

— Это где тебя угораздило? И почему не лечишь? Это… пластырь? Матвей!

Матвей вороватым движением завел руки за спину, сглотнул, чувствуя себя нерадивым учеником, которого вызвали к доске.

— Пройдет. Это пустяки.

— Ну раз ты так говоришь, — с сомнением протянула Елена Александровна. — Хочешь, я помогу?

— Нет, спасибо большое. Не стоит, — выпалил Матвей, почти перебив её. — Не стоит.

Елена Александровна навязывать свою помощь не стала, вместо этого с энтузиазмом пустилась в повествование о том, как провела отпуск. Она говорила и говорила — оживленно, подкрепляя свою речь размашистыми жестами, а Матвей стоял и слушал, наслаждаясь звуками ее голоса. И не забывая при этом на светофор поглядывать — насколько он знал, Елена Александровна, захваченная рассказом, может и не заметить, что загорелся переход.

И вдруг перед глазами все потемнело, и он словно ослеп на мгновение. Он поморгал, протер глаза и зрение прояснилось. Не успел он озадачиться вопросом, не солнышко ли ему голову напекло, как темнота хрипло прошептала: «Привет, зайчонок…»

Матвей похолодел. Ну почему сейчас? Почему его никак не оставят в покое? Кому он, жалкий неудачник, сдался? Звуки улицы в одночасье стали невыносимо громкими, раздражающими; Матвей едва поборол порыв зажать уши руками. Солнце перестало приятно греть — оно больно жгло, жалило. А зеленый свет все никак не загорался…

Люди толпились вокруг, гомонили, гудели, кричали, толкались. Невозможно, поистине невозможно выносить этот кошмар! Матвей из последних сил держался, чтобы не завыть. Ему нужно куда-нибудь подальше, где никого нет, лишь блаженная тишина и полумрак…

«Мы это сделали, зайчонок… — прошептала темнота. — И я хочу тебя отблагодарить за помощь…»

Матвей сжался от нехорошего предчувствия. Дрожащей рукой он вытер вспотевший лоб, отчего челка встала дыбом, как иголки у бешеного дикобраза.

«Я подарю тебе то, что ты хочешь больше всего на свете. Я подарю тебе Счастье…» — продолжала шептать темнота, и Матвей, не в силах выносить этот голос внутри своей головы, схватился за виски.

— Матвей? — спросила Елена Александровна откуда-то издалека озадаченно. — Что с тобой? Тебе плохо?

Матвей смотрел на молодую женщину во все глаза и не видел. Он вообще ничего перед собой не видел, кроме мельтешащих размытых пятен, движение которых сопровождалось жутким гудением.

— Матвей! Что с тобой?

— М-мне… — Выговорить хоть слово оказалось почти невозможно. Матвей ворочал языком, пытался вытолкнуть звуки из горла, но ничего не выходило. Голова его постепенно наполнялась болью, и Матвей был готов на все, лишь бы избавиться от нее. Если бы сейчас под рукой у него оказался молоток, Матвей воспользовался бы им, не задумываясь.

И вдруг все прошло — звуки стали тише, зрение обрело четкость, боль отпустила.

«Прощай…» — сказала темнота, и крепко поцеловав Матвея, испарилась.

Светофор переключился. Все пошли, а Матвей с Еленой Александровной остались стоять на месте.

— Что такое? Ты заболел? — встревоженно спрашивала молодая женщина, пристально вглядываясь в волшебника.

— Голова… — признался он. — Разболелась.

— Ну еще бы! — воскликнула она облегченно. — Это понятно. Ты бы еще шубу надел! Вот и заработал тепловой удар! Немедленно в тень. Я лечить тебя буду. Кафешка подождет.

— Лечить? — испуганно повторил Матвей.

Елена Александровна решительно взяла его под локоть, чем поразила безмерно, и потащила к ближайшей лавочке, расположенной в тени деревьев. Усадила его там, как малое дитя, а сама возвысилась грозно и, сведя брови, спросила:

— Как ты можешь так беспечно относиться к себе и своему здоровью? На улице тридцать градусов, а ты в рубашке, пиджаке и галстуке. Ты с ума сошел? Может быть, я не в свое дело вмешиваюсь, но тебе стало плохо!

«Наверное».

— Ладно, я быстренько подправлю, но учти — следить за собой надо. Сейчас лето, Матвей. И ты работаешь в библиотеке. Почему бы не надеть майку и джинсы?

Матвей в ужасе уставился на Елену Александровну — как это майку и джинсы? На работу? Но… нельзя! Мать не одобрит. Он не дворник и не подросток, чтобы облачаться в подобное.

Покачав головой, Елена Александровна что-то тихо зашептала. Матвей почувствовал, как по телу заструился прохладный воздух. Блаженное ощущение.

— Снимай пиджак, — потребовала молодая женщина. — Снимай немедленно, иначе я тебя сейчас сама раздену.

Матвей перечить не стал, хотя предложение и показалось ему неуместным. В итоге они добрались до кафе спустя еще десять минут. Обед занял полчаса, каждую секунду из которых Матвей напряженно ждал чего-то. То ли приступа безумия, то ли позорного обморока, то ли появления матери. Ничего из вышеперечисленного не произошло, но облегчения это не принесло. Наоборот, Матвей встревожился еще больше. Он старательно делал вид, что все хорошо: улыбался так, что под конец обеда у него свело скулы, контролировал каждое свое движение, каждый вздох, боясь натворить дел и одновременно прислушивался к ощущениям в голове — не прячется ли где темнота с жуткими приказами? Нормальную беседу он поддерживать в таком состоянии не мог, если и отвечал, то невпопад, с задержками, но Елену Александровну это не смутило — она болтала за двоих, за двоих же и радовалась. А если она и заметила некоторую неадекватность собеседника, то в душу ему лезть и не стала, и за это Матвей был ей безмерно благодарен. Он бы не смог соврать сейчас, а правда звучала дико.

К еде Матвей почти не притронулся, полагая, что в ней вполне может скрываться если не отрава, то еще какая-нибудь гадость. И вообще — кто даст гарантию, что кусок мяса, безмолвно лежащий сейчас на тарелке, не был когда-то человеком или волшебником? На этом куске разве написано, что это — говядина? Темнота способна на что угодно, и свято в это уверовав, Матвей старательно избегал смотреть на еду. А от запаха мяса его тошнило.

…Полностью измученный, он ввалился в свое логово, где моментально облачился в пиджак. Затем он уселся на стул и в отчаянии обхватил голову руками. Сколько он так просидел — сказать сложно, но очнулся только, когда скрипнула дверь библиотеки.

Матвей поднял голову — перед ним стоял незнакомый молодой человек в джинсах и светлой рубашке. На носу у него ловко сидели модные очечки. В руках гость держал детский самокат — как раз такой, какой очень хотелось иметь Матвею лет эдак двадцать пять назад. Маленький Матвей увидел похожий самокат у какого-то мальчишки из соседнего двора, и ему захотелось самокат тоже! Матвею даже снилось, что самокат ему купили! Однажды они проходили мимо магазина детских игрушек. Мальчик не выдержал и, вырвавшись от мамы, с которой практически всегда ходил за руку, забежал внутрь, а когда недовольная мама зашла следом, показал ей свою мечту, и просил со слезами на глазах, умолял купить, но… Мама наотрез отказалась покупать «эту дрянь». «Некогда», «грязь сплошная», «дырки на коленях», «хорошие мальчики не тратят время на беготню», «нет денег», и другие железобетонные аргументы. Тогда это была трагедия, и сейчас, глядя на самокат, Матвей невольно ощутил себя обиженным пятилетним мальчиком.

Молчание затягивалось. Матвей тонул в воспоминаниях, захлебывался в давно забытых ощущениях, и никак не мог сообразить, что он должен сделать. С чего начать. Ах, да, кажется это должно быть примерно так. «Добрый день… Ведь сейчас день, не так ли? Пусть и не самый добрый…»

— Добрый день, — произнес вслух вежливый Матвей, гадая попутно, кем бы гость мог быть. И зачем ему самокат.

— Добрый, — ответил молодой человек, приближаясь к Матвею. — Вы Матвей Корнеевич?

— Да. А вы, простите?..

— Меня к вам послала наша общая знакомая. Позвольте представиться — Счастье. И да — обмену и возврату я уже не подлежу…

Поход в магазин получился незабываемым. Напуганная предупреждениями, Лера вытребовала у Александра целый ворох разнообразных защитных и маскирующих амулетов, обвешалась ими, как елка — игрушками, и подозрительно позвякивала при каждом движении.

— Вы можете мне объяснить, почему в ваш дом может проникнуть любой дурак? — прежде чем уйти, спросила она, перетряхивая сумку в поисках кошелька.

Александр в это время сидел на ее кровати, изучая записки, и, видимо, слишком углубился в изыскания, потому что ответил после продолжительной паузы:

— Что?

Кошелек ни в какую не желал находиться. Лера перевернула сумку и вытряхнула содержимое на пол. А вот и он!

— Говорю, — пробухтела она, наклоняясь за кошельком, который как назло, упрыгал под кровать, — почему у вас в доме ходят все, кому не лень? Почему заклинаний защитных нет? Пожадничали?

— Отчего же. — Александр оторвался от бумажек. — Дом защищен, но… как показывает практика, сколь сильным бы ты себя ни мнил, всегда найдется тот, кто сильнее.

Леру эти слова с одной стороны успокоили, с другой — встревожили.

— То есть этот клоун сильнее вас? — вытаращила глаза она. — И кто он такой? Вы его знаете?

— Вряд ли, да это и не важно.

— А что тогда важно?

— Вернуть силу, наверное, — пожал плечами волшебник.

— То есть вы в этом еще и не уверены?

Александр положил записки на кровать, встал и прошелся по комнате. Задержался у окна и, смотря куда-то вдаль, ответил совершенно ни к месту:

— Самонадеянность никогда никому не приносила счастья. Увы, приходишь к этому пониманию только тогда, когда жизнь подставляет подножку и швыряет лицом в грязь. Так что… уверенность — штука относительная. Говоря проще, я могу быть уверен в неправильном. И нет никого, кто направил бы меня верным путем.

Леру его бестолковые философствования раздражали — желудок урчал, а пустыми фразами сыт не будешь.

— Самокритика — признак зрелости ума, — провозгласила она безрадостно. — Кто вас осчастливил, не выяснили?

— Отчего же. Выяснил. Я с самого начала имел определённые подозрения. Только это мне тоже не поможет.

Лера не пожелала разгадывать загадки. Не хочет говорить толком — оно и к лучшему, пусть сам в своих проблемах варится. Она вернулась к насущному.

— Ладно, я пойду за продуктами. Где, говорите, магазин? Три квартала?

— Три или четыре. От калитки налево.

— Я помню.

— Вот и отлично.

— Амулеты точно работают? — остановилась она в дверях.

— Не могу ответить.

Лера и сама поняла, что спросила глупость. Она вообще давно бы уже ушла, не затевая глупых разговоров, если бы ее не тревожило состояние её мужа. Александр был каким-то потерянным. С виду он казался равнодушным, как обычно, но за этим равнодушием больше не крылось спокойствия. Нет, за ним чувствовалась пустота, как будто он вместе с силой потерял уверенность в себе и желание бороться.

Он вроде бы ходил, говорил, что-то делал, записки вот изучал, но Лера не чувствовала в его действиях прежнего напора. Словно Александр все это продолжал по инерции, а когда и этого не останется — не будет ничего. И ее спасение накроется медным тазом.

— А как проверить? Вы же владелец. Подскажите.

— Их активировать надо. То есть, нужен тот, кто нашлет на тебя заклинание. Тогда и узнаешь.

— Огромное спасибо, — сердечно сказала Лера. — Надеюсь, до этого не дойдет. Я же быстро — десять минут, и дома.

…Вернулась она спустя двадцать минут. Преодолев все трудности — поиск продуктовой лавки, выбор еды, обратный путь, и умудрившись обойтись без приключений, Лера первым делом занесла продукты в кухню и отправилась в спальню переодеваться. Каково же было ее удивление, когда она застала Александра все в той же задумчивой позе около окна.

— Голову не напекло? — поинтересовалась она, направляясь к шкафу.

— Что? — рассеянно переспросил он.

— Ничего. Мне переодеться надо. Будьте добры.

Александр кивнул и вышел. Лера по привычке переодевалась быстро, сменив благообразные юбку и блузку на свободного покроя майку и штаны. Одолженные у мужа амулеты она аккуратно сложила в тумбочку, решив не возвращать — еще пригодятся. А поскольку за один поход в магазин Лера не смогла бы утащить провизии на месяц вперед, да и в планах стояло посещение родителей, можно было смело предполагать, что пригодятся они в скором времени.

В следующий раз пара встретилась, как ни странно, в кухне. По взгляду Александра Лера поняла, что в этом месте он не бывал уже очень давно, если вообще когда-либо.

— На завтрак у нас яичница с колбасой. Или каша молочная. Что будете?

— Мне все равно, — ответил он, и Лера вздохнула.

Нет, раньше, когда он был сволочью, но сволочью, умеющей постоять за себя, он ей импонировал гораздо больше.

— Вы никогда не думали о том, чтобы узнать, живы ли ваши родственники? — спросила она, чтобы хоть как-то его растормошить.

— Нет, — сказал он коротко. — Зачем?

— Затем. Все-таки вы не чужие друг другу.

— Не чужие. Но только по крови. Мы и до моего ухода за Грань не слишком тесно общались, насколько я помню.

— Родители?

— Нет в живых.

— Печально.

— Я их почти и не помню, так что не стоит.

По мнению Леры, это было вопиющей бесчувственностью и неуважением к тем, кто подарил тебе жизнь, но спорить она не стала. Пока она потрошила пакет с покупками, Александр умыкнул палку колбасы, отгрыз кусок и теперь сосредоточенно жевал. Причем, как показалось Лере, вместе со шкуркой.

— Хмм… — этим неопределенным звуком Лера заменила грубое «Обалдел?! Это моя колбаса!»

— Есть хочется, — развел руками Александр.

Это стало последней каплей. Лера подбоченилась и, угрожающе глядя на мужа, заговорила:

— Уважаемый Александр, вы вообще имеете представление о том, что хорошо, а что плохо? Вас в детстве мать — пусть ангелы берегут ее душу — чему-нибудь толковому научила? Что за манеры? Что за детский сад? Почему вы считаете, что можете делать все, что вам вздумается? Почему бы не проявить толику уважения ко мне, да и к себе самому? Мало того, что ваше ко мне отношение, мягко скажем, вызывает у меня желание надавать вам по физиономии, так вы еще и правил поведения элементарных соблюдать не в состоянии. Что это значит — я есть хочу? Кому до этого есть дело? Оставьте в покое колбасу и идите мыть руки. Или еще куда-нибудь идите, не мешайтесь под ногами ради богов.

— Очень прочувствованно, — похвалил он, но с колбасой расставаться отказался. — Я оценил. А когда завтрак будет готов?

— Когда-нибудь. Кстати, а что там с реактивами, которые вы обещали мне отдать?

— Раз обещал, значит, отдам.

Лере показалось, что он вообще забыл об этом, но лишний раз затевать разборки не стоило — обстановка и без того была нервная.

— Когда я могу их забрать?

Александр подавился колбасой, которую жевал:

— А тебе срочно?

— Родители просили. Надо отвезти. А что?

— Не боишься уезжать так далеко? Здесь все-таки безопаснее. Подожди, пока я восстановлюсь. Отправляться сейчас за тридевять земель — неразумно. Дорога займет много времени, и тем больше вероятность неблагополучного исхода.

Лера подумала, что ее жизнь — сплошное неразумное нечто, и еще одно нелогичное действие не выбьется из общего ряда. Кроме того, судя по настроению Александра и его унылому тону, «восстановление» могло занять длительное время. И потом, ее родители — волшебники. Лера не имела намерения добираться к ним своим ходом. Уж на один портал у них сил хватит. Она реактивы им передаст и тут же обратно — дел на пять секунд, не больше. Правда, она не знала, возможно ли вообще двум волшебником состряпать портал совместно, но она им поможет. Ведь у нее есть карта. И мобильный телефон. Осталось придумать удобоваримое объяснение тому, почему порталом ее не обеспечил муж — сильный и страшный волшебник — но об этом она подумает, когда спросят.

Завтрак весело шкворчал на сковороде. От запаха жареной колбасы у Леры слюнки текли, и хотелось съесть все так — не прожаренное как следует, лишь бы набить бунтующий желудок. Чтобы отвлечься, она поставила чайник, насыпала в чашки заварки и нарезала хлеб.

Александр, положив неэстетично обгрызенную колбасу на стол, о чем-то усиленно думал.

— Я, что, очень невежлив? — спросил он вдруг.

Лера вопросу удивилась, но виду не подала.

— Я бы сказала — ужасно груб. По-свински. Пещерный тролль — и тот приятнее в общении. И не надо мне опять рассказывать про Грань. Нечего себе оправдания искать.

— Я и не ищу, — выдавил Александр, хотя было видно, что ему не по себе. То ли он задумался, наконец, о своем поведении, то ли недожеванная колбаса Лерины молитвами поперек горла встала.

После завтрака они направились в хранилище, находившееся в подвале, по соседству с лабораторией. Помудрив с замками, Александр открыл дверь. Лера шагнула внутрь и очутилась в царстве разнообразных трав, порошков и других, гораздо менее приятных ингредиентов для лабораторных опытов. Банки с кровью, глаза, языки, части тела, засушенные, заспиртованные, замороженные… на любой вкус и цвет.

— Список с собой?

— Нет, конечно. — Лера поскакала в спальню.

Пока она бегала, Александр отобрал реактивы по памяти; по принесенной бумажке дособирал остальное. Напоследок он ткнул пальцем в три пункта:

— Этих нет. Они чрезвычайно редкие. И когда я говорю — редкие, то имею в виду, что они редкие не только по наличию, но и по частоте использования. Еще и дорогие, заразы. Это, если не знаешь, травы. Растут в суровом климате; чаще на севере, куда не всякий волшебник полезет. Единственное достоинство этих трав — срок хранения. А так у них есть синтетические аналоги, намного дешевле, и за ними не надо по сугробам лазать с риском отморозить себе что-нибудь жизненно важное. Правда, хранятся аналоги всего пару дней.

— Спасибо за справку, — сдержанно поблагодарила Лера. — Все дословно передам.

— Ты… когда собралась?

— Мне надо с мамой созвониться, договориться, чтобы они попытались открыть портал. Вы правы — своим ходом туда не добраться, слишком рискованно.

— Сил не хватит, — заявил Александр.

— У родителей, вы имеете в виду? Догадываюсь. Но попробовать-то стоит.

— Поверь мне, Элеонора, твои родители не умрут, если ты не доставишь им посылку в срок. А вот ты…

— Вам-то что с того? — пожала плечами Лера. — Вы были готовы и богов послать далеко с их благословением, и клятву нарушить, если бы я не согласилась, а теперь переживать вздумали. Страшно стало?

Александр помолчал удрученно, затем встряхнулся и сменил тему:

— Давай на выход. Мне в лабораторию надо.

— Подождите.

— Что еще?

— Коробку можно у вас одолжить? Я же в руках все это не потащу.