Наперекор судьбе

2

— Нет, только не это! — воскликнул Джонатан, и в его голосе смешались гнев, недоумение и боль.

Шери видела, как исказились черты его красивого лица. Пытаясь развеять его страх, она положила ладонь на его руку и слегка сжала, стараясь не думать о том чувстве, которое вызывало у нее это прикосновение.

— Мистер Тревис, с вами все в порядке. Постарайтесь не делать резких движений. У вас глубокая рана на голове, несколько порезов и сильный ушиб правой ключицы. На нее наложена повязка, поэтому вам не совсем удобно двигаться.

— Где Мэри Клер? Я должен найти ее, — простонал Джонатан с мукой в голосе.

Высвободив здоровую руку, он начал судорожно хватать простыни, пытаясь отбросить их в сторону.

— Мистер Тревис! С вашей дочерью все хорошо. Поверьте мне, она совсем не пострадала!

Но он был слишком возбужден, чтобы слушать, и начал грубо отталкивать ее от себя. Затем сел на кровати, свесив ноги. Но как только Джонатан встал, у него, вероятно, закружилась голова и стали подгибаться колени.

Шери подхватила его, надеясь удержать от падения, и это ей удалось. Но тесный контакт с его поджарым, мускулистым и почти обнаженным сейчас телом отозвался в ней подобно удару молнии. Она задыхалась от полузабытого запаха его кожи, а в голове промелькнули картины того давнего лета, когда она, спрыгивая с лошади, оказалась прямо в его сильных и теплых объятиях. Шери хорошо помнила этот захватывающий момент, когда он крепко сжимал ее в своих руках. Они смотрели друг другу в глаза, и между ними словно пробегал электрический разряд.

— Джон! Что ты себе позволяешь? — послышался голос доктора Херстфилда, стремительно ворвавшегося в палату.

— Филип? Это ты? — нахмурившись спросил Джонатан.

Он освободился от рук Шери и повернул голову в направлении голоса.

— Да, это я. Почему ты не в кровати? Что, не нравится роль пациента? — спросил доктор Херстфилд, подойдя вместе с сестрой Барбарой к больному.

— А кому нравится?

— Но почему ты жмуришься? У тебя что, проблемы со зрением?

— Да нет. Через минуту все пройдет. Просто кто-то забыл включить свет.

Джонатан старался говорить бодро, но не сумел скрыть своего беспокойства от других.

— Не придумывай, Джон! Свет включен. Пусть сестры помогут тебе снова лечь в кровать, а я проверю твои глаза. И не пытайся возражать! Хоть ты и был на класс впереди меня, но здесь, в отделении неотложной помощи, командую я.

Шери с состраданием посмотрела на Джонатана, догадавшись, что в результате автокатастрофы тот ослеп, и заметила, как омрачилось его красивое лицо.

— Ну хорошо. Пусть будет по-твоему, — обреченно пробормотал Джонатан, но потом нашел в себе силы пошутить: — Я возьму реванш позже, на теннисном корте.

— Тогда договорились, — облегченно вздохнул Филип и кивнул медсестрам, которые, поняв сигнал, быстро уложили больного в кровать.

— Спасибо, Шери, — шепнула Барбара, когда они вышли из палаты, оставив доктора Херстфилда наедине с пациентом.

Оказавшись в холле, Шери попыталась успокоиться и прийти в себя. Неужели и через десять лет после того, как этот человек столь несправедливо обошелся с ней, она по-прежнему неравнодушна к нему? Или в ней говорит простое сострадание?

Шери покачала головой и направилась к столу, где Хилда, стоя, успокаивала плачущую пожилую женщину. Около них в кресле тихо сидела Мэри Клер, прижимая к себе плюшевого зверька. При виде Шери в ее голубых глазах мелькнуло нечто похожее на радость.

— Извини, малышка, что тебе пришлось долго ждать, — сказала медсестра, присев перед девочкой на корточки.

— Вы видели моего папу? — обеспокоенно спросила Мэри Клер.

— Да, но только несколько минут. Пришел доктор, и я должна была уйти.

— Как он?

— В целом неплохо. Но он сильно ударился головой, и у несколько порезов, — ответила Шери. — Ему, вероятно, придется провести какое-то время в больнице под наблюдением врача.

Она решила постепенно подготовить девочку к восприятию всей правды и пока ничего не говорить о слепоте отца. По своему опыту Шери знала, что потеря зрения могла быть временной, и, вполне вероятно, что через пару часов или по крайней мере к утру Джонатан Тревис снова будет видеть.

— Я тоже останусь здесь?

Шери улыбнулась и покачала головой.

— Нет, милая. Полицейский, который доставил тебя сюда, наверняка уже связался с твоими дедушкой и бабушкой и сообщил им о происшествии. Так что скоро они будут здесь и заберут тебя домой.

— Я не хочу к ним, — замотала головой Мэри Клер и упрямо сжала губы.

В этом она тоже была похожа на отца.

— Давай посмотрим в приемной. Может быть, они уже пришли, — не обращая внимания на недовольство девочки, сказала Шери и протянула ей руку.

Мэри Клер серьезно посмотрела на нее, задумалась, затем сползла с кресла и, одной рукой прижимая игрушку, другую вложила в руку медсестры.

Выходя вместе с дочерью Джонатана из отделения неотложной помощи, Шери подумала, что для нее было бы большим облегчением передать девочку ее родственникам. Не то чтобы малышка ей не нравилась — как раз наоборот. Однако непродолжительный, но закончившийся весьма неприятным образом опыт общения с семейством Тревис подсказывал ей необходимость держаться от них подальше.

Войдя в заполненную посетителями приемную, Шери сразу же заметила уже знакомого полицейского.

— Хорошо, что вы еще здесь, — сказала она, подходя к нему ближе.

— Как дела у девочки? — поинтересовался он.

— Хорошо. Скажите, а ее родственники уже здесь? Вам удалось сообщить им об автокатастрофе?

— Мы пытались. Но сержант говорит, что их нет в поместье. На звонок ответил управляющий. Он сказал, что супруги Тревис накануне улетели в Англию. Там сейчас проходят гонки парусных судов.

— Вот, значит, как обстоят дела… — разочарованно протянула Шери.

Она тоже знала, что родители Джонатана в молодости были заядлыми яхтсменами, хорошо известными среди поклонников этого вида спорта. Но ей-то что теперь делать?

Занятая своими мыслями, Шери не сразу почувствовала, что девочка тянет ее за руку.

— Они не приедут, да? — спросила малышка, когда медсестра поспешно наклонилась к ней.

— Нет. Но не потому, что не хотят. Просто сейчас они в отъезде…

— Я знала, что они не приедут, — перебив ее, сказала Мэри Клер сдержанно и серьезно, совсем как взрослая. — Мама говорила, что бабушка и дедушка не любят меня.

— Нет, Мэри Клер! Ты, наверное, что-то не так поняла! — воскликнула Шери, не веря своим ушам.

— Мама говорила, что и папа меня не любит, — невозмутимо продолжала Мэри Клер. — Поэтому он и ушел от нас. Но мама умерла, и теперь мне приходится жить с папой.

— О, Мэри Клер, милая! Я уверена, твоя мама не могла так говорить о твоем папе и о дедушке с бабушкой, — сказала как можно мягче Шери, пораженная словами ребенка.

— Но она так говорила! — топнула ногой девочка.

Шери не знала, что и думать. Малышка, которая совсем недавно так беспокоилась об отце, казалось, исчезла, и медсестра не могла понять, с чем это связано.

— Мой папа умрет, как и мама, и я останусь совсем одна!

И, уткнувшись лицом в мягкую шерсть любимого зверька, девочка разрыдалась.

Шери наклонилась и нежно обняла Мэри Клер.

— Ну, дорогая, не плачь! — прошептала она ласково. — Твой папа не умрет. Он поправится, вот увидишь. Я обещаю тебе, — добавила Шери, взяв малышку на руки.

— Может быть, следует связаться с социальными службами, которые позаботятся о ней? — предложил полицейский, слышавший их разговор.

Шери знала, что обычно так и поступают, когда не могут найти никого из родственников ребенка. Но ей казалось, что для девочки, недавно потерявшей мать, это было бы слишком тяжелое испытание. Особенно если учесть то, что она говорила об отце и о его родителях.

Тем летом, десять лет назад, когда Шери подружилась с Эйприл, ей казалось, что дружнее семьи Тревис нет на свете. Она восхищалась тем, как тепло и заботливо они относятся друг к другу, и, будучи подругой Эйприл, испытала на себе их любовь, Она думала, что так будет всегда, но Джонатан быстро поставил ее на место…

— Не стоит. Я сама позабочусь о ней, — заверила полицейского Шери и почувствовала, как девочка благодарно сжала ее руку.

В душе медсестра ругала себя за мягкотелость — ведь ей не должно быть никакого дела до судьбы девочки. Но она по себе знала, как страшно вдруг оказаться среди незнакомых людей. В свое время ей пришлось несколько недель пожить в чужой семье. Это были хорошие люди, которые старались быть добрыми с ней и понять ее. Но ее пугала сама мысль, что она никогда больше не увидит своего отца. Отец — это все, что оставалось у нее от семьи, и поэтому Шери готова была примириться даже с бесшабашным поведением и замашками бездельника, лишь бы не потерять его.

— Джон, не говори глупости! Как я могу отпустить тебя сейчас? У тебя не только сотрясение мозга, правда, должен признать, что не слишком тяжелое, но ты еще к тому же ничего не видишь!

Филип Херстфилд замолчал и глубоко вздохнул. Закрыв историю болезни, он подошел к кровати больного.

— Ты же умный человек, Джон. Посуди сам, как ты справишься с ситуацией? Скорее всего потеря зрения у тебя временная, однако…

— Тогда выпусти меня отсюда. Мне надо домой, — заявил Джонатан, понимая в то же время по голосу друга, что просить бесполезно.

— Ты всегда был упрямым как осел, — заметил Филип. — Но я, пока нахожусь в здравом уме, не могу позволить тебе покинуть больницу. Уверен, что, если бы мы поменялись местами, ты поступил бы точно так же, как я сейчас. Пойми, что, даже если гематома над глазом пройдет и давление на глазной нерв ослабнет, зрение необязательно восстановится сразу. Так что лучше будет, если ты проведешь ночь здесь. А утром посмотрим…

— Ну хорошо, — согласился Джонатан, лишь бы поскорее остаться одному.

Он любил и уважал своего школьного друга, но голос Филипа стал раздражать его, усиливая пульсирующую боль в висках. Боль, существование которой он так яростно отрицал еще несколько минут назад.

— Сдаешься? Ну хорошо, этот вопрос решили, — сказал Филип, довольно причмокнув.

— А разве у меня есть выбор? — возразил Джонатан, сразу как-то сникнув. — А что с моей дочерью? Как она?

— Я был в отделении неотложной помощи, когда привезли тебя и того парня, в фургон которого ты врезался, но дочери твоей не видел. Уверен, что полицейские связались с твоими родителями и они уже мчатся сюда. Но если хочешь, я пойду узнаю, что с твоей малышкой.

— Спасибо. Хотелось бы надеяться, что родители дома. Они ведь не знали, что мы приезжаем сегодня. Я хотел устроить им сюрприз.

— Я знаю, с каким нетерпением они ждали твоего возвращения домой. А как Эйприл? Она здесь или все еще в Европе? Кажется, она работала там в каком-то журнале.

— Она пока еще в Европе, — ответил Джонатан, подумав, что уже пять лет не видел своей младшей сестренки.

— Ну хорошо, я все выясню, — пообещал Филип. — И попрошу перевести тебя наверх в одноместную палату. — Джонатан почувствовал руку друга на своем плече. — Отдыхай и постарайся не волноваться.

— Легко сказать, — пробормотал себе под нос Джонатан, когда услышал удаляющиеся шаги Филипа, а затем — как с легким стуком захлопнулась за ним дверь.

Мертвая тишина окутала Джонатана, и сразу же вслед за этим гнетущее чувство страха охватило его. Темнота камнем давила со всех сторон, как в могиле, заставляя каждую клеточку тела осознавать, что он слеп.

Там, где раньше были свет и краски, люди и движение, теперь господствовала всепоглощающая чернота, которая пожирала его, делая своим заложником.

Дыхание Джонатана стало прерывистым, воздух как бы застревал в горле, а сердце бешено билось о грудную клетку, готовое вот-вот вырваться наружу. Боль пульсировала в голове, и горький привкус тошноты подступал к горлу. Глотательными движениями он пытался побороть дурноту, но это плохо помогало.

Сердясь на самого себя за слабость, с которой ему было не под силу справиться, он ухватился здоровой рукой за простыню и сжался, когда волна одуряющей паники обрушилась на него, заставляя сердце забиться с устрашающей быстротой.

Бормоча проклятия, Джонатан попытался взять себя в руки и дышать ровнее. Сделав несколько медленных вдохов и выдохов, он вдруг уловил помимо обычных больничных запахов нежный и свежий аромат ландыша. Джонатан нахмурился. Аромат казался ему отдаленно знакомым, но он не мог понять почему.

Ответ на вопрос был где-то рядом, но все время ускользал от него. Джонатан глубоко втянул в себя воздух, надеясь, что новый глоток позволит ему разгадать загадку, но аромат вдруг пропал.

Возможно, это были духи одной из медсестер, подумал он. Вполне вероятно, той, которая пыталась удержать его в кровати и не дала ему упасть, когда он поднялся. Джонатан вспомнил, как, опираясь на нее, ощутил силу и в то же время податливость ее тела, а также запах. Запах ландыша. Ну конечно, как он мог забыть?

Джонатан покачал головой. Нет, все-таки запах — это порождение его слепоты. Он разжал пальцы, вцепившиеся в простыню, и, пытаясь побороть панику, заставил себя думать о том, что с ним случилось.

Последнее, что он помнил, — это ярко-желтый цвет светофора, предупреждающий о приближении к перекрестку. Всю дорогу он то рассказывал Мэри Клер, как хорошо будет им жить дома с дедушкой, бабушкой и дядей Кейном, то замолкал, думая о том, что ждет его впереди.

Но попытки представить будущее окончились катастрофой в прямом смысле слова. И вот теперь он пленник кромешной тьмы. Хотя Джонатан считал себя человеком мужественным, он оказался не готов к этому новому и чуждому миру. Миру без света. Миру, который сделал его бессильным и совершенно беспомощным. Что это? Наказание за то, что он некогда бросил собственную дочь?