Наречия

Спорно

Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги, деньги. И пусть кто-то попробует сказать, что им не место в нашей истории любви. Нет, им там самое место. Это нечто, стоящее на правой полке. Когда Хелена купила кьянти, вопроса, с какой полки она его взяла, не возникло.

— Дешевый товар у нас справа, но чем дальше, тем товар дороже, — объяснил продавец в винном магазине.

— Все понятно. — Хелена вынула из разорванной сумки сигарету и зажгла, потому что она курит. Очень много курит.

— Я обычно выставляю дорогой товар там, где могу за ним следить, — добавил продавец.

Хелена выдохнула кольцо сизого дыма, что в этой стране считается нарушением порядка.

— Хорошо, — произнесла она. — Тогда я пойду вон туда, как можно дальше.

— У вас красивый акцент, — заметил продавец. — Вы явно не из наших краев.

— Угадали, — отозвалась Хелена. — Я по происхождению англичанка.

— Я же говорил. Потому что здесь у нас, в Сан-Франциско, в винном магазине не курят. Вернее, у нас в Калифорнии, и все это знают. Вот я и подумал, что вы у нас тут недавно.

— Пожалуй, да, недавно, — согласилась Хелена и направилась в его сторону вместе с бутылкой. — Наверное, вы могли бы просветить меня насчет многих вещей. — Вот наглядный пример. С какой стати ей это говорить? Хелена — молодая женщина, англичанка по происхождению, что бы это ни значило. Она много курит. У нее эротичный акцент и бутылка вина в руках. Вино — кьянти, тоже происхождением из Европы и в данном случае ужасно дешевое, но это еще не оправдание для фразы: «Наверное, вы могли бы просветить меня насчет многих вещей», или же не такая резкая, не такая очевидная шутка на тот счет, что и сама она тоже дешевая. К чему ей все это? Хелена склонялась к мысли, что тому не было особых причин. Позволю себе не согласиться — тому была особая причина, только Хелена не могла ее обнаружить. Возможно, она оставила ее в Англии. Она заплатила за вино в американской валюте. Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги.

Сначала Хелена приехала в Нью-Йорк. Она планировала пожить там и поработать над своей новой книгой, но вскоре у нее кончились деньги. Деньги улетучились всего за девять дней. Цены наверняка изменятся к моменту, когда читатель возьмет в руки эту книгу, так что попытаюсь пояснить подоходчивее. Предположим, что Хелена приехала в Нью-Йорк с деньгами за американскую публикацию ее первого романа в сумме семисот миллиардов долларов. Она нашла себе дешевую квартирку или, вернее сказать, дыру, кишащую мерзкими американскими насекомыми, которая стоила ей пятьсот миллиардов долларов в месяц, а еще полмиллиона надо на такси, которое ее туда обычно подвозило. Молоко — молоко! — стоило сто тысяч долларов. Пара совершенно сногсшибательных новых сапог — более миллиарда! В некотором роде девять дней — уже само по себе чудо, хотя и не совсем то, на что рассчитывала Хелена. К сожалению, именно так она все и объясняла мужу.

Когда Дэвид услышал это, он только вздохнул.

— Я бы не советовал тебе употреблять такие слова, как «сногсшибательные», — сказал он, возможно, затем, чтобы сменить тему разговора. — Так говорят только в Англии. В Америке так не принято. Тебя могут неправильно понять — подумают, что ты настроена агрессивно и тебе хочется кого-то сбить с ног. Нет, мне в принципе все равно, но если мы собираемся здесь жить…

— Жить здесь нам не по карману, — ответила Хелена, красуясь в своих сногсшибательных сапогах. — Девять дней в Нью-Йорке обошлись мне более чем в годовой национальный доход страны, откуда я родом.

— Ты что-нибудь написала? — поинтересовался Дэвид.

— Да, кое-что написала, — ответила Хелена. И она показала два наброска первого предложения своего романа, начертанных на каталожных карточках, приклеенных липкой лентой к краю ванны, чтобы их можно было читать, пока принимаешь ванну, в общем, вы меня поняли. На первой карточке было написано: «Думаю, вы могли бы меня многому научить». На другой: «Думаю, вы могли бы научить меня многому». Хелена еще не решила, какое начало ей выбрать, но у нее в записной книжке стоимостью четыреста тысяч долларов было записано кое-что подлиннее.

— Отнеси своему редактору, — сказал Дэвид. — Покажи ему, что ты написала, и он даст тебе аванс.

Хелена знала, что так не делается, но все равно отправилась в ресторан.

— Что-то новенькое? — поинтересовался редактор, насупив брови. Он был, как здесь принято говорить, белой расы, а дело как раз шло к Рождеству. Хелена твердо намеревалась прочесть написанное вслух до конца.

Дорогая мамочка!

У меня почти закончились деньги. Пожалуйста, вышли мне немного денег. Мне нужно ужасно много денег. Пришли мне все, ну или почти все свои деньги. Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги. Пожалуйста, мамочка, я тебя люблю.

Обнимаю и целую, Хелена.

— И через запятую, — добавила она, — твоя дочь.

Редактор откусил кусочек сыра, но вид у него все равно остался хмурый.

— Это из вашего нового романа?

— Нет, — ответила Хелена. — Это из письма моей матери. В моем новом романе говорится о любви, но любовный роман, ваше редакторство, требует денег.

— Дело в том… — начал редактор, и Хелена в ожидании затаила дыхание. — Мы ждем, когда ваш первый роман наконец, что называется, запылает ярким пламенем.

Хелене нравился редактор, и мысль о том, что ее роман запылает ярким пламенем, подобно девственнице, брошенной в жерло вулкана, если, конечно, нашлась бы такая девственница, чтобы жар из центра Земли обжег первые страницы, а потом картон обложки, а потом суперобложку, пока вся ее писательская карьера не превратится в пепел. Мысль была весьма привлекательной, но чтобы из нее можно сделать большие деньги?.. Не похоже.

— В чем проблема? — спросила она. — Почему он не горит ярким пламенем?

— Горит, но не в том смысле, — пояснил редактор. — Все дело в заглавии. Вы назвали свой роман «Гли-Клуб».

— Я не просто назвала его «Гли-Клуб», — возразила Хелена. Колонки, вмонтированные в потолок ресторана, неожиданно начали вещать о том, что они мечтают о белом Рождестве. — Я озаглавила его «Гли-Клуб». Это заглавие.

— Это британское слово, — в свою очередь возразил редактор. — Боюсь, что американцам оно останется непонятно.

— Термин «Glee», — громко произнесла Хелена, — происходит от англосаксонского слова «gliw» или «gleo», что значит веселье, особенно в том, что касается искусства менестрелей — пения, танцев и, возможно, даже акробатических номеров. До относительно недавних времен за редким исключением именно так и понимали в Америке это выражение, когда в колледжах устраивали именно подобные клубы.

Эту информацию Хелена почерпнула из «Гарвардского словаря музыки», второе издание, исправленное и дополненное, составитель Вилли Апель, издательство Гарвардского университета, г. Кембридж, штат Массачусетс, четырнадцатый тираж, экземпляром которого она запустила в Дэвида непонятно по какой причине — сама не могла сказать — тем вечером в ванной.

— Вот видите, это слово им хорошо известно. У них было две сотни лет, чтобы его узнать. Англия и Америка — это одно и то же. Я устала от людей, который говорят мне, что они не понимают и что, мол, это английское выражение. Я знаю, что это за выражение.

Дэвид в тот день кое-кому позвонил, что опять-таки можно считать чудом. Чудом было то, что американское правительство, несмотря на свою двухсотлетнюю историю, так и не удосужилось прикрыть телефонную линию Хелены, хотя было совершенно очевидно, что той никогда не наскрести миллионы долларов, чтобы заплатить за переговоры.

— Ты помнишь мою бывшую подружку по имени Андреа? — спросил он.

— Которую ты любил, — уточнила Хелена. — Как-то однажды ты в пику мне заметил, что она отсасывала, как никакая другая.

— Та самая, — согласился Дэвид. — Она работает тут, в Сан-Франциско, в одной конторе, что-то такое связанное с искусством, так вот она могла бы пристроить тебя в школу.

Водилась за Дэвидом доброта, от которой Хелене порой хотелось лезть на стенку от ревности, если это, конечно, была ревность. Она подвела его, потому что ее роман «Гли-Клуб», первый выпуск, издательство «Сент-Мартинз пресс», г. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, первый тираж, не сумел привлечь к себе внимания читателей или, как выразился редактор, погоды не сделал, то есть не запылал ярким пламенем. И потому у нее изо рта вылетели все эти непонятные слова.

— Что произойдет, если я с вами пересплю? — спросила Хелена у редактора, выйдя из ресторана.

К ее великому облегчению, редактор на мгновение задумался над вопросом с самым серьезным видом — точно так же, как он задумался о карточках, которые она показала ему за десертом.

— Наверное, у меня произойдет эякуляция, — ответил он и подозвал такси. — Мы с вами еще поговорим, Хелена.

И вот теперь взгляните на нее.

— Какая разница! — говорит она. — Зачем тащиться из Нью-Йорка в Сан-Франциско, если что там, что здесь приходится прозябать без денег, денег, денег?

— Мне в принципе без разницы, — говорит Дэвид. — Только в Сан-Франциско теплее. Потому и люди там тоже немного другие. А долететь туда можно и по кредитной карточке. Андреа рассказывала мне про один бар, в который она ходила, и про квартиру, которую снимала, и вообще якобы весь город сидит на активном вулкане. Мол, совсем недавно это обнаружили. Народ, естественно, напуган, поэтому снять жилье можно дешево. Ну и конечно, все страшно боятся террористов.

— Я тоже боюсь террористов, — призналась Хелена. — А еще, боюсь, мне не совсем понятно, каким образом меня пристроят к школе.

— Не к школе, а в школу, — поправил ее Дэвид. — На работу учительницей. В Сан-Франциско. Таким образом, как здесь говорят, мы одним камнем убьем двух воробьев.

— Фу! Повсюду дохлые птицы, — громко произнесла Хелена. — Даже на знаменитом мосту, которым местные жители ужасно гордятся. Как его там, Большие ворота?

— Золотые, — поправил Дэвид, соскребая с края ванны остатки липкой ленты, словно они с Хеленой уже собрались получить назад залог. — Думаю, нам там будет лучше — скряб, скряб, скряб, — кстати, твоя мать, — скряб, скряб, скряб, — того же самого мнения.

Мать Хелены. Мать Хелены. Мать-мать-мать. Хелена представляет себе, как та приезжает проведать ее, и ей тут же хочется бросить родительницу в жерло действующего вулкана. Но что, если все эти доводы неверны? Хелена наклонилась к мужу и поцеловала его в то самое место, куда недавно попала книгой. Это, наверное, и есть любовь — переехать поближе к деньгам, хотя действующий вулкан или бывшая подружка могут мгновенно разнести все к чертям собачьим, или как там говорят американцы в таком случае. Как все говорят. Да, не все так просто, еще как непросто.

— А что, если там нет никакого вулкана? — спросила Хелена. — Что мне тогда делать?

— В таком случае, — ответил Дэвид, даже бровью не поведя, — придется пойти учительницей в школу.

Объявление в комнате отдыха учителей гласило: «Ваша мать здесь не работает». По всей вероятности, имелась в виду чистота помещения. При слове «комната отдыха» Хелена представила себе симпатичную гостиную, неярко освещенную, с мягкой мебелью и элегантными гардинами, где подают коктейли, а на экране крутят старый черно-белый фильм, только без звука. Вместо этого здесь несколько стульев, а к стене клейкой лентой прилеплена всякая всячина. Вот и любовь такая же — много стульев и одновременно такое чувство, что помещение нуждается в хорошей уборке, чтобы все, что напоминает вам о матери, соскрести и смыть с глаз долой.

— Полагаю, у вас в Англии нет комнат отдыха для учителей, только учительские, — говорит Хелене Андреа, ее непосредственная наставница.

— Верно, — соглашается Хелена и передвигает один стул. Андреа возвращает его на место.

— Надеюсь, вам здесь понравится, — говорит она. — К тому же вам есть чему их научить. Ваши уроки в расписании стоят утром и во второй половине дня. А в перерыве можно либо отдохнуть здесь, либо выйти на улицу, если вы курите.

— Курю, — признается Хелена. И это святая правда. Ведь по происхождению она из Англии и уже опубликовала свой первый роман под заглавием «Гли-Клуб», что помогло ей получить место преподавателя «основ художественного самовыражения» в частной школе, хотя слово «помогло», наверное, не самое удачное в данной ситуации, потому что, вернее сказать, ее просто «пристроили». А ответ на все вопросы один — деньги, деньги, деньги, которые занимали в ее любовном романе особое место. Ведь им с мужем требовалось покупать вещи, причем регулярно. Работа в школе особых денег не приносила; давайте заглянем правде в глаза — на образование всем глубоко наплевать, с другой стороны, это занятие временное. При приеме на работу Хелене так и сказали открытым текстом: мол, мы вас берем, но до тех пор, пока не кончатся деньги. Хелена же по собственному жизненному опыту знала, что деньги кончаются через девять дней.

— Как я уже говорила, работа временная, — произнесла Андреа, хотя лично она сказала об этом впервые. — Главное, чего от тебя ждут, это помочь им раскрыть в себе дар художественного самовыражения. То есть ты здесь для того, чтобы помочь учащимся открыть в себе творческую личность. Понятно?

Андреа — бывшая подружка ее нынешнего мужа, оттого она и сказала «понятно» таким тоном, словно на самом деле это означало: «Один и тот же мужик видел нас обеих голыми и предпочел тебя, стерва».

— Да-да, понятно, — произнесла Хелена и вздохнула. В Англии с ней такого никогда не случалось. Правда, толком разницу она объяснить не могла, возможно, ее вообще не было, этой разницы. Нет, конечно, дома Хелен жила не в замке, однако чем дольше она находилась в этой омерзительной «комнате отдыха», тем прекраснее казалась ей ее прежняя жизнь в старой доброй Англии.

— Первое, что тебе предстоит сделать, это вывести детей на природу, чтобы они посмотрели на перелетных птиц. Ну, как их там, сорок. Мероприятие проводится под эгидой «Молодежного комитета по содействию миграции сорок»; комитет как спонсор оказывает содействие, в том числе и финансовое. Назначено оно на завтра, если только не проснется вулкан.

Последняя реплика — уже ставшая традицией местная шутка, обязанная своим существованием слухам о том, что город стоит на действующем вулкане. До последнего времени этот факт почему-то оставался незамеченным, а недавно вулкан-невидимка был принят в действительные члены ассоциации своих тихоокеанских собратьев, известной под названием «Огненное кольцо». Это была одна из тех новостей, от которых народ разбирал нервный смех, потому что кто знает, чем все может обернуться. Вот и любовь точно такая же. Да вы взгляните на нее. Что здесь происходит? «Если только не проснется вулкан» — эти слова стали расхожей фразой. Например, «Увидимся в пятницу, если только не проснется вулкан», или «Я твой навсегда, если только не проснется вулкан».

— Значит, завтра я должна отвести их на природу, чтобы они понаблюдали за птичками? — переспросила Хелена, хотя ее занимала мысль иного порядка, а именно, что надеть.

— Да, а сегодня, — произнесла Андреа, — ты должна рассказать им о птичках. В частности, о сороках. Тебе самой о них хоть что-нибудь известно?

В молодости моя мать как-то раз пошла на День Благодарения в гости к друзьям и спросила мать своей подружки, чем она может ей помочь. «Ты могла бы сделать масляную птичку», — сказала моей матери мать подружки моей матери и вручила ей две маленькие ложечки и холмик масла. Масляная птичка — это кусочек масла, которому придана форма птички, но дело не в этом, а в другом: к чему такая жестокость? Почему люди заставляют других людей делать невозможное? Зачем им это? Зачем понадобились им все эти низости, когда на свете есть столько прекрасного — например, любовь.

— О, я знаю немало разных историй про птичек, — сказала Хелена, и в ее словах была изрядная доля истины. — В университете, прежде чем переключиться на поэзию, я изучала орнитологию.

— Не в университете, — не удержалась Андреа. — Мы не говорим «в университете», мы говорим «в колледже». Однако меня интересует другое: что конкретно тебе известно о сороках?

— Ну, кое-что известно, — пролепетала Хелена, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног. — Кое-что известно.

— В таком случае брошюры «Молодежного комитета по содействию миграции сорок» я оставляю себе, — заявила Андреа и поднялась, вся такая тощая и самодовольная. — Мы объединяем два класса, так что там будет пятьдесят ребятишек. Урок состоится через час. Кстати, здесь курить запрещено.

— Я всего лишь держу сигарету в руке, — попыталась оправдаться Хелена, торопливо засовывая сигарету обратно в пачку. — Просто мне так легче думается. Скажите, что случилось с предыдущей учительницей, которая вела этот предмет?

— Она дала урок на тему кое-каких идиоматических выражений, до которых дети еще не доросли, — ответила Андреа. — Я была вынуждена ее уволить.

Дверь закрылась, и Хелена осталась сидеть одна в «комнате отдыха», мысленно сокрушаясь о том, что курение запрещено. С каким удовольствием она бы сейчас закурила сигарету, а потом загасила окурок в глазу этой стервы. Вместо этого она поспешила в школьную библиотеку, где ее поджидало маленькое чудо под названием «Сороки. Среда обитания и особенности поведения черноклювых и желтоклювых сорок», автор Тим Биркхед, с иллюстрациями Дэвида Куинна, издательство «Т и АД», г. Лондон, Англия, первое издание. К тому времени, как истек данный ей час, Хелена уже сделала для себя список любопытных фактов, который затем зачитала вслух. Так что когда Андреа заглянула в класс, чтобы проверить, чем заняты пятьдесят детских душ, она застала удивительную картину — в классной комнате стояла редкая для этих стен тишина, а все учащиеся с увлечением выполняли творческое задание.

«Яркие, хитрые и агрессивные — вот три слова, какими обычно описывают сорок, и в принципе так оно и есть», — это было первое предложение, прочитанное Хеленой в книжке «Сороки. Среда обитания и особенности поведения черноклювых и желтоклювых сорок». И Хелена дала своим подопечным задание написать историю, которая была бы либо яркая, либо хитрая, либо агрессивная — смотря что они предпочтут.

— Сработало! — изумилась Андреа и одарила Хелену улыбкой, когда дети один за другим вышли из класса. — Наверное, все дело в твоем акценте. Дети любят, когда-то кто-то говорит с иностранным акцентом.

— Теперь понятно, почему в Америке так любят слушать записи речей Черчилля, — ответила на это Хелена, но Андреа велела ей последить за ее сумочкой.

— Следи за моей сумочкой, — сказала Андреа, — а я тем временем займусь твоими бумагами. Боюсь, первые свои деньги ты получишь не раньше, чем через три месяца.

— Хорошо, — покорно произнесла Хелена, однако, как только Андреа вышла из класса, открыла сумочку и нашла бумажник. В нем было смехотворное количество наличности, и Хелена выгребла ее всю. Наличность успешно перекочевала в карман Хелены задолго до того, как Андреа вернулась в класс с пластиковым стаканчиком в руке.

— Мы обязаны проверить тебя на наркотики, — сказала она, — у нас в Америке так принято. Тебе надо сюда пописать.

По пути домой Хелена купила в винном магазине большую бутылку дорогущего шампанского. Надо сказать, что продавец самым безбожным образом заигрывал с ней. Она отвечала ему тем же и выпила почти все шампанское по дороге, потому что бутылка была тяжелая, как пара близнецов.

— Интересно, как тебе после этого не приспичило писать? — удивился муж, когда она вошла в дверь.

— О, я пописала, можешь не волноваться, — успокоила его Хелена.

— Все, с кем бы я ни встречался, любили выпить, — сказал Дэвид. — Твоя мать предупредила меня, что ты наверняка примешь капельку в первый день на новой работе. Ты англичанка, но даже все американки, с которыми я встречался, все пили по-черному.

— Ты о чем? — переспросила Хелена. — О том, что нет никакой разницы? Даже у сорок и то есть различия, так что уж говорить тогда про Англию и Калифорнию. И знаешь, в чем разница? В оперении!

— Я хотел сказать, — успокоил ее Дэвид, — что завтра утром тебе предстоит вывести на природу пятьдесят детей, чтобы там наблюдать за черными птицами. Андреа сказала, что ты должна быть там ровно в восемь.

— У них на груди желтое оперение, — кисло возразила Хелена, — и прошу тебя, только не говори, что тебе это безразлично, но бюст у твоей бывшей подружки колоссальных размеров.

— Мне действительно безразлично, — возразил Дэвид и вздохнул. — Знаешь, мне не нравится этот наш с тобой разговор. Ты ведешь себя агрессивно.

— А ты хитришь, — парировала Хелена. — А вот Андреа по-своему яркая и привлекательная. И у меня в голове не укладывается, как ты мог разговаривать и с моей матерью, и со своей бывшей подружкой — и это в то время, когда я покупала для тебя бутылку дорогого шампанского!

— Которую сама же практически всю целиком и выпила, — заметил Дэвид. — Кстати, я равнодушен к шампанскому.

— Послушай, — произнесла Хелена. — Послушай, я люблю тебя и не знаю, что делать. Я сильно переживаю из-за денег. Любовь такой не бывает.

С этими словами она опустилась в кресло, которое купила, повинуясь минутному порыву. Обошлось оно ей… ну, скажем… в три миллиона долларов. В свое время мать говорила ей, что одной любовью сыт не будешь, но Хелена так и не смогла найти для себя другой прокорм. Любовь есть любовь, и в этом вся проблема. Любовь можно заработать, но ждать ее еще целых три месяца, поэтому приходится одалживать ее у других людей и покупать подарок любимому, который не любит шампанское, вот и надо пить одной. То есть ты живешь любовью и начинаешь переживать из-за того, что ее недостаточно. Хелене подобные рассуждения были не по нутру, однако проблема заключалась в другом: даже если вам подобные рассуждения не по нутру, денег все равно не прибавится.

— Я тоже тебя люблю, — произнес Дэвид и взял у нее бутылку.

— Я хочу, чтобы ты любил именно меня, — произнесла Хелена. — Ведь я не американка. Я существо совершенно иного вида и хочу, чтобы ты уловил эту разницу, если так можно выразиться. Как только ты можешь говорить, что тебе все равно! Или мы потому переехали сюда, чтобы ты вернулся к своей старой подружке, к этой своей Андреа?

— Я не возвращался к ней, — возразил Дэвид. — Зато она нашла для тебя работу.

— Ну как же! Вовек не забуду! — воскликнула Хелена. — Ты, главное, скажи, что любишь меня.

— Я люблю тебя, — ответил Дэвид. — Но мне почему-то кажется, что тебе этого недостаточно.

— Тогда скажи, что любишь меня, и дай мне сто миллиардов долларов, — сказала Хелена, на что Дэвид покачал головой.

Наутро не было никакой вылазки на природу, но не потому, что проснулся вулкан. Вылазки на природу не было по причине погоды, если можно так выразиться. В окно стучал дождь, и Хелена дала задание классу написать письма ее матери, а затем прочитать их вслух для художественного самовыражения. Хелена написала на доске список вещей, которые должны быть непременно упомянуты в письмах, а в остальном учащимся разрешалось проявлять фантазию.

Дорогая мама Хелены!

Звонить из Сан-Франциско в Лондон очень дорого, поэтому вы должны позвонить сами. В конце концов, вы мама. Интересно, спит или не спит мой муж Дэвид с начальницей Хелены?

Искренне ваша,

Лори.

Дорогая мама Хелены!

Вы такая жадина. Хелена старается изо всех сил. Наверное, ради разнообразия вам надо накричать на Дэвида. С приветом,

Майк.

Дорогая мамочка!

Хватит заставлять Хелену звонить вам. Одной любовью сыт не будешь. Вы жадная мама, а Дэвид и его подружка Андреа наверняка целуются втихаря. Боже, что мне делать?

Ваш друг

Тодд.

Дорогая мамочка!

Я хочу себе на Рождество лошадку.

Судя по всему, Маргарет не поняла суть задания, но, как оказалось, это не имело значения, потому что где-то в середине урока в класс вошла Андреа и положила конец всей образовательной программе.

— Денег нет, — сказала она и выразительным взглядом посмотрела в сторону Хелены. — Ребятишки, можете выбросить эти ваши письма.

Хелена никогда бы не назвала их ребятишками, но в Америке так, наверное, принято.

— Не надо ничего никуда выбрасывать! — закричала она. — Я хочу послать все эти письма моей маме!

Однако ребятишки оказались народом жестоким и забросали Хелену смятыми в комок письмами и бумажными самолетиками — этакий теракт со стороны граждан страны, которым якобы неведом террор.

— Видишь ли, — сказала Андреа, когда ребячья ватага выкатилась из классной комнаты. Хелена посмотрела туда, куда устремила свой взгляд Андреа, а именно на кучу скомканных писем на полу класса. — Я хочу сказать, видишь ли, — повторила Андреа и тоже подняла с пола несколько бумажных комков, — концерт окончен. Денежки — того, были да сплыли. Понятно?

— Моя мать здесь не работает, — произнесла Хелена. — И я тоже.

Андреа вздохнула.

— Тебя уволили, — сказала она. — Меня уволили. Нас всех уволили, потому что денег нет. Были да сплыли. В общем, гореть нам ярким пламенем.

— Что ж, гореть так гореть, — согласилась Хелена, кладя в сумку бумажный самолетик. — Как в той песне. Я охвачен огненным кольцом. Ее еще пел этот, как его там, Джонни Мани.

— Огненно, — поправила Андреа. — Джонни Кэш.

— Агрессивно, — произнесла Хелена. — Хитро.

Это было по части художественного выражения, той самой части, за которую ей обещали деньги. Кстати, какое там было третье слово? Хелена задумалась.

— Деньги, — произнесла она и выглянула из окна. Город словно океаном дешевого вина был затянут пеленой дождя, влажной и серой, и это тоже напоминало любовь. Обычно мы любим кого-то конкретного, но без денег. Это нам как-то без разницы. Потому что мы в отчаянии. Без денег с тем же успехом можно пристроиться к чужой подружке, и не так уж важно, любовь это или нет. Но для таких людей, как Хелена, этого мало. И каждое произнесенное ею слово любви становилось еще печальней. Каждое новое слово становилось все печальней и печальней, как те записки в ее сумочке.

— Деньги, — в очередной раз произнесла она. — Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги, деньги, деньги.