Наркодрянь

1

— Ну и погодка у вас, — весело чертыхнулся Сергей, встряхнув мокрую шляпу и забросив ее на вешалку. — А у нас, в Майами, тепло и сухо.

— Заходи, заходи… — дружески подтолкнул его в спину Фитцжеральд. Гостем будешь.

Сергей шагнул в гостиную и удивленно всплеснул руками:

— Ого! Полный сбор! Привет, Ион! Хай, Люк!

О! Лешка! Чертовски рад тебя видеть.

Мелешко, бронзовый от загара, в ослепительно белом костюме со щегольски увязанным цветистым платком на шее, радостно осклабился:

— Я тоже рад, шеф.

— Ну садись, садись, — нетерпеливо подсунул Сергею кресло Фитцжеральд. — Рассказывай.

— Ну что я вам скажу, коллеги… — Сергей медленно, словно испытывая нервы партнеров, достал сигареты, прикурил, прищурился. — Официального ультиматума, конечно, не будет, но…

Можно считать, что война нам уже объявлена.

Он умолк, оценивая реакцию товарищей по оружию. Мелешко воспринял новость с полнейшим равнодушием. Из всех присутствующих он единственный давно существовал в условиях войны, а как говаривал его новый учитель, сержант Доули: «Лишняя драка никогда не помешает».

Люк Тенесси также хранил спартанское спокойствие. Но потому, что всегда, не исключая и данного исторического момента, витал в своих далеких электронно-технических облаках. А вот Саяниди явно занервничал. Хотя это была хорошая, бойцовская нервозность. Он весь подался вперед, словно вознамерился выпрыгнуть из кресла, и в бездонных глазах его, впервые на памяти Сергея, полыхнул живой огонек.

Фитцжеральда известие не то чтобы испугало, а скорей огорчило, но весь его вид, казалось, выражал: «Что ж… если деваться некуда…»

— Так… — задумчиво протянул он. — Значит, конклав собрался и вердикт вынесен? Сомнений нет?

— Абсолютно, — мотнул головой Сергей. — Хотя полного кворума не было.

— Кто не приехал? — деловито осведомился Саяниди.

— Сомора.

Все, словно по команде, вопросительно уставились на Мелешко, словно тот представлял интересы самого синьора Соморы.

— Это неудивительно, — снисходительно пояснил Алексей, — Сомора мужик самостоятельный, серьезный. Всегда все решает в одиночку и ни в советах, ни в помощи не нуждается.

— Так… А остальные? О чем договорились? — дотошно выспрашивал Эдуард.

— Да как будто я сам присутствовал на их сборище, — пожал плечами Сергей. — Не знаю. Там одной охраны человек триста выставили. Кое-что мы, конечно, вынюхали, но в основном судить приходится по уже ясным результатам. А они таковы: Лич и Манзини перешли на осадное положение. Ушли в «дом мужчин» — так это у них называется. Томазо, как я понял, соблюдает вооруженный нейтралитет, но… сами знаете… Остальные, северные кланы, видимо, одобрили решение и разъехались по домам. Манзини таким образом дает понять, что в их помощи не нуждается. Но все его и Лича боевики приведены в полную боевую готовность.

— Это приблизительно тысячи две? — уточнил Саяниди.

— Угу, — угрюмо подтвердил Фитцжеральд и снова обратился в сторону Сергея. — И какие же у тебя лично есть соображения, Сергей?

Надеждин недоуменно поднял брови:

— А что тут соображать? Как говорят у нас в Одессе, «пора мочить». Лича я беру на себя лично.

На Манзини выход есть через Картрайта. Томазо?

Если сунется — сдадим его полиции. У нас ведь есть на него материал. Как бы там ни было, но козыри у нас хорошие. Мы знаем, по ком бить и как.

А они еще толком так и не разобрались — с кем воевать. Так что фактор внезапности у нас.

— Это все ты здорово расписал, — иронически хмыкнул Фитцжеральд. Хотелось бы только знать поподробней: как, к примеру, ты собираешься достать того же Лича?

— Да хоть бы через Юджин Кастл.

— Юджин Кастл? — Фитцжеральд и Саяниди многозначительно переглянулись. — Это как же?

Собираешься соблазнить любовницу Лича?

— Я? Нет… — невозмутимо ухмыльнулся Сергей. — А Ион, с его сатанинскими способностями, может и попробовать. Чем черт не шутит? Девка она вроде неглупая, и Ваня у нас отнюдь не дурак.

К Личу последнее время Юджин не благоволит.

Это точно. Залужный по моему заданию «пас» ее последние два месяца, и, по его мнению, вполне можно попробовать. А она прекрасно знает виллу, где укрылся Лич, и может помочь и нам туда попасть. А?

Фитцжеральд нерешительно потер переносицу и вопросительно глянул на Саяниди. Тот улыбнулся уголками губ и прищелкнул в воздухе пальцами:

— А что — мысль неплохая. Можно попробовать.

2

Юджин Кастл покосилась на столик в углу, и ее прелестное личико исказила гримаса. Но в этой короткой гримасе вместилась целая гамма чувств: и холодное презрение, и уязвленное самолюбие, и плохо скрытая досада, и, наконец, уничижительное равнодушие. Все это предназначалось скромным молодым людям, обосновавшимся за угловым столиком.

Молодые люди сосредоточенно уплетали свои бифштексы и не обращали никакого внимания на Юджин.

Но в зале присутствовал человек, который по достоинству оценил как аристократические способности Юджин, так и ее переживания. О!

Если бы библейский змей-искуситель принял человеческий облик, он бы точь-в-точь соответствовал бы внешности мужчины, который занял наблюдательную позицию по соседству со столиком Юджин.

Обладатель столь импозантной внешности обладал манерами английского лорда и был одет в смокинг.

Дорогой ресторан «Ватерлоо по-калифорнийски» привлекал клиентов превосходной кухней и неисчерпаемым винным погребом, морем света, хрусталя и великолепным джазом. В остальном это было довольно шумное, полное сумбура заведение, с ошалевшими от беготни официантами и привередливыми любовницами завсегдатаев всех рангов. Дамы чувствовали себя здесь, словно индеец на тропе войны. Перестрелка взглядами не прекращалась ни на секунду. Мужчин брали под перекрестный обстрел. Только военными трофеями служили не скальпы, а кошельки.

Юджин неспроста облюбовала именно «Ватерлоо по-калифорнийски». Во-первых, эту ярмарку человеческих пороков терпеть не мог Джакомо Лич, а во-вторых, ее телохранителям, тем самым скромным парням в углу, приходилось трудиться здесь в поте лица. Потому-то бедняги так и торопились, запихивая в глотки горячее мясо, — вечер только начинался и сулил немало хлопот.

Если честно, то Юджин тоже не выносила этого заведения. Но в пику Джакомо регулярно обедала здесь в последнее время по средам и субботам. И это были, пожалуй, единственные поползновения на самостоятельные действия, которые Джакомо ей позволял.

В ожидании заказа она расстегнула изящную сумочку, достала пудреницу и случайно поймала в зеркальце ласковый взгляд Аполлона из-за соседнего столика. Юджин нахмурилась и сердито зашвырнула пудреницу обратно в сумочку. Взамен достала пачку длинных сигарет с ментолом и нервно прикурила.

Соседство «лорда», обосновавшегося за недальним столиком, не то чтобы не нравилось, но беспокоило.

Юджин встречала его здесь уже четвертый месяц подряд. И все это время сосед не спускал с нее влюбленных глаз, хотя и не предпринял попыток свести знакомство покороче. А это было уже странно.

Юджин избегала ресторанных знакомств. Если она и танцевала иногда с кем-нибудь из посетителей, то только для того, чтобы лишний раз полюбоваться вытянувшимися физиономиями своих стражей.

Впрочем, желающих потанцевать с ней было не так уж много. Во всей ее фигуре и особенно в глазах было что-то, что удерживало на расстоянии любителей легких побед.

Итак, Юджин дождалась ужина, приготовленного для нее по персональному заказу, и занялась им. Если она и была благодарна за что-нибудь Личу, так только за то, что он научил ее ценить хорошую кухню.

Вечер приближался к золотой середине. Юджин не спеша насладилась черепаховым супом, жареными перепелами, ковырнула пару устриц, отломила ножку и крылышко вальдшнепа. Затем побаловалась осетриной и трюфелями. Ну вот… теперь можно переходить к десерту.

Негритянский джаз как раз упивался импровизациями на тему «Сент-Луи блюза». И тут из-за столика возле входа поднялся изрядно подвыпивший, растрепанный тип, со съехавшей набок «бабочкой» на шее. Он сразу составил впавшим в экстаз черным джентльменам жесткую конкуренцию.

Во всяком случае, ему удалось завладеть вниманием зала. Степенный мэтр Фоше не успел ахнуть, как в зале разразился невиданный за последние десять лет скандал.

Выпивоха с бокалом в руке направился к эстраде. Он почти добрался до цели, но несколько переоценил возможности своего вестибулярного аппарата, потому, качнувшись, выплеснул из бокала вино на голову скромного молодого человека за угловым столиком. Пока пострадавший шарил по карманам в поисках носового платка, его спутник отпустил в адрес неуклюжего выпивохи резкое замечание. Это был опрометчивый шаг, так как пустой бокал тотчас обрушился на голову обидчика.

Осколки бокала еще не успели осыпаться с воротника, как молодой человек за угловым столиком вскочил на ноги. Его литой кулак уже подлетал к уху растрепанного нахала, но в этот момент неведомая сила качнула того назад. Кулак пролетел мимо. А выпивоха успел вцепиться в рукав противника, и только это помогло ему удержать тело в равновесии. А правый ботинок его завис на долю секунды в воздухе и случайно зацепился под коленкой противоборствующей стороны. Подсечка вышла изумительной по чистоте. Обладатель литого кулака сам потерял равновесие и грохнулся навзничь, выбив затылком из ковра облачко пыли.

Тело его нетрезвого единоборца от рывка пронеслось мимо, и тут путь ему преградил третий участник скандала, так и не успевший протереть шею. Он встал в боксерскую стойку, но, на его беду, растрепанный споткнулся и нырнул головой вниз. Макушка его прямо-таки вонзилась в пах охнувшего противника. Руками он инстинктивно обхватил соперника за лодыжки и, боднув еще разок, завалил и этого на спину.

Неизвестно чем закончился бы неравный поединок, если бы в дело не вмешались официанты.

Двое из них попытались ухватить за руки драчуна, который вычистил затылком ковер. Еще двое навалились на его товарища. А подскочившие швейцары попытались извлечь за ноги забившегося под стол пьянчугу. Тот отчаянно брыкался, сквернословил и в руки не давался.

Официанты, окрыленные легкой победой пьянчуги над противником, надеялись без особых усилий утихомирить драчунов. Но они просчитались!

Разъяренные молодые люди оказались вовсе не такими безобидными, как казалось на первый взгляд.

Не успел мэтр Фоше ввести в бой дополнительные резервы, как его официанты с воплями полетели в разные стороны, причем их тела производили в зале большие разрушения. Вслед за официантами проследовали швейцары и, наконец, ресторанный детектив, который последние десять лет сидел без работы и растерял профессиональные навыки.

Молодые люди, расправившись с персоналом «Ватерлоо», кинулись за пьянчужкой. Он в сума юхе успел улизнуть из-под столика и усгремился на эстраду. Этой целеустремленное!и мог позавидовать любой политический деятель. Он тут-таки добрался до эстрады и втянул в драку черных джентльменов из джаза. Потасовка приобрела вселенский размах.

Откуда появились полисмены, не понял даже мэтр Фоше, но порядок они навели молниеносно.

Молодые люди при виде полдюжины полицейских тотчас прекратили военные действия, переглянулись и беспрекословно сдались на милость сержанта.

При виде их помятых фигур и рож даже в сердце сурового сержанта шевельнулось нечто, отдаленно похожее на сострадание. Тем не менее он, строго следуя инструкции, поставил их лицом к стене и, скорей инстинктивно, чем сознательно, прохлопал руками по карманам и полам пиджаков. На невозмутимом лице сержанта что-то дрогнуло, и оно осветилось огоньком профессионального интереса.

Словно фокусник, сержант извлек из пиджаков целый набор холодного и огнестрельного оружия. Под пространными хламидами невинных на вид драчунов хранился целый арсенал.

Стоило только удивиться: почему все «это» не было использовано по назначению минуту назад?

На немой вопрос сержанта ответил молодчик со слипшимися от красного вина волосами.

— Конституция… каждый гражданин имеет право, — процедил он сквозь зубы. — Разрешение есть.

— В участке разберемся, — хмыкнул сержант.

— Позвонить можно?

— Чего уж там… после.

Главного зачинщика драки удалось изловить у входа в женский туалет. При обыске у него не нашли ничего предосудительного, только пилочку для ногтей и кружевной бюстгальтер. Тем не менее и его потащили в участок.

Мэтр Фоше поднялся на сцену и принес публичные извинения. Но многие посетители сразу же покинули зал. Остались те, кто успел завести приятное знакомство, и те, чьи нервы выдерживали и не такие потрясения.

Юджин Каста потешалась от всей души. Она уже и не помнила, когда так искренне и долго смеялась. И еще — поняла, что впервые за три года она получила возможность вдохнуть воздух свободы.

— Забавное зрелище, — произнес бархатный баритон прямо у нее над головой.

Юджин подняла глаза и встретилась взглядом с обаятельным соседом. Он стоял возле ее столика.

— Это смотря на чей вкус, — отрезала Юджин и отвернулась.

— Разрешите, я присяду, — продолжал сосед, словно не замечая выказанного пренебрежения.

— В этом нет никакой необходимости, — пожалуй, чересчур резко отреагировала на дерзкую просьбу Юджин.

— У меня хватит наглости утверждать, что это не совсем так… мисс Каста, — не меняя тембра голоса, заявил самоуверенный нахал.

Пожалуй, это было уже слишком! Юджин даже пожалела, что ее телохранители вынуждены сейчас отсиживаться в полицейском участке.

— Если вам неизвестно, откуда удалось узнать мое имя, это еще не повод для хамства, — возмутилась Юджин. — Неужели вы не видите — я не желаю знакомиться с вами. По-моему, для воспитанного человека этого достаточно, и… так будет лучше для вас.

— Я понимаю, мисс Кастл, — не унимался молодой повеса. — Я кажусь вам назойливым, а мои действия, безусловно, могут показаться нахальными. Но… все же, поверьте, есть серьезные причины… Позвольте представиться адвокат Споук, доктор права, — он протянул визитку и театрально поклонился, — и ради Бога, позвольте присесть — мы привлекаем чрезмерное внимание.

— О Господи! — картинно закатила глаза Юджин, вздохнула и смерила адвоката взглядом с ног до головы.

С точки зрения любой женщины, доктор Споук был, безусловно, дьявольски привлекателен, но именно это и не нравилось Юджин. Она не любила красавчиков. Ей больше нравились солидные лысеющие мужчины с брюшком, но все же Юджин сдалась.

— Да садитесь, черт вас побери… Вижу, от вас так же трудно отделаться, как от налоговой полиции.

Споук отвесил еще один галантный поклон и занял кресло, завоеванное с таким трудом.

— Разрешите, мисс Кастл, я предложу вашему вкусу местный коктейль, который, с моей точки зрения, заслуживает одобрения. Это особый коктейль, он составлен из пяти сортов старых вин, и букет просто изумителен, — сразу взял быка за ро! а обходительный адвокат.

— Валяйте, — устало согласилась Юджин Только имейте в виду: я терпеть не могу круглых дурацких фраз из французских романов прошлого пека. Так что если не можете выражаться лопроще, то лучше сразу отваливайте, мистер Споук.

А меня зовут просто Юджин.

— О'кей, — весело согласился Споук, — признаться, это мне по душе. А я просто Эдвин — и все.

— И все же, Эдвин, от кого ты узнал мою фамилию?

— Если я скажу, что случайно, — ты поверишь?

— Нет.

— Вот я и не хочу врать, но при моих возможностях это было не столь уж трудно.

— Тогда ты наверняка агент ЦРУ, — насмешливо поддела его Юджин. — В этом кабаке никто не знает моего настоящего имени, его вообще мало кто знает.

— Нет… — рассмеялся Споук, — я не агент, но возможности у меня большие.

— Вот как? И откуда же они у тебя?

— У меня много друзей, очень много и очень хороших, — уклонился от прямого ответа Споук. — Тебя позабавила сценка с твоими соглядатаями?

— Да… Но…

— В древнекитайской борьбе у-шу есть презабавный, но очень сложный стиль, — пояснил Эдвин, любуясь бирюзовыми глазами собеседницы, — он называется «стиль пьяницы». А этот парень владеет стилем в совершенстве и лицедей замечательный. Тебе ведь понравилось? Только полиция… Откуда она взялась?

— Господи, — ужаснулась Юджин. — Значит, это твоя работа? Зачем тебе это понадобилось?

— Просто не хотел, чтобы при нашем знакомстве присутствовали чужие глаза и уши.

— Ты… ты… — задохнулась от негодования Юджин. — Ты даже представить себе не можешь, какие будут последствия!

— Ну почему же… представляю, какие могут быть. Только не надо так волноваться. На самом деле абсолютно никаких неприятных последствий не будет, — спокойно заверил ее Споук.

— Но ты же… ты же не знаешь…

— Что касается Джакомо Лича, то я знаю все, — внушительно отрезал адвокат.

И Юджин осеклась на полуслове. Глаза ее широко раскрылись.

— Этого жирного борова можешь не опасаться. Для меня он не более чем букашка, — самоуверенно заявил Споук. — А вот и коктейль. Только не пей его через соломинку — не почувствуешь букета.

Юджин смотрела на него с почти благоговейным ужасом.

— Ты кто? — только и смогла она выдавить из себя.

— Я? Я адвокат Эдвин. Споук, доктор права, — улыбнулся Споук и озорно подмигнул.

Этот простой человеческий жест почему-то успокоил Юджин. И еще… странно, но она почувствовала себя так, словно большая сторожевая собака, сидящая на цепи в ее душе, перегрызла цепь и сбежала в неизвестном направлении. И ей показалось, что еще полчаса общения и… она побежит за самоуверенным адвокатишкой куда угодно — хоть в космос. Но проклятая собака вернулась на место. Юджин нахмурилась:

— Эдвин! Мне не нравятся спектакли, в которых я не до конца представляю свою роль или, еще хуже, выступаю в качестве марионетки, которую дергают за веревочки.

— Ну зачем так, — обиделся Споук. — Может, я и разыгрываю сценку, но мне хотелось, чтобы ты в ней была сама собой. И никем больше. А вот в труппе Лича тебя действительно дергают за веревочки.

— Это мое дело, — холодно отрезала Юджин, насупилась и опрокинула в себя коктейль, так и не ощутив «букета». Но потом виновато заморгала большими ресницами, словно обиженный ребенок. — А что мне остается делать? — тихо спросила она. — Я всего лишь слабая женщина, и… я сама затеяла эту игру, из которой, как оказалось, нет выхода.

— Он есть, — так же тихо ответил Споук.

— И ты хочешь втянуть меня в новую, не менее опасную игру?

— Это будет твоя игра.

— Да какая разница, чья?

— Юджин, послушай меня внимательно, — Споук как-то подобрался и стал необыкновенно серьезен, — я понимаю — тебе трудно верить кому-либо. Тем более человеку, с которым сейчас разговариваешь впервые. И… все же попытайся поверить.

Джакомо Лич — мой враг. Я ненавижу его, — по-своему, но так же сильно, как и ты. Не подумай только, что мне нужна твоя помощь. С Личем я управлюсь сам, и очень скоро. А к тебе я обращаюсь почему? Да по той простой причине, что ты мне нравишься… очень нравишься. Поверь! Я ведь давно наблюдаю за тобой. Я… Так вот! Лич скоро начнет подыхать — это точно. И я не хочу, чтобы его зубы оставили на твоей шее грубые отпечатки.

А подыхать он будет страшно!

— Что толку… — грустно покачала головой Юджин, — вырвешься из одних зубов и сразу попадешь в другие, еще более острые… в твои, адвокат Споук. Так?

Она впилась взглядом в лицо Споука, ожидая ответа. Тот спокойно выдержал взгляд Юджин, но ответил вопросом на вопрос:

— Скажи, я похож на подонка или подлеца?

— Глупый вопрос. Где ты видел подонка или подлеца, похожего на самого себя? — горько усмехнулась Юджин уголками губ. — Может, и ты… просто хороший актер.

— Может, — не стал отрицать Споук. — Но тогда ответь: ты уверена, что когда-нибудь, кто-нибудь, будь то подонок или честный человек, обратится к тебе с предложением избавить тебя от Джакомо?

Юджин прикусила губку, задумалась на секундочку и отрицательно махнула головой:

— Разве что я окончательно надоем Джакомо и он решит сменить пластинку…

— Да! Но заигранные пластинки Лич не выбрасывает. Он их ломает на мелкие кусочки, предварительно стерев запись.

— Я знаю… — потупилась Юджин.

— Тогда посмотри на меня. В любом случае — острые или нет у меня зубы, — но я более привлекательный мужчина, чем толстяк Джакомо. По всем статьям — ив фас, и в профиль, — Споук картинно приосанился, важно надул щеки и гордо повел головой.

Юджин подняла на него глаза и прыснула от смеха.

— Мне очень нравится твой смех, — ласково прищурился Эдвин и накрыл тонкие пальчики Юджин большой красивой рукой.

Юджин вспыхнула, но руки не отняла.

— Прости меня за эту наглую атаку, — проворковал Споук, — сама понимаешь: у меня нет ни времени, ни возможностей для планомерной осады. Я был бы рад доказать тебе искренность и свои добрые чувства. Конечно… ты вправе не верить мне… и все же… Я предлагаю тебе свою руку.

— По-моему, ты предложил ее раньше, чем уведомил об этом.

— Послушай, — встрепенулся Споук. — Мне уже осточертел этот бордель. А у нас и вправду так мало времени. Может, найдем местечко поуютней?

— Давай, — согласилась Юджин и еще раз заглянула ему в глаза. — Но меня уже наверняка ищут.

— Ну… этого можешь не опасаться.

3

Бак Клипер, по кличке Хиппи[22], гнал грузовичок-рефрижератор по бетонке и беззаботно мурлыкал себе пол нос непристойную песенку. Лесенка, казалось, состояла всего из трех слов: «крошка», «кайф» и «поцелуи», но непривередливого меломана Бака она вполне устраивала. Прозвище Хиппи Бак получил отнюдь не за длинные лохмы, а за исключительный инфантилизм. Покойный его шеф — Вито Профаччи, — не был лишен чувства юмора, а потому и присвоил Баку кличку Хиппи. Аргументировал Вито тем, что интеллект Бака находится на том же уровне, что и у любого растения. Впрочем, Бак был прирожденным автогонщиком, что высоко котировалось «на фирме».

В молодости Бак даже брал международные призы на ралли и дважды входил в десятку сильнейших пилотов на трассе Париж-Дакар. Возможно, из него и получилось бы что-нибудь путное, если бы не всепоглощающая страсть. Бак свихнулся на красотках и превратился в отъявленного потаскуна. Красотки заняли в его жизни такое же место, как и автомобили. А эта страсть оказалась не столь уж безобидной. Во всяком случае, карман Бака сильно страдал. Бедняга влез в долги по макушку и влип в плохую компанию.

Тут-то и появился Вито.

Вито вытащил Бака за уши из долгов и из дурной компании и предложил работу. Когда Бак понял, что попал из огня в полымя, было поздно. За весьма короткий срок работы на Профаччи он заработал гарантированные посиделки на нескольких электрических стульях — в разных штатах.

Но за работу Вито платил хорошо — на красоток хватало. Совесть же никогда не тревожила Хиппи. Что же до длинных волос… Их пришлось отрастить после обычного в жизни любого автогонщика приключения. Он тогда кувыркнулся в кювет на скорости сто восемьдесят — скорость, что и говорить, слабенькая, и это было особенно обидно.

Когда Бак очухался через трое суток, то обнаружил на месте правого уха аккуратную повязку.

Под повязкой скрывался не менее аккуратный шрам, но уха там не было. Пришлось растить шевелюру, так как уха на месте катастрофы не нашли и пришить его на место по этой причине не удалось.

Вообще-то теперь Бак числился вторым шофером великого «кэмпо» — Джакомо Лича. Но поскольку шеф перешел на осадное положение, то особой работы у Бака не было. Вот он и гонял раз в неделю грузовичок за продуктами — чтобы не потерять квалификации.

Бак Клипер выехал за черту городка Вентура[23], проигнорировал широкую ленту фривея, вырулил вправо и помчался по узкой, густо засаженной с обеих сторон деревьями шоссейке. Поворот. Бак проскочил его, презрев тормоза, вон впереди еще один… А там уже и граница владений Лича. Теперь эта граница охранялась так же бдительно, как и государственная.

Но за поворотом Бака ожидал приятный сюрприз: на обочине «загорал» великолепный красный «Ягуар», а возле него маячила шикарная красотка, с ног до головы закутанная в шелка.

Строжайшая инструкция босса телохранителей Лича — Боба Гризли категорически запрещала Баку останавливаться на дороге и вступать с кем-либо в контакт. Бак сокрушенно вздохнул, но скорость сбросил, чтобы хоть на ходу полюбоваться мордашкой и фигуркой красотки. А она, словно соблазняя Бака, грациозно подняла маленькую руку в перчатке. Бак жадно присосался к девушке взглядом и… нарушил инструкцию.

Хиппи не знал, как ее зовут, но возил ее в «Роллс-Ройсе» Лича не один раз. И эту девчонку, и ее красный «Ягуар» он не раз видел на вилле и раньше. Но к красотке шефа он никогда не проявлял интереса. За такой интерес его могли погладить по голове чем-нибудь тяжелым. Это уж точно!

Бедняга очутился в двойственном положении.

С одной стороны, он обязан был проскочить мимо, но с другой… Вдруг эта свалившаяся на его голову красотка опознала в водителе рефрижератора шофера своего всемогущего любовника? Одно ее слово — и где гарантии, что Баку не оторвут второе ухо?

Бак съехал на обочину, заглушил двигатель, вылез и направился к «Ягуару».

— Нуждаетесь в помощи, мисс? — почтительно осведомился он в двух шагах.

Красотка смерила его с ног до головы высокомерным взглядом и нахмурила бровки, словно силясь припомнить что-то.

— Вам знакомо мое лицо? — пришел ей на выручку Бак.

— Да… кажется… Ты служишь у господина Лича?

— Да, мисс, я его второй шофер.

— Вот и чудесно! — обрадовалась девушка. — Конечно, мне нужна помощь. У меня спустилось заднее колесо, а я ничего не смыслю в этом.

— Одну минуточку. Сейчас я все сделаю, — запричитал Бак и деловито засучил рукава. — Где у вас запаска и домкрат?

— Хм… откуда я знаю?

— Я знаю. Дайте только ключи от багажника — и я все найду.

Красотка швырнула ему ключи, а сама забралась в автомобиль, хлопнула дверцей и закурила.

Бак возился минут пять, не больше. Управившись, он вытер руки о штаны и подобострастно осклабился:

— Можете ехать, мисс.

— Все в порядке?

— Абсолютно.

— Спасибо. Вот тебе…

— Спасибо, мисс, не нужно…

— Хорошо. Тогда я расскажу твоему хозяину об оказанной услуге.

— Ни в коем случае, — ужаснулся Бак. — Мне нельзя было останавливаться.

— Ну… как знаешь… — Она подарила автогонщику снисходительную улыбку, и «Ягуар» плавно и бесшумно ушел вдаль.

Бак проводил его завистливым взглядом, шумно вздохнул и вернулся к своему грузовичку.

Эх! Куда его «коню» до этого красавца! Баку даже показалось, что машина пошла как-то тяжелей.

Чтобы замять тягостное ощущение, Бак вдавил педаль акселератора до отказа. Рефрижератор обиженно взревел и помчал расстроенного наездника к стойлу.

Бак проскочил полицейский пост, не сбавляя скорости. Тут дежурили свои ребята, и он мог позволить себе вольность. Вот на обочине и черный «Кадиллак» — ото еще один, неофициальный, пост.

Здесь Хиппи притормозил и приветливо махнул угрюмым парням рукой. Их насторожившиеся физиономии обмякли, а водитель «Кадиллака» даже поприветствовал коллегу кивком. Сидящий рядом с ним квадратный тип по кличке Утюг что-то вякнул в портативную рацию и небрежно махнул Баку.

Бак вывернул влево и вышел на финишную прямую. Этот участок шоссе длиной в пять миль вел прямо к вилле Лича и был закрыт для посторонних.

Бак остановился перед запертыми ворогами и посигналил. Створки ворот с грохотом разъехались. Въехав во двор, он, не останавливая, загнал машину в подземный гараж.

Затем Хиппи с наслаждением потянулся так, что хрустнули косточки, и вылез из кабины. Грузчик в штате обслуги виллы не числился, и разгружать предстояло самому Баку в паре с помощником шеф-повара — долговязым неразговорчивым парнем.

Они бросали туши в небольшой грузовой лифт.

А лифт доставлял мясо на второй этаж — прямо на кухню, где оно попадало в руки шеф-повара и расфасовывалось по холодильникам. Вообще-то сам Лич потреблял только свежий продукт, а замороженные туши предназначались для его «гвардейцев».

Бак пнул по дороге задний скат, щелкнул замком и потянул на себя тяжелую дверь рефрижератора. И тотчас ему в живот больно уперлось что-то твердое. Бак тревожно скосил глаза и обнаружил, что пупок его подпирает ствол автоматической винтовки с глушителем. Подняв изумленный взор кверху, Хиппи наткнулся на встречный взгляд восхитительных в своей чистоте бирюзовых глаз.

Такие глаза встречаются только у младенцев и патологоанатомов. Но на сей раз они украшали лицо русоволосого гиганта.

Бак совершил еще одну созерцательную экскурсию и не без трепета обнаружил, что указательный палец голубоглазого уже ровно на четверть утопил спусковой крючок и нисколько не дрожит при этом.

— Нажать? — доброжелательно осведомился он.

— Не надо, — жалобно, но неубедительно промямлил Бак, а потому быстро добавил: — Здесь хорошая ак… к…кустика.

— Весомый аргумент, — согласился голубоглазый. — Но у меня и глушитель хороший.

— Все равно — будет слышно.

— Мне нравится логичность твоих умозаключений, — смягчился собеседник. — А дергаться не будешь, Хиппи?

— Нет, — твердо заверил Бак.

Голубоглазый легонько отстранил его стволом и мягко спрыгнул на пол. Вслед за ним, ежась от холода, десантировались еще трое в бронежилетах и шлемах с пуленепробиваемыми стеклами.

Бак особо к ним и не присматривался: мешал ствол винтовки, по-прежнему упиравшийся в живот. Между тем владелец винтовки продолжил прерванную беседу:

— С кем разгружаешь мясо?

— С пом… помощником повара.

— Еще кто?

— Больше никого.

— Вы поднимаетесь тем же лифтом?

— Не-ет. Вон по той лесенке, через коридор на кухню.

— Кто, кроме повара, есть на кухне?

— Никого, он один.

— А на кухне есть телекамера?

Бак, пораженный такой осведомленностью, только захлопал ресницами.

— Не слышу ответа, — подстегнул его собеседник.

— Да… как и везде.

— Почему здесь нет?

Бак пожал плечами.

— Послушай, — вмешался в разговор парень с большим ранцем за спиной. В том коридоре, через который вы поднимаетесь на кухню, случайно нет телекабеля? — голос его из-под шлема звучал глухо, но достаточно внятно.

— Есть, тот самый, что ведет к камере на кухне.

Голубоглазый переглянулся с товарищем, но взгляд его остался бесстрастным. А тот, с ранцем, похлопал Бака по плечу:

— Наблюдательный парень, мне это импонирует.

— А вы не будете меня убивать? — проклацал зубами Бак наболевший вопрос.

— А что еще прикажешь с тобой делать? — удивился голубоглазый.

— Там, в углу, есть большие мешки. Засуньте меня в мешок, завяжите и закройте в фургоне. Он изнутри не отпирается.

— Аи да голова, — одобрительно причмокнул голубоглазый, — золото! Но ты ведь начнешь потом болтать?

— Не-не-нс, — горячо заверил Бак. — И… потом, вы ведь сразу двинули меня по голове, так что я ничего не видел и не помню.

— Ну! Ты просто клад. А помощник повара спускается по лестнице?

— Ага.

— Как ты его вызываешь?

— Тут есть селектор.

— А «ушей» здесь нет? — всполошился тот, с ранцем.

— Здесь нет, а… вообще…

— Что «вообще»? — насторожился и голубоглазый.

— Есть везде, кроме спальни и кабинета шефа.

— Ладно, беседа окончена. Зови помощника, только не блей в микрофон.

Голубоглазый развернул Бака спиной к себе и подтолкнул к селектору. Бак нажал кнопку вызова и сердито заорал:

— Эй! Гарри! Мне еще долго ждать?

— Иду, — прочавкал селектор в ответ — видимо, Гарри что-то спешно дожевывал.

— Молодец! — похвалил Бака и третий налетчик, маленького роста. — А теперь полезай в мешок.

— Только врежьте мне сначала по голове.

— Ну, за этим дело не станет, — ласково заверил голубоглазый.

Два мешка — один с Баком, второй с помощником повара Гарри, — влетели в камеру рефрижератора, и тяжелая дверь захлопнулась за ними.

— Слышь, Володя, — дернул голубоглазого за рукав его невысокий напарник. — Зачем нам эта мразь? Может, пока не поздно, прихлопнем обоих?

— А… — досадливо отмахнулся Бачей. — Мелочевка. У меня на таких даже и рука не поднимется.

— Смотри… тебе видней, — покачал головой Литовченко.

— Ну что, вперед? — Бачей оглядел свою команду.

Состояла она из Литовченко, Люка Тенесси, который обеспечивал «техническую» сторону операции и Джефри Гордона. Джефри, первоклассного пилота-вертолетчика, рекомендовал Фитцжеральд, и на него возлагались особые надежды — если удастся добраться до вертолета на крыше.

Бачей возглавлял предприятие.

— Вперед, — энергично кивнул Литовченко и вместе с Люком стал подниматься по лесенке на второй этаж. Бачей и Гордон остались пока внизу.

Бак Хиппи не обманул: вдоль всей стены коридора, на высоте человеческого роста, тянулись два тонких кабеля. Люк тотчас занялся ими, а Жора стал у дверей, ведущих во владения шеф-повара.

Ощупав кабели, Люк снял со спины ранец и извлек из него небольшой чемоданчик, щелкнув замками, распахнул его. В чемоданчике разместился прибор, напоминающий то ли небольшой компьютер с круглым экраном монитора, то ли сложный осциллограф.

Люк размотал два провода, идущих от него.

Провода заканчивались толстыми иглами-электродами. Люк воткнул иглы в кабель и склонился над прибором. Завертел какие-то ручки. На индикаторах прибора заметались стрелки. Люк до отказа опустил вниз ползунок на приборной панели и повернулся к Литовченко:

— Все, сейчас у них полетят мониторы, минут через двадцать они пойдут по кабелю — если догадаются.

— О'кей! Берем кухню! — Жора тихонько приотворил дверь кухни, осторожно глянул внутрь.

Повар, к счастью, стоял к нему спиной. Честно говоря, Жора надеялся увидеть розовощекого толстяка, но, увы, повар Лича был на удивление мал, тощ и тщедушен. Единственное, что указывало на его профессию, так это белоснежные, щедро накрахмаленные колпак и фартук. Впрочем, наверняка это субтильное создание умело верещать громко и противно. Можно было бы прихлопнуть его из револьвера с глушителем, но электронное «ухо» в стене… звук падения тела… А главное — Жоре, как и Бачею минуту назад, стало жаль это мизерное создание.

Литовченко вздохнул и вынул из кобуры на поясе «кольт» с глушителем. Затем решительно проскользнул в кухню, встал у входа, широко расставил ноги и навел ствол на колпак повара. Тот как раз дегустировал из черпака свое кулинарное творение. Найдя его, видимо, незавершенным, повар покачал головой, отложил черпак, вытер руки о фартук и медленно повернулся.

Глаза его расширились от ужаса, затем рот проделал ту же процедуру, и на худом лице образовались три одинаковые окружности. В глотке его что-то булькнуло. Жора быстро поднес указательный палец к губам, затем многозначительно постучал им по стволу револьвера.

Повар благоразумно захлопнул рот и невольно покосился на камеру под потолком. Литовченко отпустил камере уничижительный взгляд и сделал жест, хорошо понятный мужчинам всего мира.

Повар пожал плечами. Жора, опять-таки пальцем, поманил его к себе. Тот так энергично закачал головой, что едва не уронил колпак. Литовченко не стал настаивать и пошарил глазами по кухне. Взор его остановился на громадной холодильной камере. Он переложил «кольт» в левую руку и шагнул к камере. Убедившись, что внутри достаточно пространства, а, главное, дверь не отворяется изнутри, Жора великодушно отключил электропитание и галантным жестом пригласил повара.

Тот было опять заколебался, но Жора решительно взвел курок. Повар задом, не отрывая взгляда от черного зрачка «кольта», попятился к приготовленной холодильной камере, что стала его камерой заключения. Жора одобрительно кивнул, погрозил повару напоследок и захлопнул за ним дверь. Забыв про шлем, хотел смахнуть пот со лба, но рука наткнулась только на холодный пластик.

— Порядок, — шепнул Жора в микрофон шлема. — Можно подниматься на кухню.

Его звенящий шепот услышали в наушниках не только четверо непосредственных участников операции. Слышал его и Сергей Надеждин.

Он, с десятью боевиками из «личной» группы Фитцжеральда, на двух бронированных автомобилях обосновался на самой границе владений Лича.

Но, увы, мог оказать четверым смельчакам чисто психологическую поддержку. Если бы на каком-нибудь этапе разработанная до мелочей операция застопорилась и дала сбой, Сергей ничем не смог бы помочь своим ребятам что такое десять его боевиков против полусотни вооруженных до зубов «гвардейцев» Лича?

Между тем лифт уже доставил на кухню Бачея с Гордоном. Владимир тотчас разложил на полу содержимое своего ранца и быстро собрал два гранатомета. Люк тоже запустил руку в свой необъятный ранец, но вытащил из его недр… крысу. Механическую крысу, в шубке, сшитой из кусочков меха. Она как две капли воды походила на настоящую, так же быстро бегала и даже видела благодаря фотоэлементу. А в чреве крысы находился еще и «сюрприз». Он предназначался в подарок охраннику, что дежурил у парадной лестницы, в холле второго этажа.

Там, в холле, начинался длинный коридор. Он тянулся по всему этажу. С обеих сторон в коридор выходили двери, одна из которых вела в комнату секретарей Лича и через нее в его личные апартаменты. В этой комнате неотлучно дежурили два телохранителя и секретарь.

Апартаменты же Лича включали кабинет, за ним диванную, гостиную, ванную и, наконец, спальню. Из спальни потайной ход вел на крышу, к вертолету. Все это стало известно только благодаря Юджин Кастл, но знать — еще не все, весь этот лабиринт предстояло пройти с боем.

Пока же на очереди стоял страж у парадной лестницы, один, но он занимал исключительно удобную позицию. С одной стороны, видел всех, кто поднимался по лестнице. С другой — следил за перемещениями в коридоре благодаря громадному зеркалу на стене. Устроившись вполоборота к этому зеркалу, охранник наблюдал за коридором, а сам не высовывался из-за угла.

Люк нажал под брюхом крысы кнопочку, осторожно приоткрыл дверь кухни и выпустил ее в коридор. Крыса крутнулась на месте и медленно побежала прямо к зеркалу вдоль коридора. При этом она забавно шевелила мордочкой и вертела хвостом.

Часовой в холле уже давно изнывал от скуки, как вдруг его недремлющее око уловило в зеркале движение. Охранник, тучный усатый мужчина, привстал с кресла и вгляделся.

— Крыса! Святая Дева! Точно — крыса! — он едва не захлебнулся от восторга. Затем проворно вскочил, прижался к стене и занес ногу, намереваясь «пробить», как только «мяч» подкатится к ботинку.

Крыса почуяла неладное. Она остановилась, повела носом.

— Ну давай же, давай, милая! — страстно зашептал усатый, не сводя завороженных глаз с зеркала. Но крыса дальше не шла.

— Ну что же ты, — едва не плача, запричитал охранник, — давай…

Воистину, стоит чего-нибудь очень сильно захотеть — и твое желание обязательно исполнится.

Крыса помедлила еще секундочку, резво пробежала оставшееся расстояние и юркнула за угол.

О! Желанный миг удачи! Мощнейший удар подбросил ее чуть не к потолку. Раздался легкий хлопок, и, к превеликому удивлению усатого охранника, бедное животное разорвалось на куски. В нос ударил резкий удушающий смрад.

Глаза охранника вывалились из орбит. Он попытался что-то прокричать, но лишь захрипел и, раздирая скрюченными пальцами рубаху на груди, сполз по стене на пол.

— Спасибо тебе за идею, Эрни Джокер, — истово поблагодарил Бачей и скомандовал: — Вперед!

— Первая, вторая, третья, — считал он двери на ходу. — Здесь! Владимир мощным ударом ноги вышиб дверь в «секретарскую». Жора тотчас зашвырнул туда связку гранат.

Глухой взрыв потряс стены виллы. Тугая ударная волна вырвала дверной косяк и выбросила в коридор тучу известковой пыли. С потолка посыпался град из кусков штукатурки и лохмотья обоев.

Звон стекла, треск дерева, чей-то истошный вопль — этот аккомпанемент еще звучал в ушах, когда Бачей вломился в приемную. В клубах оседающей пыли он различил контуры бронированной, но заделанной под дерево двери в кабинет Лича. Дверь эта удержала ударную волну и, казалось, совсем не пострадала.

Владимир вернулся в коридор, стал на колено под стеной, высунул трубу гранатомета и влепил в дверь бронебойную гранату. Осколки снова прошелестели над головой, но дверь кабинета вывалило внутрь, и Бачей ринулся туда.

Джакомо Лич, всемогущий Джакомо, валялся возле покосившегося стола, уткнувшись лицом в подвернутую руку. Он умер, так и не успев добежать до спасительного потайного хода. А за перевернутым креслом в стене зияла огромная черная дыра.

— Ход! — радостно завопил Жора, вслед за Бачеем вломившийся в кабинет, и в восторге выпустил из «скорпиона» длинную очередь в черный провал. И тотчас из темноты ответила не менее длинная очередь. К счастью, мимо.

— А, черт! — выругался по-русски Жора, прижавшись к стене. — Ну получай! — и он зашвырнул в ход очередную связку фанат.

На этот раз Жора несколько перебрал. Взрывом разворотило едва не полстены. Владимира спас дубовый стол — он отразил шквал обломков.

Жору же рухнувшая стена едва не завалила.

А Владимир уже рванулся в провал и едва не споткнулся о чье-то тело. Тело принадлежало Гризли Бобу. Главный телохранитель Лича допустил роковой просчет — и в результате ему оторвало голову в самом прямом смысле. Помятая голова Боба валялась метрах в десяти от туловища. Что и говорить, зрелище не из приятных даже для бывшего «афганца». Бачей брезгливо поморщился, но решительно перешагнул через тело и устремился вперед. Теперь его интересовал только ход на крышу. Видимо, туда и вела винтовая металлическая лестница.

Владимир вынул из кобуры «кольт», левой рукой уцепился за поручни и стал медленно и осторожно карабкаться наверх. Слава Богу, Лич не распорядился выставить охрану еще и на этой лестнице, не то им пришлось бы туго. Бачей беспрепятственно долез до самого верха и уперся головой в люк. Естественно, что тот не открылся.

Литовченко и остальные уже сопели где-то за спиной.

— Врежем из гранатомета? — посоветовал Жора.

— Нет, — отмахнулся Бачей. — Еще вертолет на крыше повредим. Ах! Только бы он не помахал крылышками.

Владимир снял с пояса динамитный патрон:

— Вот, это в самый раз. Все вниз. — и первым, с ловкостью корабельного юнги, заскользил по перилам.

— Лестницу не оторвет? — озабоченно глянул наверх Литовченко, когда все вернулись к подножию.

— Гляди, чтобы нас сзади не оторвали, — буркнул Владимир и глянул на часы. — Сейчас ахнет.

Наверху раздался звонкий хлопок и прокатился эхом. Бачей снова ринулся наверх. Теперь вместо люка в крыше голубела клочком неба круглая дыра.

— Вот теперь — совсем другое дело, — удовлетворенно констатировал Владимир, но подниматься на крышу не торопился. Вначале снял с головы шлем и повернул к Литовченко раскрасневшуюся физиономию, густо усеянную бисеринками пота.

— Винтовку дай.

Жора торопливо сорвал с плеча «М-16» и протянул ее Владимиру. Тот напялил шлем на ствол и сунул его в лаз.

На крыше сухо треснул выстрел, и шлем закачался на тонкой своей шее. Бачей опустил винтовку, потрогал пальцем вмятину на шлеме и отметил:

— Хорошая скорлупа.

Затем нахлобучил шлем обратно на голову и протянул руку к Литовченко:

— Давай гранаты с газом.

Шесть гранат одна за другой улетели в голубую дыру. На крыше их появление приветствовали крутой бранью. Однако у невидимого оратора было мало времени, и потому тирада вышла сочной, но краткой.

— Противогазов у них нет, — заметил Владимир и смело высунул голову. Как раз в это время пилот Лича вместе с косноязычным телохранителем спрыгнули с крыши. А что им еще оставалось делать? Но Бачей не видел этого захватывающего зрелища — фанаты изрядно надымили, он разглядел главное вертолет остался на месте.

…Гордон поднял машину рискованным рывком, резко завалил вправо и описал над разоренным гнездом Лича круг почета. С высоты хорошо было видно, как спешили к вилле со всех сторон автомобили. Среди них искрились мигалки патрульных машин полиции. Владимир склонился к Гордону и проорал тому в самое ухо:

— Нам надо сесть, пока полиция не связалась с патрульными вертолетами.

Гордон кивнул и решительно взял на себя ручку. Машина стремительно набрала высоту и быстро скрылась из глаз.

4

В рабочей комнате Пьетро Манзини не было окон, а убогая обстановка в точности копировала обитель воинственного корсиканца прошлого века.

Четыре добротных стула с высокими резными спинками, длинный стол, серебряное распятие на стене да ружейная пирамида в углу — вот и все убранство.

Сам дон Пьетро — сухощавый, крепкий старик в наглухо застегнутом черном старомодном сюртуке, тоже походил на сицилийского «дона» или, в крайнем случае, на отставного майора наполеоновской гвардии.

Теперь он одиноко съежился за столом и придирчиво разбирал утреннюю корреспонденцию.

Из всех изобретенных способов человеческого общения Манзини признавал только два: устное и письменное. В его кабинете никогда не было даже телефона, не говоря уже о телетайпе, телефаксе, персональном компьютере и прочих достижениях века. Впрочем, дон Пьетро иногда пользовался телефоном, но только в крайне неотложных случаях.

Такая стариковская блажь могла бы послужить замечательным объектом насмешек в окружении Манзини, но человеку, который осмелился бы высмеять дона Пьетро, следовало сначала заказать себе похоронную панихиду.

Но к письмам Манзини относился с уважением и собственноручно сортировал свою почту.

Впрочем, некоторые письма он тотчас, не читая, комкал и опускал в мусорную корзину. Некоторые, с неприметной пометкой в углу конверта, откладывал в сторону, чтобы потом изучить их подробно. Остальные клал налево — ими займутся секретари.

Его тонкие, сухие пальцы ловко перебирали конверты. Налево — направо, направо, в корз…

Стоп! Пьетро задержал в руках ничем не примечательный конверт. Внимание его привлек штемпель: на черном фоне красная буква «R», увенчанная золотой короной. Знак этот был уже хорошо знаком Манзини.

Он повертел голубой конверт, внимательно оглядел его со всех сторон и даже понюхал. Ничего подозрительного.

Великий «кэмпо» криво усмехнулся и расстегнул верхнюю пуговицу сюртука. Затем выложил конверт на стол перед собой, словно желая оттянуть встречу с неведомым, но желанным респондентом. Дон Пьетро всегда старался угадать содержание интересующего его послания. А это ему почти всегда удавалось. Почти…

«Предлагают перемирие или договор? — размышлял Манзини. — Может быть. Пока что счет в их пользу. Но если так — значит, они меня плохо знают, а это… вряд ли. Может, угрожают? Зачем?

Его никто не способен запугать в этом мире. Никто! Тогда зачем письмо? Может, кто из врагов испугался и хочет перебежать в его лагерь? Вероятно… Но этот человек глупец. Пьетро никогда не щадит предателей кого бы они ни предавали».

Манзини расстегнул еще пуговку и решительно вскрыл конверт. Два тонких листика с машинописным текстом сложены вчетверо. Листы слиплись, и дону Пьетро, чтобы развернуть их, пришлось послюнить пальцы.

Первые же фразы письма повергли его в изумление. Он ожидал чего угодно, но такого…

Все четыре страницы содержали полный набор виртуознейших ругательств с вариациями в его адрес. Пораженный Манзини внимательно перечел письмо до конца и не нашел в нем даже крупицы здравого смысла. Только унизительная, похабная ругань. А в конце загадочная фраза:

«Привет папе Манзини от мамы Медичи».

На гладковыбритых желтых щеках главы мафии даже выступил легкий румянец. Челюсть его яростно затряслась. Пьетро отшвырнул письмо и с остервенением принялся грызть ногти на левой руке. Эта его привычка была хорошо знакома верхушке «семьи», и ближайшие помощники «кэмпо» хорошо знали: грызет ногти — значит, крайне чем-то недоволен. А его это почему-то успокаивало. Успокоило и теперь, только во рту почему-то появился такой привкус, словно он обгрыз дверную ручку.

Манзини сердито сплюнул и прокаркал:

— Фальконе! Иди сюда!

Дверь тотчас отворилась, и в кабинет бесшумно скользнул старый слуга Манзини. Дон Пьетро брезгливо поднял конверт за уголок и протянул слуге:

— Передай Картавому. Пусть высосет из этой писульки все, что возможно. Да! Нашли ту шлюху Джакомо?

— Нет, пока… — переминаясь с ноги на ногу, промямлил Фальконе. — Еще ищут.

— Передай Картавому, чтобы шевелился. Ну иди, иди…

Фальконе почтительно приложился губами к золотому перстню на среднем пальце правой руки Манзини и, пятясь, скрылся за дверью.

…Картавый, отличный эксперт, не сошедшийся некогда принципами с федералами, осторожно, пинцетом, опустил листок в полиэтиленовый пакет и облизал пересохшие от волнения губы. Он сразу заподозрил неладное.

Бумага выглядела как-то странно. Вроде мелованная, но очень тонкая, она походила на крылышки бабочки-капустницы, побывавшей в потных руках уличного сорванца.

Картавый начал экспертизу с того, что тщательно осмотрел письмо и конверт в десятикратную лупу. Уже после этого поверхностного осмотра он вознес небесам хвалу за то, что они надоумили его надеть резиновые перчатки.

Бумага была обильно и искусно припудрена мельчайшим белым порошком. Потому-то и походила она на крылья бабочки. Впрочем, подметить это можно было только при хорошем увеличении, да и требовался глаз только такого спеца, каким был Картавый.

…Вот и отпечатки пальцев «кэмпо». Он изрядно полапал бумагу… А другие? Других отпечатков Картавый не обнаружил. Впрочем, дактилоскопия его сейчас мало интересовала. Картавый понял назначение письма и смысл ругательств. Все остальное не имело значения, уже не имело…

Он бережно опустил пакет с письмом на дно небольшого чемоданчика, снял пинцетом перчатки. Затем тщательно вымыл руки горячей водой и снял трубку внутреннего телефона. Набрал номер Картрайта — тот распоряжался всеми перемещениями и действиями «соддато».

— Картрайт здесь, — раздалось в трубке.

Как непревзойденный специалист и старый соратник Манзини, Картавый входил в свиту «особо приближенных». Потому с Картрайтом он говорил на равных.

— Слушай, малыш, — деланно безразлично протянул он. — Мне нужно съездить на кухню к Алхимику. Доложи отцу и позаботься о конвое.

Кличку свою Картавый носил не зря. Даже под пистолетом не мог он выговорить проклятую букву «р». Потому-то и избегал в разговоре употребления слов с этим звуком. И, надо отметить, достиг поразительной сноровки, хотя смысл его высказываний не всегда сразу доходил до слушателя.

— Ты хочешь съездить в лабораторию профессора Рогана? — догадался Картрайт после секундного размышления.

— Ну да, Алхимика.

— Что-нибудь важное? — насторожился Картрайт.

— Понимаешь… слюна, — не замешкался ни на мгновение Картавый. — Он, кажется, поводил языком, заклеивая оболочку. А остаток слюны — это важно.

— Неужели? — усомнился Картрайт.

— Конечно, — заверил его Картавый и принялся перечислять. — Мужчина или женщина, сколько лет, когда написано письмо, антигены гемической жидкости — все это можно узнать по слюне. Это, по-твоему, не важно?

— Вот никогда бы не подумал, — искренне изумился Картрайт. — А еще что-нибудь раскопал?

— Будет и еще, — многозначительно пообещал Картавый. — Ну что, даешь машину?

— Валяй.

Из лаборатории профессора Рогана Картавый возвращался спустя полчаса, с исчерпывающей информацией. По дороге Картавый еще разок обмозговал положение.

Выходило так, словно он добровольно уселся на бочку с порохом, когда не доложил о своих подозрениях Картрайту и патрону. Но, похоже, порох уже изрядно отсырел. Время ушло не только сейчас, а и тогда, когда письмо только попало на экспертизу. Теперь хозяину, всемогущему «кэмпо» — конец, это совершенно ясно.

Но вот что странно: люди, которые подстроили Манзини каверзу, прекрасно были осведомлены об одной очень важной привычке. Жизненно важной, как оказалось. А ведь о ней знали немногие в самом близком окружении шефа. Выходит, в свите Манзини предатель. Кто он? Вопрос номер один. Под чью дудку пляшет? Тут возможны варианты…

Нет! Он правильно поступил, скрыв от Картрайта и «отца» свои подозрения. Теперь у него на руках козырная карта. Правда, неверный ход может стоить жизни, но он-то всегда был незаурядным игроком.

Картавый понял, что «кэмпо» успел получить тихую смерть, как только «Кадиллак» подъехал к крепости Манзини. Ворота настежь… перепуганный насмерть привратник… нигде ни одной машины. Дом, еще несколько часов назад набитый людьми, теперь напоминал брошенный муравейник.

Годы унижений и борьбы сделали Картавого хорошим актером. Он пулей вылетел из машины, схватил обалделого привратника за шиворот и яростно взревел:

— Где «отец»?

— В кли… кли… клинике Рас… рас… Раскина, — проклацал тот зубами.

— Недоглядели! Скоты! А… — На губах его запузырилась кровавая пена.

Картавый дико взвыл и ринулся обратно к машине. Выдернув перепуганного водителя из-за руля, он прыгнул на его место, и «Кадиллак» помчался, ревя стопятидесятисильным двигателем.

Он разбрасывал в стороны встречные автомобили, спихивал на обочину попутные, истошно выл сиреной и игнорировал красный свет светофоров.

Через десять минут Картавый был уже в клинике, размеренный быт которой в тот день нарушился самым варварским образом.

В чистых светлых коридорах топтались угрюмые боевики с автоматами. Ухоженный газон перед зданием превратился в автостоянку. Десятка два полицейских автомобилей окружили клинику кольцом.

Внутри этого «официального» кордона вторым кольцом расположились машины телохранителей Манзини, Полисмены поигрывали дубинками и угрюмо косились на небритых парней, пиджаки которых зловеще топорщились. В переулке дежурили три пожарных грузовика — на всякий случай. В довершение картины над крышей завис полицейский вертолет.

Картавый с трудом пробился сквозь кордоны.

В здание его не пустили. Пришлось затребовать Грога — начальника личной охраны шефа.

Гроги спустился не сразу и выглядел потерянно. О горе, постигшем «семью», Картавый знал, пожалуй, лучше Гроги, но интерес к подробностям проявил повышенный — не дай Бог тот заподозрит что-нибудь.

Узнав, что «отец» совсем плох, Картавый рванул на груди рубаху и впал в прострацию. Его даже пришлось уложить на диван в прихожей и впрыснуть транквилизатор. Заодно укололся и Гроги, искренне преданный «отцу». Потому-то окончательно расстроился при виде «неподдельной» скорби Картавого.

Минут через десять Картавый успокоился и робко осведомился, нельзя ли повидать «отца»?

Получив отрицательный ответ, он отправился на поиски Картрайта и нашел его в комнате с табличкой: «Дежурный реаниматолог».

Картрайт беседовал с кем-то по телефону, а в комнате, кроме него, находился телохранитель.

— Исчезни на минутку, — коротко приказал телохранителю Картавый, тот взглянул на Фила — можно, мол? — и, получив подтверждение, послушно исчез за дверью.

Картавый плотно притворил дверь, огляделся по сторонам и, убедившись, что в комнате никого, кроме него и Картрайта, не осталось, устало опустился в кресло.

Фил Картрайт настороженно наблюдал за действиями Картавого, но вопросы задавать не торопился. Наконец не выдержал:

— С чем пришел?

— Что, «отец» совсем плох? — ответил Картавый вопросом на вопрос.

— Безнадежен, — уныло махнул рукой Фил, — дышит за него аппарат, и вообще… тянет только на препаратах.

— А что толкуют эскулапы? — верный привычке Картавый упорно избегал употребления буквы «р».

— В каком смысле?

— Ну… отчего «отец» скопытился?

— А… по-видимому, кровоизлияние в мозг.

— По-видимому?

Фил пристально уставился на Картавого, и по сатанинскому блеску в его глазах Картавый понял — Картрайт знает, а может, и…

— Шефа отравили, — прямо резанул Картавый, раскатив проклятую «р». — Но знают об этом только я, ты — и тот, кто это сделал.

— Письмо имеет к этому отношение?

Картавый угрюмо кивнул.

— Что ты намерен предпринять?

— Я? — усмехнулся Картавый. — Ну… я думаю, что «отца» должен заменить достойный человек. Я помогу такому достойному.

Фил нервно прошелся по комнате из угла в угол, а потом внезапно остановился прямо против Картавого:

— Ты намекаешь на Томазо? Да? По правилам ведь именно он должен занять место «отца».

— Почему именно на Томазо? — неопределенно пробормотал Картавый, глядя куда-то в сторону. — Есть не менее достойные люди.

— Например?

— Ну… некто по имени Фил, я полагаю, мог бы, — и он резко повернул голову и глянул Картрайту прямо в глаза.

Картрайт спокойно выдержал его взгляд, но затем кривая ухмылка поползла по его полному холеному лицу, и, как бы оправдываясь, он тихо процедил сквозь зубы:

— Я ведь не итальянец.

— А это сейчас, по-моему, не главное, — поторопился успокоить его Картавый. — «Семья» у тебя в полном подчинении, тебя уважают, ты силен, а Томазо… Думаю, нам помогут поставить его на место. Так?

— Кто поможет? — прищурился Картрайт.

— Те, кто хочет, чтобы ты занял его место, — дипломатично уклонился от прямого ответа Картавый.

— Значит, ты, как я понял, на моей стороне?

— Можешь на меня положиться.

5

Манзини скромно, как и полагается покойнику его возраста, возлежал в маленьком гробу. Он, казалось, совсем усох и сморщился, зато такого выражения умиротворенности при жизни дона Пьетро никто не наблюдал на его лице.

Траурная месса близилась к концу. Приближался последний акт трагифарса — акт прощания с покойным, и по мере его приближения в среде приближенных и родственников росло смятение и тревога. Причина нервозности заключалась в том, что главный преемник Манзини, Роберто Томазо, глава мощного североамериканского клана, до сих пор не осчастливил траурные торжества своим присутствием. Причину странной задержки знали только двое присутствующих — Фил Картрайт и Картавый, но многие о ней догадывались.

Последний аккорд мессы прозвучал под сводами, и наступила леденящая душу тишина. Ни звука… ни шепота… лишь слабый треск свечей.

Картрайт наконец встрепенулся и обвел костел недоумевающим взглядом. Увы! Его взор так и не обнаружил нигде Роберто Томазо. Картрайт вздохнул сокрушенно и решительно шагнул к гробу. Опустился перед ним на колени, сложил молитвенно руки и уткнулся лбом в полированную, красного дерева, стенку последнего ложа Манзини. Так он долго стоял. Очень долго. Присутствующие успели до мельчайших подробностей изучить рельеф подошв его Оотинок. А Томазо все не появлялся.

Наконец Картрайт поднялся, приложился губами к сложенным на животе рукам Манзини и отступил назад. Ему тотчас уступили место у изголовья покойного. Здесь полагалось принимать соболезнования самым близким родственникам.

И хотя Манзини был бесплоден, а его жена давно покинула этот мир, Картрайт, казалось, не понял значения ретирады. Тогда из группы особо приближенных отделился Джованни Картавый. Он приблизился к Картрайту на цыпочках, почтительно склонил голову и отчетливым шепотом, так, чтобы слышали окружающие, произнес:

— «Крестный отец» всегда считал вас единственным и законным сыном. Позвольте выр… разить вам наши глубочайшие соболезнования. Последние его слова были: «Скажите сыночку Фило, что я… я…»

Джованни не договорил — его душили рыдания, и окружающие так никогда и не узнали: что же «отец» сказал «сыночку Фило». Он опустился на колени и потянулся губами к правой руке новоявленного потомка. Картрайт не противился, и Картавый без помех облобызал перстень на его среднем пальце. Вслед за Джованни на лобызание выстроилась длинная очередь.

«Король умер, да здравствует регент», — отметил про себя Картавый и скромно отвалил в сторонку.

А в это же время Роберто Томазо стоял возле покореженных останков своего бронированного шикарного авто и неистово ругался.

То, что он и его сыновья уцелели во время короткой, но жестокой битвы прямо посреди оживленного хайвея, связывающего аэропорт с Майами, нельзя было назвать чудом. И Томазо-старший прекрасно это понял. Нападавшие попросту не ставили цель убить Роберто и его сыновей.

Иначе их тела лежали бы рядом с телами десяти телохранителей. То была просто демонстрация силы и… предупреждение. Что ж, Роберто Томазо внял предупреждению.

В Медельине Фитцжеральда никто не встречал. Возле небольшого здания частного аэропорта дежурило несколько такси. Эдуард махнул рукой, и тотчас одна из них вырулила и услужливо подставила ему блестящий бок.

Фитцжеральд небрежно забросил на сиденье тонкий кейс — весь свой багаж, а сам уселся рядом с шофером. Тот вопросительно глянул на пассажира. Эдуард на плохом испанском назвал адрес, и лицо таксиста почтительно вытянулось. Вилла Доминико Соморы располагалась в самом престижном районе Медельина и, конечно, была хорошо знакома водителю такси.

Минут через сорок они уже въезжали в этот привилегированный квартал. Водитель, лихой смуглолицый парень, резко сбавил скорость, но полисмен в патрульной машине на углу проводил его машину неодобрительным взглядом обитатели квартала пользовались собственными лимузинами, и такси в районе появлялись редко.

По обеим сторонам широкой улицы, в глубине ухоженных тенистых аллей, выстроились шикарные особняки — один вычурней другого. Однако Фитцжеральд с усмешкой отметил, что у местных бонз весьма дурной вкус.

Особняк Соморы как раз выгодно отличался от других строгостью форм и отсутствием архитектурных излишеств. Такси проскочило мимо запертых чугунных ворот и притормозило возле увитой какими-то лианами калитки.

Водитель излишне торопливо отсчитал сдачу, и руки его слегка дрожали бедняга явно чувствовал себя не в своей тарелке среди окружающего великолепия. Эдуард компенсировал моральный ущерб лишним долларом. Таксист рассыпался в благодарностях, но поспешил унести колеса подальше.

Фитцжеральд остался в полном одиночестве посреди залитой солнцем улицы. В стене, сбоку от калитки, поблескивала медью табличка: «Синьор Доминико Мануэль Сомора». Под табличкой — крохотная кнопка звонка. Эдуард решительно вдавил ее два раза. Звонка он не услышал, но замок калитки щелкнул, и она отворилась.

Эдуард неторопливо зашагал по аллейке к дому. Он невольно залюбовался столетними стволами и причудливыми кронами деревьев, разноцветными птахами, порхающими вокруг, и не сразу заметил спешащего навстречу смуглолицего красавца в легком кремовом костюме. Воротник накрахмаленной рубахи молодца украшал щегольской платок, и Эдуард отметил про себя, что Алексей Мелешко точно уловил веяние здешней моды.

Красавчик остановился в трех шагах и приветствовал гостя почтительным, но сдержанным поклоном:

— Если не ошибаюсь, синьор прибыл из Лос-Анджелеса и желает видеть синьора Сомору по важному делу? — вежливо осведомился он, демонстрируя великолепную улыбку.

— Вы не ошибаетесь, — коротко кивнул в ответ Эдуард и показал свои тоже весьма недурные зубы.

— Синьор Сомора ждет вас. Я провожу.

Красавчик пропустил Эдуарда вперед и зашагал сзади.

— Как называется эта порода деревьев? — осведомился Фитцжеральд, не поворачивая головы.

— Это гигантская гевея, а вот то — бертолеция.

— Жаль, что такие красавцы не растут в нашем климате, — сокрушенно вздохнул Эдуард, — кстати… Вы не окажете мне любезность идти рядом?

Знаете… профессиональная привычка… не люблю, когда собеседник находится за спиной. К тому же вы не просто слуга-дворецкий, и это сразу бросается в глаза.

— Вы правы, — послушно догнав Эдуарда, признался красавчик, — я личный секретарь синьора Соморы.

— Синьор Рикардо, не так ли?

— Да, — немного смутился тот.

— Нелегкая у вас должность, — посочувствовал Эдуард, — и опасная. Вот бедняга Джексон…

Как преданно и старательно он служил хозяину, и что же? Впрочем, я вижу, у него достойный преемник. А скажите: дожди у вас часто идут?

Так, мило беседуя, они обогнули небольшой фонтанчик, поднялись по пологой мраморной лестнице и остановились перед массивной, черного дерева дверью с бронзовыми ручками в виде голов ягуара. Чья-то услужливая рука распахнула дверь изнутри, и Эдуард шагнул в прохладный полутемный вестибюль. Он миновал громадное зеркало во всю стену, не удостоив взглядом своего отражения, и ступил на ковровую дорожку.

Кабинет Соморы располагался на втором этаже. Рикардо проводил Эдуарда до самой двери, предупредительно постучал и, откланявшись, повторил:

— Синьор Сомора ждет вас.

Доминико Сомора и вправду поджидал Фитцжеральда, чинно возвышаясь за своим излюбленным светлым столом. Лишь только дверь пропустила гостя, он встал и с нескрываемым интересом оглядел Эдуарда с головы до ног. Эдуард спокойно ответил тем же. Обмен первыми впечатлениями длился долю секунды. Затем Сомора неуклюже вылез из-за стола и направился гостю навстречу.

Они встретились ровно на середине комнаты. Сомора по американскому обычаю протянул руку.

Эдуард крепко сжал толстые цепкие пальцы хозяина.

— Доминико Мануэль Сомора, — баском представился тот.

Эдуард замешкался.

— Да полно вам, — махнул рукой Сомора. — Мы, кажется, вышли на тот этап отношений, когда называют настоящие имена — Что ж… Вы правы. Эдуард Фитцжеральд.

— И, если не ошибаюсь, есть еще одно имя?

Отцовское?

— Отчество. Да, я русский.

— С русскими я никогда не имел дел, — улыбнулся Сомора уголкам и губ, — но думаю, мы договор имея.

И он жестом пригласил Эдуарда в угол кабинета. Здесь их ожидали глубокие кресла и столик с пепельницей из горного хрусталя. Хозяин замешкался возле резного изящного буфета.

— Что-нибудь покрепче? — радушно осведомился он.

— Не откажусь от любого прохладительного напитка.

— Да… жара в это время несусветная, — посетовал Сомора, выбирая из бара бутылки. — Знаете ли, при всем моем положении я ужасно демократичный человек. Я ведь из простых арендаторов, — балагурил он добродушно, выставляя на стол бокалы. — Вот, например, не люблю по таким пустякам беспокоить слуг. И вообще — не терплю чванства и спеси, мои друзья хорошо знают об этом и не церемонятся. Предлагаю и вам следовать их примеру. Хотите что покрепче — наливайте сами, без стеснения. Лично я предпочитаю неразведенный ром с сахаром. Вот сигары, — он подвинул Эдуарду ящик и грузно опустился в свое кресло.

— А знаете, — продолжал он, отведав излюбленного напитка, — я вас представлял несколько иначе.

— Постарше? — усмехнулся Фитцжеральд.

— Нет, вовсе не это. Просто у вашей фирмы такая вывеска, что я ожидал встретить этакого чинушу в сутане и с четками. Кстати: фанатов такого типа я всегда опасался. Они лживы, бескомпромиссны и слепы — как в принципе, наверное, и любые фанатики.

— А разве вы не воспитываете в своих подчиненных фанатизм?

— Ни в коем случае! Я просто требую беспрекословного подчинения закону — нашему закону, — подчеркнул Сомора, — и хорошо плачу за работу. Единственно, во что мои люди свято верят, так это в неотвратимость наказания в случае предательства. Это мое кредо. А разве у вас другие принципы?

— Несколько иные, — уклонился Эдуард от ответа.

— Впрочем, это не важно, важен результат.

А признайтесь, ведь старый пройдоха Сомора таки припер вас к стенке, а?

Возразить на это Эдуарду было нечего.

«Старый пройдоха» действительно припер всех к стене. Причем припер в тот момент, когда казалось, что сам загнан в угол и деваться ему некуда. И сделал он это столь нетрадиционным, но действенным способом, что Сергей Надеждин даже усомнился: уж не начитался ли синьор Доминико Мануэль классиков марксизма-ленинизма?

Суть способа Соморы состояла в том, что он объявил забастовку. Самую что ни на есть настоящую забастовку. Он расторг все контракты с заокеанскими партнерами и наотрез отказался поставить кому-либо хотя бы унцию кокаинового порошка.

Кокаин в Штатах от Соморы получали «семьи» Лича, Магоини и Томазо. Половину товара «семьи» сбывали в подконтрольных штатах сами, а половина шла в обмен на героин.

Героиновым бизнесом занимались четыре «семьи» «великолепной семерки». Эти «семьи» имели собственные каналы контрабанды, своих торговцев и поставщиков. Героин шел в основном из «Золотого треугольника»[24].

Одержав победу в войне с «семьями» Манзини и Лича, «русская группа», возглавляемая Фитцжеральдом и Саяниди, рассчитывала, что возьмет полный контроль над деятельностью побежденных «семей» и над Соморой. Тут-то синьор Доминико и поднес всем под нос кукиш, и контролировать оказалось нечего. Для кокаинистов Калифорнии и Флориды настали «черные» времена. Такого вся история наркобизнеса в штатах еще не знала. С подпольных складов выгребались последние запасы крэка. Их хватило на две недели. Вслед за кокаином стал исчезать героин.

«Героиновые семьи» отказались поставлять товар «семьям» Картрайта, Томазо и Гвичиарди, сменившему Лича, за деньги. Они требовали крэк, а не доллары.

Цены на героин сразу взвинтились втрое, а на калифорнийских и флоридских «наркорынках» появились коммивояжеры северных «героиновых» «семей».

Первыми во Фриско и Лос-Анджелесе появились агенты Бальдоссери. Конечно же, Картрайт и Томазо не взирали умильно на такой открытый грабеж. Уже через три дня морги Сан-Франциско, Лос-Анджелеса и Окленда походили на скотобойни Чикаго. Папа Бальдоссери схватился за голову и приказал трубить «отбой». Увы! Его примеру не последовали три остальных «героиновых» братства.

Назревала новая междуусобная война. А между тем наркоманы уже грабили аптеки и больницы. И тогда Томазо-старший отправил в Медельин к Соморе старшего сына.

Едва его самолет вырулил на посадочную полосу, как навстречу ему выехали три бронированных «Мерседеса». Винченцо Томазо спустился по лесенке с улыбкой и ступил на нагретые плитки аэродрома. Из головного «мерса» выкатился ловкий красавчик и направился к нему. Винченцо вяло протянул ему руку с золотым перстнем на среднем пальце.

Красавчик нагло проигнорировал царственный жест и с ходу довел до сведения Томазо-младшего, что у того очень мало времени — ровно столько, сколько требуется, чтобы подняться в самолет, заправиться и лечь на обратный курс.

Винченцо вспыхнул и затребовал объяснений.

Красавчик охотно пояснил, что его хозяин садится за стол только с достойными партнерами и не якшается с их слугами.

Винченцо закусил в бешенстве губу и смерил наглеца с ног до головы гневным взглядом. Но тот невозмутимо скалил ослепительно белые зубы и ничуть не смущался. С каким бы наслаждением Томазо съездил ему по клыкам! Даже рука дрогнула. Но Винченцо удержался.

— Ладно, — чужим сдавленным голосом посулил он. — Я тебя, собака, хорошо запомнил. Еще посчитаемся.

С лица красавчика, к удовольствию Винченцо, слетела улыбка. Он злобно сверкнул черными глазами и прошипел в ответ:

— Долгая память укорачивает глупую голову.

Винченцо, казалось, не слышат ответной угрозы. Он окинул отсутствующим взором дали, развернулся на каблуках и нырнул в свою «Савойю». Вслед за ним поторопились два телохранителя.

После Томазо рискнули попытагь судьбу и Картрайт с Гвичиарди. Увы! Их ожидал еще более суровый прием.

Тогда предприимчивые «отцы» сунулись бьио в Перу и Боливию. Здесь их ожидал радушный прием, но… вежливый отказ. Отказ мотивировался тем, что весь урожай нынешнего года предназначен Европе — согласно контрактам, но вот в следующем году…

Конечно же, «отцы» не удовлетворились таким объяснением. Они навели справки и выяснили, что накануне их визита в Боливии и Перу уже побывал синьор Сомора. Он навестил местных кокаиновых баронов, поделился с ними планами на будущее и, как бы вскользь, дал понять, что смешает с дерьмом каждого, кто попытается этим планам помешать.

Цену обещаниям Соморы, даже брошенным вскользь, хорошо знали во всей Южной Америке, потому-то торговая миссия американских «отцов» с треском провалилась.

Тогда Картрайт попытался снова собрать «совет семерых». Это ему удалось. Но когда семеро «кзмпо» собрались в Майами, вместе с поздравительной депешей, выдержанной, правда, в ироническом стиле, пришел ультиматум синьора Соморы.

В ультиматуме Сомора уведомлял, что будет вести торговые операции только с «небесными братьями», а остальные «кокаиновые семьи» пускай кормятся из их рук. А если они этого не хотят, то пусть убираются к чертовой бабушке.

И тогда Эдуарду Фитцжеральду пришлось срочно вылететь в Медельин.

— Знаете, когда я окончательно убедился, что с вами можно иметь дело? прищурился Сомора.

Эдуард отрицательно махнул головой.

— Когда узнал, что прибыли вы обыкновенным рейсовым самолетом, без охраны и с одним кейсом в руках.

Фитцжеральд рассмеялся:

— Не понимаю: какая же тут связь с моими деловыми качествами?

Сомора многозначительно поднял палец:

— Связь есть! Как вы думаете, почему именно Манзини, а не кто другой, достиг высшей точки своей карьеры и высшей власти?

— Тут много причин. Разве можно определить в двух словах?

— Можно, можно, — заверил Сомора. — Пьетро трудился ради идеи, во имя идеи, а не собственного тщеславия. Он был скромен и бескорыстен лично, хотя ему и принадлежал весь мир. А вот Томазо чересчур тщеславен, а Картрайт еще и алчен.

Для них важна не только власть, но и внешние ее атрибуты. Они никогда не достигнут высот Манзини.

— А что это за идея? — иронично прищурился Эдуард.

— Честь и могущество «семьи», клана, Италии, наконец. Они ведь и в Штатах остаются теми же сицилийцами и корсиканцами. Разве не так?

— Так, — кивнул Фитцжеральд согласно.

— И в этом их сила. Но, кажется, и вы, русские, это понимаете, поэтому я буду иметь с вами дело. А теперь об этом самом деле. Никаких двадцати пяти процентов ни вам, ни кому другому я платить не намерен. Угроз я тоже не боюсь. А товар я вам поставлю — и только вам.

— Хм… — с сомнением покачал головой Фитцжеральд. — Признаться, у нас были несколько иные планы.

— Да знаю я эти ваши планы, — пренебрежительно отмахнулся Сомора. — Вы собираетесь контролировать, верней рэкетировать, всю американскую мафию и при этом не заключать никаких торговых сделок, не вмешиваться ни в шоу-бизнес, ни в проституцию. Эдакий чистый «королевский» рэкет. Так?

— Так.

— Не выйдет, — твердо отрезал Сомора.

— Это почему? — откинулся на спинку кресла Эдуард.

— Потому что так не бывает, и… я не хочу этого. Да и никто не хочет. Вас попросту раздавят, как пойманного в постели клопа, — и все. Так что принимайте мое предложение. Я сильный и порядочный партнер. Вы в этом уже убедились. А вместе мы раздавим любого в этом мире. Пусть товар идет по старым каналам через Картрайта, Томазо, Гвичиарди, но хозяином будете вы, и только вы.

Ну что, — Сомора поднял бокал, до половины наполненный ромом, — за успех совместного предприятия, синьор русский?

— Что ж, — развел руками Эдуард. — Быть тому.

За окном бушевал настоящий тропический ливень. Он громко шелестел листвой, травой, покорно согнувшейся под его тяжестью. Тугие струи выбивали на подоконнике барабанную дробь и сами дробились на миллиарды блестящих шариков.

Шарики летели во все стороны, сливались и тяжелыми каплями падали на пол и на ботинки Алексея Мелешко.

Алексей стоял уже в маленькой лужице возле распахнутого настежь окна, но это его нисколько не смущало. Он любил дождь. Дождь всегда его убаюкивал — и даже маленький домик на окраине Медельина казался ему теперь уютным и покойным.

Джеймс Мейсон беззаботно покачивался в кресле-качалке, дымил сигаретой и с интересом наблюдал за охотой юркого длинноногого геккончика.

Геккон, постоянный обитатель этой комнаты, нисколько не стеснялся присутствием гостей Он проворно шнырял по стенам, потолку и старательно подбирал насекомую мелочь, укрывшуюся в помещении от дождя. Так он набивал свое вместительное брюшко, пока не нарвался в углу на угрюмого флегматичного богомола. Геккон был совсем крохотный, а богомол длинный и упитанный.

Противники выступали в разных весовых категориях, но геккона это не смутило. Он смело ринулся в бой.

Богомол долго удерживал противника на дистанции редкими, но мощными ударами когтистой лапы. Геккон ловко уклонялся и кружил вокруг богомола, стараясь зайти тому в тыл. Но богомол был начеку. Первый, он же последний раунд затянулся. Наконец геккон обманул противника вильнув хвостом. Богомол ошибся. Он круто развернулся, промахнулся, мазнув лапой по воздуху, и тотчас, атакованный сзади, почти наполовину исчез в широко разинутой пасти удачливого соперника.

Мейсон похлопал в ладоши и, продолжая прерванный минуту назад разговор, уточнил:

— Это все?

Алексей вздрогнул и с сожалением оторвался от окна:

— Все.

— Так… значит, здесь дело закончилось, и нам предстоит работа в Индокитае. Однако размах у нашего друга Фитцжеральда грандиозный. Осталось только заручиться нашим согласием. Да?

— Да, — пожал плечами в ответ Алексей.

— Так вот: я этого согласия не даю, — Мейсон энергично качнул кресло и сплюнул на пол.

Алексея это заявление не очень удивило. Он давно догадывался, что Мейсон желает выйти из игры. Но интересовало его другое, и он, пользуясь моментом, решил задать волнующий его вопрос:

— А почему, если не секрет?

— Не секрет, — кивнул Мейсон, словно сознавая законность этого вопроса. — Дело в том, что все эти громкие фразы о необходимости борьбы со злом вылились в обыкновенную грызню между кланами. Какая, к черту, разница: итальянцы, колумбийцы, русские… Мафия — она и есть мафия.

А я, старый дурак, попался на удочку твоего шефа и заделался на склоне лет натуральным мафиози.

Разве не так? Но теперь хватит с меня. Я говорю «нет».

Алексей снова повернулся к окну, выстучал пальцами на подоконнике похоронный марш и разочарованно сознался:

— А жаль… Если честно, мне тоже не по душе игра этого Фитцжеральда и цель, которую он поставил. Однако… Мне попросту некуда деваться.

— А почему некуда? — Мейсон достал из кармана очередную сигарету и неторопливо размял ее в руках. — Мы ведь с тобой неплохо сработались, а? Могли бы найти для всей нашей компании неплохую работенку где-нибудь, ну, скажем… в том же Индокитае. Как тебе такая перспектива?

Алексей круто развернулся и недоуменно уставился на Мейсона, — А что, невозмутимо продолжал тот. — Деньги у нас есть. Можно, например, организовать частное агентство путешествий по джунглям Азии. Эдакое азиатское сафари. Чем плоха идея?

— Идея, может быть, и неплоха… — задумчиво потер переносицу Алексей. — Только… Послушай: а может, и впрямь? Я исчезаю, будто меня и не было, и выплываю где-нибудь в Бангкоке. Там и встречаемся. Что, не пройдет разве такой фокус?

— Пройдет, — согласился Мейсон. — У тебя пройдет. А я постараюсь отвлечь пока внимание твоих друзей. Да и с Фитцжеральдом мне надо поговорить.

— А что ты намерен ему сказать?

— Всего одно слово, — загадочно улыбнулся Мейсон.

…Часы в необозримом зале Лос-Анджел есского аэропорта мелодично звякнули, отмечая полдень. В это время эскалатор и вынес в зал полковника Мейсона и сержанта Доули.

Доули топал впереди Мейсона и тащил два громадных чемодана. Мейсон, налегке, степенно вышагивал за ним. С сигарой в зубах и руками в карманах, он всем своим видом давал понять, что плевал на все и на всех.

В зале отставную парочку уже поджидали Фитцжеральд и Надеждин.

Завидев Мейсона, Эдуард с протянутой для приветствия рукой двинулся навстречу.

Мейсон, не замечая протянутой руки, остановился и смерил Фитцжеральда презрительным взглядом. Тот открыл было рот, но Мейсон опередил его.

— Дерьмо! — тихо, но внятно процедил он сквозь зубы, и дружеское приветствие застряло у Эдуарда в глотке.

Мейсон обогнул его, словно Фитцжеральд был каменной тумбой, и неторопливо зашагал к выходу. Лопатки Доули мелькали уже далеко впереди.

Сергей вопросительно глянул на Эдуарда. Тот вздохнул, развел руками и сокрушенно сознался:

— В конце концов, он имеет полное право.

— Постой! — встрепенулся Сергей. — А где же Лешка?

— Это ты у него спроси, — растерянно пожал плечами Эдуард и кивнул в сторону удаляющегося Мейсона.

Сергей чертыхнулся и помчался вдогонку.

8

Поиски исчезнувшего Мелешко продолжались вторую неделю, но тот словно в воду канул.

В конце третьей недели Алексей объявился, но отнюдь не благодаря усилиям ищеек Залужного и Бачея. Письмо пришло прямо на квартиру Надеждина.

«Дорогой Сережа, — начиналось оно. — Прости, что доставил вам столько хлопот. Ты вправе обижаться, что, я исчез не попрощавшись, но так будет лучше для всех нас. И, честно говоря, я боялся, что при личной встрече ты снова убедишь меня, как убедил четыре года назад. Спасибо за науку. А искать меня больше не нужно. Передай лучше ребятам от меня привет.

Совет напоследок: не очень-то доверяй своим новым друзьям. Мейсон круто, но достаточно объективно изложил свою точку зрения, и я с ней согласен. И еще: не удивляйся, если в один прекрасный день ты получишь письмо с требованием перечислить на некий счет крупную сумму за подписью, например, „Братья Самаритяне“ или что-то в этом же духе. Все в этом мире рано или поздно повторяется.

Твой Алексей Мелешко».

Сергей отложил письмо, подошел к окну и поднял раму до упора. Снизу навстречу потянулись зеленые руки клена. Клен ласково зашептал Сергею на ухо, а из его листвы глянул испуганно чей-то любопытный глазок. Сергей всмотрелся и заметил горлицу с черной каемкой на шейке. Птица распласталась на ветке и настороженно вертела изящной головкой. Сергей погрозил ей пальцем, в ответ горлица недовольно проворковала что-то и на всякий случай перебралась бочком поближе к стволу дерева.

Вид из окна точь-в-точь напоминал родной южнорусский пейзаж, и у Сергея даже сердце екнуло. Но из-за угла вывалил тупорылый полицейский «Плимут», и сходство сразу исчезло.

Сергей матерно, от души, выругался и опустил оконную раму.