Нарушенное время Марса

Глава 11

Мертвые кости под кожей мистера Котта были блестящими и влажными.

Мешок костей, грязных и одновременно влажно блестевших. Прозрачный череп поглощал зелень, которая внутри него мгновенно превращалась в прах. Джек Болен тоже представлял собой мертвый мешок, набитый габбишем. Внешняя оболочка обманчиво хорошо выглядела и приятно пахла, он видел, как она склонилась над мисс Андертон, желанной в высшей степени. Неживая человекоподобная структура разливала влажную, липкую сущность все ближе и ближе к девушке, и мертвые, безумные слова выскакивали изо рта структуры и как горошины падали на мисс Андертон. Мертвые, безумные слова исчезали в складках ее одежды, а некоторые впивались в кожу и проникали в тело.

— Я люблю Моцарта, — сказал мистер Котт. — Давайте послушаем эту запись.

Полная волос, пыли и безумных слов одежда вызывала у нее зуд. Она раздирала одежду в клочья. Впиваясь зубами в куски материала, она срывала их прочь.

Вертя ручки усилителя, мистер Котт сказал:

— Дирижирует Бруно Вальтер. Огромная редкость времен золотого века грамзаписи.

Ужасные крики и визги раздались откуда-то из комнаты, после некоторых раздумий девушка решила, что они раздавались в ней самой: она конвульсировала внутри, все трупные твари в ней тяжелели, пытаясь вырваться в свет комнаты. Господи! Как она могла остановить их! Они выползали из нее и удирали прочь, скатываясь с прядей липкой ткани на пол, исчезая в щелях между досок.

— Извините, — пробормотал Котт.

— Какой отвратительный вой! Мог бы и пожалеть нас, Арни. — Встав с кушетки, она оттолкнула от себя темный дурнопахнущий объект, вцепившийся в нее.

— Твое чувство юмора… — сказала девушка. Котт обернулся и увидел, как она сорвала с себя последние одежды. Он отложил катушку с записью и подошел к ней, протягивая руки.

— Сделай это, — сказала девушка, и они оба оказались на полу, подцепляя пальцами ног ткань, он стал срывать с себя одежду, пока не остался совершенно голым. Их руки переплелись, и они покатились в темноту под печку и легли там, потея и толкаясь, глотая пыль, жар и влажность собственных тел.

— Сделай это сильнее, — сказала девушка, вонзая колени ему в бока и причиняя боль.

— Случайность, — ответил мужчина, наваливаясь на нее и дыша ей в лицо.

Из-за края печки появились глаза, какая-то тварь подглядывала за ними, пока они лежали рядом в темноте. Она отложила свой клей, ножницы и журналы, бросила все, чтобы посмотреть на них, жадно смакуя и пожирая глазами каждый удар, который они совершали.

— Уходи, — простонала девушка. Но тварь осталась на месте. — Еще, опять прошептала девушка, и тварь засмеялась. Она не прекращала смеяться все время, пока девушка и тяжелая туша, прижимавшаяся к ней, продолжали свои движения. Они не могли остановиться.

Габлдай, меня еще, — говорила она, — габлдай меня, вложи свой габбиш в меня, в мой габбиш, о, ты, Габлер! Габлдай, габлдай, мне нравится галбдать. Не останавливайся! Габл, габл, габл, габл, габл…

Сажая вертолет И-компании на посадочную площадку Общественной школы, Джек Болен мельком бросил взгляд на Манфреда, пытаясь угадать о чем тот думал. Погруженный в свои мысли, Манфред Стинер невидящим взглядом смотрел в пространство, лицо его искажалось гримасами, вызывавшими отвращение у Джека и вынуждавшими его как можно реже смотреть в сторону мальчика.

Почему он не может справиться с мальчишкой, гадал Джек. Дорин совершенно права, Манфред уже в его голове, и неустойчивые, шизофренические аспекты его собственной личности задеты помимо его воли;

Джек не понимал, как ему вырваться из ситуации, кроме того, было уже слишком поздно что-либо предпринимать — время словно перестало существовать, и он навечно прикован к несчастному немому созданию, которое только и занимается тем, что ковыряется в собственной жизни, снова и снова исследует свой патологический личный мир.

Джек поглощался каким-то слоем мироощущения Манфреда, что, очевидно, вызвало постепенное разрушение его собственного восприятия мира.

«Сегодня вечером… — думал Джек. — Так или иначе, нужно дождаться вечера. Я должен потерпеть до встречи с Арни Коттом. А потом я смогу выбросить из головы все это, вернуться в свое собственное пространство, свой мир, мне никогда больше не следует общаться с Манфредом Стинером. Ради бога, Арни, спаси меня», — думал он.

— Мы — на месте, — сказал он после приземления вертолета. И выключил мотор.

Манфред сразу ринулся к двери, полный страстного желания выбраться наружу.

«Так тебе, оказывается, не терпится увидеть это место, — подумал Джек, — интересно почему?» Он встал и открыл дверь вертолета; Манфред сразу же выскочил на крышу и, как будто сердцем чувствуя дорогу, побежал по наклонному спуску.

Пока Джек выбирался из кабины, мальчик уже исчез из вида. Он и сам спустился по пандусу и вошел в школу.

«Дорин Андертон и Арни Котт, — мысленно произнес Джек. — Два человека, означающие для меня все, друзья, с которыми я общаюсь, моя жизнь — все крайне затрудняется. Мальчик действительно вознамерился просочиться в меня и увести от общения с людьми туда, где эти взаимоотношения крайне затруднены. Что же мне остается? — спрашивал он себя. — Однажды я уже был отдален от остальных — сына, жены, отца, мистера И — все произошло почти автоматически, без сопротивления. Можно легко предугадать, что произойдет, если я продолжу шаг за шагом, постепенно сходить с ума рядом с этим совершенно ненормальным мальчиком. Теперь я понимаю, что такое психоз, это — полное отчуждение восприятия от объектов внешнего мира, особенно важных объектов добросердечных людей. И что приходит на смену? Ужасная рассеянность с бесконечными спадами и подъемами. Изменения внутреннего состояния. Раскалывающее личность противостояние двух миров, внутреннего и внешнего, как будто они совсем не взаимосвязаны. Оба, однако, существуют, но каждый живет по своим собственным законам. Это — остановка времени. Конец познания, ничего нового. Если однажды человек сошел с ума, то уже ничего более страшного с ним не произойдет. Я стою на пороге этого. Возможно, я уже сошел с ума, это зрело во мне с самого начала, с самого рождения. Просто мальчик повел меня длинным путем. Или скорее из-за него я пошел длинным путем. Поглощенная собой личность, безмерная и консервативная, внутренний мир которой поглотил все — мельчайшие изменения этого мира исследовались с величайшим вниманием. Это и есть теперешнее состояние Манфреда, конечная стадия шизофренического процесса».

— Манфред, подожди, — позвал Джек и пошел вслед за мальчиком.

Удобно устроившись в кухне Джун Хенесси, попивая кофе, Сильвия Болен рассказывала ей о своих проблемах последних дней.

— Так ужасно находиться вместе с ними, — говорила она, имея в виду Эрну Стинер и ее детей, — они такие вульгарные. Чтобы убедиться в этом, достаточно хотя бы раз столкнуться с ними поближе. Конечно, не стоит об этом говорить, но я вынуждена видеться с ними так часто, что не могу игнорировать их грубость, с которой сталкиваюсь каждый день.

Джун Хенесси, в белых трусиках и лифчике, ходила босая туда-сюда по дому, поливая из стеклянного кувшина свои многочисленные комнатные растения.

— Действительно, странный мальчик. Он хуже всех, правда?

Содрогаясь от отвращения, Сильвия сказала:

— И он торчит у нас целый день. Как тебе известно, Джек работает с ним, пытаясь приобщить его к человеческой культуре. Сама-то я думаю: следовало бы стереть с лица земли всех уродцев и выродков, похожих на этого. В конце концов, ужасно вредно оставлять им жизнь: это ложное милосердие как по отношению к ним, так и по отношению к нам. О мальчике следовало бы позаботиться ради живущих рядом с ним. Его никогда не следовало бы выпускать из учреждения, в котором он находился.

Вернувшись в кухню с пустым кувшином, Джун сказала:

— Хочу тебе рассказать, что на днях сделал Тонни.

Тонни был ее очередным любовником, ее связь с ним продолжалась уже шесть месяцев, и она среди окрестных дам, особенно у Сильвии, считалась современной женщиной.

— Как-то раз мы обедали в Женеве-2, в одном известном французском ресторане и ели эскарготы — ну, знаешь, такие улиточки. Их подают прямо в раковинках, и во время еды их извлекают при помощи ужасающих вилок с длиной зубов чуть ли не в целый фут. Конечно, все это еда с черного рынка. Ты знала раньше, что в этом ресторане подают деликатесы исключительно с черного рынка? Я не знала, пока Тонни не привел меня туда. И конечно же, я не могу сказать тебе, где этот ресторан.

— Улитки, — произнесла Сильвия, думая обо всех удивительных блюдах, которые и она могла бы заказывать, если бы имела любовника и тот пригласил бы ее в ресторан.

Как следовало бы вести себя в таком случае? Трудно, вероятно, но стоило того, если бы она могла сохранить свою измену в тайне от мужа.

Проблемой был Дэвид. А теперь еще и Джек, много времени работавший дома, и свекор, гостивший у них. Она никогда не могла бы пригласить своего любовника домой из-за Эрны Стинер, соседки, мешковатой домохозяйки, которая могла бы его увидеть и скорее всего, тотчас же из прусского чувства долга проинформировала бы Джека. Но тогда в этом была бы некоторая доля риска, что добавило бы определенного пикантного аромата приключению.

— А что сказал бы муж, если бы узнал о твоей связи? — спросила она Джун. — Не разорвал бы он тебя в клочки, как это сделал бы Джек?

— С тех пор, как мы женаты, Майк имел несколько собственных любовных интрижек, — ответила Джун. — Он был бы огорчен. Возможно, поставил бы мне синяк под глазом и, конечно же, убрался бы почти на целую неделю к одной из своих подружек, оставив меня одну возиться с детьми. А в общем он бы стерпел. Сильвии тоже стало интересно, имел ли Джек какую-нибудь связь на стороне. Это казалось невероятным. Сильвия гадала, что бы она почувствовала, если бы узнала об этом — означало бы это конец замужеству?

«Да, — подумала она. — Я бы немедленно обратилась к адвокату. Или нет? Никак не угадать заранее…»

— Какие у тебя отношения со свекром? — спросила Джун.

— О, неплохие. Он, Джек и маленький Стинер пропадают где-то, совершая деловые поездки. Естественно, я не общаюсь помногу с Лео, он приехал главным образом по делам. Джун, сколько связей ты имела?

— Шесть, — ответила та.

— Здорово, — сказала Сильвия. — А я вот ни одной.

— Некоторые женщины не созданы для этого. Последняя фраза прозвучала для Сильвии довольно обидно, если не как пощечина.

— Что ты имеешь в виду?

— Они психически не подготовлены для адюльтера, — бойко пояснила Джун. — Это требует от женщины некоторых способностей создавать и поддерживать день за днем сложный вымысел для мужа. Я прямо наслаждаюсь, когда мне необходимо изворачиваться, чтобы не проболтаться Майку. Ты совсем другая. У тебя простой, прямолинейный склад ума, хитрость — не твоя стихия. К тому же у тебя прекрасный муж. — Подчеркивая важность своего мнения по поводу Джека, она многозначительно подняла брови.

— Раньше Джек целыми неделями отсутствовал дома, — сказала Сильвия. И я не могла спать с ним. А теперь это стало еще труднее. Она страстно желала иметь какое-нибудь творческое, полезное или возбуждающее занятие, которое заполнило бы собой длинные пустые дни. Неужели она родилась для того, чтобы умереть от скуки, просиживая часами в кухнях соседок и распивая кофе? Не удивительно, что так много женщин имело «связи». Выбора не было, или это — или сумасшествие.

— Если ты ограничилась только своим мужем для эмоционального опыта, сказала Джун Хенесси, — у тебя нет никаких оснований для выводов. Ты более или менее смиряешься с тем, что он может предложить, но если ты спала с другими мужчинами, ты можешь лучше судить о недостатках своего мужа, более объективно оценить его. И, если что-нибудь в его поведении тебе не нравится, ты настоишь, чтобы он переменился. А со своей стороны ты узнаешь, где ты сама действуешь неумело, и когда общаешься с другими мужчинами можешь научиться, как выразить себя так, чтобы доставлять мужу наибольшее удовлетворение. Я не могу понять тех, кто лишает себя удовольствия из-за недостаточного сексуального опыта.

Вышесказанное звучало как хорошая здравая мысль: даже муж получит выгоду…

Потягивая кофе и раздумывая над словами Джун, Сильвия увидела через окно, как недалеко от дома садился вертолет.

— Кто это? — спросила она.

— Ради всего святого, откуда я могу знать, — сказала Джун, выглядывая в окно.

Вертолет подкатил к стоянке рядом с домом, двери открылись и темноволосый, симпатичный мужчина, одетый в яркую нейлоновую рубашку с галстуком и брюки — просто модный европейский франт — вышел оттуда. За ним появился бликман с двумя тяжелыми чемоданами.

Глядя на темноволосого мужчину, направлявшегося к дому в сопровождении бликмана с двумя чемоданами. Сильвия почувствовала, как быстро застучало сердце в груди. Таким вот образом, подумала она, появляется Тонни, приятель Джун.

— Господи! — заволновалась Джун. — Да кто же это? Торговец?

Раздался стук в дверь, и она пошла открывать. Сильвия поставила чашку и последовала за ней. Возле Джун остановилась.

— Я же вроде раздета. — Она торопливо дотронулась до трусиков. Поговори с ним, пока я сбегаю в спальню и оденусь. Я не ожидала, что кто-то чужой свалится нам на голову, сама понимаешь, нужно проявить осторожность, ведь мы в доме совершенно одни, наши мужья отсутствуют… С развевающимися волосами она бросилась в спальню.

Сильвия открыла дверь.

— Добрый вечер, — сказал симпатичный мужчина, обнажая в улыбке белые, идеально ровные, средиземноморские зубы. Он говорил с легким акцентом. Вы хозяйка дома?

— Полагаю, что так, — смутившись, ответила Сильвия. Она мысленно окидывала себя взглядом, желая удостовериться, достаточно ли скромно она одета, чтобы вступить в беседу с незнакомым человеком.

— Я хочу предложить вам очень хорошие, экологически чистые продукты, с которыми, возможно, вам уже приходилось иметь дело, — сказал мужчина. Он смотрел на ее лицо, но так как Сильвия произвела на него определенное впечатление, он в то же время ухитрился окинуть ее взглядом с ног до головы. Ее смущение возрастало, но она не чувствовала негодования по этому поводу; мужчина имел очаровательную манеру держаться — застенчивую и в то же время достаточно откровенную.

— Экологически чистая еда, — пробормотала Сильвия. — Ну, я…

Мужчина кивнул головой, бликман, выступив вперед, положил один из чемоданов и открыл его. Корзинки, бутылки, свертки… Она заинтересовалась.

— Нерафинированное арахисовое масло, — объявлял мужчина. — А также диетические сладости без калорий сохранят вашу очаровательную стройность.

Пшеничные проростки. Дрожжи. Витамин Е — стимулятор жизненных сил… но, конечно, же, для такой молодой женщины, как вы, он не требуется. Его голос завлекающе мурлыкал, когда он показывал товары один за другим. Наклонясь над товаром, она очутилась так близко от торговца, что их плечи соприкоснулись.

В двери появилась Джун, одетая в юбку и шерстяной свитер. Она мгновенно оценила обстановку и юркнула обратно, захлопнув дверь. Мужчина даже не заметил ее.

— А также, — продолжал он, — имеется еще много в списке деликатесов, которые, возможно, заинтересуют мисс. Вот, например. Он протянул банку. У Сильвии остановилось дыхание — это была икра.

— Хорошенькое дело, — сказала она, совершенно завороженная. — Где вы все это достаете?

— Сильно сказано, но ведь это стоит того, — темные глаза мужчины прямо впились в ее лицо. — Вы не согласны? Напоминает дни, проведенные на Земле: мягкий свет и оркестр, играющий танцевальную музыку… романтические дни, проведенные в перемене мест, восхищающих глаз и ухо.

Он долго и широко улыбался ей.

«Черный рынок», — решила Сильвия.

Ее сердце подскочило к самому горлу, когда она сказала:

— Послушайте, это не мой дом. Я живу недалеко отсюда, на расстоянии одной мили, вниз по каналу. — Она указала направление. — Я очень, очень заинтересовалась.

Откровенная мужская улыбка обожгла ее.

— Вы никогда не бывали здесь раньше, не так ли? — Она говорила торопливо и заикаясь. — Я никогда не видела вас. Как вас зовут?

— Меня зовут Отто Зитт. — Он протянул ей визитную карточку, на которую женщина едва взглянула, не в силах оторваться от его прекрасного лица.

— Мой бизнес давно налажен, но только недавно, благодаря непредвиденным обстоятельствам, был полностью реорганизован, так что появилась возможность встречаться непосредственно с новыми клиентами.

Таким, как вы, к примеру.

— Вы зайдете ко мне?

— Да, обязательно, немного попозже, скажем — после полудня… И мы обсудим в спокойной обстановке ассортимент потрясающих деликатесов, которых ни у кого, кроме меня нет. До встречи. — С кошачьей грацией он встал.

Снова на пороге появилась Джун Хенесси.

— Здравствуйте, — сказала она мягким, вкрадчивым голосом.

— Вот моя визитная карточка, — Отто Зитт протянул ей тисненый белый прямоугольничек. Обе женщины внимательно разглядывали его визитные карточки.

Многообещающе улыбнувшись, Отто кивнул бликману, и тот открыл другой чемодан.

Сидя в своем кабинете в лагере Бен-Гуриона, доктор Милтон Глоб внезапно услышал хриплый, властный, но, безусловно, все-таки женский голос. Прислушавшись, он узнал напористую речь Анны Эстергази, приехавшей навестить своего сына Сэма.

Открыв карточку на букву «Э», доктор вытащил папку с надписью «Сэмюэль Эстергази» и положил перед собой.

Случай был довольно интересный. Анна Эстергази почти год как развелась с Арни, когда родился ребенок. При определении в лагерь мальчика записали на ее имя. Исходя из данных исследования крови, врачи не сомневались, что отцом ребенка был Арни Котт, поэтому история болезни содержит множество сведений о состоянии его здоровья. Несмотря на давний развод, они встречались, и ребенок явился результатом этих свиданий, прямым доказательством того, что их отношения носили не только деловой характер.

Некоторое время доктор Глоб поразмышлял о том, что кому-то информация, содержащаяся в папке, могла бы, ох, как пригодиться.

Интересно, были ли у Арни враги? Насколько доктор знал — ни одного. Все, кроме Милтона Глоба, любили Арни Котта. Мысль о том, что он, наверное, единственный человек на всем Марсе, пострадавший от рук могущественного водопроводчика, делала доктора совсем несчастным.

«Этот тип обошелся со мной самым бесчеловечным и жестоким образом», в миллионный раз повторял про себя Глоб. Ну чем он мог помочь своему горю? Он еще посчитается с Арни… или постарается собрать дополнительную информацию, которая, возможно, того заинтересует. Но он понимал, что любые ухищрения ни к чему бы не привели. Снова и снова доктор Глоб просматривал историю болезни. Случай с Сэмюэлем Эстергази был достаточно редким, по крайней мере, он не помнил ни одного, который бы в точности соответствовал этому. Мальчик, казалось, принадлежал какому-то древнему, вымершему роду человекоподобных амфибий. Глоб вспомнил о теории, высказанной некоторыми антропологами, согласно которой человек произошел от какого-то вида обезьян, живших в полосе прибоя и на отмелях. Доктор обратил внимание и на то, что коэффициент умственного развития ребенка равнялся 73 баллам. Эта цифра означала очень слабые интеллектуальные способности. При таком коэффициенте, — неожиданно пришло ему на ум, — следовало бы Сэма скорее отнести к умственно отсталым, чем к аномальным детям».

Лагерь Бен-Гуриона не предназначался для слабоумных, и его директор Сюзен Хейнс уже отослала обратно несколько псевдоаутичных детей, которые на поверку оказались обычными умственно неполноценными. Конечно, отсев псевдобольных сопровождался известными трудностями. А в случае маленького Эстергази были явные физические отклонения…

«Несомненно! — решил доктор Глоб. — У меня есть все основания, чтобы отправить ребенка Эстергази домой. Он без особых трудностей мог бы обучаться в Общественной школе, нужна только корректировка программы по его способностям. Только в области физического развития ребенок мог считаться аномальным, а забота о физически неполноценных детях не входит в наши задачи. Но что вынуждает меня поступить таким образом? — спрашивал он себя. Вероятно, я хочу отомстить Арни Котту за то, что он обошелся со мной так жестоко.»

«Нет, — после некоторого раздумья решил он, — это кажется совершенно невероятным. Я не отношусь к психическому типу людей, которые стали бы мстить.»

Он привык считать себя человеком, способным к зрелым, взвешенным поступкам. С другой стороны, именно размолвка с Арни Коттом вынудила его так тщательно ковыряться в истории болезни ребенка Эстергази… Таким образом, слабая, не очень четкая связь между желанием выгнать Сэма из лагеря и ссорой с Арни все же была.

Читая папку, доктор снова поражался удивительным взаимоотношениям, о которых она повествовала. Вся жизнь людей, долгие годы продолжающих сексуальные отношения после того, как их брак распался, была зафиксирована здесь. Из-за чего же они развелись? Возможно, между ними существовали серьезные разногласия; Анна Эстергази представляла собой явно выраженный деспотический тип женщины с сильным мужским характером — то, что Юнг называл «доминирующим женским типом». В полном согласии со своим характером она должна играть определенную роль — захватить лидерство и никогда не упускать его. Она должна стать главой семьи, иначе быстро сломается.

Доктор Глоб отложил папку и отправился по коридору в игровую комнату.

Там он обнаружил миссис Эстергази, играющую со своим сыном. Доктор стоял, молча наблюдая за ними, пока она не ощутила его присутствия и не прекратила игру.

— Здравствуйте, доктор Глоб, — бодро сказала она.

— Добрый день, миссис Эстергази. Гм! Могу я попросить вас пожаловать в мой кабинет после того, как вы пообщаетесь с сыном?

Ему было приятно увидеть, как значительное, самодовольное выражение на лице женщины сменилось выражением беспокойства.

— Конечно, доктор Глоб.

Через двадцать минут, сидя за своим столом, он вглядывался в лицо сидевшей напротив женщины.

— Миссис Эстергази, когда ваш мальчик впервые поступил в лагерь Бен-Гуриона, было много сомнений по поводу природы его заболевания. Некоторое время полагали, что оно лежит в сфере душевных расстройств, возможно, травматический невроз…

Женщина решительно перебила:

— Доктор, вы хотите сказать мне, что с тех пор, ка Сэм поступил к вам, не выявлено никаких психических заболеваний за исключением сниженных умственных способностей и поэтому он не может оставаться здесь, так?

— Еще у него имеются физические недостатки, — сказал доктор Глоб.

— Это вас не касается.

Он изобразил смирение и согласие.

— Когда я должна взять его домой? — Она побледнела и задрожала, ее руки вцепились в сумку да так и оцепенели на ней.

— Ах да, через три-четыре дня. В крайнем случае, через неделю.

Закусив палец, миссис Эстергази невидящим взором уставилась на ковер, устилавший пол кабинета. Прошло некоторое время. Затем она сказала дрожащим голосом:

— Как вам, вероятно, известно, доктор Глоб, до последнего времени я боролась с законом, согласно которому ООН собирается закрыть лагерь Бен-Гуриона. — Ее голос набирал силу. — Если меня вынудят забрать Сэма, то я прекращу свою помощь в борьбе против закрытия лагеря, и будьте уверены, закон примут. Я также проинформирую Сьюзен Хейнс о причине, побудившей меня так поступить.

Медленная холодная волна прокатилась в голове доктора Глоба. Он ничего не мог вымолвить в ответ.

— Вам ясно, доктор? — спросила Эстергази.

Он принужденно кивнул.

Поднимаясь со своего места, миссис Эстергази сказала:

— Доктор, я давно занимаюсь политикой. Хотя Арни Котт и считает меня доброхоткой и любительницей, но это не так. Поверьте мне, в определенных обстоятельствах я вполне проницательна.

— Да, — сказал доктор Глоб, — я сейчас убедился в этом. — Он машинально поднялся и проводил ее до двери кабинета.

— Пожалуйста, никогда больше не поднимайте вопрос по поводу Сэма, сказала женщина, открывая дверь. — Я нахожу эту тему слишком мучительной для себя. Мне намного легче считать сына аномальным. — Она посмотрела доктору прямо в лицо. — Думать о нем как об умственно неполноценном — выше моих сил. — Повернувшись к нему спиной, она стремительно пошла прочь.

«Вот почему нельзя обольщаться, оценивая мою работу, — сказал себе доктор Глоб, трясущимися руками закрывая дверь кабинета. — Эта женщина явная садистка с ярко выраженной манией преследования в сочетании с непомерной агрессивностью».

Усевшись за стол, он закурил и, уныло пыхтя сигаретой, пытался взять себя в руки.

Когда Джек Болен достиг конца наклонного спуска, Манфред уже исчез из вида. Небольшая группка детей пробежала мимо, несомненно, они торопились к «Учителям» на очередные уроки. Он стал бродить вокруг, гадая, куда, убежал мальчик. И почему так быстро? Нехороший признак.

Кучка детей впереди собралась вокруг высокого, беловолосого, с густыми бровями «джентльмена», в котором Джек узнал Марка Твена. Однако Манфред среди них не было.

Когда Джек пытался пройти мимо «Марка Твена», тот прервал свой монолог, обращенный к детям, пыхнул несколько раз сигарой и обратился к Джеку:

— Друг мой, не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

Помедлив, Джек ответил:

— Я ищу мальчика, которого привел с собой.

— Мне известны имена всех пареньков, — ответила обучающая машина типа «Марк Твен». — Как его зовут?

— Манфред Стинер. — Он описал внешность мальчика внимательно слушавшей обучающей машине.

— Гм! — произнесла обучающая машина, когда он закончил говорить. Она затянулась и опустила сигару. — Думаю, вы найдете молодого человека беседующим с римским императором Тиберием. По крайней мере, так меня проинформировал представитель властей, чьим заботам вверена данная организация, я имею в виду дежурного механика, сэр.

Тиберий. Джек не представлял себе, что такие низменные и сомнительные исторические персонажи могли быть представлены здесь, в Общественной школе. «Марк Твен» догадался о его, мыслях, очевидно, по выражению лица.

— Здесь, в школе, — сказал он Джеку, — не стремились в качестве поучительных примеров собрать самые отвратительные персонажи, но и не пытались самым тщательным образом оградить детей от дурных сторон жизни.

Странствуя по этим залам, сэр, вы обнаружите множество мошенников, пиратов и негодяев, печальными и унылыми голосами повествующих свои поучительные истории в назидание юношеству. «Марк Твен» снова пыхнул сигарой и подмигнул ему.

Смущенный Джек заторопился прочь.

Возле «Эммануила Канта» он остановился спросить дорогу. Несколько подростков стояло возле обучающей машины.

— Тиберия, — произнес робот с сильным акцентом, — можно найти если пойти по этому пути. — Он указал направление так величественно, что, отбросив все сомнения, Джек заторопился в нужную сторону.

Немного погодя он очутился возле невысокой белоголовой тщедушной фигуры римского императора. Машина, казалось, «размышляла», но, прежде чем Джек сказал хоть слово, она повернула к нему голову.

— Мальчик, которого вы разыскиваете, прошел дальше. Он действительно ваш? Чрезвычайно привлекательный юноша. — Затем она замолчала, ка бы задумавшись. Джек знал, что на самом деле машина связывается с дежурным механиком школы, которая, используя информацию от всех обучающих механизмов, пыталась выяснить место нахождение Манфреда.

— В данный момент он ни с кем не общался, — наконец произнес «Тиберий».

Джек продолжал поиски. Слепая женщина среднего возраста улыбалась неподалеку, Джек не знал, кто это, никаких детей возле нее не было. Но вдруг она произнесла: — Мальчик, которого вы разыскиваете, находится возле «Филиппа II Испанского. — Она указала рукой прямо по коридору, а затем добавила странным голосом: — Будьте добры поторопиться. Мы были бы очень признательны, если бы вы забрали его из школы как можно скорее. Большое спасибо».

Ее речь прервалась также внезапно, как и началась. Джек заторопился в указанном направлении.

Как только он повернул в нужный коридор, то сразу очутился перед бородатой аскетической фигурой «Филиппа II». Манфреда уже не было, но, казалось, какой-то неуловимый дух его существа все еще витал здесь.

— Он только что ушел, дорогой сэр, — сказала обучающая машина. В ее голосе прозвучала та же странная назойливость, как и в голосе женщины, встреченной Джеком несколько ранее. — Будьте добры, найдите и удалите его отсюда. Для нас это была бы неоценимая услуга с вашей стороны.

Не теряя ни секунды, Джек бросился по коридору, подгоняемый леденящим страхом.

— …Очень признательны, — сказала сидящая фигура в белом халате, когда он проходил мимо. И седовласый мужчина в сюртуке тоже повторил настойчивую мольбу всей школы, когда Джек проходил мимо:

— …как можно скорее.

Он повернул за угол и нашел Манфреда.

Мальчик сидел в одиночестве, прислонившись к стене с опущенной головой, очевидно, погруженный в глубокие размышления. Наклонившись над ним, Джек спросил:

— Почему ты убежал?

Мальчик не ответил. Джек коснулся его, но тот опять никак не прореагировал.

— С тобой все в порядке? — спросил Джек.

Вдруг мальчик пошевелился, поднялся на ноги и пристально уставился Джеку в лицо.

— Что это еще такое? — потребовал ответа Джек.

Опять никакого ответа. Но лицо мальчика омрачилось смутными, извращенными переживаниями, ненаходившими выхода. Казалось, он не видел Джека. Полностью поглощенный собой, мальчик не интересовался внешним миром.

— Что случилось? — повторил Джек свой вопрос. Он знал, что не дождется ответа: не существовало никакого способа для несчастного создания, находящегося перед ним, как-нибудь выразить себя. Только тишина, полное отсутствие связи между ними, пустота, которая ничем не могла быть заполнена.

Мальчик смотрел в пространство, а потом, опять сгорбившись, сел на пол.

— Подожди меня здесь, — сказал Джек. — Я хочу забрать Дэвида. — Он осторожно отошел от мальчика, но тот даже не шевельнулся. Подойдя к обучающей машине, Джек сказал ей:

— Мне бы хотелось увидеться с Дэвидом Боленом, пожалуйста. Я — отец. Я заберу его домой.

Обучающая машина типа «Томас Эдисон», изображавшая почтенного пожилого мужчину, взглянула на него, включилась и навострила ухо. Джек повторил все снова.

Кивнув, машина ответила:

— Габл, габл…

Джек изумленно уставился на нее. А затем посмотрел на Манфреда.

Мальчик по-прежнему сидел, сжавшись в комочек и прислонившись к стене.

Обучающая машина «Томас Эдисон» снова открыла рот и произнесла:

— Габл, габл. — И ничего больше, опять наступила тишина.

«Это — я? — мысленно спросил себя Джек. — Полный психический крах для меня? Или…»

Он не мог поверить в существование другой причины, она была просто невероятна.

Неподалеку, в холле, другая обучающая машина обращалась к группе детей. Джек напряженно вслушивался в долетавший оттуда гулкий металлический голос:

— Габл, габл, — говорила она детям.

Джек закрыл глаза. Он понял с совершенной ясностью, что собственная душа, собственные чувства не обманули его — то, что он видел и слышал, случилось на самом деле.

Присутствие Манфреда Стинера нарушило общую структуру Общественной школы, пронизало ее глубочайшую сущность.