Наш цвет зеленый

ВОЛК

Сорок восемь дней человек шел по компасу. Он шел без дороги, без тропинки, даже без подробной карты. Единственным ориентиром для него был компас да изрезанный заливами берег, пересекаемый кое-где каменными завалами, а кое-где превратившийся в застывшей тундровое болото. Человек шел поздней осенью, когда солнце чуть поднималось над горизонтом, чтобы согреть своими бледными лучами неуступчивую суровую землю.

У него был свой расчет: дойти до края земли.

Наступит суровая зима. Мороз схватит ледяное течение пролива, скует его льдинами. По этим льдинам человек мечтал перейти на другой континент, в чужую страну.

Он трусливо бежал - уходил в Америку, мечтая остаться там безнаказанным.

Он знал, от правосудия ему не будет пощады. Осужденный за убийство, он бежал из колонии и снова убил, чтобы бежать.

Человек шел, как волк, озираясь по сторонам, ненавидя всех. Он был силен и жилист. Он хорошо подготовился к бегству за рубеж, ничто не могло его остановить. Бежать любой ценой.

Человек тащил за собой салазки. Обычные детские салазки, которые он подобрал где-то, может быть даже отнял у ребенка. Он не хотел нести груз на себе. Салазки легче, их можно было загрузить. На салазках лежал завернутый в кусок брезента меховой спальный мешок. В рюкзаке - запас сухарей, несколько килограммов сахару, консервы. Сверху лежал привязанный ремнем винчестер, а патроны к нему человек держал в кармане.

Он предусмотрел все. Он приучил себя спать на открытом воздухе, какой бы ледяной ни была ночь. Он научился делать тридцать - сорок километров в день. Он привык есть сырое мясо - говорят, это не только утоляет голод, но и спасает от цинги. По он забыл об одном. В дальнюю дорогу он забыл взять с собой соль. И мучился он не от холода и не от сырости, не от утомительного пути, во время которого салазки часто переворачивались на склонах заснеженных холмов. Он мучился от отсутствия соли.

Лицо человека заросло клочковатой щетиной. Глаза его, покрытые красными жилками, слезились от резкого ветра и от яркого солнца, отражавшегося в кристально белом снегу. По человек упорно шел на восток. Только на восток, в направлении к Берингову проливу. Там ждал он не прощения, а безвестности. Выдав себя за противника Советской власти, он мог рассчитывать на то, что ему поверят и помогут выбиться в люди. Он мечтал о карьере мелкого коммерсанта: держать пивной бар или крохотный магазинчик. В крайнем случае - иметь свою бензоколонку где-нибудь в далеком поселке Аляски.

С такой мыслью шел он изо дня в день, делая регулярно тридцать километров по безлюдному, суровому берегу Ледовитого океана.

Однажды где-то по дороге ему удалось подстрелить нерпу. Мясо пахло рыбой и было отвратительно на вкус. Но он ел его сырым не потому, что не было спичек и дерева - по берегу изредка попадались обглоданные прибоем доски, а иногда и целые бревна,- он ел сырое мясо нерпы, считая, что так нужно для здоровья. Половина тушки лежала на салазках - запас на будущие дни.

Одно мучило его и выводило из себя: не было соли.

Человек маниакально думал о белой, тающей на языке крупинке соли, которой так не хватало. Он страдал.

…Старый охотник эскимос Нутенген давно забыл, сколько ему лет. Друзья и родственники звали его коротко «старик Ну». Если бы он жил не сейчас, пе в годы Советской власти, а много лет раньше, его судьба была бы давно решена. 13 один прекрасный день родственники принесли бы ему ремень из сыромятной кожи оленя, устроили бы шумный пир, на котором все бы славили старика, а затем два самых близких, самых дорогих друга, обмотав ремень вокруг шеи старого Ну, ласково беседуя с ним, затянули бы оба конца сыромятины. Затем тело Нутенгена унесли бы и положили на острые камни в определенном месте, где хоронят всех эскимосов племени. Песцы и полярные мыши «завершили» бы жизненный путь старого эскимоса.

Но, слава богу, суровые законы прошлого ушли в глубину времени. Нутенген полон сил. Раскосые глаза его хорошо видят. Количество шкур нерпы, которые приносит старик, говорит о том, что еще многие годы он сумеет быть лучшим охотником стойбища.

Чум старого Ну стоит на берегу Ледовитого океана. Осень. Скоро он вернется домой, но он не торопится. У него достаточный запас провизии. Есть чай, консервы, соль. Да и сама профессия охотника дает ему постоянно любое количество мяса.

В чуме тепло. Старый Ну, вернувшись с охоты, разжигает костер. И совсем неважно, что старик живет по-старому. Чум заполнен дымом. Избыток его выходит через отверстие наверху. Глаза Нутенгена привыкли к дыму за многие годы. Может быть, потому-то он и курит старую, наполовину прожженную трубочку, набивая ее табаком, смешанным с полярным мхом ягелем.

Старый Ну привык к одиночеству. Когда ему становится грустно, он тихо напевает под нос какую-нибудь песню о том, что он слышал, или о том, что видел на своем веку. И никто не слышит эту песню, кроме старика. Так было п в этот день.

- Что это ты там поешь, старикан? - вдруг раздалось у него за спиной.

Это было поздно вечером. Догорал костер в центре чума. Старый Ну напевал что-то, засыпая. Он не слышал шагов подошедшего человека. Он вздрогнул от неожиданности, открыл глаза и поднялся.

Перед ним стоял человек в меховой куртке и стеганых ватных штанах. Лицо его было заросшим, слезящиеся глаза светились недобрым, настороженным светом.

- Ты здесь один? - спросил человек.

Ну молчал.

По обычаям своего народа, он жестом пригласил гостя сесть к огню. Он налил ему в миску горячего чая, заправленного салом и солью. Он протянул гостю кусок копченого мяса.

Оба молчали. Человек жадно ел, запивая мясо соленым чаем.

Миска дрожала в его руках. Нутенген не понял, что это - от усталости пли от волнения?

- Дай мне соли,- неожиданно сказал человек.

Старый Ну повернулся в угол и развязал горловину кожаного мешочка, где у него хранилась соль.

Человек взял весь мешок и поставил его перед собой. И, тыча кусок мяса в соль, он ладно ел. Белые бисеринки соли застряли в кудлатой бороде, сыпались на грудь.

Нутепген ни о чем не спрашивал человека. Кто он, куда он идет. Так принято. Обо всем человек расскажет сам, когда утолит голод.

Старик знал это - так поступали все на Севере. Здесь есть простое правило - «пыныл». Гость, насытившись, начинает передавать все, что он знает, все, что услышал по дороге. В первую очередь он расскажет самые хорошие известия. Те самые, что приносят хозяину радость. И старик затаенно ждал той минуты, когда он услышит «пыныл».

Гость ел долго и, видимо, с наслаждением. Глаза его напали наливаться усталостью. Он изредка встряхивал головой, что-бы сбросить эту усталость. Костер догорал. Нутенген хотел выйти из чума, чтобы принести еще несколько разрубленных досок, подобранных на побережье. Но человек остановил его.

- Ты куда? - спросил он.

- Я принесу дерево. Костер кончается.

- Ты один? - еще раз переспросил человек.

- Один,- ответил Нутенген.

- Тогда иди,- сказал человек.

Около чума стояли маленькие сани. На них лежали какие-то свертки. Только сейчас Нутенген вспомнил: незнакомец положил около себя винчестер, когда садился у огня. Хороший гость так не делает. Старик вернулся в чум, неся охапку исковерканных прибоем, но уже высохших на берегу деревянных обломков. Один бог знает, как они попали сюда.

Нутенген подбросил пару кусков дерева на затухающие угли. Они были горячие, и дерево вспыхнуло сразу, осветив лица двух людей, склонившихся к огню.

«Ну вот, сейчас он будет рассказывать «пыныл»,- подумал Нутенген. Гость молчал.

- Ты что здесь делаешь, старик? - неожиданно спросил незнакомец.

- Я охочусь. Здесь нерпа, песцы. Стреляю.

- Почему ты охотишься один?

- За мной скоро приедут на оленях. Начнется зима. Я должен вернуться к своим.

Незнакомец насторожился.

- Скоро, говоришь, приедут,- хрипло повторил он.

- Да, скоро,- ответил старик.

Видимо, эти слова окончательно привели незнакомца к решению. Он понимал: ему уже нечего терять.

Перед ним была соль. Он мог пополнить запас провизии. Мог взять ценные шкуры. А если старика и хватятся, он уже будет далеко.

А вдруг старик сам пойдет и донесет, что видел одинокого путника с санями, который шел куда-то на восток? Возьмет и скажет пограничникам - ищите его.

Эта мысль сверлила мозг незнакомца. Она приводила его в трепет и бешенство. Он не может ждать даже до утра. Вдруг старик незаметно уйдет ночью? Он еще силен. Он, наверно, хорошо ходит.

…Когда через час человек вышел из чума, в руках у него был кожаный мешочек с солью и какой-то нехитрый сверток. Человек увязал все это на маленьких санях и, сунув под мышку винчестер, молча ушел в ночь вдоль берега, изредка озираясь на чум.

Старик Нутенген так и не вышел из чума проводить гостя. Он не услышал «пыныл»-хорошую весть, которую добрый гость приносит в чужой дом из далекого путешествия.

Он лежал в углу чума, неестественно поджав ноги, уткнувшись лицом в старую оленью шкуру, которая заменяла ему одеяло.

Наряд пограничников случайно натолкнулся на чум старого охотника. Ездовые собаки с лаем бросились в направлении человеческого жилья, издалека почуяв его но запаху.

- Ну вот, смотрите, мы и приехали! - радостно бросил двум своим товарищам запыхавшийся сержант Григорьев.

Чтобы согреться, он бежал рядом с партами, на которых сидели два его товарища.

Упряжка стремительно подкатила к чуму. Костер давным-давно потух, и ветер выдул сквозь распахнутые полы входа последние крохи тепла.

Когда пограничники перевернули застывшее тело старого охотника, они содрогнулись. Выстрел пришелся в голову, почти между глаз. Так стреляет опытный убийца.

Человек был убит из винчестера в упор - даже кожа лба была опалена.

…Который день шла погоня за преступником. Григорьев не скоро нашел следы санок. След вначале возвращался на запад. Но, проехав несколько километров, пограничники убедились, что это всего лишь уловка, обманный ход. Человеческие следы и отпечатки полозьев резко отвалили на восток, то появляясь на склонах каменистых осыпей, то спускаясь в засыпанную снегом долину. Местами ветер успел замести следы, и тогда пограничники Мучительно искали их продолжение. Но человек с санями шел напрямик, абсолютно убежденный в своей безопасности.

Неизвестный нигде не сворачивал в сторону и, как говорится, в лоб брал крутые склоны. Он торопился. Ему надо было успеть, во что бы то ни стало успеть к проливу в тот день, когда пролив застынет п превратится в ледяной мост между двумя континентами.

В одном месте под скалою неизвестный заночевал. Видимо, он разжег небольшой костер. Ветер раздул пепел, но тяжелые угли остались. Рядом валялась пустая консервная банка, вскрытая ножом. Григорьев взял ее в руку. Несколько крупинок соли пристали к влажной крышке. Незнакомец щедро солил консервы перед едой.

Преступника настигли на пятый день. Первым заметил его один из молодых солдат:

- Товарищ командир, впереди вижу темную точку. По-моему, это и есть тот, которого мы ищем.

- Стон! - скомандовал Григорьев.- Ложись, ребята!

Положив собак, бойцы тоже легли на снег. Приложив бинокль к глазам, Григорьев молча рассматривал горизонт. По небу плыли размытые, бесформенные облака. Грудами лежали они на далеких заснеженных холмах. Облака и холмы были так похожи, что трудно было определить границу земли и неба. Но где-то там, на этой условной линии, в круглых окулярах бинокля маячила темная фигурка человека. Она была почти точкой. Но, засекая расстояние точки от темневшей справа складки земли, Григорьев четко заметил движение темного пятна.

- Он и есть! - проговорил старшина.- Будем брать ночью…

Когда гость разожжет костер и заснет, все обойдется без стрельбы и крови.

Так и получилось. Старшина Григорьев был прав. Двигаясь по следам преступника, пограничники застигли его врасплох.

Убийца лежал под скалой, до бровей застегнувшись в спальном мешке. Он даже не успел схватиться за винчестер.

Рядом с ним стояли загруженные сани. На них лежал небольшой кожаный мешок с солью.

Человек смотрел на пограничников ненавидящим взглядом затравленного волка и молчал.

Ему нечего было сказать.