Наследие Мортены

Глава 22

Приходила в себя я муторно. Первые ощущения — холод, дичайший, промозглый, пробирающий до самых костей и глубже. Я попыталась раскрыть глаза, но ресницы то ли слиплись, то ли смёрзлись, не определить. Память возвращалась вспышками: ирбисы на озере, сборы в ресторан, зеркальный коридор и незнакомка.

«Умеешь ты, Женя, неприятности на задницу находить в самых неожиданных местах!»

— Рогнеда, — позвала я княжну, пытаясь пошевелиться, но закоченевшее тело не спешило меня слушаться, впрочем, как и княжна отзываться.

Тишину разрушил шорох и мрачный звон цепи. К ним прибавился цокот когтей по камню, окончательно раззадоривая мою фантазию. У страха глаза велики? А если враг невидимый? В лицо пахнуло горячим дыханием, и я сжалась, ожидая нападения и боясь спровоцировать его. Спустя пару бесконечно долгих мгновений меня принялись аккуратно вылизывать: глаза, лицо, нос, шею. Сопровождалось это тихим мурчанием, больше похожим на смесь причитаний и надсадных хрипов.

Тепло растопило изморозь на ресницах, и я открыла глаза, нос к носу уставившись на нечто страшное. Нет, это, вероятно, когда-то было рысью, но сейчас… Если бы в нашем мире существовала некромантия, то эту рысь можно было смело причислить к восставшим из мёртвых. Один глаз заплыл и не открывался, шкура зияла проплешинами, кое-где виднелись струпья незаживающих ран, сочащиеся зеленоватым гноем. Ушей практически не было, на их месте виднелись обугленные хрящи высотой в пару сантиметров. А запах… Наверное, даже хорошо, что здесь холодно, в тепле рысь уже давно должна была сгнить заживо.

Я с перепугу шарахнулась от зверя. Моим попыткам вторил ранее слышимый лязг цепи. Чтобы не смотреть на живое воплощение зверозомби, я принялась изучать окружающую обстановку, всё больше впадая в уныние.

Каменное строение круглой формы напоминало мешок, окон не было. Свет проникал сквозь небольшую дырку в центре потолка, прямо под которой виднелся выложенный булыжниками очаг вокруг листа жести. Серая хмарь не помешала рассмотреть иней на стенах и потолке, истлевшую солому на полу и мощные цепи, берущие начало из каменных плит пола. В моём случае цепи заканчивались кандалами на ногах, у рыси — металлическим ошейником с острыми шипами внутри. Ума не приложу, как она умудрялась ходить, не вспарывая себе горло.

Вся обстановка походила на антураж средневековых казематов или логова контрабандистов, где пленников удерживали перед продажей в рабство. Второй вариант вполне был возможен и сейчас, правда, я не шестнадцатилетняя девственница, а рысь своим видом мало напоминала экзотического питомца, но на каждое извращение найдется свой покупатель.

Из чистого упрямства я подёргала цепь, в надежде найти ржавое звено. К сожалению, таковых не оказалось. Отцовские часы показывали десять утра, но не было уверенности, что я всё ещё в том же часовом поясе. В пользу этой версии играла непривычная для Северо-Запада солнечная морозная погода без осадков. У нас дождь со снегом шёл всю последнюю неделю, внутри же каменного мешка оказалось на удивление сухо, льда в очаге и вокруг не было. В копилку наблюдений добавилась заложенность ушей, что уже явно намекало горную дислокацию нашего пристанища.

Я вновь обратила внимание на подругу по несчастью. Мне почему-то стало стыдно. Животина меня отогревала, а я от неё отползла как от прокажённой. Рысь не делала попыток приблизиться, давая возможность привыкнуть к своему виду. Худющая до крайности, с выступающими рёбрами, она переминалась с лапы на лапу. Я осторожно приползла обратно, уже более внимательно рассматривая животное. Та в ответ взирала на меня с надеждой единственным здоровым глазом. Серым. Осмысленным. Человеческим. Знакомым.

«Твою мать!» — было самым приличным из промелькнувших у меня мыслей в тот момент.

— Баламат? — несмело позвала я оборотницу в надежде на ошибку.

Рысь сделала шаг и рухнула мне на колени словно подкошенная, рыдая практически по-человечески. Слёзы лились бурным потоком, смешиваясь со стонами и жалобными причитаниями израненной рыси. Некогда прекрасная девушка, запертая в теле едва живого зверя, выплакивала всю боль, одиночество и ужас, скопившиеся за долгий срок.

Слишком поздно Баар понял, что опоздание Жени не относится к женскому кокетству. Пока он связался с охраной, подтвердившей пунктуальность девушки, пока получили записи камер безопасности ресторана, прошло больше часа. И уж точно ирбисы не ожидали увидеть в качестве похитителя мать Хаардааха и Баламат, Аду.

Женщина пропала из общины ещё два месяца назад, в день неудавшегося переворота вместе с дочерью. Бэрил, правда, наводил справки по Баламат, и там была странная история. Несколько медведей утверждало, что рысь спасла им жизнь во время пожара, а сама погибла. Но обследовав пожарище, судмедэксперты не нашли ни человеческих, ни животных останков.

Сам Баар искренне верил, что Баламат отправилась выслеживать собственную мать-беглянку, чем была с ней заодно. Не могли быть заодно люди, живущие словно чужие с детства. Сейчас Баабыр корил себя за беспечность, с которой отпустил любовницу отца восвояси. Тогда ему казалось, что за всем стоял Хаардаах, но, видимо, он недооценил женское коварство и теперь поплатился за это.

Звонок отцу Евгении дал хоть какие-то зацепки. Тот отследил дочь только до Санкт-Петербурга, дальше след терялся, что, по его словам, означало нахождение Жени либо в самолёте, либо на подводной лодке. Бэрил запросил по своим каналам сводку по всем авиапассажирам из Пулково, но Евгения там не фигурировала. Зато было четыре бизнес-джета, вылетевшие примерно в одно время из Пулково-3 в разные стороны: Швейцария, Монголия, Москва и Казань. Ягер взял на себя встречу бортов в пределах страны, а мы страховали заграницу. Тем более что самолётом из Олёкминска до аэропорта Улгий в Монголии было на полторы тысячи километров ближе, чем отсюда. Со Швейцарией оказалось ещё проще, там летел кто-то из чиновников минтранса на плановую операцию. Когда мы уже собирались вылетать на место встречи с отрядом Ягера, пришло сообщение с требованиями:

«Завтра в 14.00 мой сын живой и здоровый должен оказаться в этой точке 49°47′53» с. ш. 88°29′45″ в. д. Один. С телефоном Бэрила. Тогда получишь координаты на свою девку'.

— Какого чёрта ей понадобилось посреди Чуйской степи? — ошарашено уточнил Кар, рассматривая результат ввода координат.

— Это где вообще? Где ближайшая взлётка? — моментально отреагировал по конференц-связи Ягер.

— Это Алтай, есть полоса в Кош-Агаче, — после секундной задержки ответил Бэрил. — Я договорюсь с пограничниками, проблем не будет. И Баар, надеюсь, ты знал, что делал, когда не дал нам пристрелить этого… неучтённого наследничка.

Мы сидели в обнимку с Баламат, пытаясь телами согревать друг друга. Рысь то и дело вздрагивала, виновато постанывая, когда та или иная рана давала о себе знать. В сумраке я постаралась убрать грязь из наиболее страшных ран, но что ещё можно было сделать без антисептиков и бинтов, не знала. Пришлось расстелить мой пиджак, чтобы грязь снова не попадала в едва очищенные раны. Так и сидели вместе, дрожа как осиновые листья на ветру. По ощущениям температура давно опустилась ниже минус двадцати градусов, и болезненный жар оборотницы не справлялся с нашим обогревом.

Каждые полчаса я вставала и пыталась разогнать кровь самой обычной зарядкой. Приседания, наклоны, прыжки, отжимания ни черта не помогали, но хотя бы создавали видимость деятельности. Страшнее всего было сдаться и покориться. Я пыталась придумать план, как выбраться из ловушки. Рогнеда не отвечала на мои призывы, то ли в очередной раз уйдя в подсознание, то ли лимит её проявлений неуклонно приближался к нулю, как и предупреждала Ягу. Мне очень не хватало её собранности. Тогда, в реке, только её команды помогли не удариться в панику, а продолжать бороться. Вот и сейчас я пыталась делать хоть что-то, лишь бы не замерзать заживо рядом со сломленной оборотницей.

Длины цепи едва хватало до импровизированного очага, но не до противоположного края каменного мешка. Поэтому, когда там отворилась неприметная каменная плита, я даже не стала дёргаться, лишь присела возле рыси. К нам пожаловала моя похитительница. Вся её экипировка состояла из горнолыжного костюма, туристического рюкзака с рацией на лямке и пистолета на поясной кобуре.

Женщина принялась разбирать рюкзак, насмешливо посматривая на нас с Баламат.

— Я смотрю, спелись, сиротки!

Мы никак не отреагировали на замечание, а рысь, кажется, вздрогнула всем телом и сжалась, ожидая удара, но его не последовало.

В наш угол полетел кусок мороженого мяса. Летел он прицельно в голову Баламат, я еле успела подставить руку, чтобы отвести удар, но это не сильно помогло. Килограмм десять мяса отозвались болью в отбитой ладони. Баранья нога шлёпнулась рядом, а оборотница даже не дёрнулась.

— Жри давай! И не вздумай подыхать, когда мы так близко к цели. Или ты хочешь, чтобы я опять тебя проучила?

В сумраке раздался свист рассекаемого воздуха. Над нами мелькнул кончик кнута с металлическим наконечником, щёлкая практически у моего носа. Я непроизвольно пригнулась, а Баламат снова вздрогнула и подтянула лапой баранью ногу к морде. Отрывая кусками мясо, она съедала наружные грязные куски и осторожно подавала мне чистые, находящиеся ближе к кости. Я честно попробовала грызть замороженное мясо, отчего меня пробрало холодом ещё сильнее, хотя, казалось бы, куда уже больше. Осторожно припрятала свои куски за спину, в надежде отдать Баламат попозже.

Блондинка увидела это и рассмеялась, едко и даже зло скривившись.

— Да что же вы все здесь такие добренькие⁈ Смотреть противно!

— Ну да, не чета тебе, собственную дочь довела до предсмертного состояния, — не сдержавшись, процедила я в ответ чокнутой.

— Ой, а у кого это у нас голосок прорезался? У кошки драной подзаборной? У выродка человеческого? — задавала она вопросы, и сама тут же отвечала на них. — У выбраковки! Заткни пасть и не вякай, и, может быть, отдам тебя этому ирбисовому ублюдку живой.

Гневную тираду прервал треск рации. Блондинка вышла из нашей каменной тюрьмы, но вскоре вернулась, сверкая предвкушающей улыбкой.

— Твой братец на месте, скоро будем праздновать воссоединение семьи!

Давно взлётно-посадочная полоса Кош-Агачского аэропорта не принимала у себя столько гостей одновременно. Тяжёлый транспортник ИЛ-76, прибывший из Олёкминска, чуть возвышался над вертолётом МИ-26 из Москвы и совсем подавлял малышку Cessna Citation Longitude 700 из Санкт-Петербурга. Все сотрудники аэропорта тайком фотографировали столь неординарное собрание на память, дескать, и в их забытой богом глуши случился день открытых дверей.

Мужчины столпились внутри Ил-76, рассматривая карту местности.

— Где последний раз сработал сигнал?

— Где-то в этом квадрате, — Ягер обвёл местность маркером, сверяясь с данными из планшета.

— Ничего себе квадрат, почти пять километров в горах! — отозвался Баар.

— Ты в горах часто мобильные вышки видел? Нет? Вот и помалкивай! Если бы не я, вы бы вообще не знали, где искать! — Ягер откровенно вспылил на мальчишку, посмевшего его упрекнуть.

— Я её из-подо льда достал и здесь найду! Главное, отвлекайте внимание как можно дольше, — уже более миролюбиво отозвался Баабыр.

Все уставились на Хаардааха.

— Что⁈ Буду делать всё возможное! — открестился бывший узник.

— Я ему не доверяю, — зло оскалился Бэрил, машинально поглаживая револьвер со снотворным.

— А у вас есть выбор? — скептически отозвался Ягер.

— Если он весь в мамашу, то ничего хорошего от него ждать не приходится, — сплюнул Кар.

— У нас уговор, — теряя терпение, рявкнул Баар, попутно снимая с Хаарда наручники и кандалы, — он сделает всё, что потребуется.

— Мы до сих пор не знаем, о чём вы там договорились, — угрожающе откликнулся Бэрил.

— И не узнаете, пока всё не закончится! — отрезал Баабыр, пресекая все дальнейшие вопросы и обмениваясь кивками с Хаардаахом. — Что есть в заданном квадрате?

Этот вопрос уже был адресован представителю местных пограничников, приставленному для контроля и решения вопросов на местности. Низенький крепкий мужичок с типично азиатской внешностью внимательно рассматривал квадрат и не спешил отвечать, отмечая крестиками и кружочками точки в разных концах выделенного квадрата.

— Вот здесь, — он указал на кружок недалеко от реки, — Джумалинские ключи, есть домики для проживания, дорога нормальная, но связь есть. Как я понял, вам не подходит. Дальше горы и граница. Была ещё пара троп для контрабандистов, но их перекрыли контролируемыми обвалами. Советую начать с них, там схроны старые каменные остались с царских времён, — погранец указал на крестики довольно далеко расположенные друг от друга. — Не знаю, где ещё здесь человека можно спрятать без риска для жизни, а с риском — любая впадина, любой склон или расщелина подойдут. Монгольских коллег мы предупредили о проведении горноспасательной операции, так что настоятельно прошу почём зря не шмалять из всех калибров, а решать вопросы тихо и желательно в пределах границ Российской Федерации.

Хаардаах стоял посреди бесцветных просторов круглой как блюдце Чуйской степи, обрамлённой заснеженными горными хребтами. Рядом с ним возвышалась груда камней, по недоразумению причисленных людьми к древним мегалитическим комплексам человеческой истории. Вот только людьми здесь даже не пахло. Идеально ровный круг диаметром шестьдесят метров с точностью до градуса соответствовал сторонам света. А в центре чувствовался такой источник силы, что у взрослого ирбиса ноги подкашивались и мутилось сознание.

После лесов родной Сибири голые степи, просматриваемые на десятки километров, вызывали безотчётные опасения. Посреди открытого пространства Хаард чувствовал себя неуютно, словно на прицеле. Выполняя требование матери, ирбиса оставили в одиночестве. Беспрерывную трансляцию с места событий обеспечивали несколько квадрокоптеров. Чтобы успеть прийти на помощь, по версии Баабыра, или предотвратить побег, как, вероятнее всего, подумал Бэрил.

За Хаардаахом наблюдали не только новоприобретённые родственники, но и мать. Это выяснилось, едва Хаард переступил границу каменного круга. На телефоне высветилось:

«С возвращением, сынок! Встань в центр сооружения и пусти себе кровь. Не давай ране затянуться. Мы с Баламат скоро будем. Нас ждёт дом».

Инструкции походили на бред сумасшедшего, но раз обещал всеми доступными способами содействовать, нужно соответствовать. Скинув куртку, ирбис уселся на неё, закатал один рукав и вспорол когтями вену на левом предплечье. Кровь сначала несмело, а затем всё более активно стекала по руке в землю, умывая изморозь на пожухлой траве, смачивая комья замёрзшего каменистого грунта, окрашивая рубиновыми пятнами степную ржавчину. Над головой сияло ярчайшее солнце, обрамлённое золотой короной. Бездонное небо захватывало дух. Ни единого облачка, лишь бескрайняя синева и пар от дыхания, вырывающийся облачками изо рта.

Едва рана начинала затягиваться, Хаард вскрывал свежие шрамы и продолжал любоваться небом, что так сейчас напоминало цвет глаз матери. Небесно-голубые, добрые, лучащиеся добром, они так не походили на серебряную сталь, сверкающую нынче в глазах Ады Рейс. После рождения сестры женщину как будто подменили. Синеглазая Ада ни за что в жизни не приказала бы убивать, интриговать, лгать. Вместе с цветом глаз исчезла любящая жена и мать, уступая место прагматичной и дальновидной стерве. В подселение душ Хаардаах не верил, а вот в психиатрические диагнозы вполне. Взялась же откуда-то у матери новая личность, полностью заменив старую.

Мысли путались, наслаивались одна на другую, ускользая от кажущейся близко разгадки. Веки отяжелели, требуя расслабиться и уснуть. Усталость навалилась на плечи, гранитной плитой прибивая к земле. Хаард сам не заметил, как откинулся назад, но не повалился на траву, а опёрся о нечто массивное. Уже теряя сознание, он услышал:

«Добро пожаловать домой, потомок северных барсов!»