Наследница Бабы-Яги (СИ)

Сказ пятнадцатый. Прозревающий, но свет не проливающий

Дверь в дом открывала тоже я — Кот настоял. Вошла первая, за мной — все остальные. Череп ускакал за печь, Кот — запрыгнул на неё. Так и устроились. Что им там, мёдом намазано? Надо будет не забыть спросить…

И ведь сейчас немало вопросов, но все как будто бы словами не спросить. Да и Кот не ответит, в Яви же сейчас. М-да, не додумалась устроить беседу во дворе, но чего уж теперь…

— Я завтра приду к тебе сразу, как проснусь, — сообщил Петя. Молча кивнула. Подумала немного.

— Слушай, а попробуй ты дверь открыть, — попросила его, когда он уже собрался выходить.

— В Навь?

— А есть ещё варианты? — отошла от Двери, позволяя ему подёргать за ручку.

— Не открывается, — Петя пожал плечами. — Ты тоже попробуй.

Попробовала.

У меня тоже не открылась.

— Как же всё сложно, — тяжело вздохнула. И что это за проверки я устроила? Хотела убедиться в собственной исключительности? Так сама же уже решила, что вся эта история — не про меня. — Пойдём, провожу тебя до крыльца.

— Как мило с твоей стороны, — Петя улыбнулся.

Мы вышли из дома, постояли, наблюдая за этой стороной реальности. Явь от Нави отличается, сильно отличается. И ладно фонари всюду, дома, деревья не такие древние, но в Яви и воздух другой, давление, влажность. Вкус даже не такой.

— Ладно, иди, — поторопила соседа. В окне дома напротив, на третьем этаже, мелькнул силуэт.

У меня паранойя.

— Иду, — Петя встал у калитки, покусал губы.

Вдруг он развернулся, шагнул ко мне и сжал в крепких объятиях. Я так и замерла, вытянувшись по струнке и растопырив пальцы. — Какая ты недотрога, — фыркнул на это Петя и отлип.

Отмерла. Стукнула его по ноге — чуть ниже колена.

— Тц! — он поморщился, дёрнулся было потереть место ушиба, но сдержался, посмотрел на меня с возмущением. Мило улыбнулась, слегка приподняв брови, — ну-ну, попробуй мне тут ещё что-то сказать, могла и в более стратегически важные места бить. — Ладно-ладно, ты права. Больше не буду, — и добавил с ухмылочкой. — Без разрешения.

— Мало, видимо, — снова замахнулась, но Петя предусмотрительно отскочил.

— Да всё, всё! Я просто очень тебе благодарен. И рад, что мы познакомились.

— За что благодарен? — удивилась.

— Не знаю. За всё, — Петя улыбнулся совершенно растерянно, и я не смогла сдержать ответную улыбку. — Ещё не было людей, вызывающих во мне такую бурю эмоций.

— Надеюсь, это не признание, — хмыкнула.

— Признание вообще-то! В моей безграничной любви! Ты станешь моей подругой? Горшок мы с тобой уже не поделим, да и игрушки я давно забросил… — его лицо одухотворённо засветилось. — Правда, можем с тобой в «Фифу» один на один!.. Или в «Текен»!..

— Иди уже, клоун, — пихнула его в плечо, выгоняя со своей территории.

Петя, посмеиваясь, пошагал к себе, а я, не иначе как шальной пчелой в попу укушенная, радостно улыбнулась и приветливо помахала окну на третьем этаже.

Развернувшись, весело пошагала домой. Надо позвонить Незабудковой, а то совсем подружку забросила. Или она меня — тут как посмотреть.

*****

Вита ответила с третьего раза. Я успела поволноваться, но мокрая моська по фэйстайму через пять минут попыток меня успокоила.

— Меня папа утопить пытался!

— Такие, как ты, не тонут, — лицо Виты стало крайне возмущённым, а позади послышался громкий гогот дяди Олега.

— Маречка, привет! — в камеру сунулась тётя Алёна, отобрала у дочери телефон, и теперь я видела только её с мужем, без любимой дочери, которая всё ещё пыхтела на заднем фоне. — Как ты? Как дом? Справляешься?

— Да, всё просто замечательно! Быт проще, чем я думала. Вы как? Отдыхаете?

— Что-то около, — дядя Олег многозначительно посмотрел на жену. — В основном стираем шины по местным улицам — бутики-бутики-бутики. Уверен, будем брать доп. багаж.

— Так ничего же нового, дядь Олег, — поджала губы, скрывая улыбку.

— Мы обратно через пару недель, потом в другое место полетим, так что встретимся, — улыбнулась тётя Алёна. — Освободи полку для подарков.

— Да не стоило…

— Всё! — у старших Незабудковых отобрали телефон. Связь на секунду зависла, и экран отобразил их недовольные лица, а после — Витино. — Увели так нагло, вообще! — она куда-то активно пошла, видимо, подальше от родителей.

— Да ладно тебе, — села поудобнее. — Что там насчёт приезда? Надолго?

— На несколько дней, сгрузим вещи — и дальше. Потом только к концу августа вернёмся.

— Классно, — вздохнула. — Ну вы там наотдыхайтесь, непонятно, когда ещё дяде Олегу такой длительный отпуск дадут.

— Вот-вот. А он возмущается! Он же выездной только по особому разрешению, а тут такой подарок — заграничный отпуск, — Вита, наконец, села, перестав мельтешить на экране. — Ты, кстати, без очков? Вообще видишь хоть что-то?

Машинально коснулась лица, и только сейчас осознала — действительно без очков. И всё вижу. Вижу так отчётливо, как никогда не видела…

Вита не стала докапываться, сразу продолжила:

— Как там твой горячий сосед?

— Петя?

— Фу ты! — она скривилась. — Ещё чего! Я про его дядю вообще-то!

— Ну, он скорее холодный.

— Горячий холодный сосед, — покивала Вита. — Так как он?

— Мне-то откуда знать? — фыркнула. — Но он со странностями, да и всё тут… со странностями.

— О чём ты?

— Не знаю даже, как рассказать… — Вита нахмурилась. — Ты не переживай, со мной всё в порядке и вообще всё замечательно, просто… несколько необычно. Это не телефонный разговор, так что очень жду твоего возвращения!

— Ла-адно, — Вита пытливо вгляделось в моё изображение. — Ладно, — ещё раз повторила. — Ты умная и способная, уверена, что бы у тебя там ни происходило, со всем справишься.

— Ой, какие комплименты, — рассмеялась. В разговоре с самым близким человеком напряжение ушло. Даже Навь больше не кажется такой страшной, поиски ведьмы, череп за печкой… Все проблемы — совершенно решаемы!

Через час болтовни мы попрощались. Я немного полежала, рассматривая полоски между потолочными брёвнами. Хорошо видно — каждую неровность и трещинку.

— Странно это… — вздохнула.

Может, воздух в Нави какой-то целебный, и я вдруг прозрела? Хотя в те разы, самые первые, когда я думала, что всё происходящее — сон, я тоже прекрасно видела — без очков. Читала я про психосоматику и про то, что человек может от любой болячки страдать, придумав её, может и я надумала себе астигматизм? А сейчас вдруг перестала надумывать?

Других объяснений у меня нет. Если не считать неприемлемые и нереальные, конечно…

Через час, умывшись и решив часть проектов, которые взяла на подработку, я уже сладко спала.

*****

Проснулась самой первой — Кот сопел на печи, никак не отреагировав на мои перемещения. Погладила его осторожно между ушками, и пошла на утренние процедуры.

От нечего делать, решила изучить книжные полки. На кухне шипел чайник, а я, вытащив томик «Быстродействующие заговоры», уселась на диван.

Книжка оказалась объёмной: триста семьдесят шесть страниц убористым печатным шрифтом с узкими полями и междустрочкой. Издательство — «КолдИн». Интересно, это какие-то сокращения? И чего означают?

«Уч. пособие для студ. высш. уч. зав.» — гласила библиографическая ссылка. И в каких это ВУЗах изучают подобные книги?

Ладно, неважно.

Оглавление гласило, что в пособии пятнадцать глав, в каждой более пяти параграфов. Наугад открыла серединку, пролистала несколько страниц и остановилась на новой главе.

«Противные заговоры».

Усмехнулась, но читать продолжила, причём слишком увлечённо, но неоправданность собственного воодушевления я предпочла проигнорировать.

«Противные заговоры (от «против» нар. рус. — вопреки, в противоречие) — заговоры, основанные на сопротивление какой-л. силе агрессивного или неагрессивного характера. Под данную категорию также входят заговоры против чего-л. (в понимании «борьба п. чего-л.).

Классификация ПЗ включает в себя более тридцати подгрупп, однако в данном трактате мы опишем ПЗ в виде семи подгрупп, основываясь на работах и фактических исследованиях М. Березнова, Л. В. Вагнера, З. Е. Квасенко, П. Штольца, Е. Е. Лавиной, Е. З. Зверевой и др.

Далее мы опишем каждую подгруппу ПЗ в виде отдельного параграфа, приведя наиболее распространённые и действенные заговоры каждой подгруппы.»

Я машинально поправила очки, и палец прошёлся по переносице, не встретив никакого сопротивления. Попробовала ещё раз — всё так же. Отложила книгу, попыталась взяться за дужки…

— Блин, тупица, — прошептала, тяжело вздохнув. Интересно, я навсегда теперь с хорошим зрением, и, если да, как скоро я избавлюсь от старых привычек?..

Продолжила чтение, конкретно увлёкшись. Прочитала страниц тридцать, бегло скользя по стихотворным строкам заговоров. Они так легко ложились на язык, словно считалочки, что запомнить их не составило никакого труда.

Например, в параграфе «ПЗ от умыслов» был такой заговор:

У того, кто зло помыслил,

Уши до земли отвисли.

А в «ПЗ от действий» такой:

Тот, кто зло ко мне направил,

Безо рта себя оставил.

К ним была пометка в виде спирали. В начале пособия, в списке «особых символов» этот знак описывался как «заговоры простейшего характера, не действительные в случае наличия у оппонента оберегов от первого уровня». Сразу захотелось изучить книжку «Оберегъ», что там за уровни такие?

И ещё интересно — правда, что ли, рот пропадёт и уши отвиснут? Или это какие-то образные выражения?..

Мигнул телефон.

«Несу завтрак, жди», — от Пети. Я ведь и правда не позавтракала, а чайник так и шипит себе — забыла носик закрыть, вот и не засвистел. Надеюсь, не выкипел.

Убрала книгу обратно на полку и пошла чай заваривать. Уже на кухне услышала, как проснулся Кот — он спрыгнул с печи и пошёл осматривать дом.

Петя прибыл минут через пять, я открыла ему дверь, впустила без слов, и мы пошли на кухню.

— Блинчики принёс? — увидела у него пакет из «Теремка».

— Да, взял сладкие и сытные. Ты же любишь с рыбой? Мне кажется, он у них там самый вкусный.

— Нравится, нравится. Чай?

— Давай.

— Сейчас ещё Коту корма положу… Надо будет спросить у него, подходит ли ему такая еда, раз уж он теперь разговаривает. Вдруг сказочные коты едят какую-то сказочную еду?

— Корм сойдёт, не сухой — уже подарок, — Кот вальяжно зашёл на кухню. — Только, будь добра, на стол миску поставь. С пола есть — то ещё удовольствие.

— Как скажешь, — покивала, поставила вымытые миски на стол, в одну налила водичку, в другую выдавила корм из мягкой упаковки. — А ты чего это разговариваешь? — опомнилась. — И спал так долго?

Кот не ответил, запрыгнул на стул, положил передние лапы на стол и принялся есть. Я тоже села, переглянулась с Петей и отпила чай. Так просто от Кота не отстану, пусть объясняется.

— В Нави хорошо зарядился, вот и разговариваю. Потому и отсыпался, — буркнул Кот в миску.

— Так! — я отпила чай и прокрутила в голове вчерашние вопросы. Вспоминаться они не хотели, вот совсем, что ужасно злило. Ладно, спрошу про печь и клубочек…

— Поесть дай, — только и ответил Кот.

Дала. Молча ели, причём Кот свой корм прямо-таки смаковал, хотя обычно сметает всё за секунду. Ещё и на блинчик мой позарился, но я не жадная, поделилась.

— И? — поторопила его, как только он закончил.

— Так, слушай внимательно, кто знает, сколько я ещё разговаривать смогу. Первое — печь. Она, конечно же, волшебная, ты про это и в интернетах прочитать сможешь: испокон веков Баба-Яга на печи лежит — нос в потолок.

— Вынюхивает, что в лесу её происходит, — добавил Петя.

— Вот-вот, — кивнул Кот. — С печи весь лес видно, но словами не объяснить, самой придётся полежать. Где беда произойдёт, помощь нужна, интересное что твориться или кто Ягу ищет — печь сообщит сигналом.

— Каким?

— В голову сообщит, а как это происходит — словами не сказать. То ли образы видятся, то ли слышится что-то. Волшба древняя, сложная, сто раз уже переживал это, да никак не пойму устройство… Так вот! Если печь непонятно что показала или подробности нужны, тогда к блюдцу обращаться нужно, к тому, что висит в зале. Много таких в мире сделали, но это — самое сильное, древнее. Просто просишь, оно и показывает.

— Например? — не смогла представить.

— Пошли, — Кот спрыгнул со стула и пошагал в зал. Мы — за ним.

Только сейчас я осознала, что диван стоит странно — прямо напротив настенного блюда, как обычно ставят перед телевизором. Кот запрыгнул на кожаную обивку и посмотрел на нас.

Тоже сели, Кот подождал, когда мы перестанем вертеться, и заговорил:

— Катись, катись, яблочко наливное, по серебряному блюдечку, покажи мне и города, и поля, покажи мне и леса, и моря, покажи мне гор высоту и небес красоту, всю родимую Русь-матушку.

Раздался звук, словно ветряные колокольчики зазвенели, послышалось шуршание полей, морской прибой, шелест листьев. Блюдо засветилось, да так ярко, что пришлось прищуриться, а когда свет затих, по серебряной кайме катилось самое настоящее яблоко: раз кружок, два, словно кто-то по ту сторону блюда придерживает яблоко магнитом.

Полированная плоская поверхность, обычно отражающая помещение, вдруг зарябила, поплыла, и мы увидели, словно снятый с высоты птичьего полёта, лес, залив.

Взор переместился, показывая питерскую «Кукурузу», вновь убежал к воде, к Балтийскому морю. Картинка мигнула, и теперь блюдце показало нам поля, затем, высотки, кажется, «Москву-Сити». И снова леса, поля, озёра, дома — деревянные и каменные, развалины и современные постройки, невероятную по своей монументальности скульптуру «Родина-мать», Новгородский Кремль…

— Божечки… — прошептала, заворожённая. Казалось бы, ничего удивительного для человека ХХI века — своего рода телевизор, но нет. Блюдечко показывало совершенно иначе и больше походило на окно. Звуки, лёгкий ветерок, даже запахи ощущались, казалось, можно протянуть руку и провалиться в этот круг. Никакой телевизор не способен передать изображение столь точно.

— Попроси, что или кого хочешь увидеть, и оно покажет, — подсказал Кот.

— Покажи Незабудковых, — шепнула, не в силах говорить громче.

Картинка переменилась, теперь мы видели ночной город, отель, окно. Дальше окна блюдечко не заглянуло.

— Странно… — пробормотал Кот.

— Это удивительно! — Петя подскочил. — А меня оно послушает?

— Раз разбудили уже, то и тебя послушает.

— Покажи моих родителей, — тут же попросил Петя, и мы увидели песочный пляж с кучей народа, и двоих, лежащих на шезлонге, со шляпами на лицах.

— А как оно поняло, какие именно Незабудковы мне нужны?

— Потому что ты спросила о конкретных, держа эту мысль в голове. Попросила бы всех Незабудковых показать — сидели бы мы тут, подглядывали за каждым однофамильцем.

— Ого…

— Вот тебе и ого, — Петя хрустнул костяшками пальцев. — Блюдечко, покажи-ка нам Царство Кощеево.

О, вот это я понимаю — рабочая хватка! Села поудобнее, приготовившись наблюдать, но Кот закрыл лавочку — то есть попрощался с блюдцем, стоило ему отобразить дремучий чёрный, словно пожжённый, лес.

— Эй! — возмутилась.

— Не «эйкай» мне тут! — Кот спрыгнул с дивана. — Ничего понятного для себя вы там не увидите, да и Кощеи могут засечь — проблем потом не оберёмся. Мы же к ним с просьбой идём, после такой наглости они и послать могут на все четыре, а то и десять!

— Десять?.. — задумчиво протянул Петя, а я не стала вдаваться в кошачьи речевые обороты, сказала только:

— Нам всё равно нужно узнать, что там да как!

— Книжки для того и нужны, а у блюдца можно информацию спросить, без подглядываний.

— Это как?

— Каком кверху! — рявкнул Кот. — Просишь данные, оно тебе показывает. Как ваш, этот, как его… «Гугл».

— Ого…

— Блюдечко… — тут же решил проверить Петя, но Кот его прервал строгим:

— А ну цыц! Нечего силы попусту растрачивать. Нам до того, чтобы владения кощеевы изучать, ещё столько разобрать надо, что вы на стену полезете! Так что не суйтесь впереди ведьминой метлы, сидите на попе ровно. Сначала постепенно изучите всё, что касается Нави, близлежащие территории исследуете, с местными познакомитесь. Там дальше выживать будете учиться, явно же домашние детишки, а путь долгий предстоит — по всем Навьим буреломам. Да и… — Кот тяжело вздохнул.

— Что «и»? — поторопила его.

— Вас там первый же упырь схарчит — не подавится, неумёх таких.

— Упырь? — почувствовала, как волоски на руках зашевелились. Хотя чего я хотела? Уже ведь читала о том, что Навь полна нечисти всякой. — Вот же… И как нам вообще там выжить, с такой флорой и фауной?

— А вот не знаю, — Кот запрыгнул на печь, растянулся, вылизывая переднюю лапу. Остановился. — С ведьмой, оно проще бы было: кто в здравом уме, пусть даже и нечисть, на ведьму полезет? А тут… Будем по Лияшиным закромам искать обереги да амулеты, всё равно делать нечего — к Кощеям надо, — и он посмотрел на меня долгим непонятным взглядом.

— Надо, конечно, — медленно кивнула. Кот тяжело вздохнул и продолжил вылизываться.

Сказ шестнадцатый. О белках, Волке и об искренних благодарностях, что внутри хранятся

Петя выцепил пару книжек из шкафа под недовольным кошачьим взглядом и ушёл по своим петьковским делам. Я же решила наведаться к Черепу в подвал, куда, по словам Кота, он всё время отчаливает. Тем более подвал уже не кажется таким страшным, и как раз там хранятся некоторые редкие артефакты, которые стоит изучить.

Череп обнаружился не в подвале, а в чулане — спал себе мирно в уголочке. Он сопел, а в глазницах, как потухшие угольки, с каждым вздохом слегка разгорался потусторонний свет. Решила его не трогать.

В подвале так ничего и не поменялось, я только порадовалась, что никакой пыли и паутины.

— Домовой, — проговорила вслух, вспомнив слова Кота. Точно ведь домовой старается, а я ему ни «здрасьте», ни «до свидания», ни «спасибо», ни даже блюдце с молоком. — Спасибо тебе большое за труд. Если тебе нужно что-то, то ты подай знак какой, может, из еды что-то особенное? А то я совсем не разбираюсь, как с домовым уживаться.

Мне ничего не ответили, и я в очередной раз почувствовала себя поехавшей. Ключевое здесь — в очередной раз, поэтому не стала сильно переживать.

Оставленных мной в прошлый раз полотен не было, позднее нашла их аккуратно сложенными в одной из коробок. Клубочки тоже нашла, помимо тех, что обитались в спальной, ещё бусины, деревяшки — всё по старой схеме. Вдаваться в предназначение всех местных предметов не стала, отметила только, что нужно прочитать все прабабкины книги, хотя бы по диагонали. Там точно есть описание для любой травинки и щепки в этом доме.

В общем, ревизия ничего нового не выявила. Среди «особо редких экспонатов» под стеклом наличествовало немало разного вида оружия. Конечно, я не горела желанием его использовать, но в Нави нужно будет чем-то защищаться, и чугунные сковородки вряд ли подойдут. Надо узнать у Пети, что у него там по особым навыкам. Вдруг из лука стреляет или фехтованием занимался? Нам такое точно пригодится.

Когда вернулась наверх, Кот стоял напротив книжного стеллажа и внимательно в него вглядывался. Он перевёл взгляд на меня, а я почувствовала себя уличенной в чём-то запретном. Неужели понял, что я читала учебник? Или он всё ещё злится на то, что Петя утащил пару книг?

— Что?

— Ничего, просто смотрю, — ответил Кот и пошагал на кухню. А я… Я решила проверить Дверь. Чем чёрт не шутит?

Взялась за ручку, нажала…

— Ко-от, — позвала своего четырёхлапого товарища. Он тут же появился в зале и посмотрел на открытую Дверь. — Чего это она?

— Всякое бывает, — он пошевелил ушами. — К тебе больше вопросов — чего к двери полезла?

— Да как-то по привычке уже проверила её…

— В Навь захотелось? — спросил Кот с подозрением, и в то же время что-то такое было в его тоне, снисходительное.

— Да нет вроде…

— Ну, пойдём. Как раз к Водяному зайдём.

Спорить и отнекиваться не стала — в Навь и правда хочется. Притягивает эта неизведанная действительность, зовёт, словно там, в Тридевятом царстве, происходят самые интересные и нужные мне события. Оно и понятно, не всякому дано побывать в настоящей сказке.

Перед выходом замешкалась, покрутила в руках телефон. В Нави же нет связи, а Петя может вернуться. С другой стороны — разве я должна отчитываться? Но это и не называется «отчитываться»… Что, если он напишет, а я вне зоны доступа?

«Я в Навь. Напишу, как вернусь,» — всё же решилась отправить сообщение.

— Черепа звать? — спросила у Кота.

— Он же дух, пока силы мало, днём не сможет с нами бродить.

— А когда силы станет достаточно? — спустилась в Навь и прикрыла за нами дверь.

— Ну, — Кот помолчал, задумавшись, — когда с ним ведьма сильная будет.

— Эх, жаль его, — тяжело вздохнула и пошагала вперёд. Путь к озеру я помнила.

Днём лес был совсем другим — не таким дремучим и тихим. Во всю щебетали птицы, надрывались цикады, то здесь, то там, мелькал калейдоскоп пёстрых бабочек.

Над головой пронеслось несколько белок. Они словно хихикали о чём-то между собой, перескакивали с ветки на ветку, наворачивая круги вокруг стволов.

— Ихи-ихи-хи, видали, Волк, дурак, снова к людям угодил!

— Хи-хи, мало ему в прошлый раз бока намяли! Дурак! Дурак!

— Да что с него, несчастного-то?..

— Тише вы!

Хихиканье прекратилось, белки замерли на ветках и посмотрели на меня. Я — на них.

— Тут человек, — совсем тихо проговорила одна.

— Вижу, — другая. Всего я насчитала четыре белки, хотя, возможно, где-то за еловыми ветвями пряталось ещё несколько.

Смешные такие, говорят — моськи едва шевелятся. Правда сама ситуация не смешная — тут белки разговаривают!

— И чего он к людям ходит? — спросила, взяв себя в руки.

— Кто — он?

— Волк.

— Ой, да там така-ая исто-ория! — возможность посплетничать, кажется, отвлекла белок от страха перед моей людской персоной. — Девчонка ему понравилась — дочка кузнеца. Любовь там только эта… как её?

— Платоническая, — подсказала другая белка.

— Ага! Платоническая, он же волк…

— Не волкодлак? — уточнила.

— Нет! Уже лет десять как просто волк. Потому, может, и дурак такой! Волкодлово племя к человечьим не суётся, никто обплёванным быть не хочет!

— В смысле?

— Да люди! Мерзкие они! Ой… — самая разговорчивая белка сложила лапки на морде, прикрывая рот.

— Ты не переживай, продолжай!

— Злые! — не стала отмалчиваться другая белка. — Совсем лес не уважают! Вот и Волка в кандалы, да на площадь — на потеху! Ироды! Он же тоже с душой, с разумом! На двух ногах ходит, несчастный, застрял в шкуре своей…

— А чего он к людям-то ходит? — попыталась вернуть основную линию сплетни. Волк, получается, был волкодлаком, оборотником, но почему-то застрял в своей шкуре, ходит на двух ногах… так, ладно, с этим потом разберёмся.

— Говорим же — полюбился в дочь кузнеца. Плато… Плани…

— Платонически, — подсказала.

— Платонически! Волк, он у нас творческая душа! Музыкант! Ему эту подавай, как её…

— Музу? — предположила.

— Музу! — закивала белочка. — Вот и нашлась муза в этой двуногой! Да она, вроде, и неплохая девка…

— Неплохая-неплохая! — поддержали остальные белки.

— С Волком дружбу завела, не покривилась, в лес ходит — цветы не рвёт, по грибы — только с ножиком, да и нам, раз на раз, сушёных ягод или орехи носит.

— Неплохая, значит, — приняла к сведению. — Так чего тогда Волк в кандалах?

— А что она против всей деревни поделает? Отец у неё — ух, один только он чего стоит. Ей-то уже третий десяток скоро, а в девках ходит. Всё кузнец виноват — никого не подпускает к красавице.

— Страсти-то какие…

— Ещё какие! А люди-то, люди! — белочка прямо задохнулась от возмущения. — Им волю дай, они нас… нас это… прево… препа…

— Препарируют, — смуро закончила другая. — И ты, вон, из их роду, — это она мне сказала. — Как в лес так глубоко-то забралась? И одежки у тебя диковинные…

— Да я это, оттуда, — махнула в ту сторону, откуда пришла.

Белки встрепенулись, застрекотали вроде и на человечьем, но непонятно, по-беличьи.

— Не врал, значит, Леший! — вынесла вердикт та, что с большим словарным запасом, да и вообще спокойнее других казалась.

— О чём не врал? — уточнила.

— Что в Ягином доме хозяйка новая.

— Ну, не то чтобы хозяйка… — пробормотала, но слушать меня не стали.

— Тогда и не враг ты нам! Я Миклуша, — представилась она.

— Я Милана, — представилась самая болтливая.

— Я Евгаша!

— Я Светлана!

— А я Марина… точнее Морена, — вдруг показалось, что здесь, в Нави, правильнее будет представляться своим настоящим именем. — А это… — повернулась к Коту, но его рядом не оказалось. Заозиралась — нет его. Вот же! Сердце охватила паника — без Кота я по Нави ещё не ходила. И куда запропастился?

— Потеряла что-то?

— Кого-то, — пробормотала. — Я с Котом была, но он, кажется, ушёл…

— Не пугайся, лес тебе не враг, — пообещала Миклуша. — Куда путь держала — мы проводим!

— К Водяному. Я вроде знаю, куда идти, но всё равно… боязно.

Белки с радостью вызвались провожать меня, обнаружив во мне благодарного слушателя, который, ко всему прочему, о лесе и его жителях ничего не знает.

Про Волка всё рассказали. Был оборотником, схлопотал проклятье (это беличья теория) и замер в зверином теле. Настоящая причина такого горя неизвестна даже вездесущим белкам: кому Волк не угодил — непонятно. С тех пор он и стал Волком, человечье своё имя потребовал забыть — душу царапает. Свои к Волку относятся с жалостью, а для зверей он слишком человек, вот и ходит по лесу неприкаянный.

В деревне по беличьим рассказам вообще чёрте знает что творится. Как Яга свой пост покинула, так и слетели люди с катушек, им дай волю — они руку откусят, и плевать, что их предки сами выбрали мир с магическими существами — даже в Тридевятом изжить их пытаются. Да уж, совершенно человеческая сущность, нечего сказать — распространяют свой человеко-вирус даже на чужой территории.

— Волк — прецедент не единичный! Весь лес диву даётся человеческой узколобости. У Кощеевых, поди, люди по струнке ходят, на волшебных даже не ругаются, а тут — разошлись! То Волка в кандалы, то золотую рыбку в рабыни, то подай им цветочек волшебный… Яга ушла, так они и на избушку её пытались руки распустить, мол — к лесу задом давай, к лесу задом! А избушка не дура, людям только и покажет без хозяйки, что зад!

Я едва сдержала смешок — неприлично над горем других потешаться.

— Ой, а гуси-то! Гуси! — воскликнула, кажется, Евгаша. Она была рыжее других, а ушки — полностью чёрные.

— Точно! Ой, Морена, сейчас и ты зло своё не будешь знать, куда деть! — Миклуша в сердцах попутно даже шишку с ёлки сорвала и запулила вперёд. Та врезалась в ствол и отрекошетила в меня, но я успела увернуться.

— Какие гуси?

— Гуси-лебеди, верные Ягины почтальоны!

— Ещё при Яге на них столько навешивали! Ребёнок какой по недосмотру сбежит — всё, гуси-лебеди украли. Оно, может, и правда так было, лет триста назад, но сейчас-то, сейчас-то! Последняя Яга так вообще, как это… циви… вици…

— Цивилизованная была, — закончила за Миланой Миклуша.

— Пацифистка! — добавила Светлана.

— Вот-вот! Так что никаких детей они, бедные, не крали, наговаривают всё!

— Так и что с ними сейчас?

— Запрягли их, юродивые! В мельницу! — Светлана тоже решила сорвать шишку, но та оказалась молодая, крепкая, и не поддалась.

— Это как?

— Как ослов каких! Упряжь надели, и понукают, чтоб по кругу ходили, механизм тянули. Ветра да потока водного им мало, решили выдумать чего-то, а гусям отдуваться!

— Так они же птицы, как им такую тяжесть тянуть? — не поняла.

— Все знают об их силе, они по Ягиному приказу и дом утащить могут! — пояснила Миклуша. — Как только поймали их — непонятно. Без хозяйки-то истощали совсем, наверное, да и люди горазды — обманом и Водяного пахать заставят.

— Сложно всё это… — протянула, но в одном уверилась — деревню я навещу. С Котом или без, но точно сегодня, иначе уснуть не смогу — у них там Волк в кандалах и гуси-лебеди в упряжи!

Озеро появилось перед нами так же неожиданно, как и в прошлый раз, но выглядело оно совершенно иначе. Кувшинки цвели всеми цветами радуги, доказывая сказочность своей природы, в воде отражалось лазурное небо, деревья и далёкие-далёкие горы. У самого берега ивы тонули ветвями в воде, напоминая текучее розовое золото.

Ветер принёс с собой запах полыни, затрепетал тростник, а вместе с ними — моё сердце.

— Благодет-тельниц-ца! — пронеслось над водой эхо. — Спасит-тельниц-ца!

На поверхности озера, словно подводный корабль, стало появляться нечто: сначала оно было чем-то бесформенным и зелёным, этакая кочка, после проявилась голова с круглыми водянистыми глазами и закрытым то ли тиной, то ли спутанными волосами лицом.

Из воды показались руки с перепончатыми, как у утки, когтистыми пальцами, затем, покатые пухлые плечи и голая рыхлая грудь, к низу покрывающаяся чешуйками.

— Водяной, — подсказал кто-то из белочек.

Зеленоватый, дедоподобный, бородатый Водяной из воды показался только на половину, перепончатыми руками он заправил за подобие ушей мокрые патлы и улыбнулся мне огромным безгубым ртом с мелкими рыбьими зубами.

Боже, такое ночью увидишь, можно сразу судмедэксперта вызывать, чтоб причину смерти устанавливал.

— Красавиц-ца! — вновь воскликнул Водяной. Обращался он, по всей видимости, ко мне.

— Добрый день, — и снова мне пришлось споро брать себя в руки. Чувствую себя Акакией из Запупыркинска, которая первый раз в мегаполис приехала — так же висну и на всё рот открываю.

— Наидобрейший! Я всё ждал, ждал, когда же ты снова придёшь! Так благодарен! Та-ак благодарен! — Водяной тараторил, отчего его тело трепыхалось, как желе.

— Да не стоит… — зависла, пытаясь вспомнить, за что благодарен Водяной. Вспомнила — рыбину, то есть русалку, спасла. — Это всё Кот, если бы не он, я бы до сюда и не дошла в ту ночь.

— Не надо, не надо! Девочка моя, дорогуша, не прибедняйся! Сейчас-сейчас! — Водяной вдруг затрясся сильнее, изо рта его донёсся звук, похожий на рвотный позыв. Он находился в воде, почти в трёх метрах от меня, но я всё равно отступила на шаг — на всякий случай.

Повторив этот странный звук пару раз, Водяной сплюнул что-то в ладони и, довольный, подплыл к самому берегу. Теперь я видела его огромный, метра в два, рыбий хвост, на который он опёрся, словно на ноги.

— Вот! — Водяной протянул ко мне ладонь с лежащей на ней жемчужиной, которую он, получается… Срыгнул?

Буэ.

— Бери-бери! Настоящая русская жемчужина, редчайший экземпляр! Искренняя! Искренняя благодарность! Таких нет на свете!

— Спа… спасибо, — перебарывая накатившее омерзение, взяла крупную, с ноготь размером, жемчужину, которая оказалась совершенно сухой и не склизкой.

— Она тебя из любого места к озеру родимому приведёт!

Прикинула в голове, может ли такое добро мне понадобиться. А ведь и правда нужная штука: мне в лесу заблудиться — раз плюнуть, а от озера до дома я дорогу знаю.

— Спасибо большое, — повторила ещё раз. — А где русалки? — посмотрела Водяному за спину. По правде сказать, ожидала, что всё будет по Пушкину — «русалка на ветвях сидит» и всё такое.

— Спят, спят, дорогие, да и наказаны — за младшей не уследили. Мои русалочки, они же от морских отличаются, их редко можно увидеть — всё в тине копошатся да копошатся, спят помногу. А под водой им всяко лучше, чем на воздухе. Молодые только рвутся наверх, всё хотят проверить на личном опыте.

— Понятно… — так-с, значит, морские русалки тоже в наличии. К лукоморью надо… Но сначала деревня! — Спасибо ещё раз за подарок. Я, кстати, Морена, очень рада с вами познакомиться.

— Водяной! — представился он и, схватив мою руку, приложился к ней ртом. То ещё зрелище, да и ощущения…

— Я к вам, надеюсь, не раз ещё наведаюсь, но сейчас мне в деревню надо, там, говорят, чёрте знает что творится.

— Слышал, слышал, ракушки нашептали! Мы, озёрные, друг с другом на связи всегда, так вот в тамошнем озере, деревенском, совсем жизни нашим нет, но и переселиться не могут — подводные течения все забиты из-за мусора людского: то обломки какие, то тряпки человечьи. Фу!

Всем местные нагадили — и белкам, и гусям, и волкам, и Водяному. Точно надо разбираться.

Сказ семнадцатый. О том, как просто ведьмой стать

Белочки скакали немного впереди и рассказывали: кто, что, где и когда. Они, белки, в отличие от многих других лесных жителей, в деревню наведаться могут запросто, а потому и знают немало. Другой вопрос, что сами они по «человечьей местности» не сильно любят бродить, только по нужде — за информацией. На них, белках, весь лес держится, между прочим. Информация — сила.

Мы вышли в широкое поле колосняка. По ту его сторону лес был редким, между деревьями угадывалась тропа.

— Вы в этой траве пройти сможете? — спросила у белочек. — Давайте вы запрыгнете на меня…

— Ой!

— Ой-ой-ой!

В середине поля появился мужчина. Белки, завидев его, разбежались, оставив меня одну, но я их совсем не винила — судя по рассказам с местными встречаться совсем никакого желания. У белок, конечно, у меня-то это самое желание просто запредельное.

Следом поднялась девушка, и только наблюдая этих двоих рядом, я поняла, какой мужчина огромный. Колосья закрывали его почти по пояс, поверх рубашки он был одет во что-то поблёскивающее, похожее на кольчугу.

Девушка, завидев меня, тут же прикрыла лицо растрёпанными волосами и побежала в другую сторону. Кажется, я прервала чьё-то свидание.

— Ты! — тяжёлый голос разнёсся над полем, этот детина вытащил из колосьев огромный меч и направил прямо на меня.

Так, если я сейчас развернусь и побегу, среди деревьев затеряться будет несложно. С другой стороны, что он мне сделает? Ну, то есть я же ничего не сделала, чтобы мне что-то делать, верно?

— Ты кто? — он шагнул ко мне, я — от него. Однако ситуация не помешала мне разглядеть первого представителя Навьего человечества. Косая сажень в плечах, кудри то ли тёмно-русые, то ли каштановые, борода и смурый взгляд под густыми бровями. Кольчуга и меч при нём, может, витязь какой?..

Упустила момент, когда витязь оказался в пяти шагах от меня.

— Ведьма, кто позволил тебе появляться в наших краях? — и он снова выставил перед собой меч, который едва не коснулся моего носа.

— Чего это сразу ведьма? — возмутилась и осторожно, двумя пальцами, отодвинула от себя остриё. — А, если и ведьма, чего это ты мне тут хамишь, а? Давно поноса не было? Или может другое проклятье наслать, девочек, например, отвадить, а?

Шла ва-банк, но схема оказалась рабочей. Витязь опустил меч и растерянно оглянулся — туда, куда убежала его зазноба.

— Такое наколдую, что и самая отчаявшаяся на тебя не глянет, хочешь? — я даже шагнула вперёд, преисполненная верой в собственную грозность. Грудь колесом, голос понаглее и смотреть прямо в глаза.

Витязь отступил. Я выпрямилась ещё сильнее, вытаскивая из кармана телефон.

— А ну! Провожай меня в деревню, у меня разговор к местным есть!

— Да я!..

Я в один широкий шаг оказалась напротив него и сунула ему в лицо фонариком телефона. Витязь вскрикнул, закрыл глаза, согнулся.

— Я ослеп! Ведьма! Проклятье! Ослеп!

— Не ной, это секундное проклятье, — фыркнула.

Неуверенно убрав руки от лица, он с ужасом на меня посмотрел.

— Перечить мне вздумаешь, и не то, что на тебя никто не взглянет, — сам больше в жизни женским прикрас не увидишь! — рявкнула. Фонарик должен был неплохо ослепить этого «большого и сильного».

Хорошо, что мне попался витязь-казанова. Кто знал, что угроза оказаться без женщин отбила ему все мозги.

— Веди! — приказала, преисполнившись чувства собственной важности. Как просто, оказывается, быть ведьмой, а!

Повёл. Молча и угрюмо, ссутулившись и поглядывая на меня краем глаза. Ну, пусть смотрит. Тряхнула волосами, истинно ведьминской копной, между прочим, и уверенно продолжила путь.

Тропинка всё расширялась и расширялась, пока не перешла в просёлочную дорогу, пыльную и со следами недавно проехавшей телеги. Значит, почти пришли.

Деревня была огорожена забором с разного вида узорами. Наверняка обереги, но, судя по беличьим рассказам, не такие уж и действенные.

Слышались голоса, даже крики, лай, кудахтанье и прочие сельские звуки. Ещё до того, как мы вошли на территорию деревни, нам встретилась парочка недовольных бабулек, мужик с топором и стайка бегущих куда-то дальше по дороге ребятишек. Прохожие были заняты своими делами, кивали витязю, а меня за его широкой спиной не замечали.

А вот в деревне встретили поярче. Сначала собака зашлась таким лаем, что аж захлебнулась, потом бабка какая-то круги стала выводить в воздухе. Я остановилась понаблюдать за её манипуляциями: два круга в воздухе, потом целует пальцы, сжатые в щепотку, потом касается ими лба, и так несколько раз. Надеюсь, это я её так восхитила.

У одного из домов, опустив голову, жалась та самая девушка с поля. Над ней — на крыльце, словно коршун — возвышалась толстоватая тётка в цветастом переднике. Она крутила в руке тряпку, явно примеряясь к удару, и орала на героиню любовных похождений благим матом. Тут я тоже остановилась понаблюдать — столько эпитетов новых, невероятно!

Переводя на общечеловеческий, тётка предъявляла следующее:

— Опять гуляла, проказница! По полям, по лугам, цветочки на все места собирала! А свой-то цветочек уже отдала и не раз, вся деревня этот цветочек обсуждает. Позор на наш прекрасный дом. Гуляка избалованная, позорница, ладно бы свадебный букет собрала, так нет, всё диких жеребчиков объезжаешь.

Конечно, никаких цветов и жеребцов в речи не фигурировало, но я человек творческий отчасти, так что…

И тут орливая тётка заметила нас, а точнее — моего витязя. Мой он, конечно, временно, и в целом он миссию свою выполнил, так что мне бы валить, но посмотреть хочется.

Тётка вся покраснела, став ярче своего фартука, слетела с крыльца покруче всякой фурии и, подпрыгнув, попыталась вцепиться витязю в волосы. Тот, даром, что бугай такой, увернулся запросто и побежал. Тётка — за ним. Полевая наездница — следом.

— Надо же, — пробормотала. — Страсти-то какие! Белкам бы понравилось.

— А вы белок видели? — я вздрогнула, обернувшись. Позади меня стояла девушка — невысокая, курносая, с огромными голубыми глазами и шикарной русой косой. — И как они? Меня из деревни не выпускают, а они сюда не захаживают…

— Да живут, поживают. Полагаю, как и всегда, — протянула, рассматривая девушку. Не та ли это дочь кузнеца? Если та, то я очень даже понимаю беднягу-Волка — как есть муза, чистое и искреннее создание.

— А вы из лесу пришли, да? — она грустно вздохнула. — Вы бы обратно шли, пока не поздно. Степановна, может, и убежала за Витькой, а вас точно заметила, так что уже и деревню собирает наверняка.

— Так пару минут же прошло, — надо же, витязь Витя.

— Целых, — покивала девушка.

— Ну, волков бояться — в лес не ходить, — изрекла глубокомысленно. — Кстати, о волках. Проводи-ка к вашему пленному.

— К Волку? — огромные голубые глаза посмотрели на меня с ужасом и надеждой.

— Ну, если у вас и другие пленные водятся…

— Водятся, — и снова грустный вздох.

— Что ж за место-то такое? — процедила сквозь зубы, оборачиваясь в сторону недавно убежавших. — Пока к Волку веди. Слышала, он у вас на площади, на потеху всем.

— Там, горемычный, — она кивнула.

— Значит, и народ сразу подтянется. Будем угрозы угрожать, — сказала уверенно и сжала в руках телефон. Если не выгорит дело, буду выкручиваться. А если выгорит… Как минимум гусей и Волка я точно заберу.

Так-с, соберись Морена. Как Вита учила — осанка, кривая улыбка и во взгляд наглости побольше. Настолько побольше, чтоб все опешили.

Согласно учениям Виты, чем увереннее ты, тем менее уверены те, кто тебя окружает. А она знаток, когда дело касается диверсий, она такими методами в подпольный клуб ввалилась со мной на привязи, а пускали туда, между прочим, только по приглашениям со специальным кодом…

Не думаю, что деревенские покруче элитных секьюрити, правда ведь?

Деревня выглядела как… деревня. Лощёная правда, домики все разные, но чистенькие, аккуратные, выкрашены ярко. Дороги ровные, ни соринки, разве что к самым заборам, под кусты, сметены пожухлые листья и опавшие цветы. Курицы слоняются, внаглую путаясь под ногами, коровы то там, то здесь, а вот отходов их жизнедеятельности не видать.

— Где здесь главный? — вышла на площадь, увидела Волка в клетке, заняла стратегическую позицию — повыше, на небольшом холмике рядом с доской объявлений. — Ну?

Местных мы за собой потянули ещё когда шли, а теперь так вообще народу собралось, словно я здесь деньги раздаю. Ну что же, больше зрителей — сильнее влияние.

Заметила, как в первые ряды выбилась всё та же Степановна, видимо, местная активистка — самая ярая и агрессивная. На неё-то я и нацелилась, чтобы исполнить свой коварный план. Судя по красноте кожи, тётка неуравновешенная, с тягой к ярким демонстрациям.

— Я жду того, кто ответит передо мной за всё содеянное! — выкрикнула ещё громче. Подул лёгкий ветерок, поднимая мои волосы, что добавило антуража. Впрочем, многих больше интересовали мои джинсовые бермуды и всё то, что ими не прикрыто. Хорошо хоть приличная длина, а то кто этих местных знает…

— Пропустите! Пропустите! — через толпу попытались пробиться. Вроде даже получилось: в первые ряды вышел стройный дядечка лет сорока, брюнет, но с проседью в усах и бороде. Видимо, это староста.

— Так это ты мой лес кошмаришь, зверьё моё мучаешь? — воскликнула, да так, что сама подумала — переигрываю. А деревенским нормально, они вдруг зашептались, и сквозь этот шёпот я отчётливо расслышала: «Яга!» — Вас пустили сюда из милосердия, а вы кусаете руку хозяина?! — о как загнула. — Я требую выпустить пленных!

Шёпот перерос в крики, из напуганный — в пугающие. Местные вдруг начали бросаться угрозами, среди которых я отчётливо услышала костёр. Мать моя…

Толпа разом качнулась в мою сторону, но я с криком подняла вверх телефон.

— Стоять! Стоять, или я отберу все ваши души, и вы станете рабами моего частокола! — перекрывая затихающий гул, по площади раздался «визг тысячи горящих душ». Именно так называлась аудио-дорожка, которую мы с Витой скачали для одного забавного видоса. — Слышите? Вы слышите это? Вас ждёт та же участь!

Толпа затихла, отступила, освобождая мне больше пространства.

— Молчать! — приказала и выключила запись. «Подчинённые мне души» тут же умолкли. — А вы! Отпустите пленную нечисть. Или худо будет!

Толпа засуетилась, я увидела, как стройный дядечка рвётся обратно с первого ряда, видимо, желая поскорее исполнить приказание.

— Это всё фокусы! Лживые мороки! Мы и тебя пленим, тёмное отродье! — завизжала Степановна и бросилась на меня, но я тут же её сфотографировала — со вспышкой, ослепив.

— Смотри, тупая ты смертная! — снизить, что ли, градус пафосности? Хотя не стоит, так веселее! — Смотри! — я повернула к ней телефон, в котором крупным планом отображалось её красное лицо. — Я уже украла твою душу!

Кто-то истошно завизжал.

— Чувствуешь жар в своём теле? — продолжила. — Я вижу, как он поднимается к лицу, ушам. А по затылку мурашки бегают? Это душа тебя покидает, в мой коробок утекает. Сердце чаще забилось? Борется, да что оно против силы моей?! — я пихнула тётку в грудь, и та вдруг упала без чувств. Вау! На такие спецэффекты я и рассчитывать не смела! — Видите? Вас всех ждёт её участь! — я затрясла телефоном. — И я не спущу вам и затоптанного в моём лесу цветка! Я нашлю на вас всю нечисть, тогда от вас и костей не останется!

Паника так зарядила воздух, что, казалось, он стал густым. Без чувств свалилось ещё несколько человек, а я лишь выше подняла свой «коробок».

— Их души у меня! И я не отпущу их, пока вы не выполните все мои приказания!

— Что? Что мы можем сделать для вас? О, великая! О, добрейшая! — стройный усатый дядька открыл клетку Волка и кинулся обратно в толпу, чтобы упасть мне в ноги. — Вы все! На колени! Умоляйте о милости! Умоляйте!

— О, добрейша-ая-а! — завыли люди. — О, спасительниц-ца-а-а! Не губи-и дурако-ов!

Отступила на шаг. И ещё на два. Такого фурора я не ожидала, и всё же… Надо ковать железо, пока горячо.

— Эта деревня — мои владения! Эти земли — мои владения! И моя нечисть жила здесь до вас, до ваших предков и тех, что были пред ними! Уважайте мой лес, зверей и нечистых, берегите озёра и поля! И среди вашего племени могут родиться ведьмы, растите их в любви и заботе, в их силе нет для вас зла! — как быстро я скинула образ злой ведьмы, променяв его на образ проповедника… — Если нападёт на вас сила нечистая — защищайтесь, но тех, что разумом обладают — не троньте. Очистите озеро, что на вашей границе, просите прощения у Водяного, не троньте зверей, что приходят к вам, и испрашивайте у Лешего дозволения на охоту. Живите в мире с волкодлаками и русалками, и не препятствуйте дружбе ваших детей с ними, — я посмотрела на дочку кузнеца и подмигнула ей. Она вздрогнула, неустанно теребя косу, и бросила взгляд в сторону Волка. Тот так и стоял на задних лапах в клетке, от шока не сделав и шага.

Вот это я молодец!

— Вам ясны мои повеления?!

— Ясны, госпожа, ясны, родительница! — староста ударил головой о землю. О, местным патетичность тоже не чужда, сработаемся!

— Встаньте! Те, чьи души я забрала, вскоре очнутся, — раздался возмущённый гул. — Или вы не верите мне?!

— Верим, дарительница, верим! — запричитали люди.

— Похлопайте их по щекам три раза, дайте вдохнуть крепкого настоя и облейте колодезной водой — так души найдут обратный путь, — решила сжалиться. Нет, всё-таки я, кажется, гений. — А ты, — указала на старосту. — Отпусти моих гусей-лебедей! Накорми их и напои, и пусть они домой возвращаются.

— Всё сделаем, госпожа!

— Есть ещё кто среди пленных? — я глянула на дочь кузнеца. — Как тебя зовут?

— Катенька, — она стыдливо потупилась. — И… Полозов повелите отпустить, госпожа ведьма.

— Полозов? — вернула своё внимание старосте. — А они-то вам чем не угодили?

— Так знак плохой, ежели полоз у дома появится…

— Вы бы лучше образовывались, чем в бредни всякие верить! Полозов отпустить, ясно? И Катеньку, — тут я не выдержала, и хмыкнула, — не запирать! У девушки сердце чистое и искреннее, не её бы добро, сожгла бы вас всех без суда. Понятно? А ты, Катенька, если и ходишь в лес, то не одна старайся. Нечисть всякая бывает, а к вечеру из оврагов что только не появляется. И ты, — снова обратилась к старосте, — детям накажи, чтобы по ночам из деревни не ходили, если только со старшими. И сами по ночам не бродите, вообще далеко не заходите, лес на вас обиду держит, кто знает, если границы вновь пересечёте…

— Все поняли, госпожа ведьма, поняли!

— Ты чего сидишь? Иди гусей освобождай!

— И полозов, — шепнула Катенька.

— И полозов! — добавила.

Староста подскочил и умчался, с ним стал расходиться и оставшийся народ, а я вдруг ощутила, как меня трясёт.

Вот это приключеньице…

Сказ восемнадцатый. Об утопленнице, Волке и о гусях-лебедях

— Жемчужина, жемчужина, приведи меня к озеру родному, — проговорила неуверенно. Это было уже десятая попытка воспользоваться даром Водяного. М-да, спросить, как пользоваться жемчужиной, я не додумалась.

Чего я только не испробовала: пыталась покатить её вперёд, через плечо кидала, шептала ей и приказывала, — без толку. Самый мерзкий вариант придержала напоследок, но уже нечего придумывать, так что…

Памятуя, как Водяной эту самую жемчужину произвёл, с омерзением засунула её в рот. Зажмурилась, ожидая хоть каких-то волшебных сигналов. Разочаровалась, собралась выплёвывать гадость…

Меня с силой рвануло назад, будто на привязи. Спина, кажется, хрустнула, но это не имело значение, потому что я оказалась в невесомости, и, попытавшись сделать вдох, чуть не захлебнулась.

Вытаращив глаза, смогла разглядеть пробивающийся через толщу воды свет. Из последних сил загребла руками, чудом не выплюнув треклятую жемчужину, и, оказавшись на поверхности, судорожно задышала сквозь зубы.

— Вашуш маш, — сунула языком жемчужину за щёку и погребла к берегу.

На сушу вылезала, как эволюционирующая рыба — ползком. Вся извозилась в прибрежной тине, загнала под ногти песок, про волосы и думать страшно…

Ох и не думала я, что снова такой страх переживу. Захлебнуться — то ещё удовольствие.

Легла на спину, притворившись звёздочкой — хотелось только материться, но тут же русалочьи дети где-то, вдруг услышат?..

— «Из любого места к озеру приведёт», — повторила я лазурному небу — оно точно было свидетелем слов Водяного. — Да кто ж знал, что таким способом!

Сам Водяной не появлялся, видимо, тоже на тихий час ушёл. Мне же пришлось соскребать себя с песка, мокрую и противную. От мыслей о том, как я буду мыться, хотелось плакать. Истрачу весь бальзам, попрощаюсь с половиной волос…

— Жизнь моя жестя-анка, — проныла, шагая по лесу, — да ну её в боло-ото… — подумала немного. — А лучше на Мальди-и-вы, в болоте тоже гря-азно, — споткнулась, расстроилась ещё сильнее. — Котяра меня ки-инул, вот же он соба-ака.

— Сама ты соба-ака, у Кота и свои дела-а есть, — подпели мне.

— Ну и пу-усть, я зато такого начуди-ила, а он и не узна-ает.

— А он уже зна-ает.

— Вот же, не Кот а кры-ыса.

— Сама ты кры-ыса.

— Я никого не кида-ала.

— Тут бы я поспо-орил… Почему мы продолжаем эту дурацкую песню? — спросил Кот, и поравнялся со мной.

Проигнорировала. У меня обиды — переживать мне их ещё до-олго.

— Ты молодец, — сказал Кот, когда мы были у самого дома. — Почему решилась на это?

— На что конкретно?

— Пойти в деревню.

— Не знаю.

— Я думаю, что всё ты знаешь, — Кот запрыгнул на перило крыльца и посмотрел на меня долгим взглядом.

— Думай дальше, — прошла мимо него к дому.

— Морена! — потрусил он за мной. — Ты ведь могла бросить их там! Зачем они тебе?

— Мне — незачем.

— Это не ответ.

— А какой там был вопрос? — я влетела на крыльцо, впустила в дом Кота и зашла сама. Тут же пиликнул телефон.

«Ты уже, наверное, там. Ну, осторожнее будь, и дичи всякой без меня не вытворяй, я же тоже поучаствовать хочу,» — от Пети.

И:

«Я укатил в магаз один за городом, всё для наших променадов прикуплю,» — от него же.

«Всё для наших променадов», интересненько.

В ванной откисала недолго. Волосы оказались не такими спутанными, как могли быть, грязь, что ли, в озере волшебная. В любом случае, ожидаемая пытка оказалась не то чтобы пыткой.

Кот вопросов больше не задавал, сказал, какие книги прочитать нужно, и лёг на печь. Сидели в тишине: я читала, Кот — сопел.

В дверь постучали. Не отрываясь от книги, — а там какой-то научный деятель обозревал особенности Нави глазами жителя Яви — пошла открывать.

— Другая дверь.

С непониманием глянула на Кота. Он мотнул головой в сторону Двери, и я, наконец, отвлеклась от чтения. С той стороны ко мне ещё не стучались.

— Чего стоишь? Открывай. Была бы опасность, до двери бы не дошли.

— Ты не забывай, что этот ваш «защитный частокол» сейчас только одной черепушкой и десятком мелких зверят подпитывается, — буркнула, но к Двери пошла. Открыла.

Опешила.

— День добрый, госпожа ведьма, — проговорила волосатая волчья морда.

Чтобы разглядеть белоснежные зубы, влажный чёрный нос и чёрные жёсткие усы, особенно яркие на фоне персиково-серой шерсти, мне пришлось запрокинуть голову.

— День добрый, — проговорила. Одно дело представлять себе волка на задних лапах. Другое дело — видеть воочию. Это выглядит довольно… странно. И чего он огромный-то такой? Я думала, волки не сильно крупнее собак… Ещё и в штанах, а в лапищах — корзинка.

— Я, в общем-то, спасибо сказать пришёл… и там это… гуси ваши, порог оббивают. Стыдно, говорят, стучаться, меня попросили.

Рассмотреть двор за спиной Волка не представлялось возможным, так что пришлось поверить на слово.

— Гусям стыдиться нечего, рада была помочь. И тебе, Волк, тоже не за что.

— Мы тут стаей волчьих цветов насобирали, — Волк протянул корзинку, — ты же, госпожа, и щенку нашему помогла. Вот, держи, — когтистая лапа подцепила мою человечью, а у меня сердце похолодело. Корзинка оказалась в моих застывших руках. — Ядов там каких сваришь, в хозяйстве всегда надо.

— Да не стоило… — выдавила из себя. — Может, чаю?

— Да нет, госпожа, как я с такой мордой чай пить буду? Но за предложение спасибо. И от Катеньки тоже спасибо. Я со своими перетёр, говорят, если что, провожать её к вам будем, ежели с деревни пошлют её с вестью какой.

— Дело хорошее, — покивала.

— Ну, я пошёл, — Волк спустился с крыльца, и теперь я смогла разглядеть его странные, словно человечьи, голубые глаза. И столько в этих глазах, что сразу понятно — может, и смирился он со своей шкурой, как белки рассказывают, да только осталась надежда на ведьминскую силу. Одна проблема — я не ведьма. — Ты, госпожа, это — гусей успокой. Они, слышал, коллективное самосожжение обсуждали, мол, на такой позор род свой гусиный и хозяйку обрекли.

Огромные, мне по пояс, птицы, толпились у частокола. Они крутили гусиными головами на изящных длинных лебединых шеях, всем своим видом показывая собственное смятение и неуверенность. Стояли в основном спиной, но всё оборачивались, всматриваясь в меня чёрными бусинками.

— Да что тут все такие радикальные-то?.. Эй, гуси-лебеди! Что там с самосожжением?

Все головы одновременно повернулись в мою сторону. Я вздрогнула.

— Позвольте!

— Позвольте!

— Хотим! — наперебой запричитали гуси, разворачиваясь ко мне в лучших традициях хоррора. Стоит напомнить, что это не просто птички — это огромные птички, своими короткими, но быстрыми перепончатыми лапами направляющиеся в мою сторону.

— А ну стоять! — рявкнула. — Никаких самосожжений, харакири, сэппуку и чем вы там ещё увлекаетесь! Вы как Ягу без своей службы оставите? А?!

Гуси замерли, переглянулись.

— Никак!

— Никак!

— Никак! — снова запричитали они.

— Ну вот и живите себе на здоровье. А ты, Волк, ты тоже живи на здоровье. Может, ещё расколдуют тебя, а если не расколдуют — то и волком ты тоже хороший человек.

Волк от моих «успокаиваний» как-то даже окосел, передёрнулся весь и, медленно кивнув на прощание, пошёл в лес.

Вот я молодец, надо же оборотню такое сказануть. Ладно, тут гуси-лебеди, надо с ними решать.

— Вы как питаетесь?

— Охота!

— Охота!

— Охота!

Что-то мне не нравится это пространное «охота». Сразу и сказки вспоминаются, и младенцы краденные…

— На кого охотитесь?

— Мыши!

— Рыба!

— Овёс!

— Змеи!

— Дети!

Гуси разом посмотрели на одного из своих. Тот вытянул шею испугано, затем стыдливо опустил голову и совершенно человечьим голосом, без причитаний и дополнительных звуков, проговорил:

— С седьмого дня месяца урожая 7370-ого года от сотворения мира Ягой Лияной был официально утверждён и введён в полную силу манифест Яги Ефросинии о запрете людоедства без приказа верховной в настоящее время Яги, а также запрет на поедание разумных существ Яви и Нави. Введён новый абсолютный запрет на людоедство и поедание разумных существ даже в случае прямого приказа верховной в настоящий момент Яги, запрет утверждён навсегда через ритуал Блокирования. Запрет внесёт в Курной Кодекс и отмене не подлежит.

(Прим. автора: Курной Кодекс — от «курьи ножки» — то есть окуренные дымом. Яга живёт в избушке на курьих ножках, Кодекс Ягиный — окуренный дымом, как окуривают место погребения.)

С последним словом гуси разом отвернулись от своего товарища и повернулись ко мне.

— А сейчас год какой?

— 7530-ый!

— 7530… Так, ладно, хоть с этим разобрались, — пробормотала. — Ну, тогда гуляйте, отдыхайте, сил набирайтесь. Не знаю… Если надо что — стучите, люди выпендриваться начнут — с белками передайте. А вообще к людям лучше не суйтесь. Всё. Пока.

И я вернулась в дом, захлопнув дверь. Жуткие птички.

Хотела вернуться к книге, но в окне заметила непривычный пейзаж. Подошла — заброшенный задний двор, гуси ходят. Навь. Тряхнула головой, проморгалась.

Теперь Явь.

— Что за?.. — раньше окна Навь не показывали. Зажмурилась, настроилась… Открыла один глаз. Второй.

Гуси решили притоптать траву, чтобы лужайка посимпатичнее стала. Один в частокол головой долбится, с какой целью — не знаю. Видимо, дощечку на место ставит.

— Чего высматриваешь? — я вздрогнула, и картина Нави вновь переменилась на Явь. Обернулась на Кота.

— Да нет, ничего. Просто в окно смотрю. Снова, кажется, газон надо стричь, ты так не думаешь?

— Не думаю. Домовой Явь в порядке держит.

— Ну да, ты, наверное, прав… — покивала, перехватила книгу поудобнее и пошла на диван — от греха подальше.

Сказ девятнадцатый. Где незваных гостей незваными гостями вышибают

Озёрные камушки закончились. Сегодня снова белка, но теперь я совсем не переживала. Животные приходят сюда, чувствуя приближение естественной смерти, никто их, к счастью, не травит.

Набрав крупы и немного мяса, пошла к озеру. Кот лениво остался на печи, впрочем, он никогда не ходил со мной за галькой, в его ответственности только те самые три круга вокруг могилы — ритуал привязки души к частоколу.

Закат. Какое же озеро красивое во время заката! Прямо сердце замирает.

Сама не заметила, как оказалась сидящей на берегу. Пальцы утонули в гальке, прохладной и влажной в глубине.

Пахнет тиной, но совсем чуть-чуть, даже приятно. Утки крякают, им подпевают лягушки — уже привычный ансамбль. Должно же быть что-то неизменное в это жизни?

Купить что ли раскладное кресло и носить сюда по вечерам, чтобы наблюдать закаты? Тогда можно и столик, тот, с заднего двора. Его бы от ржавчины почистить и покрасить… Может, домовой этим займётся? И я так и не узнала, что он любит поесть, горе-хозяйка. Хотя какая из меня хозяйка?..

Утки вдруг закрякали истерично — честное слово, истерично! — и я заозиралась, не на шутку перепугавшись.

Камыш в паре метров от меня активно шевелился.

Я всмотрелась. Ещё раз. Камыш как камыш, пушистый, плотный…

Упругие ветки расступились, и прямо на меня выскочило нечто.

Тело действовало быстрее головы: уже повернувшись в сторону дома и будучи на четвереньках, я кинула назад пакет с птичьими угощениями — наверняка никуда не попала.

Галька скользила, потому первые несколько шагов я преодолела по-собачьи, и только после смогла нормально встать и побежать.

Не сдержалась. Обернулась.

Тут же споткнулась и ускорилась. Существо напоминало человека со странным скелетом, оно бежало за мной на четвереньках, притом не отталкивалось от земли, а просто перебирало одинаково длинными руками и ногами. Лица не видно, только редкие слипшиеся волосы.

И всё же моё любопытство сыграло против меня, забрав необходимые секунды. До дома оставалось совсем чуть-чуть, за забором — я на это надеялась — тварь бы меня не тронула.

Не успела. Меня опрокинули на землю, и я едва подставила ладони, чтобы не разбить лицо об асфальт. Только сейчас поняла, что я и не пикнула ни разу — онемела от страха.

Дёрнулась, переворачиваясь. Зря: лучше бы умерла, не видя эту жуткую рожу с огромным ртом, делящим голову пополам, с зелёными клыками и стекающей прямо на меня слюной. Длинные острые пальцы вцепились в кожу прямо под шеей, пронизывая, словно тварь пыталась вырвать мне ключицы.

С жизнью попрощалась. Молча. Хотя и пихалась, видимо по инерции.

Откуда эта дичь здесь взялась? Надеюсь, кто-нибудь её пригрохнет до того, как она пойдёт за следующей жертвой.

Тварь вдруг отскочила, правда, не отпуская мои ключицы, отчего меня приподняло, а из горла вырвалось признанно русское, неприличное.

Над головой пролетела мощная струя, откидывая тварь ещё дальше.

Я же, со сломанными, кажется, ключицами, упала обратно на асфальт не в состоянии даже головы повернуть. Дышать не получалось — каждое сокращение лёгких отдавало невыносимой болью, но задержать дыхание тоже не получалось — я стонала и стонала, не в силах это контролировать.

— С-с-с-су-у-ш-ш-шк-к-х-а-а-а, — звучало с придыханием. Как ненормальная, я косила глаза, пытаясь разглядеть происходящее.

Ноги в тёмных, несмотря на жару, джинсах, оказались в зоне моей видимости, как и их платиноголовый отмороженный хозяин. Он держал трубу гидравлического аппарата на манер ружья, и отстреливался от твари. Сменив напор на прицельный, острый, он снова выстрелил.

Всё затихло. Остались только мои стоны, сквозь которые я еле слышала сдавленные крики атакованной твари.

Разгорелись уличные фонари.

Алек откинул своё оружие в сторону и приблизился ко мне. Его лицо оказалось совсем рядом — он присел возле меня, что-то приговаривая сквозь зубы.

Отмороженное лицо сейчас выглядело хмурым. Захотелось убраться или хотя бы услышать, что он там говорит, но кровь в ушах стучала так, что можно было и не надеяться.

Попыталась пошевелиться, но от боли я потеряла чувство собственного тела. Где там руки, где там ноги, я чувствую только лицо — совсем чуть-чуть — и чёртовы ключицы, растекающиеся болью по всей грудине.

Просто треш. Трешовый, мать его. Если я сейчас не подохну, как мне эту хрень врачам объяснять? Мартышка излишне ретивая попалась, цепкая? Или что?

Алек всё ещё что-то приговаривал, уже не сквозь зубы. Он поправил мои волосы, кажется, коснувшись лица, — я не чувствовала, но мои глаза будто прикипели к его рукам, внимательно следя за каждым движением.

Да, за руками наблюдать проще, чем за бормочущими губами. Так я хоть не пытаюсь разобрать слова.

Блин, кто ж знал, что меня так перекроет от боли. Ощущение, будто в ушах вода, песок, вата.

Да что же он говорит-то?

Блин. Интересно.

Алек снял со своей шеи медальон в виде металлического круга с зазубринами внутрь. Не видела его раньше, он всегда его носил? Странно. Под футболкой должен быть заметен, немаленький.

Медальон лёг куда-то на меня. Полагаю, под подбородок, далеко руки Алека не уходили.

Положил. Перестал бормотать. Угловатая челюсть напряглась так, что под скулами желваки заходили. Вот же зрелище, а! Жутковасто, словно у него под кожей ползает кто-то.

Перевела взгляд.

Глаза в глаза.

Блин, нашёл он время, конечно, на меня посмотреть. Теперь сидим-лежим, как придурки, переглядываемся. И смотрит ещё так жалостливо, что даже как-то не верится. Актёр. Как есть актёр.

И Петрушки нет. Без Петрушки мне с его дядей совсем уж некомфортно. Ещё и лежу тут посреди дороги, хорошо хоть наши дома самые крайние в кооперативе. И камер тут нет — частная жизнь важнее безопасности. Хотя, у каждого дома дополнительная охранная система, мне Коля рассказал. У моего только нет, он и визиточку дал, у кого сделать можно. Не знает, что у меня дом на курьих ножках и самый настоящий частокол из самых настоящих душ. Так что моя охрана — всем охранам охрана.

— Как ты? — спросили глаза напротив. Я им, глазам, ничего не ответила. Честно сказать, слов не разобрала. Может, ещё раз спросят. В этот раз я вслушаюсь, честно. — Морена? Как ты?

— М-м-м, — протянула. Слух прорезался, надо же. И не болит ничего.

«Смотря в его глаза, она забыла о всякой боли и погрузилась в блаженное ничего, передавая душу свою ангелам»…

Звучит, конечно, романтично, но неправдиво. Скорее уж: «Погрузившись в дела бытовые, она забылась.» Да, скупо, сухо, но зато по правде жизни. Не думала, что, умирая, буду размышлять об охранных системах…

— Морена, ты меня пугаешь, — Алек поправил медальон, лежащий у меня между ключиц. Сейчас я его чувствовала — прохладу металла, вес. И пальцы чувствовала, тёплые и осторожные.

А всё-таки почему это ничего не болит?

— Кхе… кхе-гм-кхм! — прокашлялась.

Попробовала пошевелиться. Пошевелилось.

Попыталась сесть — мне тут же помогли, придержав под спину. Посмотрела вниз, на окровавленную футболку, резко отвела взгляд, поймала стальной взгляд, отвернулась. Уставилась на лежащее неподалёку тело. Ещё дальше лежала голова.

Это как это, интересно?

А, точно. Струя гидравлического…

— Офигеть.

— Да, тоже не думал, что голову снесёт.

Снова посмотрела на Алека: он осторожна взял сползший мне на живот медальон и надел на себя, спрятав под футболку. И правда совсем не видно под тканью.

— Кажется, нам стоит поговорить, — предложил Алек, но мне его предложение совсем не понравилось.

О чём нам разговаривать?

А, точно, о странной ногорукой руконогой с пейсами по всему лицу и ртом, половинящим голову.

О, и о том, что она мне ключицы переломала. А Алек её отогнал и гидравлическим голову снёс.

Нет, ну, может на этот раз всё-таки сон? И боли совсем нет, значит, точно сон, правда?

Коснулась ключиц — абсолютно грязных и абсолютно целых.

— Медальон. Это лечебный артефакт, одна из последних разработок.

Алек встал и, не спрашивая, поднял меня. Ноги не слушались, подогнулись, и пару минут я повисела в руках отмороженного. Он терпеливо перетерпел секунды моей слабости. Я нащупала ступнями твёрдый асфальт и отступила на шаг.

— Спасибо.

— Да не за что. Надо придумать, что с телом делать, — Алек поднял брошенную трубу гидравлического аппарата и начал её закручивать.

— На частокол, — повернулась в сторону дома. На заборе сидел Кот и неотрывно смотрел на нас своими зелёными глазами. Недовольными, но смирившимися.

— Кот, что это за хренотень?

— Шишига болотная.

— И как она тут оказалась? — Алек совсем не удивился говорящему Коту, собрал гидравлический аппарат, откатил его на участок и вернулся к нам.

— Через Дверь. Проскочила, видимо, пока частокол совсем слабый был. А я говорил, Морена, всегда Дверь закрывай — самостоятельно и плотно.

— То есть я ещё и виновата? — вскинула брови.

— Никто не виноват, — поправил Алек. — Тако случается. В менее обжитых местах, но случается. А если она через дом прошла, значит, что-то её здесь привлекло. Первый раз вижу, чтобы нечисть на нашу сторону рвалась, тут же силы ноль, в Тридевятом ей точно было, чем поживиться.

— В Тридевятом тоже не всё ладно.

Алек посмотрел на Кота. Кот на Алека. Они молча выразили недовольство друг другом.

Послышался звук подъезжающей машины. Перепугалась — разборок нам тут ещё не хватало, — но за рулём гелика сидел Петя. Есть ощущение, что у этого семейства машин больше, чем у меня — одежды.

И всё же, дружище, как я рада тебя видеть!

Петя притормозил, не доехав до нас несколько метров, выскочил из машины и метнулся ко мне, тараща серые глаза.

— Это что такое? Это кровь?! Ты цела? — он схватил меня за плечи, вглядываясь в окровавленную грудь.

— Всё в порядке. Пялиться прекрати, — скинула его руки. — У нас тут намечается беседа. Очень важная. И похороны. Дядя Алек, сходите за галькой, пожалуйста. К озеру. Я пока Пете всё расскажу.

— Можно на «ты» и без дяди, Морена, — процедил Алек, и, развернувшись на сто восемьдесят, пошёл к озеру.

Зря я так, но пережитый стресс оправдывает.

— А ты, спасатель Малибу, бери тварину за ноги и тащи в дом. Я голову возьму, — глянула на запачканный кровью, слизью и Бог знает чем асфальт. — Гидравлический зря собрали, тут помыть всё надо.

— Сейчас, машину закачу и помогу. Чёрт, Марина, я всего на день уехал! И то не на весь! — Петя устало потёр лицо и пошёл к машине. Я же подняла патлатую голову за эти самые патлы и пошагала к себе. Хорошо, лопату не убирала. Хотя, понадобится не одна — яма намечается большая…