Наследница Бабы-Яги (СИ)

Сказ двадцать пятый. Такое дерево не родилось, чтобы в дело не годилось

Сон не шёл. Одежда мерзко перекручивалась и давила, палатка вдруг стала тесной, душной, под спальником чувствовались бугры земли, голова разрывалась от навязчивых монотонных напевов.

Села, задев макушкой подвесной фонарик. Включать его не стала — кто знает, может Алековы амулеты тоже не работают. Я уже узнала, что один из них — от насекомых, другой — от животных, и как-то совсем не хочется привлекать внимание местных жителей светом.

Проверила телефон: связь переменчивая — то одна палочка, то «нет сети». Для ночлега мы отошли от болота где-то на два километра, может, ещё километр — и связь выровняется. А может и нет, в таком случае не представляю, что мы будем делать.

Хотя всегда есть вариант вернуться обратно, в какой-то момент и клубочек, и блюдце, начнут работать. Там, может, поточнее путь посмотрим — и снова к Кощеям.

А если ничего так и не заработает? Это, конечно, невозможно… Что за навязчивые мысли?

И всё же? Может тогда Кот сориентируется, худо-бедно добредём.

О, ещё жемчужина! Водяной сказал, я с её помощью откуда угодной могу к озеру вернуться, ещё и прихватить с собой кого. Может сработает?

Ну, на крайний случай. Самый крайний. Надо постараться дойти до Кощеев, иначе зачем это всё?

А может и не надо…

Так! Конечно, надо! Вот почему не люблю ночные размышления — никогда до добра не доводят.

И вообще, очень легко проверить — надо или не надо. Не зря же я столько книжек прочитала — потешила любопытство и затюканную надежду! Точно помню несколько путевых заговоров.

Решительно вылезла из палатки и чуть не уткнулась в Черепа. Он забормотал что-то — его глаза едва засветились — и продолжил спать. Обернулась на спящего в самом конце палатке Кота — не разбудила. Видимость не ахти какая, луна едва светит сквозь полупрозрачные облака, но глаза у Кота точно закрыты, иначе бы светились двумя огоньками.

Я быстро привыкла к темноте и без труда смогла разглядеть отблески влажной травы, протоптанные нами тропинки, камушки. Последние принялась собирать — нужны маленькие, правильной формы. Ещё нужен пень, но пней я тут не наблюдаю.

Пройти немного дальше в лес? Где-то неподалёку Алек разрубил поваленное дерево, принёс только часть, остальное, значит, всё ещё валяется. Мне и полено пойдёт, лишь бы поверхность относительно ровная.

Прежде, чем рациональная сторона личности очнулась и образумила меня, я выдрала из земли спящего Черепа и широкими шагами направилась в гущу деревьев. Потусторонний свет из глазниц светил едва-едва, но я и без него справлялась — шла так уверенно, будто не я обычно спотыкаюсь каждые пятнадцать минут.

Лес шуршал. Предгрозовой ветерок обдувал верхушки крон, из-за чего сверху, словно дождь, периодически сыпались листья, иголки и шишки. Земля слегка чавкала, напоминая о не таком далёком болоте. Увязнуть я не боялась, вообще ничего не боялась: функция недоступна, обновите систему.

Облюбовала первый же попавшийся пень. Из-за ливней земля забилась во все щели и обросла мхом, сделав поверхность пня ровной, как у табуретки.

Вонзила в податливую землю Черепа — его глазницы на мгновение замерцали ярче, освещая редкую траву, замусоренную толстым слоем лиственных иголок, шишек, слетевших из-за ветра кусков коры и ветвей.

Пень, оставшийся от поваленного дерева (само оно наполовину увязло в земле), выпирал во все стороны узловатыми корнями, а из образовавшихся ложбинок гроздьями белели поганки.

Свет потух, но я не сразу обратила внимания, продолжая видеть всё так же ясно. Опустившись на колени, я взяла собранные камушки обеими руками и медленно перетёрла их между собой. Получившийся звук казался инородным на фоне лесного шёпота, и стало как-то тревожно, но эта была не та тревога, что преследовала меня всю жизнь — другая, восхищённая, вибрирующая неспокойным сердцем.

— Дорога добра, не желаешь мне зла, — зашептала в сцепленные замком руки, нагревая похолодевшую кожу и спрятанные камни. — По углам не кружи, нужный путь укажи…

Я бросила камни на пень. Они заметались, словно кости, но на землю не падали, метались по поверхности, пока не замерли в хаотичном порядке.

— Дорога добра, не желаешь мне зла. По углам не кружи, нужный путь укажи, — продолжила приговаривать, выкладывая из камней стрелку. — Дорога добра, не желаешь мне зла. По углам не кружи, нужный путь укажи.

Стрелка смотрела вперёд. Я замолчала, ожидая хоть какого-то волшебства.

Тишина.

Дунул ветерок, впервые так низко за всё время нашего путешествия, растрепал мои волосы, накинув на лицо пару прядей.

Стрелка не дрогнула. Через пять минут тоже. И через десять, когда ноги уже занемели, а приятную тревогу заменила удушливая пустота.

Не вышло. Как и ожидалось.

Встала, чувствуя, как скривилось моё лицо, подчинившись острому чувству разочарования. Сердце, недавно трепещущее, тяжёлым камнем давило на желудок, вызывая тошноту.

Ничего не вышло.

Не глядя, обхватила шест и вытащила Черепа из земли. Поплелась обратно. Путь показался короче, я тихо открыла палатку и забралась внутрь. Сон сломил меня в ту же секунду.

*****

— Интенсивнее мешай!

— Иди-ка погуляй, — подняла убийственный взгляд на Петю.

— А вот и погуляю. Ты только кашу не уничтожь, ок? Кот, ты за ней последи!

— Ты что, ирод, забыл, чьей едой последний месяц питался, а? — я со всей своей злостью запулила в Петю ложкой, но он увернулся и трусцой поскакал «гулять».

— Ну, «последний» месяц не то чтобы твоей, — заметил Кот и, подойдя ближе, вальяжно разлёгся у горящего пенька. Сегодня солнышко, наконец, спряталось, резко похолодало и мерзлявый кот грел свои пушистые бока о тепло «конфорки».

Промолчала. У меня повышенный градус раздражительности, это очевидно, но никто, кроме меня, в этом не виноват. Сама дура, сама понадеялась. Тупица. И надо же ещё так расстроиться по какой-то фигне? Стрелочка у неё не завертелась, как же!

Ладно, не думать. Кашу мешать.

— Ты какая-то слишком уж опечаленная, — заметил Кот, разомлевший в тепле. — Поймали же связь, чего переживаешь?

— Да ничего. Просто устала немного.

Связь действительно поймали. Ночью сеть сбоила, а утром телефоны показывали целых две палочки. Мы тут же спросили у блюдечка путь и оказалось, что до Кощеевых земель рукой подать, просто придётся обойти болото.

В общем, не понадобились мои жертвенные попытки колдовать. Кто бы сомневался.

Сняла кашу с огня и поставила на траву. Та зашипела, и я почувствовала себя виноватой. Пришлось собрать ближайшие камушки на манер подставки, и уже на них ставить горячую кастрюлю.

Следом поставила чайник, и стала уныло наблюдать за едва заметным паром, выходящим из носика.

Несмотря на тепло от огня, по телу бегали мурашки, и я уютно куталась в плед. Вещи собирать надо — не охота. Мешок этот дурацкий скручивать, да так, чтоб из почти двух метров пышной ткани получился свёрток 10х20, очень тяжело.

— Слушай, Марь!.. — я вздрогнула всем телом и с обидой повернулась к Пете. — Прошу прощения… Коро-оче, там штука такая, не поверишь! Вот, — он показал мне экран телефона. — Пень, а на нём кто-то стрелку выложил. Может, мы тут не одни шастаем и не так тут всё заброшено, как кажется?

— То, что не одни, это наверняка, — проговорила задумчиво, вглядываясь в стрелку. Внутри что-то зашевелилось. — Явно и среди местных путешественники найдутся.

— Пойдём, покажу, где это? Просто лес, в лесу пень, а на пеньке — стрелка эта. Я так, этак смотрел, вроде не так давно эти камушки лежат. Направление ещё — в сторону Кощеевых земель!

— Серьёзно? — подняла глаза на Петю.

— Ну, примерно. Мне кажется, да, но это надо с блюдечком проверить.

— Ну пойдё-о-ом, — проговорил Кот, потягиваясь и зевая. — Посмотрим, чего ты там нашёл. А то мне с этих ваших экранов не видно особо. И как только сами чего видите, глаза же примитивные?.. — Кот уже направился в ту сторону, откуда пришёл Петя.

Младший Минин тут же перегнал его, и гордо зашагал в сторону своей находки. Я задумчиво поплелась следом.

У пня остановились все вместе, и я с какой-то апатией осознала, что стрелка и правда поменяла направление. Я вот прямо тут сидела. Стрелка смотрела тогда вперёд, а теперь немного влево.

Осторожно, чтобы другие не заметили, затёрла ногой оставленную от шеста дырку в земле. Не знаю, зачем. Просто. Не было меня тут вчера, и кто стрелку эту оставил — я не знаю. Точка.

А стрелка может и не поменяла направление. Точно не сказать, и лучше я не буду об этом думать. Оно, в общем-то, и не думается — пустота в голове.

Всё равно.

— Чего зависла? — пихнул меня Петя.

— Думаю, могли ли это сделать вороны? Они же умные, я в интернете видела, — и лицо расползлось в непонятной улыбке. Она вырвалась откуда-то изнутри, не пройдя нужные инстанции и не представившись. Просто улыбка, а что за улыбка — чёрт знает.

— Какие вороны, Морена? — Кот вздохнул так тяжело, будто имел дело с последней идиоткой. — Стрелка явно ритуальная, кто-то дорогу искал. По лесу, уверен, такая не одна найдётся, так что нечего тут особо размышлять.

— Ты прав, — не стала препираться. Действительно же прав.

— На Царство Кощеево указывает же, да? — Петя выжидательно посмотрел на Кота.

— Ну, плюс-минус.

Петя самодовольно улыбнулся.

— Там чайник! — вспомнила.

— Идите обратно, я Алека поищу и потороплю. Такими темпами он себе все мозги скурит…

Мы с Котом вернулись к месту стоянки, Петя пришёл минут через десять — один. Странно задумчивый и хмурый, он налил себе чай и сел рядышком.

— А Алек где? — спросила.

— Не нашёл его. Чего не едите? — он, будто опомнившись, посмотрел на сидящих рядышком нас. Я, укутанная в плед и с чашкой в руке, и Кот в корзинке моих ног.

— Вас ждали.

Алек тоже вернулся хмурым, но тут ничего нового. Спросил, чего не едим, сказал, что надо было есть. Быстро разложил кашу по тарелкам и раздал, и Кота не обделил. Сел.

Ели в молчании.

Молчали до следующего привала: Петя думал о своём, Алек — о своём, а я — об их. Чего это они? Ладно, Алек, он периодически очень загруженный, особенно как покурит, а Петя чего? С Алеком покурил? Тогда что у него там за курево такое, в мысли погружательное?

Постепенно природа начала меняться. Лес редел, мох сменился на траву, но и та скудно седела по углам. На солнце не было и намёка, всё как будто мертвело. То здесь, то там, попадались голые деревья. Чёрные, словно обугленные стволы кривились под разными углами, торчали во все стороны узловатыми острыми ветвями, норовя вцепиться в лицо.

— Мёртвый лес, — объяснил Кот.

И правда мёртвый. Ни птиц, ни зверей, уже даже листочков на деревьях не наблюдается. Голая неровная земля с выпирающими острыми камнями, голые чёрные деревья, сплетающиеся между собой ветвями, голые ели, на вид совсем сюрреалистичные. И не пахнет ничем, лишь землёй — слегка-слегка.

— Холодновато, — Петя весь передёрнулся. Хорошо, что есть пледы, чего-чего, а неожиданных морозов мы точно не ожидали, хотя бы ветровки с собой взяли.

Когда-то, будто бы много лет назад, именно этот лес показало нам блюдце. Кусочек, но я прекрасно запомнила его. Царство Кощеево. Значит, мы уже близко.

— Скоро стемнеет, минут пятнадцать — и на привал, — бросил Алек.

Через пятнадцать минут не получилось. Каменистая земля не располагала к ночлегу, да и деревья здесь росли очень близко, корнями наружу, не оставляя хоть какого-то ровного пространства. Мы запустили клубочек, и он золотистым фонариком скакал впереди — без перебоев, здесь с Силотоком всё было отлично. Череп тоже чувствовал себя хорошо, освещал дорогу двумя яркими прожекторами глаз.

— Давайте тут, — мы вышли на более или менее свободное пространство. — Слишком быстро стемнело, дальше точно уже не пойдём.

Проверила время — только-только к девяти, обычно темнеет на час позже.

Вонзить Черепа в землю своим излюбленным способом не вышло — пришлось ковырять ямку, пока парни решали с огнём. Кот стоял рядом со мной и руководил процессом:

— Ты как тяпкой не работала в жизни. Давай — раз! — и на себя. Раз! В землю давай! И на себя!

— Была бы эта тяпка, может проще было бы, — прошипела, орудуя ложкой.

— Помню, друг по университету, Строганов, позвал меня как-то к себе на загородную дачу… У него своя была, семейная, не съёмная, как обычно бывает. Ох и куролесили мы тогда, девчонок в озеро кидали, подсматривали. Хорошо, старшего поколения не было, переженили бы нас всех — только так, — я вставила ностальгирующего Черепа в выемку. Маловата. Ладно, дальше копаем. — Вот тогда и тяпку мне в руки дали — впервые. У Строгановых земли было на пол-империи, а Славка особо любил именно эту местность, южную. Там и девки такие… Да что я, о девках… Тяпка-то — ой, намучился я тогда! Под жарой-то, да с какими-то деревенскими в огороде. Они всё — барин да барин, а Славка хохочет, мол, какой из него барин — в науку пошёл, от всех дел семейных отвертелся. В Бога не верил, говорил, ненаучно, не доказано, а Строговы-то, Строгоновы, они какой процент дохода на церковь тратили! С патриархом в тесных общениях… А Славка — нет, наука. Вот, знал бы он, что есть на земле Навь, поменял бы взгляды, да не мог я рассказать. А хотелось! Не из наших Строгоновы были, ох… Странно это, всегда думал, коли они церкви столько выкладывают, их могли бы и ввести в узкий круг, ан нет. «Бесталанные, нет в роду ни колдунов, ни инквизиторов», — так мне мой батюшка говорил. А ум-то у Славки — какая потеря для колдонауки!

Вслушивалась внимательно — вот не первый раз несёт что-то подобное, а потом и объяснить не может: что куда и как. Окружение своё вспоминает, события, а себя — нет. Из этих монологов понятно стало, что Череп — из учёных. Не колдун, но в роду такие были. Где работал, что делал, и за что на частокол загремел — непонятно. Вот, из новых подробностей — во времена Империи жил, со «Славкой Строгоновым» дружбу водил.

— Зато Лев Николаич! Вот человек был! Школы строил, и для наших, и для простых, и продвигал знание в узких кругах… сакральное… Доча его, Сашка, чудо какая умная девица, даже моё женатое на науки сердце трепетало. Эх, это лицо широкое, лоб высокий — сразу видно, знаниевая головушка. А Пушкины! — Череп воскликнул, да так, что Петя пролил едва вскипевший чай и зашипел. Видимо, обжёгся. — Как все по Александру Сергеичу горевали, вся нация, вся нация! Этого в книжках-то не напишут, а наша сторона, посвящённая, в его лице потеряла такого учёного! Я юнец ещё совсем был, только в гимназию поступил, но помню, Арина Родионовна, почтеннейшая, с его смерти вся бледная ходила, цветы по округе вяли. Ведьма горюет, природа с ней…

— А ещё кто среди ваших был? — Алек был самым заинтересованным в этих беседах.

— Ой, проще сказать — кого не было. Романовы, конечно, все поголовно. Там как подослали к Ивану Васильевичу одну из своих, изжили Рюриковых, так и вцепились в русскую землю. Никто, конечно, не винит, сейчас-то обособливо, чего уж ради трона не сделаешь? Тем более пользы немало народу принесли. При Грозном-то вообще колдовскому миру жизни не было, считай, Романовы спасли нас всех. Кто знает, какие бы ещё репрессии нас всех ждали, если бы Рюриковичи выжили. Они-то вообще проклятые, говорят. Красно Солнышко Русь крестил, а исконные народы изжил, хотя сам из колдунов был. Вот его и прокляли — не видать ни ему, ни его потомству силы колдовской. Обиду эту из поколения в поколение носили, управлять колдовским не смогли, решили изжить всё. По свету собирали людей с особым даром, способных колдовство поглощать, и вокруг себя держали… Это потом уже поняли, на зарубежных коллег посмотрели, что за сила такая. Тогда и появилась должность инквизиторская, в том виде, что нам известна. А до… смутное время было, ох смутное.

— Ой, не ґовори! — старческий голос с забавным говором и фрикативным «гэ» в нашей компании прозвучал инородно. Я громко икнула, сжавшись, и медленно повернулась в сторону говорившего. — Чай, с тех врямён и не видали таких кострищ.

— Вот-вот…

Алек встал, и его раздвоенная тень упала на неожиданного гостя. Старичок сидел на одном их камней и грел руки в собственных рукавах. На голове у него была меховая шапка с повисшим вдоль лица хвостом, на ногах — валенки. Сам он тонул в дублёнке, которая, на вид, была больше его самого раза в два — из-под шапки и высокого ворота торчали только нос и два блестящих глаза.

— Чудной у вас кострище, — заметил дедок. — Ґорит, да изнутри. И жара пощи нет. А жару б не помьшало.

— Сейчас и для жара сообразим, — Петя широко улыбнулся. Нет, ну неисправимый человек, будто не перед ним сейчас странный дед в ночном мёртвом лису вдруг появился.

— А вы как тут оказались? — спросила тихо.

— Бродил, бродил, собирал себе всякоґо, — немыслимым образом оказалось, что на коленях у деда стоит маленькая корзинка, — да на вас набрёл. Смотрю, сверкает, и не костром — холодом, а это, вот, ваш товарищ ґлазами своими. Экая способность — нужная.

— Несомненно, — Череп гордо кивнул. — На чистой местности саженей пятьдесят освещу!

— Ґрябышей не жалайти? — дед вытащил из корзинки маленький вытянутый грибочек. Я отрицательно помотала головой, остальные, видимо, тоже. — Ну, как знайти, — и дед закинул гриб себе в рот. Зажевал.

Искоса глянула на остальных. Есть мы сегодня, видимо, не будем — не объяснять же старику, почему мы не можем его угостить. А есть так, внаглую, не делясь… Кусок в горло не полезет. Может, как уснёт, так и поедим. Или он отчалит? Куда-то же шёл всё-таки…

— Дедушка, а вы чего тут так поздно? — я протянула руку, подзывая Кота, и он тут же запрыгнул ко мне на колени. Да, так спокойнее.

— Чао ж это поздно? Не поздно ищё.

И не поспоришь.

— Вы, ґолубчики, не смущайтес. Иль совсем я вас, старый, стеснил? Так я пойду… — он будто бы засобирался, а на деле вытащил пару грибочков и тут же зажевал.

— Да нет, что вы, оставайтесь конечно, — и кто меня за язык тянул, а? — А костёр нормальный и правда неплохо бы разжечь, — глянула на Алека умоляюще. Честно, дед, вон, в зимнем, а мы в летнем сидим, морозимся!

Алек призадумался. Не хочет сходить со своей позиции и деда из поля зрения терять. Но костёр-то кто разожжёт. А я мёрзну вообще-то.

Вздохнул. Посмотрел мне в глаза долгим взглядом. Я вся передёрнулась, не от холода — от его стали. Он понял так, как мне было выгодно, — пошёл разжигать костёр.

— Петрушка, — бросил он коротко, и Петя вдруг пересел ко мне, потеснив на камешке. У них что, ментальная связь?

— Ты мне, красавица, напоминаешь одну… мою главну любо-ов, — дед мечтательно вздохнул. Алек обернулся на него через плечо, держа в руке пучок веток, потом на меня посмотрел и молча вернулся к розжигу костра. — Такая же курчава была, знойна, но очи-то!.. Я таких очей ниґде не видал, а твои-то — как её, — интересно, чего он там разглядел, старый, если в полумраке сидим? — Зелень эта колдовская!.. — поёжилась. Таки разглядел. — Так любил — свету белоґо без неё не видал! Хотел её кудрями дышать, в зелени её очей купаться! А она всё нос воротила, не мил, мол, не мил. Я ей ґоворю — чем не мил? И боґатств немало, и умом не обделён, и внешностью, а уж уд мой… — Алек кашлянул, прерывая деда. Тот словно опомнился, рот рукой прикрыл, на меня посмотрел. — Звиняйте! — что-то мне подсказывает, что дед о чём-то неприличном стелет. — Так во-от! Ґоворю — до смерти любить буду! А она мне, мол, жити ей пока хочца! А я ей — да до моей смерти, не твоей! А она мне — и тоґда мне тебя, забулдыґу, до смерти терпеть? А я ей — в рот не возьму! Вечно любить буду! А она мне — этоґо и боится, мол, вечнось длинная. Эх!..

Он остервенело что-то откусил, махнул рукой, да так, что перевернулся и упал.

Череп от неожиданности ярче глазами засветил, костёр, наконец, разгорелся, и на секунду поднялось высокое пламя. К нам, картинно, покатилось несколько кружочков. Один из них врезался в мои кроссовки и упал на бок.

— Мария, — прочитала вслух название. Подняла глаза на деда.

Печенье.

Печенье, вывалилось из его рта и запуталось в бороде.

Лежит. Не шевелится.

— Мы деда грохнули, — проговорила сипло. Голова закружилась, мороз по коже страшный ходить начал, и руки затряслись. Откуда у него печенье-то взялось? Точно ведь наше! Я лично покупала в дорогу! Кругленькое, чайное, рассыпчатое!

К глазам подступили слёзы — страха и непонимания. Как это так? Он же… мы же…

Кот спрыгнул с моих коленей, медленно подошёл к недвижимому телу, обнюхал — сначала бок, потом — руки, затем к самому лицу подошёл. Петя тоже решил проверить, подошёл, но пока только со стороны наблюдал.

Я не дышала.

— Живой. Спит просто, грибышами надрался. Вот же, шельма, знал же, что за грибы, а всё туда же! Старый пройдоха!

Гулко сглотнула и сама не заметила, как стала сползать с бревна на землю.

Усадили обратно. Это Алек к деду шёл, по пути поймал.

— Он же печенье съел, так почему не умер? — спросил.

— Да слава Богу, что не умер, — Петя поднёс руку к лицу деда. — Дышит.

Я разом словно весь воздух выдохнула, обмякла. Сползла бы снова, да придержали, положив большую ладонь мне на голову.

— Съел.

— Так почему?

— Кощей. Вот, шельма! — Кот поцокал. — Вырядился-то, а! Он ещё при Прасковье с дурниной был, а сейчас, видать, совсем от вечной жизни поплыл.

— Кощей?! — Петя отступила на шаг, осматривая деда с ног до головы. — Что-то не похож.

— Да много ль ты Кощеев видал, а?

По фактам.

— То есть он не отравился? — спросила.

— Нет. Кощеи могут любую пищу есть, как и Яги с Горынычами. И печенье это, — Кот лапкой стряхнул с пушистой бороды надкусанный кружочек, — он с собой принёс.

— Боже, — вздохнула, наконец, полностью приходя в себя. Осторожно убрала руку со своей головы, встала. — Тогда нам повезло — проснётся, покажет нам дорогу. Я так понимаю, не этот Кощей у них главный?

— Правильно понимаешь.

Сказ двадцать шестой. Тут сорвалось, там удалось

— Дед пропал!

Я резко открыла глаза и села, долбанувшись головой о подвесной фонарик. Сон ещё не сошёл окончательно, потому я дергалась в спальном мешке, не понимая, почему не получается выбраться из палатки.

Выползла на четвереньках, утаскивая за собой спальник. Ладони уткнулись в промёрзлую твёрдую землю, кудрявая пушистая прядь упала на глаза. Из своей палатки выскочил Алек, и я буквально оказалась у его ног, смотря на него снизу вверх.

Он перескочил через меня, не обратив никакого внимания, и метнулся к деревьям. Обернулась. Алек подпрыгнул и сорвал с высокой ветки целую связку амулетов.

Когда он их туда повесил?

— Думаешь, с этого положения его проще найти? — Петя вышел откуда-то из-за моей спины. — Вот чертяка старый, — процедил он сквозь зубы.

Я встала с кряхтением, натянула кроссовки и пригладила волосы. Место, которое мы обустроили для деда, пустовало. А ведь так старались, раскладывали запасной походный комплект, засовывали туда спящее тело в шесть рук под предводительством Кота и Черепа. Первый причитал, что и на голой земле Кощей не простудится, второй — предлагал какие-то геометрические способы затаскивания.

Посмотрела на Алека: он перебирал амулеты, рассматривал каждый, подносил к уху, будто вслушивался, хмурился.

— Вот же!.. Почему не засекли?.. — прошипел он.

— А почему мы не знаем про то, что у нас тут какие-то амулеты висят? — спросила без задней мысли. Просто стало любопытно — может, я упустила этот момент, отвлеклась?

— Кстати, да! — Петя же прозвучал возмущённо и даже с наездом. Я с удивлением посмотрела на него, он — с вызовом сверлил дядю взглядом. А дядя… Дядя не обращал на нас внимания, теребя свои амулеты и что-то бормоча.

Петя цыкнул, отвернулся и принялся осматривать округу. И чего он не в духе? Ну, помимо того, что у нас дед сбежал, который, вообще-то, должен был стать нашим провожатым. Клубочек вряд ли до самих Кощеев доведёт, там защиты — видимо-не видимо, блюдце просить подсмотреть — дурной тон, а нам не выгодно раньше времени с Кощеями ссориться. Вот дед бы провёл — соблюли бы все правила. А сейчас что делать? Рисковать совсем не хочется, но и слепыми котятами во все углы тыкаться — тоже.

Дилемма.

— Петрушка, осмотримся, — по-деловому бросил отлипший от своих висюлек Алек. — Ты туда, я — туда. Может, не ушёл далеко.

— Я тоже гляну, — Кот выбрался из палатки, сладко зевая. — Развели тут непонятно что. Землетрясенье мне учудила, шальная, — это он мне. — И зря старались, укладывали этого, надо было на земле его оставить — хоть не так жалко потраченных сил.

— Давай без запоздалых нравоучений, — попросила. — Пойдём, вместе поищем.

— Сиди! — хором проговорили все, и Череп проснулся, сверкнув провалами глаз.

— Что такое?

— Дед ушёл, — коротко пояснила ему и, уперев руки в боки, посмотрела на Мининых. Поведение Кота в этом случае меня не сильно возмущало.

— Чего так смотришь? — Петя развёл руками. — Мы буквально пробежимся и вернёмся. С тобой, уж прости, это займёт больше времени. Лучше с завтраком придумай, — мои брови поползли высоко-высоко. — Так, ладно, — он примирительной поднял руки, — пожалуйста, будь добра, сделай завтрак, пока мы поищем деда. Окей?

Тяжело вздохнула.

— И оставите меня одну? — это был последний козырь.

Алек без слов подошёл ко мне, снял с себя пару амулетов: один надел мне на шею, другой — намотал на левую руку как браслет.

— Череп тоже тут. Череп, — Алек повернулся к нему, — ты же частокол? Значит, в случае опасности, защитишь ведьму?

— Так и есть, — Череп кивнул, а я с удивлением на него посмотрела. Об этой функции я не знала.

— Так, прекратили базар разводить, Кощей, поди, уже и к себе вернулся, и картишки раскидал, и в нарды перекинулся.

Сказав это, Кот глянул на меня, словно убеждаясь, что всё со мной в порядке, и побежал в лес. Таким быстрым я своего ленивого товарища ещё не видела.

— Скоро вернёмся, — бросил Алек, и, уже отворачиваясь, слегка хлопнул меня по плечу, как бы поддерживая. С Петей он всегда подобное проворачивал, но со мной… Эх, до чего доводят многочасовые задушевные беседы — единственное развлечение в пути!

Все ушли, делать было нечего — принялась разводить костёр, а точнее — разжигать пень.

— Слушай, а каким образом работает защита? — спросила у Черепа.

— Как частокол, но локально — купол вокруг ведьмы. Вред не пройдёт, остальное — как получится.

— А-а… — протянула.

Присев у пня, скрутила газету и просунула в подпаленные щели, рассыпала сухое горючее. Обернулась на Черепа — он задремал.

Кончики пальцев, нос и уши замёрзли. Не сказать, что здесь, на Кощеевых землях, было прямо так холодной — не ниже пятнадцати градусов, но какая-то сырость, промозглость, мёртвенность, пробирала до костей.

Тело покрылось мурашками. В кончиках пальцев словно скрутились вибрирующие комочки. Подушечки горели — то ли от мороза, то ли от странного внутреннего жара, захватившего только их. Пальцы дрожали, я смотрела на них завороженно, как на что-то инородное, не моё — они будто чадили, двоились, как отражение в окне.

— Гори-гори ясно, гори, не угасай, путников замёрзших чаем угощай, — прошептала неосознанно, словно навязчивую песенку, и пламя — плоское, крестовидное, острое — выбилось из щелей пня, опалив жаром лицо.

Я отскочила, потеряв равновесие и отбив копчик. Глаза щипало, сквозь навернувшиеся слёзы я следила, как оседает взбесившаяся стихия и медленно, с домашним уютом, втискивается между потрескивающей древесиной.

Сглотнула. Перекатившись на колени, подняла набранный заранее чайник и поставила на огонь. Руки подняла чуть выше, согревая ослабевшие, словно из них высосали всю силу, кровь, мышцы и кости, пальцы.

Так и сидела, опомнившись лишь за пять минут до прихода парней. Чайник вскипел, но приготовить ничего мясного я уже не успевала — полезла в бездонную сумку за быстрой овсянкой, банкой топлёного масла, хлебом и парочкой почерневших бананов.

— Вы печенье будете? — спросила, стоило моим спутникам подойти к месту стоянки.

— Это ты как поняла, что мы пришли? Не поворачивалась же…

Пожала плечами.

— Так будете?

— Будем, — Алек взял стул и, рывком разложив его, тяжело сел. Кощея они, очевидно, не нашли.

Поели быстро. Кажется, парни и не поняли, что проглотили — оба были заняты своими мыслями. Я их не дёргала: потягивала чай и гладила сидящего у меня на коленях Кота.

Уже когда собирались, молчание несколько расступилось — Минины перекидывались едкими шутками, я посмеивалась, запоминая самые удачные обороты. Кот забрался ко мне под ветровку и отяжелял живот, отчего было неудобно наклоняться, но я не стала выгонять пушистого — у нас взаимовыгодное, точнее взаимосогревающее, сотрудничество.

— Так что делать будем? — спросила, когда последний рюкзак был застёгнут. Оставалось только погасить пень — и в путь.

— Идти дальше за клубочком, — пробурчал Кот из-под куртки. — Мы так и так не планировали, что нам Кощей подвернётся.

— Мне сегодня снилась ванна… — невпопад, а может быть очень к месту, протянул мечтательно Петя. Да, конец пути сейчас ассоциировался только с ванной. Ни постель, ни еда, не привлекали так сильно, как горячая, мыльная проточная вода. Только вот вопрос — как нас примут Кощеи? Ваннами, балдахинами и блюдами под золотыми крышками, или поселят к слугам и прикажут ждать аудиенции?

— Значит, за клубочком, — сказал Алек. Он бросил взгляд мне на запястье, с которого свисал его амулет, и я тут же протянула руку — забирай обратно. Алек отрицательно качнул головой. Я руку не опустила. — Пусть будут на тебе.

Обвесил меня побрякушками, как ёлку, а мне с этим ходи. И не сказать, что спокойнее себя чувствую, скорее даже тревожнее. И если отсутствие спокойствия объяснить несложно — мне трудно верится в особую силу амулетов, по крайней мере надо вживую увидеть, как они действуют, — то тревогу я оправдать не могла. Ну, может, беспокоит, что это какие-то инквизиторские штучки, а я типа ведьма во всеобщем представлении? Хотя бред: прежде, чем инквизиторские, в моей голове все эти амулеты скорее алековские, а я, как ни прискорбно это признавать, доверяю ему. Трудно не довериться взрослому, опытному, спокойному, знающему дядьке, особенно в такой ситуации, как моя. В бушующем океане жизни будто бы только этот айсберг стабильная и понятная величина. Хотя… Сколько там процентов айсберга видно? А стальное всё — под водой и неизвестно, так-то айсберги — уж точно не что-то стабильное и понятное. Вспомнить только несчастный Титаник.

Не оказаться бы мне на его месте.

Пенёк гаснуть не хотел — в него выплеснули оставшуюся в чайнике воду, сыпанули земли, а пламя всё просачивалось, резво высушивая воду и огибая землю. В конечном итоге тушили все вместе: набирали горстями побольше наскрябанной Котом земли и разом бухали в щели.

Затух. Мы переглянулись, Алек тяжело вздохнул и покачал головой. Странное здесь всё, колдовское. Вон, даже огонь психованный.

В пути снова зашёл разговор о Волке и оборотнях. Алек всё удивлялся абсолютной разумности этих магических существ и не мог до конца поверить — Волк, спокойный, сознательный, творческий, его ни в чём не убедил.

— Скорее поверю, что он — исключение из правил.

— Остолоп, — донеслось тихое из-под моей куртки. Не могла не согласиться с Котом — Алек тот ещё остолоп, особенно в делах, засевших в его голове каменными стереотипами.

— Если Волк такой — то и остальные наверняка такие, — бросила.

— Я в своей жизни не мало волкодлаков встречал, — Алек пошевелил плечами, будто его пробрали мурашки. — И никаких признаков интеллекта. Вообще ни одной разумной нечисти…

— Так ты, наверное, как и Волка, огревал их чем-то, вот они и корчились, извивались. У тебя бы тоже голову от такого отшибло.

— Ну не зря же существует классификация? Это наука, Морена, зоология, не один учёный занимался исследованиями в этой области. Может, где-то кто-то и разумный, но чаще — нет.

— Ну вот смотри, Волк, — не сдавалась я. — Разумный, просто слегка застрял в своей шкуре, но это другой разговор. Из его рассказов о своём племени нет и сомнений, что это самый обычный народ — со своим бытом, фольклором, традициями. С чего вы вообще взяли, что они неразумны?

— Да потому что только неразумные им и попадаются, а разумные на то и разумные, чтоб под нож их «науки» не лечь, — пробурчал Кот.

— Специально не показываются? — спросила.

— Скрываются, только так и выжить. Раньше-то спокойно жили, поклонялись своим тотемам, торговали с людьми, а потом… Потом всё по известной схеме — люди возомнили себя высшей расой.

— Ну это же бред. Может, раньше и существовали волко-люди, но сейчас… сейчас это просто звери, лишь иногда оборачивающиеся в людей, чтобы усыпить бдительность добычи. Будь они разумны, не оставляли бы после себя то, что мне приходилось видеть… — Алек снова передёрнулся.

— У вас, людей, есть неискоренимое свойство — всех под одну гребёнку грести. Один в вашем племени ошибётся — вся семья навек прокажённая, а то и государство его, народ. Но не бывает же такого, чтобы все — как один. Сумасшедшие, кровожадные, психопаты, они у всех бывают, и среди людей их поболе будет, чем среди нечисти, уж поверь мне, обе стороны наблюдавшему.

Алек ничего не ответил Коту — задумался.

— Водяной, Кот, Степан, даже гуси — и те с разумом, — заметил Петя. — Сомневаюсь я в это инквизиторской классификации. Наверняка ещё с времён Грозного, судя по словам Черепа, эта шовинистская традиция, и никто против неё не идёт.

— Вы, Пётр, может и правы, — пробормотал Череп еле внятно и снова засопел.

— Опять снится что-то? — спросила.

— Пётр Ермолаич, вы с такими взглядами да в нашей области дальше плахи не пойдёте, — снова пробормотал Череп. — Оно, может, и правда, может и ваш знакомый правда из лесных, и племя у него оседлое, да только диктует-то всё кто?

— Кто? — спросила тихо.

— Пётр Ермолаич-Пётр Ермолаич. Молод вы, вот и верите в справедливость. А вышшие инстансии! Они, сами знаете, ничего против своего не пропустят. Как жили в каменном веке, так и будут жить, а нам только и остаётся, что сквозь их пещеры допотопные, тонкими ручьями, через цензуру эту проклятую, правду выносить. Да только где эта правда? Сами и не знаем — только предполагаем. А ежели скажут они людям: «Нечистых можно не бояться, свои они, братские народы», — то что им с этого? Всякий дурак знает, что они людей стращают, все порывы, всю тягу к развитию душат в зародыше, мол — не лезь, убьёт! А оно ж не убьёт, вон, живы мы с тобой, и ничего. Но не-эт, если нечисти люди перестанут бояться, то что им от этих-то надо будет? Ничего! Ни-че-го-шень-ки! Вот-вот! А если не страшна нечисть, защищать тогда не от кого, значит, можно и не слушаться всех указов, можно и самому головой мыслить, и за ворота выходить, а там что? Там, может, свобода, а свободу инстансии не привечают. Вот и сидим, терпим, молчим. Правда, она, может и дорога, да и многим на деле известна, но своя-то голова дороже.

И Череп умолк, засопев мерно, оставив нас, напряжённо выслушивающих его монолог, в неизвестности и с тяжёлым сердцем.

Я случайно глянула на Алека, и тот напугал меня не привычной безмятежной пустотой лица, а серой, тяжёлой, давящей мыслью, засевшей между его бровей тугим комом. Алек молчал и думал о том, что сказал Череп — он всегда прислушивался к его воспоминаниям — и собственные мысли его не радовали.

Он очнулся нескоро и неожиданно. Замер, вытянув в бок руку и как бы останавливая нас, идущих следом. Напрягся и даже как-то подобрался, другой рукой шаря в амулетах.

— Что не?..

— Тс-с! — строго заткнул меня Алек, и, когда из-за дерева кто-то вышел, он прыгнул на него.

Блеснул немыслимо откуда взявшийся кинжал — цельный, напоминающий крест: кинжал был в руках Алека, но наставлял он его на какого-то парня. Они оба повалились на землю, незнакомец удерживал занесённую руку Алека, его лицо скривилось от напряжения, он шипел, они катались и перекручивались, пихались, и в этой суматохе я разглядела клыки. Принадлежали они не Алеку.

Шальная, неуместно насмешливая мысль проскочила в моей дурной голове: у Алека кинжал, у этого клыки и… кажется, когти, и вон, глаза немного светятся. В общем, на равных всё, значит, по-честному.

И всё же не было сомнений в том, что Алек снова творит какую-то дичь. Этот парень, очевидно, упырь, просто гулял здесь, и даже не подозревал, что за поворотом его ждёт чудовище в лице человека. В лице инквизитора, что более пугает, — ого, кто натаскан вот таких вот спокойно гуляющих убивать.

— Алек! — я рванула к ним, но меня схватил Петя. Кот скакал вокруг дерущихся, шипя и вздыбливая шерсть. — Да вы с ума сошли? Что вы творите?

Петя не отпускал меня, как я не выкручивалась. Я даже попыталась выскочить из ветровки, но он тут же больно ухватил меня за косу, а потом и за шкирку, вернув на положенное, по его мнению, место.

— Идиоты! Да отпусти ты меня! Да что вы делаете? Успокойтесь! — орала, открывая новые способности своего голоса. — Да хватит! Ты! — я рванула назад, пытаясь оттолкнуть Петю, но он рявкнул:

— Успокойся! — будто бы это я тут валялась по земле с местным жителем.

Пнула Петю пяткой под колено — не отпустил, зато я чуть успокоилась.

Алек так и перекатывался со своим новым другом, ударяясь о корни и цепляя на одежду весь лесной мусор.

Придурки. Все.

Перехватила шест с Черепом поудобнее — он проснулся и светил на нас удивлёнными глазами.

— Прости, — искренне сказала ему, подкинула, взяла за самый край и, ударив вперёд черепушкой на фехтовальный манер, прицельно и восхитительно профессионально выбила из рук Алека кинжал.

Все замерли. Алек и упырь ошалело смотрели друг на друга, причём оружия лишились оба — клыки, как и когти, тоже пропали. Они напомнили мне двух брехливых собак, рычащих друг на друга через забор, а теперь этот забор убрали, и они просто смотрели друг на друга — в непонимании.

Я истерично расхохоталась. Череп, лежащий головой на земле, выпал из рук, а я просто откинулась на Петю и хохотала.

Придурки, какие же придурки!

Пока не могла успокоиться, Алек скрутил несчастного упыря, и тот в шоке оглядывал нас.

— Хватит, — отрезала. Смех сошёл за секунду, а мой голос прозвучал неожиданно низко и строго. — Надоели, — отлипнув от Пети, я подняла шест и опёрлась на него. Неосознанно выпрямилась и расставила немного ноги, словно хотела казаться больше. — Алек, тебе не говорили, что со своим уставом в чужой монастырь не лезут? Не говорили? Тогда я скажу, не переживай, — я чувствовала, как напряжено моё тело, и от этого потряхивало плечи. — Алек, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Зачем ты напал на него?

— Это упырь, — сказал он, словно это всё объясняло. Я глянула на Кота — его шерсть всё ещё была вздыблена, но непонятно, из-за чего. Ему не нравится присутствие упыря или свинское поведение Алека, или и то, и другое?..

— А ты человек. Отпусти его.

— Нет.

Мы сцепились взглядами.

— Да чё вы пристали-то? — наконец, подал голос упырь. — Совсем дикие, чё ли? Я думал, обворовать хотите, а вы? Ну упырь, и чё с того? Чё кидаться-то сразу? Ещё и серебром в лицо тыкали! — упырь задёргался, но Алек лишь сильнее прижал его к земле.

Инквизитор! Я читала их книжонки, и да, упыри там — покойники, встающие из могил по ночам, чтобы насытиться человечьей кровью. Но, во-первых, сейчас не ночь. Во-вторых, этот конкретный индивид лишь опосредованно на книжное описание похож, а уж если сравнивать с картинкой…

— Алек, отпусти его, — снова попросила, но меня проигнорировали. — Боже, да чего я от тебя хочу?! — воскликнула, и голос выдал всю тяжесть моего разочарования, дрогнув. — Ты!.. Ты зацикленный идиот! Тебя ничему жизнь не учит! Что, правила эти твои глаза застилают? Сам думать не можешь?

Я подошла к Алеку вплотную, встав над ним, но даже в таком положении он не растерял высокомерия.

— Кто тебе право даёт нападать на всех вот так? Даже змей ядовитых не трогают! Кто? Вот эти вот штуки? — я подёргала рукой, с которой свисал амулет. — Им доверяешь больше, чем своим глазам?

— Мариш, ты…

— А ты? — я резко повернулась к Пете — зря он голос подал. — Ты-то куда? Или тоже мозг дополнительной корой оброс? Ты где дерьма этого нахватался? Ещё раз меня так схватишь, я с тобой больше говорить не стану, понял? И ты!.. — обернулась к Алеку и двумя быстрыми, едва заметными рывками, сорвала с него сразу несколько амулетов. — Вот это тебе думать мешает? Это? — я кинула их на землю и начала давить — шестом, ногами, злостью. — Как тебе? Полегче стало? В голове посветлело?

Алек молча наблюдал. Он не отпускал упыря и не пытался меня остановить, просто смотрел, и мне захотелось со всей силы долбануть его шестом о голову. Ещё ногой в живот можно — так удобно сидит сейчас.

— Бешеная она у вас… — тихо проговорил упырь.

Я замерла. Сцепила зубы, медленно вдохнула, выдохнула. Сейчас на мне упырья кровь будет, Алеку и делать ничего не придётся.

Распинала амулеты в разные стороны и пихнула Алека.

— Слезай с него. Ты издеваешься надо мной? Он ничего не сделает. Он просто тут гулял!

— Я на свидание шёл…

— Вот — он на свидание шёл! Чего через лес-то? — спросила упыря.

— Да чтоб пацаны не засекли, засмеют ведь! Мол, за бабой гоняюсь… я вот алиби подготовил, корешки свежие накопал…

— А гоняешься?

— Пороги оббиваю только так, — признался он.

Алек прикрыл глаза, вздохнул.

— Морена, ты просто… — что-то обидное застряло у него во рту. Сдержался. Отпусти руки упыря, встал, оказавшись ко мне вплотную. Теперь уже мне пришлось смотреть на него снизу вверх, и весь запал растерялся. Он же и меня на раз-два скрутить может. И взгляд этот — снисходительный, холодный, напряжённый — столько всего в этом взгляде! И всё на меня одну.

— Что? — с вызовом проговорила, вздёрнув подбородок ещё выше.

Он не ответил. Смотрел.

— Нам лесных пожаров ещё не хватало, — пробормотал Петя.

Алек отвернулся, отошёл в сторону и принялся собирать свои амулеты. Я следила за ним, но на его лице ничего не отражалось. М-да, я, конечно, погорячилась, он же все эти висюльки с трепетной любовью перед сном целует, а я их ногами.

— Сломала? — с интересом спросил Кот.

— Сломала, — бросил Алек. Мне жутко стало, но ничего за этими словами не последовало. Кот только фыркнул довольный, а Алек запихнул непригодные амулеты в карман.

— А чего они у вас такие хлипкие?.. — спросила с вызовом. Лучшая защита — нападение.

— Они просто не рассчитаны на таких… Морен, — Алек тонко улыбнулся. Опять недоговаривает, но оно, может, и лучше. Злость во мне закончилась, а обидные слова без ответа оставлять нельзя. Хорошо, что промолчал, может, ума набрался.

— Так как тебя зовут? — Петя подошёл к упырю, осторожно, под шумок, отползающего подальше от нас.

— Я не говорил, — икнул он.

— А ты скажи.

— М-м…

— Давай-давай, — поддержала я. — И откуда ты, скажи. Мы тут, можно сказать, заплутали. Кощеев ищем.

— Так ясное дело — заплутали! — фыркнул упырь. — Клубочек ваш, — он кивнул на нашего проводника, затаившегося в корнях одного из деревьев, — может и доведёт до нужного места, только такими путями, что вы и состариться успеете. Такое у Мёртвого леса колдовство.

— И как же тут живут, с такими-то заклятиями? Ни зверей, ни растений нормальных, какой толк от такого леса? — спросила и сама себя пристыдила — такой большой, красивый, хоть и жуткий, лес, а я его обесцениваю.

— Так никто тут и не живёт!

— Как это? — нахмурилась.

— Мёртвый лес — лишь граница Кощеевых земель, — сказал Кот. — И как только позабыл такое? Да уж, старый совсем…

— То есть здесь не всё… такое? — Петя осмотрелся.

— Не всё конечно, иначе как бы мы выживали? Мы сюда захаживаем, конечно, но так, на прогулки или за сучьями. Девчата любят шишки собирать да жёлуди — поделки ваяют.

— Проводи нас, — сказала. — Туда, откуда ты. Мы не причиним вреда, да и нас всего трое с половиной, а вас там… целая деревня же?

— Город! — оскорблённо поправил упырь.

— Даже так, — обернулась на Алека. — Смотри, у них целый город. Как там тебя зовут? — вернулась к основному вопросу.

— Ну, Гошей называйте, — представился местный.

— Так вот, Гоша, что у вас там, все — упыри?

— Не только, конечно, но большинство. Есть и другие города, где людей поболе будет, но наш — упырий. У нас и волкодлаков немало, заезжают некоторые, да остаются. А вы вообще кто?

— Мы — с земель Яги, нам нужно встретиться с Кощеем по одному важному делу, — опередив всех, сказала.

— По какому такому?

— А тебе-то что? — вскинула бровь.

— Дак если провожать надо, то и знать зачем — тоже надо.

— Вот, — не стала ломаться и выставила вперёд Черепа. — Это — Череп. Его душу нужно отпустить.

Череп кивнул.

— Дело благое, — Гоша почесал подбородок, и я заметила, что это первый бритый местный. Остальные все, хоть с бородой, хоть с бородёнкой, но ходят, а у этого, вон, голые щёки. Глаза жёлтые, волосы чёрные, кожа — розовая вопреки всем россказням. На трупа вообще не похож. — Ладно, идём. Только этому, — он кивнул на Алека, — скажите, чтоб драться не лез. Это я, может, не ожидал, вот и не перегрыз ему глотку сразу, а другие теряться не будут. И я уже всех предупредил. Так что без глупостей.

Он развернулся и пошёл вперёд. Я — за ним, остальные — за мной.

— Как это — предупредил? — спросила у Кота шёпотом.

— У упырей — этого, конечно, в книжках ковенских не пишут — связь особая. Как у дельфинов.

— Эхолокация?

— Что-то вроде. Они шипят по-особенному, свои слышат за многие километры.

— Вас я тоже слышу, — бросил Гоша, хотя, казалось бы, шёл далеко впереди. — Наше строение получше человеческого: слух, зрение, обоняние, осязание, — всё развито сильнее. Да даже голова лучше соображает. В нашей школе упырята на раз-два запоминают то, что человеческие дети днями учат.

Хвастался. И не врал.

Посмотрела на Алека. Ну? Мир рушится? Уже на моменте «разговаривающий упырь» у него должен был мозг перекрутиться, а тут и город целый, и школы, и память лучше человеческой.

— Что ты смотришь так? — сказал Алек устало. — Я был не прав. А может и прав. В Нави мне ещё не приходилось работать, как и тебе — видеть нечисть Яви. Отличия кардинальные.

— Либо вы, остолопы, дальше своего носа не видите, — добавил Кот.

— Разберёмся. Как вернусь — сразу подниму этот вопрос.

— И тогда «дальше плахи не пойдёшь», — ровно проговорил Петя, вспомнив слова Черепа.

— Пусть попробуют, — и так многообещающе он это сказал, с каким-то огнём в глазах, что мне стало жутко. Не за себя — просто так.

— То есть в Яви нет никаких образовательных учреждений для нечисти? — спросила, на что получила очень удивлённый взгляд. Так, ладно, может, Алек и на пути преодоления стереотипов, но такие вопросы лучше не задавать…

— Вы бы подразделись, что ли, — заметил Гоша, и я успела несколько возмутиться такому предложению прежде, чем Мёртвый лес неожиданно закончился, сменившись изумрудным, горячий, дышащим полынью, летом.

— Охрене-эть, — протянул Петя, я лишь восторженно задержала дыхание. Перемены были столь неожиданными, что я растеряла весь словарный запас.

Лето! Яркое зелёное лето простиралось далеко вперёд. Поле было усеяно пёстрыми цветами, неподалёку пушился лес с яркими красными плодами на деревьях. Пение птиц врезалось в уши, на их фоне даже цикады показались тихонями.

— Вы бы сюда сами вряд ли вышли, — пояснил Гоша. — Мёртвый лес не такой и большой, так — заборчик, но без проводника — плутали бы вы там до скончания веков.

Я передёрнулась. Если бы не Гоша, не знаю, сколько бы мы так ещё бродили. Видимо, пока Кот не вспомнил бы устройство Царства Кощеева.

Сняла ветровку. Под местной рубашкой меня грела водолазка, пришлось отходить в сторонку, чтобы нормально переодеться — парни тактично смотрели в другую сторону, тоже раздевались.

Снимая тройной слой носков, вдруг осознала:

— Слушай, Гоша, — упырь машинально начал разворачиваться, но его остановил Алек, выставив руку на уровне его головы. — Да всё в порядке, я переоделась.

Петя хохотнул. Ситуация правда забавная: в лице его дяди с нами и инквизитор, и нянька, и полиция нравов, и собака цепная, немного бешеная.

— Так это… — чуть не забыла, о чём хотела спросить. — Гоша, а у вас все так одеваются?

Тут и Петя, и Алек, и даже Кот, посмотрели на Гошу так, словно видели впервые. Он весь передёрнулся, даже сжался, подозрительно на нас поглядывая.

— Как — так?

— Ну, как ты. Вот мы одеты в это, — я подёргала на себе крапивную рубашку. — А ты, вон, в футболке, джинсах. В кроссовках!

— Так мы ж не в средневековье!

Почувствовала некоторую обиду. То есть у Кощеев не средневековье, а у меня — точнее у Яг, конечно! — средневековье? Почему это на землях Кощея одежда современная?

— И что, давно у вас такая мода?

— Ну, меняется всё, конечно, но Государь к нам с Яви всякого приносит, вводит в производство. У нас бабы умелые, много лет шьют, кто сто, кто двести, им вот это вот, — он поднял ногу, и покрутил носком кроссовка, — на раз-два склепать.

Петя с интересом присел, вглядываясь в местный кроссовок. Потом нагло обхватил ногу упыря, чтобы поудобнее было рассматривать.

— Ткань и кожа, — вынес он вердикт. — Резины нет.

— Культурная апроприация.

— Петя, твой дядя опять ругается, — заметила.

— Безграмотное поколение, — вздохнул Алек.

— Зануда, — это уже Петя. — Нет бы простыми словами.

— Ты ногу-то мою отпусти, — осторожно попросил Гоша. Петя отпустил, даже пыль с кроссовка стряхнул — видимо, в качестве извинений.

— Морена, а что ты хотела? Яги сколько лет не было? И в последние годы ей было не до предпринимательской деятельности. Ты вообще деревенских видела? Им молнию на одежде покажи — они на костре сожгут, не раздумывая, — Кот лежал в траве и периодически откусывал самые длинные травинки, кайфовал.

— Мы обособливо с тамошними не вяжемся. Горынычьи к нам частью перебежали, частью на своих землях остались, а вот с Ягиной части не видал до вас никого.

То есть у меня… у Яги точнее! Так вот, у Яги народ и по местным представлениям — отсталый? Не порядок! Надо заняться вопросом. И вообще, тут ведь свои колдуны да ведьмы водятся, им тоже нужно образование получать, значит, надо как-то сделать, чтобы они в Колдовской Институт поступить могли и жить за Завесой. Почему Ковен этим вопросом не озаботился? Целый мир необученных волшебников, между прочим, такой ресурс! Столько у них всяких выдумок-придумок, могли бы уже и преодолеть этот барьер в виде ядовитой еды и что там ещё нормальной жизни в другом мире мешает? Странный этот Ковен, будто бы и не нужно развиваться. Вон, обвесили своих амулетами, которые ещё и работают плохо, и радуются — только карать и убивать горазды.

— Долго идти до вашего города?

— Не, с два километра.

Километры. Не сажени эти дурацкие, которые высчитывать приходится. Блин, надо осовременивать свою деревню. И там соседская ещё есть. И может ещё какие… Непаханое поле!

До города с гордым названием Упырьград и правда быстро дошли. Гоша сказал, что ближайшие соседи — Волкоград. Челограда у них не водилось, на меня за этот вопрос как на дуру посмотрели. Впрочем, привыкаю уже.

Мы встали у высоких железных ворот.

— А Кощеи отсюда далеко? — спросил Алек.

— Не, но надо весточку им послать, что гости пожаловали. Они своих скелетонов подошлют, те вас с ветерком и без всяких клубочков доставят.

— Скелетонов?.. — пробормотала.

— Да, там машина такая… сами увидите! — Гоша ногой дважды постучал в ворота. — Димон! Открывай!

— Гога? — послышался голос. — Ты ж говорил, с северных ворот вернёшься!

— Да не срослось. Чёрт, оправдывайся потом, чё не пришёл… — Гоша глянул на нас искоса и тяжело вздохнул. — Свалились же… Давай, открывай! Я ж предупредил, ты не слышал?

— Не слышал, с мамой разговаривал. Ща открою…

Щёлкнули замки, заскрипели петли, и ворота стали медленно открываться.

Двери открыл невысокий, моего роста, паренёк. Одет он был в форму — серо-голубую, состоящую из тонкого пиджака с воротником-стойкой, брюк и цилиндрического кепи. На ногах — сандалии, оголяющие мохнатые ступни с чёрными ногтями.

Глянула на руки — и тут ногти чёрные.

Алек резким движением сжал один из амулетов, сморщился, что-то пробормотал и снял его, убрав в карман.

— Волкодлак? — спросила.

— Дмитрий, — представился волкодлак. — Привратник.

— Очень приятно, — кивнула, с интересом его рассматривая. Лицо гладко выбрито, брови тяжело лежат над глазами, хмурый немного, но это, наверное, одичавшая в лесу я его так раздражаю. А ведь правда одичала, иначе б не позволила себе так на человеке… волкодлака точнее, пялиться.

— Эти — к Кощеям. Ща провожу до ратуши, там пусть сами с ними разбираются.

Перед знакомым Гоша стал довольно кичливым, что не могло не вызвать снисходительную усмешку у Алека. Ну да, только вот-вот ползал от нас задом наперёд, а теперь руки в карманы засунул, и смотрит на нас, как на провинциалов каких-то.

Проводил. Через деревянные и каменные домики, не избы, но всё ещё не современные, больше похожие на старую Европу, через выложенные камнями улочки, через аллею с вычесанными тополями, через площадь с огромным, как заведено, фонтаном прямо по середине.

— Вот. Ратуша.

— И что, нам просто зайти? — спросила.

— Пойдём, — Кот уже запрыгнул на гранитовое крыльцо. — Я дальше помню примерно.

— Ладно…

— Идите-идите, там знают, чего делать, — покивал Гоша. Он косился на часы, встроенные в башню, чем-то отдалённо напоминающую Биг-Бен. Ещё хочет успеть на свидание. Надеюсь, девчонка у него терпеливая.

— Ну, спасибо, что проводил, — улыбнулась ему. — До встречи!

— Упаси Боже! — Гоша аж весь передёрнулся, а мне как-то обидно стало. Вроде нормально всё было, а он!..

— Упырь, и к Богу, — пробормотал Алек и покачал головой. Ещё не смирился, что привычные ему устои на деле вовсе никакие не устои.

Петя крепко хлопнул Гошу по плечу — на прощание. Тот пошатнулся, как берёзка на ветру, но устоял. Кивнул Череп, сверкнув сонным взглядом, помахал лапкой Кот, Алек что-то промычал, продолжая переваривать новые данные.

Гоша развернулся на сто восемьдесят и широкими шагами — через не особо людную площадь, мимо фонтана к тополиной аллее — покинул нас.

В ратуше было тихо и прохладно. Бабка-вахтёрша (выглядела она совершенно молодо, но на чёрном бейджике золотым тиснением гордо и с вензелями было написано «Бабка») направила нас по коридору налево, затем на второй этаж, там повернуть направо до лестницы на третий. В пролёте между вторым и третьим этажом, за дверью из вишни с табличкой «11Н» — нужный нам кабинет.

Пошли всей толпой. Пересекли разношёрстную очередь волкодлаков, они, сжимая талончики лапами и руками, сверлили взглядами кабинет «3В». Дверь открылась, вышла женщина с четырьмя одинаковыми мальчиками, за ней тут же вошёл крупный полуобернувшийся мужчина в одних штанах. Интересно, по какому вопросу.

— Не зевай, — Алек потянул меня за лямку рюкзака, когда я застыла возле стенда у двери, чтобы разобраться, что это за кабинет. Поняла только, что туда только «по вопросам волкодлаков».

На втором этаже было не продохнуть — почти у каждого кабинета толпились люди и нелюди. Кто с чем — с сумками, с собаками, с картинами, с детьми. Особенно запомнилась дама с огромным, метр на метр, золотым узорчатым блюдом.

Этих тоже прошли, едва лестницу не пропустили. Поднялись на один пролёт, вот и «11Н». Правда, двери с такой табличкой оказалось две, и обе — деревянные.

— И какая из их «вишня»?

— Справа, — зевнул Череп. — Поверьте моему опыту…

Постучалась, заглянула.

— Вам к кому? — девушка за ближайшим столиком поправила круглые очки. Остальные три синхронно подняли головы и уставились на меня. Боже, я как в МФЦ попала, сейчас скажут, что я не ту страницу отксерокопировала и пошлют пересобирать весь пакет документов…

— Мне к Кощеям нужно попасть…

— Девушка! — перебили меня возмущённо. — Вам — в «11Н»!

— А это не «11Н»?.. — спросила неуверенно, прикрыла дверь, сверила табличку, переглянулась с парнями. «11Н».

— Это — «одиннадцать эйч»! Вам — соседняя дверь! Не отвлекайте от работы! — и девушки вернулись к бумажкам, но мне стало очень любопытно.

— Эйч? А что за «эйч»?

Тяжёлый вздох почти смутил, но я уже привыкла.

— Так что?

— «Эйч» — это «humans»! Вам в «эн» — к начальнику!

— А почему «humans», если началь?.. — не договорила, меня за рюкзак потянули назад. — Ну эй, я же узнать хотела!

— Время теряем, — строго сказал Алек.

— Не ищи здесь логики, — Кот подошёл к другой двери. — Царство Кощеево — та ещё какофония.

— Да вроде не такое и «како», даже весело, — хмыкнул Петя, за что получил по затылку от Алека. — Ну что? Даже пошутить нельзя?

— Не смешно. Всё, — Алек постучал в «11Н», которая «эн», а не «эйч».

— Входите! — разрешили нам, и мы гуськом зашли в кабинет. — Вы от Гоши? К Кощеям? — спросил молодой мужчина за единственным в кабинете столом. Хотя, не единственным, но второй полностью завален какими-то бумагами.

— Да, — кивнул Алек. — Как мы можем с ними связаться?

— Присаживайтесь, — указал мужчина на единственный стул. Села я. — Я Данияр Филиппович, начальник ратуши. Сейчас мы с вами составим весточку по протоколу, я её тут же отправлю. Кто составитель?

Все посмотрели на меня. Кивнула.

— Морена Владимировна, — представилась.

— Вот, держите, — мне дали лист жёлтой плотной бумаги с уже готовым шаблоном. «Я… обращаюсь к великому Государю Кощею по следующему вопросу… Прошу…» — Заполняйте, только без помарок. Крупно пишите, разборчиво, — мне дали перьевую ручку. — Я читать документ не в праве, пишите, что надо.

— И когда эта «весточка» дойдёт до Кощея? — спросил Алек с подозрением.

— Я отправлю сразу же, когда придёт ответ — мне не ведомо.

Тяжело вздохнула. Ладно, будем надеяться на лучшее…

Смирилась, взяла поудобнее перо и принялась писать — крупными печатными буквами, с уверенностью, которую не ощущала до этого момента.

«Я, Яга Морена Владимировна, обращаюсь к великому Государю Кощею по следующему вопросу: знакомство, налаживание межземельных отношений. Прошу провести аудиенцию со мной и моими спутниками, а также консультацию по вопросам полномочий, прав и обязанностей должностного лица моего порядка.»

И пусть только попробует ответить не сразу.

Петя с любопытством наклонился над столом, но я прикрыла лист рукой.

— У тебя нос лишний? Тогда не суй, — пригрозила. — Всё, отправляйте.

— Вот, — Кот прыгнул на стол и вывалил изо рта какую-то монетку.

— Тут не хватает, уважаемый, — Данияр ловким движением руки смёл монетку куда-то под стол.

— Грабёж! — возмутился Кот.

— Инфляция!

— Чтоб её, — Кот вздыбил шерсть и выплюнул ещё одну монетку. Я побоялась предположить, как у него там внутри всё устроено и где кошелёк припрятан. — Так?

— Да, этого довольно, — Данияр смёл монетку, забрал моё письмо и сунул его в шкатулку. — Всё. Можете идти. Об ответе вас уведомят…

— Как? — нахмурилась.

— В весточке.

— Она прямо к тебе придёт, — пояснил Кот.

— Если желаете, можете подождать за дверью, но… — Данияр замолчал, прерванный хлопком. Он с удивлением открыл шкатулку, в котором лежало, судя по всему, ответное письмо. — О как!

Он передал мне бумажку.

— Великий Государь Кощей ждёт Вас на аудиенцию сегодня. Экипаж отправлен, — прочитала, и тут же всё вокруг застучало, загремело — стены задрожали, послышался звон стекла и железа. Я со страху вцепилась в стол, уставилась на Данияра, который был совершенно спокоен.

— Это за вами государевы скелетоны подъехали.

Тряска прекратилась.

— Идите-идите, негоже транспорту простаивать.

— Ага… спасибо, до свидания, — встала, пошла на выход. Остальные — за мной. В коридоре побежала, огибая очереди, и, наконец, выскочила на улицу.

Скелетоны правда ждали.

— «Это моя лягушонка в коробчонке едет», — вспомнил Алек «Царевну-лягушку».

И правда коробчонка — чёрная, без колёс, но с торчащей дымящейся трубой. На козлах — скелет, в упряжи — тоже скелеты, но уже лошадиные. И главное — словно улыбаются все, головами мотают, а тот, что на козлах, человеческий, рукой задорно машет, подзывает.

— Ну, погнали, — хохотнул Петя и первый пошёл к странной карете.

Мне путешествовать в катафалке не улыбалось.

— Чтоб я хоть ещё раз? Да ни в жизнь, — вздохнула и поплелась следом.

— Я на козлы, можно? С товарищем поговорю, — попросился Череп, и я без слов сунула его возничему. Тот улыбчиво кивнул Черепу, сунул его за кресло, чтобы стоял, а нам постучал по запястью, мол — время.

Первым в салон запрыгнул Кот, затем — Петя, который придерживал Коту дверь. Вроде, сиденья, ничего особенного, разве что окон нет… в темноте будем ехать, что ли?..

— Забирайся давай, — слегка подпихнул меня Алек. Вздохнула.

— Ни в жизнь, — повторила и забралась в тёмное бархатное нутро.

Сказ двадцать седьмой. Семейство Кощеево

Стоило закрыться двери салона, как нас тряхнуло с невероятной силой. Мы с Котом сидели напротив Мининых, и он полетел на руки к Пете, а я — к Алеку.

— Тише, — меня поймали и придержали. Свет так и не включился, и ситуация складывалась не совсем удобная, тем более скелетоны не планировали сбавлять скорость и нас всех буквально пришпилило к противоположной направлению стенке. — Садись между нами, — Алек за талию повернул меня и втиснул между собой и племянником. Да, так, безусловно, удобнее.

— Вот это скорость, — выдохнула, попытавшись сесть прямо, но я даже шеей не смогла пошевелить. — Света так и не будет?.. — не успела я договорить, как потолок по периметру засветился холодным светом. — О… — покусала губы, скосила взгляд на Петю — он бережно и как-то растерянно прижимал к груди вцепившегося в него со страху Кота. — Хорошо, тут окон не…

Стены вдруг пропали, и на секунду мне показалось, что мы падаем.

— А-а-а-а! — заорала, вцепившись в Мининых мёртвой хваткой. Алеку — в руку, Пете — в ногу.

Мы неслись в открытом воздухе! Стены, пол, потолок — всё пропало, но спина, ноги, задница, уж простите, упирались во что-то невидимое. Со всех сторон нас обнимало яркое голубое небо, впереди сидел скелет возничего, он кивал в ответ на слова Черепа. Слышно их не было, только шевеление Череповой челюсти выдавало наличие разговора.

Скелеты лошадей резво перебирали ногами, трясли головами и отростками хвостов-позвоночников. Их было трое, и, когда нас заносило в одну из сторон, они нагибались к невидимой дороге, поворачивали свои головы, следуя неизвестному нам направлению.

А внизу… Внизу простирался лес, и, когда я осмелела, осознав, что никуда мы не падаем, а наша бархатная коробчонка просто стала прозрачной, когда скорость скелетонов то ли снизилась, то ли я к ней привыкла, я смогла удобнее сесть. С замиранием сердца, с бешеным восторгом и страхом, я вглядывалась в лениво плывущие внизу города, деревеньки, поля. Там, внизу, всё было таким медленным, словно мы не неслись с бешеной скоростью, разрывая ветер и облака.

Мы летели от силы минут пять, но это было так невероятно, что я совсем забылась, и когда леса внизу помертвели, когда закончились поля и небо пронзил высеченный из скалы замок: серо-чёрный, с лохмотьями холодной зелени в старых окнах, на парапетах и балконах, — я не сразу поняла, откуда он здесь взялся.

— Ох ты ж ё… — протянул Петя. — Он прямо выскочил.

— Отводящее колдовство, — прошептал Алек. Он рассматривал замок Кощеев с непередаваемым восторгом, отразившимся только в глазах и замершем дыхании. Сейчас он, несмотря на внешнюю сдержанность, выглядел таким искренним и настоящим, что я залюбовалась.

Чёрт! Я залюбовалась!

Я резко отвернулась от Алека и огромными глазами уставилась на замок. Скелетоны уже некоторое время как замедлились, но я заметила это только сейчас, когда мы начали снижаться.

Мы летели не к подножию замка, а к широкому балкону, на котором нас уже ждали.

— Кощеи, — проговорил Алек. Он тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, и его глаза вновь превратились в непроницаемое жидкое серебро. Никакого восторга, ребяческого блеска предвкушения, только матовое равнодушное спокойствие.

Как всё просто у него…

Тоже тряхнула головой, но сбросить ничего не получилось. Картинка чужого восторга намертво отпечаталась где-то под ресницами, и как бы я ни таращила глаза, как бы ни моргала, а смахнуть её просто так у меня не получилось.

К счастью, коробчонка приземлилась, слегка вздрогнув, но этого хватило, чтобы напомнить о том, где мы находимся и зачем. Салон вновь стал непроницаемым, мягко загорелся свет под потолком. Дверца открылась.

Первым выскочил Кот. Через проём я наблюдала, как он припал к выложенному квадратным камней полу в попытке удержать равновесие.

Затем встал Петя, и я отлипла от Алека, сползая в освободившееся пространство. В салоне в то же время стало тесновато — широкоплечий Петя захватил собой половину пространства.

— Жопа онемела, — пробормотал он и вылез на улицу.

Следом вышел Алек. Он галантно протянул мне руку, помогая.

Лишь немного показавшись снаружи, я тут же наткнулась на чужой взгляд.

«А задница и правда онемела,» — подумала я, отпустив руку Алека и выпрямив спину.

Я, не отрываясь, смотрела в голубые, прямо как небо, глаза. Высокий худой мужчина с жуткими острыми чертами, в серебряным шлеме-короне, обрамляющем лицо, вглядывался в меня так холодно и беспринципно, словно я была прибитой к полотну редкой бабочкой, мёртвой и отданной в его энтомологическую коллекцию.

Странная корона тремя изогнутыми зубьями высилась над его головой: два пониже и один, по середине, самый высокий. У его основания сверкал голубой, точно как глаза мужчины, камень.

Внутри что-то обидчиво зашевелилось. Я непроизвольно вскинула брови, но глаз не отвела. Так и стояли.

— Наигрались? — спросил кто-то и, моргнув, я отвела взгляд. Сколько мы так стояли? И зачем…

— Нет, — ответила в том же тоне. Говорила женщина рядом с коронованным. Две толстые русые косы со вплетёнными бусами ползли по плечам, груди, животу, до самого пола. На голове женщины тремя широкими лепестками сверкал кокошник, да так ярко, что на неё трудно было смотреть. — Морена Владимировна, — представилась, вспомнив о вежливости. — Это — мои спутники: Алек и Пётр Никоновичи, Кот и Череп. Благодарю, что пригласили нас.

— Как заговорила! — усмехнулся коронованный. — А ведь только что так таращилась.

— А сами?

— Я — Великий Государь Кощей Бессмертный, для моего взора нет запретов.

— Сейчас мы с вами на равных, — отметила холодно. Обида за этот долгий препарирующий взгляд не уходила. Она словно и не моей была, да и не за меня, а потому объяснить её или хотя бы утихомирить никак не получалось.

— Точно её племени, — вздохнул знакомый дедовский голос. Я, наконец, собралась, чтобы рассмотреть всю многочисленную встречающую делегацию. Шестеро. Среди них — небезызвестный дед, любитель грибышей и побегов.

— Я полагаю, вы двое успокоились? — женщина в кокошнике улыбнулась и вышла к нам навстречу. — Давненько не приходилось наблюдать такого напряжения. Это у вас родовое, — шепнула она мне доверительно, — не можете вы, ни Кощеи, ни Яги, ни Горынычи, спокойно рядом друг с другом находиться. Всегда то искры, то пожары, то головы.

— Чьи? — пробормотала.

— Неудачников, что под горячую руку попадутся, — женщина взяла меня за руки и по-доброму, ласково, улыбнулась. — Я Марья, пятая Кощеева жена.

— И нравится тебе это упоминать! — Кощей (хотя неправильно его так звать, ведь все они — Кощеи) весь передёрнулся. — Единственная она жена. Е-дин-ствен-на-я.

— Одно другому не мешает, — Марья хмыкнула. — До меня было четыре, и то не точно, три — одновременно. Пришлось разгонять, всё же не дело.

— Наши семейные дела явно не то, что следует сейчас обсуждать, — бросил парень, молодой, голубоглазый и худощавый. Он посмотрел мне за спину и протянул, скривив губы, словно съел что-то мерзкое: — Минин.

Обернулась на Алека — выражение его лица не сильно отличалось. Вот это да! Знакомы!

— Алек Никонович, — поправил он.

— Вне стен нашей любимой Альма-Матер я не обязан соблюдать субординацию.

Вау, что происходит! Погодите-ка, это что, Алек — препод? Иначе зачем внутри «стен любимой Альма-Матер» эту самую субординацию соблюдать?..

— Марья, представь всех, — сказал Кощей-государь. А вот интересно, дед-Кощей же постарше вроде как, тогда почему государь — этот. Что-то я запуталась. — Сегодня слишком яркое солнце, голова болит тут стоять.

Марья хмыкнула, явно не оценив высказывание мужа, и я прекрасно поняла, что ничего у Государя не болит, он играет на публику.

— Что ж… Великого Государя Кощея Бессмертного вы уже знаете…

— А зовут-то как? — перебил Петя.

— Зовут Владимиром, — я вздрогнула. — Чего ты дёргаешься? Не отец он тебе, мало, что ли, по свету Владимиров ходит? Вот-вот… — я перевела дыхание. — Дядюшка его, достопочтимый Бес Морович, — так, значит, наш лесной дед — дядя Кощеев. — Прабабка… её мы сейчас отпустим обратно в склеп, она двести лет, как в мир иной отошла, но по такому поводу решила выйти, поглядеть… — я посмотрела на старуху, которую за чужими спинами не сразу заметила. Её лицо и тело почти полностью закрывали седые пушистые волосы. И всё же это не помешало мне разглядеть — глаз у неё не было. — Чернава Бесовна, ступайте. Спасибо, что почтили нас своим присутствием, — и добавила для нас: — Бес — одно из любимых Кощеевых имён.

Бабка не пошевелилась, тогда девушка, высокая, с простой каштановой косой до пояса и в белом расшитом платье осторожно погладила её по месту, где предположительно было плечо. Бабка вздрогнула, прошипела что-то, из-под волос появились две ладони. Она хлопнула ими, подняв клубы дыма, и исчезла.

— Ва-ау, — протянул Петя.

— Бабушка передаёт, что рада знакомству, — улыбнулась девушка. — Я Василиса, старшая дочь. Это мой муж, Вестеслав, он тоже Кощей, принял родовое имя.

— Не Иван? — ляпнула.

— С Иваном не сложилось, — Василиса пожала плечами. — Отец так его замучил, что тот сбежал.

— И правильно, слабаки нам не нужны, — буркнул Владимир.

— Можно идти? — спросил последний не предстваленный.

— Это наш сын, Заря, — Марья улыбнулась той улыбкой, которой улыбаются только матери, смотря на своих дорогих чад.

— Заря? — мой смешок прозвучал грубо, и я тут же добавила: — Извините. Просто как-то необычно…

— Я рожала его сутки…

— Мама! — перебил Заря.

— А ну! Хорошая история! — приструнила его Марья. — Роды начались на заре, и закончились на заре, они были первыми и очень тяжёлыми. Так и получилось, что заря подарила мне единственного ребёнка.

Заря раздражённо закатил глаза. Все здесь, за исключением Марьи, Вестеслава и Чернавы, лица которой я не особо разглядела, имели портретное сходство, словно срисованные под копирку и слегка изменённые в фотошопе. Бес и Заря сверкали холодным блондом, и, судя по цвету бровей и ресниц, Владимир тоже был блондином. Василиса, наверное, унаследовала цвет волос от матери, кого-то из тех жён, кто был до Марьи.

Кажется, тяжёлая работа мысли отразилась на моём лице, и чуткая Марья тут же догадалась, о чём я хочу узнать:

— Пойдёмте в дом, по пути расскажу, как устроена наша семья, — Марья вязала меня под руку и повела к арочному входу.

— Простите… — забрала свою руку и метнулась к экипажу. Череп спал, всунутый за козлы, и я осторожно забрала его. — Идёмте.

— Сегодня вы отдохнёте, а завтра поговорим о делах, — сказал Владимир. — Вы голодны? Не смотрите на меня так, не собираюсь я вас травить. Тебе, Морена, вообще нечего бояться, а твоим спутникам… Ты же знаешь, что своей силой можешь обратить еду в дозволенную? Один приказ, и всякая пища тебя послушает.

Нет у меня никакой силы, но пусть лучше завтра об этом узнает. Стыдно немного, я же так всё обставила, словно и правда владычица трети Нави.

— Для вашего комфорта мы приготовим что-нибудь из продуктов Яви. У нас их немало, — Марья задумчиво погладила меня по ладони, лежащей у неё на локте. — Я очень люблю выходить в Явь по магазинам. Всегда так весело, обязательно что-нибудь да произойдёт. Какие-нибудь дамы на кассе поссорятся, или пьяница с анекдотами привяжется. Уморительно так!

Я обернулась, проверяя, на месте ли Петя с Алеком. На месте, идут позади, молчат.

— Где Кот? — спросила.

— Тут я, — огляделась. Коридор был плохо освещён, углы тонули в густой темноте, оставляя от Кота только два зелёных глаза.

— Не переживай, у нас вы все в безопасности, — сказала Марья, но я не стала лукавить:

— Если бы я верила словам, я бы, наверное, не стояла сейчас здесь.

Владимир хохотнул, Марья улыбнулась, пожав плечами.

— Ну да, — еле слышно и в каком-то крайне пренебрежительном тоне бросил Заря. Не стала заморачиваться, он, судя по всему, не особо жалует людей.

— Матушка Василисы была первой женой Кощея, она ушла ещё до того, как мы с Василисой познакомились, не захотела вечной жизни, — продолжила Марья рассказ о Кощеевой семье. Зачем только, не понимаю, словно мы и правда старые друзья…

— Мы с Марьей вместе учились, потом отец её украл и держал несколько лет взаперти, — добавила Василиса, вырывая меня из размышлений. Чего? Украл?

— Но я выбралась, и уже Кощей посидел на цепях.

— Это были самые долгие семь лет моей жизни, — вздохнул Кощей. — И когда я всё же нашёл способ выбраться из подвалов, мои жёны уже разбежались, причём с благодарностями.

Семь лет? Серьёзно? Впрочем, не такой большой срок против бесконечности. Но всё же любопытно, чем это Марья сильнейшего колдуна удерживала?

— Ты им жизни не давал, какая женщина захочет безвылазно сидеть в этом каменном мешке?

— Да-да, они тебе благодарны, я тебе благодарен, все благодарны. Не заводись.

— Я не завожусь! Ну вот ты представляешь? Наворовал себе девиц, женил. Хорошо, на меня нарвался, а то кто знает, какой бы у него гарем насобирался?

— Мама тоже эту его черту не жаловала, — заметила Василиса. — В своё время точно так же всех девиц разогнала.

— А чем мне ещё заниматься? У того украл, у этого украл, а потом вереница Иванушек-придурков — хоть какое веселье.

Они перешучивались, а я не могла расслабиться. Необычная семейка, уж точно не такие, какими можно себе представить Кощеев. И этот диссонанс напрягает.

— А Вестеслав что? — спросила из вежливости. В действительности знать такие подробности про Кощеев не хотелось, это рушило некоторые границы, которые я рушить не планировала. Вон, с Миниными забылась, и что теперь? То-то же.

— Меня никто не крал, — открестился мужчина. Он был довольно симпатичным, но совершенно не кощеевским — ни тебе скул, ни ледяных глаз, только карее тепло и румянец, скрытый тёмной аккуратной бородой. — У нас всё по-человечески. Познакомились, полюбились, женились.

— М-м, — кивнула. Разговор затих.

— А как вы познакомились? — не выдержал Петя. Вот же, главная сплетница!

— О-о, — Василиса будто бы только и ждала этот вопрос. — Я загребла его в карцер за неподобающее поведение.

— Я просто выразил своё восхищение, — не согласился Вестеслав. — Кто же знал, что у нас новый преподаватель, да ещё и женщина, да ещё и Василиса Прекрасная.

— Я предпочитаю «Премудрая», — уточнила для нас Василиса. И уже мужу: — Незнание не освобождает от ответственности. В общем, у нас сразу не задалось, он всё время что-то чудил, а потом отбывал наказание — то в карцер, то на склад, то на кухню.

— Когда она поняла, что таким меня не усмирить, она придумала самое изощрённое из всех наказаний.

— Женила? — ляпнула. Стало тихо. От неловкости я уже планировала снова извиняться, но все Кощеи, даже Заря, вдруг разразились таким хохотом, словно вовсе не мои неосторожные слова их развеселили, а что-то другое, только им известное.

— Это, безусловно, тоже, — отсмеялся Вестеслав. — Но тогда она определила меня в ассистенты. А быть ассистентом гиперактивной бессмертной ведьмы — тот ещё опыт.

— Пришли, — Марья остановилась. — Морена, это твои комнаты, дальше две двери — для юношей. Всё, что вам может понадобиться, внутри.

— Откуда вы знали, что нас будет трое? — они же подготовили комнаты заранее.

— Что за вопрос? — Заря тряхнул головой и пошёл дальше по коридору.

— Через час жду в столовой! — крикнула ему вслед Марья. — Мы, как и ты, знаем всё, что делается на наших землях. В нашем случае есть ограничения, ты же, как Яга, можешь узревать всю Навь.

— Ага… — так, ладно, зря спросила.

— Вам будут прислуживать скелетоны, — сказал Государь, и по хитринке в его глазах я поняла, что он ждёт возмущений. Я поудобнее перехватила шест с Черепом.

— Хорошо.

Уж к чему-к чему, а к костям я уже привыкла.

— Ежа голой жопой пугаешь, — хохотнул Бес и, махнув рукой, слился с тенью в одной из ниш.

— Не солидно, папочка, — покивала Василиса. — Наша гостья твоих скелетонов на завтрак ест.

Я вся передёрнулась.

— Мы пойдём, — буркнула, желая поскорее скрыться за толстой деревянной дверью. — Спасибо.

— Если что, ты знаешь, где мы, — сказал Петя. Алек кивнул.

Сказ двадцать восьмой. Правда только глаза колет, а ложь — всего хоронит

Дверь в выделенные мне комнаты открылась сама, и туда тут же забежал Кот.

Ещё раз всех поблагодарила и вошла следом. Дверь закрылась, и тело пробила неприятная дрожь.

— Мне показалось, или дед сейчас нормально разговаривал? — спросила Кота, наблюдая, как из углов выходят скелетоны, трое — голые кости и блеск в глазах.

— Абсолютно нормально. Говорил же, он тот ещё шут, — Кот запрыгнул в кресло и свернулся клубочком.

— Ты его хорошо помнишь? А откуда? — я скинула рюкзак (его тут же утянул скелетон) и принялась раздеваться. Судя по шипению за одной из дверей — набирается ванна. Интересно, неужели у них тут водопровод?

— Ох… — Кот зевнул. — Я уже почти всё помню. А его — словно и не забывал. Потрепал он мне нервы, за Прасковьей бегая.

— Прасковьей? Эта та Яга, что была до Лияны?

— Она. И ты, Морена, на неё очень похожа, как Кощей и сказал, — и, без перехода, он спросит: — Ну, что же ты решила?

— О чём ты? — раздеваться догола было стрёмно — тут и Кот, и шесть глаз-фонариков. Пошла в ванну.

— Ты знаешь, о чём, — здесь Кота было хуже слышно, и я понадеялась избежать разговор, как вдруг из тени под каменной ванной показалось два зелёных глаза. — Не увиливай.

— Ты как тут?..

— С тенью. Ты не заметила? Я и в коридоре с ней перемещался.

— И ты всегда так умел? А как это так выходит? — я забралась в горячую воду и едва сдержала стон наслаждения. Ничего мне не хотелось так сильно в эти недели, как нормально помыться.

— Всегда. Мы, фамильяры, бесплотны по своей сути, и оболочка этому закону подчиняется. Так что ты решила?

— А?.. — душистый пар застилал глаза и каплями оседал на малахитовых стенах. Большое зеркало у умывальника полностью запотело и не отражало слабый свет потолка, отчего было сумрачно.

— Ты ведь решила, останешься или нет, — это был не вопрос.

— Решила, — вздохнула и нырнула под воду.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять.

Перестала считать. Я долго могу продержаться без дыхания, жизнь научила. Покажите мне хоть одного человека, которого не топили в море лагерные сотоварищи. Если вам скажут, что не подвергались подобным издевательством, знайте — это ложь и клевета. Пусть даже в шутку, но такое проходил каждый, кто купался в компании.

А если ты льготник со странностями, уродскими волосами и угрюмым лицом, то будь готов и захлебнуться, и быть удушенным подушкой в одну из звёздных южных ночей, и много чего другого. У детей рамки часто отсутствуют.

Что-то маленькое коснулось макушки, и я вынырнула, расплескав во все сторону воду.

— Ну что? Не утопилось?

— Не утопилось.

— Отвечай тогда.

— Ты мне ответь. Зачем мне оставаться?

Кот тяжело вздохнул, и разлёгся на бортике. Кончик его хвоста тонул в воде, лапкой он разводил в стороны пенные пузыри.

— Дурная ты у меня.

Промолчала.

— Кто стрелку в лесу оставил?

Молчу.

— А пень отчего у вас всё потухнуть не мог?

Пожала плечами.

— Изба почему впустила? Почему домовой прислуживает? Звери чего к тебе ходят? Дверь, в конце-то концов, почему открылась? Ты себе врать сколько угодно можешь, но фактов это не отменяет! Слышишь? — он брызнул в меня водой, заставляя на него посмотреть. — Прекращай трусить! Не позорь Ядвиг!

— Да какая я Ядвига? Дворняга приблудная и то…

Не договорила. Предо мной вдруг появилось зеркало. Я всматривалась в своё отражение, пока не поняла, что волосы у той меня — сухие, кожа — не бледная, а румяная, брови гуще и хищно расходятся в стороны.

Наклонила голову. Отражение осталось бездвижным.

— Это Прасковья, — сказал Кот, и слова его как ушат холодной воды подействовали. Я вся содрогнулась, и даже горячая ванна не спасла от табуна мурашек.

— Как это?..

— Вот так. Это Лияша была пришлой, её назначили и в род ввели, потому что Ядвиги изжились. И не найти никого, словно канули. Прасковья после себя никого не оставила, но вот она ты, появилась — столько поколений спустя.

— Это же бред, — пробормотала.

— Для тебя всё — бред, а ты просто много головой думаешь.

— А чем ещё мне думать?

— Сердцем, Морена, только оно память хранит, и только оно на родное откликается.

Сердце защемило. Тут же вспомнилась Изба, тоскливая и печальная. Она ждёт и искренне верит в моё возвращение.

Но это же просто дом. Старый сруб, двор, забор и сарай.

В жизни не бывает ничего «просто», Морена.

И почему так страшно? Чего я боюсь? Ответственности? Одиночества? Разочарования?

Не оправдать ожидания?

— Если ты откажешься, тебе найдут замену, — сухо проговорил Кот. Изображение Прасковьи, точной моей копии, испарилось. — Только новая Яга не может быть назначена, пока предыдущая в силе. А значит…

— А значит, силу у меня заберут, — закончила за него и впервые так полно, так физически ощутила движение внутри себя, параллельное венам, горячее и холодное одновременно. Потоки, щекоча, обвивали мои внутренности, спиралью охватывали позвоночник, гортань и ветвистым деревом расходились в мозге, вплетаясь в нейронную сеть.

Не так страшит то, что меня лишат памяти, как то, что из меня высосут всю жизнь. И это вовсе не преувеличение, просто до этого момента я думала, что каждый чувствует это, думала, это кровь циркулирует по венам, но сейчас…

— В Нави все чувства обостряются. Я надеялся на это, надеялся, что в пути ты сможешь ощутить силу.

— А если бы не ощутила? — я вытащила раскрасневшиеся руки из воды и по-новому на них взглянула. Когда разгорелся пенёк, огонь ведь пришёл из моих рук. Вот прямо из них, самых обычных, пятипалых.

— Такого варианта не рассматривалось.

— Как самонадеянно…

— Я надеялся на тебя, Морена, а не на себя. Сомнений в том, кто ты есть, не было ни у кого, кроме тебя самой. И я дал тебе возможность самостоятельно всё решить.

— Манипулятор.

— Проводник. Так что ты мне ответишь?

Снова опустила руки в воду, согнула ноги и, прижав к груди колени, обняла их.

— Даже если мне всё это кажется, я просто брежу и внутри меня нет ничего… — Кот раздражённо фыркнул, а я уверенно проговорила: — Я останусь. И это будет не на моей совести. Вы все сами выбрали меня, и, если я окажусь не той, — это ваша вина.

Да, так проще. Почему я должна переживать на этот счёт? Я старалась, я доказывала, что не подхожу на эту роль. Меня не послушали. Что ж, теперь я могу побыть эгоисткой? Ребёнком, который не хочет расставаться с игрушкой. Который не хочет расставаться с семьёй.

— Ты — та, — отрезал Кот.

Главное теперь не передумать. Хотя, кто даст? Решение приняли ещё до моего рождения. Уверена, что бы я там себе ни придумала, меня бы убедили поступить так, как им всем выгодно. Правда, кому — им?

М-да, так и до паранойи недалеко, мои размышления походят на теорию заговора.

И что же мы имеем? В сущности, ничего нового, просто теперь придётся это признать.

Я — Яга Морена Владимировна. В моей ответственности треть Нави и чёрт знает что ещё. Мне придётся снова учиться, но в этот раз я не потрачу время зря. Мне придётся сгореть заживо, но все горят, и я погорю. Чего бояться?

Надо обсудить это с Алеком. Он говорил, что Яге необходимо будет связаться с Ковеном, да и поступление, инициацию — всё это надо как-то устроить. А, кроме Алека, у меня связей с той стороной нет.

Вылезла из воды, укутавшись в халат и полотенце, оставленное скелетоном. Да уж, походный рацион и длительные прогулки сделали со мной то, что не смог сделать абонемент в фитнесс-центр. Кажется, сейчас во мне мышц больше, чем когда-либо.

Подошла к зеркалу и протёрла его рукой, тут же поймав свой взгляд.

— Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи, — протянула шутливо.

Моё отражение вдруг сменилось чужим, я с визгом отскочила назад, посильнее запахивая халат. Какого хрена?

— Алек! — услышала я голос Пети. Неуверенно вернувшись к зеркалу, я протёрла его полностью.

Минины в отражении не видели меня. Их ванная была в точности похожа на мою, только дверь находилась в другой стороне. Алек медленно, не отрывая взгляда от отражения, брил шею. Позади него, насупившись, с необычайно серьёзным видом стоял Петя. Он тоже помылся и, кажется, сразу пришёл к своему дяде, чем-то обеспокоенный.

— Я всё видел.

— Что — всё? — устало спросил Алек, не прерывая своего занятия.

— Твои доклады Ковену. Скажи, на чьей ты стороне?

— Причём здесь стороны? — Алек стряхнул пену с бритвы.

— Притом, что твой Ковен, очевидно, не самая дружелюбная организация.

— Ковен следит за порядком в колдовском мире, — не согласился Алек. Теперь он брился под другим углом, открывая рот, чтобы лучше захватить короткие волоски. Это зрелище показалось бы мне комичным, но не в этот раз. Я напряжённо вслушивалась в каждое слово, уже прекрасно понимая, что происходит.

— И создаёт пыточные амулеты? Ты ведь и сам не знал, что можешь ими навредить?

— Знал, — меня затошнило. — Если ты про тот случай с Волком, то амулет просто оказался бракованным, конечно, такого эффекта не должно было быть. У него совершенно другое назначение, но и другие, как ты говоришь, «пыточные», тоже существуют. Другой вопрос, что мы не используем их просто так.

— А мне что-то подсказывает, что используете, — ехидно проговорил Петя.

— Я не понимаю, чего ты от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты прекратил докладывать Ковену о Морене.

— Уже не докладываю, она сломала амулеты, — Алек хмыкнул. Это шло вразрез со сказанным, казалось, он должен был рвать и метать — я лишила его связи с начальством. Но он почему-то веселился. — Удивительно, выбрала именно связующие…

— Но подвернись тебе шанс, и ты снова всё выложишь.

— Да, — Алек включил воду и тщательно вымыл лицо. Посмотрелся в отражение, проверяя, хорошо ли побрился. Вытер лицо. — Это моя работа.

— Если ты продолжишь это, я всё ей расскажу.

Алек ничего не ответил.

— Морена — не работа. И её доверие к нам — не работа. Если ты с нами как инквизитор, то после того, как мы вернёмся, наши пути разойдутся.

— Не разойдутся, Петрушка. Я инквизитор Морены. И я, уж поверь, лучше любого другого, кого ей могут назначить. По крайней мере вы… да, — он сам себе кивнул, — вы оба для меня — не просто объекты. Морена заботит меня куда больше, чем будет заботить любого другого из Ковена. Они будут следить беспринципно, пытаться подавить, манипулировать.

— А ты не пытаешься? — взгляды Пети и Алека встретились через отражение.

— Я вам не враг.

— А Ковен?

Алек хотел было ответить, но промолчал.

— Так что?

— Тоже не враг, — всё-таки выдавил из себя он, но это секундное замешательство на его лице разожгло во мне неоправданную надежду.

Дура ты, Морена. Какая надежда? Ты и сама прекрасно знаешь, какой на самом деле Алек Минин. Отмороженный, поглощённый работой фанатик. Инквизитор.

— Если Морена узнает, она настоит на том, чтобы ей сменили инквизитора, — сказал спустя некоторое молчание Алек. — Никакие разумные доводы её не переубедят. Тогда ни я, ни ты, не сможем знать о ней достаточно. Меня уже не допустят к информации. Они смогут делать, что захотят, не посвящая в своим планы. Не знаю я, не будешь знать и ты.

— Будто бы ты планировал рассказывать.

— В случае чего — да, планировал.

— И в каком таком случае? — ехидно проговорил Петя.

— Не знаю, — честно ответил Алек. — Не доставай меня. Много чего поменялось за эти дни, и, поверь мне, я не сделаю ничего, что может ей навредить.

— Твоя слежка уже ей вредит.

— Чем? — Петя ничего не ответил. — Уж лучше моя, чем чья-то другая. Не говори ей, или мне придётся уйти, и они приставят к ней другого. И тогда я уже ни в чём не смогу быть уверен.

— Будто бы сейчас ты уверен.

— Отвали.

Алек отвернулся, и зеркало вновь отразило меня — всклокоченную, раскрасневшуюся, с огромными блестящими глазами.

В отражении, из тени ванны, на меня смотрел Кот.

— В одном Минин прав. Другая ковенская собака под боком мне точно не нужна. Уж лучше своя, знакомая собака. Я права? — Кот моргнул. — Так что будем делать вид, что всё окей.

Всё и правда окей. Сердечко только в узде надо держать, а то что-то оно расшалилось. И зарекалась я уже, не раз зарекалась — в последний раз, когда Алёша Скворцов, милый лучезарный парень, пригласивший вместе поплавать, топил меня под гогот своих друзей.

Не вестись. Не доверять.

Больше такого не повторялось. И не повторится. Ещё один парень на «А» меня не утопит. Вообще никто не утопит. И плевать, пусть Алек хоть сто раз крутой инквизитор — я Яга, самая настоящая! Надо только способности развить, освоиться, и никакие «бракованные» амулеты, артефакты и блокирующие силы мне не страшны.

— Предупреждён, значит, вооружён, — уверенно сказала своему отражению. Правда, усмешка выглядела натянуто, но это можно и опустить.

Сказ двадцать девятый. Согласие да лад — для общего дела клад

Один из скелетонов раскладывал на кровати переданные Василисой вещи, остальные в четыре руки расчёсывали мне волосы. Костяные пальцы так легко скользили между вечно спутанными прядями, что закралась мысль попросить одного такого слугу в подарок.

«Волосы ведьмы — душа ведьмы. Раздрай в душе — и на голове раздрай будет,» — вспомнились слова Кота. Раздрая в душе и правда не было, так, лёгкая обида. Предательство — хотя это и предательством не назвать, он ведь мне ничего не должен — даже как-то успокоило. Уж точно минус одно лишнее переживание. Отмороженный и верный своему начальству Алек вносит в жизнь некоторую стабильность, которой мне сейчас катастрофически не хватает.

Посмотрела на Кота, жавшегося в тени. Я знала ответ, но всё же спросила, как будто желая прибавить себе печали:

— Почему ты стал так делать?

— Как?

— Сидеть в тени?

— Здесь мне так проще.

— В Нави или у Кощеев?

— В Нави, у Кощеев, — глаза переместились. — У Кощеев Силоток стабильнее, держаться тени легко, а вот тело себя износило…

Отвернулась. Главный вопрос не спросила, может Кот и сам не знает ответ.

Оделась в милое платье чуть выше колена. Юбка-солнце ложилась на бёдра податливыми складками тонкого трикотажа.

— Как я скучала по нормальной одежде… — я покрутилась перед зеркалом. Что я за красотка, а? Прямо хорошо так на душе, выгляжу просто отлично. Надо было послоняться недомытой по лесам, чтобы так радоваться простому розовому платью.

— Красавица, красавица, пошли уже. Есть хочу! — зеленоглазый сумрак неприятным холодом коснулся ног и тут же обрёл пушистую тёплую плотность. — Прошу прощения.

— А как мы найдём нужное место? Может, за нами зайдут? — взяла Кота на руки, ощутив, что он тоже нехило похудел за это путешествие.

Кот не ответил, но тут же спохватились скелетоны — один из них открыл передо нами дверь, другой вручил мне проснувшегося из-за движения Черепа.

— Проводят, как видишь, — заурчал Кот, поудобнее устраиваясь. Он положил голову мне на плечо, зарывшись мордой под волосы, и теперь его тёплое влажное дыхание щекотало шею.

— Знаете, а я так к вам привык, что уже и не хочется уходить, — Череп тяжело вздохнул, а внутри меня что-то взволнованно вздрогнуло. Он ведь тоже уходит, и я не настолько эгоистична, чтобы отказать ему в этом. Сколько лет, десятилетий, он обитает духом без прошлого? Даже те крупицы его воспоминаний, что приходят вместе с бредом, не приносят ему спокойствия и только тревожат.

— Ты заслужил свободу, — сказала, и Череп не стал возражать.

— Эй! — я обернулась на выкрик Пети. — Вы чего не позвали?

— У вас же тоже есть скелетоны, — пожала плечами.

— Ну, мой вон, — Петя махнул рукой назад. Вслед за его скелетоном из коридора показался младший Кощей. Он поморщился, увидев нас, и странно дёрнулся, будто хотел развернуться, но сдержался.

— Где ваш инквизитор? — буквально вытолкнул он из себя вопрос. Вау, вот это неприязнь!

— В своей комнате, наверное, — Петя закинул мне на плечи руку. — У него же тоже провожатые есть, найдётся.

— Конечно, есть, мы не оставим инквизитора в своём доме без дополнительных глаз.

— Ну фактически, — решила поумничать, — у скелетов глаз нет.

Кощеёныш — как подходит-то! — промолчал.

— Как ты? — мы пошли дальше. — Выглядишь, кстати, отпадно.

— Конечно, мытая и расчёсанная.

— Эти скелетоны просто зашибись, — доверительно сообщил Петя. — Такую ванну намутили, что я подумывал там и остаться. Один мне голову намывал с массажем. Надеюсь, он девчонка.

Кощеёныш издал странный сдавленный звук, похожий на смех. Обернулась — невозмутимое лицо.

— Главное — руки нежные, — еле сдержала улыбку, — да и незнание в данному случае получше будет. Что ещё расскажешь?

— Да ничего, — Петя заглянул мне в лицо. — Ты расскажи. Такое платье, ты его с собой взяла?

— Нет, Кот говорит, Василиса передала.

— Её запах, — пояснил Кот.

— Эх, как бы там ни было, а наше путешествие мне понравилось! — вздохнул Петя. — Ещё бы так!

— Ой нет, спасибо. Странно, что я не разваливаюсь на кусочки после такого марафона.

— Так Алек эту проблему порешал, он и чай какой-то свой заваривал, и амулеты восстанавливающие нам раздал.

— Какая забота, — фыркнула.

— Инквизиторская, — бросил Кощеёныш. — Видел документалку, где львы жили с антилопой. Растили её, оберегали.

— Потом съели? — не впечатлилась. Кощеёныш, не добившись от меня желаемой реакции, расстроился. — Сколько тебе лет, Заря? — спросила, не особо надеясь на беседу.

— Двадцать пять.

— Для бессмертных это, наверное, младенчество?

— Нет.

Кощеёныш замолчал надолго, но вдруг продолжил:

— Двадцать пять есть двадцать пять. Для родителей хоть в пятьдесят, хоть в сто, останусь ребёнком. Для Васи так же. Но развиваемся мы в том же темпе, что и люди, к двадцати — готовый человек, а процессы старения замедлены.

— Замедлены, но стареете, — выделила самое важное. Заря решил не продолжать.

— А вот и вы! — заметила нас Марья. — Нам сюда, — она указала на двустворчатые двери, которые тут же открылись. Сначала вошла она, затем — Кощей старший, следом посеменили и мы.

— Морена, очень рада, что платье тебе подошло, — за столом уже сидели Василиса с мужем. Я поблагодарила за заботу. — По себе знаю, как бывает ужасно подолгу носить одну и ту же одежду. Да, папочка?

— У Владимира есть дурацкая привычка — запирать всех, кого не лень, — пояснила Марья. Только Зарюшка избежал этой участи, но и то только потому, что сейчас нам удаётся контролировать эту странную тягу Владимира, — Марья искоса глянула на невозмутимого Кощея.

— Это не тяга, это воспитательно-развлекательный процесс, — сказал он, усаживаясь во главе стола. Прямо на глазах деревянная глянцевая поверхность удлинилась, образуя дополнительные места. Скелетоны тут же из ниоткуда вытащили стулья с высокими обшитыми спинками.

— Даже я не избежал, — шепнул Вестеслав, когда я села рядом с ним. — Своего рода церемония посвящения.

— Папочка устал запирать меня и решил зайти с другого угла, — посмотрев на меня через мужа, улыбнулась Василиса.

— Дурдом, — честно призналась, и тут же меня обдало промозглым ветром. Я вся передёрнулась.

— Дом не дур, — Марья погладила стол, — а вот с хозяином иногда случается.

— Вы прекратите меня обсуждать? — Кощей поправил свою корону. — Замок всё ещё слушается в первую очередь меня, и двери здесь ой какие прочные.

— Напугал, — фыркнула Марья. — Давайте есть, — с этими её словами из стола стали выскакивать тарелки и мягко оседать перед нами. Раскатилась белая дорожка скатерти: рулон бежал по столу, оставляя за собой накрахмаленную ткань, и тут же на ней появлялась еда. Я смотрела на это огромными глазами — не смогла удержать невозмутимое лицо, положенное владычице трети Нави. Ну правда! Тут скатерть самобранка! И стол волшебный! А ещё дом, прямо как моя изба, ветерочком общается!

— Тут Минина не хватает, — шепнула Василиса мачехе, и та удивлённо осмотрелась.

— И правда… Подождём Алека Никоновича, — она сложила ручки перед собой.

— Откуда вы его знаете? — не сдержалась.

— Первого инквизитора страны? — вскинула Марья брови, удивляясь моему вопросу.

— Первого?

— Главная ковенская шавка, — бросил Заря.

— Полегче, — поморщилась. Сравнивать Алека со зверьём — моя прерогатива. Тем более, как бы там ни было, а он пришёл со мной, и в таких выражениях говорить, пусть даже о ковенской шавке, позволять нельзя. — Так он какой-то начальник?

— Ох, девочка, ничего-то ты и не знаешь, оказывается, — восхитилась Марья. — Он не начальник, он просто — первый. Всех обскакал в исполнительности, ни одного невыполненного задания, — это прозвучало укоризненно. — Вся нечисть трясётся от звуков его имени.

— Не начальник, но всё равно самый лучший, — протянула. — Забавно.

— Как бы хорош он ни был, — сказала Василиса, и, заметив удивлённые взгляды семьи, быстро добавила: — я имею в виду в качестве инквизитора, это же нельзя не признать, — Кощеи покивали. — Так вот, хоть он и лучший среди этих рясочников, но всё же на главную должность не подходит. Не усидит, ему крови подавай.

Я вся передёрнулась. Серьёзно? Отмороженный ещё и кровожадный? Хотя, есть такое… Блин, с кем приходится иметь дело!

— Рясочники?

— В рясах ходят.

— Как священники? — удивилась.

— Ну, что-то около. Сама увидишь, там все разные, в зависимости от чина. Красные, чёрные, зелёные.

— Так что там с Алеком? — вернулся к прежней теме Петя.

— Над ним ещё несколько начальников, но по факту последнее слово за Миниными. Что за сыном, что за отцом, — Вестеслав поправил вилочку на салфетке. Неудобно так, все, наверное, голодные.

— Ну за отцом-то понятно, а вот сынок всё же интересный, — фыркнула Василиса. — Я помню, соплёй ещё Минин был, так скрывал — так скрывал! — с кем в родне состоит. Ходил такой угрюмый, всё время глазами своими сверкал, и не дай Бог его по фамилии назвать. А сейчас, вон, пробился наверх, и больше не переживает. Хотя находятся те, кто говорит, что не по заслугам место.

Как я люблю разговорчивых людей!

— А он учился в КолдИне? — спросил Петя.

— Да. Я тогда в комиссии была, помню эти серебряные глаза — потомственные. Он в бланк ни фамилию, ни отчество не вписал, просто «Алек».

— Показушник, — фыркнул Заря.

Забавно, раньше о своей фамилии говорить не хотел, теперь же в каждом движении прослеживается «я — Минин». С другой стороны, вполне похоже на Алека. Доказать, что он самый исключительный из всех исключительных, а потом ещё и добить своей родовитостью.

Дверь открылась, и в столовую, буквально припрыгивая, влетел дед, а за ним, спокойным уверенным шагом, вошёл Алек.

На последнего не смотрела, уделив всё своё внимание помолодевшему Бесу Моровичу. То есть от не сегодня помолодел, но с того раза — точно. Может не в лице, но как-то… в целом. Не сутулится, лоб не морщит, борода не такая косматая, даже какая-то хипстерская, уложенная, с чуть завитыми на концах усами. И сам он — в джинсах и кардигане, а на ногах — тут я еле сдержала улыбку — кроксы. Присмотрелась: в круглые дырочки были вставлены золотые украшения со сверкающими камнями. Стиль.

— Просим прощения за задержку, — проговорил Алек, и я нечаянно столкнулась с ним взглядами. Он сел напротив, рядом с Зарёй, хотя стол услужливо добавил место и возле Пети. Блин, как так теперь не смотреть на него, чтоб это не выглядело слишком уж показательно?

Бес Морович — дедом как-то и язык уже не поворачивался обозвать — сел на появившееся между Василисой и Кощеем место. Забавно, мы, по сути, все сдвинулись, но это совершенно не почувствовалось.

— Что ж, приступим к еде, — распорядилась Марья, но беседа продолжилась.

— Почему вы не телепортировались? — вопрос Кощея застал врасплох. Я тут же посмотрела на замершего над своей тарелкой Кота. Так-так-та-ак.

— Не знаю, — проговорила, — это нужно у более знающих уточнить. А как мы вообще могли телепортироваться?

— Через Переход, — пожал плечами Кощей.

— Дверь? — уточнила.

— Или Дверь, — кивнул Кощей. — Она же не только между Навью и Явью, она в любое место доставит.

— Наша Дверь так не умеет.

— Ты может и не умеешь, а Дверь — умеет. Не порталом, так на ковре-самолёте могли, Сивку-Бурку призвать, написать мне, в конце-то концов! Коробчонка бы подъехала, доставила бы вмиг.

— Кот, а почему мы так не сделали? — Кот невозмутимо продолжил есть. — Ко-от.

— Не подумал.

— Ты — и не подумал? — очень держалась, чтобы не начать выяснять отношения перед всеми. Сверлила Кота взглядами и всеми силами думала в его сторону: «Выкладывай, задница пушистая!» — вдруг услышит.

Кот посмотрел на меня возмущённо. Поймав мой свирепый взгляд, мигом сменил амплуа на кающегося. Понурил мордочку, посмотрел в тарелку. Но я-то знаю, что нифига он не кается! Вон, смотрит на лосось, думает, когда я от него отстану и он сможет продолжить трапезу.

— Ладно, — не выдержал Кот. — Я хотел, чтобы ты прониклась Навью. Если бы не было этого путешествия, ты бы разве успела всё осмыслить?

С-скотина. Знала же, что за меня всё сто раз решили, а всё равно — неприятно.

— Не серчай на фамильяра, — Кощей усмехнулся, — его можно понять. Когда жизнь на исходе, а хозяйка — тугодумка, на какие только хитрости не пойдёшь.

— На исходе?! — воскликнул Петя. Я молча кивнула. Он посмотрел на меня как-то растерянно и беззащитно, перевёл взгляд на Кота. Тяжело вздохнул.

— Значит, Дверь открывает порталы в любое место…

— В любую дверь, — уточнил Кощей. — В этом главная сила ягиная, такая, которой ничто противостоять не может.

— Только следование договору, — занудно добавил Алек. — На территории, принадлежащие Ковену, согласно договору о телепортации, открывать переходы нельзя.

— Да-да, — закатил глаза Кощей. — Как и ковенским нельзя без спросу лезть в Навь, но что-то всем плевать. Не делай непонимающее лицо, — Кощей криво улыбнулся. — Ваши люди не раз попадались на глаза местным.

— Я не располагаю такой информацией, — сухо сказал Алек.

— Ну, значит, и ты не всё знаешь.

Ой как неловко-то. Но, что-то заставляет меня больше доверять информации Кощея. Было бы странно со стороны Ковена не пытаться пробраться в Навь в обход запрета.

(Прим. автора: не помню, говорила ли об этом ранее, но, в любом случае, в контексте объяснять, что там за запрет такой, будет не к месту. Поэтому оставлю в виде сноски.

Есть несколько инстанций закона: Книга Трёх Родов, работающая внутри Нави, Договор о портальных услугах, который Яга заключает с Ковеном, и Закон о запрете телепортации на территорию Нави (там же — пункт о запрете телепортации на подведомственные Ковену территории). Соответственно, три рода могут передвигаться без ограничений, а вот с остальными не так просто. Ковен заключает договор с Ягой, и та предоставляет ему определённое количество переходов. Любой другой житель колдовской Яви тоже может воспользоваться Дверью, но сначала им нужно получить разрешение Ковена, а это ещё сложнее, чем получить разрешение Яги. Хотя, что забавно, нет никакой договорённости между Ковеном и Ягой о том, что Яга не может телепортировать кого-то в обход разрешения Ковена. Ковенский бюрократический косяк, очевидно, но исправить они его не смогут — никакая Яга не согласится на то, чтобы какой-то Ковен диктовал ей, кого провожать в Навь, а кого нет. Это наиболее актуальные законы, ранее люди Ковена могли самостоятельно открывать порталы в Навь, но только при дозволении всех трёх навьих родов.)

— А почему ваш замок находится в Мёртвом лесу? — решила перевести тему. Вон, Алек бледнее обычного, ему явно не понравились намёки Кощея.

— Скорее Мёртвый лес вокруг замка. Эта скала — центр силы всех моих земель. Первые Кощеи вырезали из неё замок, обнаружив, что местная порода — чистый малахит, — я новым взглядом посмотрела на неоднородно зелёные малахитовые стены.

— Я думала, это такая отделка, — пробормотала. Это же надо, целый замок — из цельной малахитовой породы. Вспомнился рассказ Фицджеральда «Алмазная гора». Надеюсь, Кощеи такие дружелюбные и радушные не потому, что планируют оставить нас в этих стенах навсегда…

— Нет, не поэтому, — я огромными глазами уставилась на Кощея, — тем более у тебя есть жемчужина, тебе нечего бояться.

— Вы что, мысли читаете?

— Иногда, — загадочно проговорил Кощей. Вот же! Актёрище!

— Ваша корона, — догадалась и довольно улыбнулась — лицо Кощея вытянулось от удивления. Ха! Значит, точно права!

— Семейная реликвия, — быстро взял себя в руки Кощей. — Позволяет мне видеть мысли всех, кто находится на моей земле.

— И не утомляет?

— Иногда я снимаю её.

— Он в ней даже спит, — доверительно сообщила Марья. — Говорю же, у него какие-то странные пристрастия. К счастью, Владимир слышит не все мысли, только громкие.

— Ага… — громкие мысли. Значит, надо как-то шептаться в своей голове.

— А мои слышите? — криво улыбнулся Алек, явно заранее зная ответ.

— Нет, — Кощей скривился. — Мерзкий блокираторский дар.

Блин. Ну ладно, на что я надеялась? И вообще, какое мне дело, что там в этой отмороженной голове?

— А как вы про жемчужину узнали? Тоже мысли прочитали? — сейчас я как никогда остро почувствовала, что оставила свою драгоценность в комнате.

— Нечисть — те ещё сплетники.

Что-то на сам вопрос он не ответил.

Посмотрела на одухотворённое кощеевское лицо. Всё ясно, играет роль бессмертного и загадочного. Значит, и правда не в мыслях прочитал. Впрочем, какая разница?

— Твоё письмо было лживо-неловким, мы от души посмеялись, — сказал Кощей. С обидой на него посмотрела — он пожал плечами, невозмутимо нарезая мясо. — Я прекрасно знаю, что вовсе не за советом ты пришла.

— И зачем я пришла?

— За тем, в чём я не могу тебе помочь. Пока ты жива, не будет новой Яги — с силой ты, без силы — без разницы.

— Чего-о? — вырвалось удивлённое. — Я думала, что могу просто от силы отказаться и память стереть — и всё! В смысле — пока жива?

Кощей хмыкнул.

— Ну, тут, конечно, всё индивидуально. Будь ты как Лияна — отказалась бы от должности, даже не всех сил бы лишилась. Будь ты из человечьего мира, неколдовского, то, конечно, и силы бы забрали, и память бы стёрли — и отпустили бы восвояси.

— Ну так, это же мой случай!

— А ты, как потомственная Ядвига, можешь только другой Ядвиге должность передать, либо — умереть. Тогда Ягу найдут не из Ядвиг, а род ваш, может, прервётся. А может и нет. После Прасковьи, считали, прервался, но вот, проскочила Сила через поколения.

— Стоп! — Петя поднял указательный палец. — То есть Марина — Ядвига.

— Не Ядвига я! — даже не знаю, зачем отнекиваюсь. Какая уже разница, если всё уже решила?

— Потомственно — да, — ответил Пете Кощей. — Бывает такое — в роду рождаются дети без Силы, те делают детей с такими же, те — с такими же, потом и вовсе забывается, откуда род идёт. Но вот, живой пример, и через множество поколений Сила возродиться может.

— Отличная тема научной работы, — заметила Василиса. — Правда, материала для исследования маловато…

— А что насчёт работ Бельзара? Может ведь Сила проскочить у обычных людей, это же типичное явление, — включился Заря.

— Явление типичное в рамках неродового колдовства, — лекторским тоном проговорил Алек. — Сила же Яги, как и Кощеев, и Горынычей, — хрупкая нить, легко обрывающаяся в поколениях. Потому три рода так немногочисленны.

— И не забывай, что Сила возрождается у тех детей, в семейном древе которых проскочил кто-то из даровитых, — добавила Василиса. — От осинки апельсинки не родятся. Короче, данный случай — феномен. Перерождение родовой магии нам ещё не встречалось.

— Да с чего вы вообще взяли, что это перерождение?! — воскликнула.

Все, абсолютно все, даже Петя, тяжело вздохнули.

— Даже я уже понял, — сказал он. — Тебе же эту силу никто не передавал? Нет. Ты никаких дьявольских контрактов не подписывала? Нет. Но дом перешёл к тебе.

— Дьявольских — нет, но договор наследования был… И вообще, мы же решили, что Яга — не я, и вот — пришли другую просить.

Кот застонал. Мне захотелось злобно улыбнуться. Как приятно выносить всем мозг. Пусть побесятся, а я дурочку из себя построю.

— Ты — Яга, — отрезал Кощей. — И хватит дурью маяться, я прекрасно знаю, что ты сама с этим согласна.

— Согласна? — удивился Петя. — Я что-то пропустил?

Всё-таки улыбнулась. Как-то даже полегче стало — все меня за нос крутили, а теперь вот я. Ну ладно, Петя-то ни в чём не виноват. Ну, кроме того, что, обладая стратегически важной информацией о своём дяде, мне ничего не рассказал. И говорить, видимо, не планирует. Ну и ладно, больно надо!

— Допустим, я Яга…

— Сто процентов! — перебил Кощей.

— Допустим, сто процентов. И отделаться я от этого только после смерти смогу…

— Или если породишь другую Ягу, — хитро добавил Кот.

— Ну нет, тут вы сами своей логике не следуете. Говорите же, что родовой дар может возродиться…

— Не может, но в тебе возродился, — поправила Василиса.

— Значит, и в любом другом может!

— Не может, пока ты жива, — уточнил Кощей.

— Да почему?!

— Потому что все силы Ягиные — в тебе. И пока ты жива, они тебя не покинут. Но могут перейти твоим детям, умножившись.

Ох, ладно, сейчас ещё селекционные задачки решать. Нужно просто смириться. Конечно, хочется до сути докопаться, но сейчас не до этого.

— Так вы не можете мне помочь? — спросила.

— С чем? — Кощей вскинул брови. — С консультацией? Или с тем, с чем ты пришла?

— Второе.

— А с чем из того, что ты пришла?

— Да прекратите вы это! — возмущённо хлопнула по столу. — Вы издеваетесь?

— Да.

— Оно и видно!

— Так я и не скрывал.

Ужас! Надо чётко формулировать свои вопросы, иначе бессмертный съест мой мозг.

— Хорошо. Ладно, — выдавила улыбку. — Я больше не ищу себе замену. Это первое.

— Слава Богу! — многоголосый вздох.

— Второе. Раз я остаюсь, мне нужно принять фамилию Ядвига — это было в завещании.

— Сделаем. Книга Трёх Родов испокон веков хранилась у нас, — кивнул Кощей.

— Третье — мне нужно понять, какие у меня задачи. В Избе нет ни одной книги об этом.

— Для этого у тебя есть я, — Кот посмотрел на меня запачканной сметаной мордочкой. — Что успею — расскажу.

«Что успею»…

— И, раз у меня есть какая-то Сила, мне надо научиться ей пользоваться. Это четвёртое.

— Для этого существует КолдИн.

Кот зашипел в ответ на реплику Алека.

— Яге не нужна эта ваша богадельня!

— Я думаю, всё же нужна… — шепнула осторожно.

— По струнке рясочных ходить? Нет уж.

— Но ты же уйдёшь.

— Я вернусь! В другом теле, но вернусь!

— Когда?

Кот не ответил.

— Ты предвзят, — спокойно проговорил Кощей. — Да, КолдИн под патронажем Ковена, но это не отменяет того, что Институт всё ещё прекрасно обучает своих воспитанников.

— Наш директор держит Ковенских на расстоянии, — добавила Василиса.

Посмотрела на Алека. Он разве не препод там?

— Ну, помимо целого факультета инквизиторов, — Василиса пожала плечами. — Но это ничего не значит. Лучше всего для Морены будет войти в это общество. Была бы она с детства знакома с нашим миром, это было бы не так важно, но абсолютное незнание базовых вещей…

— Делайте, что хотите, — Кот вернулся к еде.

— Я буду присматривать за Мореной, — произнёс Алек таким тоном, словно что-то героическое. Ой, лучше бы молчал, знаем мы, как он присматривает!

— Ладно, это не так важно, — закрыла тему. — Мне нужно отпустить Черепа. Он привязан к частоколу уже очень давно, я хочу подарить ему свободу.

— Не так уж и давно, — посмотрел на прислонённого к моему стулу молчаливого Черепа Кощей. — Возможно, его привязала Прасковья в свои последние году, но более вероятно, что Лияна.

— Мне казалось, она сама запретила подобные методы… Разве нет?

— Видимо, чем-то это головёшка ей не угодила.

— В любом случае, он ничего не помнит. Что бы он не натворил, бесчеловечно держать его душу тут.

— Как знаешь, отпустить его — не проблема.

— Ты же хочешь этого? — спросила Черепа.

Он кивнул.

— Конечно он хочет, — закатил глаза Заря. — Но я бы сто раз подумал, что он там натворил.

— Что-то точно натворил, — Череп понурился. — А что — не знаю. В мире ином может и вспомню, а если вспомню — скажу.

— Как?

— Я буду свободен, но ты сможешь позвать меня.

Позвать?

— А отпустить душу — это трудный ритуал? Как скоро мы сможем его провести?

— Сейчас, — сказал Кощей и поднял руку.

Внешне ничего не менялось, но я снова почувствовала странные вибрации, теперь не внутри себя, а вокруг. Они словно исходили из голубого камня в кощеевской короне, кругами, расширяясь и постепенно захватывая всё вокруг. Шест затрясся, и мне пришлось обхватить его руками, чтобы он не упал. Вибрации неприятно отдавали в локоть, глаза Черепа засветились ослепительно ярко и вдруг начали затухать.

— До свидания! — пронеслось в моей голове, и всё закончилось.

Я гулко сглотнула. Уже безжизненный череп песком осыпался вниз, и в моих руках осталась простая палка.

Подошёл скелетон и хотел её забрать, но я так сильно сжимала руку, что ему по одному пришлось разгибать мои пальцы.

Шест унесли.

— Ты тоже так просто уйдёшь?

— Недалеко, — пообещал Кот.

Есть уже совсем не хотелось. Петя под столом сжал мою руку, поддерживая.

— Ты Яга, мёртвые всегда рядом с тобой.

Мёртвые всегда рядом со мной. Что бы это ни значило.

— И где они находятся?

— Это уже не наше дело.

Спросить, что ли, какие у них тут верования?.. В книгах, которые я читала, писали и про язычество, и про единобожие. В колдовком мире больше распространена идея о едином творце, но они предпочитают не относиться к религиозным институтам и не докапываться до сакрального знания. Силоток у них под властью Всевышнего, как и предопределение. А о том, куда попадают души после смерти, они не знают и не пытаются узнать. Они попадают Туда, На-Тот-Свет, как ещё говорят, и всё. Сами же мёртвые, имея связь с живыми, тоже о своём местоположении не распространяются. «Там» и «там». Так что Тридевятое, Навь, Царство Мёртвых, как таковым Царством Мёртвым и не является. Может, перевалочный пункт? Другой мир, как в фэнтези про попаданцев? Кто-то попадает на тот свет, а кто-то получает шанс жить в Тридевятом…

— Чем так тяжело думать, легче спросить, — прервал поток моих мыслей Кощей. — Несмотря на все байки, Тридевятое Царством мёртвых не является и не являлось. Назвали так только потому, что люди Яви здесь жить не могут. И бред, что до переселения здесь не было людей, конечно, были. И, естественно, это были не те, что умерли в Яви. Просто местные жители, как если бы они проживали в другой стране. И переселение в Навь — своего рода эмиграция, просто с дополнительным ритуалом привязки к местному фону. Иначе бы не выжили. А эти байки про Царство Мёртвых — это для стращения, да и в фольклоре много чего приукрасили. Было время, Кощеи заправляли, из-за бессмертия нас считали мертвецами, это тоже свою роль сыграло.

— А Яга? То, что она провожает на тот свет, это тоже выдумки? Но вы же сказали, мёртвые всегда рядом со мной, разве это не потому, что я хранитель Перехода?

— Яга, костяная нога… Одной ногой в загробном мире — потому что может к мёртвым обращаться. Это правда. Впрочем, правда и то, что много кто может, но всем для этого нужны ритуалы, вещи усопших и прочий реквизит, Яга же и без того души чувствует. Тот же частокол — только Яга так может.

Вся передёрнулась — какие-то неприкольные функции.

— Ещё какие-то просьбы были?

— Нет. Наверное.

— Ты кушай, кушай, — напомнила Марья.

Для виду поковырялась в тарелке.

— И что дальше? — спросил Петя. — Если ты согласна быть Ягой…

— Если у меня нет выбора, быть Ягой или нет, — поправила из вредности.

— Ну, ты остаёшься? И в доме, и с нами? И потом будешь учиться в этом институте?.. А мне тогда куда? Я точно не колдун и не инквизитор.

— Иди в ФСБ. Отдел по работе с иными.

Я с удивлением посмотрела на Алека. Он что, сам предложил? А я думала, он предвзято относится к такого рода организациям.

— Ну, папа, конечно, взбесится, — продолжил Петя.

— Ему не привыкать.

— А на вообще деда плевать, не его дело.

— Этого возьму на себя.

— А что универ? — вспомнила, что Пете ещё год учиться.

— На заочку перевестись — как два пальца об асфальт.

А ещё Вита поступит, и будут эти двое учиться вместе. Об этом я, конечно, не скажу — пусть будет сюрпризом. Интересно, сколько терпения у преподавателей? А стены у академии прочные? Этих двоих переживут? С другой стороны, что я беспокоюсь? Путь, вон, дядя Олег переживает, уверена, ему обо всех косяках докладывать будут и счета, в случае чего, тоже ему выставят. Интересно, дядя Олег знаком с Петиным отцом, или ещё предстоит? Ох, начнётся весёлая жизнь, даже рада, что я буду от этого бедлама на расстоянии…

— А инициация? Тебе придётся сгореть заживо? А как это вообще происходит? Это не опасно?

— Не опасно, — успокоил племянника Алек. — Это может быть болезненно, но жизни не угрожает совершенно. За процессом следит инквизитор, это всё происходит на территории КолдИна на специализированном полигоне, обычно по окончанию школы, в первые дни лета. Тебе подобрать ответственного инквизитора? Я могу сам, но как ты захочешь…

— Лучше ты, — мило улыбнулась. Кот покосился на меня, как на дуру. Ну правда, лучше Алек, чем ещё один такой же, только незнакомый. — Мне, наверное, следует представиться Ковену?

— Лучше повременить до тех пор, пока ты более или менее освоишься, — тут все посмотрели на Алека с удивлением. Серьёзно? Я думала, он силком меня туда потащит… — Может, после инициации? Когда ты со всем разберёшься. В Ковене на тебя могут конкретно насесть с документацией и прочим бредом. Ты растеряешься.

Как заботливо! Действительно, зачем мне идти в Ковен, если их верный Алек всё равно обо мне всё докладывает?

— Да, ты прав. Что мне нужно делать? Для инициации и для поступления в КолдИн?

— Ничего. Я всё решу, — на эти слова Алека Заря закатил глаза. Я бы тоже закатила, но нужно строить из себя благодарную дурочку.