Наследница Магдалины

ГЛАВА 14

Монвалан, осень 1209 г.

Было жарко, очень жарко. И сполохи далеких зарниц ничуть не освежали воздуха. И даже толстые стены замка Монвалан были пропитаны жарой. Резная листва неподвижно застыла на фоне голубого и твердого как камень неба. Воздух был так неподвижен, что даже каждый выдох вызывал дрожащее марево.

Рауль лежал на кровати в своих покоях — совсем не в той опочивальне, которую делил с Клер в течение двух лет. Туда уже в течение месяца не допускали, поскольку подошло время родов. Она заперлась там вместе с горничными, мамой и повивальными бабками, вместе с заговоренными пеленами и орлиными камнями — всем тем, что обычно сопутствует процессу деторождения. Единственное, чего там не хватало, так это самого Рауля, и он подозревал, что упущение это преднамеренно. Молодой де Монвалан бросил взгляд на кусочек неба, видневшийся в узкой прорези окна. Голубое, твердое, пустое. Похоже, надежды не оправдались. Он мысленно вернулся ко дню свадьбы. Какой прекрасной тогда была Клер! Сколь страстно он ее желал. Но даже эти светлые воспоминания марал образ мерзкого Ото. Катары считали, что Ад здесь, на земле. Что жизнь мира сего — это что-то вроде клетки, в которой томится плененный дух, и Раулю начинало казаться, что, скорее всего, они правы. Но только не было у него твердой веры, чтобы смириться с судьбой с непоколебимым спокойствием.

Мучимый тяжелыми думами и липкой жарой, Рауль беспокойно заворочался на постели. Быть может, станет легче, когда родится ребенок. Быть может, рождение новой жизни заставит его забыть о смерти отца. А может, он просто глупец и хочет невозможного.

Три месяца после падения Безье были очень трудными. Мать была потрясена смертью отца и просто замкнулась в себе. Горе истощило ее, и теперь она уже не в состоянии была сдержать новые удары, которые ежедневно преподносила жизнь. Она облачилась в простое синее платье катарского покроя и пристрастилась к чтению манускриптов, присылаемых ей Жеральдой Лаворской.

Клер обрадовалась тому, что у нее хоть к чему-то стал проявляться интерес, и вскоре тоже приобщилась к чтению катарских писаний. Итак, его женщины, его семья нашли себе свое собственное убежище, захлопнув дверь перед самым носом Рауля. Неужели они не понимали, что ему тоже худо? А может быть, после того, что случилось в Безье, они просто не хотели его видеть.

Его грудь вздымалась и опускалась под мокрой рубашкой. Закрыв глаза, он пожелал, чтобы та, другая женщина его снов, пришла к нему. Порой она посещала его. Зыбкая тень Мечты. Он чувствовал на себе ее взгляд, то, как легко она задевает его кончиками своих распущенных волос, воздушные прикосновения ее рук. Душа ее ласкала его душу подобно голубиным крыльям. Но ее визиты были непредсказуемы и кратки и, кроме радости, только лишний раз тревожили его.

B последнее время лишенный брачной постели Рауль стал живо представлять себе не только ее глаза и волосы. Он думал о ее руках, ласкающих интимные части его тела, о нежных податливых губах. Как-то раз, обезумев от отчаяния, Рауль посетил один из публичных притонов Тулузы. Опытная шлюха с пониманием отнеслась к его беде. Молодые люди, жены которых были на сносях, частенько заходили в «мезон лупанар», двери которого в последний раз закрылись за ними девять месяцев назад.

Испытав физическое облегчение, но так и не сняв с души тяжелого камня, Рауль решил более туда не ходить.

А тем временем война бушевала на землях Тренсеваля. После краткой осады пал Каркассон. Городские колодцы высохли на небывалом зное. Правда, на сей раз горожан — катаров и католиков — оставили в живых. Просто все то, чем они прежде владели, перешло в собственность победителей. Граф Тренсеваль был захвачен в плен и помещен в темницу де Монфора. У графа остался наследник — двухлетний ребенок.

Нарбонне удалось спастись от полного уничтожения лишь после казни собственных еретиков. Среди них были и монахини, спасенные Раулем и Беренже в Безье. Все эти женщины погибли в страшных мучениях, их заживо сожгли на костре за их убеждения. В тот день, когда молодой Монвалан услышал об этом, вечером он направился в тулузский бордель. После того как шлюха покончила с ним, он напился до полного бесчувствия. Но когда открыл глаза в тусклый серый рассвет, все оставалось по-прежнему. Рауль думал, что детство его умерло в Безье, но он ошибся. Оно умерло в тулузском публичном доме брошенной на пол пустой флягой.

Рауль уставился на висевшую на шесте кольчугу. Ее ячейки сверкали, будучи как следует надраены смесью песка и уксуса. Рядом стоял прислоненный к стене меч. Инкрустированный ремень был намотан на ножны. Довольно мрачная компания. Каждый день он тренировался, нанося удары по деревянным чурбакам. Укреплял мышцы, о существовании которых прежде не ведал. Каждый день он объезжал с дозорными замок, проверяя слабые места в обороне. Порой его одолевало чувство бессмысленности напрасных стараний. Он взял на себя роль библейского Давида, решившего сразиться с Голиафом, но в отличие от легендарного героя Рауль не верил в чудеса.

Встав с кровати, он стянул с себя мокрую рубашку и, скомкав ее, вытер с тела пот. И вновь на глаза ему попалась рукоятка меча. Ее венчал бронзовый шар, а для того чтобы пальцы не соскальзывали, она была обмотана красными и желтыми нитями. Яркие пятна поплыли у Рауля перед глазами, и стена, у которой стояло оружие, превратилась в белое ничто. Краем глаза он увидел, как серебряное пламя лижет его кольчугу. Кровь застыла в жилах Рауля, и страх парализовал его тело. В ушах зазвучал чистый отчетливый голос: «Враги уже рядом. Будь бдителен». И вдруг на какое-то мгновение он увидел в бронзовом шаре рукоятки меча виноградник и рубящихся друг с другом конных всадников. Через секунду видение исчезло. Грудь саднило, Рауль с трудом сделал глоток воздуха, в его широко раскрытых глазах застыли слезы. С улицы долетала перебранка конюха с оруженосцем. Нет, нет, ему не показалось. Голос той женщины из снов по-прежнему звучал в его ушах. Она указала ему на меч и кольчугу и вовремя предупредила.

Натянув заскорузлую рубаху, Рауль крикнул слуг, чтобы они поскорее надевали на него доспехи. Когда он зашел в покои Клер, его встретила Изабель. Девушка явно удивилась, увидев его во всеоружии. Не говоря ни слова, Рауль прошел в комнату. Его мать как раз убирала в сундук постельное, и ему бросилось в глаза, насколько она похудела.

Клер сидела в узкой стрельчатой арке окна, читая какую-то книгу. Повивальные бабки, какие-то новые, незнакомые Раулю катарки в испуге уставились на него. То, что хозяин замка зашел в покои своей супруги с мечом и в латах, говорило о близкой беде. Сегодня на Клер не было вуали, а ее тугие косы были заколоты поверх головы, оставляя затылок открытым. Увидев Рауля, она вскочила, быстро захлопнув книгу.

— Почему на тебе доспехи? Что случилось?

— Похоже, беда пришла в наши владения. В земли наши вторгся карательный отряд северян.

— Ты уверен? — она внимательно изучала его лицо. — Тебе что, сообщили об этом дозорные?

— Нет, просто меня вконец одолели недобрые предчувствия, — еле слышно промолвил он.

— Понятно, — с сомнением констатировала Клер.

— Но разве ты не помнишь нашу первую брачную ночь? Мне тогда приснился сон, будто Безье охвачен пожаром, а нас разделило пламя. Разве сон этот не сбылся? — Взяв ее за плечи, он привлек ее к себе, но она невольно отпрянула, ощутив телом холодную сталь кольчуги.

— Смотри, насколько ты от меня отдалилась.

— Я отдалилась не от тебя, а от того, в кого ты потихоньку превращаешься! — ответила Клер, и глаза ее наполнились слезами. — Я вижу, как ты махаешь мечом во дворе, вижу, какое у тебя выражение лица, когда ты снимаешь шлем, и я начинаю бояться, что ты ничем не отличаешься от них.

— Если б ты с ними ближе пообщалась, ты бы такого не сказала, — раздраженно бросил Рауль. Отпустив Клер, он поспешил к дверям, дабы не наговорить еще более обидных слов, о которых ему потом придется пожалеть.

Закусив губу, Клер слушала, как звенят его шпоры. Когда он уже подошел к дверям, она крикнула:

— Рауль, будь осторожен!

Он остановился и, тяжело вздохнув, повернулся к ней. Его лицо абсолютно ничего не выражало.

— Береги себя, — тихо промолвил он.

Они посмотрели друг на друга, но никто из них так и не двинулся навстречу. Клер гордо подняла голову, но слезы засверкали на ее ресницах. Мышцы, поддерживающие ее чрево, болезненно напряглись. Рауль потупил взор и отвернулся. Проглотив застрявший в горле комок, она смотрела на то, как он уходит. Ей стоило большого труда держаться прямо. Дверь захлопнулась. Измученная перенапряжением и невыразимым чувством потери, Клер разрыдалась. Казалось, всхлипы ее доносятся из самых потаенных глубин души. Ее обступили женщины, что-то восклицавшие, пытавшиеся ее успокоить. Она понимала, что они ее любят и сочувствуют, но сейчас это ничего для нее не значило, и Клер расплакалась еще сильнее.

И тут она ощутила, будто внутри ее что-то разорвалось и между ног хлынула вода, замочив подол рубахи. Чрево схватило тугим узлом.

— У нее начались роды! — крикнула повитуха. — Быстрее, ведите госпожу на кровать!

За оливковой рощей им все чаще стали попадаться темные кипарисы и вековые дубы. Отряд Рауля все дальше уходил от стен замка, убранных виноградников и ячменных полей. Они направлялись на восток вслед высланному ранее дозору Ролана, ежедневно объезжавшему границы владений де Монваланов. Высохший овечий помет был вдавлен в пожухлую траву копытами проскакавших здесь лошадей. Воздух был напоен ароматами тмина и майорана и пропитан зноем. Луговые цветы ярко пестрели на фоне неподвижного голубого неба.

— Мой господин, вы уверены, что мы движемся в верном направлении? — спросил Жиль, поравнявшись с Раулем. — Не лучше ли было повернуть на север?

Рауль помедлил с ответом. Вверх по склону, над тропой, по которой они следовали, находились хорошо замаскированные кустами пещеры — излюбленное прибежище местных катаров.

— Ты веришь в дурные предчувствия? — внезапно спросил де Монвалан.

Рыцарь чрезвычайно удивился.

— Говоря по правде, я никогда об этом не задумывался, господин, — проворчал он, вытирая потное лицо обшлагом кожаной перчатки. — А почему вы спрашиваете?

— Я слышал голос, а потом мне привиделось, будто бы отряд Ролана атакуют, — промолвил Рауль с каменным лицом. Он более не доверял своим чувствам.

— А когда?

— Незадолго до того, как я объявил тревогу.

Жиль тихонько выругался.

— Порой наши пугают друг друга подобными байками, — неодобрительно заметил он.

Рауль закусил губу. Раз уж начал, надо рассказывать до конца, пусть даже если Жиль и нелицеприятный слушатель.

— Когда она впервые стала открывать мне будущее, мне показалось, что я спятил… Но только вот потом все сбылось. Она явилась ко мне в первую брачную ночь во сне и показала охваченный пламенем Безье. И я увидел ее опять, когда мой отец умирал, но только тогда я не спал и она даже коснулась меня.

— Она?

— Я никогда прежде не видел столь чарующих глаз, которые так быстро меняли оттенки, и из нее исходило сияние, как будто бы вся она была наполнена светом.

Несмотря на полуденный жар, Жиль задрожал. Ему хотелось посмеяться над словами Рауля, отбросить их, как глупые россказни странствующих трубадуров, но было нечто в лице Монвалана, отчего рыцарю стало не по себе. Церковь говорила о демонах в женском обличье, высасывающих душу мужчин во время сна.

— Господин, вам надо непременно обратиться к священнику, — промолвил Жиль.

Рауль презрительно скривил губы.

— Да я лучше останусь одержим бесами, нежели позволю этим черным воронам вонзить в мою душу грязные когти.

— Ну, тогда к катарам.

Рауль опять скривился и в отчаянии махнул рукой.

— Оставим это. Ты просто ничего не понимаешь.

Следующие десять минут они ехали в неловком молчании до тех пор, пока тропа не раздвоилась. Левая стежка вела к пещерам, правая спускалась в мирную долину, полную плодородных полей и виноградников, орошаемых притоком Тарна. Сегодня на фоне этой идиллии блистали доспехи и слышался звон мечей. Многочисленный дозорный отряд Ролана сдерживал здесь натиск арьергарда вторгшейся в земли Монваланов армии северян.

Жиль вопросительно посмотрел на Рауля.

— О господи, — пробормотал он, быстро перекрестившись.

Рауль спешно натянул на голову кольчужный подшлемник и, завязав его, надел шлем. Боевой опыт в сочетании с праведным гневом — отличные помощники в неравной схватке. К тому же он не собирался биться одним мечом. Быстрый конь и двенадцатифутовое копье с древком из рябины должны были сослужить сейчас верную службу. Пришпорив Фовеля, Рауль закричал: «За Безье!» — и понесся навстречу противнику. Он врезался в самую гущу сечи. Выбранный им рыцарь вылетел из седла. Копье пронзило его насквозь. Рауль выдернул наконечник и развернул коня, чтобы встретить удар справа. Нападавший отразил окровавленное острие щитом, после чего рубанул мечом по рябиновому древку. Отбросив сломанное копье, Рауль вытащил из ножен меч. Мастерски нанося и отражая удары, он прорубил щит противника, задев до кости его руку. Раненый рыцарь поспешил ретироваться. Но Рауль помчался за ним вслед и в конце концов добил. Пришпорив Фовеля, он вновь ринулся в самую гущу сражения. Клубы пыли, поднятые копытами лошадей, окружили всадников непроглядной мглой. Лицом к лицу Рауль столкнулся с видавшим виды пожилым воином мощного телосложения. От града ударов, посыпавшихся на щит, непривычно заныла рука. Монвалан понял, что с этим бойцом ему не совладать. Из последних сил он вонзил шпоры в бока Фовеля, и мощный удар, наверняка бы лишивший его руки по самое плечо, не достиг цели.

Пока промахнувшийся рыцарь еще не успел восстановить равновесие, Рауль решил атаковать вновь. Но два быстрых удара не причинили старому наемнику абсолютно никакого вреда. Красные круги поплыли перед глазами де Монвалана, и он решил удвоить свои усилия. Удача была на его стороне. Лошадь врага споткнулась, и он вылетел из седла, более не в состоянии уклоняться от ударов уставшей десницы Рауля. Пот заливал лицо, казалось, сердце сейчас выскочит из груди, а в ушах оглушающе стучала кровь. Рауль жадно глотнул воздуха. Рука, в которой он держал меч, стала горячей и нестерпимо болела, а та, в которой был щит, словно налилась свинцом. Но вновь пришпорив Фовеля, рыцарь поспешил в самую гущу схватки.

— За Безье! — взревел он, помня о том, что сейчас на кон поставлено все. — За Монвалан!

Когда он вновь пришел в себя, то увидел, что стоит посреди черного пепелища сожженного ячменного поля и держит в руке обнаженный и обагренный кровью меч. Все его доспехи покрывали черно-красные брызги, а шлем валялся на земле у ног. Фовеля со вспенившимися боками поили вместе с другими лошадьми в протекавшем поблизости ручье. Поле покрывали тела убитых, среди них несколько человек были из монваланского отряда. Рауль чувствовал, что валится с ног от усталости, но тем не менее уже стал ощущать боль от полученных порезов и ссадин.

Мертвый сержант лежал у его ног. Алый шелковый крест на его груди отражал дымчатый свет солнца. А чуть дальше, в поле, паре монваланских рыцарей удалось взять в плен одного из крестоносцев. Рауль попытался проглотить застрявший в горле комок, но во рту было так сухо, что он раскашлялся. Пошатываясь, Монвалан побрел к ручью. Прежде чем напиться, он положил свой меч на выгоревшую траву. От его вида Рауля чуть не стошнило, но он нашел в себе силы вычистить лезвие пучком ячменных колосьев. В Безье ему пришлось видеть хохочущих солдат, соревновавшихся в том, кто сильнее замарает себя кровью. В Безье окровавленный меч был символом чести, знаком воинов христовых, сражавшихся за благую цель.

Стянув с себя доспехи и кольчугу, Рауль опустил руки в чистый холодный поток, смочил разгоряченное лицо и полил водой взмокшие от пота волосы, затем не спеша выпил несколько пригоршней, помня о том, что в такую жару много пить не стоит. Вода влилась в его тело тяжелым холодом. Утерев рот, он взял под уздцы Фовеля и повел его через поле к пленному. Тот оказался отнюдь не молодым рыцарем. Ему было далеко за сорок. Седые усы и борода компенсировали довольно обширную плешь, венчавшую его голову. На нем был плащ в золотисто-алую клетку и довольно дорогой пояс, изукрашенный, словно золоченый пряник.

Расправив плечи и позабыв о своих ссадинах, Рауль решил разыграть роль полководца-победителя.

— О правилах чести и размерах выкупа вам известно. Так что не будем зря тратить время. Я просто хочу знать, кто вы? Откуда? И почему вторглись в мои пределы?

Рыцарь вытянулся по струнке.

— Я сеньор Жиро де Сен-Николя, командир разведывательного отряда Бургундской армии.

Раулю стало очевидно, что пленник явно оскорблен тем, что сдался такому юнцу. С другой стороны, рыцарь явно тревожился за свою дальнейшую судьбу, иначе зачем ему тогда поминать могущественную Бургунь.

— Так по какому праву ты вторгся в мои земли и напал на мой дозор, словно разбойник с большой дороги? — с равнодушным видом спросил Рауль. — Ведь я вассал графа Раймона Тулузского, а не Тренсеваля.

— У меня был приказ, — сухо процедил Жиро. На его лысине сверкали крупные капли пота.

— От кого, бургундец?

— Вы в списке непокорных южных дворян, составленном нашим главнокомандующим Симоном де Монфором. Говорят, сударь, что вы изменили нашему святому делу в Безье и помогли бежать оттуда опасным еретикам. А для достижения своих гнусных целей вы убивали христовых воинов.

Рауль заиграл желваками.

— Скольким катарам де Монфор разрешил выйти за ворота Каркассона в обмен на золото и имущество? Уж точно, это была не та жалкая дюжина спасенных мною.

Пленник пожал плечами:

— Просто я повторяю то, что про вас говорят.

— И из-за этого ты ехал в такую даль? — изобразил чрезвычайное удивление Рауль. У Жиро было явно мало людей, чтобы представлять хоть какую-то угрозу для Монваланского замка. К тому же трудно было представить, чтобы великий граф Бургундский сидел у стен убогой крепостенки, когда более крупные города оставались непокоренными. — Вы что, Жиро, и впрямь считаете, что Монвалан достоин такого внимания?

— Просто мы двигались на север и решили по пути пополнить наши запасы фуража и продовольствия.

— На север?

— С самого начала было ясно, что граф наш вернется домой, как только катаров хорошенько проучат.

— Урок-то они получили, да только вот выводы из него сделали не совсем такие, какие бы вам хотелось, — с рассеянным видом промолвил Рауль.

«Интересно, — думал он про себя. — Неужели герцог Бургундский и впрямь решил покинуть поле боя. Значит, началось. Великая северная армия собиралась провести зиму дома».

— Ничего, господин де Монфор продолжает крестовый поход, и вы, сударь, ничего не добьетесь, если решите обнажить против него меч, — заметил вслух северный рыцарь, словно читая мысли Рауля.

— О да, я прекрасно знаю господина Симона, — мрачно изрек Рауль, вставляя ногу в золоченое стремя. Так и так зима обеспечит обескровленному Югу небольшую передышку, а быть может, даже предоставит возможность перегруппироваться.

— Он уже не просто господин Симон, — добавил Жиро де Сен-Николя, которого посадили на лошадь, но все же рук не развязали. — Теперь его именуют виконтом Безье и Каркассона, и вы весьма заблуждаетесь, юноша, если думаете, что род Тренсеваля когда-либо вновь будет править Югом. Мой вам совет, помиритесь с де Монфором, пока не поздно.

Рауль, ощутив горький привкус во рту, смачно сплюнул.

— Мир — он в могиле будет, — добавил он исполненным отвращения тоном. — Не поклоняйся эти люди богам Алчности и Властолюбия, не было бы никаких крестовых походов.

Оставив бургундского рыцаря, он поскакал к арьергарду колонны. Его тело нестерпимо болело, а голова потеряла всякую способность соображать.

К тому времени когда они прибыли в Монвалан, тени уже удлинились. Рауль, позвякивая доспехами, въехал в арочный проем ворот замка. А его обитатели выбежали встречать вернувшихся из дозора воинов. Горничная Клер Изабель подошла к Раулю. Ее черные глаза светились радостью.

— Мой господин, — тихонько промолвила она, — у вас родился сын.