Наследник Шимилора

1. Мертвый единорог

Ветер свистел в ушах, обжигали холодные поручни в немеющих руках… Подо мной, в разрывах белого тумана, лежала зеленая страна. Равнина, за нею — лес, потом — горы, и далее — океан. Колокола рыдали, подчиняясь странному мотиву, от которого росло желание отпустить перила и долго, бесконечно долго падать, кружить, словно семечко одуванчика, над изумрудной водой озер. Чья-то рука перехватывала мою сорвавшуюся руку, я чувствовала резкую боль в плече и видела темные, полные отчаяния глаза. Нет, ему меня не удержать! Моя кисть выскальзывала из мертвой хватки так легко, словно я была бесплотным призраком.

Падать было не страшно. Разноцветная скатерть земли приближалась — сначала медленно, а потом непоправи мо, но быстро. В какой-то момент мое тело, испугавшись удара, безвольно забилось в воздухе. Но летать я не умела — даже во сне… Вдруг железные клещи стиснули мне ребра, и падение остановилось. Я посмотрела вверх и поняла, что попала в когти гигантской птицы. На меня в упор глядели ее желтые глаза, а могучие крылья — белые, с дымчатым серым отливом — с усилием делали взмах за взмахом. Потом птица открыла острый, изогнутый клюв, я увидела алый язык, услышала гортанный клекот… И проснулась.

Та же незнакомая страна, тот же мост… Снова попав во сне в это странное место, я все утро чувствовала себя не в своей тарелке, хотя для беспокойства было много и других причин. Нас уводила на северо-запад старая, заброшенная дорога, которую начали мостить еще до образования королевства, а потом оставили зарастать подорожником.

— Обратите внимание, ваше величество, вот так, бревнами, мостили дороги в старину. В Шимилоре практически не осталось таких дорог.

Сенс, как обычно, делился с нами своими неисчерпаемыми познаниями. Теперь у него появился еще один благодарный слушатель: юный принц все время держался рядом со мной и ученым. Впереди ехали Денис с Баром, а Сэф с Нолколедой замыкали нашу маленькую кавалькаду.

Принц Лесант не был сказочным красавцем. Обыкновенный мальчишка, бледненький, со слегка вздернутым носом и россыпью веснушек. Но из сотни сверстников, пожалуй, я бы без труда определила в нем наследника престола. Прямой взгляд, уверенная посадка на лошади и золото волос, которое не тускнело, даже не зная гребней и мыла… И еще — доброжелательное достоинство, с которым держался будущий король.

Этот подросток отличался жадным любопытством ко всему, что его окружало. Принц признался, что впервые оказался за пределами Шимилора. Да и собственное королевство он знал больше по картам. Путешествий в его жизни было всего два: в Нивальд, на Большой морской парад, и в Пасифрен, где находится главный храм Шана. Он никогда не отсутствовал дома больше двух недель.

Ко мне Лесант отнесся с особым доверием — может быть, потому, что именно я открыла принцу тайну несуществующего ордена. К полудню я уже знала, что с шести лет он рос без матери, локон которой всегда носил с собой в медальоне. Об отце он отзывался со снисходительной любовью, признался, что стесняется танцевать на балах и недолюбливает канцлера Лозэна.

— Я не выношу, когда со мной обращаются, как с ребенком! — возмущенно говорил принц. — А у Лозэна отвратительная манера: при встрече трепать меня по щеке, как будто я его болонка. Когда-нибудь он забудется и назовет меня славным карапузом. Я жаловался отцу, но он полностью доверяет канцлеру, считает его членом семьи. В каком-то смысле так оно и есть: Мэжэр Лозэн — сын моего покойного двоюродного дедушки и одной досточтимой гарсин, с которой он не был обвенчан…

Я не так долго прожила в столице, чтобы вникнуть в тонкости дворцовых интриг. Однако про канцлера я слушала с невольным вниманием: мне сразу вспомнились слова Афанасия Германовича: «Мэжэр Лозэн. Запомните это имя, Жанна…» По законам театра, ружье, висящее на стене в первом акте, непременно стреляет в последнем. Но сейчас, глядя вокруг, я и представить себе не могла, что где-то есть короли и канцлеры, города, дворцы, да и вообще люди, спешащие по своим делам…

— Невероятно, друзья мои! Кто хоть раз увидел эту красоту, не забудет ее никогда. Посмотрите, вдали уже показались горы Мэлль!

Сенс Зилезан, смахнув восторженную слезу, остановил Буррикота на вершине холма. Мир вокруг нас сверкал полуденными красками. Яркий изумруд лугов превращался в глубокий малахит в болотистых низинах; со склонов холмов срывались водопадами реки, окруженные туманом брызг. А на горизонте голубыми облаками вставали далекие горы. Лаверэль врывался в сердце свежестью ветров, ослепительно-алыми лучами солнца, стаями непуганых птиц. Кажется, я начинала понимать фраматов, тоскующих по своей утраченной родине…

Восхитительный вид не оставил равнодушным даже Чанга. Правда, мой пес воспринимал прекрасное по-своему.

— Хозяйка, здесь пахнет… молоком. Теплый мамин бок, сопение братишек и сестренок…

— Единороги…

Принц первым заметил стадо единорогов, неспешно бредущих из одной рощи в другую. Вожак замер, увидев нас на вершине холма, и все стадо с любопытством уставилось на нас. Но ожившая сказка длилась лишь несколько мгновений. Забыв о нас, удивительные существа, мелодично перекликаясь, скрылись среди деревьев, а упругая трава на лугу не сохранила их следов. Я смотрела им вслед, словно видела сон наяву, и сама не знала, из каких средневековых легенд впитала священный трепет перед этими животными.

Сенс словно услышал мои мысли.

— Каким прекрасным должен быть мир, чтобы миф о совершенстве стал реальностью! И все-таки мечта остается мечтой: нет ничего прекраснее, чем белый единорог. Увы! Его как раз не бывает в природе. Вы заметили, Джоан, единороги по мастям сходи с нашими земными лошадями.

— Тс-с! — я поднесла палец к губам.

— Ах да, — виновато спохватился ученый. Но принц о чем-то разговаривал с Денисом, и сенс Зилезан продолжал:

— Однако по легенде в образе белого единорога является бог Ликорион.

— Кстати о богах, сенс, — вспомнила я мысль, как-то пришедшую мне в голову. — Как вы считаете: не могло случиться так, что под видом богов лаверэльцы стали поклоняться давно покинувшим этот мир фраматам? Это было бы логично, за минувшие века правда могла обрасти мифами. На Земле ведь такое бывало.

— Вы мыслите как историк, дружочек, — грустно усмехнулся сенс. — Но в вашем предположении нет поэзии.

А вы не хотите допустить, что боги Лаверэля существуют на самом деле?

— Фраматы об этом ничего не говорили, — я пожала плечами.

— Разумеется! Им не нужны боги. А боги существуют лишь для тех, кому они нужны.

— То есть лишь в воображении? — лукаво улыбнулась я.

Сенс покачал головой.

У меня был еще один вопрос к сенсу Зилезану, но я не была уверена, стоит ли с ним или с кем-то еще это обсуждать. Речь шла о Баре. Обнаружив вчера семь жребиев вместо шести, я поняла, что Бар сжульничал во время жеребьевки. Но зачем? Для чего ему подыгрывать Денису, которого он видел в первый раз в жизни? О моем отношении к этому человеку слуга догадаться не мог, тем более, что я сама не была уверена в сути этого отношения… Так и не решившись поговорить об этом с сенсом, я присматривалась к Бару, но не находила в нем ничего нового. Все то же хитроватое мужицкое лицо, безмятежный взгляд из-под кустистых бровей… Он погонял свою лошаденку и насвистывал мелодию, в которой мне чудилось что-то знакомое.

Надо сказать, Денис принял свое командирство как должное — без лишних фраз, очень сдержанно и деловито. Он выслушал приказ фраматов, прикинул по карте предстоявший нам путь, проверил припасы и лошадей. Кстати, ему удалось помочь бедняге Карамэлю: в знахарском мешочке нашлось редкое снадобье, которое исцеляло самые жестокие язвы. Никто не возражал против того, чтобы тратить это лекарство на коня: всем было понятно, что от здоровья лошади в походе может зависеть человеческая жизнь.

Я украдкой наблюдала за Денисом — точнее, за Ферианом Филтасом. Мне казалось, что тогда, на нашем первом и единственном свидании, я смогла понять, что он за человек: привыкший никого не допускать близко к сердцу, измученный навязчивой мечтой о своей несостоявшейся профессии, в меру циничный, как все врачи. Но я понятия не имела, кого вижу сейчас. Лаверэль менял всех нас, и Денис не мог быть исключением.

Все это, однако, было не так уж важно. Вот если бы я смогла разобраться в себе… Поцелуй, подаренный Сэфу, смешал все карты. Без него любовная история обретала кристальную ясность: даже в другом мире судьба сводит меня с человеком, в которого я тайно влюблена. Рука об руку мы проходим опасный путь и через десять лет возвращаемся на землю — ведь срок контракта у нас истечет почти одновременно. А Сэф покинет Лаверэль на три года раньше нас. Конечно, поцелуй — это еще не отношения. Слишком много, чтобы забыть, и слишком мало, чтобы что-то начать… Хотя с Денисом у нас и того не было.

Весь этот внутренний разлад ужасно стеснял меня. Я боялась встречаться взглядом с Сэфом, а к Денису обращалась исключительно междометиями «э…» и «а…», потому что не могла выговорить его лаверэльское имя — просто язык не поворачивался. Это выглядело очень глупо. Я хотела спросить у Дениса, как его раны, но Нолколеда опередила меня. На собственную неуклюжесть я злилась до слез. Наверное, я выглядела тупой и бессердечной. Просто пока я думала, как поступить, другие уже вовсю действовали…

Единорог был рыжий и очень молодой — почти детеныш. Открытые миндалевидные глаза отражали пламенеющий закат. Тела нигде не было — одна голова, брошенная на дороге. Мы, спешившись, молча смотрели на страшную находку.

Это произошло, когда мы въехали на каменистое плато, залитое красным светом. Вырвавшись вперед, Чаня подбежал к странному предмету, обнюхал его и вдруг, поджав хвост, завыл. От этого воя у меня мурашки пробежали по коже. Мы подъехали ближе и увидели голову убитого единорога.

Принц испуганно вскрикнул и закрыл ладонями лицо.

— Это очень, очень плохая примета, — покачал головой сенс.

— Великий Шан, у кого же хватило жестокости… — прошептала я.

Денис опустился на колени перед останками прекрасного животного, коснулся рыжей шерсти.

— Вы уже видели такое? — спросил он.

Я пригляделась. На лбу единорога был грубо вырезан круг, поделенный пополам. В запекшейся крови я узнала два лица, две маски… Такой же знак мы видели на лбу у напавших на нас в трактире «Медвежий угол».

— Мускары, — с досадой сказал Сэф. — Значит, они не только на границе. Вот интересно, почему нас не предупредили об этом? Сами не знали или не хотели предупредить? Не нравится мне все это, командир.

Денис не ответил, а молодой человек продолжал:

— Похоже, все эти разговоры о невмешательстве — сказки. Лично я чувствую себя фигурой на шахматной доске. И отнюдь не ферзем. Так, жалкой пешкой. Вам не кажется, господа, что все происходящее — большая настольная игра, развлекающая сами знаете кого?

— О чем вы говорите, монгарс? — нахмурился принц.

— Он не в себе, ваше высочество, — ледяным тоном отозвалась Нолколеда. И вцепившись в рукав шелковой рубашки, оттащила Сэфа в сторону. Я слышала, как она шипела:

— Ты спятил! Ты не понимаешь, что фраматы могут нас слушать?

— Пусть слушают, — огрызался тот.

— Вас не устраивают условия контракта, агент? — повысила голос немка. — Что же вы молчали, когда База выходила на связь? Какие проблемы, сейчас ты уже был бы в своей занюханной России.

— А ты, конечно, рассчитываешь получить денежки? И в процветающей Германии открыть на них колбасную лавку? Ну и дура.

— Сам дурак, — совсем по-детски ответила Нолколеда. — А ты…

— Вы, оба, немедленно замолчите! — вдруг резко прервал их Денис. Я и не знала, что он умеет говорить таким металлическим тоном. — Ваши бесконечные перебранки всех достали. В дальнейшем ты, Нолколеда, поедешь со мной впереди, а ты, Сэф, будешь замыкающим. Понятно? Я спрашиваю, вам понятно?

— Понятно, командир, — пробурчал Сэф.

— Повторить приказ, — потребовал Денис.

— Ну что за милитаризм…

— Повторить приказ! Ты!

— Я поеду с тобой впереди, — произнесла Нолколеда.

Денис удовлетворенно кивнул и повернулся к Сэфу: — Ты!

— Я буду замыкающим, — вздохнул он.

— А теперь все по коням, — распорядился Денис.

— Монгарс! — вдруг подал голос принц. — А его… Мы так и бросим здесь, на дороге? Если мы не можем развести костер, давайте хотя бы закопаем…

— Хорошо, — согласился Денис. — Бар! Сделай это побыстрее.

— Слушаю, командир, — бойко отозвался мой слуга.

Покидая страшное место, я поневоле оглядывалась на темное пятно, оставшееся на дороге. Я понимала: убийство единорога — это не просто зверство. Это знак. Точнее, угроза, исходящая от таинственного и тем более страшного врага. Если мускары рассчитывали напугать нас, это у них получилось…

К ночи небо заволокло облаками. Ни одно из многочисленных светил этого мира не смогло пробиться сквозь них. Вокруг стояла непроглядная тьма и тишина, нарушаемая лишь печальным криком ночной птицы.

Было тепло, но мы все равно развели костер: никому не хотелось оставаться наедине с этой первобытной мглой. Денис вызвался караулить, велев остальным отдыхать, но уснуть никто не мог. Ворочаясь на своем походном матрасе, я слышала шепот Лесанта:

— Отец наш, великий Шан, повелитель священных лесов, простри над своими детьми благословенные ветви и защити от невзгод…

— Ну, как ты? — сочувственно спросила я мальчика, когда тот закончил молитву. И только потом сообразила, что слишком фамильярно обратилась к наследнику престола. Но Лесант не обратил на это внимания. Вздохнув, он подвинулся ко мне поближе и серьезно ответил:

— Не беспокойтесь обо мне, гарсин. Просто я не люблю темноту.

— Ну, это же ненадолго, — улыбнулась я. — Утром взойдет солнце. А может, ветер разгонит облака, и на небе засияют звезды.

— Хорошо бы… Тогда бы я рассказал вам про созвездия. Я читал много красивых сказок о них. Мне особенно нравится та, где говорится, что звезды — это другие миры, где тоже живут люди. Я пытался представить, что это за люди, похожи ли они на нас…

— И как? — поинтересовалась я.

Принц смущенно улыбнулся.

— Я думал… Нет, гарсин, вы будете смеяться. Я расскажу вам как-нибудь потом.

— Ладно, — согласилась я. — Тогда давай спать, пока есть возможность.

Я укрыла принца одеялом и с материнской нежностью погладила мягкие золотистые волосы. Интересно, что он и в самом деле думает об обитателях других миров? Надо потом расспросить…

Но выспаться этой ночью нам было не суждено. Внезапный порыв ветра со свистом пронесся над лагерем. Костер вспыхнул и потух. Наступила кромешная тьма. Испуганные кони с бешеным ржанием заметались на привязи, громко залаял Чанг.

Я на ощупь обняла принца за плечи, и мальчик, дрожа, прижался ко мне. Трудно было сказать, кто из нас у кого искал поддержки… Потом чья-то рука схватила меня за локоть.

— Жанна, ты? — это был Сэф.

Наконец вспыхнул свет: Бару удалось соорудить факел. Передав его Денису, мой слуга бросился успокаивать лошадей. И тут же мы услышали тихий, тоскливый вой. Одновременно вдали зажегся голубоватый огонек, за ним еще один, еще и еще… Блуждающие огни кружили вокруг лагеря; звуки, леденящие сердце, то приближались, то удалялись. А ветер дышал подземельной сыростью, как будто рядом с нами разверзлась могила…

— Великий Шан, они пришли за мной, — прошептал принц. — Они хотят меня убить, да?

В свете факела лицо мальчика казалось смертельно бледным. Я не знала, что сказать, и лишь крепче прижала его к себе.

— Это был не просто ветер, — заявил Сэф. — Тут явно какое-то колдовство. Сначала единорог, теперь вот это… У вас есть какие-нибудь объяснения происходящему, сенс?

— К сожалению, нет, друг мой, — отозвался ученый. — В Лаверэле в прямом смысле этого слова колдовства нет…

— Что тут думать, это опять мускары! — сказала Нолколеда, зажигая еще один факел. — Вот только зачем им нас пугать? Разве не проще было напасть на лагерь?

— Типун тебе на язык, — сердито прошипел Сэф. А Денис задумчиво проговорил:

— Мускаров на континенте не может быть много. Это шпионы, разведчики, а не десант. Мы вооружены и не представляем легкой добычи. Они могут действовать только наверняка, как тогда, у моста… А это — психологическая атака. Они не станут нападать. Нам ни в коем случае нельзя поддаваться страху.

— Правильно мыслите, командир, — вмешался Бар, складывая хворост на кострище. — Этой ночью нам опасаться нечего. Вот сейчас костер разгорится, станет тепло, светло, а эти… Ну и пусть себе воют. А мы им назло споем что-нибудь, как сумеем. А, господа? Вы какие песни любите, ваше высочество?

— Мне нравится «Корабли заходят в бухту Нинальд», — смущенно признался принц.

— Это что-то господское, — развел руками Бар. — Не знаю такую.

Сэф вдруг оживился.

— Это про боцмана Тедлиса? Бар, это великолепная песня, тебе понравится. Ваше величество, не сомневайтесь, сейчас мы ее разучим. Сенс, вы не могли бы еще раз пожертвовать несколько страниц из своего блокнота? И карандаши — сколько есть. Их можно разломать пополам и наточить. Записывайте, господа!

Нолокледа попыталась воспротивиться.

— Что за чушь? Нашли время резвиться!

Но Денис, устраиваясь с листком на коленях и огрызком карандаша в руках, заявил:

— Нолколеда, это приказ. Садись и записывай.

Песня, которую продиктовал нам Сэф, была истинным шедевром устного народного творчества. Несмотря на лирическое содержание, она вызывала у меня гомерический хохот. Смысл ее примерно был таков:

Ну и далее в том же духе. Боцман Тедлис тосковал о прекрасной Элиме. А она оставалась неприступной, хотя и корила себя за гордость. Завершалось все свадьбой, на которую моряки надели новые береты с перьями голубого альбатроса.

Закончив диктовать, Сэф стал разучивать с нами мотив. Наш распорядитель королевских забав явно почувствовал себя в родной стихии. Порывшись в своих мешках, он вынул оттуда какой-то инструмент, вроде трещотки, и вручил его ученому.

— Сенс, прошу вас. Так, девушки ведут первым голосом, мужчины — вторым. Командир, ты будешь отбивать ритм на барабане. Вот эта большая миска вполне сгодится. Бар, читать ты не умеешь и слов не знаешь. Будешь вести свою партию художественным свистом.

— А я? — виляя хвостом, поинтересовался Чаня.

— Ты? Ты можешь выть в конце каждого куплета. Вот так, тоненько: у-у-у! Готовы? Начали!

Мы дружно и фальшиво грянули первый куплет. После первой же строки меня задушил смех, и я повалилась на землю.

— Нет, так не пойдет, — прервал нас Сэф. — Мы сейчас устроим настоящее представление. Жанна, кончай смеяться, ты будешь изображать красотку Элиму. Будете боцманом, ваше высочество? Отлично! Остальные — хор. Последние две строки повторяются очень громко, чтобы задрожала вся округа. Пусть знают наших!

И Сэф, обернувшись к темноте, выжидающе притаившейся у него за спиной, погрозил ей кулаком.

Шоу получилось бесподобное. Развеселившийся принц лихо подкручивал несуществующие усы и старался исполнять партию боцмана басом. Дружный хор подхватывал куплет, Чаня вступал всякий раз не вовремя, но выл музыкально. Мы с принцем отплясывали «свадебный танец» под бурные аплодисменты «гостей».

Мы даже не заметили, что облака на небе исчезли, и Модит и Матин в окружении звезд разом засияли над холмами. Пугающий вой прекратился. Костер ровно горел, потрескивая сучьями.

Не помню, как мне удалось задремать. Проснулась я, когда начало светать. Меня разбудил чей-то голос, бормотавший бессвязные слова. Я почему-то в первую очередь подумала о принце, но мальчик крепко спал, накрывшись с головой одеялом. А потом до меня дошло: говорили по — русски! Я огляделась по сторонам. Сэф спал, прислонившись спиной к дереву. Значит, Денис… Я тихо выбралась из-под одеяла и увидела, что над Денисом склоняется Бар. Он приложил палец к губам и знаком предложил мне подойти ближе.

Я подошла и прислушалась.

— Я одиннадцатый, одиннадцатый, — повторял Денис, — Прием… Я одиннадцатый, я одиннадцатый, у меня уже девять двухсотых, не знаю, сколько трехсотых… Вертушки, где вертушки, пусть помогут вертушки, прием…

— Слышите, хозяйка? — сказал Бар, осторожно поворачивая Дениса на здоровый бок. — Не разберешь, что говорит. Что за язык? Одно только мне ясно: командир-то наш и раньше бывал в серьезных переделках. Только вот ума не приложу, где это могло происходить, а?

Я промолчала. Действительно, откуда лаверэльскому крестьянину было знать о новогоднем штурме? Я тоже не понимала ни слова. Одиннадцатый — наверное, позывной. Что за двухсотые и трехсотые? Какие вертушки? О чем спустя девять лет, находясь в другом мире, Денис вспоминал во сне? А он говорил все тише и тише:

— Я одиннадцатый, я одиннадцатый, кто там с кулаками, вышли они или нет, прием… Помощь нам дайте, помощь… Ленточку срочно нам дайте…

Вдруг он резко открыл глаза и приподнялся, схватив меня за руки. Его пальцы спросонья были жаркими, как огонь. От этого жеста — одновременно беззащитного и властного — я совсем растерялась. Но Денис уже опомнился и отпустил меня. Нахмурившись, он посмотрел на Бара.

— У вас, командир, рана во сне разболелась, сказал тот. — А я вас перевернул, так что теперь все в порядке.

С этими словами мой слуга оставил нас одних.

— Я что, говорил во сне? — спросил Денис. — Как неосторожно! Мне приснилось, будто снова идет бой. Мы гибнем, а помощь все не приходит…

— Это потому что здесь тоже бой, — тихо заметила я.

— Здесь?! — Денис уставился на меня, изображая изумление, потом насмешливо прищурился. — Ты, может быть, имеешь в виду мускаров, Пегль их забери? Этих клоунов, которые приняли нас за лаверэльских крестьян и рассчитывают напугать своими завываниями? Знаешь, там мне действительно было страшно. Этот страх как хроническая болезнь: он остается навсегда. Ты думаешь, что уже здоров, ан нет, вот тебе рецидив. Но зато больше меня ничем так не напугаешь. Знаешь, — его темные глаза остановились на мне, — я иногда думаю, что мы представляем здесь всех землян. Не только своих современников, но и тех, кто жил до нас. Всю земную историю. А в ней было такое, что Лаверэлю и в страшных снах не приснится. Поэтому мы просто не имеем морального права бояться.

— Точно, командир!

Оказывается, Сэф давно уже стоял у меня за спиной. Нолколеда тоже подошла ближе, прислушиваясь к нашему разговору. Денис еще что-то говорил — теперь уже им. А я вернулась к своей походной постели, но, уходя, все рассматривала запястья. Как только его пальцы не прожгли мои руки насквозь?

2. Перед лицом Ламерис

Мы заблудились. Это стало очевидным, когда вдали снова заблестела гладь реки Бло. На карте была указана только одна дорога, а на самом деле их оказалось две. На развилке мы решили, что левая дорога идет в нужном нам направлении, а правая слишком круто поворачивает на северо-восток. В результате наш отряд полдня двигался на запад вместо северо-запада. Снова посовещавшись, мы решили не возвращаться.

— Наверняка найдется какая-нибудь тропа на север, — решил Денис. И мы продолжили путь вдоль берега.

Река Бло здесь заросла высоким еловым бором. Голубые волны терлись об огромные валуны, дробились на мелководных порогах. Сюда на водопой приходило множество зверей. При виде нас могучие олени горделиво поворачивали изящные головы, увенчанные короной рогов. Промелькнула стая серебристо-голубых волков. Чанг зарычал им вслед. Волки, как легконогие тени, скрылись в лесу, ответив оттуда протяжным воем. А потом мы заметили двух маленьких медвежат. Они кувыркались на берегу, отнимая друг у друга рыбий хребет.

— Осторожно! — предупредила я не в меру любопытного Чаню. — Где-то поблизости должна быть их мама.

И действительно, медведицу мы застали на мелководье. Орудуя когтями, как острогой, она выбрасывала на берег больших радужно-розовых рыб. Наше появление напугало ее, и, побросав свой улов, она погнала медвежат в лес.

Когда мы подъехали, некоторым рыбинам удалось добраться до воды; остальные, подрагивая жабрами, лежали на берегу.

— Эх, эту рыбку бы, да на углях зажарить… — мечтательно произнес Сэф. — Некоторые, по-моему, даже с икрой.

— Это солнечный карп, — подтвердил сенс Зилезан. — Он сейчас идет на нерест. Медведи знают об этом и дежурят на всех порогах. Рыба эта дорогая и, говорят, очень вкусная. Настоящий деликатес.

В общем, мы не устояли перед соблазном присвоить себе медвежью добычу. Но время обеда еще не пришло. Как было везти рыбу с собой, чтобы ей не пропахли все вещи?

Выход нашла Нолколеда. Она срезала на опушке молоденькое деревце, нанизала на него рыбьи туши и завязала гибкий ствол узлом. Эту гирлянду она повесила на шею своего коня.

Вскоре мы действительно нашли дорогу, ведущую к северу через лес. Здесь явно ездили часто, что говорило о близости людей. Нас это не смущало: съестные припасы подходили к концу, и Денис рассчитывал приобрести все необходимое в одном из селений маландринов, раскиданных по Диким землям.

Принц Лесант по обыкновению ехал рядом со мной. Всю дорогу мальчик был сосредоточен на какой-то мысли. Неожиданно он сказал:

— Гарсин, я хотел посоветоваться с вами… Что с точки зрения ордена защитников трона мне следует сделать, когда я стану королем?

Ничего себе вопросик! Я даже закашлялась. Но вспомнив о своей «миссии», начала говорить что-то об обороноспособности королевства, развитии армии и флота, укреплении королевской власти… Мне было стыдно произносить вслух такие банальные вещи, прописанные в любом земном учебнике истории, однако для Лесанта все это казалось откровением. Он слушал, затаив дыхание, и мне стало не по себе. Какая ответственность: будущий король Шимилора принимал мои слова как руководство к действию!

— Ваш орден хранит важнейшие знания, — наконец принц решился высказаться. — Но зачем вы скрываете свое существование от шимилорских королей?

— Э… Всему свое время, — выкрутилась я. — Обычаи ордена сложились в глубокой древности, и не нам их менять.

— Понимаю. Скажите, гарсин, это ведь король Лесант Первый основал орден? Или это тоже тайна?

— Тайна, — важно ответила я.

— Я думаю, это все-таки он, — вздохнул принц. — Знаете, гарсин, я ведь прочитал все книги о своем великом предке — от сказок до научных трудов. Я хочу быть достойным имени, которым меня нарекли. Вот почему мне так интересна деятельность вашего ордена. Но я умею уважать чужие тайны…

От трудного разговора меня избавил Сэф. Он поравнялся с нами, гарцуя на выздоровевшем Карамэле.

— Ваше высочество, вы не позволите мне сказать пару слов гарсин наедине?

— Разумеется, монгарс, — Лесант церемонно наклонил голову и придержал коня. Наверное, мальчик решил, что нам надо обсудить дела «защитников трона». Однако дело было в другом…

Сэф спросил меня напрямую:

— Кем тебе приходится Фериан? Вы были с ним знакомы раньше… Это твой бывший муж? Любовник? Вы поссорились, а потом встретились здесь? Я хочу знать, Жанна, есть ли у меня шанс?

Сэф явно подготовился к разговору, меня же он застал врасплох. Ситуация была мучительная. Уж лучше снова выкручиваться, отвечая на вопросы принца… Сказать «да» значило взять на себя определенные обязательства. Но мне вовсе не хотелось говорить «нет»!

— Послушай, сейчас не время, Сэф, — осторожно начала я. — Давай отложим эти разговоры хотя бы до возвращения в Вэллайд. Я, наверное, дала тебе повод… Ты мне нравишься, но…

Большим специалистом по мужчинам я никогда не была. Но даже моего опыта с избытком хватало, чтобы понять: мужчинам вовсе не интересна кухня женских чувств. Не стоит нараспашку раскрывать перед ними душу: так, мол, и так, я вся как на ладони, помоги мне, реши за меня сам. Из-за своей лености, черствости, самоуверенности они не в состоянии это сделать — тем более, оценить.

— Понятно, — мрачно сказал Сэф. — Ты хочешь держать меня про запас. Что ж, женщины всегда из меня веревки вили… А такая, как ты… Что ты смотришь на меня с удивлением? Ты — красавица. Но почему-то девчонки с твоей внешностью никогда в этом не уверены. Глянцевые журналы им вбили в голову, что мужчинам нужны куклы, девяносто — шестьдесят — девяносто и все такое.

— А это не так? — улыбнулась я.

— Не так, — Сэф пристально смотрел на меня. — Одни твои раскосые глаза способны свести с ума. Ты тонкая, как мальчик, и смуглая… Настоящая Жанна Д'Арк. Волосы твои подобны утреннему туману… Видишь, — на загорелом лице Сэфа вспыхнула белозубая улыбка, — я, как царь Соломон, пою тебе песни. Знаешь, раньше мне нравились яркие женщины, из тех, кто умеет обратить на себя внимание. Ты не такая. Зато тебя невозможно забыть. Так что можешь быть уверена: твой старый знакомый тоже влюблен в тебя. Если тебе это, конечно, интересно.

Засвистев мелодию давешней песенки про боцмана, Сэф натянул поводья, и Карамэль затоптался на месте, пропуская Помми вперед. Бросив поводья, я поднесла ладони к загоревшимся щекам и вздохнула с облегчением. Впереди белела рубашка Дениса, возглавлявшего отряд…

Об обеде все мечтали заранее. Очень хотелось попробовать солнечного карпа, запеченного на углях. Правда, у нас не было с собой лайдолайских специй, но на время путешествия гурман в каждом из нас задремал. Жареная рыба, пачкающая руки хрустящая корочка — что может быть вкуснее?

Бар развел огонь, Нолколеда сняла рыбины, отбросив деревце в сторону, достала нож и принялась чистить. Крупные чешуйки счищались легко, обнажая нежную розовую кожу. Тем временем сенс Зилезан задумчиво покрутил в руках отброшенный стволик. Лицо его сделалось озабоченным.

— Друг мой, это же вы срезали? — обратился он к Нолколеде.

— Да, а что? — пожала плечами немка.

— Это ясень… Это очень плохо, дружочек…

Мысль о еде мгновенно вылетела у всех из головы. Ясень — священное дерево в Шимилоре, и порча дерева сурово каралась по законам королевства.

— Гарсин, не бойтесь, я никому не скажу. Вы не желали этому дереву зла, — мужественно заявил принц.

— Здешний народ очень чтит законы предков, — сказал Денис. — Гораздо сильнее, чем в городах. Найти пенек срубленного ясеня для них все равно, что обнаружить труп человека. Надеюсь, они не узнают о случившемся. Бар, немедленно разруби ствол и отправь его в костер. Обед придется отложить, господа. Нам надо поскорей убраться отсюда.

Мы засуетились, собираясь. Для рыб в моем багаже нашелся лишний мешок.

— Не могла раньше посмотреть? — буркнула на меня Нолколеда.

И вдруг — мы даже не успели ничего понять — нам на головы обрушилась огромная веревочная сетка. Тщетно Сэф хватался за шпагу, а Нолколеда — пыталась вытащить пистолет — сеть притянула нас так близко друг к другу, что мы не могли пошевелить ни рукой, ни ногой. Чем больше мы дергались, пытаясь освободиться, тем сильнее затягивалась ловушка.

Потом из леса показались люди. Вся их одежда была сплетена из веток, через которые просвечивало голое тело. На головы тоже были надеты древесные венки. Такая маскировка делала их практически невидимыми между деревьями и позволила подкрасться незамеченными.

— Маландрины, — прошептал Денис. — Дело плохо, похоже, они нас выследили.

Один из маландринов, вооруженный большим охотничьим ружьем, вышел вперед.

— Ну что, Пеглевы дети, попались?!

Рукав реки Бло назывался Алезан; на левом берегу его находилось одноименное селение. Оно было обнесено высоким забором из тесаных сосновых стволов, за которым высились добротные бревенчатые избы. Когда мы приблизились к воротам, навстречу нам выехал дозор: суровые парни в широких кожаных штанах для верховой езды. Денис улучил момент, чтобы шепнуть принцу:

— Ваше величество, вам не стоит представляться. Отношение к Шимилору у маландринов весьма противоречивое.

Честно говоря, противоречий я не заметила: весь Алезан высыпал нам навстречу, но любопытство это было недоброжелательным. Старухи плевали под ноги нашим коням и грозили немощными кулаками, мальчишки кидались сосновыми шишками. Мы слышали злой шепот за спиной: «Губители! Убийцы!» Похоже, мы попали в руки фанатиков и дикарей. Это пугало меня больше всего: разве можно найти общий язык с подобными людьми?

Над домом старейшины реял зеленый флаг, перечеркнутый красной полосой — так маландрины обозначали свою независимость от королевской власти. Нам велели спешиться. Старейшина ждал нас, восседая на крыльце. Это был настоящий великан. Несмотря на жару, на его могучие плечи была наброшена медвежья шкура — видимо, символ власти. Длинные седые волосы покрывал роскошный бархатный берет. На шее красовался золотой транк толщиной в палец.

— Ну что, молитесь, Пеглевы дети, — громогласно приветствовал он нас. — Потому что пришел ваш смертный час. Еще ни один губитель священных деревьев не ускользал от правосудия справедливого Брота Болванаса!

— Так-то в Алезане встречают друзей! — заявил вдруг Денис. — Досточтимый Брот, кроме желудка, тебе следует полечить и глаза.

Великан прищурился, вглядываясь в наши лица.

— Ба! — вдруг взревел он. — Фериан! Вот так встреча!

Старейшина с неожиданной для его комплекции прытью сбежал с крыльца и стиснул Дениса в объятиях.

— Ну что, знахарь, как поживают твои микстуры? Одна из них быстро поставила меня на ноги. Между нами говоря, господа, — он заговорщически подмигнул нам, — бедняга Брот уже преемника себе подыскивал, хворост для костра собирал. Если бы не Фериан…

И, не находя слов, Брот развел могучими руками.

— Могу ли я надеяться, Брот, что ты докажешь свою благодарность на деле и отпустишь меня и моих друзей? — спросил Денис.

— А на кой вы мне сдались? Конечно, отпущу. Всех, кроме этой красотки, которая срезала ясень. Ее судьбу решит великий Шан. Таковы законы, не обессудьте!

— Но Брот, — взволнованно произнес Денис, — эта гарсин — из числа моих друзей. Произошло недоразумение, она ни в чем не виновата…

— Есть свидетели, Фериан, — сурово прервал его старейшина. — Я действительно тебе благодарен. Знай об этом я один… Но мои люди видели своими глазами, как она это сделала. Они выслеживали вас, искали подходящий момент… Я не могу ее отпустить. Впрочем, суд может принять во внимание ее молодость. Суд великого Шана, я имею в виду… А ты и остальные свободны. Правда, оружие вы получите только за пределами Алезана.

Все так же под прицелом нас вывели на площадь. Посреди нее рос старый ясень с глубокими трещинами на стволе; его окружала металлическая ограда. Напротив был врыт в землю толстый столб. У ясеня ждал седобородый священник в длинных зеленых одеждах. Нолколеду под охраной двух маландринов поставили лицом к лицу со священником, а нас оттеснили в кольцо зрителей.

— Сенс, что они могут с ней сделать? — быстро спросил Сэф.

Ученый горестно вздохнул.

— Не знаю, друг мой. Боюсь, что по закону виновного в гибели ясеня могут отправить на костер.

— Ужас какой! — воскликнула я.

Кажется, это прозвучало фальшиво — ужаса я никакого не испытывала, у меня не укладывалось в голове, что из-за такого пустяка, как не вовремя срезанное дерево, мы попали в беду. При этом по краю сознания скользила подленькая мысль… Я отмахивалась от нее, как от осы, стыдилась ее, но ничего не могла с собой поделать. Какое счастье, что это произошло не со мной! Нет, я ни в коем случае не злорадствовала — наоборот, очень сочувствовала Нолколеде.

— Мы ведь спасем ее, правда? — принц с надеждой посмотрел на Дениса. Тог мрачно переглянулся с Сэфом. Тем временем священник закончил допрос свидетелей.

— Да ниспошлет мне великий Шан справедливое решение! — сказал он, воздев руки, и прижался лбом к коре ясеня. На площади воцарилась тишина. Наконец священник повернулся к слушателям и провозгласил с театральным пафосом:

— Виновна!

Маландрины одобрительно загудели.

— Модит! — выругался сквозь зубы Сэф. — Что будем делать, командир?

— Не верю, что это всерьез! — прошептала я, тряся головой, словно отгоняя навязчивый бред. — Неужели фраматы не вмешаются, хотя бы в последнюю минуту?

— На это можно не рассчитывать, — зло бросил анапчанин.

— Друг мой, они могут просто не знать об этом, — вступился сенс Зилезан. — Не надо впадать в отчаяние, друзья мои. Должен же быть какой-то выход!

А священник произносил обвинительную речь.

— Шимилор погряз в грехе и ереси! Их король-вероотступник носит зеленое, оскверняя этим вековые святыни. Ходят слухи, скоро в городах разрешат одеваться в зеленое всем подряд. А теперь шимилорцы вторгаются в наши земли, чтобы губить священные деревья. Доколе нам, хранителям истинной веры, мириться с таким святотатством? Смерть преступнице!

— Смерть! Смерть! — взревела толпа. — На костер ее! На костер!

Что было делать? Со всех сторон за нами следили вооруженные маландрины. Возможно, приговор не будет сразу приведен в исполнение, а мы успеем что-нибудь придумать… Но маландрины действовали очень быстро. Двое дюжих парней поволокли Нолколеду к столбу. Она отчаянно сопротивлялась, и к ним на помощь подоспели еще двое.

— Сэф, — тихо сказал Денис, — командование возьмешь на себя.

Он рванулся вперед так быстро, что Бар едва успел перехватить его.

— Не порите горячку, командир. Что толку, если вы погибнете вместе с ней?

— А что же, стоять и смотреть? — воскликнул Сэф. — Постой, командир, я с тобой. Надо только выбрать момент. Эх, хоть бы какое оружие!

Откуда ни возьмись на площади появился хворост. Маландрины деловито укладывали его охапками вокруг столба, к которому привязали Нолколеду. Другие подносили вязанки дров. Я все еще отказывалась верить в происходящее, но какая-то часть моего сознания уже начала искать выход из положения. Я вдруг вспомнила, что мой маленький пистолетик по-прежнему находится у меня за поясом. Маландрины не обыскивали женщин, а я просто забыла про оружие! Я осторожно вложила его в руку Сэфу, и тот горячо поцеловал меня в щеку. Я обернулась к Денису: на его лице появилось странное выражение, как будто он уже не принадлежал этому миру…

— Стойте, стойте, друзья мои, — прошептал сенс Зилезан. — Я вспомнил! Есть еще один выход.

— Выход? Какой? Быстрее, сенс, — раздраженно проговорил Денис.

— Старинный лаверэльский обычай гласит: спасти осужденного на смерть можно, обвенчавшись с ним. Потому что венчание…

— Пусть очистительный огонь вернет тебя в лоно священного леса! — торжественно провозгласил священник. Один из маландринов протянул ему зажженный факел. Брот Болванас поднялся, стягивая берет с головы. Еще секунда — и хворост вспыхнет под ногами Нолколеды! Почему мы стоим?! Почему ничего не делаем, чтобы ее спасти?!

В этот миг Денис, остановив рванувшегося за ним Сэфа, вышел вперед.

— Эй, священник, согласно обычаю я беру эту женщину в жены! — крикнул он, и шум на площади утих. Жрец повернулся к нему. Факел по-прежнему пылал в его руке.

— Ты хочешь сказать, знахарь, что готов обвенчаться с преступницей в храме Ламерис перед ликом священного Шана и досточтимых старейшин Алезана?

— Да!

— Что ж, — вздохнул священник. — Ты мог бы сделать лучший выбор… Но, да будет так. Мы свято чтим обычаи предков!

— Так вы отпустите ее? — нетерпеливо спросил Денис.

— Она станет свободной, когда заход Ламерис ознаменует ваш союз. Если на закате ты не явишься в храм, эта женщина сгорит на костре, и уже никто не сможет спасти ее.

Маландрины закрыли от нас Нолколеду. Мы так и не увидели, куда ее увели. Народ с площади тоже разошелся. Остались лишь мы, да старейшина Брот Болванас. Нахлобучивая по дороге берет, он устремился к нам.

— Вот ведь как бывает, ожидали похорон, а спляшем на свадьбе! — воскликнул он, стискивая Дениса в объятиях. — Тут уж ты не беспокойся, Фериан, справим все как положено. Невесту оденем не хуже, чем в вашем Шимилоре. Она девка хоть и мосластая, зато на лицо хороша. Ты ведь тоже так считаешь, иначе не полез бы в брачную петлю, верно? — и Болванас дружески похлопал Дениса по плечу.

Тот покачнулся, но устоял и ответил:

— Верно.

Храм Ламерис находился в трех корсах от Алезана. Чтобы поспеть к закату, нам надо было торопиться. Нолколеду под конвоем уже отправили туда; Дениса пригласил в свою свиту Болванас, и он согласился — наверное, так ему проще было пережить свое сумасшедшее решение.

Что я испытывала в тот момент? Прежде всего, не хотела признать, что мне эта ситуация неприятна. И уж во всяком случае, не собиралась относиться к ней всерьез. А главное — уверяла себя, что и Денис думает также. А как еще может относиться современный человек к браку с малознакомой женщиной по обычаям чужого мира? Мы же не живем здесь на самом деле, мы только играем в лаверэльцев, это все понарошку, на нас их законы не распространяются…

Белоколонный храм находился на вершине одного из холмов, дорога к нему вела через масличную рощу. Маленькая площадь перед входом поросла алыми цветами. Их плоские головки на гибких стеблях были повернуты к низкому солнцу.

Спешившись, мы зашли в просторное помещение, заполненное маландринами; многие, так же, как и мы, задрав головы, рассматривали великолепные плафоны на потолке. Повсюду были изображения Ламерис: очень полной женщины с ярко-рыжими волосами, одетой в свободные красные одежды. Некоторые из изображений заставили меня покраснеть и вызвали желание прикрыть ладошкой глаза принцу Лесанту. Наверняка эти пылкие эротические сцены предназначены были служить назиданием начинающим супругам. Я обратила внимание на изобилие золотых предметов: светильников, кувшинов, мисочек для благовоний. Несмотря на репутацию разбойников, маландрины умели беречь свои святыни.

Часть помещения была задернута красным занавесом, который вдруг, как в театре, разъехался в две стороны, и мы увидели Дениса и Нолокледу.

Оба были несказанно хороши: Брот Болванас сдержал свое слово. Невесту облачили в узкое красное платье — этот цвет оказался к лицу светловолосой немке. Денису нашли чистую рубашку в его вкусе — белую, простую, без всяких кружев. Он был серьезен, в меру взволнован — настоящий жених, Пегль его забери!

— Интересно, командир знает, что делать? А то они догадаются, что мы неместные… — обеспокоился Сэф. И тут же оглянулся на принца, но мальчик во все глаза смотрел вокруг. Он уже признался мне, что еще ни разу в жизни не был на свадьбе.

— Не волнуйтесь, друг мой, — шепотом ответил сенс Зилезан. — Обряда как такового нет. Когда солнце наполовину скроется за горизонтом, мужчина и женщина дают друг другу клятву. Но слова этой клятвы каждый раз могут быть разные. Считается, что сама Ламерис подсказывает жрице, какие вопросы задать той или иной паре и какие обеты с них взять. А вот и жрица!

Действительно, из маленькой боковой двери вышла жрица, очень похожая на изображение Ламерис. Наверное, чрезмерная полнота была необходимым атрибутом служения богине. Жрица внимательно посмотрела на жениха с невестой, откинула назад тяжелые темно-рыжие волосы и тихо сказала:

— Сейчас зажжется огонь заката. Пора принимать решение.

Под высокими сводами храма ее тихий голос обретал мистическую силу. Все присутствующие затаили дыхание.

— Готов ли ты, Фериан Филтас, отвечать за свой благородный порыв?

Денис собирался ответить, но жрица остановила его властным движением маленькой пухлой руки.

— Не спеши. Помни: ты можешь солгать своей жене. Ты можешь лгать себе. Но ты не сможешь обмануть богиню, которой приносишь клятвы. Ламерис снисходительна к неверным супругам. Она не карает страсть, кружащую голову. Но ложь, произнесенная с холодным сердцем, обернется для солгавшего страшным наказанием. Если ты рассчитываешь этим браком просто спасти девушку от смерти, быть может, этим обречешь ее и себя на страдания еще более ужасные.

— Ужаснее, чем сгореть заживо? — вдруг насмешливо спросил Денис.

— Ужаснее, чем сгореть заживо, — эхом подтвердила жрица.

Я видела — или мне казалось? — Денис напрягся. Он знал Нолколеду всего несколько дней и не мог быть в нее влюблен, я это знала наверняка! Конечно, он вызвался жениться на ней только, чтобы ее спасти. Стоило ли шутить с чужими богами?

— А ты, Нолколеда Кортупас, — продолжала жрица, — готова ли принять такую жертву? Подумайте, хорошенько подумайте оба, прежде чем обещать что-то перед ликом Ламерис.

Я, не отрываясь, смотрела на Дениса и все яснее понимала, что всю жизнь мечтала именно о таком мужчине. Какой он высокий и худощавый, мне нравились его широкие плечи под белой рубашкой, скептическая усмешка в уголках губ и отчаянная темнота глаз. Наверное, во мне кричало проклятое чувство собственности: «Мое! Мое! Не смейте трогать!» Зря я радовалась, что это Нолколеду, а не меня осудили на казнь…

— Расстроилась? Хочешь, я попробую его заменить?

Сэф! Я обернулась к анапчанину. Он смотрел на меня с нежностью и сочувствием, раздосадовавшим меня до слез.

— Да какая мне разница! — едва не плача, ответила я.

И вдруг сквозь высокие окна в храм хлынул торжествующий, радостный алый свет.

— Говори! — повелительно сказала жрица.

— Клянусь, что готов отвечать за свои слова, — просто сказал Денис. — Пусть Ламерис накажет меня, если я лгу.

— Клянусь, — кивнула Нолколеда.

— Ламерис приняла ваши клятвы. Теперь ваши судьбы связаны навсегда.

«Навсегда! Навсегда!» — слова жрицы эхом разлетелись по храму и отозвались резкой болью в моем сердце. Он все-таки сказал это! И теперь можно сколько угодно смеяться над бесхитростным обрядом, но его не забудешь, не вычеркнешь из жизни. Непоправимо, непоправимо!.. Великий Шан, почему не я оказалась на ее месте?!

Прилив ненависти к немке едва не оглушил меня. Только сейчас я заметила, что маландрины не стали портить брачную церемонию, держа невесту на прицеле. Она могла освободиться! С ее-то способностями она живо раскидала бы малочисленный конвой. Увидев в «Медвежьем углу», как она дерется, я просто не поверила своим глазам. А потом вспомнила: фраматы говорили, что притяжение на Демере меньше земного… Короче говоря, сейчас, в храме, Нолколеда могла освободиться, не вынуждая Дениса произносить роковые слова. Но она не захотела! Она сделала это нарочно, назло мне! Дрянь. Мерзавка. Фашистка. Лучше бы ее сожгли.

Теряя голову от гнева, я не стала дожидаться окончания церемонии и вышла наружу. Перед глазами все плыло. Сквозь туман я увидела Бара, хлопотавшего возле наших лошадей. Чаня, постеснявшийся зайти в храм, вился у его ног.

— Дай мне пистолет, — потребовала я у слуги.

— Что? — не понял Бар.

— Пистолет! — перестав сдерживать себя, проорала я.

Он пожал плечами и протянул мне оружие рукояткой вперед. Я схватила пистолет и, не помня себя, бросилась вниз по склону. Меня окружали багровые сумерки, мелькали черные силуэты масличных деревьев. Одно — самое корявое и разлапистое — вдруг выросло на моем пути. Я подняла пистолет и нажала на курок. Прогремел выстрел, рощу окутало дымом. В кого я стреляла, кого увидела в этом дереве? Ее? Его? Себя? Все свои неудачи? Когда я, тяжело дыша, подошла поближе, то увидела, что с двадцати шагов попала в самую середину ствола. Недурно, подумала я, досчитав до ста. Нет худа без добра. Пожалуй, у меня появился вкус позаниматься стрельбой из пистолета.

3. Озеро Иврэ

Прошло пять дней, как мы покинули селение маландринов. Начинался месяц Липы. В Шимилоре сейчас стояла бы настоящая жара, но мы все дальше уходили на север, и путь наш лежал через мрачные и прохладные хвойные леса. Пейзаж в Лаверэле менялся невероятно быстро. Это напоминало мне путешествие на поезде, когда засыпаешь среди ромашковых полей средней полосы, а просыпаешься уже на Украине, и вдоль железнодорожного полотна золотятся подсолнухи. Сенс Зилезан объяснял это тем, что Демера — маленькая планета, меньше Земли, и разные климатические пояса на ней занимают очень мало места.

— Двигайся мы с вами на юг, — говорил он, — и меньше чем за месяц оказались бы в настоящих субтропических джунглях. Здесь все рядом, Джоан.

Настроение местных жителей менялось так же резко, как климат. После свадьбы они напрочь забыли о том, что собирались жестоко казнить Нолколеду. Разбойничьи лица маландринов расцвели искренними улыбками, они вернули нам оружие, собрали в дорогу огромные корзины еды и категорически отказались взять за это деньги. «Вы теперь наша родня», — заявил Брот Болванас, тряся руку поочередно то Денису, то Нолколеде, которая стояла с непроницаемым лицом. Уж она-то вряд ли так быстро могла забыть пылающий факел у своего лица…

— Не пойму, они так хорошо притворяются или просто недоумки, — удивлялся Сэф.

— Ни то, ни другое, друг мой, — тут же отозвался сенс Зилезан. — Дело в том, что исконные верования лаверэльцев, которые сохранились в этой глуши почти в первозданном виде, очень похожи на те, которые в древности бытовали у всех народов Земли. Это, кстати, неплохой козырь в пользу их справедливости. Здесь считается, что свадьба — это своего рода смерть. Один человек умирает, и вместо него рождается новый. Той Нолколеды, которая была преступницей в их глазах, больше не существует. И поверьте, они искренне так считают. В этом весь Лаверэль, друзья мои.

Узнав, что мы держим путь «к Священной роще», маландрины во главе со своим старейшиной, проводили нас до кратчайшей дороги к побережью. На прощание Брот Болванас вручил Денису свиток, который оказался охранной грамотой. Наш командир прочитал вслух:

— Грамота сия дана друзьям маландринов. Да прострет над ними свои ветви великий Шан, и да поможет им каждый встречный. Простенько, но со вкусом, — заметил он. — Что это нам даст, досточтимый Брот?

— Неприкосновенность, — важно ответил старейшина. — Люди в наших краях бедны. А тут паломники из Шимилора, знатные дамы и господа. Могут найтись желающие проверить, что вы везете в дорожных мешках. А что делать? Думаешь, нам, маландринам, легко? Эта бумага убережет вас от неприятностей. Не все здесь умеют читать, но подпись Брота Болванаса знают все — от Фулгурана до морского побережья!

Итак, наше путешествие продолжалось. И теперь у меня не было ни минуты досуга: все свободное время я посвящала занятиям стрельбой и фехтованием. Я не стала анализировать причины моей внезапно вспыхнувшей страсти к оружию. Пегль их раздери, эти причины — мне вовсе не хотелось рассмотреть какую-нибудь жуть в своей душе. Себе и другим я объяснила так: мне надоело зависеть от своих спутников, я должна научиться сама себя защищать.

По поводу фехтования я обратилась к Сэфу, а стрелять меня вызвался учить Бар. Нолколеда тут же заявила, что выстрелы привлекут к нам внимание недоброжелателей. Однако Денис сказал, что в Диких землях выстрелами никого не удивишь, и дал добро на наши занятия. И надо заметить, педагог из моего слуги получился великолепный: настойчивый и терпеливый — чего нельзя было сказать о Сэфе. Поначалу анапчанин то шумно возмущался моей неловкостью, то слишком тесно прижимал меня к себе и вкрадчиво шептал: «Вообще-то шпагу держат не так», от чего возмущалась уже я.

Естественно, Нолколеда не преминула отпустить пару злых шуток по поводу моего мастерства. Суть их сводилась к тому, что «некоторым оружие идет, как корове седло». По-лаверэльски это звучало: «как свинье панталоны». Я едва удержалась, чтобы не высказаться по поводу ее нелепого брака, сосчитала до двухсот и продолжала тренировки. И вскоре оба учителя признали, что я способная ученица.

Я и сама чувствовала веселую злость, когда наши с Сэфом клинки скрещивались с жалобным звоном. У меня все получалось, хоть Сэф, ворча, и называл мою манеру фехтовать «плебейской».

— Нежнее, нежнее, солнце мое. Ты же женщина, где грация, где изящество? Почему ты машешь шпагой, как дровосек топором?

А я действительно рубила воздух наотмашь, со всей дури, но отбивать коварные выпады Сэфа успевала.

С таким же усердием я палила по мишени. Мой маленький пистолет оказался вовсе не безделушкой, он ничем не уступал остальному лаверэльскому оружию. Бар прочитал на рукоятке имя оружейника и развел руками:

— А что вы хотите, гарсин? Это вам не кто-нибудь, а Шофэль Орнолан, у него и поварешка стреляет без промаха.

Мне очень нравились эти занятия — и то обстоятельство, что у меня не оставалось ни минуты времени на рефлексию, которая загнала бы в непроходимое уныние. Но иногда я останавливалась, оглядывалась назад и понимала: я изнуряю тело, чтобы в нем не осталось места для души. Потому что хотелось выть и кататься клубком по сухим сосновым иголкам. Это неутолимая ярость направляла мою руку — и что мне было делать с этой яростью? Только стараться выплеснуть ее на неодушевленные предметы…

Особенно невыносимой была мысль, что я сама во всем виновата. Пока я размышляла, кого из двух мужчин мне выбрать, одного я потеряла. Наверняка, поговори я с Денисом о своих чувствах, и он не женился бы на Нолколеде, гори она ярким пламенем! Как это обычно бывает, он принял мою неуверенность за равнодушие. А я теперь сгораю от безнадежного чувства. Какого? Трудно сказать. Что если бы это Сэф вызвался спасти Нолколеду таким противоестественным способом? Возможно, я испытывала бы теперь-то же самое к нему, а не к Денису.

Против своей воли я постоянно наблюдала за Денисом и Нолколедой. Хотела обнаружить «рождение нового человека», о котором говорил сенс Зилезан? Но никаких перемен не происходило. Да и в отряде ничего не изменилось. Никто не собирался обсуждать произошедшее, никто не поздравлял «молодоженов». Денис и Нолколеда общались между собой как командир и подчиненная. И, разумеется, они не спали вместе. Иногда мне казалось, что свадьба в храме Ламерис и клятвы, произнесенные перед лицом богини, — всего лишь сон, который видела только я, и если спросить об этом остальных, они просто не поймут, о чем речь. Эта иллюзия дарила надежду, и я не спешила от нее избавляться.

Постепенно мрачные ели сменились корабельными соснами, растущими на солнечных пригорках. В этих краях водилось много черных оленей. Охраняя свои гаремы, они угрожающе наклоняли рога в нашу сторону, принимая нас за охотников. Конечно, жаркое из оленины привнесло бы разнообразие в наш рацион, но охотиться на таких красавцев было жалко.

Солнце нагревало пригорки, усиливая запах сосновой смолы и земляники. На мой взгляд, земляника — самая красивая и вкусная ягода во всех мирах. Я привыкла считать ее своего рода лесным деликатесом. Осторожно раздвигаешь высокую траву, видишь белоснежные звездочки цветов, глянцевые темно-зеленые листья, и горит, горит красный огонек… Здесь земляники было несметное количество. Поначалу я жадно набрасывалась на темные, душистые, созревшие допьяна ягоды. Потом набила оскомину, успокоилась и лишь с наслаждением вдыхала неповторимый аромат…

Среди нас нашелся еще один ценитель земляники. К нашему общему удивлению, Чанг, обнаружив, что «вкусное и сладкое» растет прямо на земле, весь перепачкался земляничным соком, проглатывая ягоды вместе с листвой. Он пасся по пригоркам, как олень, и так переусердствовал, что у него разболелся живот. Денис напоил его отваром из своих снадобий.

— Какая гадость, — икая и морщась, сказал пес.

— Лекарство должно быть горьким, — назидательно заметила я. — В другой раз не будешь объедаться. Взрослый пес, а ведешь себя, как щенок.

— Да, давненько я так не резвился, — Чаня мечтательно закатил глаза, пропуская мои нравоучения мимо ушей. — Это напоминает мне тот случай, когда ты оставила в микроволновке размороженное мясо и забыла закрыть дверцу…

— Я думаю, это тебе напоминает и о том, как я тебе всыпала, — сухо сказала я. Воспоминание о съеденном куске вовсе не относились к разделу забавных.

— Разделочной доской, — кивнул пес. — Но это было потом. Сперва было мясо… Так много мяса!

— А что такое микроволновка? — спросил принц Лесант.

— Ваше высочество, не стоит вам вдумываться в бред этой полоумной собаки, — сказала Нолколеда. И, прикрикнув на Чаню: — Пошел прочь, дурак! — со всей силы огрела его плеткой.

Пес, жалобно взвизгнув, бросился наутек. Я догнала его, спешилась, и бедняга подошел ко мне, поджав хвост, а затем ткнулся головой мне в колени. Он дрожал от страха и унижения. Никогда еще моего избалованного Чаню не наказывали так жестоко. Не помня себя от злости, я вскочила в седло. Поравнявшись с немкой, едва не срываясь на крик, я сказала ей:

— Ты, психопатка! Никогда больше не смей трогать мою собаку!

— Что? — Нолколеда презрительно взглянула на меня и хотела послать лошадь вперед. Но я удержала ее за поводья.

— Я, по-моему, еще не закончила разговор. Нолколеда, я не шучу. Если ты еще раз поднимешь руку на Чанга, я огрею плеткой тебя.

На невозмутимом лице немки появилась недобрая улыбка.

— Досточтимая гарсин, вы ли это? С чего вдруг такой тон? Может быть, гарсин возомнила себя крутой, пару раз расстреляв в упор неподвижную чурку? Да ты как была никчемной, пустой девицей, так и останешься ею. Ума не приложу, зачем тебя нам навязали?

— Девочки, не ссорьтесь, — вмешался Сэф. — А ты, Леда, не права. Пес разговаривает, он разумный, с ним нельзя обращаться как с бессловесной скотиной. И притом, он ничего такого не сказал. Я уже объяснил принцу, что в городе, откуда родом досточтимая Жиана, микроволновкой называют погреб. Все в порядке, успокойся. Твои выходки привлекают гораздо больше внимания.

Лучше бы Сэф молчал! Сузив серые, холодные глаза, Нолколеда повернулась к нему.

— Мои… что? Мои выходки? Так, значит? У меня — выходки. А она — молодец? Да от нее пользы в отряде как от лягушки шерсти! А мы давай, значит, защищай ее, жизнью рискуй. Так, верный рыцарь? Тебе ведь тоже это поручили?

— Слушай, ты просто больная. Смотреть на тебя смешно и отвратительно, — не сдержалась я. — Досточтимый Фериан, не могли бы вы избавить всех нас от выходок своей супруги? Ей нужна смирительная рубашка.

Денис покраснел. Клянусь великим Шаном, он покраснел! И не сказал ни слова, будто наша ссора его не касалась. А я пожалела о своих словах. Если эта стерва догадается, что Денис мне не безразличен, мне вообще не будет житья.

Нолколеда не догадалась. Она была слишком поглощена своим праведным гневом.

— Шан свидетель, если бы я не получила приказ защищать эту дрянь, то давно бы ее пристрелила — вместе с ее глупой дворнягой, — заявила она. И добавила с непередаваемым презрением: — Можешь спать спокойно, крошка. На твое счастье, я не привыкла обсуждать приказы.

— Какие приказы? — нахмурилась я, недоумевая. — Что за бред ты несешь? Сэф, о чем она говорит?

Анапчанин смутился.

— Ну, и кто в отряде нарушает конспирацию, Леда? — недовольно сказал он. — Теперь мне придется объяснить Жанне…

— Пожалуйста, — немка передернула плечами, пришпорила лошадь и поскакала вперед.

— В чем дело? — повернулась я к Сэфу, когда мы немного отстали от остальных. — Похоже, я чего-то не знаю?

— Да ничего особенного, — помялся он. — Просто… Перед отправкой в экспедицию меня вызвали на Базу. Там я встретился с Нолколедой и очень удивился. Я ведь видел ее раньше, во дворце, встречал в коридорах и даже был не прочь пофлиртовать с хорошенькой прачкой. Она, правда, строила из себя недотрогу… В общем, мне и в голову не могло прийти, что она — агент. А тут на тебе… Ну и, короче говоря, мы с ней получили одинаковые инструкции. Один из фраматов — такой представительный мужчина — назвался Афанасием Германовичем. Почему фраматы так любят нелепые имена?

— Афанасий Германович? — улыбнулась я. — Это же мой бывший шеф. Директор агентства, в котором я работала, прежде чем попасть сюда.

— В смысле — работала? — не понял Сэф.

— Ну, сначала секретаршей, потом менеджером.

— Странно. Обычно фраматы не посвящают персонал в свои тайны. Они направляют в Лаверэль только людей, набранных по результатам тестов.

— А я как раз никаких тестов не проходила. Я думаю, меня послали сюда просто потому, что я случайно узнала их тайну.

Сэф покачал головой, подбрасывая на ладони сосновую шишку.

— Вряд ли. Они могли просто стереть тебе память.

— А они предлагали. Но я не согласилась. Выбрала Лаверэль.

— Да нет, солнце мое. Это не ты выбрала. Это они тебя выбрали. В противном случае ты бы никогда не узнала о вмешательстве в твою память. Уж поверь, у них для этого хватило бы технических возможностей.

— Наверное, — задумчиво произнесла я. — И что это все, по-твоему, значит?

— Это значит, что ты «блатная». Потому что Афанасий Германович сказал нам с Нолколедой, что за твою безопасность мы отвечаем головой. Если с тобой что-нибудь случится, денег нам не видать как своих ушей.

— Ничего не понимаю, — нахмурилась я. — И он не объяснил, откуда такая забота о моей персоне?

— Конечно, нет. Кто мы такие, чтобы они нам что-то объясняли?

— Хорошо, — я мотнула головой. — Допустим, я «блатная». Допустим, фраматам что-то от меня нужно — я понятия не имею, что. Но Нолколеде-то какое до этого дело? Я же не виновата, я фраматов не просила выделить мне телохранителей! Почему она бесится?

— А ты еще не поняла? — грустно усмехнулся Сэф. — Да она же влюблена в меня. В этом-то все и дело…

Сэф поехал вперед, а я сидела в седле, бросив поводья. Великий Шан, как же я сама не догадалась? Теперь все стало ясно. Нолколеда влюблена в Сэфа и бешено ревнует его ко мне — ведь анапчанин не скрывает своих чувств. Наверное, и за Дениса замуж она пошла, чтобы досадить нам всем. Открывшаяся мне простая истина почти примирила меня с немкой. Мысль о том, что я не единственная в отряде, кого одолевает безответная страсть, принесла мне печальное удовлетворение. Мне захотелось догнать Нолколеду, объяснить, что все мы сейчас заложники обстоятельств… Что Сэф мне нравится, но я не влюблена в него. Что не стала бы ей мешать, реши она изменить свое семейное положение… Однако я обуздала свой альтруистический порыв. Не все откровения одинаково полезны — так говорил мой скромный жизненный опыт. Все равно нам сейчас не до любви. Делай, что должен, и будь, что будет…

— Вперед, Помми! — я потрепала кобылу по крутой шее и погнала ее вслед за отрядом.

Озеро открылось перед нами неожиданно. Синяя вода, песок и сосны, позолоченные солнцем, — ничего красивее я не видала и на Земле. А здесь, в Лаверэле, ко всем цветами примешивался алый отлив — в тенях и полутонах, в солнечных бликах на воде и на краях кучевых облаков. Таким иногда реальный мир предстает в прекрасных цветных снах: все узнаваемо, но так волшебно…

Мы спустились к озеру — почти идеальному синему кругу в обрамлении песчаных берегов. Я спешилась, разулась, подбежала к воде… Какая теплая и ласковая!

— Давайте искупаемся? — взмолилась я. — Я чувствую себя невыносимо грязной.

Никто не стал возражать. Мы быстро разделись и полезли в воду — все, кроме сенса Зилезана и принца, который в последние дни жаловался на простуду. Ученый расположился на берегу с картами и начал внимательно их изучать. Принц Лесант отправился вокруг озера собирать какие-то целебные травы, которые показал ему Денис. Бар с Чаней поплыли на глубину, а мы плескались на мелководье.

— Эх, сейчас бы мяч! — отфыркиваясь, сказал Сэф.

— Это не подойдет? — Денис стянул плотным узлом свою старую рубашку. Он только что убедился, что стирка ее уже не спасет.

— Подойдет, подойдет! — оживился Сэф. — Давайте двое на двое! Мы с Жанной против вас с Нолколедой.

— Да я не умею, — смутилась я, вспомнив школьные уроки физкультуры, на которых я отнюдь не блистала. Не хотелось давать Нолколеде повод для насмешек.

— Что тут уметь, — неожиданно отозвалась немка. — Поймал — молодец, не поймал — штрафное очко. Очень полезное упражнение. На что играем?

— На щелбаны, — сказал Сэф. — Играем до десяти очков. Вставайте вон туда!

— Подожди, Сэф, — снова возразила я. — Если ты будешь играть со мной, наверняка проиграешь. Пожалей свой лоб. Давайте тянуть жребий, кто с кем. Так будет честнее.

Я подняла со дна гладкий камешек.

Вот, смотрите, я прячу его в одной руке. Кто первый угадает, в какой, тот будет играть в команде со мной.

— Словно дети, — фыркнула Нолколеда. — Ну, в правой.

— Не угадала, — я показала ей пустую ладонь. Потом быстро перепрятала камушек. — Следующий!

— В правой, — сказал Денис.

— Поздравляю вас, командир, — я разжала руку, продемонстрировав всем угаданный камень.

— Признайся, ты жульничала, — мрачно шепнул мне на ухо Сэф, отправляясь к Нолколеде.

— Нет, ну что ты!

Это была замечательная игра! На несколько минут ко мне вернулась юность. Светлые вечера на даче, и первая влюбленность, и первое, случайное прикосновение — как ожог! — когда мы всей улицей играли в догонялки. Здесь, в Лаверэле, такое возвращение было возможным. Может, дело снова в малом притяжении? Я уже привыкла чувствовать за плечами груз своего почтенного возраста. А здесь он перестал на меня давить, и я визжала, как девчонка, взлетая над водой и хватая мокрый, тяжелый клубок. А Денис, наш суровый командир, азартно спорил с Нолколедой, следует ли засчитывать спорное очко. Ссоры и обиды были временно забыты. Все мы ненадолго снова стали детьми.

Я так старалась ловить импровизированный мяч, что обломала об него все ногти. Ну и Пегль с ними, мне хотелось, чтобы и Денис, и Сэф видели, какая я ловкая. Но все-таки мы проиграли со счетом десять — восемь. Сэф щедро отвесил нам звонких щелбанов, причем, мерзавец, нисколько меня не пожалел.

— Давайте еще раз. Мы отыграемся, — предложил Денис, потирая лоб.

Все были согласны. Но вдруг сенс Зилезан помахал нам рукой. Вид у него был обеспокоенный. Мы наконец вспомнили, что у нас есть важные дела и поспешили на берег.

— Досточтимый Фериан, взгляните сюда, — сказал ученый, показывая Денису карту. — Как вы считаете, мы вышли к этому озеру?

— Да, скорей всего, — нахмурился Денис. — А в чем дело, сенс? Что-то не так?

— Да это же озеро Иврэ! Пьяное озеро. О нем ходят очень дурные слухи. По крайней мере, вполне уважаемые авторы всерьез пишут о призраках, во власти которых навсегда остаются беспечные путники.

Денис покачал головой.

— Если бы мы с вами были на Земле, сенс, я сказал бы, что это чушь. Но здесь я не так уж в этом уверен. Лучше давайте-ка уносить отсюда ноги. Бар, Чаня! Ваше высочество, где вы? — крикнул он. — Мы отправляемся.

В этот момент в прибрежных зарослях послышался шорох. Мы схватились за оружие, но тут же опустили его: из кустов вышла обнаженная девушка.

Ей было лет восемнадцать. Черные кудри, украшенные живыми лилиями, кольцами вились по золотистым плечам; розовые влажные губы были полуоткрыты; огромные зеленые глаза уставились на нас. Потом девушка вздохнула, так что вздрогнула высокая грудь, и пошла по воде.

— Вот это да… — выдохнул Сэф.

Кусты вновь зашевелились. Показалась подруга красавицы — рыжеволосая толстушка. Увидев нас, она кокетливо хихикнула и прикрыла грудь руками. Брюнетка, коварно улыбаясь, обрызгала ее водой. Рыжая завизжала, приседая. Со звонким смехом к ним присоединились еще три девушки. Мы, как завороженные, смотрели на их возню. Вдруг красавицы, как по команде, замерли и прислушались. И действительно, тихо заиграла волынка — то ли очень далеко, то ли в моей голове. Одна и та же музыкальная фраза повторялась — печально, заунывно, то быстрее, то медленнее, то нежно, то со страстью. В такт этой музыке девушки начали танцевать. Их гибкие движения были вызывающе сексуальными, их руки скользили по телам подруг, влажные волосы струились разноцветными змеями… Я не могла оторвать глаз от странного танца. Он дурманил голову, звал за собой…

Первым на зов откликнулся Сэф. Он бросил на землю шпагу и шагнул к воде. Никто из нас не остановил его. Мне тоже казалось, что в этом поступке нет ничего плохого. Я отстраненно наблюдала, как мысль превращалась в желание, а желание становилось все сильнее…

Потом волна наваждения схлынула, и я со стыдом обнаружила, что пытаюсь повторить движения танцовщиц. А Сэф уже зашел в воду по колено. Он даже не снял сапоги! Потом сладкий туман снова нахлынул на меня… Не было ничего, кроме музыки, кроме этих странных движений, сулящих невиданные наслаждения… Потом реальность опять вернулась — всего на миг, и я успела заметить, что принц Лесант с немым восторгом на лице тоже заходит в озеро. А потом наваждение обрушилось, как непреодолимый сон, и на этот раз, казалось, навсегда…

Я очнулась, услышав громкий крик. Раздался собачий лай — я не сразу вспомнила про Чаню. А затем… хрюканье, недовольное урчание, визг… Прекрасных танцовщиц в озере не было и в помине. Вместо них Чанг гнал по воде стадо из пяти морских свинок, раскрашенных, как зебры, в черно-белые полосы. Каждая была размером с настоящую свинью.

— Давайте руку, монгарс, — сказал Бар, поднимая упавшего в воду Сэфа. Принц, весь дрожа, сидел на берегу.

— Ну что, досточтимые господа, все пришли в себя? — повернулся к нам мой слуга. — А вы молодец, командир. У вас железная выдержка. Я понимаю, сенс — человек в годах, а на молодых на всех это действует. Даже я, честно говоря, чуть не повелся, хотя они охотились не за мной. А вы, монгарс, уж простите, что я вас ударил. Немного не рассчитал удар. Просто смотрю — вы не в себе и в воду зашли уже по пояс… Приложите-ка холодненькое, — и он протянул Сэфу лист подорожника.

— Что это было? — простонал Сэф, хватаясь за свежий синяк.

— Гаруты, — ответил Бар.

— Гаруты? — заинтересованно вмешался сенс Зилезан, — легендарные существа-оборотни?

— Может, для вас, ученых, они и легендарные, — проворчал Бар. — А у нас в деревнях каждый знает, что это правда. Лет сто назад они и в Шимилоре повсюду водились. Были деревни, где ни одного молодого мужика не осталось. И ничего они не оборотни. Гарута не превращается, она только кажется женщиной. Напускает какого-то тумана на мозги.

— Зачем? — поинтересовалась я. — Они что, хищники?

— Нет, падальщики, — сказал Бар. — Они заманивают жертву в воду, а когда она захлебывается, затаскивают под коряжку и ждут, пока мясо протухнет…

Сэфа передернуло.

— Кошмар какой! Бар, дружище, ты еще мало мне врезал. Так, значит, они все время и были морские свинки? Как я мог так попасться!

— Не переживай, ты не один такой, — вздохнул Денис. — Посмотри на его высочество…

— Ну, мальчишка… Ты-то вон, не полез к этим свиньям. Как тебе удалось?

— С трудом, — признался Денис. — Но я человек женатый…

Опять этот непроницаемый взгляд темных глаз! Порой меня ужасно бесила эта дурацкая манера Дениса выражаться. Невозможно было понять, серьезно он говорит или шутит. Почему-то все подобные фразы я принимала на свой счет. Может быть, и сейчас он сказал это для меня? Мол, оставь надежду, бедная Жанна…

Тем временем из воды выскочил Чаня, отряхнулся, окатив нас градом брызг, и сообщил:

— Ушли, негодницы. Забились в свою нору и скалились на меня оттуда.

— Ладно, давайте-ка покинем этот гостеприимный берег, — сказал Денис. — Надеюсь, все сюрпризы Пьяного озера мы уже знаем.

— Нет, не все, — заявил пес. — Там, на берегу, я видел хижину. И она не пустует.

То, что Чанг назвал хижиной, оказалось маленьким деревянным домиком с камышовой крышей. Этакая мечта рыбака или охотника. Или просто отшельника, ищущего уединения. Неудивительно, что мы раньше его не заметили: сирень и жимолость сплели вокруг него надежную живиую изгородь. На берегу сохла лодка, между двумя соснам и висел гамак, застеленный пледом. Уличный стол перед домом был накрыт белоснежной скатертью, на которой стоял большой кувшин с молоком и плошка с земляникой. Никакой необходимости подходить ближе у нас не было, и все-таки мы не смогли перебороть в себе любопытство.

— Давайте уберемся прочь, пока не поздно, — прошептал Сэф. — Вдруг это еще одна ловушка?

— Нет, наваждениями здесь не пахнет, — тоном знатока произнес Бар.

— Кто бы здесь ни жил, он вряд ли будет к нам враждебен, — сказал Денис. — Посмотрите, какая благодать кругом! Если бы не эти гаруты…

— Гаруты мне не мешают, — раздался голос, и на порог вышла женщина. Она была в узких блестящих черных брюках и шелковой фиолетовой блузе, расшитой алыми нитками. На тонкой талии блузу перехватывал кожаный пояс с заклепками. Алая лента приподымала тяжелые рыжие волосы. Узкая рука, вся в кольцах и браслетах, небрежно держала бокал с вином, которое уже слегка затуманило ее густо накрашенные изумрудные глаза. Серебряные украшения загадочно мерцали в глубоком вырезе блузы.

— Гаруты мне не мешают, — томно повторила отшельиица. — Они такие милые, смешные зверьки…

— Кто это? — жалобно прошептал Сэф. — Еще одна свинка-оборотень? Я этого не выдержу, клянусь Шаном…

— Нет, — успокоила я его. — Я ее знаю. Это… В общем, ее зовут Алена.

4. Волшебное Зеркало

— Располагайтесь, досточтимые господа. Извините, что не приглашаю вас в дом, но он слишком мал для такой компании. Сейчас будем обедать. Простите, ваше высочество, трапеза будет скромной.

Алена кокетничала, как любая хозяйка: стол был накрыт вполне по-королевски. После простой походной еды мы накинулись на деликатесы: фазаньи крылышки в меду, зернистую икру, тонко порезанную буженину под белым соусом…

— Это, между прочим, старое фишелонское, — похвасталась она, ловко откупоривая одну из двух пузатых бутылок.

— О, — покивал Сэф, пригубив из бокала. — И не иначе как двухсотлетней выдержки.

— Еще на пятьдесят лет старше, — гордо уточнила Алена. — Каждая бутылка стоила мне доран. Но я ни о чем не жалею. Знаете, господа, когда лежишь в гамаке, вечером, на закате, смотришь на озеро и потягиваешь это вино… Больше ничего не нужно.

И она мечтательно улыбнулась. Здесь, в Лаверэле, Алена оказалась совсем не похожей на бизнес-леди из петербургского агентства. Я никогда не видела ее такой… Счастливой? Нет, это не то слово. Так выглядит человек, вернувшийся домой после долгой разлуки. И не просто домой, а туда, где его ждут, где он никогда не почувствует себя чужим, сколько бы лет ни прошло.

Алена наклонилась к принцу.

— Ваше высочество, насколько мне известно, вы уже осведомлены о деятельности нашего ордена?

— Да, гарсин, — ответил принц и вдруг поднялся со стула.

— Предлагаю тост за мужественных защитников трона! — провозгласил он и залпом допил свой бокал.

— Это уже второй, — шепнул мне на ухо Сэф. — Напьется парень. В Фишелоне знают толк в винах. У меня и то уже в голове загудело.

— Вы с ним одинаково небрежны, — усмехнулась я. — Любители морских свинок…

— Ну знаешь… — обиделся анапчанин. — Гаруты, между прочим, всех околдовали. И это не моя вина, что у меня нет сдерживающего фактора, как у нашего командира.

С этими словами он потянулся к бутылке, но хозяйка с любезной улыбкой убрала ее со стола.

— А теперь поговорим о деле, господа. Вам, ваше высочество, тоже будет полезно это услышать. Раз уж вы в курсе. Но помните, вы обещали свято хранить тайну нашего ордена.

— Клянусь… великим Шаном, — вымолвил принц и поник золотистой головой.

— Господа, устройте его высочество в гамаке, — велела Алена. — Сегодня ему уже не до секретов.

— А Бар пускай идет к лошадям, — заявила Нолколеда. — Нечего ему уши греть.

— Пускай идет, — согласилась Алена. И, проводив Бара взглядом, заметила: — Толковый у тебя слуга, Жанна.

— Теперь никто из лаверэльцев нас не слышит, — удовлетворенно сказала немка. — Так вы фрамат?

— Да, дорогая, — улыбнулась женщина. — Но иногда я об этом жалею. Например, сегодня, когда я вынуждена тратить свой и без того короткий отпуск на встречу с отрядом бестолковых агентов, едва не ставших добычей моих симпатичных соседок. Между прочим, мы искали вас к востоку отсюда.

— Это моя вина, гарсин, — покраснел сенс Зилезан. — Я не смог разобраться с картой…

— Глупости, сенс, — перебил его Денис. — Это я принимал решение, по какой дороге идти, значит, я и виноват.

— О, господа, вам повезло с командиром, — одобрительно рассмеялась Алена. — Командовать умеют многие, по немногие готовы взять на себя ответственность за ошибки. Но выяснять, кто виноват, — это в традициях землян. Сейчас важнее другое. За время вашего путешествия в Шимилоре и в Вэллайде многое изменилось…

И она рассказала нам о последних столичных событиях. Новости были настораживающие. В частности, выяснились некоторые подробности о мускарах. Это действительно были шпионы, приплывшие в Лаверэль из Райшмы. Надо заметить, в Шимилоре не было ни одного судна, способного на такое далекое путешествие… Сколько всего мускаров было на континенте, никто не знал. По Шимилору ползли слухи о страшном, черном колдовстве. В нескольких деревнях при странных обстоятельствах сгорели священные деревья. Иногда — вместе со священниками, привязанными к стволу… Среди городской молодежи все больше становилось поклонников Модита. Но теперь адепты новой веры не ограничивались рисованием аляповатых картин. С университетских трибун они проповедовали отказ от шимилорских богов. До Раскола люди почитали Модита, бога ночного света, говорили они. Поклоняться деревьям могут лишь дикари. На Демере есть люди, принявшие истинную веру. Это — райшманы. Скоро они придут в Лаверэль, и шимилорцы должны встретить их приход как освобождение от тьмы невежества и суеверий. «А те, кто не примет истинную веру, — твердили они, — падет от меча. Ибо сила будет на стороне праведных».

— Прямо крестовый поход какой-то, — нахмурился Денис.

— Что-то в этом духе, — задумчиво кивнула Алена. — Но это еще не все. Внимание, господа. На политической арене появляется новая фигура — канцлер Мэжэр Лозэн. Он, между прочим, прекрасно осведомлен о вашей экспедиции. А король — нет. Более того, канцлер подозревает о существовании некой могущественной организации, от имени которой действует ваш отряд. И он не так наивен, как принц, сказкой о мифических «защитниках трона» его не убедишь. А это уже камешек в огород фраматов. В общем, дело, скорее всего, обстоит так. Мускары нашли выход на канцлера и вступили с ним в сговор. Вероятно, они посулили ему шимилорский трон. Он ведь бредит короной, этот несчастный бастард. Пока неизвестно, чем канцлеру придется заплатить за помощь. Но ясно, что живой принц — это угроза планам обеих сторон. И канцлер, и мускары дорого дадут, чтобы мальчик никогда больше не появился в Шимилоре.

— Они еще не знают, что принц жив? — спросила Нолколеда.

Алена пожала плечами.

— Скорее всего, нет. Ваш фокус с переодеванием удался, досточтимый Фериан. Но кто может знать это наверняка? Увы! Нам нельзя установить постоянное наблюдение за интересующими нас объектами, поэтому мы вынуждены довольствоваться донесениями агентов.

— Неужели наблюдение так уж повлияет на экологию Лаверэля? — недоверчиво поинтересовался Сэф. — Почему бы не изобрести что-то безвредное?

— Это дела фраматов, агент, — отрезала Алена. — Ладно. Надеюсь, вам понятно, какую осторожность следует соблюдать. Впрочем, в Норранте вы, скорее всего, будете в безопасности. До побережья вам осталось четыре дня пути.

— Все это можно сказать по передатчику, — проворчал Сэф. — Вам незачем было утруждаться.

— С вами не так-то просто связаться, — Алена кивнула на спящего принца. — Но вы правы, монгарс: я встретилась с вами не для этого. Надо было передать подарок — вам, командир.

Женщина картинно достала из глубины декольте маленький медальон.

— Постарайтесь не потерять его на этот раз, досточтимый Фериан. Пока медальон пуст, но вы можете сами туда что-нибудь поместить. Например, локон вашей жены — в Шимилоре это модно.

Не знаю, обратил ли кто-нибудь еще внимание на ее слова. А мне подумалось: фраматы знают о нас гораздо больше, чем хотят показать. Но Алена не дала мне сосредоточиться на этой мысли.

— Пойдем в дом, Жанна, — сказала она. — Надо кое о чем потолковать. Остальные могут вернуться к напиткам. Только не повторите подвиг его высочества, господа.

Как только мы с Аленой остались наедине, я спросила:

— Оказывается, вы поручили Сэфу и Нолколеде охранять меня?

— Кто — мы? — холодно поинтересовалась она и добавила: — В отряде слишком много болтают. Смотрите, как бы мы не сочли вашу коллективную работу ошибкой.

Я прикусила язык — фишелонское вино действительно сделало меня болтливой. Алена подошла к зеркалу, провела по волосам роскошным перламутровым гребнем и сказала:

— Готовься к перемещению. Шеф жаждет встречи с тобой. Уж если кто и имеет полномочия отвечать на твои вопросы, так это он.

Знакомый коридор приветствовал меня миганием голубых лампочек. Я, как обычно, постаралась поскорее миновать это тревожное место. Наконец передо мной распахнулась дверь, и я вошла в небольшой уютный кабинет. Афанасий Германович в дорогом светло-бежевом костюме поднялся мне навстречу.

— Хорошо выглядите, Жанна.

Я смутилась, не будучи уверенной, что причесывалась после купания. Шеф усадил меня в кресло перед большим монитором, щелкнул мышкой.

— Сейчас мы с вами, Жанна, посмотрим коротенькое кино. К сожалению, мы не можем выдергивать на Базу всех агентов, так что вам придется взять на себя труд сообщить остальным его содержание. Кстати, как там Алена? Не отвечайте, а то я умру от зависти. Мне в ближайшее время отдых не светит, — шеф вздохнул. — Тут такие дела намечаются… Хотя я многое отдал бы за пару часов в Лаверэле. Ну, давайте смотреть.

Экран вспыхнул ярко-синим. Я не сразу поняла, что это просто очень много воды. Океан, по которому бежали белые барашки и… плыли корабли. Они шли целой армадой — большие, двухпалубные, с белоснежными парусами. Из труб валил черный дым — значит, там, где их построили, паровая машина была уже изобретена.

Афанасий Германович снова защелкал мышкой, и изображение приблизилось. Теперь я смогла разглядеть коричневый флаг с черным кругом, поделенным пополам. Изображение Модита!

— Это райшманский военный флот, — сказал шеф, положив мне руку на плечо. — Состоит в основном из пятимачтовых кифедров, по шестьдесят две пушки на каждом. Сейчас к Лаверэлю движется двадцать таких кораблей. Им нужно около двух месяцев, чтобы достичь бухты Нивальд. Точнее говоря, они окажутся там за день до праздника Урожая. А шимилорский флот… Вы же бывали в Нивальде?

Я кивнула. Я действительно ездила в устье Рабуса, где базировался королевский военный флот — все двенадцать тяжелых парусно-весельных кораблей. Увы! Позолоченные барельефы, покрывавшие борта, бархатные дорожки на палубе и множество штандартов, развевающихся на реях, не могли обеспечить кораблю боеспособность. Раз в два года происходил торжественный смотр, а потом суда отправлялись вдоль побережья — от устья Рабуса до устья Фулгурана в бухте Блавуат. Служба на флоте считалась менее престижной, чем в королевской гвардии, и жалование ниже. Короче говоря, у Шимилора не было флота, который мог бы отразить угрозу с моря. Но зачем шеф говорит об атом со мной?

— Почему вы это показываете именно мне, Афанасий Германович? — спросила я. — Вы ведь знаете, я далека от военных дел. Конечно, это путешествие многому меня научило…

— Лаверэлю грозит беда, — жестко ответил шеф. — А вам, Жанна, предстоит провести там еще долгие годы. Мне кажется, вы до сих пор смотрите на происходящее слишком отстраненно — как будто и впрямь играете роль и кино. Это вашей родине угрожает нашествие могущественного и беспощадного врага. Вы очень хорошо должны понимать это.

— Если это акт воспитания, то я не единственный новичок в Лаверэле, — обиделась я. — Наш командир…

— Ах да, — улыбнулся шеф. — Вы же встретили кое-кого из знакомых. Признаться, я рассчитывал на вашу встречу. Но все пошло не так, как вы хотели, да?

— К чему этот разговор? — я уставилась на экран, где по-прежнему плыли корабли.

Афанасий Германович взял меня за руку и усадил рядом с собой на маленький мягкий диванчик.

— Знаете, Жанна, мне хотелось поделиться с вами одним воспоминанием… Я уже говорил о том, как печально началась история фраматов. Люди считали нас колдунами и охотились, как на диких зверей. Они жгли на кострах наших женщин. Они убивали наших детей — самое дорогое, что у нас было, хотя бы потому, что у фраматов редко рождаются дети… Тогда, чтобы постоять за себя, мы объединились. Мы стали селиться общинами, и одолеть нас стало не так-то просто. Наши способности уже тогда намного превосходили обыкновенные человеческие, и они продолжали развиваться. Но люди не отступали. Ведомые крикунами-священниками, они не жалели жизней, чтобы истребить нас. Наша жизнь в Лаверэле превратилась в ад, в вечную войну без надежды на победу. И тогда перед нами встал выбор: либо мы вступаем с людьми в открытый бой и становимся хозяевами Лаверэля. Либо… уходим в другие миры.

— И вы решили уйти? — сочувственно спросила я. Странно: этот красивый седой человек чем-то напоминал мне отца. С отцом я могла вот так же сидеть на диване и слушать удивительные сказки.

— Мы размышляли недолго, — кивнул Афанасий Германович. — Всем было ясно: война между людьми и фраматами погубила бы этот прекрасный мир. Видите ли, Жанна, в каждом из нас генетически заложена страстная любовь к далекой, теперь уже полузабытой родине. Для фрамата это чувство сильнее родительской любви, сильнее брачных уз… Это наша боль и наше счастье. Мы сохранили Лаверэль, потому что отказались от обладания им. Вы понимаете, о чем я говорю?

Шеф пристально посмотрел на меня.

— Н-не совсем, — пробормотала я.

— Я хочу сказать, что не обязательно обладать тем, что любишь, — сказал Афанасий Германович, и в его глазах вспыхнули знакомые изумруды.

Мы помолчали немного. Я понимала, что мне пора возвращаться, а у меня накопилось столько вопросов… Какой успеть задать?

— Афанасий Германович, — осторожно начала я, — Почему меня взяли в Лаверэль? Я ведь не проходила никаких тестов…

— Вы в этом уверены? — загадочно улыбнулся шеф.

Коридор с голубыми лампочками вернул меня в домик Алены. Он был пуст. Как оказалось, хозяйки не было и снаружи. Наверное, ее короткий отпуск подошел к концу. Принц по-прежнему дремал в гамаке, остальные тоже клевали носом — злоупотребление фишелонским не прошло даром. Даже Чанг, казалось, нанюхался винных паров и заснул прямо на дорожке.

Чтобы не переживать похмелье в пути, решено было переночевать на берегу. Ночь прошла спокойно, гаруты о себе не напоминали, и утром мы без приключений двинулись к побережью.

Было о чем подумать — честно говоря, меня не столько волновало содержание разговора с шефом, сколько его странное, особое, отеческое отношение ко мне. Почему? И порученном нам деле — спасении юного принца — я все равно оставалась самым бесполезным членом отряда. Мне на ум приходили нелепые мысли — вроде романтической истории любви фрамата и земной женщины, вследствие чего я прихожусь шефу родней. Какой-нибудь пра-пра-правнучкой. Хотя… не стоило приписывать фраматам человеческие чувства и проблемы, их поступки и побуждения лишь на первый взгляд укладывались в формат человеческой логики. Обитатели галактики снисходили до нас, людей, сохраняя человеческий облик, говоря на наших языках, принимая наши имена. А на самом деле они были бесконечно далеки от нас.

Задумавшись, я прослушала, о чем говорили сенс Зилезан с Денисом. Ученый пытался убедить нашего командира:

— …Потеряем всего полдня. Туда ведет хорошая дорога. Побывать там мечтают все культурные люди в Шимилоре, но лишь единицы получают эту возможность. Друг мой, нельзя же просто взять и проехать мимо!

— Дорогой сенс, позволю вам напомнить, что мы не на обзорной экскурсии по Лаверэлю, — строго отвечал Денис. — Мы рискуем постоянно. Будет чудом, если мы без потерь доберемся до побережья. Нам как можно быстрее нужно попасть в Норрант.

— Тем более, друг мой, не стоит пренебрегать благословением богов, — горячо возразил ученый. — Взгляните же, вот это место.

И сенс настойчиво ткнул пальцем в какую-то точку на карте.

— А что там, господа? — поинтересовался принц. Мальчик до сих пор был так бледен после вчерашнего возлияния, что я испытывала угрызения совести. Мы ведь отвечаем за него, надо было остановить… А с другой стороны, как его остановишь, если он желает быть взрослым, и к тому же еще и принц?..

— Это Священная роща, ваше высочество, — охотно ответил сенс. — Оттуда берут саженцы священных ясеней для всех храмов Шана.

— Я знаю, — перебил его принц. — И что, мы находимся неподалеку?

— Всего полдня пути.

— Фериан, я непременно должен туда попасть! — взволнованно заявил Лесант. — Это судьба, я уверен. В Священной роще родился мой великий предок, быть может, это он дает мне знак… Я не имею права пренебречь им. Господа! Я знаю, как вы рискуете ради меня. Но это — мое решение. Вы не обязаны следовать за мной. Продолжайте путь к побережью и ждите меня там, а я догоню вас, если великому Шану будет угодно.

Денис развел руками.

Ну что с вами поделаешь, ваше высочество? Господа, мы едем в Священную рощу.

— Трудно командовать в присутствии венценосной особы, да? — понимающе усмехнулся Сэф.

И мы повернули на запад.

Впервые за все наше путешествие по Диким Землям выдался по-настоящему пасмурный день. Небо набухло непролившимся дождем, между деревьями завис туман. В тумане все казалось нереальным: и болота, поросшие черничником, и косматые старые ели, и вересковые пустоши. В этих краях водились несметные тучи комаров, и нам оставалось только радоваться, что нашу земную кровь они не пьют. Принца пришлось укутать одеждой с ног до головы. Бар как-то справлялся с этой напастью… Казалось, что солнечные дни ушли навсегда, и настроение наше было сродни погоде.

Чтобы вернуть боевой задор, Сэф разучил с нами еще одну бравую шимилорскую песенку:

Мы горланили веселый мотивчик так, что эхо терялось в тумане, и не сразу заметили, что по дороге разливается странный свет. Кони заржали и взвились на дыбы — так резко мы натянули поводья.

— Что за Пеглевы шутки, — недовольно проговорил Денис. — Эй, пес, ты что-нибудь чуешь?

Он обратился к Чане не случайно: мой пес брюхом прижался к земле, поджал хвост и мелко дрожал. Он словно снова разучился говорить. Великий Шан, что же такое нас ожидало впереди, если даже бесшабашный Чанг так испуган?!

Потом послышалось цоканье копыт — словно серебряные молоточки гулко били по металлу. Свет, похожий на чистое сияние Матин, становился все ярче и ярче. И вот, окруженный ослепительным сиянием, на дорогу вышел Белый Единорог.

Принц Лесант спрыгнул с коня, сорвал с головы берет и, склоняя голову, стал на одно колено — так шимилорские офицеры отдают честь главнокомандующему. Вслед за ним все мужчины сделали то же самое.

— Славься, светлый Ликорион, — прошептали они.

— Дарую вам доблесть, — отозвался Единорог. У него был красивый, сильный, молодой голос. Свет, исходящий от божества, больше не слепил нам глаза, только рог сверкал серебром, как меч победителя.

— Встаньте, — повелительно сказал Ликорион. — Дайте мне посмотреть на ваши лица.

Лучистые глаза Единорога уставились на нас. Это был взгляд друга, который умеет прощать, но он проникал в самое сердце, и от него ничего нельзя было утаить.

— Ваши битвы еще впереди, — сказал наконец Ликорион.

Он подошел к юному принцу и ласково, словно смирная лошадь, положил ему голову на плечо. Мальчик, покраснев, смущенно улыбался, прислушиваясь к его шепоту. Эта сцена была исполнена такой торжественности, что мы хранили полное молчание. Потом, к нашему удивлению, Единорог повернулся к сенсу Зилезану и вдруг на мгновение преклонил перед ним колено. А когда он поднялся, то наконец обратил внимание на Чанга. Тот еще сильнее прижался к земле и жалобно заскулил. На благородном, почти человеческом лице Единорога явно мелькнула улыбка.

— Храбрый пес, ты что, боишься меня?

Чаня сперва помотал головой, а потом кивнул.

— Мой повелитель, я никогда еще не видел живого бога!

— Можно подумать, ты видел много мертвых! — фыркнул Ликорион. — Уж кому-кому, а тебе нечего меня бояться. Все звери — мои собратья, и они вправе ждать от меня особого покровительства. У тебя есть ко мне какая-нибудь просьба? Не тяготит ли тебя дар разумной речи?

— Нет, нет! — Чанг отчаянно замотал головой. — Я не хочу снова стать бессловесным существом. Это так тяжело, когда хозяйка не понимает тебя!

— Да будет так, — кивнул Ликорион. — Ты останешься разумным и проживешь долгий человеческий век. Но помни: такое возможно только в Лаверэле. Поезжайте вперед, путники. За поворотом вам откроется Священная роща. Вас там ждут.

С этими словами прекрасное существо серебряной молнией промчалось мимо нас и исчезло в тумане. Мы смотрели ему вслед, ошарашенные этой встречей.

— Постойте, так это действительно был бог? — пробормотал Сэф.

— Ликорион, бог воинов и покровитель животных, — кивнул сенс. — Воспитатель Лесанта Первого. Как известно, он появляется в образе Белого Единорога.

— Ну, это уже слишком, — вздохнул анапчанин. — Я уже начал привыкать к говорящим животным, но боги, запросто болтающие с путниками, — это чересчур. Кстати, сенс, с чего это он кланялся вам? Признавайтесь.

— Понятия не имею, друг мой, — растерянно ответил Зилезан.

— Ваше высочество! — Сэф в упор посмотрел на принца. — Уж вы-то наверняка знаете. Я не допытываюсь, что нам нашептал Ликорион, это ваши королевские дела. Но почему вдруг такая честь Зилезану? Нет, сенс, — спохватился он, — я не имел в виду, что вы не достойны. Но… это наверняка неспроста.

— Я тоже не знаю, господа, — развел руками принц Лесант, — клянусь великим Шаном. Но вы правы, монгарс, Ликорион имел в виду что-то очень важное.

— Ко мне он тоже подходил! — горделиво приосанился Чанг. — Вы слышали? Он назвал меня храбрым псом.

— Он иронизировал, — усмехнулась Нолколеда.

— Между прочим, гарсин, Ликорион обещал, что я буду жить долго, как люди. Хоть ради этого вы могли бы относиться ко мне с большим уважением.

— Может, у тебя хватит времени стать по-настоящему разумным, — проворчала немка.

— Господа, господа, тише! — перебил их принц. — Мы приближаемся к Священной роще!

Нас действительно ждали. Там, где два старых ясеня склонялись друг к другу, образуя арку, стоял высокий человек в зеленых одеждах. На вид ему было лет сорок, а может, и меньше. Он носил волосы до плеч и гладко брил лицо — так ходили столичные священники. В руке обитатель Священной рощи держал ружье, рядом с ним сидел огромный пес. При виде его у Чанга шерсть на загривке встала дыбом, но косматый сторож даже головы не повернул в его сторону.

— И это отшельник? — тихо прошептал Сэф. — Я, честно говоря, представлял себе безобидного старца.

— А я вполне безобиден, — неожиданно отозвался отшельник. — А это, — он подкинул в руке ружье, — защита от тех, кто замышляет зло против священных деревьев. Меня зовут Килмот, и я очень рад вам, господа.

— Не думаю, что это ружье стреляло хоть раз, досточтимый Килмот, — заявил принц. — Во всем Лаверэле не сыщется негодяй, способный злодействовать в Священной роще.

Я мысленно вздохнула: если бы принц не проспал наш разговор с Аленой, он не был бы так уверен. Отшельник подтвердил мои мысли.

— В Лаверэле сейчас трудные времена, господа. Повсюду рыщут чужаки. Они сознательно готовы осквернить святыни. Мне жаль, что бремя борьбы с ними падет на наши плечи, ваше высочество.

Принц покраснел.

— Откуда… Как вы узнали, монгарс?

Отшельник задрал голову ввысь, где шумели кронами ясени.

— Это все деревья. Сегодня они сказали мне, что в Священную рощу возвращается король Лесант. Эти деревья, господа, живут очень долго. Я думаю, многие из них — ровесники Лаверэля. С той поры, когда Ликорион нашел в роще младенца с короной на голове и взял его под свою опеку, минула почти тысяча лет. Для деревьев это мгновение. Ваше высочество, они приняли вас за вашего великого предка. А я сразу понял, каких гостей мне ожидать.

— Досточтимый Килмот, могу ли я увидеть место, откуда началась история шимилорских королей? — заметно волнуясь, спросил Лесант.

— Конечно. Но я советую отправиться туда в одиночестве. Тотэль проводит вас.

Услышав свое имя, косматый красавец улыбнулся и свесил язык. Принц бесстрашно погладил по голове огромную собаку, взял ее за ошейник, и они скрылись за деревьями.

— Ну вот, господа, — отшельник развел руками, словно новосел, показывающий свои апартаменты, — это и есть Священная роща.

— Как давно вы живете здесь, досточтимый Килмот? — спросил Денис.

— Десять лет, — ответил отшельник. — С тех пор, как сменил своего предшественника и учителя. Тотэль тогда помещался в корзинку. Мой учитель обнаружил у меня дар говорить с деревьями. Они действительно прекрасные собеседники. Многие посетители этого места, особенно дамы, жалеют меня. Думают, что меня тяготит одиночество. Это не так. Да вы сами поймете, о чем я говорю, если пробудете здесь хотя бы час. Вы же приехали помолиться?

— Да, разумеется, — смущенно ответил командир. — А… что надо делать?

— Вы, как и все, уверены, что для общения с богами нужны какие-то обряды, — засмеялся отшельник. — Это так, конечно, но обряды нужны людям. Боги гораздо умнее, чем люди порой думают о них. Им все равно, какого цвета одежду вы носите, что едите, с кем спите. Есть вещи гораздо важнее, в священных книгах они написаны между строк. И прочесть их может только чистое и совестливое сердце. Погуляйте по роще, прикоснитесь к стволам деревьев. Вы почувствуете: они теплые, живые. Поговорите с ними, может быть, они вам ответят. Доверьтесь Священной роще, идите, куда несут вас ноги. А если повезет, встретите Волшебное Зеркало.

— Это что за штука? — поинтересовался Сэф.

— Это потрясающая штука! — весело заявил Килмот. — Но я ничего о ней не расскажу. И не просите, господа. Если вам суждено ее найти, вы сами все поймете. А если нет — к чему пустые сожаления?

И мы разбрелись по роще в разные стороны, как грибники.

Оглядываясь вокруг, я пыталась проникнуться торжественностью момента. Говорящие деревья — ровесники доисторических бурь… Здесь был найден великий основатель Шимилора… Главная святыня Лаверэля… Но прочувствовать это я не могла. Я пыталась хотя бы запомнить свои впечатления — может быть, понимание придет потом. Я касалась светло-серой коры деревьев — она действительно была теплая и, кажется, дышала. Я стеснялась говорить вслух, но про себя шептала — так, на всякий случай, — глупые просьбы. Я вслушивалась в шелест ажурной листвы над головой, пытаясь уловить в ней человеческую речь. Но у меня не было дара понимать деревья… И уже устав кружить среди кряжистых старых ясеней, я вдруг вышла на поляну.

Четыре стройных ясеня окружали маленький пруд; желтая, зеленая, коричневая ряска плавала в черной воде, как новогоднее конфетти. По берегу, словно серебряная оправа, рос седой мох. Волшебное Зеркало… Я опустилась на колени и осторожно развела рукой ряску. В середине пруда тут же образовалась полынья — гладкая и неподвижная, как настоящее зеркало. Вода отразила мое лицо. Великий Шан, что у меня с прической! Парикмахер — это будет первый человек, с которым я встречусь, вернувшись в Вэллайд.

Вдруг рябь пробежала по воде, и отражение изменилось. И я, к удивлению своему и страху, увидела знакомый мост и беседку из зеленого камня. И там, конечно, был отец. Только он не сидел неподвижно, как в моих снах. Сначала он расставил по кругу несколько глиняных плошек. Потом достал большую стеклянную бутыль с сыпучим темно-зеленым веществом. Встряхнул бутылку, нахмурившись, посмотрел на этикетку… Закрывая плошку от ветра, насыпал в нее зеленый порошок. Раздул огонь в жаровне, поднял плошку на ухват и начал греть ее содержимое. Потом вода снова зарябила, как испорченный телевизор, и ряска стала сползаться на середину. Раздался голос:

— Вам повезло, гарсин. Волшебное Зеркало решило пообщаться с вами.

Я обернулась — это был отшельник.

— Простите, что я нескромно стоял у вас за спиной, — сказал он. — Новичкам опасно долго быть наедине с Зеркалом…

— Что оно показывает? — взволнованно спросила я. — Читает мои мысли? Мои сны? Ведь это не может быть явью…

— Трудно сказать, — покачал головой Килмот. — Видите ли, жить среди чудес вовсе не означает управлять ими или даже постичь до конца. Я здесь всего лишь обычный паломник — такой же, как и вы. Но место, которое вы видели, существует на самом деле — в Небулосе, как, впрочем, и тот человек — Повелитель Ветров. Странно, что Зеркало показало вам именно это. Но иногда здесь происходят и более загадочные вещи…

5. Одноглазая Маритэлла и Шалт Лентяй

— Что вы знаете о Небулосе, сенс? — спросила я ученого, когда мы покинули Священную рощу. — Эй, сенс, вы меня слышите?

Мне пришлось повторить вопрос. Сенс Зилезан был задумчив и рассеян больше обычного и все время строчил что-то в записной книжечке. Он не сразу заметил меня, а когда заметил, то нехотя убрал записи за пазуху.

— Небулоса?.. Это один из трех материков, появившихся после Раскола. Он расположен к востоку от Лаверэля, на расстоянии…

Я перебила дотошного ученого.

— Что это за место? Слышали ли вы про Повелителя Ветров?

Тот кивнул, оживившись.

— Видите ли, все, что шимилорская наука знает о Небулосе, — по большей части легенды. Единственное, что бесспорно, — туда невозможно попасть. Даже эриссианам, самым искусным мореходам, это не удавалось. Те, кому удалось побывать у берегов Небулосы и выжить, рассказывали странные вещи. Их мучили кошмары, страшные головные боли, видения. Многие сходили с ума и искали смерти. Но сами небулосцы часто приплывают к островам Эрис. Они торгуют пряностями, благовониями, шелками, поделками из слоновой кости, волшебными мазями и бальзамами. А еще — драгоценными камнями. Например, сатуром. Считается, что сатур исцеляет от всех болезней, поэтому он стоит баснословных денег. Столичные ювелиры оценивают его в триста доранов за карат.

— Ничего себе! — вежливо изумилась я и все-таки вернула разговор в интересующее меня русло. — Ну, а храм?

— Я как раз собирался сказать про храм. Дело в том, что эриссиане, которые приезжают в Шимилор торговать небулосскими диковинками, божатся, что небулосцы много рассказывают о своей стране. Правда, моряки — известные фантазеры. Поэтому, все, что я скажу, не стоит принимать на веру, Джоан. Я как ученый обязан об этом предупредить…

— Хорошо, хорошо, — торопила я. — Ну и?

— Говорят, что небулосцы очень набожны. Едва ли не треть всего населения живет в монастырях, где постоянно молится и медитирует. И поэтому над Небулосой царит вечная благодать. Там не бывает плохой погоды, животные свободно гуляют по городам… В самом сердце материка находится храм Повелителя Ветров. Говорят, это он держит в своих руках нити судеб всех обитателей Небулосы. А по побережью выстроены сторожевые монастыри и храмы. Там денно и нощно идут службы, и это создает для незваных гостей непроходимую стену. Небулоса как бы накрыта стеклянным колпаком волшебства. Попасть туда невозможно. А жаль… — вздохнул ученый. — Ну что, дружочек, я удовлетворил ваше любопытство?

И сенс Зилезан снова полез за своей книжкой. После паломничества в Священную рощу он явно был не в своей тарелке. Впрочем, принц тоже ехал с отрешенным, посветлевшим лицом, остальные все больше молчали — даже Чаня! — да и сама я постоянно думала о том, что показало мне Волшебное Зеркало. Позже я с уверенностью могла сказать, что уже тогда обо всем догадалась. Просто мне было страшно себе в этом признаться, связать воедино свои сны, отражение в Зеркале, слова кабарима и странный интерес ко мне фраматов.

До побережья оставалось два дня пути. Честно говоря, я уже изнемогала от желания оседлой жизни — хотя бы на палубе корабля. В седле мы проводили гораздо больше времени, чем на земле, и я всерьез начала опасаться, что ноги у меня станут кривыми, как у кавалериста. Все так устали, что даже извечные ссоры в отряде прекратились. Каждый ехал наедине со своими мыслями. А вокруг стояла тишина. Лишь один раз мы видели вдали дровосеков, да проехала мимо нас крестьянская телега. Маландрины провожали нас хмурыми взглядами из-под беретов, но в контакт не вступали. Я не уставала дивиться, что наше путешествие проходит так благостно.

Однако радоваться было рано. Приключения, как всегда, начались на закате. Прямо перед нашим носом, поперек лесной дороги со скрипом упало старое дерево. С его вздыбленных корней сыпалась свежая земля. Послышались оглушительные выстрелы. Испуганные кони заметались перед преградой.

— Засада! — крикнул Денис. — Поворачиваем!

Вдруг с деревьев сорвались какие-то существа, похожие на огромных пестрых птиц. Раскачивая канаты, они вылетали на дорогу и с улюлюканьем прыгали вниз. Один из прыгунов вцепился в поводья Карамэля, но Сэф плашмя огрел его шпагой. Нолколеда метким выстрелом уложила одного из нападающих, но тут же раздался ответный выстрел, и конь под ней захрипел, падая на землю. Угрожающе щелкнули курки.

— Вы окружены, господа! — послышался голос. — Кошелек или жизнь!

Маландринов было человек пятнадцать — целая банда. Все с головы до пят были одеты в разноцветные лохмотья — вот почему я не сразу узнала в них людей. Верховодила у разбойников здоровенная тетка в красной юбке, огромных сапожищах и цветастом платке, лихо повязанном вокруг головы. Левый глаз разбойницы закрывала черная перевязь. Не отводя ружья, она подмигнула нам здоровым глазом.

— Нам нужны ваши деньги, господа! Только деньги — и убирайтесь к Пеглю в лапы! Но не вздумайте валять дурака! С Одноглазой Маритэллой шутки плохи! Верно, братушки?

— Верно! — взревели «братушки», потрясая оружием.

— Что будем делать, господа? — поинтересовался Сэф. — Мы опять попали в историю.

— Может, отдать им деньги? — предложил сенс Зилезан.

— Глупости, — возразила Нолколеда. — И как мы тогда добреемся до Норранта? Бесплатно никакой корабль не повезет.

— По-моему, командир, вам пора проверить, какую силу имеет охранная грамота Брота Болванаса, — вмешался Бар.

— Да вы посмотрите на эти рожи! — хмыкнула Нолколеда. — Какая грамота? Надо прорываться — и все тут. Давай команду, Фериан.

— Нет, постойте, — Денис достал свиток. — Надо все-таки попробовать. Эй, досточтимая, как вас там, Маритэлла! Взгляните для начала вот на это!

Крепкой мужицкой походкой разбойница подошла к Денису и взяла грамоту. Развернув, она долго рассматривала ее с глубокомысленным видом. Все затаили дыхание. Мы напряженно ждали ее реакции, маландрины — указаний. Вдруг ярко накрашенные губы Маритэллы расплылись в довольной улыбке. Лихо присвистнув, она крикнула разбойникам:

— Отбой, братушки! Это друзья, мы их грабить не будем.

Разбойники недовольно заворчали, но возражать никто не посмел.

— Так вы, значит, знакомы с досточтимым Бротом, — заявила Маритэлла, уперев руки в крутые бедра.

— Мне удалось вылечить досточтимого Брота от болезни, — ответил Денис. — И он присутствовал на моей свадьбе.

— Свадьбе? — заинтересовалась разбойница. — И на ком ты женился? На этой? — она ткнула в меня толстым пальцем, на котором сверкало драгоценное кольцо.

— Нет, на этой, — Денис невозмутимо кивнул в сторону Нолколеды.

— Ну, какая разница… — вздохнула Маритэлла. — Свадьба… А ведь Брот делал мне предложение, и не раз. Лет десять назад я едва не уступила. А потом как представила, что всю жизнь придется каши варить и сопливым детям носы утирать… И так мне стало тошно, досточтимые господа! Нет, решила я. Не променяю я вольную жизнь на супружество. И потом, на кого я братушек своих оставлю? Это вам не шутки. Я ведь им как мамка. Верно, братушки?

— Верно! — слаженно отозвались разбойники.

— Ну да ладно, дела это бывшие. Болванас — он в наших краях самый уважаемый человек. Не считая меня, конечно. Его друзьям каждый за честь помочь сочтет. Вы куда путь держите, господа, если не секрет? Может, подскажу чего…

Узнав, что нам предстоит морем добираться в Норрант, разбойница задумалась.

— Да… Это вам не шутки. Контрабандисты — народ ушлый, обдерут вас, как липку, господа мои хорошие. Или вообще разговаривать не станут. Не любят у нас шимилорцев. Хотя… Есть там один капитан… Вам повезет, если его «Мотишта» трется у побережья. Значит так: ищите Шалта Амасана, по прозвищу Лентяй. Он родом из Шимилора, из благородных, между прочим. Шалт и лишнего не возьмет, и слово свое всегда сдержит. А для уверенности я сюда добавлю свою печать. Дай-ка бумагу.

Маритэлла взяла грамоту и громко чмокнула ее чуть пониже подписи Брота Болванаса. На бумаге остался розовый отпечаток губ.

— Покажете ему, будет сговорчивей. Ну, да прострет над вами ветви великий Шан! Эй, братушки, оттащите дерево.

Когда дорога освободилась, мы тронулись в путь, а разбойники, под суровым взглядом Одноглазой Маритэллы, провожали нас, взяв ружья на караул.

— Море, — мечтательно проговорил Сэф. Он задержал Карамэля на холме, откуда был виден пляж и накатывающие на песок темно-зеленые волны. Солнце по-прежнему скрывалось за облаками, горизонт терялся в сиреневой хмари, где-то тоскливо кричала невидимая чайка. На севере темной массой вздымались уже совсем близкие горы.

Мы спустились по песчаному склону и погнали коней по кромке воды. В лицо полетели соленые брызги. Чаня во всю прыть несся впереди. Мы торопились, надеясь, что самый трудный этап нашего пути подходит к концу. После часа быстрой езды впереди показалась бухта.

— Бухта Ганнад! — крикнул сенс Зилезан, погоняя уставшего Буррикота.

Именно здесь причаливали суда контрабандистов-маландринов, которые, минуя таможню, возили в Шимилор пушнину из Норранта. Насколько мне было известно, бизнес приносил неплохую прибыль, несмотря на опасный путь к границе через все Дикие земли.

Когда мы подъехали ближе, нам показалось, что мы попали в настоящий порт. Корабли, стоящие у пристани, но размерам и количеству не уступали королевскому флоту. Охранялось это место тоже сродни государственному объекту: навстречу нам выехал вооруженный до зубов отряд маландринов.

— Кто такие, раздери вас Пегль? — нелюбезно окликнул нас старший.

— Нам нужен Шалт Амасан, — ответил Денис.

— Зачем?

— Мы хотим переправиться в Норрант.

— Найди Лентяя, — велел старший одному из маландринов. — Спроси, будет ли он разговаривать с чужаками. А вы стойте здесь, и ни шагу. Иначе мои молодчики изрешетят вас, как сито.

— До чего милый народ эти маландрины, — вздохнул Сэф.

— Им нравится быть такими, — пожал плечами Денис. — Но, между прочим, никто из них не причинил нам настоящего вреда.

— Твоя правда, командир, — согласился анапчанин. Потом, ехидно прищурившись, добавил: — От некоторых встреч даже польза вышла. Когда бы ты сам собрался жениться? А так вопрос уже решен.

Денис повернулся к Сэфу с высокомерным видом.

— Надеюсь, ты действительно так думаешь. Потому что это не повод для шуток.

Сэф хотел сказать что-то еще, но передумал — к моему разочарованию.

Каждый раз, когда всплывала тема «брака», я напрягала слух. Мне было страшно интересно, нет, жизненно важно знать, что думает по этому поводу сам Денис. Будь я решительней, прямолинейней, смелее — давно бы спросила у него самого: ты всерьез воспринимаешь узы, связавшие тебя с Нолколедой? Или мысль о неразрывности этих уз причиняет тебе боль? Разумеется, последний вариант гораздо предпочтительней…

— Лентяй, вот эти люди.

К нам вразвалку подошел капитан Шалт — красавец с острой бородкой и роскошными усами. По морскому обычаю он носил широкополую шляпу, из-под которой на нас глядели пронзительные черные глаза. Поверх красной цыганской рубахи капитан набросил форменный камзол королевского флота — белый, с золотым позументом. За широким кожаным поясом был заткнут пистолет, на бедре болтались ножны с кортиком. У его ног вертелся белоснежный хорек. Короче говоря, это был настоящий морской волк — если не считать того, что рост капитана Шалта Лентяя не превышал шести кроксов — примерно метр двадцать по земным меркам.

Капитан, однако, явно не комплексовал по поводу своего роста. Сочным баритоном он поинтересовался:

— Какого Пеглева дерьма вы забыли в этих краях, досточтимые господа?

— И вам доброго дня, капитан, — невозмутимо ответил Денис. — Мы ищем судно, которое отвезло бы нас в Норрант, к устью реки Гленсы. «Мотишта» нам бы вполне подошла.

Шалт Лентяй принял позу оскорбленного достоинства.

— Что?! Кто-то решил, что моя «Мотишта» — это телега для перевозки всякого дерьма?! Вы явились не по адресу, досточтимые господа. Я капитан, а не извозчик!

Бросив нам в лицо эти гневные слова, Шалт повернулся и зашагал к причалу. Но, не сделав и пяти шагов, обернулся и небрежно заявил:

— Пять аренов с человека, восемь — с коня. И ни буса меньше, господа.

— Пол-арена с человека и восемь кувров с коня, — ответил Денис с восхитительным спокойствием.

Шалт страдальчески поднял брови, как будто в жизни не слышал большей глупости. Пробурчав, что за пол-арена некоторые могут добираться в Норрант вплавь со всем своим дерьмом, он выразительно сплюнул на песок. Потом, изобразив на лице отчаянную борьбу человеколюбия и жадности, сказал:

— Три с человека, пять с коня. И это последнее слово Шалта Лентяя.

Торги продолжались не меньше получаса. Мы наблюдали за поединком капитана и нашего командира с искренним наслаждением. Разумеется, в ход пошла грамота Брота Болванаса. Уж не знаю, что произвело большее впечатление на капитана Шалта — подпись алезанского старейшины или отпечаток алых губ досточтимой Маритэллы. В результате сошлись на арене с человека и полутора с коня. Мы также покупали еду для себя, корм лошадям и проставляли выпивку всей команде. Трудностей с закупками не возникло. Контрабандисты обосновались в бухте Ганнад со всеми удобствами: лавками, тавернами и даже публичным домом с трогательным названием «Морские сестрички». Правда, от местных цен глаза откровенно лезли на лоб. За те деньги, в которые нам обошелся этаж в местном постоялом дворе, в Вэллайде можно было снять настоящий дворец.

За час до рассвета мы явились на «Мотишту» — трехмачтовую лапиду, как назывались в Шимилоре быстрые и легкие торговые суда. Капитан Шалт принял задаток из рук Сэфа, остававшегося хранителем наших сокровищ. Бар вместе с матросами устроил в трюме наших лошадей.

— Отдать швартовы! — скомандовал боцман, и «Мотишта» величаво заскользила от пристани. С шумом рванулись паруса; на их белоснежных щеках проступил застенчивый румянец. Небо над морем засветилось розовым, а потом огромный край алого солнца выплыл над горизонтом. Остатки облаков то и дело наползали на него и сгорали в торжествующем огне рассвета.

Я впервые оказалась на палубе парусного судна. Более того, это было мое первое в жизни настоящее морское плаванье — хоть оно и проходило не дальше трех корсов от берега. Я натянула на узкие кожаные брюки высокие сапоги, надела свою вязаную тунику на голое тело и повязала голову шелковым шарфом, развевающимся по ветру. Стоя на носу, не отводя глаз от океанских просторов, самой себе я представлялась героиней Саббатини или Стивенсона. Зеленый флаг с красной полосой гордо реял над моей головой.

По счастливому стечению обстоятельств, большинство из нас не страдало морской болезнью. Эта беда постигла только принца Лесанта и, к моему удивлению и некоторому злорадству, нашу железную Леду. Оба лежали в своих каютах с тазиком под койкой, а Денис колдовал над какими-то снадобьями, могущими вернуть их к жизни. Но пока наши трапезы в кают-кампании проходили без них.

Мы обедали в обществе капитана Шалта и его старшего помощника, Брайтиса Гаэтана. Прислуживал нам расторопный юнга Баз. Оплата наличными прямо-таки преобразила капитана. Он оказался любезным собеседником и галантным кавалером. За все плаванье слово «дерьмо» он произносил не более трех раз — и то безотносительно к нам. Он не задавал лишних вопросов о цели нашего путешествия в Норрант, зато не уставал похваляться быстроходностью и грузоподъемностью своей «Мотишты». Я думала, лапида Шалта называется по имени его жены или возлюбленной, но оказалось, так звали обожаемого хорька капитана. Из-за этой пронырливой Мотишты Чаню пришлось запереть в каюте у принца. При виде собаки белоснежная любимица капитана приходила в неистовство, верещала и норовила забиться в сапог хозяина. Чанин дар речи не произвел на капитана особого впечатления.

— Может, он и говорящий, а морда у него наглая, рыжая, как у лисы в курятнике. Пусть сидит в каюте, все равно с моей Мотиштой ему говорить не о чем, — резонно заявил он.

— Капитан, — поинтересовался за обедом Сэф, — почему у вас такое странное прозвище?

Шалт хитровато усмехнулся в усы.

— Почему странное, монгарс? Прозвище уважаемое. Видите ли, досточтимые господа, Шалту Лентяю обычно лень считать выручку. Иной раз начнешь, да на двадцатом арене собьешься. Ну и что? Пересчитывать? Мне лень, клянусь великим Шаном. Мои матросы как жалованье получают? Я деньги высыплю на стол, идите, ребята, возьмите, сколько я вам должен.

— И что, никто не обманывает? — подивился Сэф.

— А это вторая причина, почему меня зовут Лентяем. Все знают, капитану Шалту лень тратить время на слова. Зато один мой приятель, — он любовно погладил рукоятку пистолета, — бьет без промаха.

Когда стемнело, «Мотишта» резко поменяла курс, направившись в открытое море. Капитан Шалт объяснил, что мы поравнялись с хребтом Мэлль.

— Здесь под водой — тоже горы. Кусок затонувшего материка. Рифы торчат, как драконий хвост. Получается, надо обходить, а то бы уже ночью причалили в Норранте. В этом месте каждый год происходят кораблекрушения. Обязательно кто-нибудь да подумает: ну-ка сокращу путь, прижмусь поближе к берегу, авось, проскочу. Но вы ведь не спешите, господа?

Встревоженные перспективой кораблекрушения, мы хором подтвердили, что ничуть не спешим.

И действительно, куда было спешить? Наоборот, я наслаждалась долгожданным отдыхом и допоздна не уходила с палубы. Волны фосфоресцировали зеленым в свете Модита — хотя в последнее время это светило вызывало у меня мистический страх. По небу щедро рассыпались звезды. Сенс Зилезан научил меня узнавать некоторые созвездия.

— Вот этот квадрат, Джоан, он почти правильный, видите? Это Королевский Стол. Четыре самых ярких звезды названы по именам великих королей прошлого: Лесанта, Энриэля Первого, Энриэля Второго и королевы Модорис. А вот Матушкино Кольцо — двойная звезда, видна только на севере…

Я смотрела на небо, пока не затекла шея. Интересно, есть ли смысл угадывать в одном из далеких светил наше Солнце? Или мы находимся в какой-то параллельной Вселенной, и до Земли нас отделяет нечто большее, чем бесконечность световых лет?.. Странно: я думала, что от этих мыслей меня скрутит жесткий приступ ностальгии. Ничуть не бывало. Это, наверное, потому, что на Земле у меня не было настоящего дома. Иначе разве я оказалась бы в Лаверэле — этом рае отверженных?

— Почти над самым горизонтом, слева от Глациэля, — Морской Крест, — продолжал сенс. — Заметьте, Джоан, как мало в Лаверэле истинно морских символов. В их пантеоне нет ни одного морского существа. Материк размером с большой остров, меньше нашей Австралии, со всех сторон окружен океаном — и такая водобоязнь! Нет, боюсь, у Шимилора еще долго не будет морского флота.

От этих слов мне вдруг стало не по себе. Я представила остров в океане и могучую армаду военных кораблей, на всех парах спешащую к его берегам. Я вздрогнула от щемящей, достойной фраматов нежности к этому доверчивому миру, стоящему на грани беды. Сейчас я была уверена в его обреченности. Мне было стыдно за свою — за нашу — беспомощность. Лаверэлю угрожали не только райшманы. Само время было против замысла фраматов — на века сохранить неизменным этот мир.

— А вы показали Жанне Изумрудных Любовников, сенс?

Сэф неслышно, как кот, подкрался к нам и оперся о борт рядом со мной.

— О, друг мой, с этим вы справитесь лучше меня, — с неожиданным лукавством отозвался сенс, — а я вас покину.

— Сенс, пожалуйста, останьтесь! — воскликнула я.

— Не задерживай нашего досточтимого сенса, — тут же вмешался Сэф. — Его наверняка ждет таинственная записная книжка! Хотелось бы мне знать, что в ней, — вкрадчиво шепнул он, пощекотав бородкой мне шею.

— Сэф! — я настороженно отодвинулась.

— Что — Сэф? Так ты хочешь посмотреть на Изумрудных Любовников или нет?

— Ну, допустим, хочу, — засмеялась я.

— Тогда пошли.

— Куда?

— Отсюда их не видно. Пошли! — Сэф потянул меня за руку и потащил на нос корабля. — Вставай сюда!

Он заставил меня залезть к самому форштевню, и я схватилась за шершавый канат. Ночной ветер неожиданно ударил мне в лицо, сорвав шарф. Светлая полоска ткани, трепеща, исчезла в темноте.

— Отпусти, не бойся, я тебя держу! — Сэф обнял меня за талию.

— Что еще за сцена из «Титаника»? — нахмурилась я, но отпустила канат. А потом огляделась.

Под ногами была бездна. Вокруг была бесконечность — я была наедине с ней, я больше не чувствовала поцелуев, которыми Сэф покрывал мой затылок. Космос обрушивался на меня, превращая в одну из сверкающих точек. Как говаривал старина Кант, звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас… Но Сэф вернул меня на палубу «Мотишты».

— А вот и они. Смотри!

Сэф показывал на два зеленых огонька на небосводе. Они, то мерцали поочередно, то вспыхивали вместе, окружаясь ореолом. Казалось, две звезды, взявшись за руки, кружились в танце.

— Это и есть Изумрудные Любовники? — спросила я. — А почему их так называют?

— Есть одна легенда.

— Расскажешь?

— Не сейчас, — Сэф развернул меня к себе. Я опустила глаза под его жадным взглядом.

— Сэф, не надо. Я же говорила, что сама не знаю…

— А я тебе помогу разобраться, — невозмутимо сказал он и осторожно провел пальцем там, где жесткая туника соприкасалась с кожей. Я сглотнула слюну. Теплые губы припали к ямочке между ключицами, руки скользнули под тунику, вдоль позвоночника, почти не касаясь… Звезды слепили глаза. Ноги слабели, становились ватными…

— Сэф! — умоляюще прошептала я.

— Потом, солнце мое, потом, — пробормотал он. Его рука легла мне на живот. И тут мы услышали приглушенные голоса. Сэф нехотя отпустил меня, а я украдкой стерла с лица и шеи невидимые следы поцелуев. Ну, и кто явился в роли моего спасителя? Ведь я, несомненно, пожалела бы наутро о своей слабости. А может, нет? Может, это глупо — хранить верность даже не человеку, а придуманному идеалу? Сгорать в огне бессмысленной, почти беспредметной страсти?

На палубе стояли Денис с Нолколедой. Они смотрели на нас с холодным неодобрением — ни дать ни взять обманутые супруги. Нолколеда держала Дениса за руку. Этот многозначительный жест привел меня в бешенство. А потом мне вдруг стало смешно и грустно. Я представила себе подобную ситуацию — этакий четырехугольник — на Земле. Какая была бы драма! Как трещали бы судьбы, разрываясь пополам! Но здесь… Сейчас мы действительно были друг для друга самыми близкими людьми. Наши мелкие ревности и ссоры казались игрушечными под этим чужим небом. Что делить нам, которым выпало разделить судьбу Лаверэля…

Утром на горизонте появились скалистые, неприступные берега Норранта. Мы по очереди отнимали друг у друга подзорную трубу, любезно предложенную старшим помощником Брайтисом.

Суровая, величественная красота севера… Здесь не было земли, почвы, только камни — словно кожа планеты лопнула от напряжения, обнажая могучие мышцы. Боги, создававшие этот край, боялись ровных линий. Весь берег был изрезан, искромсан: бухточки, острова, полуострова, мысы, фиорды… И все каменное, гранитное, красно-серое, окруженное пронзительной синевой моря и неба. «Мотишга» осторожно ползла среди скал. Лоцман, сверяясь с картами, лотом вымерял глубину.

Между разбросанных повсюду гранитных валунов рос камыш, качались белоголовые ромашки. Волны с шорохом и плеском разбивались о валуны, век за веком шлифуя их до зеркального блеска. По скалам взбегали наверх пушистые сосны. И на камнях растут деревья… За что они здесь держались, эти акробаты-виртуозы?

И вдруг — уже не помню, кто закричал первый, указывая на небо, — над берегом медленно пролетела гигантская птица. Ее оперение на солнце сверкало ультрамарином. Извивался длинный хвост с острым шипом на конце, помогая держать равновесие и парить в воздушных потоках. Рогатая голова повернулась к нам, раскрылась пасть, оттуда явственно полыхнуло пламя…

— Дракон! — воскликнул Сэф.

Дракон сложил крылья, хвост свился мощной пружиной, и сказочное существо с реактивной скоростью исчезло за лесом. Я едва не плакала — от северного ветра в лицо и от восторга. А еще от любви к этому миру, где невозможное становится возможным, а легенды — былью. Как отблагодарить судьбу, подарившую мне Лаверэль?