Наследник Шимилора

1. Пеглевы дети

Еще целый день мы плыли вдоль побережья к устью реки Гленсы. Сенс Зилезан развлекал нас лекциями о Норранте.

— Формально герцогство Норрантское является северной провинцией Шимилора и платит ему дань. Герцог Норрантский — вассал шимилорского короля. Между двумя правящими домами, друзья мои, давно закрепились родственные отношения. Лучшие девицы из королевского семейства выходили замуж за норрантских вельмож, и наоборот. Например, нынешняя герцогиня Норрантская приходится вам, ваше высочество, двоюродной теткой. При этом Норрант сохраняет определенную независимость. Между ним и Шимилором существует граница, которая проходит по горам Мэлль. Отроги этого хребта мы с вами как раз видели с моря. Надо сказать, Мэлль — очень высокие горы. Наивысшая точка, гора Финд, достигает почти корса в высоту.

Мы восхищенно покачали головами. Около двух километров — настоящий Эверест!

— На юге, — продолжал ученый, — Мэлль переходит в горы Риверан, которые тянутся по восточному побережью Лаверэля. Опять же формально эта территория поделена между Норрантом и Шимилором. Однако в северной части Риверана никто не живет. Там водятся синие драконы. Это единственное место в Лаверэле, где их можно встретить в естественных условиях.

— Одного из них мы видели, — кивнул Сэф. — Далековато же он забрался!

— Увы, мой друг! — покачал головой сенс. — Скорее всего, это был домашний дракон. Дикие раза в три крупнее, и они никогда не покидают своих родных гор. Однако норрантцам удалось вывести домашнюю породу драконов сравнительно небольшого размера. Их используют как почтовых голубей, как сторожей и пограничников, поручают переносить не слишком тяжелые грузы. Надо сказать, синие драконы очень смышленые существа. Если приручить их в юном возрасте, то они привязываются к своим хозяевам, как собаки. Так, на чем я остановился?

— На горах Риверан, — подсказал принц, который всегда слушал об истории и географии родного континента с не меньшим интересом, чем мы, земляне.

— Да-да. На юге Риверана, в шимилорской его части, много горных селений. Но их жители довольно невежественны и славятся дурным нравом. Теперь собственно о Норранте. Сама природа поделила герцогство на четыре части. Граница проходит по рекам: Макту, Штору, Миорк и Гленсе. Эти части называются кунстами. В каждом кунсте есть всего один город, который, скорее, можно назвать крепостью, окруженной рыбачьими селениями. В крепости живет кунна — правитель. Так, герцог Норрантский является одновременно кунной Кламсаттским и живет в Кламсатте — столице Норранта. Кунст Кламсатт — самый обжитой. Там почти нет лесов, чудесные луга, на которых пасутся стада тучных коров… Вы пробовали когда-нибудь кламсаттский сыр, друзья мои?

Оказалось, пробовали только Сэф и принц.

— Дорогое удовольствие, сенс, — заметил анапчанин. — Даже на королевском столе он появляется по большим праздникам. Когда вернемся в столицу, попросим его высочество пригласить нас отведать этот деликатес.

— Обязательно, господа, — серьезно кивнул принц.

— Каково сообщение в Норранте? — поинтересовалась Нолколеда. — Эта информация представляет больший интерес, чем сведения о каком-то сыре. Как мы доберемся до Миллальфа?

— Насколько мне известно, — ответил сенс Зилезан, — дорог здесь почти нет. Дорогами служат реки, по берегам которых, в основном, и расположены все города и поселения. Посмотрите по карте. Вот Миллальф — на левом берегу Гленсы. Нам надо подняться вверх по течению, пересечь озеро Виско…

— Ну и на чем мы это сделаем? — допытывалась Нолколеда.

— Не знаю, друг мой, — развел руками ученый. — Я здесь впервые, так же, как и вы.

— Надо посоветоваться с капитаном, — сказал Денис. — Эй, достопочтенный Шалт, вы сейчас не очень заняты? Прибыль не пересчитываете? У нас к вам пара вопросов.

Шалт Лентяй присоединился к нам и, нахмурившись, уставился на карту.

— Да, господа мои хорошие, не повезло вам. Кунст Ленсатт, — капитан очертил границы указательным пальцем с тяжелым перстнем, — места дикие, лесные. Ваш Миллальф довольно далеко от берега, это целый день по лесу добираться, а то и больше. А дороги нет, одни охотничьи тропы. Говорят, гам полно хищников — волков, медведей, ханов.

— Это кто такие? — спросила Нолколеда.

Со слов капитана мы поняли, что ханы — крупные хищники из семейства кошачьих. Нечто среднее между тигром и рысью.

— Но это бы все не беда, — продолжал Шалт Лентяй. — Сейчас, летом, зверье на людей не нападает. Они сытые, дичи много. Если только на логово с детенышами наткнетесь… А вот есть там кое-что и похуже.

— Что еще? Не тяните, капитан, — попросил Денис.

— Пеглево племя там живет.

— Ну, это сказки, — фыркнула Нолколеда.

— Хорошенькие сказки! — обиделся капитан. — Сам я Пеглевых детей никогда не встречал, но слышал об их пакостях не раз. Говорят, они и в диких землях водятся. Вот мой приятель вез товар, остановился на ночлег. Утром вскочили — товара нет. А потом увидели, что мешки с товаром на верхушках сосен висят. А стволы гладкие, как туда забраться можно — непонятно. И ночью никто ничего не слышал…

— Ладно, капитан, оставьте Пегля в покое, — прервал его Денис. — Мы уже поняли, что места вокруг Миллальфа неспокойные. И что вы предлагаете? Что нам делать?

— В первую очередь нанять симму — обойдется в три-четыре арена, как договоритесь. Это большой плот, вроде парома. Самое здесь распространенное транспортное средство. Вы минуете Виско и плывете еще корсов двадцать — это займет у вас дней шесть. А потом, как я сказал, — через лес. Но я бы на вашем месте высадился на берегу Виско и нанял там проводника. Местные охотно соглашаются. Вы потеряете дня два, зато наверняка доберетесь невредимыми. Ну а теперь, готовьтесь, господа. Часа через два причаливаем. Приятное было плаванье. Вот только ваш «говорящий» пес меня достал, Пегль его задери!

Увы, Чаня действительно позорил меня перед командой и спутниками. Осатанев от сидения взаперти, он скребся под дверью и громко выл. Иногда он замолкал минут на десять, набирался сил и снова заводил свою удручающую песню. Мои попытки воззвать к его разуму были тщетны, бедняга просто не желал ни с кем разговаривать.

Наконец «Мотишта» бросила якорь в устье Гленсы. Мы вывели из трюма лошадей и выпустили наконец «узника совести». Шалт Лентяй прощально помахал нам с мостика своей шляпой. А наш маленький отряд направился к зданию под деревянным навесом — своего рода речному вокзалу.

Мы подоспели как раз к погрузке очередного симмы — огромного плота, сделанного из сосны. На нем спокойно разместился не только наш отряд, но и шумное норрантское семейство, а также старуха с тремя вислоухими козами и бородатый рябой мужичок с чем-то вроде гармошки на ремне. Симмой управляли четверо суровых норрантских парней — бородатых, в унтах и телогрейках. Длинными шестами они отталкивались от дна, не позволяя плоту прибиться к берегу.

Приморье было самой обитаемой частью кунста Ленсатт. На реке то и дело встречались рыбачьи лодки. По берегу были разбросаны маленькие деревушки и хутора, между которыми простирались заливные луга. Коровы — крутобокие, темно-рыжие, — меланхолично жевали траву и отгоняли хвостами насекомых. И мы, и они смотрели друг на друга без особого интереса.

Честно говоря, мне было ужасно скучно. Я коротала время во сне и отлежала все бока. Вместо драконов и единорогов, вместо чудес, к которым, признаюсь, привыкла, — утомительное плаванье на плоту, словно из какого-нибудь кино про сибирскую глубинку.

Со скукой все боролись как могли. Рябой мужичок жарил на гармошке, пятеро детишек мал мала меньше сперва дрались, не поделив какую-нибудь игрушку, а потом громко плакали. Их мать, румяная молодая женщина в накрахмаленном чепце, вязала бесконечный шарф. Потом дети выяснили, что на симме едет «настоящая живая собачка», и спокойной жизни Чанга пришел конец. Поджав хвост, он по всему плоту удирал от назойливых малолетних поклонников, норовивших поймать его за хвост или оседлать па манер коня.

Развлечением оказалось и посещение молочной ярмарки — она раскинулась прямо на берегу. Мы еще издали заметили празднично одетых женщин, изо всех сил машущих платками нашему симме.

— Молоко! Свежее молоко! Масло! Сметана! Сливки! Самые лучшие сливки! — раздавались зазывные крики. Казалось, от берега шел теплый дух парного молока.

На плоту не усидел никто. Мы ходили вдоль рядов, где на чистых крахмальных салфетках золотились сырные головы, плескалось молоко в деревянных бадьях и сливки в кувшинчиках с узким горлышком. Особенно хороша была сметана — желтая, как масло. Хозяйки зачерпывали ее прямо руками, плюхали на хлеб и протягивали покупателям — на пробу, а потом аппетитно облизывали розовые пальцы. Всего за итай можно было купить пузатый горшочек этого лакомства. Я купила два и еще маленькую бадейку молока — для его высочества. В последнее время принц мне не нравился: он плохо ел, был бледен, жаловался на головокружение. Наверное, сказывалась перенесенная морская болезнь.

Шумное семейство осталось на ярмарке; на следующий день, перед самым озером Виско, сошла на берег и старуха с козами. Из посторонних остался один рябой гармонист. От заката до рассвета он терзал неразлучный инструмент, пока наконец Нолколеда с общей молчаливой поддержки не сделала ему резкое замечание. Мужичок, однако, не обиделся, а счел это приглашением к общению. Он представился Тимезином Опасом, или просто Тмезом, как он просил себя называть.

— А я все смотрю и думаю — земляки. Шимилорцы, — говорил он, отложив гармошку. — Сам-то я родом из Блафеона. Но уже лет пятнадцать как обосновался в Норранте. У меня сын в пограничниках служит, вот, выбрался навестить.

Тмеза совершенно не волновало, слушают его, или нет. А нам было жаль прогонять болтуна, да и куда от него денешься на плоту? К тому же выяснилось, что неподалеку от Миллальфа, на хуторе, живет его свояченица, поэтому он хорошо знает тамошние места.

— … местечко то еще, — качал головой Тмез. — Без проводника не обойтись. Клянусь великим Шаном, либо в болоте застрянете, либо Пегль с дороги собьет. Кстати, я бы мог вас отвести. А что? Ну, потеряю дня три-четыре. Так хоть денег заработаю, сыну на гостинцы.

— Нет, приятель, благодарствуем, — покачал головой Бар. — Езжай спокойно к своему пограничнику. А мы на Виско найдем проводника.

— На Виско-то с вас запросят втридорога, — обиженно ответил Тмез. — А я бы за арен довел до самых ворот Миллальфа.

— Ничего, авось не разоримся, — заявил Бар.

— Что-то ты, Бар, совсем забыл субординацию, — неожиданно сказал Денис. — Вот уже и хозяйскими деньгами распоряжаешься. Ты действительно хочешь поработать на нас, Тмез?

— Да я не навязываюсь, — надулся гармонист.

— Постойте, командир, — не выдержал Бар, — зачем он вам сдался?

— Будешь нашим проводником, Тмез, — твердо заявил Денис. — У ворот Миллальфа получишь полтора арена. А ты, — он обернулся к Бару с ледяным спокойствием, — знай свое место, слуга.

Бар едва заметно усмехнулся в усы, пожал плечами и молча отошел к лошадям.

— Ты чего, командир? — удивился Сэф. — Может, он и нагловат, этот Жаннин оруженосец, но порой дело говорит. И потом… Мы же сейчас одна команда.

— Вот именно — команда, — жестко бросил Денис. — А меня вы выбрали командиром. И наверное, не для того, чтобы решать наши проблемы в непринужденной беседе. Давайте этого не забывать. Я отдал приказ, будет так, как я сказал.

Он отпихнул ногой вещевой мешок и отошел на другой конец симмы.

Я была удивлена и расстроена. Конечно, жаль Бара, но Денис прав: по шимилорским меркам, мой слуга ведет себя с нами, «дворянами», слишком уж запанибрата. Говорит, когда его не спрашивают. Решает за нас наши проблемы, хотя ничего в них не понимает. Надеюсь, Бар усвоил урок. Лишь бы Денис не держал на него зла. А вот и он — сидит по-турецки лицом к реке. О чем он думает? Я подошла к нему и обратилась, как всегда, без имени:

— Послушай, ты действительно считаешь, что этот Тмез будет хорошим проводником?

Денис поднял на меня глаза — встревоженные, усталые.

— Не знаю, — неожиданно ответил он и тяжело вздохнул. — Понимаешь, мне надоело быть как бы номинальным командиром. Там, на войне, я был сержантом. Невеликое начальство, но я успел понять: если не заставить людей подчиняться, они сядут тебе на голову. Бар очень мудрый и опытный человек. Иногда мне кажется, что он в чем-то превосходит меня, землянина. А этого Тмеза я вижу впервые — впрочем, как и он. Ты можешь считать это самодурством, наверное, так оно и есть. Но у меня просто нет обратного пути. Отступить я не могу. Мне очень важно, чтобы сейчас был выполнен мой приказ. Тем более, я все еще раз взвесил и считаю, что прав. Хотя бы в том, что деньги сэкономим. А перед Баром я обязательно извинюсь — когда мы все будем в безопасности. Ну, не дуйся на меня. Мы же с тобой старые друзья!

И он посмотрел на меня с затаенной усмешкой, так что мне снова оставалось ломать голову, шутит он или говорит всерьез. К чему я затеяла этот разговор? Денис, чего доброго, мог подумать, что я просто ищу повода сблизиться с ним. Я уже хотела вернуться к остальным, как вдруг заметила поравнявшуюся с плотом очередную рыбачью лодку. Прикрыв глаза ладонью от солнца, я наблюдала за тем, как рыбак тянет из озера свою добычу. Чем он привлек мое внимание? Может быть, одеждой. Рыбак был облачен в дорогой шимилорский плащ — в Норранте такие не носили. И вообще, было очевидно, что он рыбачил не ради заработка или пропитания, а ради удовольствия. Сняв с крючка маленькую рыбку, он покрутил ее в руках, потом швырнул обратно в воду. Глотнул молока из кувшина, пролив немного на ворот шерстяной фуфайки. Широким жестом вытер губы. И вдруг, словно почувствовав мой взгляд, повернулся к нам. Изумрудная искра сверкнула и погасла в его глазах.

— Фрамат, — спокойно подтвердил мои мысли Денис. — Их сиятельство на отдыхе.

Его слова меня покоробили — скорее, такое можно было услышать от Сэфа. Мне, напротив, привязанность фраматов к Лаверэлю казалась очень трогательной. Но затевать дискуссию я не стала. Не стала и привлекать внимание остальных к отдыхающему фрамату. Наверняка галактическому скитальцу не понравилось бы вмешательство в его инкогнито. Симма давно оставил лодку позади, а я все смотрела на удалявшуюся фигуру рыбака.

Мы высадились на берег озера Виско перед закатом. Поскольку у нас уже был проводник, необязательно было заходить в деревню, и мы доплыли на симме до того места, где Гленса впадала в озеро. На этом настоял сам Тмез.

— Я всегда так делаю. Так получится короче. Если, конечно, не боитесь ночевать под открытым небом.

Мы, естественно, ответили, что нам не привыкать.

— Впрочем, для гарсин мы что-нибудь придумаем, — добавил Тмез.

Действительно, расторопный гармонист привел нас к рыбацкой лачуге на самом берегу. От нее в озеро уходили длинные мостки, вокруг которых плавали огромные водяные лилии. Лачуга пустовала, и дверь была нараспашку.

— Постоянно здесь никто не лсивет, — пояснил Тмез. — Осенью рыбаки приплывают, а сейчас нам послужит. Устраивайтесь, гарсин! Давайте я отнесу ваши вещи.

Тмез хотел снять со спины Помми мой вещевой мешок, но Бар решительно отстранил его.

— Не шустри, приятель. Тебе за это не платят.

— Да пожалуйста, я просто хотел помочь, — пожал плечами Тмез. — Я вас на ночлег привел, а сам пойду дорогу проверю, пока совсем не стемнело. Весь месяц Каштана здесь шли проливные дожди. Если дороги еще не просохли, надо будет огибать болото холмами.

Положив гармошку у стены лачуги, он скрылся в наступающих сумерках.

— Ты чего это, Бар? — улыбнулась я, когда вслед за слугой зашла в лачугу. — Ревнуешь, что ли?

Тот, прищурившись, загадочно произнес:

— Держитесь от него подальше, гарсин.

Наверняка Денис сильно задел самолюбие моего слуги, и тот теперь будет придираться к Тмезу по любому поводу. Наверное, я сама в этом виновата, избаловав Бара. Я-то воспринимала его как равного и не считала зазорным прислушиваться к его советам. Но сейчас в нем, конечно, просто говорила обида.

Делить лачугу мне предстояло с Нолколедой. Однако нам пришлось уступить свои «хоромы» принцу. Мальчик снова жаловался на нездоровье:

— Меня что-то укачало на плоту, господа.

— Ваше высочество, да какая качка? — удивился Сэф.

Денис посмотрел на принца с явной тревогой:

— У вас что-то болит, ваше высочество?

— Нет, не волнуйтесь, Фериан, — улыбнулся Лесант. — Просто моряк из меня никудышный. Завтра я буду в порядке.

— Идите в дом, ваше высочество, — предложила я. — Мы все равно еще не ложимся. Будем шуметь, болтать, не дадим вам выспаться.

Помявшись немного, принц согласился. Бар после выволочки, полученной от Дениса, счел благоразумным остаться при лошадях. Тмез еще не вернулся со своей разведки. Так что мы, агенты, остались без посторонних ушей. Горел на берегу костер, в котелке кипел тач. Редкая возможность обсудить наши дела! Все чувствовали, что надо начинать разговор, но никто не знал, о чем. Сэф уловил общее настроение.

— Ну что, господа земляне, может, помечтаем? Например, о том, что мы будем делать с нашими миллионами, когда вернемся? Вот ты, Леда. Тебе уже пора об этом думать. Как говорится, скоро дембель!

Сейчас эта безумная опять раскричится про конспирацию. Зачем Сэф ее провоцирует?

Нолколеда действительно глянула волком, всем видом показывая, что тема эта неуместна.

— Ладно, не хочешь — не говори, — успокоил ее анапчанин. — А вот я, например, махну за границу. Буду жить там, где всегда тепло, у самого синего моря. Где-нибудь в Италии, а может, еще лучше, в Калифорнии… У меня будет сеть ресторанов, казино… Может быть, я назову это «Лаверэль». Если, конечно, фраматы не сотрут нам память. А ты, командир?

— А я не знаю, — признался Денис. — Честно говоря, не очень верю, что вернусь и получу деньги. Не то чтобы сомневаюсь в честности наших «работодателей»… Просто я уверен, что лично мне что-то помешает.

— Ладно, не надо о грустном. А ты сейчас представь. Десять миллионов долларов. Они у тебя, вперед! Что ты будешь делать? — допытывался Сэф.

— Что-нибудь невозможное, — засмеялся Денис. — В космос, например, слетаю. Или куплю какой-нибудь зоопарк. Или займусь наукой и открою ген вечной молодости. Не знаю. Я не очень умею тратить деньги.

— Почему? — Сэф изобразил, что подсчитывает на пальцах. — Ты уже все потратил. Но если поприжаться, то на все хватит. Ладно, с тобой все ясно. Кто следующий? Жанна!

Вопрос Сэфа поставил меня в тупик. Не в том дело, что я не думала, как потратить деньги. Но в основном это были аморфные представления о «красивой жизни», в которых немыслимые путешествия по Южной Америке мешались с платьями от ведущих кутюрье. Ну, еще собственный дом где-нибудь в Комарово. Самая крутая машина и водительские права без проблем. Главное — чтобы все без проблем. А из остатков можно немного матушке помочь. В конце концов, десять миллионов — это не такие уж сумасшедшие деньги… Но говорить всю эту чушь мне было неловко. Нолколеда окончательно убедится в том, что я бессмысленная дура. «Мальчики», как мысленно, с легкой долей самоиронии, я называла Дениса и Сэфа, во мне разочаруются. К счастью, Сэф не стал настаивать.

— До чего вы, девушки, скрытные! Но вы-то, сенс, не будете скрывать от нас своих планов? Вы отбываете здесь уже второй срок и по возвращении будете сказочно богаты!

Сенс поднял глаза от записной книжки, аккуратно снял очки.

— Друг мой, — сказал он, — я вряд ли когда-нибудь вернусь.

Даже красноречивый Сэф не нашел, что ответить. И в самом деле, что тут скажешь? Пять лет назад человек не захотел вернуться на Землю. Не из-за денег же он это сделал? Пятнадцать лет теперь отделяют его от прошлого… Ни семьи, ни друзей, ни себя самого, прежнего… Куда уже возвращаться? Тем более, если тебе нравится в Лаверэле, и к твоим услугам кафедра лучшего из университетов королевства? Я впервые задумалась, что и десять лет — немалый срок. Кажется, я понимала, о чем говорил Денис: что-то помешает… Впрочем, я вообще слишком хорошо его понимала…

— А ты, Леда, собираешься возвращаться? — очень серьезно спросил Сэф.

— Я не могу не вернуться, — жестко ответила немка. Но черты ее лица смягчились — то ли в оранжевом свете костра, то ли из-за отросших соломенных волос. Нолколеда встала — как красиво это она делала, из любого положения, без помощи рук, просто взвивалась вверх, как пламя свечи! — и пошла к лачуге. Я вздохнула, подумав, что на троих там места не хватит, и спать мне придется на свежем воздухе. Впрочем, если не считать нашего плаванья на «Мотиште», я уже забыла, когда последний раз ночевала под крышей.

— У нее на Земле осталась дочка, — тихо сказал Денис. — Я говорю вам, потому что, во-первых, это не секрет. А во-вторых, чтобы вы не мучили ее расспросами. Она очень страдает в разлуке с ребенком.

Зачем он это говорит — словно противопоставляет себя с Нолколедой, «семью», Пегль их задери, нам с Сэфом! Как моя одноклассница Настя: выйдя замуж раньше всех нас, она с таким же снисходительным осуждением смотрела на незамужних подруг. Но Настя всегда была непробиваемой дурой и делала это от недалекого ума. А Денис-то зачем?

— Интересно поступают некоторые мамаши, — зло сказала я. — Отправляются заработать деньжат — ненадолго, всего на десять лет. А ребенка оставляют бабушке. Она не боится, что дочка ее не узнает?

— Боится, — ответил Денис, вороша палкой угли костра. — Скорее всего, так оно и будет. Когда Леда отправилась в Лаверэль, ее дочке было два годика. А когда вернется, будет уже двенадцать. Взрослый человек.

— Тогда почему? — спросил Сэф.

— Девочка заболела, — пояснил наш командир. — Церебральный паралич. Она не владеет ни руками, ни ногами. Но сейчас делают операции… Правда, нужна не одна операция, а они очень дорого стоят, и страховка не покрывает… А потом — еще более дорогостоящий уход. Она договорилась с фраматами, что ее мать будет иметь свободный доступ к этим деньгам. Вот так.

Я хотела провалиться на месте. Выступила, ничего не скажешь! Вот, и Сэф весь размяк от сочувствия. А я выглядела бездушной стервой. Действительно, откуда мне понять, что чувствует бедняжка Леда, у меня ведь нет детей! Мне было ужасно стыдно за эти свои мысли, за злобу, за некрасивую, почти скандальную ревность… И вдруг я поймала взгляд Дениса. Он смотрел на меня… с сочувствием. Так смотрят на смертельно больного, которому, сколько ни жалей, невозможно помочь. И от этого взгляда мне стало совсем дурно. Я вдруг расплакалась, вскочила, побежала туда, где уютно всхрапывали лошади. Ни один из мужчин не пошел за мной.

— Лошади! Пеглевы дети, где лошади!

Я оторвала тяжелую голову от матраса. Кричал Сэф. Ему что-то отвечал Бар. Потом послышался быстрый говорок Тмеза. Пригладив волосы, я пошла выяснять, в чем дело.

Сэф в расстегнутом камзоле, взъерошенный, тряс перед лицом Бара уздечкой своего Карамэля.

— Что значит — «ничего не видел»? Ты понимаешь, Пеглев сын, что случилось?!

— Так он проспал, монгарс, — вмешался Тмез. — Эх, вот ведь беда!

— Какая еще беда? — Денис со строгим, «командирским» видом направлялся к нам.

Выяснилось, что ночью пропали все лошади. Самое интересное, что седла, уздечки — все осталось. Бар был бледен до синевы. Караулить ночью вызвался он сам. Когда, пернувшись из «разведки», Тмез предложил посторожить, Бар тут же категорически заявил:

— Нет уж, приятель, ты завтра должен быть в порядке. Я сам посторожу.

Соперничество с Тмезом, похоже, совсем задурило ему голову. В результате он уснул, хотя сейчас перед нами божился, что сна не было ни в одном глазу.

— Виноват, командир. Сам не знаю, как вышло. Только… Пожалуй, я знаю, чьих шаловливых рук это дело.

— Опять мускары, — скорее утверждая, чем спрашивая, заметил Денис.

Да какие мускары! Стали бы они упряжь снимать! Кегль это. Пеглево племя.

Мы переглянулись. Мне было ужасно неловко за нелепую попытку моего слуги оправдаться. Сэф тем временем сменил гнев на милость.

— Знаешь, приятель, — сказал он, иронически глядя на опростоволосившегося Бара, — некоторые безответственные люди все готовы переложить на какого-нибудь барабашку.

— Друг мой, не будьте так скептичны, — вмешался сенс. — До того, как воочию увидеть Ликориона, мы тоже не очень-то верили в реальное существование богов.

— Да, слуга ваш правду говорит, — неожиданно заступился за Бара Тмез. — Точно, Пеглевых рук это дело. Почему-то этот лесной проказник обожает кунст Ленсатт. Ну а раз так — ничего не поделаешь. Придется идти пешком. Ничего, я ведь проверил вчера — дорога в порядке. Ну что, собираемся?

— Как это — ничего не поделаешь? — перебил его Бар. — С Пеглем можно договориться. В деревнях все знают, как его приманить. Странно, что ты этого не знаешь, приятель. — И он внимательно посмотрел на проводника.

Тот, слегка смутившись, пробормотал:

— Так я ж в городе родился, там такими глупостями не занимаются.

— И как это сделать? — спросил Денис.

Через полчаса за лачугой стоял котелок с горячим компотом из черники и малины, которую мы в спешном порядке насобирали по приозерным кустам. Туда пошел почти весь наш запас сахара и баночка меда из Денисовых лекарств. Бар деловито разбрызгивал душистую жидкость на траву.

— Спрячьтесь все! — шикнул он на нас.

Мы притаились с другой стороны лачуги. Чаню я крепко держала за ошейник.

Мне показалось, что прошло уже очень много времени, но вокруг все оставалось без изменений. Я изо всех сил желала Бару удачи, хотя надежды почти не осталось. Наверняка лошадей увели какие-нибудь местные злоумышциники, и кропить траву компотом — просто верх глупости. А мы, как дураки, сидим и ждем…

Вдруг со стороны леса показалось какое-то смутное движение — как будто тени облаков скользили по траве. Постепенно они приняли облик полупрозрачных зеленых существ — обычные дети, мальчишки и девчонки, если бы не стрекозиные крылышки за спиной… Они медленно приближались к заветному котелку.

— Как бабочки или осы, на сладкое слетаются, — удовлетворенно прошептал Бар.

Вот хорошенький мальчик лет десяти подлетел к лачуге. Зеленые локоны вились вокруг тонкого, остроносого личика с огромными глазами. Хрупкие ручки цепко обхватили котелок, стеклянные крылышки опустились за спиной… Мальчик сложил губы трубочкой и выпустил длинный зеленый язычок. Втянул в себя компот, зажмурился от удовольствия… Сквозь колышущуюся субстанцию его тела видно было, как слетаются к лакомству остальные.

Бар неуловимо стремительным движением метнулся вперед и набросил на мальчика одеяло — как будто бабочку накрыл сачком. Пойманное существо отчаянно забилось под его руками, остальные с оглушительным щебетом рванулись прочь, загудели маленькие крылья.

Мы сбежались посмотреть на добычу. Из-под одеяла торчала только кудрявая голова с испуганными глазищами.

— Вот, господа, это и есть Пеглево дитя, — заявил мой слуга. — Лесной народец, безвредный, но очень любопытный и шаловливый. Зачем вам понадобились лошади, горе мое?

Пойманный разразился сердитым щебетом.

— Ругается! — весело сказал Бар. — А вот я тебе крылышки-то поотрываю! Посмотрим, как тогда будешь порхать, мерзавец! А ну, быстро свисти своим, чтобы вернули лошадей — всех до единой! Поиграли, и будет. Вернете лошадей — я тебя отпущу.

— А если они не захотят его выручить? — спросила я, кивнув на притихший лес.

— Еще как захотят! — уверенно ответил Бар. — Эти существа — самые древние жители Лаверэля. Когда-то, наверное, только они и жили. Еще до Раскола. Их не так уж много осталось. Стаи Пеглевых детей держатся вместе многие сотни и тысячи лет. Так что они очень привязаны друг к другу. А что пакостят… Так поживешь с ихнее, не так заозорничаешь.

Существо тем временем жалобно свистало, смешно выпячивая губы. Мне было жаль этого красивого ребенка… Пеглево дитя, которому от роду много тысяч лет — вот почему глаза у него совсем не детские, не шаловливые…

Послышалось ржание, и из лесу выбежали кони. Все были целы, последним скакал Буррикот. В лошадиные гривы и хвосты были вплетены ромашки, а на шее моей Помми красовался венок из ярко-пунцового клевера. Сэф с Денисом ловили лошадей, надевали на них уздечки. А на опушке снова замелькали прозрачные фигурки. Пеглевы дети напряженно ждали, когда мы отпустим их собрата.

— Лети восвояси, приятель, — Бар сорвал с мальчика одеяло. Тот робко пошевелил крыльями, свесив руки и ноги, взмыл в воздух и вдруг состроил нам проказливую рожицу. Его друзья торжествующе защебетали.

— Котелок не будем выливать, — сказала я. — Когда мы уедем, пусть возвращаются, допьют.

В этот момент из лачуги вышел принц Лесант.

— Смотрите, что я нашел, господа!

Денис взял у него круглую серебряную бляшку на разорванной цепочке — нагрудный знак. Круг был поделен пополам. Две половины лица — уродливая и прекрасная. Модит!

— Мускары, — посуровел лицом Денис.

Словно в подтверждение его слов, из леса донесся знакомый, леденящий душу вой.

2. Предательство

— Вот что, любезный Тмез, — обратился Денис к проводнику. — Похоже, по пути в Миллальф нам угрожают не только дикие звери и болота. Кое-кто охотится за нами. Коли ты откажешься идти с нами, это будет понятно…

Тмез любовно погладил верную гармошку.

— Да мне-то что? Раз взялся — отведу вас, как обещал. Вот только добавьте пол-арена за риск.

— Договорились! — засмеялся Денис. — Ну что, господа, по коням!

После недавнего приключения лошади остались совершенно невредимы, только очень взбудоражены. Я попросила Чаню выяснить у моей Помми, что такое с ними делали Пеглевы дети. Оказывается, лесные проказники пытались научить наших лошадей летать, и вроде как это было не безнадежное занятие…

Мрачные это оказались места — леса кунста Ленсатт. На заболоченной почве росли только елки в лохмотьях серебристого лишайника, напоминая неопрятных, выживших из ума старух, и многочисленные грибы. Я сразу записала их в ядовитые. У съедобных грибов не бывает таких тонких, изогнутых ножек, конусообразных шляпок, а главное, от них не может исходить мертвенное голубоватое мерцание.

Лес постепенно превращался в сплошное болото, через которое была проложена гать. Бурая вода заливала деревянный настил. Лошади скользили, застревали копытами между бревнами. Боясь, что кто-нибудь упадет вместе с конем, Денис велел нам спешиться, и я сразу же выяснила, что левый сапог у меня течет. Хлюпая болотной жижей, я с отвращением чувствовала, как сползает холодный намокший чулок. А тут еще принялся моросить дождь. Сплевывая с губ намокшие волосы, я шагала, ведя в поводу Помми, и проклинала тот день, когда отправилась в это путешествие. Болота умели нагонять безнадегу… Я впервые подумала, что мы можем и не вернуться в Вэллайд.

Размышляя таким безрадостным образом, я сама не заметила, как поравнялась с Денисом.

— Устала? — спросил Денис. Что ж, командиру положено заботиться о подчиненных.

— А ты как думаешь? — не слишком любезно ответила я. Еще немного, и я научусь огрызаться, как Нолколеда…

— Помнишь, как мы с тобой гуляли по Невскому?

Мое сердце гулко заколотилось от неожиданного воспоминания о том нашем единственном вечере, который позволял мне питать туманные надежды.

— Было холодно, в лицо дул ветер со снегом. А потом мы зашли в кафе…

— «Трубка мира», — кивнула я, замирая от ожидания.

— … И там было тепло. Никогда не научишься ценить тепло, пока как следует не замерзнешь. Я это к тому, что в Миллальфе целую неделю будем только есть, спать и греться. Представь себе, как это будет хорошо!

Денис закончил поучительной, начальственной ноткой. Воспоминание, соединяющее нас, померкло. Но я еще не потеряла надежды превратить этот разговор в какой-то новый этап наших отношений.

— Я вчера вечером так глупо себя повела, — сказала я. — На самом деле, мне очень жаль Нолколеду. Она мужественная женщина.

Денис ничего не ответил, только бросил на меня взгляд через плечо. Знакомая грустная насмешка темных глаз… Конечно, он все понимает — что я бешусь из-за его нелепой свадьбы, ревную… Мне стало стыдно.

— Ты бы помирилась с Ледой, — вдруг очень серьезно сказал Денис.

— А я с ней не ссорилась! — с вызовом ответила я, хотя прекрасно поняла, о чем идет речь.

— Каждый ваш разговор грозит перерасти в ссору, — вздохнул он.

— Ты приказываешь мне как командир? — холодно поинтересовалась я.

— Нет. Прошу, как друг. Ее… И твой.

— Зачем ты женился на ней, Денис?

Я задала давно мучивший меня вопрос и наконец выговорила имя.

— Я командир и отвечаю за нее. Если бы ты попала в подобную ситуацию, я сделал бы то же для тебя. Но ты ведь хотела спросить о другом.

Снова мимолетный насмешливый взгляд. Ему любопытно, как я буду себя вести… Чертов доктор, Пеглево отродье, неудавшийся хирург, вот только не надо препарировать мне душу!

— Да, ты прав, — спокойно сказала я. — Я хотела спросить, что ты сейчас об этом думаешь. Каковы твои планы и прочее…

Я ожидала, что он спросит: «А тебе-то что?» И тогда бы я спокойно сообщила: «Я тебя люблю». Потому что замучила меня эта экзистенциальная недосказанность! Но Денис так же спокойно ответил:

— Когда мы доставим принца в Вэллайд, я должен буду вернуться в Дикие земли. Фраматы очень четко обозначили свою позицию по этому поводу. Леда сказала, что поедет со мной. Понимаешь, ей очень тяжело и одиноко. Таковы мои планы.

— Но уже через три года она вернется на Землю! Она же сказала, что не останется здесь!

— Я знаю, — кивнул Денис.

— Тогда зачем тебе это нужно? Не понимаю. Что за благотворительность? Ты что, влюблен в нее?

Почему-то я требовала ответа так, словно имела на это право. И похоже, Денис не собирался это право оспаривать…

— Я дал слово.

Неужели все так необратимо?..

— О чем ты говоришь? Об этом обряде? Клятва перед чужой богиней? Послушай, это глупо!

Я так не считаю, — медленно проговорил он. — Только не знаю, как тебе объяснить, если ты не хочешь понять. Попробую начать с простого. Нарушение клятвы влечет за собой ужасные последствия. Пусть будет даже один шанс из ста, что пророчество жрицы Ламерис сбудется, я все равно не имею права рисковать. Ведь при этом я рискую не только собой. Ты же была в храме, ты сама слышала.

— Глупости какие, — прошептала я, в отчаянии мотая головой.

Денис взял меня за руку — небрежно, как маленькую сестренку. Сочувственно заглянул в глаза.

— Я тебя расстроил? Знаешь, мне тоже невесело. Жизнь вообще не очень веселая штука. И все наши встречи и разлуки сплетаются в сложную паутину судьбы. Разорви одну ниточку — и все нарушится. С судьбой можно спорить, договариваться, даже торговаться. Но против нее нельзя бунтовать. Я уже пробовал и поплатился за это, — Денис демонстративно пошевелил пальцами поврежденной руки. — Битва с судьбой — это всегда саморазрушение. Лучше всего судьбе доверять.

«А как же наша встреча с тобой? Разве это не судьба?» — хотела сказать я, но промолчала. Каким еще софизмом он опровергнет это? Великий Шан, ну почему я до сих пор не влюбилась в Сэфа? Красивого и веселого… Зачем мне этот человек с кучей сложностей, с непонятной насмешкой в глазах, за которой он прячет свою неуверенность?

В течение этого дня и наступившей ночи нас не тревожили ни люди, ни звери. А на следующий день по лесу разнесся вой. Он начался тихо, неразличимо с гулом еловых вершин. Мы ждали этого каждую минуту, но все равно вздрогнули от неожиданности. Чаня грозно зарычал, вздыбив шерсть.

— Где-то слева, — прислушался Сэф.

— А мне кажется, позади, — возразил Денис.

Я напрягла слух и поняла, что разобрать, откуда доносятся звуки, невозможно. Вой шел как бы одновременно отовсюду. Было ли это эхо, или действительно наши враги заполонили весь лес и только ждут удобного момента, чтобы сомкнуть кольцо?

Бар быстро соскочил с коня и припал ухом к земле.

— Они позади, командир. Не дальше полукорса. Едут не спеша.

— Сколько их? — быстро спросил Денис.

— Не меньше десятка лошадей, — оторвался от земли Бар. Покачал головой. — Пожалуй, голов пятнадцать…

Мы все повернулись к командиру. За время пути, после пережитых плечом к плечу опасностей мы начинали превращаться в настоящий отряд. Не было паники и суеты, мы спокойно ждали распоряжений.

— Сколько еще до Миллальфа? — спросил Денис проводника.

— К вечеру будем, как я обещал, — ответил Тмез, тревожно озираясь.

Бар почесал голову под беретом.

— Лучше всего, командир, сейчас свернуть в лес и затаиться. А коней погнать по дороге. Так мы собьем со следа этих Пеглевых выродков.

Я впервые подумала, что традиционное лаверэльское ругательство, пожалуй, несправедливо к симпатичным Пеглевым детям…

Тмез замотал головой.

— Господа хорошие, да там же, в лесу, воды по пояс! Там не спрячешься, только утонуть можно. Надо вперед ехать. Дорога хорошая, авось успеем дотемна попасть в Миллальф.

— Да, — коротко кивнул Денис. — Вперед, господа.

Мы погнали лошадей по лесной дороге. Грязь летела из-под копыт вместе с обрывками мха, сухой прошлогодней листвой и мелкими камешками. Я прижималась к шее Помми, пытаясь уберечь лицо от хлестких веток, и видела, как гепардовыми прыжками мчится Чаня, грязный по самое брюхо. Спустя некоторое время Денис крикнул, придержав своего коня:

— Отвязывайте мешки! Бросайте все на землю, будем уходить налегке!

Я на скаку попыталась отвязать мешок и едва не упала с лошади, отпустив поводья. Поравнявшийся со мной Сэф одним ударом ножа перерезал тесемки. Все мои наряды, дорожная косметичка и забытый на дне мешка пистолет рухнули в грязь.

— Пегль забери вас, сенс, и вашего осла! — кричал Денис. Я обернулась: Буррикот, груженный тяжелым сундуком, трусил в хвосте нашей кавалькады.

— Сенс, бросайте сундук, это приказ!

— Но друг мой, там же книги, карты!.. — растерянно возражал ученый.

Тем не менее, драгоценный сундук последовал на землю за нашими вещами.

А дорога между тем становилась все хуже, превращаясь в поросшую низким колючим кустарником болотистую просеку. Лошади в кровь обдирали ноги о колючки, путались в них хвостами, утопали в болоте, спотыкались, приходили от этого в неистовство.

Бар вдруг схватил за повод лошадь, на которой ехал Тмез.

— Так вот она, твоя хорошая дорога? Ты куда нас завел? Кто тебя нанял, Пеглев выродок?

Нехорошая улыбка мелькнула на рябом лице проводника. Его рука скользнула за пазуху, в ней появился какой-то предмет… И тут Бар неуловимо быстрым движением вскинул свой пистолет. Раздался выстрел, дорога окуталась дымом. Чаня яростно залаял, забыв о способности говорить. Тмез откинулся в седле и повис, запутавшись ногами в стременах. Лошадь, испуганно прядая ушами, потащила убитого головой по земле. Жалобно всхлипнула гармошка. Сэф, не покидая седла, поднял оружие, выпавшее из руки Тмеза.

— Мускарский, — мрачно сказал Денис. Он хотел что-то добавить, может быть, признать правоту Бара, с самого начала не поверившего проводнику, но мой слуга помешал ему.

— Поздно, командир. Они нас догоняют.

Бара трудно было узнать. Сосредоточенный человек, оказавшийся в своей стихии. Более того, способный этой стихией управлять. Губы сжаты, глаза прищурены, руки ловко перезаряжают пистолет… Разве это мой слуга с хитроватым крестьянским прищуром?

— Я, командир, пожалуй, останусь здесь, — заявил он.

Денис бросил быстрый взгляд на него, на нас.

— Слушай мою команду!

Сдерживая встревоженных коней, мы окружили его.

— Значит, так. Этот мерзавец Тмез, конечно, знал, что мы не уйдем по такой дороге от погони. Но дорога ведет в Миллальф — ей просто некуда больше вести. Мы с Баром останемся здесь и попробуем их задержать. Задача остальных — добраться до Миллальфа и привести подмогу. Все ясно? Выполнять!

Мы остолбенели от услышанного. Первой опомнилась Нолколеда.

— Я остаюсь с вами, — спокойно заявила она. — Втроем у нас будет больше шансов.

Денис кивнул.

— Хорошо. Все, времени больше нет. Поезжайте!

Я какой-то частью сознания успела понять, что происходит нечто удивительное. Может быть, самое великое чудо Лаверэля. Мы, земляне, были воспитанниками цивилизации, давно утратившей веру в духовные ценности. Мы привыкли думать о себе и не верить в бескорыстие других. Что же сейчас заставляло нас спасать принца из смешного, почти игрушечного королевства на чужой отсталой планете? Ни у кого не возникло мысли, что можно откупиться от мускаров, отдав им мальчишку. Что это? Просто стремление честно заработать свои деньги? Или Лаверэль уже незаметно совершил с нами что-то невозможное, и из глубин исторической памяти хлынули благополучно забытые понятия о воинской чести и доблести, о благородстве и нерушимости дружеских уз… Так или иначе, мы не могли ослушаться приказа.

— Вперед, — скомандовал нам Сэф.

Я бросила на Дениса отчаянный взгляд, но он не видел меня. Его лицо приняло уже знакомое мне отрешенное выражение. Воин готовился к последней битве…

И тут принц выкинул неожиданный фортель. Он стегнул плетью своего коня и помчался назад.

— Стой, идиот! — забыв об этикете, заорал Денис. В последний момент он успел схватить за поводья лошадку принца.

— Им нужен я! Незачем вам погибать из-за меня! — закричал Лесант.

И в этот миг показались мускары — молчаливые всадники на вороных конях. Все они были в одинаковых коричневых плащах с капюшонами, низко надвинутыми на глаза. Они не торопили коней, приближаясь с убийственной уверенностью, что добыча попалась в капкан.

— Назад! — велел принцу Денис, заслоняя его собой. Мальчик, бледный, но полный решимости, обнажил шпагу. Я тоже схватилась за шпагу — увы, другого оружия у меня не осталось.

— Уходим с просеки! — скомандовал Денис. — Готовиться к бою! Чаня! Скажи лошадям, чтобы отбежали подальше и скрылись. Мускары могут их перестрелять.

Бар быстро стащил с лошади убитого предателя. Мигом спешившись, мы бросились в лес, используя, как укрытие, высокие, поросшие черничником кочки.

— Ложись! — Сэф дернул меня за руку. Я упала на мокрый мох, угодив рукой в паутину. Какой-то шорох послышался справа: небольшая, черная в голубых колечках змея отползала в сторону. Но я даже не испугалась, потому что напряженно смотрела, как мускары один за другим покидают седла.

— Без команды не стрелять, — услышала я уверенный голос Дениса.

Трое мускаров, держа оружие наготове, осторожно двинулись к нам.

— У меня на мушке правый. Бар, твой — который в центре. Левый — Леды, — продолжал распоряжаться Денис. — Больше никто не стреляет. Ближе, ближе подпускаем их, гадов. Не шевелитесь, я сказал.

Надвигающиеся сумерки были нам на руку. Мускары только примерно знали о нашем местоположении. Мы же отлично видели на просеке их темные, зловещие фигуры. Вот хрустнул сучок под чьим-то сапогом… Я невольно сжала рукой теплый Чанин загривок. Мне не было страшно. Напряжение, страшное напряжение сковывало тело. Казалось, нервы не выдержат и взорвутся с предательским звоном. Сердце колотилось где-то в горле.

— Огонь, — тихо скомандовал Денис.

Раздался оглушительный грохот. Навстречу тоже что-то полыхнуло, и закричал один из мускаров. Его соплеменники, выжидавшие на просеке, вдруг отозвались тем самым омерзительным воем. Где-то заржали кони. Наши ли не захотели оставить хозяев, или вражеские?

— Попали? — прошептал Сзф, неловко подползая к Денису.

— Не знаю, — досадливо мотнул головой тот. — Не видно ничего.

Нолколеда сосредоточенно перезаряжала свое оружие. Я вдруг обернулась к сенсу Зилезану.

— Дайте мне свой пистолет, сенс. Пожалуйста, — добавила я, чувствуя, что говорю слишком командным тоном. Упираясь локтями в землю, я поползла на «передовую». Как больно и неудобно! Эфес шпаги вдавился мне в бок, плечи немели.

— Огонь!

Снова залп в темнеющем лесу и выстрелы навстречу. Нолколеда вдруг сдавленно вскрикнула, схватившись за бок. Каждый из нас сделал рывок в ее сторону, но она остановила нас жестом, продолжая заряжать пистолет. Раздался новый выстрел — и снова наступила тишина.

Перестрелка продолжалось долго — может, двадцать минут, а может — час. Время от времени раздавались выстрелы с обеих сторон, по большей части безрезультатные. Сжимая в холодной руке пистолет, я лежала рядом с Денисом. Об этом говорило только его дыхание: в кромешной тьме казалось, что я одна-одинешенька во всей вселенной.

Вдруг Денис губами уткнулся мне в волосы, сбив берет. Я едва не ахнула от неожиданности, но успела прикрыть рот рукой. А он прошептал в самое ухо:

— Больше не стрелять, передай по цепочке. По моей команде уходим.

Я растерялась. Что надо сделать? Но Денис уже сам сообщил то же самое Бару. Потом я услышала шепот слуги:

— Налево, хозяйка. Потихоньку, потихоньку! Вот сюда, за монгарсом.

Двигаясь на ощупь, я схватилась за чьи-то сапоги. Их обладателем оказался Сэф. Он предлагал помощь раненой Нолколеде, а та чуть слышно, но довольно злобно шипела. Вот и принц! И сенс тоже, все живы и невредимы. А потом за спиной у нас раздались выстрелы. Денис с Баром остались на прежнем месте и рассчитывали обмануть мускаров, чтобы мы могли уйти. Теплая рука Сэфа с силой увлекла меня куда-то в сторону.

— А где Чаня? — вдруг спохватилась я.

И тут же где-то рядом взвизгнул пес. В ответ раздалось ругательство на неизвестном языке.

— Враг! Здесь враг! — лаял пес. — Он отдавил мне лапу! Я укусил его!

Отпустив мою руку, Сэф вскочил. Послышалась возня, звук удара. Потом рядом зазвенели, скрестившись, шпаги. Бой перешел в рукопашную. Нам ничего не оставалось, как, обороняясь, пытаться отступать.

Теперь, когда вспышки выстрелов больше не слепили глаза, я начала привыкать к темноте и различать человеческие силуэты, мечущиеся в темноте. Я оглядывалась, надеясь увидеть друзей и вдруг по-детски испугалась, что меня бросят здесь одну.

— Жанна! Где Жанна? — услышала я крик командира.

Он все-таки заботится обо мне! Не успела я этого подумать, как на меня налетел мускар.

Коричневый капюшон упал с головы, и я увидела его лицо: смуглое, с хищными правильными чертами и неизменной татуировкой на лбу — знаком Модита. Пока я разглядывала врага, мое тело быстро вспомнило навыки, преподанные мне Сэфом. Увидев шпагу в моей руке, мускар осклабился, показав крупные лошадиные зубы, и выхватил свою.

«Мне конец!» — подумала моя голова, а рука решительно отбила первую атаку.

И словно по колдовству, страх прошел. Я почувствовала знакомую веселую ярость, утраивавшую мои силы. «Ты же не знаешь, кто мы. Ты же не знаешь, на что мы способны, — думала я, отбивая удар за ударом. — Ты пришел на чужую землю, уверенный в легкой победе. Но ты не мог себе представить, что встретишься с нами». Не знаю, кто был моим мысленным собеседником, — этот мускар, коршуном круживший вокруг меня, или вся неведомая угроза, которая нависла сейчас над Лаверэлем. Да, вы думали, что ваш военный поход будет сражением танков против карточных домиков. Но мы, земляне, не позволим уничтожить доверившийся нам мир. Мы не уступим, мы просто не имеем права уступить! Фразы рождались в моей голове одновременно с каждым выпадом, с ударом, со звоном скрестившихся клинков… Я уже чувствовала себя победительницей, когда новая тень метнулась по поляне. На помощь моему врагу пришел еще один мускар.

У меня не было навыков сражения с двумя противниками, и мускары начали теснить меня, изматывая бесконечными бросками. Я пропустила один удар, царапнувший плечо. Боль напугала меня. Куда делась моя уверенность? Я совершала ошибку за ошибкой, слишком близко подпуская врагов. Но неожиданно шпагу, летящую мне прямо в сердце, встретил другой клинок.

— Молодец, солнце мое, — крикнул Сэф. — Так держать! Мы их сделаем, сделаем!

Спина к спине, мы отражали натиск мускаров. Близость Сэфа вернула мне силы; у меня как будто открылось второе дыхание. Я слышала какие-то дьявольские вопли в такт моих ударов и не сразу сообразила, что кричу сама… Уже не я направляла шпагу, она сама увлекала меня вперед, она была частью меня, продолжением моей руки…

Шпага вонзилась мускару в грудь. Я еще не поняла, что произошло, а он вдруг зашатался, схватился за клинок рукой, словно пытаясь вытащить его, захрипел и рухнул на землю. В этот момент второй мускар ловким ударом выбил шпагу у Сэфа из рук. Выхватив оружие из груди убитого, я каким-то невероятным прыжком заслонила собой Сэфа, успев встретить выпад врага. Анапчанин успел подобрать свой клинок. Теперь нас было двое против одного, да и смерть товарища сделала мускара осторожным. Бросив что-то на резком, лающем языке, он с шумом бросился через лес.

— Эй, командир! — Сэф завертелся по сторонам.

Издалека — сантонов с двух — отозвался Денис, и мы бросились ему на помощь. И вовремя: на наших глазах один из мускаров швырнул на землю сенса Зилезана, направив шпагу ему в грудь.

Сэф справился с врагом без моей помощи. Перепрыгивая через кочки, по колено проваливаясь в болоте, я побежала вперед. Откуда ни возьмись, прямо у меня из-под ног вылетел Чаня.

— Вот ты, хозяйка, можешь, конечно, не слушать, — оживленно пролаял он, — но это напоминает мне случай с московской сторожевой…

Чем были вызваны его воспоминания, я не успела дослушать. Мы выбежали на опушку большого болота, залитого светом Модита. Я искренне скрестила руки, призывая помощь великого Шана. Вдруг вышедшее из-за туч мрачное божество мускаров принесет им удачу?

Но нет — по крайней мере, не в случае с Нолколедой. Словно танцуя, немка кружила вокруг своего противника. Стремительный бросок, кованый каблук вылетает вперед резко, словно выстрел, — и вот мускар лежит на земле с нелепо свернутой набок головой. Женщина, тяжело дыша, схватилась за бок.

— Что встала? — приветствовала она меня. Потом перевела взгляд на окровавленную шпагу, которую я все еще держала в руке. — Ну что, с боевым крещением тебя! Пошли к нашим.

Мускары исчезли, как обычно, внезапно. Мы так и не поняли, сколько их было, — человек двенадцать, не больше. Они по-прежнему действовали маленькими отрядами и если получали отпор, то не лезли на рожон. А этой ночью им досталось всерьез. Взбудораженные схваткой, мы делились своими боевыми подвигами.

Оказалось, убито не меньше пяти мускаров. Один был уложен еще первым выстрелом, еще одного убила я, третий вряд ли оправился после Нолколединого приема. Еще один был на счету у Сэфа и пятого заколол принц. А уж сколько ушибов и переломов обеспечил мускарам Бар, размахивающий огромной дубиной, — об этом знают только они сами.

Неплохо, если учесть, что в отряде уцелели все. Я отделалась царапиной. Серьезную рану получила Нолколеда, и Денис уже нагнулся над ней, осторожно поднимая окровавленную рубашку. Сенс повредил единственную руку и, что переживал гораздо сильнее, потерял очки. Все остальные были невредимы.

Опершись на шпагу, я без особого восторга смотрела, как Денис наливает себе на ладонь какую-то жидкость из флакончика, чтобы протереть руки. Задранная рубашка обнажала загорелый мускулистый живот Нолколеды. Сэф наклонился над немкой:

— Ну, как ты? — сочувственно спросил он.

— Все в порядке, — с приличествующим мужеством ответила она.

Ни за что не стану просить помощи, пусть моя рана загноится, и я умру… И пусть тогда все поплачут! Да уж, мысли, достойные доблестной победительницы мускаров…

— А его высочество-то какой молодец! — обернулся ко мне Сэф. — Командир говорит, ни за что бы не успел на помощь, а принц взял да и заколол мускара. Насадил на шпагу, как бабочку на иголку.

Принц Лесант, с возбужденным румянцем на щеках, доверительно сказал мне:

— Вы знаете, гарсин, это первый человек, которого я убил.

— Со мной это тоже впервые, — призналась я, желая ободрить мальчика.

— С вами?! — удивился Лесант. А потом с искренним любопытством спросил: — И что вы чувствуете?

Действительно, что я чувствовала, опираясь на шпагу, испачканную в крови убитого мной человека? Кровь мускара была не зеленой, не черной — такая же красная, как моя. В прежней, земной жизни этот поступок навсегда вырвал бы меня из круга привычных ценностей и норм. Интересно, что записано по этому поводу в российском уголовном кодексе… Превысила ли я необходимую самооборону? Но здесь, в Лаверэле, враг был всего лишь враг. Он нападал на тебя, и ты защищался. Он хотел убить тебя, тебе везло больше, и ты убивал его. Ничего особенного я не испытывала, но, повинуясь какому-то извечному инстинкту, сорвала большой лист лопуха и тщательно вытерла чужую кровь со своего клинка. Принц повторил за мной этот жест.

— Итак, победа! — подвел итоги Сэф. — Полный и окончательный разгром.

— Это хорошо, если окончательный, — отозвался Бар. — Вот только, сдается мне, главные неприятности у нас еще впереди. Этот негодяй Тмез неспроста поджидал нас в устье Гленсы. Сдается мне, мускары догадываются, что его высочество жив. И тогда нас ждет еще много приключений, господа!

3. Хозяин Миллальфа

На разъяснившемся небе к Модиту присоединилась Матин. Мы вышли на просеку, залитую светом двух светил, и только сейчас разглядели, какие же мы все грязные и оборванные! А все наши вещи, вся одежда остались где-то на дороге.

Бар свистом подозвал лошадей. Они мигом отозвались и прискакали — все восемь, включая Буррикота. Каждый из нас с нежностью прижался к теплой шее своего любимца или любимицы. Денис помог Нолколеде сесть в седло, и мы тронулись в путь. Ни о каких ночевках не могло идти и речи; следующий привал должен был состояться уже в Миллальфе.

Двускатные, обычные в Норранте крыши селения показались перед самым рассветом. Среди болотистых ленсаттских низин возвышенность, на которой стоял Миллальф, выглядела настоящей горой. На ее вершину вела каменная лестница с удобными ступенями для пеших и всадников и пологой колеей для телег. Каменную стену в три паса высотой окружал ров с водой; ворота служили откидным мостом. Часовой мерил шагами площадку сторожевой вышки, над которой реял зелено-голубой норрантский флаг — символ шимилорского подданства. Все это производило впечатление грозное и внушительное. Если до сих пор Миллальф представлялся нам спасительной гаванью, то теперь мы впервые задумались о том, какой прием нам окажут в этих местах.

Часовой увидел нас еще у подножия горы.

— Кто такие? С чем пожаловали? — зычно окликнул он.

Денис представил всех, умолчав лишь о принце. Часовой бесстрастно велел нам ждать и отправил помощника доложить старейшине о гостях. Не прошло и десяти минут, как в механизме ворот что-то щелкнуло, загудело, завращалось, и к нашим ногам упал широкий мост. Нам навстречу вышло двое стражников — суровых, бородатых норрантцев с ружьями на плече. В зябком предрассветном полумраке мы ступили на мост.

И тут случилось нечто непредвиденное. Скорее всего, виной тому были сумерки, в которых ни я, ни Чанг, никто другой не заметили двух огромных дымчато-серых псов, следующих за стражниками. Зато их увидела лошадь Нолколеды.

Ее четырехлетняя кобыла скромной чалой масти и раньше казалась мне нервной — под стать хозяйке. Путешествие по морю, потом на плоту, а больше всего ночные события совсем лишили ее рассудка. Почуяв собак, она пришла в ужас. Встав на дыбы, едва не скинув всадницу, лошадь с места рванула галопом назад.

Собаки оценили ситуацию по-своему. Убегает — значит, боится, значит, виноват. С остервенелым лаем они помчались за лошадью. Сторожа растерялись на мгновение, потом изменились в лице и, свистя вслед своим питомцам, побежали за ними. Сэф развернул Карамэля, надеясь догнать Нолколеду.

С горы было видно все как на ладони. В трех сантонах от ворот Нолколеда вдруг вылетела из седла — видно, рана помешала ей удержаться. Собаки, позабыв о лошади, растерянно мотавшей освободившимися поводьями, с яростным рыком бросились к упавшему человеку. Немка была безоружна против них; пешие стражники безнадежно отстали, а Сэфу еще нужно было время…

И вдруг впереди Сэфа, впереди собак мелькнуло что-то рыжее.

— Чаня! — что есть мочи закричала я.

Мой пес, загородив собой упавшую Нолколеду, вздыбил холку и приоткрыл пасть, демонстрируя клыки. Он был вдвое меньше подоспевших собак, но те затормозили всеми четырьмя лапами. И я не удивилась, только вздохнула с облегчением: Чанг умел производить впечатление на своих собратьев.

— Джоан, дружочек, что же теперь будет! — взволнованно прошептал сенс Зилезан.

— Что будет, то и будет, — пожала плечами я. — Они сами виноваты. Нечего нападать на беззащитного человека.

— Да я про Чаню… — растерянно сказал сенс.

Но у меня были все основания не беспокоиться за своего пса. В юные годы он грызся с ротвейлерами. Их хозяева, ребята в кожаных куртках с широкими затылками, не водили своих собак на поводке, полагая, что их питомцам ничего не грозит, а остальные должны побеспокоиться о себе сами. Так вот, они не раз были неприятно удивлены результатами собачьего боя… Жилистый, широкогрудый, с великолепной реакцией и молниеносными движениями, пес оказался непревзойденным бойцом. Этому способствовала и мертвая хватка длиннющих клыков, а самое главное — неистребимая воля к победе… Когда медведеподобная московская сторожевая повалилась перед Чаней на спину и жалобно заскулила, помню, у меня по спине пробежал холодок. И все эти данные профессионального убийцы — под безобидной, обаятельной внешностью рыженькой вислоухой собачки размером с гончую… Когда Чанг достиг трех лет, я стала гулять с ним только на поводке, чтобы не подвергать опасности других собак во дворе.

Вот и сейчас мой четвероногий приятель не стал дожидаться провокаций. Он бросился первым, вцепившись прямехонько в косматую глотку одного из врагов. Пес не ожидал такого напора и не устоял на ногах. Отчаянно извиваясь, он пытался схватить Чаню, но это оказалось не так-то просто: Чаня, не разжимая челюсти, со сверхъестественной ловкостью уворачивался от зубов противника. Его приятель забыл про Нолколеду, с трудом вставшую на ноги. Он бегал вокруг, надрывно лая и не зная, как вступить в схватку. Сэф уже помог Нолколеде сесть обратно на лошадь, подоспели и стражники — они схватили на поводок второго пса. Разнимать же дерущихся было опасно и бесполезно.

Дымчатому псу наконец удалось вывернуться из Чаниной железной хватки — помогла длинная шерсть. Припадая на переднюю лапу, не имея к противнику больше никаких претензий, он, жалобно поскуливая, поковылял вслед за хозяевами. Чанг стоял, свесив язык, и вид у него был донельзя довольный…

— Ну, встречайте победителя, — весело объявил Сэф.

Я обняла Чаню, привычно проверив, цела ли шкура. Нашла несколько ссадин: на лбу, на лапе… Ничего серьезного. Пожалуй, в первый раз мне ничего не оставалось, как похвалить Чаню за эту драку.

И не только мне. Нолколеда тоже буркнула неразборчиво:

— Спасибо, пес.

Но тут же добавила:

— Хотя тебе не стоило вмешиваться. Я справилась бы сама.

Ну что за невыносимый человек! Она не могла признать, что обязана Чангу жизнью. Клыкастые монстры, вполне послушные при других обстоятельствах, в тот момент были неуправляемы. В упавшей девушке они видели добычу, жертву. Все это могло закончиться плачевно. Ладно, решила я. В конце концов, дело не в ее благодарности. Чаня мог спасти ее и сделал это, вот что главное. И я еще раз ласково потрепала пса за холку.

Наконец мы въехали в Миллальф. Ворота за нами закрылись, лошади зацокали по каменным плитам, и тут же нам навстречу быстрым шагом направились двое мужчин.

Сначала я приняла их за ровесников, братьев: оба высокие, широкоплечие, светло-рыжие и сплошь покрытые веснушками, со смешными оттопыренными ушами. Но приглядевшись, поняла, что одному из них никак не меньше пятидесяти лет. Второму было лет двадцать пять, и он не сводил с меня широко открытых восторженных глаз.

Этот старший, одетый в длинный подбитый мехом кафтан и беличью шапку, лихо заломленную набекрень, взволнованно проговорил:

— Господа, господа, все ли целы? Какое досадное недоразумение! Понятия не имею, что на собак нашло. А ваш пес просто герой, гарсин. Никогда бы не подумал, такая добродушная мордашка! Но теперь я велел не спускать собак с цепи все время вашего пребывания у нас. Добро пожаловать в Миллальф! Я — Физэль Ликуэн, здешний старейшина, хотя народ называет меня кунной. Хвала великому Шану, настоящий кунна Ленсаттский на это не обижается, А вы, значит, из Шимилора. Мне… Мне сообщали о вас. Великий Шан, кто этот юноша?

Денис пропустил принца вперед.

— Досточтимый Физэль, перед вами принц Лесант, наследник Шимилора.

— Ваше высочество, — сняв с головы шапку, Физэль отвесил глубокий поклон, — да прострет великий Шан над вами свои ветви. Для меня большая честь принимать вас у себя. Здесь вы в полной безопасности. Каждый из подчиненных мне людей будет служить вам верой и правдой. Это касается всех, друзья мои! Чувствуйте себя как дома! Итак, что вы предпочтете сначала? Баня? Завтрак? А может, постель?

— Постель! — хором взмолились мы.

— Я так и думал, господа. Шом, проводи гостей в их покои. И перестань пялиться на гарсин!

Шом густо покраснел сквозь веснушки и отвел от меня глаза.

— Мой старший, — пояснил Физэль. Потом пригляделся к нашей компании… — Ба! Да неужто это Зелш Зилезан собственной персоной?!

— Да, друг мой, — расплылся в улыбке сенс. — А я все смотрю и не могу поверить своим глазам. Я уж решил было, что без очков зрение начало меня подводить.

— Какими судьбами, Зелш? — старейшина помог сенсу слезть с ослика. — Я думал, ты наконец остепенился и тиранишь студентов. А тебя, значит, снова потянуло в путешествие! Ну, еще наговоримся. А теперь отдыхать, отдыхать!

Нас куда-то вели, там были двери и лестницы — сквозь усталость я уже ничего не видела. Красивая дородная женщина в белоснежном переднике открыла передо мной комнату. Я села на чистую постель, бросила виноватый взгляд на кувшин с водой, из последних сил стянула сагюги и, отключаясь, рухнула лицом в подушку.

Я думала, что просплю целую вечность. Но уже в полдень меня разбудил осторожный стук в дверь.

— Войдите! — хрипло крикнула я. Ну и голос! Похоже, норрантские туманы сделали свое губительное дело.

В комнате появилась давешняя женщина — тяжелая корона из русых кос, изящный кружевной чепец-наколка, городское клетчатое платье с декольте, белоснежный передник. На вид лет сорок пять, но ни одной морщинки, полные румяные губы, блестящие карие глаза, ровные, будто нарисованные брови.

— Добрый день, гарсин, — улыбнулась она, демонстрируя ряд жемчужных зубов. — Я Ротафа Ликуэн, жена Физэля. Простите, что разбудила вас, но все ваши спутники уже помылись. Идите и вы, пока баня не остыла.

Баня! От одного этого слова у меня слезы выступили на глазах.

— Спасибо, досточтимая Ротафа. Вы просто спасаете мне жизнь, — сказала я, поспешно влезая в сапоги.

Хозяйка между тем открыла шкаф, вытащила из ящичков чистое белье.

— Это все новое, из Шимилора, — с застенчивой гордостью пояснила она. — Вы худенькая, как моя дочка, вам должно подойти. А здесь — платья, рубашки, брюки. Это все для вас. Вот туфли, сапоги… Ваши совсем износились. Ступайте, мойтесь, а через три часа мы просим вас пожаловать к столу.

Я только блаженно кивала, еще не в силах представить на себе эти чудесные вещи. Получив узелок с бельем, вслед за хозяйкой я спустилась по лестнице в холл. Оказывается, меня поселили в настоящих хоромах! Стены высотой около шести пасов были отделаны деревом; с потолка свисала люстра из черного металла с хрустальными подсвечниками. Лакированный паркет отражал теплый свет, проникающий сквозь кисейные кремовые занавески.

Баня оказалась в этом же доме — райский уголок, дарующий блаженство покрытому грязью путнику… Норрантская баня — это вообще нечто волшебное. Обязательно у себя в Вэллайде надо устроить нечто подобное. Белый песок обжег ноги, от горячих камней шел пар. Огромный, не меньше полсантона, бассейн, над которым подымалась белоснежная гора пены. Я, не раздумывая, с головой нырнула в теплую воду.

Великий Шан, как же хорошо! Накупавшись вдоволь, я вылезла с другой стороны бассейна и оказалась в настоящих джунглях. Меня окружали распаренные листья каких-то растений, они облепили мое тело целительным компрессом, они источали душистое масло, от которого сразу исчезло ощущение простуженного горла. За этим растительным раем оказался настоящий душ: из двух огромных бочек смешивалась горячая и холодная вода. Рядом на резных полочках стояли всевозможные баночки и флакончики, лежали салфетки, губки, полотенца. Кремы, бальзамы, растирания… Здесь предполагалось завершать процедуру омовения. Нет, решила я. Пожалуй, я повторю все сначала — и не раз. Песок, камни, бассейн, джунгли. Ласковая вода, душистые листья. И так без конца, без конца…

Наконец я почувствовала, что еще немного, и я замою себя до дыр. Чистая, благоухающая, я завернулась в мягкий халат на атласной подкладке, замотала волосы полотенцем, сунула ноги в шелковые домашние туфельки и вернулась в свою комнату. Там меня встретила молоденькая горничная в таком же белом переднике, как и у хозяйки.

— Гарсин прислала меня, чтобы я помогла вам причесаться, — сообщила девушка, почтительно приседая.

Горничная оказалась ловка на руку, и через полчаса мы соорудили из моих, уже довольно длинных волос вполне сносную прическу. Отпустив служанку, я в задумчивости остановилась перед шкафом. Вот уж не ожидала увидеть в этих краях такой приличный гардероб!

Торжественный обед в нашу честь состоялся в обеденном зале. У меня бы язык не повернулся назвать это просторное помещение просто столовой! Огромный овальный стол, белоснежная скатерть, салфетки, красиво свернутые на фарфоровых тарелках, хрустальные бокалы… Свечи в серебряных канделябрах… Мне показалось, что я вернулась в Вэллайд, в свой дом, а может, даже присутствую на приеме в королевском дворце.

Когда я вошла, вся наша компания была в сборе. Не хватало только Нолколеды, которой Денис предписал постельный режим, да Бара, из скромности отказавшегося обедать с господами. Я невольно залюбовалась своими «мальчиками». На Денисе был черный с серебром камзол, из-под которого виднелись кипенно-белые кружева. Сэф облачился во все голубое, под цвет глаз; его отросшая было бородка снова превратилась в элегантную эспаньолку. Даже сенс сменил свою неизменную синюю мантию на скромный бюргерский наряд. Чаня, помытый и причесанный, с чистой повязкой на плече, возлежал на коврике у стола, томно поглядывая вокруг, как и подобает раненому бойцу.

Хозяева тоже были здесь. Физэль Ликуэн галантно проводил меня к столу и усадил справа от себя. Слева сидела его супруга, сменившая клетчатое домашнее платье на шелковое, бледно-сиреневое, с кружевной накидкой на груди. Здесь же были Шом и старшая дочь Ликуэнов, Грэлль — красивая, живая и совсем не провинциальная девушка.

Шом поедал меня глазами весь обед. Я даже пожалела, что так перестаралась с нарядом, но в конце концов, я же не для него выбирала наряд. Если честно, я очень рассчитывала потрясти своим преображением Дениса… Или Сэфа… Или их обоих.

К обеду я выбрала золотисто-бежевое платье со свободной юбкой — чуть светлее загоревшей в дороге кожи. Увидев мой выбор, служанка принесла из оранжереи маленькую лимонно-желтую лилию, которую я приколола к волосам. На моем туалетном столике нашелся бальзам для волос — конечно, не тот, из Небулосы, который я выписала специально для королевского бала, но тоже очень хороший. С его помощью я украсила прическу несколькими изысканно вьющимися прядями. Еще я накрасила ресницы и оттенила скулы румянами. И немного духов за уши и на грудь. Даже в королевском дворце меня признали бы ослепительной! Как будто и не было месяца тяжкой дороги, ночевок на походном матрасе, редких купаний в озерах, сбитых ног, грязной, пропахшей потом одежды, немытой головы. Вот только руки… Ногти я не успела привести в порядок. Но кто обратит на них внимание, когда так пылают румянцем щеки и загадочно блестят глаза из-под темных ресниц!

Я нарочито не обращала внимания на «мальчиков», у которых, кажется, при виде меня пропал аппетит. Шаном клянусь, у обоих! Я слегка, в допустимых рамках, кокетничала с досточтимым Физэлем и строила глазки Шому, который от этого приходил в неописуемый восторг. Оказалось, что все семейство старейшины неплохо осведомлено о столичных делах, и у нас завязался оживленный разговор. Я казалась себе записной светской львицей и была в ударе. Правда, фишелонского здесь не подавали, зато очень хороши были местные наливки.

После обеда Физэль предложил нам прогуляться по окрестностям.

— Мне не терпится похвастаться перед вами своими владениями, господа.

Ротофа осталась готовить чайный стол, а мы, переодевшись потеплее, собрались на улице. Грэлль подбежала к принцу, сделала почтительный реверанс и без тени смущения спросила:

— Ваше высочество, не составите ли вы мне компанию на этой прогулке?

Лесант покраснел и предложил бойкой девушке взять его под руку. Шома отец послал проследить, как устроены наши лошади. Теперь мы могли свободно поговорить с миллальфским агентом.

Физэль сам этого ждал. Как только широкая спина Шома скрылась за поворотом, он обернулся к сенсу и воскликнул:

— Вот оно как, друг мой Зелш! Подумать только, давно ли я гостил у вас в Вэллайде. И за рюмочкой чудесного ликера мы с вами выяснили, что встречались и раньше, в земной жизни… Поистине, не только мир тесен — все миры являют собой какую-то большую деревню!

— Вы давно в Лаверэле, досточтимый Физэль? — спросил Денис. Я украдкой любовалась им. Черный камзол сидел на нем с аристократической небрежностью, в этом он мог дать фору даже Сэфу.

— Я здесь тринадцать лет, друг мой, — с достоинством ответил Физэль. — И можете мне поверить, эти годы я не потратил впустую. А вот и первый предмет моей гордости — вязальные мастерские. Прошу вас!

Мы поднялись на крыльцо длинного, добротного строения. Внутри вдоль стен стояли замысловатые станки, мастерицы в аккуратных чепцах вязали фуфайки, безрукавки, шарфы.

— Не стесняйтесь, господа, подойдите, посмотрите! Золотые руки этих кудесниц создают настоящие шедевры!

Я пощупала детскую кофточку — шерсть мягкая, нисколько не колючая и гладкая, как шелк.

Физэль заметил мое удивление.

— Да, да, — заулыбался он, — в этом все и дело. В шерсти. Мы возим ее из Южного Риверана — только тамошние овцы дают такую шерсть. Удивительно, но в Шимилоре никто не догадался наладить производство! Итак, мы привозим шерсть, здесь же ее прядем и красим — это другое здание, на окраине поселка. А здесь рождаются произведения искусства. Поверьте, даже кунны, даже сам герцог и его семейство не брезгуют нашими фуфайками!

— Досточтимый Физэль, а как насчет вязальных станков? — поинтересовался Сэф. — Это норрантское изобретение?

Физэль лукаво улыбнулся и шепнул:

— Между нами говоря, не совсем. Это я их научил. И оказалось это, друзья мои, совсем не просто! Норрантцы, как и шимилорцы, ужасно консервативны. Подумать только, наше производство существует уже восемь лет, оно приносит ощутимую прибыль, и я вовсе не делаю тайны из этой конструкции. Но никто пока не попытался эту тайну украсть! К сожалению, виной тому не честность, а леность деловой мысли. Ну да ладно, дайте мне еще лет пятьдесят, а там посмотрим! А теперь пойдемте дальше, господа, у меня есть нечто еще более удивительное.

Действительно, в Миллальфе было на что посмотреть. Всего в поселке жили две тысячи человек. Всюду царили чистота и порядок, достаток и благополучие; всюду чувствовалась умелая и уверенная хозяйская рука. Искусная резьба украшала дома, вокруг которых цвели прелестные садики. Местные жители были приветливы и опрятны, хотя и по-северному сдержанны. Улицы поселка были вымощены аккуратными круглыми булыжниками.

— А как же? У нас иначе нельзя. У нас тут круглый год дожди, — пояснял Физэль. — А строить, хвала Шану, есть из чего: леса много, а еще горы Мэлль недалеко. Оттуда на плотах сплавляют по реке камни.

Выяснилось также, что все жители Миллальфа работают. Женщины вяжут, шьют, ткут, присматривают за детьми. Мужчины летом плотничают, а осенью ездят к озеру Ленно — на рыбалку и охоту.

— И посмотрите, что получается, — оживленно рассказывал Физэль, — мы продаем фуфайки и часть оплаты берем деньгами, а часть — продуктами. Загляните в любую лавку, выбор там не хуже, чем в Вэллайде! Половина продуктов заготавливается впрок — варенья, соленья, копченья. Мы это делаем сами и опять же продаем. А деньги поступают в казну. Из казны я плачу людям зарплату или покупаю у наших рыбаков и охотников их улов и добычу. А люди несут деньги в наши лавки, откуда они возвращаются в казну. Вот такой социализм. Все довольны.

Честно говоря, я позавидовала Физэлю. Вот он действительно приносит лаверэльцам ощутимую пользу. Он учит их вести хозяйство, торговать, помогает развивать ремесла… не то что мы — ввязавшиеся в какую-то смутную политическую интригу. И фраматы явно не считают его вмешательство в быт лаверэльцев чрезмерным: ведь он здесь уже тринадцать лет. О том, почему миллальфский старейшина три года назад отказался вернуться на Землю, можно было не спрашивать. Причин для этого было, по меньшей мере, шесть: Ротафа, Шом, Грэлль и еще трое детей. Вот оно как бывает… За десять лет люди оседают, врастают в здешнюю жизнь. Вживаются в роль… Интересно, а вообще кто-нибудь когда-нибудь возвращался? Надо будет при случае спросить у фраматов.

— А вот и мои ополченцы, — торжественно объявил Физэль.

На широком плацу маршировало человек сорок, одетых в одинаковые короткие куртки на меху, перетянутые кожаными поясами. По команде старшего они ловко управлялись с ружьями, а потом, разбившись на пары, начали отрабатывать какие-то боевые приемы.

— Это новобранцы. А еще есть целая хорошо обученная армия. Около двухсот человек. Ничего, через месяц — другой и эти желторотые превратятся в настоящих мужчин. — И Физэль приосанился, как настоящий генерал. — Самое смешное, господа, что я человек не военный. Я ничего не смыслю в оружии и в восточных единоборствах. Здесь пришлось все вспоминать — по фильмам, в основном, спасибо Голливуду. Но к счастью, среди местной молодежи нашлось несколько толковых ребят. Они поняли, о чем я говорю. Вот, смотрите, смотрите!

Новобранцы на плацу под одобрительные возгласы командира демонстрировали прыжки и развороты. Конечно, до Нолколеды им далеко, но все равно очень впечатляюще!

— Ну, чем не каратэ? — восхитился Физэль. — На местный лад, конечно. Здесь есть своя специфика. Главная проблема в том, что лаверэльцы — паталогически мирный народ. Заставить их тратить время на обучение войне было непросто. Давил авторитетом, знаете ли. А теперь они вошли во вкус. Из моей армии кунны набирают людей себе в охрану. Здесь, в Норранте, умеют ценить собственную безопасность, не то, что в королевстве. Согласитесь, господа, и Шимилоре нет ничего подобного. Тамошние вояки только мундиры носить умеют. Ну, что скажете, ваше высочество? Как вам мои вояки?

Грэлль привела к нам принца. Мальчик смотрел на грохочущих сапогами солдат, как будто не верил своим глазам.

— Монгарс, — спросил он восхищенным шепотом, — как вам это удалось? Я уверен, что за такую гвардию мой отец отдал бы пол королевской казны! Смотрите, господа, какие слаженные движения! И часто они… учатся драться?

— Два раза в день, ваше высочество. Строевой шаг, единоборства, тир, фехтование, верховая езда с препятствиями… Ну, и упражнения для общей закалки — бег, холодный душ.

— Великолепно, — прошептал принц. — Великолепно… Монгарс! — взмолился он. — Вы должны мне рассказать очень подробно. Я не смею предлагать вам перебраться в Вэллайд — Миллальф нуждается в вас. Хотя, разумеется, вы будете желанным гостем моего отца. Но я не успокоюсь, пока в Шимилоре не будет такой армии. Ведь вы советовали мне нечто подобное, гарсин, — сказал он мне.

Я, конечно, смутилась, потому что совершенно не помнила, какие полезные советы успела дать принцу.

— Ваше высочество! — воскликнул польщенный Физэль. — Клянусь Шаном, я бы сам отправился с вами, если бы мог. Вы правы, здесь без меня не обойтись. Но я отправлю с вами четверть своей армии — с такой охраной вы беспрепятственно достигнете границ Шимилора. Среди солдат найдется пара-тройка опытных людей, готовых взять на себя обучение новичков. Я уверен, когда я в следующий раз попаду в Шимилор, я умру от зависти, увидев ваших гвардейцев! А сейчас — не пора ли нам попробовать пирогов, которые напекла Ротафа?

Возвращаясь к дому старейшины, я вдруг увидела любопытную сцену Чаня сидел у чьего-то крыльца, выражение морды было умильное и мечтательное, кончик хвоста жил своей жизнью, легонько двигаясь из стороны в сторону. А на крыльце, совершенно его не замечая, лежала белоснежная остроухая собачка. Время от времени очаровательная блондинка томно поворачивала черный носик в его сторону и при этом совершенно по-человечески презрительно передергивала плечами. Видя этот жест, Чаня весь подавался вперед, и пасть его растягивалась в глуповатой улыбке.

Вдруг дверь дома отворилась, собачка шмыгнула туда, вильнув напоследок легкомысленным пушистым хвостом, Чаня вскочил, готовый ринуться за ней… Но на крыльцо тяжелой поступью вышла хозяйка.

— Спасенья от вас нет, кобели проклятые! — провозгласила она и вылила в сторону неудачливого поклонника ведро помоев. Бедняга едва успел отскочить в сторону, бросив:

— Полегче, гарсин!

От неожиданности хозяйка прислонилась к косяку, схватившись рукой за полную грудь. А Чаня как ни в чем не бывало подбежал ко мне.

— Люди бывают так грубы, — выразил он свое недовольство.

— Так тебе и надо, бабник, — наставительно заметила я. — Мы здесь ненадолго! Ты подумал о бедной девушке? Вот все вы так — поматросить и бросить. Ну, ты успокоился?

— Отнюдь, — проговорил пес. Вид у него был несколько ошалелый. — Впрочем, там есть еще заднее крыльцо. Пойду, покараулю там. Вдруг повезет!

И, невзирая на мои окрики, Чаня со всех лап помчался по улице.

— Это любовь, — заметил Сэф, глядя ему вслед.

4. Изумрудные Любовники

Итак, мы остались в Миллальфе на неделю. Все было, как обещал мне Денис: я ела и спала, как будто впрок. Вместе с сенсом Зилезаном я копалась в хозяйской коллекции рукописей. Увы, лишней пары очков в Миллальфе не нашлось, и глазами ученого пришлось стать мне. Вместе с принцем и миллальфскими солдатами я упражнялась в стрельбе и фехтовании или с Сэфом слонялась по улицам поселка, болтая о всякой чепухе. А вечерами сидела у камина в кресле-качалке, укутав ноги пледом и листая какую-нибудь толстую книгу, причем обязательно с картинками. По первому зову служанка приносила мне подогретое молоко с черникой. В доме нашего любезного хозяина также неплохо готовили «Кислятину». За время пути я успела позабыть вкус этого напитка, а здесь вновь пристрастилась топить в нем грустные размышления.

О чем я думала? Меньше всего о том, что нахожусь невесть где, в каком-то богом забытом селении, в самых диких краях чужого мира. Денис целыми днями торчал у постели раненой Нолколеды. А может, и ночами. Вот, что беспокоило меня больше всего…

Неисповедимы пути любви. Она рождается из жалости или ревности, из ненависти и любопытства… Бесполезно убеждать влюбленного, что во всем виноваты гормоны и ферменты, что причина его страданий — всего лишь химический процесс. Когда-то в студенческом прошлом я побывала в Москве, в доме 302/бис по Садовому кольцу. На лестнице, ведущей в булгаковскую квартиру № 50, посетители этого мистического места оставили множество надписей — цитаты из песен, стихов, собственные размышления. Одну надпись я запомнила: «Чтобы тысячи людей могли спокойно любить друг друга, сотни должны любить до исступления, а единицы — жертвовать собой…» И что странно, мне никогда не хотелось оказаться среди этих спокойных тысяч. Я втайне надеялась, что меня посетит именно такая любовь, ради которой можно жертвовать. Но время шло, романтическая юность осталась позади, и вот теперь я, весьма потрепанная жизнью, пыталась вновь убедить себя, что виной всему — химический процесс…

Впрочем, мои любовные проблемы меркли перед бурно развивавшейся историей Чаниной страсти.

Узнав, что за ее любимицей ухаживает говорящая собака, да еще из самого Вэллайда, хозяйка сменила гнев на милость. Чане разрешено было сторожить у крыльца свою пассию. Однако ветреная красавица оказалась менее падкой на столичный лоск — по крайней мере, так она старалась показать. Иногда за целый день преданного ожидания Чане удавалось лишь мельком увидеть ее кудрявую лапку. Но после того как мой пес выиграл бой с целой сворой назойливых ухажеров, сердце красавицы смягчилось. Она сбежала с крыльца, нежно облизывая несуществующие раны на теле рыжего героя. Оставалось надеяться, что это вмешательство в местный генофонд принесет пользу Лаверэлю.

На третий день пребывания в Миллальфе я созрела для того, чтобы навестить Нолколеду. Все наши обязательно заходили к ней хотя бы раз в день, а я не могла себя заставить. Это было неприлично и не по-товарищески, могло вызвать ненужные расспросы или, еще хуже, грустную, понимающую улыбку Дениса. Наконец я решилась.

Нолколеду поместили в доме свояченицы Физэля, в уютной комнатке на первом этаже. Фила, сестра Ротафы, сбивалась с ног, чтобы больная ни в чем не нуждалась, и уже привыкла к гостям, бесцеремонно топчущим ее чистые половики.

Немка полулежала на высоких подушках. На лице — скука, на постели — раскрытая книга, перевернутая вверх обложкой. Я постаралась улыбнуться как можно искренней:

— Привет! Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо, — сдержанно ответила Нолколеда. Потом церемонно указала мне на стул возле кровати.

— Ну как, ты продолжаешь заниматься на шпагах? — спросила она. — Надеюсь, ты не считаешь, что достигла совершенства? Учти, твои недавние победы — не больше чем случайность. Не стоит рассчитывать на такое везение в дальнейшем.

— Я занимаюсь, — кротко ответила я.

— Это хорошо, — зевнула женщина. — Со временем из тебя может выйти толк!

Ого! Таких увесистых комплиментов от Нолколеды я еще не слыхала! И вдруг поняла, что эта скупая похвала значит для меня больше, чем, например, пылкие уверения Сэфа в моих способностях. Неожиданно для себя я спросила:

— Ты могла бы позаниматься со мной, когда поправишься?

— Зачем тебе это надо? — немка пожала плечами и тут же сморщилась от боли. — Я начала учиться боевым приемам в пять лет. Тебе несколько больше. А навыки приобретаются лишь с годами, так что не жди, что я шепну тебе какой-то секрет, и ты станешь, как я. Впрочем, если ты хочешь, я научу тебя самому элементарному.

— Ну, как наше здоровье? — вдруг раздался бодрый голос, и на пороге появился Денис. В руках он держал поднос с едой для Нолколеды. Завидев меня, он смутился.

— Привет. Не помню, виделись ли сегодня.

— Вот, зашла навестить, — небрежно ответила я, поднимаясь. — Надеюсь, что твоими стараниями Нолколеда скоро поправится.

— Поблагодари еще раз своего пса, — бросила напоследок Нолколеда.

Мило улыбнувшись — от этой улыбки у меня свело скулы — я вышла из комнаты. Как это унизительно — быть третьим лишним! Абстрактно, издалека я могла переносить сближение Дениса и Нолколеды. Но видеть своими глазами, как он заботится о ней, было выше моих сил. Не следовало мне сюда приходить! Я начала считать в уме — когда-то это нехитрое средство здорово мне помогало, — и успела дойти до тридцати пяти, когда едва не столкнулась с Физэлем Ликуэном.

Хозяин Миллальфа прямо на улице ругался с приказчиком из зеленной лавки. Он ожесточенно тряс каким-то бумажным свитком перед носом бородатого норрантца. От резких движений полы его кафтана, небрежно наброшенного на плечи, разлетались в разные стороны.

— Да вы, любезный, сами проверьте, как следует! Вот третью строчку возьмите и проверьте. И уж будьте добры, побыстрее.

Приказчик взял документ и пошагал к магазину, бубня что-то себе под нос.

— Нет, ну вы подумайте, гарсин! — воскликнул Физэль, завидев меня. — Он же еще и недоволен! Вы не представляете, что они творят с деловыми бумагами. «Продано товару где-то на десять кувров» — это еще самые точные расчеты! И при этом, попробуй я обсчитайся хотя бы набус, когда буду выплачивать ему жалование! Эх, народ… Вы уже завтракали, гарсин? А то составили бы мне компанию. Здесь за углом — отличный трактир, там пекут такие пирожки…

Я с радостью приняла приглашение Физэля. Во-первых, я действительно с утра выпила только стакан молока. А во-вторых, мне нравилось наблюдать, как его прежний, давний, земной опыт сквозит сквозь реалии лаверэльской жизни. А может, просто приятно было услышать о Земле…

Нам подали целое блюдо горячих пирожков. Я попросила чай, Физэль взял себе стакан «Кислятины».

— Представьте себе, гарсин, я, историк, человек, максимально далекий от финансов, вынужден учить этих остолопов, как вести дела. Кто мог себе это представить каких-нибудь пятнадцать лет назад?

Я улыбнулась, разламывая первый пирожок. Какая-то ароматная зелень, зеленый лук… А какое тесто!

— Как вы оказались здесь, досточтимый Физэль? Если вы, конечно, не считаете разговоры об этом дурным тоном.

— Совершенно не считаю, — серьезно ответил Физэль. — Наоборот. Никому не советую забывать о прошлом. Глупо пытаться убедить себя, что ты родился и вырос в Лаверэле и никогда не видел таких вещей, как радиоприемник. Такой самообман совершенно ни к чему. Я, например, отлично помню, как, будучи еще Патриком О'Донованом, приехал учиться в Вермонт. Наверное, я стал бы неплохим историком… Я увлекался европейской древностью — кельты, друиды… Я сожалел о том, что не доживу до создания машины времени, был молод и романтичен. И в этот момент появились фраматы.

Физэль отхлебнул из стакана и помолчал немного, словно заново проверяя правильность своего решения.

— Ну, и деньги, конечно. Какой ирландец не любит деньги? Итак, я согласился, и первые три года провел в Вэллайде. По легенде, меня там ожидало наследство — небольшая бакалейная лавка. Конечно, я был в шоке: из жреца науки, каковым я себя мнил, превратиться в лавочника! Но, представьте себе, гарсин, лавка стала приносить доход. Я так увлекся бизнесом, что даже расширил предприятие. Однако неискоренимые рефлексы ученого тянули меня в университет. Только если раньше я посещал лекции из чувства долга, то теперь делал это ради отдыха и удовольствия. И вообразите мое изумление, когда в качестве лектора я узнал своего прежнего однокашника, исчезнувшего неведомо куда на три года раньше меня! Майкл Бриджес! Точнее, Зелш Зилезан… Вот с этого момента я убедился, что ничего сверхъестественного со мной не произошло. Я не умер и не сошел с ума. Я просто поменял место жительства — разве мало народу делает это? И хотя я вряд ли вернусь обратно, это не повод забывать свой прежний дом. Я точно знаю: он где-то существует. Хотя, признаюсь вам, гарсин, с каждым годом, проведенным здесь, в это верится все труднее…

— Да, вы крепко здесь осели, — кивнула я. — В конце концов, наш дом там, где наша семья. А у вас замечательная жена и замечательные дети. Один Шом чего стоит!

Мы рассмеялись.

— По правде говоря, — продолжал Физэль, — Ротафа — это был не мой выбор. Десять лет назад Миллальф остался без старейшины. Это дошло до короля Энриэля, и он через норрантского герцога посоветовал ленсатскому кунне назначить старейшиной меня. А уж кто посоветовал это Энриэлю — не моя забота. Здешний народ не возражал — в Норранте умеют уважать власть. А потом фраматы вышли со мной на связь. «У покойного старейшины осталась дочь, — сказали они. — Было бы неплохо, если бы ты на ней женился». Честно говоря, в то время женитьба не входила в мои ближайшие планы. Но фраматы не стали со мной церемониться, сразу напомнив о контракте, где написано, что я обязан выполнять любые их инструкции. Через неделю мы с Ротафой сыграли свадьбу.

— Интересно, почему они так настаивали? — удивилась я. Сама мысль о том, что можно бесцеремонно вмешиваться в чужую личную жизнь, меня покоробила.

— Ну, фраматам вообще выгодно, чтобы мы вступали в брак с местными, — заметил Физэль. — Они рассчитывают, что дети-полукровки окажутся более — как бы это сказать? — прогрессивными, чем чистокровные лаверэльцы. Да и сам агент, обзаведшись семьей, действует не за страх, а за совесть. И, чего греха таить, остается в Лаверэле навсегда. Другой вопрос, почему именно Ротафа… Одно время я подозревал, что ее отец, прежний старейшина, тоже был землянином. Я выведывал у Ротафы, не замечала ли она за своим батюшкой каких-либо странностей. Но так ничего и не узнал. А потом родился Шом, и все это стало не важно. А потом Грэлль — моя любимица, очень толковая девушка. Вот ради таких фраматы нас сюда и внедряют! Поверьте мне, она не станет сидеть дома и прясть шерсть. Я подумываю именно ей передать со временем дела. А дел много! И будет еще большеглаза Физэля загорелись, когда он делился со мной планами. Он рисовал карту будущего, на которой торговые пути паутиной оплетали весь Лаверэль, а на Диких землях вырастали новые города.

— Здесь же непочатый край работы! — восклицал он, отставив стакан в сторону. — Маландрины своего не упустят, что бы они ни говорили о независимости. Мне есть, что им предложить. Я верю в экономику, Пегль ее забери! Не такие уж они все тут пропащие. У Лаверэля блестящее будущее, не сомневайтесь. Посмотрите хотя бы на этого мальчика, на принца. Сравните его с отцом. День и ночь! Ничего плохого не хочу сказать о короле Энриэле, — тут же оговорился Физэль, — он славный малый. Но с юных лет кроме балов и фавориток ничем не интересовался. А Лесант — видели, как он вцепился в моих молодцов? Он теперь не успокоится. Эх, прожить бы еще лет пятьдесят да посмотреть, что будет! Впрочем, вы, гарсин, как раз проживете. Помяните тогда мои слова!

Физэлю даже в голову не пришло, что всего через десять лет я вернусь на Землю. Впрочем, он судил по себе, а для него мысль оставить Лаверзль казалась фантастичнее любого путешествия между мирами… И он непременно проживет эти пятьдесят лет. Если будет на то воля великого Шана. И если… Если будет еще существовать сам Лаверэль. А ведь сейчас, именно сейчас, когда мы сидим здесь и строим планы, бронированная эскадра райшманов винтами вспарывает океан…

— Простите, досточтимый Физэль, наш командир не советовался с вами о нашем возвращении в Вэллайд? — спросила я. — У нас есть причины спешить.

— Не далее как сегодня, — кивнул Физэль. — Мы долго сидели над картой. Ничего, не волнуйтесь, гарсин. Я же обещал отпустить с вами половину моей армии. Поверьте, с ними вам не грозят ни люди, ни звери. Вы подниметесь по Штору до подножий Мэлля. Там самое узкое место в горах. Что касается границы, то вы же понимаете, здесь это все несерьезно — никаких загранпаспортов и прочей бюрократии. Вот в Норрант попасть посложнее, а выпустят вас без единого вопроса. На всякий случай дам вам бумагу — я все-таки официальное лицо. Ну, а что касается Шимилора, то удивлюсь, если вы встретите хоть одного королевского пограничника. Разве только спящим. Непуганый край, непуганый… Один из моих ребят покажет дорогу через перевал, до истока Наоми. А там, считай, вы дома. Не беспокойтесь, гарсин, — еще раз добавил он, — все ваши трудности позади.

Поблагодарив Физэля за беседу и за пирожки — он категорически запретил мне платить самой — я вышла на улицу. Здесь, в Миллальфе, впервые за долгое время я стала маяться от безделья. Еще нет полудня, и до обеда далеко. Да и какой обед, когда я, сама того не заметив, умяла пять пирожков кряду! Они лежали в желудке тяжелым грузом и манили вернуться домой, растянуться на постели… Ну уж нет! если так пойдет и дальше, я не войду ни в одно бальное платье! А ведь в Вэллайд мы вернемся незадолго до праздника Урожая. Надо срочно найти Сэфа, пусть погоняет меня со шпагой в руках.

Анапчанина я нашла на стрельбище, расположенном на окраине поселка. Сейчас здесь было тихо, и соломенные чучела-мишени служили насестом для ворон.

Сэф, сидя на чурбачке, чистил пистолет, яростно заталкивая шомпол в дуло. Он охотно отложил свое занятие, и полчаса мы кружили по площадке, отрабатывая новые приемы.

— Все, не могу больше!

Отбросив шпагу, срывая куртку, я навзничь упала на мокрую траву. Сэф повалился рядом. Некоторое время мы молча лежали, глядя в белое небо. У моего лица качался дикий колосок. Я сорвала его, пожевала стебель, оказавшийся сочным и сладким. Сэф, опершись на локоть, повернулся ко мне. Жемчужная подвеска серьги смешно завернулась на мочку уха, и я, не удержавшись, поправила ее. Он удержал мою ладонь.

— Кстати, солнце мое, я же так и не рассказал тебе про Изумрудных Любовников.

— Сейчас самое время, — весело сказала я, как бы невзначай отнимая руку. — Пасмурно, дождливо, и совершенно нечего делать. Что это за история?

— Это легенда о временах короля Лесанта. В Лаверэле о нем сложено много преданий, в основном о воинской доблести короля. Но это история о любви.

Когда Лесант был еще совсем молод и его королевством был только Вэллайд и окрестности, ему пришло время жениться. Король вопреки известной нам с тобой песенке женился по любви — на принцессе из Гобедора. Досточтимой Гротис предстояло стать первой королевой Шимилора. Но это позже. В те времена, о которых повествует легенда, в свите Лесанта состоял молодой рыцарь по имени Арикс. По красоте и доблести он ничем не уступал своему королю и был его лучшим другом. А на самой окраине Вэллайда стоял домик лесника. Там, на берегу маленького лесного озера, жила красавица Тиома, покорившая сердце благородного Арикса.

Арикс был дворянином, а Тиома — дочь лесника. Но что это значит в Лаверэле? Чтобы помешать любви, здесь нужны гораздо более веские причины, и однажды они появились. — Сэф сделал эффектную паузу, а потом продолжал: — Однажды Арикс, направляясь к дому лесника, позвал с собой Лесанта. Ему очень хотелось, чтобы друг одобрил его выбор. Спрятавшись в лесу, молодые люди любовались Тиомой, хлопотавшей по хозяйству на берегу озера. Лесант, влюбленный в свою молодую жену, и думать не собирался о хорошенькой простушке. Он уже хотел сказать Ариксу, что полностью одобряет его выбор и благословляет на брак. Он неловко повернулся, ветка хрустнула под его ногой, испуганная Тиома повернулась в их сторону… И раскосые, черные очи красавицы заставили короля позабыть и о долге дружбы, и о клятвах, данных жене в храме Ламерис.

— По-моему, вы увлеклись, монгарс, — возмутилась я, бросаясь в Сэфа жеваным колоском. — Это на кого вы намекаете — «раскосые черные очи»?

— Хорошо, — невозмутимо отозвался Сэф, — огромные голубые очи. Так вот, эти самые очи…

— Дальше, дальше!

— А дальше король ничего не сказал Ариксу. Он сам стал тайком наведываться в домик лесничего. И сердце Тиомы не устояло перед обаянием самого благородного рыцаря в королевстве. Еще бы оно устояло — король как-никак! Впрочем, о меркантильных интересах красавицы легенда умалчивает. Зато в ней говорится о драгоценностях, которыми венценосный любовник баловал свою ненаглядную. Особенно Тиома любила изумруды.

В ларце у королевы Гротис было изумрудное ожерелье из Небулосы. Перед свадьбой Лесант сам надел его на шею невесты. Он поклялся, что его любовь будет вечной, как эти изумруды. Но теперь, когда разум его помрачился от страсти, он захотел, чтобы ожерелье блистало на груди его возлюбленной. И король Лесант попросту украл ожерелье из ларца жены. Украл — и подарил Тиоме, повторяя, вероятно, те же клятвы.

Богиня Ламерис и раньше не одобряла увлечение женатого короля и неверность Тиомы. Страдания юной королевы, заподозрившей измену, и Арикса, потерявшего и друга, и невесту, не оставили богиню равнодушной. Но этот поступок короля превысил чашу ее терпения. Однажды, когда любовники, обнявшись, лежали на ложе, Ламерис предстала перед ними, желая наказать обоих. В этот миг появился Арикс. «Ламерис, прости их, как я прощаю!» — крикнул он, заслоняя собой короля и его возлюбленную. Но Ламерис уже не могла остановить свой удар. И он поразил двоих — Арикса и Тиому. Они исчезли, а вслед за ними исчезло изумрудное ожерелье, ставшее символом любви и предательства. Только две сверкающие бусины покатились к ногам короля, обезумевшего от горя и угрызений совести. Он бережно поднял два маленьких изумруда, но счел себя не вправе их сохранить. Лесант бросил бусины в озеро. А вскоре после этого на небе появились две новые звезды…

— Красивая история, — вздохнула я. — И грустная, как все легенды.

— Подожди, я еще не рассказал самое главное. Звезды эти видны на небосклоне не всегда. Их могут увидеть только люди, которым самой судьбой предназначено быть имеете. Если мужчина и женщина увидят Изумрудных Любовников, их судьбы соединятся. Будь то старуха и юноша, король и нищенка… Хотят они этого или не хотят… Свободны они или влюблены в других… Встреча с Изумрудными Любовниками кому-то оборачивается счастьем, а кому-то — бедой. Поэтому в Лаверэле мужчины, которые дорожат своим браком, остерегаются ночью оставаться один на один с другими женщинами. Предсказать появление Любовников невозможно. А после этого твоя судьба уже определена…

Я посмотрела на Сэфа в упор.

— И что ты хочешь этим сказать?

— Я приду к тебе этой ночью? — спросил он. И тут же быстро заговорил, не давая мне возразить:

— Послушай, забудь его. Даже если бы не было Леды… Он должен вернуться в Дикие Земли, а ты останешься в Вэллайде. Пройдет совсем немного времени, и ты, столичная светская дама, не узнаешь его. Он одичает. Все мы здесь постепенно становимся теми, кем нам определено быть. Фраматы — вот боги наших судеб. Они перетасовали колоду и раздали карты. Каждому выпало свое. Пересдачи не будет. Наш друг Фериан — я очень уважаю его за храбрость, и без него нам пришлось бы туго — скоро позабудет, чему его учили в мединституте. Знахарь из дремучего леса — поверь, он вживется в спою роль.

— Я могла бы поехать с ним, — сказала я. Не потому, что всерьез думала об этом. Не потому, что меня кто-то звал. Просто надо было что-то возразить…

— Фраматы тебе не разрешат, — мотнул головой Сэф.

— Вот еще, — фыркнула я, — мы что, крепостные, чтобы они решали, с кем нам жить?

И тут же вспомнила рассказ Физэля о его женитьбе. Да, могут и не разрешить. Могут и замуж приказать выйти.

— Даже если разрешат, — Сэф махнул рукой, — как ты себе это представляешь? Оставить блага цивилизованного мира ради средневековой роскоши — это еще куда ни шло. Но ради средневековой нищеты?! Похоронить себя на десять лет в Диких Землях… Да ты осатанеешь через месяц! Как говорится, с милым рай в шалаше, если милый атташе… Мы не дети, надо смотреть правде в глаза. Забудь его, глупая… — прошептал он, потянувшись к моим губам, — а я помогу тебе забыть.

И тут издалека, с другого конца поселка, послышался голос боевой трубы.

— Тревога!

Мы вскочили, схватив шпаги. Мимо нас пробежали, грохоча сапогами, солдаты Физэля. А возле дома старейшины мы встретили взволнованного Дениса и Нолколеду, впервые поднявшуюся с постели.

— Что за переполох? — спросил Сэф.

— Люди Физэля поймали шпиона, — сказал Денис. — Сейчас его приведут к старейшине на допрос. Физэль всех нас звал поприсутствовать. Похоже, это один из мускаров.

5. Опасный эксперимент

— Часовой на вышке заметил какое-то движение на горе, — оживленно повествовал Физэль. — Он сразу же позвал меня. А я смотрю в трубу и вижу — мускары! Двое. Ну точно, как вы рассказывали! И что они, мерзавцы, там делали? Наверное, лазейку искали. Она, кстати, есть — подземный ход на случай пожара или осады. Но не с западной, откуда вы пришли, а с восточной стороны. И вот я потихоньку отправил пятерых парней наружу. Они, молодцы, не подкачали. Подкрались к одному из негодяев и быстренько его спеленали. А второй сбежал, испуская жуткий вой. Ну ничего, сейчас мы разберемся, что к чему.

Мы направлялись на главную площадь Миллальфа, к небольшому двухэтажному зданию, возле которого бессменно дежурил часовой. Это был своего рода «офис» Физэля Ликуэна.

Физэль стремительно поднялся на второй этаж, распахнул дверь. Два писаря подняли на него ошеломленные глаза, он велел им убираться.

— Позвать ко мне Эриа! — рявкнул он мальчишке-посыльному.

Тот кубарем скатился по лестнице.

Мы едва поспевали вслед за старейшиной. Был полный сбор: и сенс, и принц Лесант. Даже Бар присоединился к нам. Не хватало только Чани, но ему сейчас было не до шпионов. Бурная личная жизнь моей собаки уже стала в поселке притчей во языцех.

— Его высочеству-то не следует перед мускаром показываться, — шепнул Денису Бар. Он по-прежнему примерял на себя роль «серого кардинала».

Но на этот раз Денис не стал спорить, заявив, что всем нам не стоит светиться. Понятливый Физэль открыл перед нами дверь в маленькую, темную каморку непонятного назначения, а сам занял место за тяжелым дубовым столом, заставленным чернильницами и заваленным бумагами.

В каморке было темно. Мы вшестером забились туда, как сельди в бочку, и по очереди припадали к маленькому окошку, откуда прекрасно было видно все, что происходило в помещении. Первым на правах командира к окошку пробрался Денис.

— Введите! — услышали мы зычный голос Физэля. Потом раздались чьи-то шаги, лязг кандалов.

— Что там, что там? — наперебой спрашивали мы.

— Да подождите, — отмахнулся Денис. — Привели мускара. Вот, сенс, взгляните.

Я не стала ждать, пока меня позовут к окну, и, пользуясь деликатностью сенса Зилезана, попросту оттеснила его от окна.

Под охраной двух дюжих молодцов стоял высокий человек. Его руки и ноги были закованы в цепи. Умница Физэль позаботился о том, чтобы пленника развернули к нам лицом. Мускар был смуглым и темноволосым; лицо оставалось бесстрастным, но губы презрительно кривились. Коричневый плащ был изодран в клочья — видимо, в борьбе. А на лбу темнела татуировка — знак Модита.

— Ну, — грозным тоном обратился к нему старейшина, — рассказывай, любезный, что ты делал на моей земле? Отмалчиваться не советую. Лицо у тебя больно неприятное, так что церемониться не стану.

Мускар сквозь зубы прошипел что-то на непонятном языке.

— Монгарс, он, наверное, по-нашему не понимает, — предположил один из конвоиров.

— Да прямо! Его шпионить послали, а он по-нашему не понимает! — Физэль приподнялся над столом. — Говори, Пеглев сын, зачем околачивался у ворот!

Ему неожиданно ответил красивый баритон. Мускар говорил на чистейшем лаверэльском. Я, для которой этот язык не был родным, не могла распознать ни малейшего акцента. В этот момент со словами «Прощенья просим» меня от окошка бесцеремонно отодвинул Бар.

— Безбожник, ты все равно не поймешь великих целей Райшмы, — надменно сказал мускар.

— Уж я постараюсь, — ответил Физэль.

— Райшма хочет поделиться с Лаверэлем открывшейся ей истиной, — проповедовал шпион. — Научить истинной вере в двуединого бога Модита. Взять отсталую расу под свое покровительство. Быть может, когда-нибудь наши заблудшие братья смогут занять подобающее место рядом с нами. А до тех пор их души будет воспитывать труд на благо Райшмы. Вот то, что тебе подобает знать, безбожник.

— Благодетели, — фыркнул Сэф. Нол кол еда шикнула на него, призывая к молчанию. И тут же отпихнула Бара от окошка.

— Я тебя спрашивал не об этом, — снова заговорил Физэль. — Что ты и твой приятель вынюхивали у поселка? Где ваши соплеменники? Сколько вас? Говори, негодяй, если хочешь остаться в живых!

— Ты не понял, безбожник, — устало ответил мускар. — Мы узнали все, что хотели. И теперь, ты думаешь, меня заботит участь моего бренного тела? Я служу Модиту и после смерти обрету вечное блаженство. А ты сейчас убедишься в превосходстве Модита над вашими языческими божками.

Расталкивая нас, Бар бросился наружу.

— Держите его! — крикнул он. — Он сейчас что-то с собой сделает!

Вслед за Баром мы выбежали из каморки. Я увидела, как мой слуга одним прыжком пересекает комнату, как встает из-за стола изумленный Физэль… Бар уже хотел схватить пленника, но резко отдернул руки. Волосы, лицо, шея, одежда мускара вдруг стали серыми, черты лица почему-то расплылись, словно нарисованные на песке, а потом он весь осыпался пеплом. На маленький серый холмик беззвучно упали оковы. А рядом осыпались пеплом двое конвоиров, державших пленника за руки… Именно к ним бросился Физэль.

— Эриа! Боф!

Он упал на колени перед кучками серой пыли, но касаться ее руками не стал. Рядом стоял Бар — бледный, как смерть. Еще бы! Не остановись он вовремя — его постигла бы та же участь.

— Вот это фокус, — сказал Сэф. — Кто-нибудь знает, что произошло? Что это за Пеглевы штуки? А, сенс?

— Я никогда о таком не слышал, — растерянно ответил сенс Зилезан. — А вы, коллега?

Физэль покачал головой.

— Понятия не имею. Какая-то райшманская магия. Культ Модита.

— Так райшманы — маги? — нахмурился Денис.

— Да не знаю я! — всплеснул руками старейшина. — Пегль их разберет, этих райшманов. Может, в библиотеке что-нибудь найдется? А, сенс? Придется нам с вами тряхнуть стариной и снова стать книжными червями. Вот только надо прибраться тут. Великий Шан, до чего же ребят жалко!

Физэль потянулся к пеплу, но Бар перехватил его руку.

— Постойте, монгарс.

Мой слуга решительно взял по щепотке с каждого холмика, подержал в руках.

— Теперь это безопасно, — вздохнул он. — Куда девать пепел, монгарс?

— Этого… гада — в камин, — распорядился старейшина. — А ребят отнесем к Священному ясеню. Это все, что теперь для них можно сделать…

Своей библиотекой Физэль Ликуэн вправе был гордиться. И в первую очередь самим зданием — настоящим храмом под стеклянным куполом, сквозь который в зал падал рассеянный солнечный свет. Чтобы можно было брать книги с самых верхних полок, стены опоясывал деревянный балкон с резными перилами, куда вели четыре изящные лестницы.

В библиотеке царила удивительная чистота, это была заслуга миллальфского библиотекаря — досточтимого сенса Балвелета, ученого из Шимилора, который целыми днями трудился в своем царстве, гоняя уборщиков и составляя бесконечный каталог книжных сокровищ.

Мы явились вместе с сенсом Зилезаном — он попросил меня помочь в его изысканиях. На беднягу Физэля можно было не рассчитывать: он переживал о погибших подчиненных. Ему предстоял тяжелый визит к их родным. Честно говоря, я сама еще не вполне пришла в себя. Шутка ли, только что на моих глазах двое молодых, здоровых людей превратились в прах… Но предаваться печали у нас не было времени. Чем раньше мы составим хоть какое-то представление о наших врагах, тем лучше сможем себя защитить. Ведь скоро надежные ворота Миллальфа закроются за нами.

Сенс Белвелет, как обычно, сидел за своей конторкой. Темно-вишневая мантия повешена на крючок, нарукавники натянуты до локтей, в левой руке — гусиное перо. Рядом мальчишка-слуга с сосредоточенным видом чинил новые перья.

Библиотекарь встретил нас с сенсом Зилезаном как завсегдатаев.

— Входите, входите, сенс. Гарсин, очень рад. Вот ваш столик у окна — самое светлое место. Что вам показать на этот раз?

— Что у вас есть о Райшме, друг мой? — поинтересовался сенс.

— О Райшме… О Райшме… — зашевелил губами Балвелет. — «Описание Демеры, составленное досточтимым сенсом Маракасом»… И еще «Легенды о далеких странах» досточтимого Шара Филемана. Эй, Федол! Третий шкаф, пятая полка слева!

Мальчишка отложил перья и ловко, как обезьянка, вскарабкался по стремянке на указанную полку.

— И еще, сенс Белвелет, нам нужно что-нибудь про магию Модита. Ритуалы, мифы, слухи — все, что есть.

Библиотекарь нахмурился.

— Эта задача будет потруднее, гарсин. Видите ли, прежний владелец библиотеки, покойный старейшина Миллальфа, ставил своей целью собирать полезные с его точки зрения книги. В библиотеке почти нет современной художественной литературы, только классика. Ну, а Модит, сами понимаете — не та тема, которая воспитывает эстетический вкус… Досточтимый Физэль привез из Шимилора немало книг, в том числе, по истории Лаверэля. Но среди них ничего не было о магии. О Модите вы прочтете лишь то, что знает каждый: двуликое божество, покровитель темных культов… Правда, можно послать Федола к моей супруге. Федол! — крикнул он мальчишке, качающемуся под тяжестью окованных металлом фолиантов. — Положи книги и бегом ко мне домой. Скажи досточтимой Гамисе, что мне нужна ее книжечка про магию. Неглупая женщина, — смущенно пояснил он нам, — она даже училась в университете. Но у женщин почему-то слабость ко всяким приворотам, зельям… Все это глупости, конечно. И книжонка, за которой я послал, — не научный труд, а так, сборник рецептов. Что будет, если сварить дохлую мышь в трех стаканах птичьего молока и выпить это с последним лучом Ламерис… Но пытливый ум даже в такой ерунде может найти крупицу смысла. Больше все равно ничего нет, — библиотекарь развел руками.

В ожидании «книжечки про магию» мы раскрыли атлас Демеры и обложились справочниками, в которых упоминалась Райшма. Я искала нужные места и делала закладки, откуда потом диктовала сенсу. Ученый даже без очков аккуратнее меня управлялся с пером и чернилами. Я же сразу забрызгала кляксами чистый лист, посетовав на отсутствие в Лаверэле шариковых ручек.

Работа продвигалась медленно. Записанные в книгах рассказы эриссиан-мореплавателей ничего не прибавили к тому, что уже было известно от фраматов. На картах Райшма была гораздо меньше Лаверэля и заканчивалась мысом, похожим на собачью голову. Гораздо интереснее мне было смотреть на очертания Небулосы. Почему мне с завидным постоянством снится это никогда не виденное мною место? Почему его же показало Волшебное зеркало? И при чем здесь мой отец — советский офицер, без вести пропавший в Афганистане?

— Что загрустили, Джоан? — прервал мои раздумья сенс Зилезан.

— Сенс, вы никогда не говорили, почему согласились отправиться в Лаверэль, — неожиданно сказала я. — Это секрет?

— Нет, друг мой, — улыбнулся ученый. — Но я думаю, мои причины не слишком отличаются от того, что привело дюда всех остальных. Мы все здесь беглецы, Джоан. Человеку всегда есть от чего бежать: от бедности, от богатства, от других людей, от одиночества…

— И от чего же бежали вы?

— Скорее всего, от собственной трусости. Дело в том, друг мой, что когда фраматы предложили мне отправиться сюда, я очень испугался. И очень стыдился своего страха: мне, ученому, выпадает уникальная возможность оказаться там, где не был никто из коллег, а я трясусь, как школьник. Вот от чего я бежал.

— А почему не вернулись назад? — тихо спросила я.

— Боюсь, дружочек, вы это сама поймете, когда поживете здесь подольше, — вздохнул ученый. — Не хочу вас пугать, но… Знаете, что я думаю? Никто и никогда еще не возвращался из Лаверэля на Землю.

Я вздрогнула, услышав из уст ученого подтверждение своим смутным опасениям.

— Почему вы так считаете? Не верите фраматам? Они сознательно нас обманывают?

Сенс покачал головой.

— Нет, не считаю. Напротив: уверен, что они с нами честны. Почти. За исключением маленькой психологической детали, о которой нас не предупреждают… Подвох таится в самом этом мире, Джоан. Он обладает сверхъестественной привлекательностью. Кто-то влюбляется в него с первого взгляда, кто-то учится любить постепенно… И это красное солнце, и светлая Матин, и уродливый Модит… — говорил ученый с небывалой для него страстью. — Этот мир очаровывает по всем правилам, как опытная кокетка. Он причиняет боль, заставляет мучиться от ревности, доверчиво ложится к твоим ногам, увлекает дальними дорогами… Я думаю, никто еще не воспользовался вознаграждением, — закончил свою мысль сенс Зилезан.

— А как же Нолколеда? — возразила я. — Ее срок истекает относительно скоро, и у нее и в мыслях нет остаться здесь. Она хочет вернуться и получить свои деньги.

— Откуда, дружочек, вы знаете, чего хочет Нолколеда? — улыбнулся ученый, потирая глаза. — И в любом случае, ее время выбирать еще не пришло. А вот и Федол. Удалось ли достать книгу, дружок?

Мальчишка вытащил из-за пазухи тоненькую книжку, аккуратно завернутую в чистую бумагу. Сенс Зилезан взял ее и протянул мне:

— Боюсь, друг мой, изучение этого труда вам придется взять на себя. Такой мелкий шрифт мне никак не осилить. Будем надеяться на вашу удачу.

И я отправилась из библиотеки в дом старейшины — выполнять урок.

Расположившись у камина с пакетиком изюма, сначала я из любопытства развернула бумагу. На потрепанной обложке значилось: «Руководство по прикладной магии». Автора не было. К моему удивлению, книжка оказалась рукописная, хотя печатный станок в Лаверэле давно изобрели. Страницы пестрели пентаграммами, чертежами и рисунками созвездий. Я перелистала книжку до оглавления. Разделов было три: «Любовные зелья», «Предсказание будущего» и «Магия перевоплощений».

В Лаверэле с магией дела обстояли так же, как на Земле: когда-то колдунов и ведьм сжигали на кострах, а потом перестали относиться к этому всерьез. Магия не имела никакого отношения к культу Шана, наука ее не признавала, и никто не мог сказать наверняка, существует она или нет.

Сначала я просмотрела главу о перевоплощениях. Простые в исполнении рецепты обещали превращение в птиц и зверей, в других людей, в неживые предметы. О Модите ни слова. В разделе о предсказаниях содержались сложные астрологические схемы, в которые я решила не вникать. Потом я устроилась поудобнее, положила в рот горстку сладких ягод и стала читать про любовные зелья…

Сенс Белвелет был прав, говоря о наших женских слабостях… Через час увлеченного чтения я загорелась идеей. Такое простенькое, пустяковое зелье… Никакого корня мандрагоры и драконьих зубов, все ингредиенты практически под рукой. Приготовить его и убедиться, что все это чепуха. Все равно вечером нечего делать… Итак, заложив страницу с рецептом, после ужина я отправилась на кухню к Ротафе.

Собрав с ее помощью целый поднос всякой всячины — стакан с вином, смесь из душистых приправ, розовая вода, спички, нож и яблоко — я принесла все это в свою комнату. Сверилась с рецептом. Обнаружила, что забыла такую важную вещь, как шелковый платок. Снова сбегала к Ротафе. Все, теперь можно колдовать…

За окном уже стемнело. Я набросила на дверь крючок и, хихикая, разделась: зелье предполагалось готовить нагишом. Зажгла свечку, нагрела на ней стакан с вином, высыпала специи. Просто глинтвейн какой-то! Подержала над пламенем острие ножа и чуть-чуть надрезала безымянный палец на левой руке — все, как предписывала книга. Затем я размазала выступившую капельку крови по белому шелку, стараясь повторить замысловатую фигуру, изображенную на странице. Отрезала прядь волос, завернула в платок, положила его на поднос. Обжигаясь воском, поднесла свечу, и шелк вспыхнул, рассыпаясь пеплом. Бр-р-р! После сегодняшних событий это навевало нехорошие ассоциации, но я хладнокровно собрала пепел в щепотку и высыпала в вино. Теперь яблоко. Я разрезала его на четыре части, извлекла сердцевину и запихала дольки в стакан. Все, компот готов.

Стоя перед зеркалом, я смочила теплым вином соски — раз уж взялась, надо делать все, как написано. Потом медленно, не отрывая взгляда от своего отражения, съела яблоко и запила его содержимым стакана. Вино как вино, чувствуются специи и больше ничего. Но через полчаса после этой процедуры я должна буду безумно похорошеть. Так, что любой, на кого падет мой выбор, воспылает неодолимой страстью…

Коротая время, я для очистки совести еще раз перелистала магическую книжку. В первый раз я все-таки была невнимательна: Модит упоминался однажды в разделе перевоплощений. Одна из инструкций, превращающая человека в кошку, начиналась словами: «Когда появится ужасный лик Модита…» Наверное, это просто указание на время. Стоп, а это что такое?!

На странице была маленькая сноска, такая мелкая, что едва можно было разобрать. «Тем, кто полагается на силу Модита, не стоит медлить в достижении своих целей, ибо ритуал надо проводить каждый час…». Так вот почему мускары в стычках с нами ни разу не добились своего! Уж не зомби ли они, которым нужно постоянно подпитываться силой своего божества? Тогда у них где-то должно быть устроено место для проведения ритуала. И если его уничтожить… Я вскочила на постели. Надо немедленно рассказать нашим об этой идее! Чем Пегль не шутит, вдруг так оно и есть!

И вдруг я поняла, что у меня появились проблемы поважнее. Увлекшись своим открытием, я и думать забыла про выпитое зелье. А оно начало действовать — и совсем не так, как я ожидала…

Я с ужасом уставилась на себя в зеркало. Щеки пылали, губы стали пухлыми и красными; в глазах появился нездоровый блеск. Груди… Груди вдруг сделались невыносимо тяжелыми, а внутри, в самых потаенных местах все горело.

Я распахнула окно, надеясь, что свежий воздух мне поможет. Ничуть не бывало. Холодное прикосновение к пылающей коже довело меня до исступления. Ну что, гарсин, доэкспериментировалась?.. Дикое, совершенно животное желание судорогой скручивало тело. Сдерживая стон, закусив губы до крови, я металась по комнате, понимая, что долго так не выдержу. Да я просто сойду с ума, если сейчас, сию минуту не найдется рук, которые меня успокоят! Уже не очень-то понимая, что делаю, я влезла в брюки и блузку прямо на голое тело и босиком вылетела в коридор.

Когда я без стука ворвалась к Сэфу в комнату, он еще не спал. Он трогательно боролся с иголкой и ниткой, пришивая пуговицу на рубашке. При виде меня он вскочил, затоптав рубашку сапогами.

— Ты… Я не ожидал… — бормотал он. Потом брякнул какую-то глупость, типа «могу ли я надеяться». Кровь колотилась в висках, я тяжело дышала, не в силах сказать ни слова. Когда Сэф осторожно привлек меня к себе, у меня внутри раздался взрыв. Схватив его ладонь, я ею сжала изнемогшие от желания груди — до боли, до хриплого, утробного стона. Потом трясущимися руками попыталась расстегнуть пряжку на его поясе.

— Да подожди ты… Дай, я сам, — сказал Сэф, несколько опешивший от моего вторжения. Одежда жалила, раздражала тело. Я стала высвобождаться из блузки, зацепилась за что-то, и тонкая ткань с треском порвалась. Упав на постель, я умоляюще простонала сквозь стиснутые зубы:

— Ну же!.. Чего ты ждешь?..

Сэф накрыл меня собой. Я почти не дала ему возможности ласкать меня. Прикосновения приносили не облегчение, а новую боль. Кажется, я кричала что-то, потому что Сэф, скалясь незнакомым веселым оскалом, зажимал мне ладонью рот, и тогда я впивалась в нее зубами. Кажется, с постели мы скатились на пол, опрокидывая табуретку. Я сломала ногти о его спину; мне казалось, если сейчас он меня отпустит, я умру, умру! А когда он на мгновение остановился, я разрыдалась:

— Нет, нет! Пожалуйста!

— Нет?!

Сэф свирепо схватил меня за волосы и при этом нежно, до одури нежно скользнул губами по шее. Он был везде — во мне и вокруг, и комната была полна золотых сполохов, круживших перед глазами все быстрее и быстрее. Еще быстрее… Еще…

А потом мы лежали на ковре, не в силах доползти до кровати. У меня саднил затылок, которым я стукнулась о табуретку, и на коленке рос синяк, а Сэф сосал палец, глубоко пропоротый оброненной иголкой.

— Ну ты даешь! — сказал он голосом бесконечно усталым и довольным.

— Прости.

Я смущенно вспоминала свои давешние художества. Тоже мне, Эммануэль… Но сейчас мне было так хорошо, так спокойно и тихо. Словно я избавилась от мучительной зубной боли. И очень хотелось спать. Интересно, от моей одежды что-нибудь осталось? Я встала, огляделась… Постель напоминала воронку после разрыва снаряда. А вот это скомканное тряпье — наверное, моя блузка. Я двумя пальцами потянула ее к себе.

— Ты не останешься? — спросил Сэф.

Я покачала головой.

— Сегодня нет. Видишь ли… Я пришла к тебе несколько… несознательно.

— Я заметил, — усмехнулся Сэф. Но целуя меня на прощанье, удовлетворенно заметил: — Вот видишь, старая легенда не лжет. Мы с тобой видели Изумрудных Любовников, и мы будем вместе.

Я не стала спорить. Хотя прекрасно помнила, что когда Денис с Нолколедой вышли на палубу, две зеленые звезды продолжали гореть на небе. Получается, мы видели их все вчетвером. И как это прикажете понимать?

Я потихоньку выскользнула за дверь, надеясь, что в столь поздний час некому будет удивляться моему растерзанному виду. Зря надеялась. Не успела я на два шага отойти от комнаты Сэфа, как лицом к лицу встретилась с Денисом.

— Я говорил с Физэлем. Обсуждали наш отъезд, — сказал он, видимо, сочтя нужным пояснить свою ночную прогулку. А потом замолчал, глядя на меня. Я тоже молчала — что тут можно сказать? Босиком, с оторванным рукавом… Бросив мне спокойное: «Доброй ночи», Денис пошел к выходу. Повеяло сквозняком от открывшейся двери. Зябко обхватив себя руками, я думала: почему в том горячечном бреду, который погнал меня к Сэфу, у меня и мысли не мелькнуло пойти к Денису? Может быть, потому, что одна сумасшедшая ночь все равно ничего не решила бы для нас?