ВИДНЫ ТОЛЬКО КРЫШИ

Бинокль уже не был нужен. Спрятав его в футляр, Сергей вооружился автоматом. Тьма, обступившая его со всех сторон, рождала невольное ощущение тревоги. В ней, в этой тьме, растворились, расползлись очертания окружающих предметов. Видны только крыши, панцирь крыш. Под ними бьется жизнь — чужая, непонятная. Старый Гофман, девушка-рыбачка, женщина в плохоньком пальтишке… Кто они, какую роль играют в этой загадочной истории? Насколько проще было бы все, развернись события на своей земле! Э, да что там говорить, быть может, не так уж и неправ в своей откровенной подозрительности старший лейтенант Истомин…

Далеко на западе метнулась яркая голубая вспышка, и Сергей не сразу угадал в ней молнию. Вспышка повторилась гораздо ближе, — на этот раз приглушенное ворчанье грома докатилось до него, — и тут же по железной крыше над головой забарабанили дождевые Капли.

Постепенно дождь разошелся в настоящий ливень. Заметно похолодало. Порывы ветра, свирепевшего с каждой минутой, обдавали Сергея ледяным душем.

«Невесело сейчас на острове тем троим, — подумал он. — Интересно, чего ради они туда забрались? Бежать в море? Но на ветхой лодчонке об этом нечего и думать!» Какой-то странный звук насторожил Сергея. Казалось, что где-то совсем рядом негромко лязгнуло железо. Осторожно обойдя лестничный проем с таким расчетом, чтобы поднимающийся человек оказался к нему спиной, Сергей заглянул вниз. Там действительно кто-то был — до него явственно доног силось натужное, с хрипотцой дыхание.

Сергей замер: видит его неизвестный или нет? И почему он затаился там?

Бесшумно сдвинув предохранитель автомата, Сергей стоял, готовый ко всему.

Прошло несколько минут, показавшихся Сергею целой вечностью. Наконец незнакомец чиркнул спичку, и Сергей увидел прямо под собой склонившуюся над фонарем фигуру. Человек почти поднялся наверх и, видно, в последнюю минуту, спохватившись, решил засветить фонарь в затишке. Если бы не это, Сергей безусловно прозевал бы его появление из-за адского рева ветра. Только звук откинутой створки фонаря привлек его внимание.



Незнакомец со стуком задвинул створку, выпрямился, поднял фонарь. Сергей отпрянул назад.

Выждав, пока неизвестный ступил на площадку, он громко скомандовал:

— Хенде хох![5]

Неизвестный быстро обернулся. Нет, он и не думал о сопротивлении. Просто неожиданность ошеломила его настолько, что смысл приказа застрял где-то на полпути к его сознанию. Очевидно, это был тот самый человек, который в сумерках переправлялся с острова: кожаная куртка, фуражка, превратившаяся от дождя в раскисший блин, сапоги, красноватый шарф…

Сергей мог воочию убедиться, что только одеждой и ограничивается его сходство с Гансом Гофманом. Маленькое, высохшее и какое-то вытянутое вперед, как у крысы, личико, тоненькие усики, усиливающие это сходство, белесые, выцветшие от старости глазки-бусинки… В правой руке он держал простенький фонарь с толстым огарком восковой церковной свечки, светившей довольно ярко.

— Хенде хох! — строго повторил Сергей, сопровождая свои слова угрожающим движением автомата.

На сей раз его требование возымело действие. Незнакомец поспешно сунул фонарь на парапет и послушно вздернул вверх дрожащие руки.

«Фонарь! — мелькнула у Сергея тревожная мысль. — Надо загасить фонарь!» На беду, он никак не мог припомнить немецкое название фонаря. Ждать было нельзя — несколько упущенных мгновений могли оказаться роковыми. Что, если старик подавал сейчас сигнал — сигнал тревоги!

— Фонарь! — гаркнул Сергей по-русски. — Свет! Люфен!

Но немец не понял или сделал вид, что не понимает. Он тупо глядел на автомат, вздевая вверх свои все еще трясущиеся руки. Нет, время терять было нельзя!

— Цурюк![6] — скомандовал Сергей и для убедительности шагнул вперед, уперев в грудь незнакомца дуло автомата.

Тот не заставил себя просить дважды — поспешно отступил назад. Коротким движением ствола Сергей сбросил с парапета фонарь и приказал сразу ставшему послушным старику повернуться спиной.

Нащупав в темноте подвязанный к колоколу конец, Сергей с силой дернул его.

Прошло еще несколько томительных минут, в течение которых Сергей не спускал глаз с неподвижной фигуры у парапета. На память приходили не раз слышанные истории о бесчисленных уловках, к которым прибегали в подобных случаях пойманные диверсанты…

Наконец на лесенке раздались шаги.

— Сергей! — с облегчением услышал Ивлев хорошо знакомый голос и впервые по-настоящему оценил предусмотрительность своего друга, каждый раз предупреждавшего о себе.

— Ага, господин звонарь! — весело воскликнул Цапля, направляя на старика луч карманного фонарика. Повернув задержанного к себе лицом и жестом разрешив опустить руки, он спросил по-немецки о причине визита его на колокольню.

Немец забормотал что-то о потерянной им здесь трубке, но Павел решительно перебил его:

— Давайте-ка сразу договоримся, — заявил он по-немецки тоном, не допускающим возражений. — Времени у меня в обрез, возиться с вами некогда. По сравнению с этим гестаповским удавом, вы — мелкая сошка. И если не желаете становиться с ним на одну доску, выкладывайте мне сейчас же все, что знаете, быстро, точно и коротко.

Такая постановка вопроса, видимо, понравилась старику.

— Да-да, мелкая сошка, именно — мелкая сошка, — с готовностью подхватил он, и Сергей не без удовольствия отметил, что совсем не так уж плохо понимает по-немецки.

В эту самую минуту далеко на севере, в море, взметнулся крутой дугой одинокий красный огонек. Не успел угаснуть он, как в том же месте вспорхнула серия зеленых ракет.

— Вас ист дас?[7] — спросил Павел, и этот такой обыденный, со школьных лет привычный слуху вопрос странно прозвучал в настороженной, враждебной тишине.

— Их вайс нихт, их вайс нихт,[8] — поспешно прохрипел старик, и Сергей ясно представил себе, как испуганно забегали в темноте глазки-бусинки.

Возможно, немец действительно ничего не знал о значении подаваемых с моря сигналов. Во всяком случае Павел не счел нужным настаивать, он предложил старику назвать себя и поспешить с рассказом.

И незнакомец заговорил. Он оказался тем самым Францем Беккером, о котором с такой настойчивостью твердил старый моряк. По словам Беккера, его накануне вечером вызвал к себе веселый американский офицер, поместившийся в пасторском доме, и потребовал помощи в одном, как выразился американец, «деликатном дельце». Заподозрив неладное, Беккер попытался отказаться, но не тут то было. Веселый офицер поведал ему жуткую историю о гестапо, пасторе и беглом американском военнопленном. Он, Беккер, и раньше краешком уха слышал, что бедняга пастор поплатился за укрывательство какого-то беглого, но, разумеется, имел к аресту господина пастора отношение не большее, чем к извержению Везувия в прошлом веке. Каков же был его ужас, когда господин офицер прямо обвинил Франца Беккера в этом чудовищном злодеянии и предупредил, что потребует выдачи его американским властям. Угроза до того напугала старика (кто станет в такое время разбираться в судьбе маленького человека!), что он дал согласие помочь американцу. О, разумеется, он был убежден, что затея веселого офицера — простой журналистский трюк и совершенно не носит враждебного русским характера! Тем более, что при беседе присутствовал один советский офицер. Да-да, молодой симпатичный лейтенант. Правда (он, Беккер, не хочет вводить в заблуждение русское начальство), советский лейтенант не мог слышать всего, но время от времени он подходил и включался в разговор. Вот даже записку, отправленную в Райнике, американец прочел при нем вслух!..

Старик, наверно, долго еще распространялся бы на эту тему, явно затягивая разговор и без конца разглагольствуя о своей лояльности, но капитан решительно перебил его. Тогда Беккер заговорил о своей, как он выразился, «работе на американца». Для начала последний отдал хотя и странный, но довольно безобидный приказ: надо было привязать веревку к маленькому колоколу и спустить ее вниз до земли. Затем он, Франц Беккер, должен был с утра расположиться на кёзлинском шоссе, встретить у въезда в город двух советских мотоциклистов, внешность которых была описана американцем, и показать им дорогу к дому господина Гельмута. Паролем при встрече с мотоциклистами должна была послужить фраза о «наследстве дядюшки Питера». Что означают эти слова? Насколько он понял, речь шла все о том же пасторе Клаусе (подпольная кличка — «дядюшка Питер») и о деньгах, собранных в Америке по подписке. Мотоциклисты помогали в розысках наследников погибшего…

Да, так вот он, Беккер, выполнил требование американца только наполовину. Замаскировав веревку в обвивающем стену колокольни прошлогоднем плюще, он с утра отправился на условленную встречу, но опоздал. Мотоциклистов, которых так подробно описал американский офицер, он встретил уже в городе, в районе разбитой дамбы, — они катили прямехонько к дому господина Гельмута. Американец страшно рассердился, узнав об этом (хоть ничегошеньки и не произошло: ведь мотоциклисты и так нашли дорогу). Да-да, страшно рассвирепел, но, выругавшись вполголоса, тут же подозвал советского лейтенанта, принял вдруг довольный вид и стал за что-то хвалить Беккера, обещая даже награду. Затем написал записку и велел доставить ее в Райнике. «Не сразу, не сразу, дружок, — шепнул американец, вручая пропуск. — Пока побудь в кирхе. Вот как увидишь меня в распахнутом пальто — ни о чем не спрашивая, шпарь в Райнике. Привезешь оттуда обоих мотоциклистов и тихонечко высадишь на острове…» Это было непонятно — ведь мотоциклисты находились не в Райнике, а здесь, в двух шагах…

Впрочем, как ни странно, они действительно оказались там, в Райнике, возле опустевших бараков знаменитого концлагеря. Когда он, Беккер, на своей лодчонке (видит бог — дрянная, ветхая посудина с никудышным моторчиком) доплюхался туда, эти двое уже ждали в прибрежных кустах и первыми окликнули его. Первоначально было решено дождаться ночи, но признаки надвигающегося шторма напугали их. Они благополучно спустились на веслах и высадились на острове, повыше городка. Беккер оставался с незнакомцами до наступления сумерек, затем перевез к ним и американца, вызванного еле слышным ударом в колокол. Тогда его отпустили. Американец вручил ему пачку долларов (он готов хоть сейчас передать их господину офицеру) и попросил установить на парапете колокольни минут на пять яркий фонарь. При этом американец объяснил, что русские очень доверчивы и, если они заявятся на огонек, достаточно будет предъявить им трубку, якобы забытую на колокольне…

Павел спросил о назначении сигнала, но немец, как видно, ничего не знал об этом. Он забормотал что-то невнятное насчет золота, запрятанного на острове местным гауляйтером. Американский журналист пронюхал, будто бы, об этом кладе — фонарь на колокольне был нужен ему «для ориентировки».

Наивное объяснение, конечно, не удовлетворило капитана, он засыпал старика градом вопросов, пытаясь установить истинное назначение сигнала. Сергей догадывался о причине такой настойчивости. Фонарь пробыл на парапете всего несколько секунд; сейчас он, потухший, валялся под ногами. Не следует ли снова засветить его? Как может повлиять это на ход событий?

Прислушиваясь к допросу, Сергей ни на минуту не забывал о своих обязанностях наблюдателя. Ветер заметно стих, но ливень хлестал с прежней силой. Не прекращалась и гроза. То и дело красноватые отсветы молний озаряли глянцевитую поверхность мокрых черепичных крыш, черные скелеты деревьев, реку, дымящуюся от дождя… При каждой новой вспышке Сергей внимательно оглядывал остров, тщетно надеясь обнаружить там какое-либо движение. Но вот в одно из таких мгновений взгляд его случайно упал на лодочную стоянку. Следом блеснула другая молния, и Сергей, присмотревшись к заинтересовавшей его детали, отчетливо различил, что крайний слева катер на половину корпуса отошел от берега.

«Но они же охраняются! — мелькнула мысль. — Тщательно охраняются. А может, цепь слишком длинна, катерок несколько отнесло?»

Память пришла на помощь — перед ним возникли массивные цепи, надежно приковывающие каждый катер к забетонированному в землю чугунному кольцу. Нет, не может катер сам собой отойти от причала! Уводят? Но вблизи не видно ни одной человеческой фигуры… Быть может, это все же обман зрения, игра света и тени, родившаяся в неверном, трепещущем отблеске?

С нетерпением ждет Сергей нового удара молнии, но грозовой фронт, как на грех, переместился далеко к югу, частые вспышки уже не в силах развеять сгустившийся над рекой мрак. И вдруг — ошеломляющий раскат над самой головой! Молния и гром грянули одновременно. Впечатление такое, как будто колокольня вот-вот обрушится, похоронив всех под обломками!..

Опомнившись, Сергей бросает взгляд на лодочную стоянку. Нос «Кристель» уже за кормой ее соседа! Места для сомнений больше не остается…

— Катер! — кричит Сергей, указывая автоматом.

Капитану достаточно одного взгляда. Ни слова не говоря, он хватает свисающий веревочный конец, несколько раз сильно ударяет в колокол. «Сигнал тревоги!» — догадывается Сергей, а Цапля уже сует ему в руки свой фонарик.

— Отконвоируешь к нам, — кивает он на Беккера и, прежде чем Сергей успевает ему ответить, ныряет вниз, в темноту лестничного проема.

Сергей плотнее охватывает правой рукой ложе автомата, — в левой фонарик, — головой указывает Беккеру на лестницу.

— Шнеллер, шнеллер![9] — подсвечивая фонариком, поторапливает он немца. Сергею никак не хочется из-за этого весьма несимпатичного старца опоздать к развязке.

Загрузка...