Наследство дядюшки Питера

И МОРЕ БЫВАЕТ РАВНОДУШНЫМ…

Чужое, унылое, скучное море. Слабый северный ветер нехотя подгоняет мелкие равнодушные волны. С легким шорохом наползают они на устилающий берег галечник и медленно скатываются назад, оставляя за собой рваные клочья пены.

Если прильнуть к окулярам стереотрубы, колышущаяся серо-зеленая масса придвигается вплотную, и тогда начинаешь чувствовать себя пловцом, оказавшимся во власти слепой, безразличной ко всему на свете стихии.

Изредка в пале зрения возникают дымки проходящих вдали кораблей. Тогда Сергей плотнее приникает к окулярам и, определив по возможности тип судна, курс его и водоизмещение, старательно заносит все эти данные в журнал. Но вот силуэт вражеского корабля исчезает за горизонтом; тает, рассеивается в блеклом, бесцветном небе тоненький дымок — и снова перед глазами пустынное, подернутое легкой зыбью море.

…Когда Сергей Ивлев узнал, что разведчикам предстоит обосноваться на маяке, послушное воображение тотчас нарисовало устремленную ввысь серую громаду на омываемом бурными волнами одиноком скалистом острове. Велико же было разочарование, когда перед ним возникла сравнительно невысокая кирпичная башенка, приткнувшаяся на пологом холмике в конце обычной деревенской улицы.

Небольшой рыбачий поселок, в котором разместился штаб дивизии, был пуст; все население его, должно быть, давно уже эвакуировали гитлеровцы. Разведчики не без удобств расположились в окружающих башню домиках, в то время как на самом маяке с первого же дня был оборудован наблюдательный пункт.

Перевалило на вторую половину марта. Странным был здесь, в Померании, первый весенний месяц — ни звучной капели, ни говорливых ручейков, без устали протачивающих под снегом бесчисленные свои дорожки. Изъеденный туманами и влажными морскими ветрами снежный покров давно уже исчез, обнажив буроватую, лишенную растительности землю. Солнце, не по-весеннему бледное, не торопится отогревать захолодавшую песчаную землю.

Позади остались жестокие бои в Восточной Пруссии и на укреплениях Померанского вала. Последняя надежда гитлеровского райха — ударная группа «Висла», нацеленная с севера в тыл нашим рвущимся к Берлину армиям, — разбита, сброшена в море, обращена в паническое бегство.

Части дивизии «осваивают» старые полевые укрепления гитлеровцев на побережье. Кто знает, какие сюрпризы может преподнести схваченный за горло, но еще недобитый враг? Всего ведь месяц назад в этих местах высадились подброшенные морем четыре пехотные дивизии немцев.

Впрочем, как видно, гитлеровцам сейчас не до того. Бегущие на запад суда забиты остатками перемалываемых в Курляндском котле дивизий. Фашистское командование спешно стягивает к Берлину все свои резервы в тщетных попытках задержать, отсрочить неизбежное.

Четвертый день сидят на маяке разведчики капитана Гришина. Четвертый раз заступает на короткое, двухчасовое дежурство и гвардии рядовой Сергей Ивлев. Но ни одно происшествие за все время не нарушило однообразного их существования на этом унылом берегу. Вот и сейчас напрасно обшаривает Сергей взглядом пустынную поверхность моря в надежде заметить бурунчик перископа, баркас или хотя бы шлюпку, подкрадывающуюся к берегу.

Когда устают глаза, Сергей посматривает вниз, на улицу. По ней пробегают машины, движутся повозки каких-то тыловых частей. Одна из пароконных бричек, свернувшая к колодцу напротив, привлекает его внимание. В глаза бросается непривычная деталь — оплетенное соломой запасное колесо, торчащее позади укрытого брезентом груза. Старые знакомые! Наведя бинокль, Сергей различает на борту повозки маленькую подкову с пятеркой посредине — эмблему энской гвардейской кавдивизии.

Пока Сергей разглядывал повозку, рядом с ней притормозил «виллис» с двумя автоматчиками-сержантами. Один из них, соскочив с машины, быстро направился к маяку и скрылся под навесом крыльца, второй, неторопливо закурив, подошел к ездовому, расправлявшему брезентовое ведро.

Тут Сергей вспомнил о своих прямых обязанностях и поспешно перевел взгляд на море. Ничего нового там он не увидел. Обнаруженный минут двадцать назад и уже отмеченный в журнале двухтрубный пароход давно скрылся за линией горизонта. Вокруг было чисто. На всякий случай Сергей приник к окулярам стереотрубы и медленно прокрутил барабан.

Когда он снова посмотрел вниз, то с удивлением увидел, что остававшийся на улице сержант, придерживая рукою автомат, бежит к маяку. Заинтересованный Сергей склонился над открытым люком и заглянул в помещение дежурного. Там находился капитан Гришин, с полчаса назад сменивший офицера разведотдела дивизии. Первый из прибывших сержантов, сидя рядом с командиром роты, негромко говорил по телефону. В этот момент в комнату влетел его спутник. Сергей заметил гневное движение капитана, но вошедший проговорил что-то, и Гришин разрешающе кивнул головой. Сержант сразу метнулся к телефону, почти выхватил трубку из рук своего товарища, и тут Сергей услышал его захлебывающийся от волнения, громкий голос:

— Товарищ сто первый! Это вы, товарищ сто первый? Докладывает сержант Онуфриев. Обнаружили след, товарищ сто первый! Один дядька засек… Есть, докладывать по порядку. Ездовый хозвзвода гвардейской кавдивизии Макаров сегодня, около девяти утра, видел их в расположении штаба… Так точно, на мотоцикле… Нет, этого он не знает… Есть, задержать ездового до вашего прибытия… Слушаюсь!

Раздумывая об услышанном, Сергей вернулся к наблюдениям. Если неизвестное начальство прибудет до конца смены, ему, возможно, доведется услышать продолжение занятной этой истории. Только бы не замешкался «товарищ сто первый»…

Мог ли думать Сергей в тот момент, что «неизвестным начальством» окажется некто иной, как его старый друг и односельчанин капитан Павел Петрович Цапля! Когда второй «виллис» минут через пятнадцать подкатил к высокому крылечку маяка, Сергей не сразу узнал Павла в сидевшем за рулем худощавом подтянутом офицере. Слишком уж неожиданно это было. И только после того, как прибывший хорошо знакомым ему жестом одернул шинель и, закинув голову, бросил взгляд на верхушку маяка, Сергей понял, что пути их снова пересеклись. До чего же тесны, оказывается, они — фронтовые дороги!

Между тем ездовый в сопровождении сержантов подошел к офицеру и все они скрылись под навесом крыльца. До Сергея донесся оживленный разговор, но он уже не мог заглянуть вниз. Дымок, обозначившийся на горизонте, приковал к себе внимание. Когда же Сергей произвел нужные наблюдения и сделал запись в журнале, разговор внизу окончился. Ездовый взобрался на повозку, один из сержантов развернул свой «виллис» и укатил в сторону Кёзлина, тогда как второй, — тот, что назвался Онуфриевым, — устроился за рулем машины Павла.

В это время снизу по чугунной лестнице поднялся сменявший Ивлева на НП ефрейтор Птицын.

— Что рано? — удивился Сергей: до конца его дежурства оставалось добрых полчаса.

— Приказано подменить, — ворчливо отозвался ефрейтор. — Давай, давай — велено поторапливаться.

«Павел», — догадался Сергей, охотно уступая место у стереотрубы. Быстро передав объект наблюдения, бинокль и журнал, он сбежал вниз по загремевшим под ним ступеням.

— Отправитесь с капитаном Цаплей, — коротко сказал командир роты. Как и всегда, он был немногословен. Павел только молча кивнул земляку и тут же вышел. Сергей понял, что друг его очень спешит.

— Есть, с капитаном Цаплей! — отчеканил он и, ни о чем не спрашивая, устремился следом за Павлом.

Едва машина тронулась, Павел, сидевший рядом с водителем, обернулся к Сергею.

— Шернер объявился, — сказал он. — Да-да, тот самый. Не забыл еще?

Разве забывается такое! Как будто вчера это было: тщательно замаскированный в лесу подземный бетонный бункер, злобный верзила Дитрих, переодетые в нашу форму диверсанты… Из всей этой банды ушли только двое — Шернер и его помощник. Сергей и не подозревал тогда, что беглецы, исчезновению которых он не придал особого значения, напомнят о себе чуть не полгода спустя.

Оказывается, на днях в районе Кёзлина некий инженер-капитан, прибывший с сержантом на мотоцикле, попытался соблазнить начальника тылового подразделения «увеселительной» прогулкой на катере. Начальник перед соблазном устоял, катера не дал, но и дурного ничего не заподозрил: документы офицера были в полном порядке. Контрразведка узнала об этом с опозданием, и, так как первая же проверка указала на поразительное сходство инженер-капитана с бывшим хозяином диверсантского гнезда в лесу Роминтен, немедленно были организованы поиски. В течение двух дней они не давали результатов, и вот только сейчас удалось напасть на след. Сведения, полученные от ездового, сомнений не вызывали. Он как раз выезжал из переулка, где размещался хозвзвод, когда дорогу ему преградил мотоцикл, вставший на самом перекрестке. Сидевший в коляске инженер-капитан, «белый, як тот мертвяка», говорил о чем-то с остановившимся рядом офицером. За рулем был рыжий сержант в защитных очках.

— Это они, — заключил капитан Цапля. — Жаль только — наш хозвзводовец не разглядел их собеседника. Со спины его видел. «Стройненький такой, кубанка новая с синим верхом, шпоры…» Кубанка и шпоры! В одной только этой дивизии их носят две сотни офицеров, а если учесть еще расположенный невдалеке штаб корпуса и части двух других кавдивизий, число кубанок можно довести до тысячи…

— А странно, — заметил Сергей, думая о своем, — странно, что они разъезжают в открытую. Просто удивительно…

— Ничего удивительного! — отрезал капитан. — Ты забыл, что в лицо их знаем только мы двое. Вероятность случайной встречи ничтожна. Ну, а специальных розысков они могли уже не опасаться. Со времени бегства из подземелья прошло пять месяцев, и Шернер прекрасно понимал, что нам сейчас не до них. Собственно говоря, он был бы вправе на это рассчитывать, если б не перехваченная нами коротенькая радиограмма. «Лесника» срочно вызывали в пункт номер три. Помнишь подслушанный на озере разговор?

— Лесник — это Шернер, — догадался Сергей.

— Вот именно, — подтвердил Цапля. — А так как пункт номер три нам был совершенно неизвестен, поиски пришлось организовать во фронтовых масштабах… Понимаешь, Сергей, — задумчиво проговорил он после короткого молчания. — Нам необходимо взять его. Это очень, очень важно…

Полгода назад необстрелянным новичком, только что прибывшим из запаса, Сергей Ивлев встретил на фронте довоенного своего дружка. Цапля ушел добровольцем еще в финскую кампанию, за пять лет проделал путь от рядового до капитана, и трудновато было признать Сергею в подтянутом выдержанном офицере озорного колхозного моториста «Пашку-непоседу». Случайное сходство с захваченным власовцем вовлекло Сергея в целый водоворот событий. Офицер армейской контрразведки Павел Цапля привлек его к участию в операции и после разгрома действовавших в нашем ближнем тылу гитлеровских диверсантов рекомендовал своему фронтовому приятелю капитану Гришину. Это была большая честь для молодого солдата — стать разведчиком прославленной гвардейской дивизии…

«Виллис» мчался на огромной скорости. Хорошо зная, как ненадежна эта верткая, но неустойчивая американская машина, Сергей невольно хватался руками за сиденье на резких поворотах, между тем как Павел все поторапливал и поторапливал шофера.

Узкая щебенчатая дорожка петляла среди песчаных, утыканных редкими соснами холмов. Небольшие продолговатые озерца вытягивались вдоль пути, изредка попадались пашни, угрюмые одинокие усадьбы.

Кругом было безжизненно и тихо. Только заваленные разным военным хламом кюветы напоминали о прокатившемся здесь недавно потоке спасавшихся бегством гитлеровцев. Разбитые автомашины и повозки, орудия всех систем и марок, зарядные ящики, фаустпатроны, противогазы — целые груды немецких противогазов в зеленых цилиндрических коробках — мелькали по обе стороны дороги.

У въезда в маленькую деревушку группа жителей, ремонтировавших мост, расступилась, пропуская замедлившую ход машину. Понурые фигуры с белыми повязками на рукавах, безразличные, отсутствующие взгляды…

— Вот самое страшное, — прервал молчание Павел. — Равнодушие… Какой кары заслуживают те, кто довел народ до такого состояния?

Сергей не отзывался. Эти люди для него бесконечно чужды и только. Странно даже, куда девалась лютая ненависть, принесенная им с разоренных, беспощадно выжженных полей его родины. Сейчас — ни злобы, ни сочувствия. Они, эти чужие люди, — всего лишь детали пейзажа — сумрачного, непривычного… Опять вот медленно выползает из-за дюн унылое, серо-стальное море. Невольно возникает в памяти родной Каспий. Разным бывает он: угрюмым или приветливым, ласковым или гневным, но никогда — равнодушным…

Чуть склонив голову набок, к укрепленному перед водителем зеркальцу, капитан Цапля украдкой наблюдает за другом. Что и говорить, за месяцы, пробежавшие с их последней встречи, Сережка заметно повзрослел, выглядит сейчас настоящим ветераном. Видно, неплохую школу прошел у гвардии капитана Гришина. И выдержки вот прибавилось — разве удержался бы он прежде от расспросов? Эх, Сергей, Сергей, и не подозреваешь ты, дружище, как мало на этот раз известно твоему другу капитану!

В донесении, описывающем внешность мотоциклистов, упоминалась пристегнутая к поясу инженер-капитана туго набитая полевая сумка — обычная кирзовая полевая сумка, какую можно приобрести в любой походной лавке Военторга. О содержимом ее Павел догадывается. Но это все, в остальном — темным-темно. Куда устремился «Лесник»? Где скрывался, что делал он все это время? Кто ждет его в «пункте номер три»? И, самое главное, почему именно теперь, только теперь, когда исход войны решен окончательно и бесповоротно, выполз он из своей берлоги?

Сколько ни думал над этим Павел, даже самой смутной догадки не возникло у него. Лишь много позднее суждено было ему узнать о разговоре, происшедшем на исходе одного не по-осеннему жаркого дня полгода назад в огромном городе, отдаленном на многие тысячи километров от линии фронта.