Наследство дядюшки Питера

ЧЕЛОВЕК ОСТАЕТСЯ ЧЕЛОВЕКОМ…

В то самое весеннее утро, когда Сергей последний раз дежурил на маяке, начальник тыла энской гвардейской кавалерийской дивизии полковник интендантской службы Илья Григорьевич Панченко возвращался из штаба фронта. Совещание, посвященное подготовке к предстоящему наступлению, затянулось далеко за полночь, но полковник решительно отклонил гостеприимное приглашение старого знакомца, работника фронтового интендантства. Был Илья Григорьевич по характеру своему большим домоседом, любил обжитой уголок и даже в беспокойной походной жизни старался устраиваться покомфортабельнее, поуютнее.

Когда-то в прошлом Илья Григорьевич служил начпродом у легендарного буденновского начдива. С тех пор сохранились у полковника интендантской службы грозные усы и грозный взгляд лихого рубаки. Но все, кто общался с ним, хорошо знали, что за суровой, воинственной внешностью скрывается добродушнейший характер глубоко штатского по натуре человека. И кто знает, не принадлежи полковник Панченко к роду войск, где особенно высоко ценятся всякого рода традиции (а энская конногвардейская как раз и носила имя того легендарного начдива), сохранил ли бы он высокий пост при своем чрезмерном для военачальника благодушии и целом ряде связанных с этим промахов?..

При въезде в небольшой приморский городишко, где вместе с другими штабными подразделениями расположился штаб тыла дивизии, Илья Григорьевич, подремывавший на заднем сиденье, встрепенулся и попросил шофера завернуть в медико-санитарный эскадрон. Начальник санчасти майор Станишевский, маленький подвижной толстяк, издали заметив машину приятеля, вышел навстречу.

— Не завтракал еще? — после обмена приветствиями справился Илья Григорьевич. — Поехали ко мне, перекусим.

Что-то в тоне полковника заставило доктора насторожиться. Он испытующе посмотрел на друга и приметил лукавую улыбку, скользнувшую под буденновскими усами.

— Ну что ж, поехали, — после минутного колебания согласился Станишевский. — Только чтоб без горилки. ¥ меня сегодня дел — край непочатый.

Ординарец полковника, пожилой, под стать своему начальнику суровый обликом сержант, встретил их хмуро.

— И чего носит по ночам? — обращаясь к шоферу, проворчал он. — Без охраны, без сопровождающих. Нет чтобы там заночевать…

— Ладно, ладно, Федосеич, — с улыбкой прервал его Панченко, отлично понимавший, кому адресуется эта воркотня. — Загляни-ка лучше в багажник — какой гостинец прислал нам с тобой Петр Афанасьевич из фронтового интендантства. Помнишь старика?

— Три сотни километров за ночь — шуточки! — продолжал вполголоса неугомонный Федосеич, с помощью шофера извлекая из багажника тяжелый, позвякивающий бутылками ящик. — Полковнику твоему, слава богу, не двадцать лет. Сердце пошаливает, гипертония опять же…

Илья Григорьевич с шутливым отчаяньем отмахнулся и, подхватив доктора под руку, увлек его в дом. Они прошли в небольшую, нарядно убранную комнату, служившую столовой. Скинув шинель и предложив гостю последовать своему примеру, полковник с торжественным видом поставил перед ним изящный синенький флакончик.

— Что это? — подозрительно покосившись на флакон, спросил Станишевский.

Но Илья Григорьевич не спешил с ответом. Распахнув дверь в прихожую, он справился у Федосеича, принес ли старик-немец обещанную рыбешку, и попросил откупорить бутылочку из привезенных.

— Настоящий французский рислинг, — любуясь золотистой прозрачной жидкостью, похвастался Панченко. — Давай по бокальчику. Федосеич нам сейчас рыбешку соорудит. Ну, чего головой качаешь? Опять проповеди начнешь? Сам знаю, что война. Да только, дорогой товарищ, человек всегда остается человеком…

Станишевский не сводил взгляда с флакона.

— Это что у тебя, Илья Григорьевич?

— Неужто не догадываешься?

— Ты что, шутишь? — внезапно побагровел доктор и, опустив бокал, протянул руку за флаконом.

Но полковник опередил его.

— Ну уж нет! — рассмеялся Панченко, придвигая флакон к себе. — Сколько просил тебя — и все напрасно. Теперь уж из рук не выпущу.

— Илья Григорьевич, пойми, — Станишевский был серьезен. — Для меня это дело принципа. И если ты сумел, минуя начальника санчасти…

— Нет, нет, нет! — Полковник совсем развеселился. — Ничегошеньки не выйдет, дорогой Борис Борисович. Что с воза упало — считай, пропало!

Станишевский поднялся из-за стола, нервным движением набросил на плечи шинель.

— Тогда, товарищ полковник, я так скажу… Недостойная проказа. Вот именно — недостойная проказа! И, скажу я, для старшего офицера…

Он не договорил, с ожесточением нахлобучил шапку, взъерошенный и гневный устремился к двери.

Теперь, в свою очередь, вспылил Панченко:

— Ишь, распузырился! Шуток не понимает… Коли так — скатертью дорога, товарищ майор, скатертью дорога…

Последние обидные слова он, впрочем, произнес уже вполголоса, а когда громко хлопнувшая входная дверь возвестила, что рассерженный медик покинул дом, Илья Григорьевич и вовсе остыл.

— Хоть бы иностранец этот заглянул, что ли, — уныло пробормотал он, вертя в руке наполненный французским рислингом бокал. — Да нет, только к обеду явится, минута в минуту. Одно слово — Америка!

Наказав Федосеичу известить, когда завтрак будет готов, Илья Григорьевич по узенькой деревянной лесенке поднялся из прихожей на второй этаж особняка. Здесь он связался по телефону со своим помощником и, отдав несколько распоряжений, собрался было пригласить его к себе (полковник терпеть не мог сидеть за столом в одиночестве), когда услыхал характерный шум мотоцикла, остановившегося внизу.

Через несколько минут Федосеич хмуро доложил об офицере, прибывшем из хозяйства подполковника Позднышева.

— Вот и сотрапезник! — обрадовался полковник. — Инженерия! Это вам не сухари-медики, понимают толк в жизни.

Представший перед Ильей Григорьевичем белолицый подтянутый, как и все офицеры подполковника Позднышева, инженер-капитан произвел на хозяина самое лучшее впечатление.

— Прибыл из инженерной бригады на предварительную рекогносцировку, — доложил офицер, предъявляя удостоверение. — Будем сооружать дополнительный мост через реку. Существующий понтонный не обеспечит грузопотока во время предстоящего наступления.

— Позвольте, позвольте, капитан, — задумался Панченко, припоминая один из докладов на вчерашнем совещании. — На нашем направлении сооружение моста предусмотрено в районе Кельце, километров на тридцать выше…

— Так точно, товарищ гвардии полковник, — подхватил инженер-капитан. — И я только что оттуда. К сожалению, обследование показало, что болотистые берега чрезвычайно затруднят там ведение работ. Ночью я связывался с командованием, доложил свои соображения и получил приказ срочно выехать сюда. Думаю, это будет окончательный вариант.

— Тем лучше! — снова повеселел полковник. — Буду рад с вашим комбригом встретиться. Чудеснейший человек Виктор Васильевич — хлебосол и весельчак. Мы с ним большие друзья.

— Подполковник так и сказал. И велел мне обратиться прямо к вам.

— Правильно сделали! Сейчас мы подзакусим, а потом я покажу вам, где можно будет разместить штаб бригады. Есть у меня на примете и особнячок для самого Виктора Васильевича. Здесь, неподалеку, на самом берегу.

— Виноват, товарищ гвардии полковник, — вежливо улыбнулся инженер. — Квартирьеры прибудут несколько позднее, ведь окончательное решение еще не принято. Моя задача — предварительная рекогносцировка. И, если вы позволите, я немедленно…

— Никаких разговоров, капитан! — с шутливой строгостью прервал его Илья Григорьевич. — Без завтрака не отпущу. И прошу вас не перечить старшим.

— Слушаюсь, товарищ гвардии полковник! — в тон ему весело отчеканил инженер. — Прошу только об одном. Со мной наш сержант — он мог бы пока заняться подготовкой… Для изучения берегов нам потребуется моторка, еще лучше — катер.

— Узнаю позднышевскую выучку, — рассмеялся Илья Григорьевич и снял с крючка над столом солидную связку ключей. — Как это у него? «Темпы»?..

— «Темпы, темпы, товарищи саперы!» — быстро подсказал капитан.

— Вот именно — темпы, темпы… Ну, что с вами делать. — Полковник протянул ключи инженеру. — Внизу, у причала, болтается несколько посудин. Выбирайте по вкусу.

Нельзя, конечно, сказать, чтобы эта миссия особенно угнетала Васю Кругликова. Не было ничего противоестественного в том, что американский журналист, получивший разрешение посетить прифронтовые районы, путешествует в сопровождении советского офицера. Какое государство допустило бы бесконтрольное передвижение в прифронтовой полосе иностранных корреспондентов?

Прекрасно понимал Вася и то, что не будь большинство его старших товарищей по горло загружены работой, связанной с подготовкой нового большого наступления, в спутники американцу был бы выделен гораздо более опытный офицер, а не молоденький лейтенант, все достоинства которого ограничивались умением сносно изъясняться по-английски и по-немецки.

Словом, поручение, данное ему, было достаточно ответственно, пожалуй, даже почетно, и все же…

Трудно, очень трудно сказать, откуда рождалось это неприятное чувство. Американец ни взглядом, ни движением не давал почувствовать Васе, что постоянное присутствие советского офицера сколько-нибудь его стесняет. Наоборот, все поведение его красноречиво свидетельствовало о том, что общество лейтенанта Кругликова доставляет ему подлинное удовольствие.

Немало слышавший о бесцеремонности буржуазных корреспондентов, Вася не мог не поражаться щепетильности своего спутника. Во время бесчисленных дорожных встреч американец, с готовностью вступая в беседы, с интересом выслушивал воспоминания о боевых эпизодах, но стоило случайному рассказчику коснуться вопроса нынешней дислокации войск, оснащения или предстоящих действий, как он корректно, но твердо прерывал собеседника, умело возвращая разговор в прежнее русло. Как знать, быть может, эта самая щепетильность больше всего и смущала Васю, заставляла и его, в свою очередь, проявлять крайнюю деликатность в отношениях с «подшефным».

Вот и сейчас, когда этот старик-немец, тяжело дыша от быстрой ходьбы, ворвался к ним, Вася сделал безразличное лицо и даже из вежливости отошел в сторонку. Впрочем, американец, верный своему правилу, тут же подозвал Кругликова.

— Хорошие вести, лейтенант! — по-русски воскликнул он. — Наконец-то мы нащупали след бедняги пастора.

Радость американца была понятна Васе. Ведь они специально задержались в этом городке, поселились в пасторском домике, чтобы собрать сведения о священнике-антифашисте, приютившем бежавшего из концлагеря американского офицера и замученном в гестапо. Целый блокнот был уже исписан рассказами местных жителей-прихожан, но никто из них не мог поведать о последних днях жизни пастора. Кроме того, журналисту необходимо было найти наследников погибшего, чтобы вручить им крупную сумму, собранную по подписке в Америке.

— Понимаете, — продолжал американец, — в поселке Райнике объявился человек, встречавшийся с нашим пастором в концлагере. К тому же, по слухам, он родственник покойного… Вы заслуживаете награды, мой друг, — по-немецки обратился он к благодушно осклабившемуся старику. — О да, вы заслуживаете хорошей награды. Конечно, если сведения ваши подтвердятся.

— Райнике? — Вася развернул карту-двухверстку. — Райнике… Да вот оно, вверх по реке, километров двадцать, не больше. Мы можем хоть сейчас отправиться туда.

— Прекрасно! — с энтузиазмом подхватил американец. — Не будем терять времени. Едем.

Он быстро накинул желтый, военного покроя, кожаный реглан, затянул пояс, шагнул к двери и вдруг в нерешительности остановился.

— А как же разведчики?

— Заедем после, — отозвался Вася, прилаживая снаряжение поверх шинели.

— После? — с негодованием посмотрел на Кругликова американец. — Но мы обещали с утра!

— Верно, — смутился лейтенант. — Нас уже ждут. Что ж, тогда отправимся в Райнике прямо от разведчиков.

— А обед у полковника Панченко? Вы забыли?

— Придется чем-то пожертвовать, — обозлился Вася. Можно подумать, что это ему, а не американцу нужна поездка в Райнике!

Но журналист, видимо, и сам почувствовал себя неправым.

— Скажите, лейтенант, — голос его звучал миролюбиво, — был ли хоть один случай за нашу поездку, чтобы мы не явились вовремя на свидание?

Вася задумался. Случаев таких действительно не было.

— И не будет, — торжественно заверил его американец. — Слово джентльмена — это очень серьезное дело, лейтенант. Поездку в Райнике придется отложить.

Он уже двинулся было к двери, когда новая идея осенила его.

— Стоп. Ведь можно повидать родственника пастора и не выезжая к нему!

Обернувшись к старику, с безучастным видом прислушивавшемуся к их разговору, американец справился по-немецки, не возьмется ли он за приличное вознаграждение доставить в Райнике записку.

Немец поспешно объяснил, что у него имеется легонькая моторка, на которой он смог бы сгонять туда, и если будет пропуск…

— Пропуск получить можно, — вмешался Вася, весьма довольный тем, что все так удачно разрешалось. — Я поговорю в штабе.

— Вот и хорошо! — обрадовался американец. — А я черкну еще от себя несколько словечек.

Он вытащил блокнот и, быстренько настрочив записку, прочитал ее вслух:

— «Прошу прибыть по вопросу наследства дядюшки Питера». Дата и подпись. Лаконично, не правда ли?

— Еще бы! — усмехнулся Вася. «До чего же эксцентричный народ эти американцы», — подумал он про себя.

Как выяснилось, в Райнике располагалось одно из подразделений кавдивизии. Пропуск был оформлен без труда. Случившийся при разговоре в штабе сотрудник корпусной многотиражки заинтересовался историей пастора-антифашиста, и американец охотно поделился с «советским коллегой» собранными материалами.

Отпустив старика-немца, Вася Кругликов повез своего «подшефного» в разведэскадрон.

Дивизионные разведчики тепло встретили американского журналиста. Забыты уже были горьковатые солдатские шутки насчет затяжки второго фронта и нерешительности союзников. Сейчас они видели перед собой представителя армии, сражавшейся с общим врагом, приближавшей день окончательной победы. Немало способствовал созданию непринужденной, дружеской обстановки и сам американец. Веселый и остроумный, добродушно посмеиваясь, он отвечал на сыпавшиеся градом вопросы, рассказывал забавные истории из быта американских войск, щелкал затвором «лейки», раздавал сигареты и фотографии, расспрашивал в свою очередь.

Примостившись в сторонке, Вася с восхищением наблюдал за журналистом. Вот так же было и в бригаде подполковника Позднышева. Непринужденная беседа, шутки, смех, а в результате — великолепный очерк! Особенно тогда удался американцу образ самого комбрига. Можно было подумать, что автор лично участвовал в героической переправе через Неман, когда подполковник Позднышев, раненный в руку и плечо, с обнаженной головой — шапку сбило осколком снаряда — под ураганным огнем подбадривал своих бойцов: «Темпы, темпы, товарищи саперы!..»

Беседа с разведчиком прервалась неожиданно. Подошедший на цыпочках дежурный отозвал командира эскадрона, и американец остановился на полуслове.

— Извините, пожалуйста, — переговорив по телефону, обратился к журналисту комэска. — Предстоит операция, нам надо подготовиться. Придется, к сожалению, прервать беседу.

— Надолго? — осведомился американец.

— Нет, не думаю. Всего только небольшая облава. Если желаете, можете подождать здесь.

— Нет-нет, — поспешно возразил американец. — Не в моих правилах путаться под ногами у занятых людей…

От разведчиков они возвращались молча. Решив, что его «подшефный» расстроен неудачей встречи, Вася напомнил, что впереди у них еще целый день.

— Мы сможем побывать в разведэскадроне вечером, — сказал он.

Озабоченность на лице американца сменилась грустной улыбкой.

— Не в этом дело. Сегодняшняя встреча напомнила мне одного моего молодого друга. Он тоже был разведчиком. Разведчиком, киноактером и классным парашютистом.

— И он погиб?

— Полгода назад, — со вздохом опустил голову американец. — Золотой был парень, настоящий патриот.

Они поравнялись с кирхой — темным, старинной кладки, кирпичным зданием. Высокие, украшенные резьбой двери были распахнуты настежь.

— А не заснять ли нам несколько пейзажей? — вдруг предложил американец.

— В такую-то погоду? — с сомнением проговорил Вася, глядя на низкое пасмурное небо.

— Только при этом освещении и можно получить настоящий снимок — теплый, лирический, без этаких контрастных пятен. С колокольни должна открываться чудеснейшая панорама.

— Что ж, я подожду вас внизу. Мне как раз надо написать пару писем.

— Нет-нет, лейтенант. — Американец дружеским жестом подхватил Васю под руку. — Прошу вас. У меня сейчас такое состояние…

На паперти они столкнулись со своим стариком-посланцем, неожиданно выскользнувшим из церкви.

— Вот как! — поразился Вася и добавил по-немецки: — Я думал, вы уже в Райнике.

— Возмутительно! — подхватил американец. — Если вы сейчас же не отправитесь…

— Яволь, яволь, — пробормотал старик, рысью устремляясь в ведущий к реке переулок.

— Может, мы съездим сами, на машине, — глядя ему вслед, предложил Вася. — Время у нас появилось.

— Пусть уж он доведет дело до конца, — флегматично возразил журналист. — Я думаю, так будет лучше.

На колокольне американец сразу оживился:

— Какие прелестные пейзажи, лейтенант! Посмотрите на бурную реку, на этот лесок, темнеющий вдали. Нет, что там ни говори — природа великий утешитель! В минуту грусти я всегда обращаюсь к ней.

Вася покорно кивает головой. Быть может, зрелище и не ахти как великолепно, — темная, лишенная растительности равнина, оголенные деревья, мутные воды вышедшей из берегов реки, — но коль скоро это может утешить его «подшефного», тем лучше! Вот только зря тот расстегивает кожанку: на таком ветру в два счета можно прихватить воспаление легких…

— Вот уж это зря! — говорит он, видя, как американец сбрасывает пальто. — Совсем напрасно. На таком ветру…

— Ничего, ничего, — бормочет американец, склоняясь над фотоаппаратом. Желтое щегольское пальто его уже висит, переброшенное через перильца. — Ничего. Мы, газетчики, — народ закаленный…

— Осторожно, люк! — восклицает Вася, видя, что журналист, целиком поглощенный выбором диспозиции, приближается к лестничному проему.

Но предупреждение запаздывает. Американец оступается, теряет равновесие и на мгновение повисает над раскрытым люком…

— Бум-м-м… — раскатистый звонкий гул оглушает Васю. Это американец в последний момент успевает схватиться за свисающую из-под колокола веревку.

— Разве ж так можно! — испуганно бормочет Вася, помогая журналисту утвердиться на ногах. — Что было бы, не подвернись эта веревка? Форменное чудо, что вы не разбились вдребезги.

— А вы, коммунисты, еще отрицаете божий промысел! — смеется американец и, глянув вниз через перила, добавляет: — Наконец-то наш курьер двинулся в путь-дорогу.

— И все же, по-моему, лучше съездить самим, — повторяет Вася, наблюдая за крохотной верткой моторкой, лавирующей среди полузатопленных деревьев. — Неужели вы надеетесь, что незнакомец из Райнике откликнется на ваше странное приглашение?

— В моем послании есть одно волшебное словечко. Услышав о наследстве, он прилетит на крыльях. «Человек всегда остается человеком», — как говорит наш друг полковник Панченко.

И американец снова смеется своим приятным рокочущим смехом, как смеются только очень добродушные люди.