Настоящая англичанка

Глава 3

Эмма Лудэн, дочь виконта Хоувита, старательно рисовала пчёл, одну за другой. Пчёлы, как думала она про себя, крайне скучные насекомые: после того, как нарисуешь одно жёлтое круглое тельце, а затем ещё одно, уже знаешь всё, что необходимо знать о рисовании пчёл. Но облегчения не предвиделось — Титания и Основа упоминали пчёл во «Сне в летнюю ночь», и мистер Тэй решил, что пчёлы должны роиться на каждом заднике, и неважно, что зрители примут их за летающие бархатцы. Эмма вздохнула, обмакивая кисть в жёлтую краску.

Она как раз наносила финальный штрих на один из трёх ульев, когда открылась дверь.

— Леди Фласкелл, — объявил дворецкий Уилсон.

Эмма положила кисть как раз вовремя, чтобы Бетани метнулась через всю комнату и обняла её.

— Осторожнее, — сказала она, смеясь. — Ты вымажешься в краске.

— Не важно. На мне не что иное, как обноски для поездки.

Эмма отстранила свою младшую сестру на расстояние вытянутой руки и оглядела её, начиная с развевающихся лент цвета шафрана на восхитительной шляпке и заканчивая кончиками шёлковых туфель.

— Обноски выглядят всё лучше и лучше с каждым разом, — заметила она, развязывая свой широкий фартук.

Глаза Бетани сузились при виде её одежды.

— Должно быть, твоё платье создано мадам Мезоннэ! — воскликнула она. — На герцогине Сильвертон был точно такой же наряд шалфейно-зелёного цвета только на прошлой неделе. Об этом говорили все. Какими судьбами ты достала это платье здесь, в деревенской глубинке, даже не приезжая в город?

— У меня есть свои способы, — сказала Эмма, заправляя прядь волос за ухо.

— Что за способы? — наседала Бетани. — Я могла бы умолять, просить и плакать под дверями Мадам, но вполне уверена, что она скорее выполнит заказы других, чем мои.

Эмма поглядела вниз на своё утреннее платье. Оно было сшито в стиле à la militaire[3], из янтарного поплина[4] с гранатовыми пуговицами вдоль лифа. Оно облегало её формы до бёдер и заставляло её чувствовать себя необыкновенно женственным бригадным генералом. Она улыбнулась своей младшей сестре:

— Это не тайна, покрытая мраком. Мадам известны мои мерки, и она просто присылает мне те платья, которые, как она думает, могут меня заинтересовать.

— Прежде чем всем другим? — Сказала Бетани, прищурив глаза.

Эмма усмехнулась:

— Я также плачу ей примерно вдвое больше обычных цен, за её хлопоты. Я должна хорошо одеваться, чтобы поддерживать бодрость духа здесь, в деревне.

— Пфф! Ты могла присоединиться ко мне в Лондоне в любую минуту, если бы пожелала. Мама умерла больше года назад. Правда в том, что тебе нравится сидеть замурованной в четырёх стенах в Сент-Олбанс, Эмма. — Бетани прошла на сцену, всю в свежей краске и в пчелиных ульях. — Как ты можешь предпочитать сидеть без дела в деревне и рисовать? Всех этих насекомых?

— Пчёл. Разумеется.

— Что только подтверждает сказанное мною. Рисовать насекомых, будучи одетой в одно из последних произведений мадам Мезоннэ! Ты совсем лишилась рассудка.

Понимая, что к чему, Эмма видела, к чему всё идёт.

— Мне нравится рисовать декорации, — сказала она.

— Это не имеет значения, — сказала Бетани. — Хоть раз, Эмма, послушай меня серьёзно. Ты в беде.

Она глубоко вздохнула, её грудь внушительно всколыхнулась:

— Тебе угрожает участь незамужней женщины.

— Я прожила двадцать четыре года, будучи незамужней женщиной, — заметила Эмма, открывая дверь. — Может быть, мы отдохнём в утренней комнате и выпьем чаю? Ты, должно быть, утомилась после дороги.

Бетани прошагала через дверь и вниз по холлу, продолжая говорить всю дорогу и не обращая внимания на дворецкого и двух лакеев. Она подытожила, входя в утреннюю комнату:

— Суть в том, что незамужние женщины чудовищно не модны. Если они вообще когда-либо были в моде.

— Уилсон, принесёшь нам поднос с чаем? — попросила Эмма дворецкого.

— Сию минуту, мисс Лудэн, — ответил тот, кланяясь на выходе из комнаты.

— Тебе не следует говорить такое перед Уилсоном, — сказала Эмма, устраиваясь возле камина. — Когда он расстраивается, то страдает болями в желудке.

Бетани плюхнулась на канапе и вывернула наизнанку свой ридикюль.

— Я сделала вырезку из колонки сплетен, которую ты должна прочесть… Ах! Вот она! — Она помахала клочком газеты в воздухе. — Из «La Belle Monde», и здесь говорится достаточно твёрдо, что нет ничего более фатального для женщины, чем отсутствие мужа. Послушай это: Хотя они и являются украшением своего пола, но они всегда ждут приглашения, которого не поступает. Когда их приглашают по случаю, они толпятся у стен бального зала, как вороны, приведённые в уныние дождём. Как это ужасно, Эмма! Тебе не идёт чёрное.

Эмма начала раздражаться.

— У меня есть предполагаемый муж, — сказала она холодно. — Тот факт, что Керр до сих пор не явился для совершения брачного ритуала, не означает, что он не сделает этого в ближайшем будущем. И, кроме того, я решительно отвергаю выводы из этой бессмысленной писанины. Я могла бы найти другого мужа за пять минут, если бы захотела.

— Как давно Керр навещал тебя в последний раз? — спросила Бетани.

Эмма колебалась.

Бетани ответила за неё.

— Он приезжал на прошлое Рождество… Нет! Это было на Рождество два года назад — но тогда он уехал на Континент после гибели брата. А до того… — она остановилась, пытаясь вспомнить.

— Это было три года назад, — проговорила Эмма, слегка удивляясь этому факту. Ей было очень удобно жить так, как она жила всё это время, так что она склонялась к тому, чтобы забыть о существовании своего жениха. — Я так радовалась отсутствию известий от него, пока болела мама, поскольку не хотела её оставлять, что даже не задумывалась о подсчётах. Но он оплакивал своего брата, как тебе известно.

— Оплакивал! — Воскликнула Бетани. — По слухам, он отбыл в Париж и так веселился там, что дрался, по меньшей мере, на двух дуэлях с разъярёнными мужьями. И единственная причина, по которой его больше не вызывали, это то, что он искусно владеет оружием. Он говорил принцу Уэльскому перед всем собранием, что каждую ночь выпивал столько вина, что не запомнил бы, даже если бы у него был роман с самой императрицей Жозефиной.

Эмма засмеялась:

— Требуется чудовищное количество вина, чтобы достичь подобного состояния.

Бетани сердито посмотрела на неё.

— Сущий позор! Этот человек просто позорище! И тебе позор за то, что позволяешь ему вести себя подобным образом. Он даже не приехал принести извинения за свои замечания с прошлой недели, не так ли? Какое бесстыдство! Очевидно, что Керр уже видит тебя в качестве угрюмой вороны у стены бального зала.

— Правда в том, Бетани, что мы едва знаем друг друга. Сомневаюсь, что мы встречались больше, чем три раза. Хорошо, четыре, если считать похороны его брата. Возможно, этот человек возмущён поступком своего отца, подобравшего ему невесту младенческого возраста.

Бетани фыркнула пренебрежительно.

— Ему не следует быть таким дураком. Это превосходная партия, которой не мешает ничего, кроме его собственного бесцветного характера и твоего безмятежного приятия его пренебрежения.

Эмма почувствовала, как в ней вскипает гнев.

— И что, ты предлагаешь, я должна была сделать? Я провела три года, ухаживая за мамой, как хорошо тебе известно. Мне нужно было, когда она умерла, нестись в Лондон и преследовать мужчину, подобно заблудшему ребенку, пропустившему ужин?

— Конечно, — сказала Бетани. — Женщина должна думать о браке, поскольку у мужчин нет склонности к этому. Что может побудить такого мужчину предстать перед алтарём? Ему не нужно твоё наследство, он явно не ощущает нужды в наследнике, и он всецело занят флиртуя с каждой женщиной, лепечущей по-французски и бросающей призывный взгляд!

— Безвкусица! — Сказала Эмма, сжав губы.

— Все мужчины безвкусны по природе, — Бетани слегка взмахнула рукой, — Женщины безвкусны лишь если доживают до преклонных лет без мужчины рядом с ними.

— Замужество сделало тебя необъяснимо вульгарной, — высказала наблюдение Эмма.

Бетани высоко подняла подбородок.

— Мой долг как твоей сестры заключается в том, чтобы называть вещи своими именами. Я собираюсь также поговорить с отцом.

Эмма коротко хохотнула.

— Удачи тебе в этом! Он недавно обнаружил, что на Галапагосских островах была замечена какая-то нелетающая птица. По-моему, «казуар[5]», или «кажуар», или что-то такое. Он едва показывается из своего кабинета целыми днями, кроме как ради завтрака.

Её младшая сестра на секунду закусила губу. Затем она проговорила:

— Мы не можем пререкаться из-за этого. Это слишком важно.

— Я не беспокоюсь по поводу брака. Я всегда верила, что Керр выполнит свои условия помолвки. Я знаю его не очень хорошо, но могу поклясться, что он благородный человек. На самом деле, можно подумать, он пытается подвести меня к разрыву помолвки в качестве благородного жеста.

— Собирается ли Керр, в конечном счёте, задекларировать своё желание жениться, не имеет значения. Его грубость вынуждает тебя искать другого супруга. Ты не можешь выйти за человека, который говорит о тебе в таких выражениях и без малейшего намёка на извинения!

Эмма могла видеть, что её сестрёнка просто дрожит от беспокойства.

— Я не останусь в старых девах, — бодро сказала она. — Еще не все потеряно, ты же знаешь. — Она улыбнулась поверх чашки с чаем. — Если ищешь трогательного проявления скромности, моя дорогая, то здесь тебе его не найти. Я избегала Лондона из неприязни, но не из страха перед конкуренцией.

— Да, я знаю, — сказала Бетани, поедая сестру взглядом. Эмма не выглядела угасшей во всех смыслах этого слова. Ни одна ворона не обладала волосами цвета меди, закрученными в элегантный узел, с несколькими кудряшками, спадавшими на сливочные плечи. Даже младшая сестрёнка могла заметить чувственный разрез глаз Эммы. — Ты слишком красива и забавна, чтобы стать предводительницей обезьян.

— Как уже говорила, мне нечего волноваться, — сказала Эмма с некоторым нетерпением. — Я разочарована, что Керр сделал себя персоной нон грата, но если найти мужа в моём возрасте это вызов — тем лучше! Я никогда не уклонялась от соревнований, не так ли?

— Скорее наоборот, — проговорила Бетани, думая о том, как её старшая сестра любит ставить пред собой цель, будь то рисование театральных декораций (неслыханная вещь для женщин благородного происхождения) или состязание в стрельбе из лука. — Я только хочу, чтобы ты удачно вышла замуж, приехала в Лондон и завела детей.

Её рука задержалась над животом.

Эмма прищурилась. Неужели младшая сестра стала более пухленькой, чем обычно? Бетани поправилась, хотя никогда не притронется к десерту, поскольку пышные формы не в моде?

— Бетани! — воскликнула она, вскочив на ноги. — Дорогая, ты ждёшь ребёнка?

Сестрёнка залилась румянцем:

— Да, вероятно…

Однако даже в пятилетнем возрасте Бетани всегда проявляла пугающее упорство. Всего через несколько мгновений она заметила, что грядущее появление на свет ребёнка в точности является причиной, почему её сестра должна немедленно сочетаться браком.

— Ты мне нужна в Лондоне, — сказала она.

Эмма пристально посмотрела на неё. В голосе сестры звучал намёк на страх.

— Хорошо, — сказала она оживлённо. — Я приеду в Лондон и сама выберу себе мужа. Сомневаюсь, что на это уйдёт много времени. Какая жалость, Керр мне так подходил. Он оставил меня в покое, он хорош собой, и мне нравится то, что я читала из его выступлений в Парламенте. Он кажется разумным.

— Ты не можешь, — сказала Бетани, пожимая плечами. — После того, как он сказал такую вызывающую вещь о тебе.

— Ты имеешь в виду, что я слишком стара, чтобы выносить ребёнка? — поинтересовалась Эмма.

— Не так. Это было хуже! Не могу тебе сказать.

Эмма вперила в неё взгляд старшей сестры.

— Скажи мне.

— Он сказал, что не возьмёт тебя в жёны, пока у тебя не будет его ребёнка в животе и его кольца на пальце.

Воцарилась тишина.

— Мне не следовало тебе рассказывать, — печально добавила Бетани. — Не полагается обсуждать младенцев и животы с незамужними дамами.

— Не будь дурочкой, — рассеянно произнесла её сестра. — Кстати, миссис Моррисон в деревне родила на прошлой неделе.

— О, ты была там? Хорошенький ребёнок?

— В точности как его отец, только без бороды, но довольно милый, тем не менее. Конечно, я была там. Доктор Плаккет прибыл на полчаса позже, как обычно, и весь пропах джином. Ты серьёзно говоришь, что Керр сказал именно эту фразу, Бетани?

— Или около того.

Эмма засмеялась.

— Я говорила, что этот мужчина умён, не так ли? И начитан, кажется, тоже.

— Кого волнуют его мозги? Он был нестерпимо груб, говоря о тебе в такой манере.

— Этот человек процитировал Шекспира, — сказала Эмма. — Не помню точной цитаты, но это строчка из «Всё хорошо, что хорошо кончается». Совершенно омерзительный представитель мужской породы, граф Руссильонский объявляет, что не примет свою жену до тех пор, пока она не получит кольца с его пальца и его ребёнка в придачу.

— Мне никогда не нравился Шекспир. Пьесы слишком длинные и неизменно страшные.

— Не будь такой филистеркой [6], дорогая, — с удивлением ответила Эмма.

— Почему у тебя такой вид? — спросила Бетани.

— Я думаю… Тебе не кажется, что родители Керра посылали отцу кольцо на каком-то этапе переговоров?

— Переговоров? — повторила Бетани. — Ты имеешь в виду, когда тебе было пять лет?

— Именно так.

— Что же, могу сказать, что семья Джона никогда не посылала мне кольца. Единственное кольцо, которое я получила — то, которое он мне подарил, когда мы поженились.

— Мне кажется, был разговор о кольце, — проговорила Эмма, ломая голову над задачей. — Мне придётся выкопать отца из его кабинета и спросить у него.

— Какое это имеет значение? — спросила Бетани. — Ты можешь иметь кольцо, но у тебя всё равно нет ребёнка. И ты не можешь…

Она уловила выражение лица сестры.

— О, Эмма, ты не можешь…

— Он бросил мне вызов, — сказала Эмма с усмешкой, с дьявольской, озорной, смеющейся ухмылкой. — Он швырнул оземь перчатку, Бетани. Ты сама слышала!

— Нет, он не имел в виду…

— Ты говорила, я должна выйти замуж быстро.

— Но не…

— И ты говорила, что я должна ехать в Лондон и заставить его жениться на мне.

— Да, Эмма, но я не…

— Но, дорогая, я только следую высказанным тобой желаниям. Я поеду в Лондон и заставлю этого мужчину жениться на мне. Я поеду на своих условиях — или, скорее, на его. Где мой томик Шекспира?