Настоящая фантастика 2018 [антология]

Айнур Сибгатуллин Государь оператор

Послушай, Айдарище, ну не могу я вот так взять и отдать тебе суперЭВМ аж на целых две недели! Не-мо-гу! — Паша, он же Павел Сергеевич, он же ИО директора института клиодинамики, вскочил с кресла и навис над Айдаром полосатой пиджачной тучей. — Я и так уже пролетел с тремя госконтрактами как фанера над Малмыжем! А мне вас всех чем-то кормить надо! Зарплату платить! А ты все заладил — дай да дай. Вот на фига тебе оно сейчас, а? Ты бы лучше KPI свои закрыл, а то опять без квартальной останешься!

Айдар хмуро посмотрел в окно. Крупные капли осеннего дождя, стекавшие по стеклу, казалось, занимали все его внимание. В это можно было совсем поверить, если бы не побелевшие костяшки пальцев, сжимающие папку с расчетами. Неужели так трудно найти свободное время в графике суперЭВМ, пускай даже ночью? Или, может, все гораздо проще? Просто Паша сейчас разыгрывает перед ним великого начальника, распекающего нерадивого подчиненного? А ведь всего полгода назад они вместе пили по пятницам пиво в сквере на Патриках и играли в мафию с юными лаборантками в антикафе.

— Не, я ж тебе завсегда рад помочь. — Паша плюхнулся в кресло и нажал кнопку селектора. — Елена Петровна, где мой кофе? И скажите Сергею, чтобы подогнал машину к подъезду. Да, и позвоните в приемную Дмитрия Олеговича, чтобы мне пропуск заказали. Не, ты пойми, чудак-человек…

— Паша, да это ты пойми, — Айдар открыл папку и достал лист бумаги, испещренный цифрами и графиками, — ну или хотя бы попытайся меня понять.

— Не, ну, спасибо, — зло усмехнулся Паша, — где уж нам, дуракам…

— Мне всего-то нужно довести до конца работу по цифровой обработке ключевых событий истории. Если не с появления человечества, то хотя бы с начала нашей эры.

— И что?

— И тогда мы сможем просчитать высоковероятные таймлайны на точках бифуркации. Мы снова запустим моделятор и…

Паша вздохнул и забарабанил пальцами по столу.

— А премию тебе моделятор будет платить? Мало тебе того, что девчонка погибла…[1]

— Ладно, я все понял. — Айдар встал из-за стола и быстро пошел к выходу. Он хлопнул с силой дверью и сбежал по лестнице в лабораторию.

Включив свет, Айдар стал вводить данные. Черт с ним, с этим долбаным суперЭВМ, пускай подавится. Пока что можно и на персональном суперкомпьютере покорпеть. Машинка-то шустрая. В принципе, предварительно основные экспоненты и на ней получится просчитать.

Айдар посмотрел на фотографию рыжеволосой девушки на стене и вздохнул. И хорош упиваться жалостью к самому себе. Фиг вам, институтским упырям и вашему главному шайтану в директорском кресле. Вы еще не раз будете кусать себе колени, когда узнаете, как звонко щелкнули клювом.

Айдар две недели старательно вводил данные в минисуперкомпьютер. Голова трещала, дико хотелось спать от недосыпа, но Айдар почти не обращал на это внимания. Теперь осталось дело за малым — анализ данных. Вот только вытянет ли такой объем комп?

На столе зазвонил телефонный аппарат. Айдар с сомнением покосился на него. Телефон все никак не унимался. Начальство, чертыхнулся про себя Айдар и поднял трубку.

— Алло, Айдар Петрович? — проворковала секретарша. — С вами хочет переговорить Павел Сергеевич, соединяю.

— Айдар, физкультшалом! — голос Паши прямо таки источал дружелюбие и радость.

— Привет, — буркнул Айдар, — чем обязан?

— Правильно ставишь вопрос, — довольно хмыкнул Паша, — вот именно что обязан и чем. Давай срочно ко мне, дело есть. Тебе понравится, зуб даю.

Через полчаса Айдар сидел в кабинете Пашки и терпеливо внимал тому, как тот радостно распинается о новом проекте.

— Короче, Айдарище, слушай сюда. Минобр тендер объявил — компьютерная обучающая игра по истории пятиклашек. Не, ну там с шумеров и египтян до греков римских. Я сначала не втыкал, что за мутотень, а потом вспомнил про тебя! — Паша похлопал Айдара по плечу. — Ты ж у нас без пяти минут дохтур наук! В общем, тебе надо набросать сценарий игры, а потом наши айтишники забацают прогу, и все будет путем! Насчет победы в тендере я уже перетер с кем надо. За деньгами дело не станет, а главное, что я тебе тогда дам поюзать суперЭВМ. Все как ты и мечтал. Не, ну чего, по рукам?

Айдар пожал плечами.

— Нет, не по рукам, Пашка.

Паша усмехнулся.

— Не, а чего так, я не понял? Тебе что, денег, что ли, не надо? Ходишь как нищеброд, а я тебе реально бабок предлагаю заработать.

— Только не таким путем — я тебе уже говорил про все твои схематозы. Если бы речь шла о честном конкурсе, я бы, может, согласился, а так — извини.

— Знаешь че, мне твое извинение до одного места! Не, я бы давно тебя уволил на хрен, да из первого отдела пока что запретили тебя трогать! Сидишь тут, фигней страдаешь, пока я деньги для конторы пытаюсь достать. Да и знаешь, иногда не все так чистенько получается. Не, а ты думал, откуда и за какие шиши у нас новая аппаратура и мебель?

Затрещал селектор. Паша нажал кнопку.

— Ну какого лешего, Елена Петровна, я же просил пока меня не беспокоить.

— Павел Сергеевич, к вам Кристина Сергеевна.

— О, как раз ее мне и надо. Пусть заходит.

Через минуту дверь в кабинет отворилась, и в него вошла темноволосая девушка в очках и синем деловом костюме. В руках она держала пластиковый стакан кофе и раскрытый макбук.

— Вот, познакомься. Это Кристина. Кристина Никитина. Она теперь отвечает за все наши новые проекты. Да, и еще Кристина теперь мой новый первый зам. И заодно твой начальник.

Девушка протянула руку Айдару.

— Здравствуйте!

Айдар на секунду замешкался, а потом торопливо пожал протянутую руку.

— Айдар.

Паша продолжил:

— Кристина училась в Америке, работала в крупных компаниях в Силиконовой долине. Занималась искусственным интеллектом и нейронетом. Теперь вот у нас. Будет помогать нам развивать институт. В отличие от тебя, дружочек. Да-да, Кристина. Представляете, этот гражданин не хочет идти выполнять мое поручение. Не хочет помочь родному институту. Вот что с таким делать, а? Может, тебя понизить в должности?

— Ладно, все понятно. — Айдар встал и вышел из кабинета.

— Айдар, подождите! — Кристина догнала его в коридоре. — Почему вы отказываетесь от участия в интересном проекте? Ведь он же как раз по теме ваших исследований.

— Мои исследования — это наука, а то, что мне предлагает Паша, — это… Хотя что я вам рассказываю — вы, наверное, ему и посоветовали подобную махинацию.

— О'кей, я ничего подобного Павлу Сергеевичу не советовала. Наоборот, я объяснила ему, что нам не нужны проблемы. И нам вполне по силам победить честным путем.

Айдар усмехнулся.

— Честным путем? Вы, похоже, давно не были в России.

— Может, я не была давно в России, но я не занимаюсь нытьем и делаю правильные вещи.

— Смотря что вы понимаете под правильными вещами.

— В настоящий момент я считаю правильным поговорить с вами и Павлом Сергеевичем, чтобы исчерпать конфликт и мы все вместе нашли решение, устраивающее всех. Вы ведь согласны с тем, что положение института весьма плачевное?

Айдар пожал плечами.

— Ну, допустим.

— А я, допустим, считаю, что вы сможете принести пользу науке и институту в частности, сумев реализоваться в каких-нибудь проектах. Например, в конкурсах, где вы могли бы проявить себя как историк.

— Это вы про Пашкин схематоз с тендером?

Кристина мотнула головой.

— Давайте договоримся, Ай-дар — я ведь правильно произнесла ваше имя? Я не буду вас втягивать во всякие сомнительные вещи, а вы пообещаете, что постараетесь помочь институту. О'кей?

— О'кей, в смысле, я согласен, — ответил Айдар, — а теперь я бы хотел продолжить свою работу.

— Я хочу посмотреть вашу лабораторию, — Кристина посмотрела на часы — у меня как раз есть полчаса до совещания.

Первое приятное впечатление от Кристины растаяло, как сыр в микроволновке, сразу после того, как Айдар начал ей радостно рассказывать о своем проекте.

— Так каких показателей ваша лаборатория смогла достичь за последние три года? — Кристина пролистала пальцем планшет. — Судя по данным отчетности, институт потратил на фонд оплаты труда, расходные материалы, а также на закупку компьютерной техники свыше…

— Послушайте, Кристина, — Айдар присел на краешек стола и скрестил руки, — фундаментальные научные исследования не приносят прибыли. Нигде в мире. По крайней мере сразу.

— А как давно вы уже работаете над своими таймлайнами? Павел Сергеевич как-то неохотно рассказывал о ваших успехах с моделятором. С ним были какие-то проблемы?

Айдар заиграл желваками. Он хотел показать Кристине таймлайны, но компьютер упорно глючил и никак не хотел запускать прогон. Наконец процессор заморгал огоньками и запустил моделяцию.

— У Павла Сергеевича все подробно описано в моих еженедельных отчетах — когда, где, что, — бросил Айдар.

— Я подробно их изучила и поэтому сейчас здесь, чтобы убедиться, что все там описанное не липа, — Кристина подошла к столу, — просто покажите мне ваши последние наработки.

— Пожалуйста, — хмыкнул Айдар, — а какой период истории вам показать?

Кристина скрестили руки на груди.

— Тот, который вам наиболее интересен.

Айдар почесал затылок. Что бы такое вспомнить? Еще в институте он с увлечением изучал все подряд, преподы даже предрекали ему крах на госэкзаменах, поскольку, по их мнению, он слишком разбрасывался — утром исследовал источники из раннего средневековья Юго-Восточной Руси, днем — фронтовые дневники генералов Второй мировой войны, а вечером штудировал метрические книги и ревизские сказки. Конечно, со временем у него появились свои предпочтения — история Золотой Орды, Казанского, Крымского, Сибирского и Астраханского ханств. Потом декабристы, берберские пираты, османы, самураи — Айдар постепенно становился ходячей энциклопедией, правда, в реальной жизни это никакой пользы так и не принесло. Скорее наоборот — горе от ума. В то время как он корпел над книгами, другие его сверстники с радостью и энтузиазмом продавали себя оптом и в розницу в офисное рабство. Одни богатели, другие, крутясь как белка в колесе, так и не добивались ничего. Но все это шло мимо него, пока он допоздна занимался написанием рефератов и курсовиков, а потом и статей.

— Вчера я проработал таймлайн, в котором красные не победили.

— Красные? Вы про то, что британские королевские войска…

— Я про семнадцатый год. Российская империя — слышали о такой?

— Да-да, конечно, — Кристина поправила очки, — просто я не сразу поняла.

— Вот, смотрите, — Айдар запустил программу и ткнул пальцем в монитор, — узнаете людей на фотографиях?

Кристина подошла к столу и прищурилась.

— Это, кажется, Кировский? Он был премьер-министром, а этих я не помню.

Айдар развел руками и покачал головой.

— Это Керенский. А не Кировский. Александр Федорович. А это генерал Корнилов. Лавр Георгиевич. Рядом с ними некто Львов Владимир Николаевич. Политик. Итак, 28 августа 1917 года. В стране голод, разруха, монархия свергнута, идет война, погибли миллионы солдат. Генерал Корнилов начинает свое выступление против тогдашнего правительства России. Его войска стягиваются к столице России — Санкт-Петербургу. В реальности его мятеж провалился. Так обычно представляют эти события в учебниках по истории.

— Да-да, я вспомнила. А потом была революция. А вы что хотите сказать, что ничего этого могло не быть?

— Я хочу сказать, что, во-первых, это был не мятеж. Корнилов заранее планировал с Керенским введение военной диктатуры, чтобы привести в чувство расхлябанные воинские части и бастующих рабочих. Без этого войну было не выиграть. Ровно то же самое, что сделали потом большевики. Но из-за того, что Корнилов был никудышным политиком и его, по сути, подставил Львов, вся идея пошла насмарку.

— То есть?

— Корнилову нужно было не поддаваться на провокационные речи Львова, а арестовать его и успокоить Керенского, боявшегося конкуренции.

— Вы считаете, что в этих событиях все определялось личностным фактором? — задумчиво протянула Кристина.

— Как и во многих других событиях мировой истории, — ответил Айдар.

— И что же получилось в вашем таймлайне? — спросила Кристина. — Вы что-то поменяли по части роли личности?

Айдар усмехнулся.

— Я всего лишь реализовал вариант, в котором генерал Корнилов смог проявить себя не как генерал, а как политик. Вот, смотрите, что в итоге получилось.

На экране замельтешили цифры, буквы, карты, графики, пока наконец Айдар не остановил программу и торжествующе не произнес:

— Это, конечно, очень грубые прикидки, но все-таки вполне себе обоснованные. Итак, в сентябре 1917 года генерал Корнилов вместе с Керенским договариваются и вводят военную диктатуру, подавляют смуту на фронте и в тылу. Большевики разгромлены, Ленин и Троцкий осуждены военно-полевым судом и повешены. В феврале 1918 года состоится Учредительное собрание, на котором будет провозглашена Российская Демократическая Федеративная Республика. Россия получит по максимуму контрибуций и территорий по итогам Версальского мира. Она сохранит свою довоенную мощь, и миллионы людей сохранят свои жизни, а не сгинут в огне Гражданской войны, которой так и не случится. А когда придет пора воевать с Гитлером, то он не пройдет дальше Киева и будет повержен еще быстрее, чем в реальности. Вот такая вот загогулина, Кристина.

Девушка скрестила руки на груди и прошлась по кабинету. Стук ее каблучков гулко отдавался от высоких потолков, украшенных лепниной.

— Айдар, все это очень любопытно. Вот только я пока не понимаю, как это может помочь институту заработать деньги.

Айдар хмыкнул.

— Я, вообще-то, ученый. Я живу наукой, а не деньгами, как вы.

— Жить одной наукой, Айдар, можно тогда, когда вы мультимиллионер и можете позволить себе развлекаться подобными исследованиями. А если вы наемный работник, получающий зарплату, то должны предпринимать усилия для того, чтобы ваше руководство было вами довольно. А довольно ваше руководство будет только тогда, когда вы хотя бы выйдете на точку самоокупаемости. К сожалению, я пока не вижу вас в нашем институте.

— В нашем? — вспыхнул Айдар. — Это вы говорите мне? Человеку, который… Да вы… Эх, а впрочем, черт с вами.

Айдар махнул рукой и полез в карман за пачкой сигарет.

Кристина подошла к столу.

— Айдар, услышьте меня. Я не хочу с вами ссориться и просить вас уволиться по собственному желанию. Мне всего лишь нужны результаты. А у вас их пока нет. Предложение Павла Сергеевича вы отвергли. О'кей, мы не станем больше это обсуждать. Но я буду ждать от вас предложения.

— Какие? Руки и сердца?

Кристина нахмурилась.

— Предложения о том, как можно использовать все ваши эти наработки. Я сброшу вам файл со списком тендеров, в которых мог бы участвовать наш институт. Ровно через неделю я буду ждать от вас информацию. Если она будет интересной, то я пришлю вам бригаду айтишников. Удачи!

Третий день подряд работа валилась из рук Айдара. Из головы все никак не шел разговор с Кристиной. Какая-то девчонка-манагер учила его жизни. Да кто она вообще такая, чертыхался про себя Айдар. И вообще, не послать бы их всех к шайтановой матери?

Дома Айдар лег на продавленный диван и вдумчиво всматривался в трещины на потолке, пытаясь понять, чем теперь заняться. Место в институте хоть и было не ахти, но худо-бедно позволяло иметь возможность тратить деньги на книги и на молоко для кота. Если он уволится, придется обзвонить знакомых, вешать резюме в Сети и ходить на встречи с эйчар-девочками. Все это было как-то скучно и мелковато на фоне тех открытий, что планировал предъявить всему миру Айдар. Посему недолго думая, он решил встретиться со своим старым другом Артемом, подвизавшимся на ниве рекрутерства, авось что посоветует.

Как обычно, Айдар опоздал на встречу. Когда он появился в офисе у Артема, тот выразительно посмотрел на часы и покачал головой.

— Старичело, так ты работу не скоро найдешь. Даже среди раздолбайческих академических кругов. Ладно, старик, давай ближе к телу. Прочел я твое резюме. Ну, в общем, мягко говоря, ни о чем.

— Как ни о чем? — скрестил руки Айдар. — А мои наработки, дипломы, статьи?

— Все это фигня, старик, — Артем стал набирать на клавиатуре компьютера текст, — сейчас скажу своим девочкам, они тебя проинтервьюируют и все на хрен переделают. Слишком много воды и слов, а дел по нулям. Это я про твои достижения за последние десять лет. Проектов прибыльных у тебя не было, продажи компании ты не улучшал, карьерного роста тоже не наблюдалось. Короче, старик, у пятидесятилетней уродливой девственницы, запертой в монастыре, больше шансов выйти замуж за миллионера из списка Форбс, чем тебе найти нормальную, хорошо оплачиваемую работу.

Артем еще долго что-то говорил Айдару, который слушал его вполуха. Потом Айдару пришлось почти два часа отвечать на кретинские вопросы, под конец которых он уже был готов бросить все и пойти на работу хоть дворником.

Придя на работу, Айдар с ненавистью открыл файл от Кристины и стал читать. Тендеры. Министерства, департаменты, агентства, комитеты. Чего ради он должен тратить свое время на эту белиберду? Все равно ничего не получится — кому интересны его таймлайны?

Айдар уже собрался закрыть и удалить файл, когда его внимание привлекло одно объявление о конкурсе. Поначалу он не сразу понял, что именно привлекло его внимание. Но затем он придвинул к себе компьютер и стал набивать текст. Через два часа он откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову. С этой идеей он мог бы, пожалуй, послать институт куда подальше и реализовать проект в какой-то крупной игровой корпорации. Айдар вздохнул и сохранил текст. Ну уж нет. Он докажет всем, особенно этой соплюшке и Пашке, что только ученые могут выдвигать гениальные идеи.

Кабинет Кристины располагался в бывшей лаборатории искусственного интеллекта. Лабораторию полгода назад прикрыли, когда выяснилось, что все ее сотрудники вместо работы занимаются майнингом. Благо не успели развернуться, и их уволили по-тихому, без скандала. Хотя вообще ребята они были хорошие и часто приглашали Айдара посидеть за компанию. Он всякий раз вежливо отнекивался, ссылаясь на занятость. Айтишники не обижались.

Айдар постучал в дверь и вошел.

Кристина ходила по кабинету и говорила по-английски. Айдар не сразу понял, что она разговаривала по клипсе-наушнику.

В кабинете было пусто. Большой клипборд, испещренный стикерами, записями, стол, огромный монитор и картина, изображающая мужчину и женщину с закрытыми тканью головами. Рене Маргрит, вспомнил Айдар, картина «Влюбленные».

Кристина закончила говорить и подошла к столу.

Айдар прокашлялся и сказал:

— Вот, я написал, как вы просили. — Он положил папку на стол.

— Хорошо, я посмотрю, — бросила Кристина, — я наберу вас на следующей неделе, о'кей?

— Вы же сами сказали, чтобы я через неделю принес и…

— О'кей, вы все принесли, я почитаю.

Айдар покачал головой.

— Этот тендер уже объявлен, и можно опоздать — через неделю заявки перестанут принимать.

— Ну хорошо, что там у вас, — нахмурилась Кристина и взяла в руки файл, — садитесь.

Девушка ходила из угла в угол, пока читала листки. Закончив читать, она посмотрела на Айдара, как будто впервые его увидела.

— Это вы сами додумались?

— Сам.

— Просто я не ожидала такого проекта… от вас. Это… это… мне нужно переговорить кое с кем. — Кристина подошла к окну и стала говорить по наушнику. Через пять минут она повернулась к Айдару.

— Сегодня юротдел подготовит весь комплект документов к заявке. Айтишников я подключу сразу, как мы выиграем тендер и подпишем контракт.

Айдар усмехнулся.

— У вас там тоже все схвачено, как у Пашки Сергеевича?

Кристина помотала головой.

— Боюсь, что на такой тендер схвачено все совсем у других — сумма контракта почти миллиард.

— Ну так ведь тендер не на закупку «мерсов» — на кону будущее России.

— Для многих на кону только деньги. А Россия — слово из шести букв, куда нужно приткнуть свои ай-ти-наработки.

— Хорошо сказано. Случайно, не себя цитируете?

Кристина подняла голову от бумаг.

— Через неделю должны быть готовы сценарии по ключевым таймлайнам. Пять. Вы все поняли?

Айдар собрал бумаги и подошел к двери.

— Кстати, насчет цитат, — Кристина скрестила руки на груди, — я работала в стране, название которой было из трех букв. Там многие наши бывшие любили смаковать гадости о России. Для них она — Раша, Рашка или эта страна. Знаете, почему я никогда так не говорила?

Айдар пожал плечами.

— Потому что Россия — это надолго. Так говорил мой дед, полковник ракетных войск стратегического назначения. А уж он-то точно знал.

Айдар пыхтел всю неделю, даже пару раз ночевал в лаборатории, но успел прописать только три сценария и сейчас с тоской ждал объяснений с Кристиной. Никогда раньше он не переживал о задержке сдачи работ. В институте это было в порядке вещей. Вовремя сделанное скорее воспринималось как халтура. А тут вдруг стал волноваться, как студент, не сдавший «хвосты». Хотя чего было так рефлексировать, если еще неизвестно, победит ли институт на тендере? Айдар прочитал другие заявки — это были серьезные конкуренты, не чета их институту, впервые посмевшему заявиться на конкурс с таким ценником, да еще на такую тему. Поначалу, правда, Айдар подумал, что это конкурс по зоологии или животноводству. Словосочетание «Вожаки России» не ассоциировалось у него с чем-то серьезным и тем более с чем-то имеющим отношение к его теме исследований. И все же Айдар сумел углядеть, как можно соединить его таймлайны и конкурс на лучшую обучающую программу для будущих руководителей страны.

Дверь в лабораторию отворилась, и вошла Кристина. Айдар встал и поправил очки.

— Добрый день, Айдар! Мы договаривались, что через неделю вы представите как минимум пять таймлайнов. Вы подготовили их?

— Почти, — вздохнул Айдар, — я записал три. Но зато очень качественно проработанных!

— Плохо. Ладно, давайте то, что есть. Заявка на тендер почти готова. Приложим ваши таймлайны и будем держать кулаки.

Айдар вынул флешку из модулятора и протянул девушке.

— Я решил начать с самых ярких точек бифуркации…

— Айдар, говорите, пожалуйста, яснее. Без этих ваших мудреных терминов.

— Как скажете. Первый таймлайн — Иван Грозный в период, когда он ввел опричнину.

— О'кей, второй о ком?

— Ленин в 1918 году. Третий — князь Трубецкой в день восстания декабристов.

— Трубецкой — плохой пример. Наша программа совсем не об этом.

— Ого, — поднял брови Айдар, — я смотрю, вы стали разбираться в отечественной истории, фамилии точно называете.

— Как профессиональный маркетолог я должна разбираться в продвигаемом продукте, то есть в данном случае истории. Я проштудировала за эти дни полный курс. О'кей, два других более понятны, и все-таки почему именно они?

Айдар пожал плечами.

— По итогам конкурса будет отобрана программа для подготовки будущих руководителей страны — министров, губернаторов, генералов. Я как историк не могу отрицать такого факта, что в России только жесткие правители достигали успеха. Поэтому я взял в качестве отправных сценариев для их подготовки ситуации, где…

— О'кей, я поняла, Айдар. А почему здесь нет Сталина? Ведь это именно он ассоциируется с таким стилем менеджмента страны?

— Сталин — слишком сложный таймлайн. Если бы я засел писать его сюжеты, то даже десятую часть не успел бы сделать. Я решил начать с более простых деятелей.

Кристина положила флешку в сумочку и посмотрела на Айдара.

— Неужели нет ни одного примера в нашей истории, когда успешно управлять Россией можно было бы без жестокости и репрессий?

Айдар покачал головой.

— Вопрос не в необходимости жестокости — вопрос в том, как далеко готов зайти в ней человек. В данном случае — правитель.

— А вы, случайно, не латентный сталинист, Айдар? В Америке многие годы прекрасно обходились без подобных подходов. Может, в качестве таймлайнов взять события биографии Линкольна, Рузвельта, Вашингтона?

— Расскажите об этом индейцам, миллионы предков которых были истреблены в одной из самых демократических стран мира. А еще вьетнамцам, ливийцам, иракцам и еще паре десятков народов.

— Вы осуждаете американцев и ратуете за подобную жестокость у нас дома?

— Это другое, Кристина. В России никогда не вырезали коренные народы и не творили геноцид в отношении других стран. Жестокость применялась для того, чтобы сохранить страну перед внешней угрозой и двигать ее развитие.

Айдар достал пачку сигарет и похлопал по карманам, ища зажигалку.

— О'кей, я услышала вас. Айтишники начнут отрабатывать модели сценариев в 3D виртуальной реальности, как только подпишем госконтракт.

Айдар усмехнулся.

— Конкурсная комиссия еще даже не вскрыла конверты со всеми заявками, а вы уже говорите ровно так, как Пашка. А еще зарекались от участия в сомнительных схематозах.

Кристина защелкнула молнию на сумочке и сказала:

— When in Rome do as the Romans do[2].

— А я думал, скажете что-то более патриотичное, типа «С волками жить — по-волчьи выть».

— А я думала, что историки прекрасно осведомлены о необходимости переступать через правила и законы. Но вообще-то я ничего не крала и взяток не давала, если вы об этом. Я всего лишь попросила отца сделать звоночек кое-куда, чтобы конкурс прошел честно. Только и всего. И если все будет идти по-честному, то наши шансы на победу высоки.

— Вы в этом уверены? — спросил Айдар.

— На восемьдесят процентов.

— А кто у нас отец?

Кристина фыркнула.

— Кто у вас, я не знаю, а мой — генерал войск информационных операций.

— Ого, кибервойска. А я думал, гебешник. Или мент. Ылита страны, чьи дети учатся и работают за границей.

— Я училась в МГУ на мехмате. Жила в общаге. До этого помоталась с отцом по гарнизонам. А в Силиконовую долину поехала набраться опыта.

— Ну и как, набрались?

Кристина защелкнула сумочку и посмотрела в окно.

— Я отдам айтишникам то, что есть. Остальные таймлайны должны быть закончены не позднее субботы. Надеюсь, что, кроме умения тролить собеседника, вы обладаете умением приносить пользу институту.

Айдар только хмыкнул, когда прочел в новостях о победе института клиодинамики на тендере «Вожаки России». Хотя помимо злой усмешки в адрес связей отца Кристины он испытывал чувство, весьма похожее на чувство гордости. Впервые его имя зазвучало по новостным телеканалам как автора идеи. Пашка даже иногда таскал его с собой на пресс-конференции, представляя как красу и гордость института. Хотя слова Айдару практически не давали, да он и сам не рвался. В основном выступала Кристина. Вот и сейчас на очередной встрече с журналистами он больше слушал.

— Вы сказали, что будете применять технологии виртуальной реальности в процессе обучения. Это будут только VR-очки или что-то еще?

Кристина прокашлялась и ответила:

— Само собой, VR-очки будут применяться на первом этапе подготовки. Для начала обучающиеся должны привыкнуть к определенным историческим локациям. Вообще привыкнуть к тем игровым вселенным, что мы создадим для них. Наши будущие лидеры просто будут ходить по улицам, общаться с ботами, имитирующими население страны того или иного века. На следующем этапе мы запустим более реалистичное графическое отображение, почти не отличающееся от действительности. Качество картинки в формате 3D будет не отличаться от графики, которую применяют сейчас в Голливуде.

— Но вы же не одними картинками их будете развлекать?

Кристина кивнула и продолжила:

— Каждому обучающемуся будет даваться ситуация по мотивам событий нашей истории. Чаще всего потребуется очень быстро принимать решение. После прохождения данной точки бифуркации программа начнет моделировать индивидуальный таймлайн. После чего в очень реалистичном режиме обучающийся может физически испытать последствия своего решения.

— Физически? Что вы имеете в виду?

— Мы использовали некоторые наработки коллег, применяемые при подготовке солдат спецназа. Там, когда в ходе тренировок в VR-очках солдат получает виртуальную пулю, его тело испытывает сильнейший болевой шок. Боль, конечно же, проходит, но закрепляется в мышечной памяти. Так и у нас, если ученик завалит экзамен, то может почти реально испытать те же чувства, когда человека расстреливают, сжигают на костре, распинают или вешают.

— А более приятные ощущения, например, киберсекс, вы будет предлагать? — В зале пробежали смешки.

— Пока этого не планируется. Еще есть вопросы?

— Какие события истории вы планируете пройти обучающимся?

— Мы бы не хотели преждевременно раскрывать все карты, — улыбнулась Кристина, — скажу лишь, что в основном ученики будут переживать ключевые события нашей истории — революцию 1917 года, Вторую мировую войну, времена дворцовых переворотов, вторжение монголов, присоединение территорий к Российской империи — набор таймлайнов бесконечен, наша история — это сплошной нелегкий выбор…

Айдар, до этого молчавший, наклонился к микрофону.

— Скажите, а никто из вас не мечтал испытать те же чувства, что были у Колумба, когда он увидел берег Америки? А побывать в шкуре Наполеона на поле битвы Ватерлоо? Командовать русскими войсками на Куликовом поле? Сражаться с войсками Ксеркса? Далеко не все наши будущие лидеры пройдут сквозь все эти испытания. Даже если они знают, как в реальности все случилось, — в наших таймлайнах далеко не все так просто и определенно, как в учебниках по истории.

— То есть вы будете фантазировать?

— Компьютер будет моделировать уникальные таймлайны, исходя из данных той или иной исторической эпохи. Мы не будем слепо копировать общеизвестные исторические факты. Мы…

Кристина подвинула к себе микрофон.

— Как я уже говорила, мы бы не хотели делать общеизвестными детали нашей обучающей программы.

Спасибо, что уделили нам время! Следующая пресс-конференция состоится на следующей неделе.

Когда Кристина осталась с Айдаром и Пашей наедине, она сказала:

— Айдар, я очень прошу вас на будущее не афишировать…

— Не, старик, ты не прав, — тут же влез Пашка, — мы тут еле на конкурс вышли, еще до конца прогу не обкатали и вообще только в процесс, а ты…

— Ладно, все понятно, — махнул рукой Айдар.

— Я очень надеюсь, что вам действительно все понятно, — сказала Кристина, — потому что некоторые проигравшие в тендере до сих пор не могут успокоиться и только и ждут повода, любого нашего лишнего слова, чтобы создать проблемы проекту.

— А как же ваш… — начал было Айдар.

— Я вас услышала. Как оказалось, нам противостоят компании, где есть свои друзья из других силовых структур — генералы, министры, даже маршалы и адмиралы.

— Даже так, — усмехнулся Айдар.

— Это еще ничего не значит, — возразила Кристина, — тендер наш. На крайний случай всегда есть запасной вариант — нанять парочку конкурентов на субподряд, и они успокоятся.

— У вас, случайно, нет почетного гражданства Рима? — съязвил Айдар.

— Пока нет, — ответила Кристина, — зато есть кое-что другое по Риму. Павел Сергеевич, вам ведь уже сказали…

— Не, ну сказали, конечно, — нахмурился Пашка, — еще как сказали. Не, а может, я как-то отдельным рейсом, и потом к вам?

— Исключено. Папа предупредил, что в состав делегации включили только меня и Айдара Петровича.

— Какой делегации? — спросил Айдар. — Я ничего не понимаю.

— Айдар, завтра мы с вами летим в Рим в составе правительственной делегации на заседание Большой восьмерки. Папе позвонили оттуда и сказали, что… сам заинтересовался нашим проектом и хотел встретиться с нами.

— Сам? — Айдар почесал затылок.

— Борт номер один вылетает из Внуково в семь часов вечера, — Кристина оценивающе посмотрела на Айдара, — у вас есть приличный костюм?

— Значит, это вы автор идеи? — Голос президента звучал глухо и устало. Президент сидел, откинувшись в глубоком кресле, и пил чай из добротного подстаканника. Салон самолета слегка потряхивало — даже президентский борт не в силах избежать влияния зоны турбулентности.

Айдар сглотнул.

— Я давно работаю над темой таймлайнов и точек бифуркации. Еще основоположники теории клиодинамики предлагали…

— Мы не знали, что вас заинтересует идея проекта, — перебила его Кристина, — и мы до подведения итогов конкурса представить себе не могли, что сможем реализовать проект. Хотя, конечно, мы видели заявки других конкурсантов и понимали, что наши шансы выше. Все их задумки были слизаны с американских и прочих западных обучающих программ. То же MBA, только в более примитивном исполнении.

Президент хлебнул чая и сказал:

— В России не две беды, а два миллиона. Я устал менять губернаторов и министров — почти ни один из них не может добиться того, чтобы мои указы работали.

Земля наша велика, а порядка в ней… И княжить некому. Я уже почти плюнул на все, и тут вы.

— В истории России неоднократно были подобные случаи, — затараторил Айдар, — когда казалось, страна вот-вот обрушится в тартарары или по-тихому сольется в жалкое пересохшее болото. И каждый раз находился тот, кто подымал страну на дыбы. Кто не боялся быть жестоким.

— Знаю-знаю, молодой человек, — махнул рукой президент, — только времена сейчас другие. Даже во времена моей молодости уже старались особо не жесткачить.

— Жестокость — не самое главное в правителе.

— Любопытно, что же еще?

— Важнее его решимость, его способность не ошибаться, интуиция, харизма — мы заложили в сценариях подготовки проверку и прокачку всех ключевых характеристик будущих лидеров страны. И только те из них, кто проявит в себе на тестировании эти качества, и должен быть допущен к управлению страной. Это как… вы помните, как Германия смогла достичь успеха в футболе?

— Припоминаю, — усмехнулся президент и встал с кресла, — все началось в далеких девяностых.

— Немцы с детского сада оценивали всех юных футболистов, рейтинговали каждого и двигали самых лучших наверх, — продолжил Айдар, — так и мы пропустим через нашу программу большинство руководителей и тех, кто хочет ими стать, отберем лучших и прокачаем их навыки через исторические таймлайны. С полным погружением в виртреальность. А затем…

— Через два месяца после подписания контракта мы сможем принять первую партию учеников, — Кристина поправила упавшую прядь со лба, — через три месяца обучения вы получите новую команду, с кем можете пойти на следующие выборы. Они разберутся со всеми теми, кто саботирует ваши поручения.

— Узнаю дочь своего отца, — президент прошелся по салону и посмотрел в иллюминатор, — недаром его подразделения так эффективны в борьбе с Халифатом. Хорошо, я поддержу ваш проект. Если что-то потребуется — звоните моему помощнику, и мы все решим. Главное, чтобы вы меня не разочаровали, коллеги. Я хоть и не Дарт Вейдер, но…

— Мы справимся, — ответила Кристина.

— Ты сегодня как обычно? — Кристина тихо подошла сзади и прижалась к спине Айдара. Не дождавшись ответа, она вздохнула и направила смартофон на кухонных роботов. Аппараты замигали огоньками и начали готовку завтрака. Шум отвлек Айдара от глубокомысленного серфинга новостей в планшете.

— Прости, Крис, ты что-то сказала?

— Я хотела узнать, соблаговолит ли мой дражайший супруг прийти сегодня вовремя на ужин домой. По-моему, ты уже давно закончил отладку программы. И я не понимаю, что же такое задерживает его так долго на работе? Я вроде молоденьких практиканток к тебе не направляла.

Айдар хмыкнул. За все три года, что они были женаты, он так и не смог научиться определять, шутит ли в данный момент Кристина или вот-вот накуксится от обиды или ревности. Вот и сейчас поди догадайся. Видел бы кто сейчас с работы эту мимишную девушку, моментально превращающуюся в акулу со стальными зубами в своем кабинете на планерке.

— Ага, практикантки. У меня там и так хватает секса головного мозга с багами моделятора.

— А что там еще? — Кристина села на табуретку рядом и зевнула. — Мне вчера отчитались из айти-отдела, что проблема устранена.

— Ты понимаешь, все вроде работает, но ученикам все время выпадают такие таймлайны, где они кладут почем зря тысячи, а порой миллионы людей. Ну конечно, это не люди, а всего лишь боты. Но ты же знаешь, что потом…

— А потом те из них, кто угробил миллионы ботов, получают назначения, сажают все ворье, выкидывают бездельников-чинуш на улицу и делают все, чтобы страна шла вперед. Ну а насчет таймлайнов — не ты ли когда-то говорил, что чем жестче — тем лучше?

— Да, я и сейчас не отказываюсь от своих слов. Но я не имел в виду одну только жестокость!

— А вот администрации понравился твой подход. И они настоятельно просят давать как можно больше таймлайнов, где по итогам определяются самые жестокие руководители.

— Так это ты удалила таймлайны, где я в качестве разминки давал людям попробовать либеральные сценарии?

— Ну не лично я. Ты не забывай — наша программа нам уже не принадлежит, мы занимаемся ее гарантийным обслуживанием. А попутно создаем новые таймлайны — все твои сценарные наработки идут в дело.

Айдар покачал головой.

— Пашка, наверное, счастлив, деньги капают на счет, только и успевай на Мальдивы мотаться.

Кристина нахмурилась.

— Да, я в последнее время все на себе тащу. А коллеги наши, сам знаешь, только и мечтают, как бы поменьше поработать да побольше получить.

Кухонный робот дзынькнул и выкатил дымящийся завтрак на панель стола. Айдар взял в руки вилку и стал ковырять яичницу. Закончив завтракать, он сказал:

— Может, тебе самой попробовать позаниматься на программе, а? У меня есть один тестовый логин. Можешь хоть сегодня начать.

— Ты считаешь меня слабым руководителем?

— Вовсе нет! — Айдар приобнял Кристину. — Просто ты же сама жалуешься на подчиненных, значит, нужно им слегка поддать под одно место. А этому умению ты легко обучишься на таймлайне Чингисхана. Ха-ха.

— Смотри у меня, дошутишься, — погрозила пальчиком Кристина, — ладно, пора на работу. Я подумаю над твоим заманчивым предложением.

Айдар включил радио «Эхо дождя» сразу, как выехал со двора на Ленинский проспект. Ведущая бойко тараторила последние новости.

— …после последних обысков в Министерстве по делам национальностей были арестованы министр Колыванов и все его замы. В ходе следственных мероприятий были изъяты незадекларированные драгоценности и валюта на общую сумму три тысячи долларов и восемь тысяч юаней. Суд вынес решение об аресте коррупционеров на три месяца. Это первое задержание с начала года. Преступников смогли задержать благодаря бдительности одного из сотрудников министерства, закончившего курсы «Вожаки России». Самое удивительное, что он был племянником самого министра, и тот полагал, что о его преступлениях никто не узнает.

И вот какие комментарии дает российский политолог Дмитрий Шайтановский:

— Мы уже несколько отвыкли от таких громких арестов. Казалось бы, после того, как аппарат чиновников был очищен по всей стране, мы могли бы ожидать, что другие поостерегутся повторять ошибки других. Тем более после того, как по телевидению последние два года еженедельно показывали казни коррупционеров. Увы, некоторые так и не смогли смириться и попытались украсть у российского народа. Что ж, видимо, нужно преподать еще один, надеюсь, последний урок.

— Как, по-вашему, оценит суд действия преступников?

— На пожизненное уже заработали.

— Спасибо, господин Шайтановский. И к другим новостям. Двадцатый по счету авианосец сошел со стапелей верфи во Владивостоке…

Айдар переключил канал на музыкальный. Слушать очередной рассказ ведущей об открытии космодрома, строительстве нового города или рекордном урожае ему было скучно. И самое забавное, что ни грамма вранья во всех этих новостях не было. За последние три года, после того, как к власти стали приходить люди, прошедшие обучение по его программе, в стране все изменилось. Экономика, промышленность, наука, культура, социалка — везде было покончено с бардаком, воров посадили, бездарей разогнали. Страна как будто очнулась от долгого, тяжелого сна. Вот только пробуждение было болезненным. Сотни тысяч коррупционеров, посаженных в лагеря, были не в счет — это были преступники, попавшие в надлежащее место. Но вот что касается простого обывателя — ох как несладко ему пришлось. Шестидневная рабочая неделя и всеобщая трудовая повинность не давала шанса избежать труда на благо страны никому.

Айдар въехал на Большой Каменный мост. До института оставалось не более десяти минут, когда он увидел, как полицейский лазерным жезлом дает ему знаки остановиться.

Выйдя из машины, Айдар протянул права.

— Лейтенант Шаймарданов, — представился полицейский, — вы превысили скорость на два километра.

Айдар пожал плечами.

— Лейтенант, ну извини, на работу опаздываю. Может, отпустишь, земляк, а?

— Что значит отпустишь? Вот что, господин Казаков, — нахмурился полицейский, — закон един для всех. А если вы решили, что я не привлеку вас к ответственности как земляка, то вы жестоко ошибаетесь. Приговариваю вас к шести месяцам лишения прав и штрафу. Паркуйте машину — через полчаса ее заберет дрон-эвакуатор. Теперь вы поняли свою ошибку?

— Да, — осевшим голосом буркнул Айдар.

— Айдар Петрович, подойдите немедленно к Кристине Сергеевне.

— Иду, — бросил трубку Айдар и быстро надел пиджак. За последнее опоздание на совещание к своей жене он был лишен месячной премии. И это он еще легко отделался. Все-таки супруг. Других Кристина увольняла за опоздание не глядя. Хотя что опоздание — если камера в кабинете зафиксирует недовольную гримаску после выволочки по селектору, как минимум словишь выговор.

Весь институт стонал под игом Кристины, очень быстро сменившей Пашку, как только она прошла обучение на моделяторе. И как Паша сразу не понял, чем дело кончится, наивный московский юноша. Он так и не узнал, кто посоветовал Кристине пройти тот же самый курс, что лютовавшие по всем просторам страны новые управленцы Президента. Правда, кроме стонов, в институте происходили огромные перемены — после того как Кристина уволила половину сотрудников, а другая половина работала с утра до ночи, институт, и так неплохо зарабатывающий, стал получать такие деньги, будто они торговали оружием или наркотиками.

Айдар вошел в кабинет Кристины. Она сосредоточенно печатала на компьютере.

— Привет! — начал дружелюбно Айдар.

— Садись, — бросила Кристина и продолжила печатать.

Айдар сел в кресло и взял в руки смартофон.

— Выключи, — Кристина достала из ящика стола папку, — знаешь, что это?

Айдар покачал головой.

— Отчет о продажах моделятора за последний квартал.

— Ты хочешь сказать, что продажи сильно упали?

— Хуже. Они не упали. Они просто остались почти на той же отметке, что и в предыдущем квартале.

Айдар почесал затылок. Он ничего не понимал в коммерции, сколько бы Кристина ни втолковывала ему о самоокупаемости, марже, кеш-фло и прочих мудреных словах бизнес-новояза. А в последнее время каждый ужин дома плавно перетекал в деловое совещание с конференц-связью с замами и продажниками.

— Ну это еще не конец и даже не…

— Айдар, услышь меня. Да, это еще не конец. Но именно с таких цифр рушились все бизнес-империи. А я не хочу, чтобы все, во что я вкладывалась последние три года, вылетело в трубу!

— И что ты хочешь от меня, дорогая? — попробовал улыбнуться Айдар.

— У тебя в лаборатории сейчас работает двадцать человек, так?

— Ну да.

— Их придется уволить. Всех.

— Да как?! Ты что, это же все высококлассные специалисты, штучный товар! Знаешь, с каким трудом я их все собрал у себя? Как мы долго притирались друг к другу? А сколько они таймлайнов разработали? Да не будь их…

— Завтра тебе нужно собрать их и объявить о сокращении. Все документы уже готовы. Наши эйчары проведут с ними работу, чтобы снизить издержки на выходных пособиях.

— Но почему?! — Айдар вскочил с кресла.

— Услышь меня. Они перестали генерить прибыль и сейчас тупо протирают свои штаны, если не хуже. Я уже дала задание нашим безопасникам проверить все. В последнее время в твоей лаборатории подозрительный перерасход бумаги для печати.

— Да ты вообще понимаешь, что говоришь?

— Успокойся. Я уже все продумала. Ты же владеешь английским?

— Ну да.

— О'кей, тебе будет очень просто понять твоих новых подчиненных, пусть даже по скайпу.

— Каких еще подчиненных?

— Очень исполнительных и компетентных. Я наняла фрилансеров из Мумбая.

— Какого еще Мумбая?

— Это город в Индии. Там очень недорогие программисты. И историки, хорошо говорящие по-русски. Выпускники МГУ, Лумумбы и МГИМО. Они помогут тебе разработать новые таймлайны, как только ты избавишься от старой команды, тянувшей нас на дно.

— Ты это серьезно?

— Вполне. О'кей, иди к своим бывшим подчиненным, подготовь их. Через полчаса их начнут вызывать в кадры.

Айдар тяжело переживал потерю своих соратников. Никто из них и слова не сказал. Все понятливые. Айдару даже показалось, что он видит в их взглядах проблески сочувствия и жалости к нему. И вот он остался один. Хотя нет. Если бы один. Жители славного города Мумбай с утра до ночи ревностно выполняли его малейшие указания. Казалось, что прикажи он достать Луну с неба, через два часа максимум его приказ будет исполнен.

А еще Кристина. Раздающая ему и немногим оставшимся институтским аксакалам всевозможные поручения и разносы и штрафы по малейшему поводу. Зато все в институте было на своем месте. Каждый вкалывал не на страх, а на совесть. Да и на зарплату грех было жаловаться. Таких премий и окладов еще надо поискать даже на Западе.

И все бы хорошо. Кристина регулярно исполняла супружеский долг. Они купили огромное поместье на западе Подмосковья с шикарным видом на Москву-реку. Вот только никак Айдар не мог привыкнуть к тому, что в любой момент его жена могла наорать, унизить, а потом походя уволить любого, кто, по ее мнению, стал обузой и не приносил прибыли институту. Хотя чему было удивляться — сейчас повсюду только такие и были у власти. И все как один прошли обучение по его программе. Поговаривали, что даже Сам регулярно тренировался на моделяторе. Правда, никто не знал, какой он выбирал себе таймлайн. Вряд ли Сталина, но, судя по последним событиям на границе с Халифатом, видимо, Жукова или Тухачевского.

Айдар, возможно, еще бы долго терпел выходки жены, пока в один день она не сказала, что китайцы работают быстрее и стоят на десять процентов дешевле индусов. Непонятно почему, но теперь Айдару было еще больнее терять своих подчиненных, для которых эта работа позволяла содержать и кормить всю их многочисленную родню и кучу смешных малышей. Айдар успел познакомиться с каждым из тех, кто работал в далеком южном краю. И вот теперь он снова лишался тех, кто вкладывал всю душу в работу.

Только после этого он решился пройти усиленный курс «Макиавелли» с полным погружением. Кристине он ничего не сказал. Этот таймлайн был экспериментальный, и только Пашка мог знать о его существовании. Но Пашка был уже далеко. Он вовсю нырял в Египте, обучая дайвингу престарелых немцев.

Зато Айдар теперь стал вращаться в тех кругах, которых до этого старательно избегал. Он завел знакомства на самом верху и одновременно собирал компромат на жену. Долго ему трудиться не пришлось — несправедливо уволенные бухгалтера с института помогли ему найти все до единого нарушения закона. Айдар аккуратно собрал гигабайты информации и передал все в Счетную палату. Расплата не заставила себя долго ждать — проверяющие оторвались по полной и выписали Кристине волчий билет. Даже папа-генерал не смог помочь. Или побоялся. И вот теперь Кристина сидела дома, безуспешно обзванивая старых знакомых в поиске работы, а Айдар занял ее кресло. Ну а кто еще, как не он, знающий лично и министра, и главу комитета, и всех-всех начальников с большой буквы, с кем он многие месяцы налаживал контакты в саунах и банях, на днях рождения, рыбалках и шашлыках.

Получив в очередной раз благодарность министерства, Айдар решил поделиться радостью с женой. Войдя в дом, он чуть не запнулся о бутылку дорогого коньяка. Он быстро зашагал в спальню, где увидел полупьяную жену, втыкающую коллекционные ножи в дверь спального гарнитура.

— Аааа… это ты, мой дражайший… ик… и драгоце-нейший… ик… супруг, — сказала Кристина.

— Перестань немедленно! — закричал Айдар и отобрал ножи. Он уложил жену в постель и лег рядом.

— Ну что, доволен? — пробормотала Кристина. — Как тебе работается на моем месте?

— Нормально работается. Так же, как и тебе после Пашки. — Айдар пристально посмотрел на жену. — Больше не пей, пожалуйста.

— Ну а что мне еще делать? — глаза Кристины заблестели.

— Правильные вещи, — сказал Айдар и поцеловал ее в губы.

— Айдар Петрович, с вами хочет поговорить жена. Я сказала ей, что у вас встреча, но она…

— Соединяйте, Елена Петровна. Китайцы приедут через пять минут в лучшем случае. — Айдар откинулся в кресле и включил наушник в ухе. Лучи заходящего солнца били прямо в глаза в окно его кабинета в Сити, но Айдар только слегка щурился. Ему нравилось наблюдать за тем, как солнце медленно садится за небоскребами, простирающимися далеко за горизонт.

Институт занимал верхние пять этажей в самой дорогой башне Сити-центра, но оно того стоило. Здесь был лучший вид на Москву.

— Алло, Айдар, ты не забыл, что мы вечером идем в цирк?

— Да помню, Крис, помню, конечно. Только, может, младшую оставим с робоняней?

— Ни за что! Тем более, что ей вчера в садике одна девочка сказала, что она больше с ней не играет, и другие девочки тоже. А потом они толкнули ее с лестницы, и Оленька очень сильно плакала. Так что давай устроим ей и Тимурчику маленький праздник.

— О'кей. Давай устроим.

Айдар отключил телефон и забарабанил пальцами по столу, а затем набрал номер своего первого зама.

— Андрей, ты, кажется, говорил, что у тебя есть идея запустить программу для детей? Подготовь мне до конца недели прототип.

— Как скажешь, Айдар Петрович. А какие таймлайны?

— Я думаю, для начала княгиня Ольга.

— Гмм… а не слишком ли жестоко? Все-таки дети.

Айдар усмехнулся.

— Дети — наши лучшие учителя.

Дмитрий Лазарев Инди

Безмолвное и почти бескровное вторжение. Враг молчит, а с нашей стороны — одиночные выстрелы и крики: «Рой здесь!», «Агры!» Люди мечутся. Шок, растерянность, почти паника. Я и Лена бежим, держась за руки, как школьники, чтобы не потеряться в бушующем вокруг хаосе. Держим ментальные щиты на максимуме, но в голове все равно ярится ад — давление Роя, пусть даже не направленное конкретно на нас. Выскакиваем в коридор. Джет падает нам под ноги, пуская ручьи крови из глаз. Взрыв мозга. В буквальном смысле. Не поддающихся ментальному обращению убивают. Лена вскрикивает, в дверях появляется знакомая фигура. Макс?

— Макс!

Зря я это. Понимаю, что зря, когда он оборачивается. Его глаза. Они будто окна в царство безумия. И с той стороны через них смотрят десятки, сотни, тысячи глаз. Мультивзгляд. Взгляд Роя. Перед нами уже не Макс. Жму на спусковой крючок пистолета, даже не поднимая его. Три пули в живот. Бежим по коридору к выходу из базы. Мы — пока еще мы. Это большое везение или маленькое чудо. Мельком видим Веру, пробегая по коридору. Ее глаза такие же, как у Макса. Теряем своих одного за другим.

А на выходе нас накрывает. Обоих. Ментальный удар по площади, не прицельный. У меня темнеет в глазах, у Лены подкашиваются ноги. А сзади появляются темные фигуры…

— Нет!

Кричу и просыпаюсь.

О, черт, моя голова! Дождь барабанит по стальному карнизу. Не самая лучшая музыка утром, особенно когда между ушей словно работает старый кузнечный цех. На ночь пси-экран приходится дополнительно усиливать, а то проснешься утром с отформатированным мозгом и утраченной личностью. А усиливаешь — изволь получить откат — адово утречко, как с похмелья во времена бурной юности.

Смотрю на жену. Лена еще спит. Когда проснется, ей будет чуть лучше, чем мне — большую часть ментальной нагрузки на поддержку пси-щита я беру на себя. Она вымотана, и это тревожит. Морщусь и выпиваю двойную дозу обезболивающего.

В квартале начинает работать отбойный молоток. Обитателям окрестных домов все равно — коллективный разум позволяет экранировать и более резкие звуки. А если ты — отщепенец инди, пытаешься сохранить свое «Я», сопротивляешься Рою, мучайся, тварь, заслужил! И поморщиться от этой долбежки не моги — сразу спалишься. Звуки — это капкан. Один из многих.

Лена просыпается внезапно, словно от удара, и тихо стонет, с трудом отрывая голову от подушки. На ее лице боль, и мне от этого еще хуже. Я не могу полностью взять на себя поддержание экрана на двоих — просто не выдержу, спекусь. Я и так спекусь через год-другой, если ничего не изменится. Потому что копится ментальная усталость.

— Привет! — произношу, потому что слова «доброе утро» для нас с ней последние годы кажутся изощренным издевательством.

— Сам привет! — привычно отзывается Лена, пытаясь улыбаться. Получается плохо, натужно.

— Выпей, — протягиваю ей обезболивающее.

Она выпивает со вздохом. Понимает, что выходить наружу с лицом мученика — все равно что вешать на груди плакат «Мы — инди, ловите нас!»

— Никогда я с них не слезу, — сокрушается.

— Слезешь, когда доберемся до зоны.

Лена саркастически хмыкает:

— Звучит, как «после дождичка в четверг».

Не верит. Честно говоря, я уже и сам почти не верю. Мифические мертвые зоны, куда не дотягиваются щупальца глобального разума. Естественные резервации для инди. Может, они не такие уж и мифические, только где их найти? По слухам, знали некоторые руководители Сопротивления, но где теперь то Сопротивление? Бежим наудачу — авось наткнемся. Замечательный план, нечего сказать! Беда в том, что другого нет. Только верить надо. Вопреки всему. Когда вера пропадет окончательно, только и останется, что вышибить себе мозги из пистолета.

Прячу обезболивающее, с тревогой отмечая, как мало его осталось. Таблетки добыты примерно год назад в одном из тайников Сопротивления, а где взять еще — одному богу известно. В аптеку нельзя — за лекарствами контроль.

Дальше все по накатанной — разогретая еда из автомата, кофе из автомата. Все правильно: биологические тела, конечно, надо поддерживать, но не отвлекать же на подобные мелочи агров — адептов глобального разума. На них только обслуживание автоматов и периодическая заправка продуктами. Такой подход весьма кстати для инди, вроде нас с Леной: чем меньше контактов с аграми, тем лучше.

«Глобальный разум — будущее человечества!» «Ментальная интеграция — вопрос выживания». «Эгрегор Земли — единственная сила, способная противостоять чужой угрозе». «Эгоисты инди — пятая колонна чужих!» Плакатами времен интеграции обклеен весь мотель, и не только он. Гнусная ложь, конечно. Какие чужие, кто их видел? Но люди поверили, и Рой победил.

Спокойствие и равнодушие, не морщиться, не кривиться, не выдавать себя! Нам еще ночь в мотеле оплачивать, а значит — общаться с агром.

На моем браслете еще около тридцати кредитов. Вполне хватит, и еще останется. Браслеты безымянны, как и их носители, — никакой индивидуальной привязки, почти как наличные в старые времена. Жаль, что гостиницу нельзя оплатить через автомат. Точки, где ночуют путешественники, должны быть под контролем глобального разума. Все логично.

За стойкой — высокий лысый толстяк. Он поднимает на нас взгляд, и мы с Леной переходим в режим ментальной мимикрии. Ничего не говорить вслух — устная речь отмирает за ненадобностью: зачем, если все — единое целое и понимают друг друга без слов? Имитировать ментальный контакт, единение разумов. Это сложнее, но мы, инди, умеем. Прямо в глаза по возможности не смотреть, потому что страшно, но и не отводить специально взгляд, потому что внушишь подозрение. А так агр останется в уверенности, что ты свой, пообщался с ним мысленно, расплатился и ушел.

«Я открыт. Мы — одно. Ты читаешь мой разум, так же как и я твой. У нас нет секретов. Мы — часть Роя. Рой навсегда. Во имя спасения, во имя жизни, во имя процветания. Мы едины, но ты меня не видишь и не запоминаешь. У меня нет имени, нет личности. Мы лишь безликие части могучего планетарного разума. Вне его нас нет. В нем мы непобедимы. Я открыт. Мы — одно…»

От этой мантры меня уже тошнит, но все же приходится многократно повторять ее в моменты общения с аграми — главный элемент мимикрии, вопрос выживания.

Толстяку кажется, что мы благодарим его за комфортный номер и прощаемся. На самом деле я просто молча ввожу на своем браслете нужную сумму, прикасаюсь им к сканеру браслета администратора — и оплата произведена. Спокойно выдерживаю мультивзгляд толстяка. В нем немного глаз задействовано — мы не внушаем подозрений. Поэтому не так страшно, но все равно сохранить невозмутимость под ним весьма непросто, когда внутри все сжимается в комок, и хочется скорее оказаться подальше отсюда. Уфф! Получилось! Теперь к машине, и стараемся не бежать. Нам нечего бояться: мы — часть Роя, мы здесь хозяева…

На выезде из городка нужно сделать еще пару остановок — купить еды и заправиться — бензобак кажет дно. Сначала первый пункт. Пока готовится еда, оглядываюсь по сторонам. Совсем рядом — старый газетный киоск. Странно, что этого динозавра до сих пор не убрали. В эпоху владычества Роя СМИ себя исчерпали — новости становятся сразу известными всем.

Небрежно пробегаю взглядом газетные заголовки на пожелтевшей бумаге. Газеты перекрывают друг друга и сквозь мутное стекло читаются плохо. Но присматриваться нежелательно — кто-то со стороны может увидеть.

«Разработчик искусственного интеллекта приговорен к двадцати го…» «Чужая угроза — не миф!» «Искусственный интеллект — черный ход чужих в…» «Массовое безумие в Гуанчжоу. Чужие сделали первый…»

«Они уже здесь». Сжимаю зубы — еще одна порция лжи лоббистов глобального разума.

Моего локтя касается рука Лены. Оборачиваюсь и вижу: она хочет что-то сказать. Делаю страшные глаза: окна соседней десятиэтажки смотрят безмолвной угрозой. «Молчи!» — умоляю мысленно, хотя мы и не умеем общаться ментально, но надеюсь, что она поймет. Слава богу, не заговорила — мой взгляд достаточно красноречив.

Из автомата выезжает поднос с едой. Забираем ее и идем к машине.

— Ну что там? — спрашиваю уже за рулем.

— За нами следят.

— Тоже мне, новость! — даже удивляюсь я. — У меня аж затылок ноет. Рой?

Пожимает плечами.

— Не факт. Что-то странное.

Ожидаю продолжения, но зря — Лена снова замыкается в себе. Хмурюсь и трогаю машину с места. Мысли меня не радуют.

На заправке снова агр. Все понятно: топливо, стратегическая точка. Лена не выходит. Притихшая и мрачная, она сидит в машине. Мне тревожно. Тем не менее и в этот раз все проходит гладко. Мимикрия, мантра, ломота в висках, стянутые в тугой узел внутренности, но в результате уходим невозбранно. Что имеем? Полный бак, запасную канистру и почти опустошенный счет браслета. С этим надо будет что-то решать, но потом.

После заправки едем по лесостепи с изредка встречающимися мелкими деревушками. У меня снова начинает болеть голова. Ощущаю усилившееся давление. Неужели мы все же внушили подозрение, и теперь нас…

— Нас ищут, — вдруг произносит Лена, будто отвечая моим мыслям.

Даже не спрашиваю, о чем она, — мы наверняка испытываем схожие ощущения. Только уточняю:

— Уверена, что нас?

— Не совсем. Но давление такое, как будто именно поиск. И потом, осталось не так уж много инди, верно? Какова вероятность, что где-то здесь…

Она осекается на полуслове, и я понимаю, почему. Достаточно посмотреть вперед. Там справа начинается небольшой лес, трасса чуть виляет, огибая его, и ныряет под уклон. Но у самого леса — дорожная техника. Похоже, ведутся ремонтные работы… Велись. На земле — тела людей в спецкомбинезонах дорожников. По мере приближения вижу их все четче. Двое, трое… Господи, шесть человек! Агров? Или…

— Не останавливайся! — просит Лена, но я не могу так. Мне надо разобраться.

Мертвы? Неужели какие-то жалкие остатки Сопротивления поработали? Стоп, а если ловушка? Прикинулись покойниками и ждут… Странно, обычно Рой так не действует… Уже совсем близко, вижу кровь. Много крови.

— Дима, не надо! — делает последнюю попытку Лена, но я уже остановился.

Мотор не глушу и медленно выхожу. Пистолет в кармане, нож — в руке. Пистолет — на крайний случай, стрелять нежелательно. Надеюсь, ножом тоже пользоваться не придется, но если что, справлюсь. Меня начинает слегка потряхивать — слишком давно я не ощущал запаха смерти. Совсем свежей.

Все мертвы, точно. Мне нет нужды проверять их пульс и дыхание, чтобы убедиться. У двоих — пулевые ранения в грудь и в голову, а остальные… Это правда страшно — кровь у них, похоже, текла отовсюду — изо рта, глаз, носа, ушей… Обычно так убивает неподдающихся сам Рой, а тут подобное применили против его адептов… Или нет? А может ли это быть одна из групп уцелевших инди? Кто, кроме Роя, способен сотворить такое? Очень странно… Подхожу ближе к трупам, стараясь не ступать в кровавые лужи… Хочется верить, что это агры. Смотрю на те лица, что не превратились в жуткие кровавые маски… Стертая индивидуальность накладывает отпечаток, и они становятся какими-то сглаженными, унифицированными, что ли. Не могу объяснить яснее, это почти на уровне «печенкой чую».

Куча вопросов сразу и ноль ответов. И при виде трупов, особенно тех, с кровавыми следами по всей голове, как-то резко пропадает желание разбираться. Если мертвецы — члены Роя, глобальный разум с реакцией не замедлит. А значит, нам пора валить.

Давление еще усиливается, как и головная боль. Бегу со всех ног к машине, падаю за руль и резко стартую.

— Все мертвы? — глухо спрашивает Лена.

— Да.

— Есть такие, у кого кровь из глаз и…

— Есть.

— Ясно.

Здорово, потому что мне ни черта не ясно! Снова жду продолжения, и снова тщетно. Только через несколько минут слышу:

— Я устала, Дим. И мне страшно.

Я молча киваю. Не только тебе, Лена, не только…

Лес все не кончается. Теперь он по обе стороны от дороги. Давление не снижается. Двое выныривают впереди из зарослей, словно разбойники из засады. Моя рука автоматически тянется к пистолету, а мозг инстинктивно воспроизводит мантру ментальной мимикрии. Но это инди. Несколько необычные, но все-таки инди. Старик и девочка лет двенадцати. Поднимают руки, просят остановиться, чуть ли не под колеса выскакивают. Давлю на тормоз и выхожу из машины им навстречу.

— Кто вы? — Редкое по нынешним временам удовольствие говорить вслух.

— Свои, — отвечает старик, а девочка лишь смотрит на нас. Не так, как Рой, но мне от ее взгляда все равно не по себе.

— Свои… — повторяю задумчиво. — Трупы там, на дороге… это агры?

Молчаливый кивок.

— Это вы их?

— Мы. Они не оставили нам выбора… Возьмите нас с собой!

— Не лучшая идея, — вмешивается в разговор Лена. — За вами теперь охотятся.

Старик хмыкает.

— Теперь? А раньше? А за вами? Вы всегда — дичь для Роя. Что изменится с нашим присутствием?

Аргумент убойный. Молчим, переваривая.

— Вчетвером легче держать пси-экран, — чувствуя наши колебания, добавляет старик. — Не так выматывает. И потом… — небольшая пауза и легкая улыбка, перед тем как бросить решающий козырь, — вы ведь не знаете расположение мертвых зон?

Я холодею.

— Нет.

Улыбка его становится шире.

— А я знаю. Ну как, мы договорились?

До вечера мы успеваем лишь узнать имена наших новых спутников — Павел Андреевич и Света. Оба не слишком словоохотливы. Лена тоже молчит — вся в себе. Похоже, расширение нашей команды ее совсем не радует.

В новом мире под властью Роя все больше безлюдных деревень-призраков. К чему обрабатывать землю, выращивать скот? Синтетическая еда проще и удобнее. Агры предпочитают кучковаться в городах. Поэтому мы без труда находим пустой дом для ночевки. И приходит время вопросов.

— Откуда вы знаете расположение мертвых зон?

Старик некоторое время молчит, жует сухие губы.

— Сопротивление, — наконец роняет он. — Я из них. Из верхушки.

Сжимаю зубы. Во рту появляется горький привкус.

— Сопротивления давно нет! — Тон получается резким помимо моей воли. — Я был в Последнем Очаге.

— Сопротивление живо, пока есть хоть кто-то, готовый бороться, — назидательно произносит старик.

— Если вы знаете расположение зон, почему вы до сих пор не там?

— Мы же Сопротивление, а не хвостик заячий, — хмуро отвечает Павел Андреевич. — Сидя по зонам, своих не соберешь. А их еще немало, как вы, по дорогам шарится. Нам нужны все инди, без исключения.

— Для чего?

— Для борьбы.

Я горько усмехаюсь.

— Какой борьбы? У нас нет шансов. Рой нас раздавит и не заметит.

Старик бросает на меня острый взгляд.

— Не будь так уверен, парень! Мы еще себя покажем.

Я дергаю плечом. Его манера разговора и то, что он упорно не называет меня по имени, начинает раздражать.

— А девочку зачем с собой тащите? — не выдерживает Лена. — Почему не оставите в зоне? Тоже боевая единица?

Света лишь молча улыбается и, кажется, не собирается вступать в разговор. Только в глазах ее мне чудится насмешка. Совсем не детская. Лицо старика непроницаемо.

— Света способна на многое. Например — искать своих. Вас ведь нашла.

Ничего себе! Бросаю на девочку удивленный взгляд и получаю в ответ прямой, испытующий. А насмешливые искорки в глазах хоть и не гаснут совсем, но приглушаются.

— Правда, при поиске мимикрия у нее сбоит иногда, — добавляет Павел Андреевич со вздохом. — Те, на дороге, потому и…

Старик умолкает, машет рукой. Но мне еще одно не дает покоя — это его «на многое способна»:

— Пулевые ранения — это, как я понимаю, вы, а…

— Она, да. — Старик хмурится и снова жует губы. Видно, что тема ему неприятна.

Ладно, сменим.

— И далеко отсюда ближайшая зона?

— Не так уж. Думаю, завтра к вечеру доедем… если ничего не случится.

Головная боль и очередной кошмар поднимают меня еще до рассвета. Поднимаюсь, привычно пью обезболивающее и выхожу из дома — подышать. Сегодня не так плохо, как вчера. Прав старик: ментальный щит на четверых — полегче будет, меньше откат. Но давление… Я ощущаю его сильнее, чем раньше. Мы разозлили Рой, заставили его обратить на нас внимание. Вернее, не мы, а старик с девочкой. В сотый раз спрашиваю себя, правильно ли я поступил, посадив их в свою машину. Да, своим надо помогать. Да, старик знает, где мертвая зона… или говорит, что знает. Но не погубил ли я этим решением всех нас? Будь я один, было бы не так страшно, но Лена…

— Чувствуешь давление, да?

Я вздрагиваю — не заметил, как Павел Андреевич вышел из дома.

— Чувствую. Нас ищут. И они все ближе.

— Мы успеем. — М-да, уверенности старика можно только позавидовать. Где он ее берет только?

— Расскажите мне о мертвых зонах! — вырывается у меня. — Что они такое?

Он молчит, глядя вдаль невидящим взглядом, и, когда я уже думаю, что не дождусь ответа, произносит:

— Как тебе сказать… Эти зоны — они как дыры в ноосфере, в общем информационном поле Земли. Там, где нет этого поля — нет власти и у глобального разума…

Снова молчание. У меня куча вопросов, но я не знаю, с чего начать, а из старика каждую фразу приходится клещами тянуть. Но пока я соображаю, он неожиданно начинает говорить сам, словно у него внутри вентиль открыли:

— Рой своим давлением не только сломать нас пытается. Он блокирует инди доступ к их памяти, к их подлинному «Я», к способностям, которыми они могут овладеть. Рой боится этих способностей, ибо настоящие инди, осознав себя, смогут такое, что поставит под удар власть глобального разума.

— Настоящие — это какие?

— Неподдающиеся.

Пауза. Собираюсь с мыслями, чтобы спросить главное:

— А как узнать, настоящие мы или нет?

— Это в мертвую зону нужно. Ты должен сам понять и осознать, никто другой тебе не скажет. Вот вырвешься из-под ментального гнета, тогда и…

Павел Андреевич осекается и вскидывает голову. А несколькими секундами позже ощущение угрозы промораживает меня с головы до ног. В дверях появляется Света.

— Рой здесь!

Дальнейшее превращается в какой-то безумный калейдоскоп сменяющих друг друга жутких картинок. Темная фигура, выскочившая из зарослей на дорожку. Исходящий от нее чудовищный мультивзгляд Роя. Выстрел. Она падает… Появляются другие… Голова раскалывается от ментального натиска… Кидаюсь в дом мимо Светы, мимоходом замечая, какое страшное у нее делается лицо — хищное, полное ненависти. Что же сделал ей Рой, интересно? Убил или обратил родителей? Дом… Бледная, как смерть, Лена. Ее лицо — воплощенная мука… Хватаю ее за руку, тащу к двери. Разлетается окно. Кто-то выбивает палкой торчащие в раме стеклянные клыки. В проеме появляется мужская фигура. Агр. Стреляю навскидку. Враг пропадает… Снаружи еще выстрел, другой… Бежим. Боль. Страх. Горечь во рту… Крик Лены. Ее обмякшее тело виснет на мне всем своим весом… Павел Андреевич подхватывает жену с другой стороны, и мы вдвоем тащим ее к машине… Еще фигура… Стреляю с левой — промах! Агр замирает, и в тусклом свете зарождающегося дня я вижу кровь, бегущую из его глаз, рта и носа. Опрокидывается на спину… Выныривает откуда-то, словно призрак, Света, открывает нам дверь машины… Снова боль… Лена падает на заднее сиденье уже без сознания, старик — рядом с ней, Света, которую язык уже не поворачивается назвать девочкой — рядом со мной впереди… Бешеная радость от того простого факта, что мотор заводится с полоборота… Вперед! И снова какая-то фигура прямо на пути. Врезаюсь бампером — фигура исчезает… Дорога! Ментальный удар едва не вырубает меня, но кто-то в последний момент словно удерживает на краю бездны беспамятства. Ледяные пальцы Светы на моем запястье. Она? Неважно. Прочь, прочь!

Просыпаюсь, привычно гася крик и кривясь от боли. Кошмар. Очередной, но, надеюсь, последний: до зоны — пара-тройка часов пути. Жаль, что не успели вчера. Дело идет к концу сентября — темнеет все раньше. Да и мы были вымотаны до предела. Павел Андреевич нехотя согласился заночевать в домике на окраине еще одной опустевшей деревни. Беспамятство Лены вчера к вечеру перешло, наконец, в сон… Лена!

Поворачиваю голову и вижу пустую половину смятой постели. Накатывает страх. Острый, беспричинный. Хочу позвать жену, но сдерживаюсь в последний момент. Привычным движением сую в карман пистолет.

Выскакиваю на улицу. Никого. Взгляд цепляется за плакат на воротах, незамеченный вчера в сумерках. «Ты с глобальным разумом или с чужими? Третьего не дано!» Подкатывает бешеная ярость — хочется разорвать его на мелкие кусочки. Сжимаю зубы до скрипа и отворачиваюсь — не до этого сейчас.

Где же Лена? Это дом на две семьи. В другой половине — Павел Андреевич и Света. Может, она у них? Ноги делаются как ватные. Скользкими от пота пальцами сжимаю рукоятку пистолета. Сам не знаю, зачем. В кого я там стрелять собираюсь? Если только пришли агры…

Дверь приоткрыта. Осторожно открываю полностью, стараясь не шуметь. Мне везет — петли не скрипят. Шагаю внутрь. Первое, что я вижу — тело старика на полу. Он мертв, можно не сомневаться. Глаза — как озера крови, и багровые дорожки по всему лицу. Неподдающийся. Настоящий… Был. Кто же его? Лихорадочно озираюсь и вижу в дверях ее. Лену. Стоит и смотрит на меня. Но это уже не моя Лена: взгляд тот самый. Тысячеглазое безумие. Рой. Стискиваю рукоять пистолета в кармане. Я ведь так и не достал его.

Боль в голове вдруг нарастает лавинообразно, в глазах темнеет, и… Все, больше ничего не происходит. Возвращается зрение, и накатывает ужас: Лена неловко падает на бок рядом с мертвым Павлом Андреевичем. Лицо, как и у него, — кровавая маска. В смерти они похожи — убийца и жертва. Хотя убийца старика — Рой. У Лены уже не было права голоса.

Все во мне кричит от боли. Опускаюсь на колени рядом с телом жены. Я знаю — та, что сделала это с ней, стоит сейчас у меня за спиной. Чувствую ее тяжелый взгляд. Света. Странный не-ребенок инди, которой по глазам можно дать лет пятьдесят. Но мне плевать. На все, кроме остывающего тела передо мной.

Холодные пальцы Светы стискивают мое плечо. Почему такие холодные? Тепло же вокруг… Хотя нет, я внутри уже промерз весь, словно маленький айсберг проглотил. Не реагирую. Смотрю на такое милое и столь страшное в кровавой посмертной маске лицо жены и чувствую на губах соленый вкус слез. Лена, почему? Почему сейчас, в шаге от спасения?!

— Идем! — Света нетерпелива, подгоняет меня.

— Иди, — отмахиваюсь. — Мне надо похоронить жену.

— Это уже неважно.

— Неважно?! — В бешенстве стряхиваю ее руку. — Что ты понимаешь в этом, тварь бесчувственная?!

— Что-то понимаю. Она моего деда убила. Рой убил.

Ярость вдруг уходит. Остаются боль и удивление.

— Павел Андреевич — твой дед?!

— Был дедом. Пошли же, ну! Скоро придет Рой, и нам капец здесь, не понимаешь, что ли?! — Она срывается на крик, впервые становясь похожей на двенадцатилетнюю девочку, а не биоробота. — Они сейчас уже наверняка бить будут. Насмерть!

Колеблюсь несколько секунд и встаю.

— Ты знаешь, где зона?

Света машет рукой в восточном направлении.

— За теми холмами. Свернуть направо на проселок. Два часа — и на месте.

— Идем к машине.

Чтобы достать из багажника запасную канистру с бензином, много времени не нужно. Обегаю дом, время от времени плещу из канистры на стены. Все, хватит. Достаю коробок охотничьих спичек. Слезы уже высохли, только внутри будто умерло что-то. Смотрю на дом.

— Прощай, Лена. И вы прощайте, Павел Андреевич.

Не умею я длинные речи произносить, да и в горле будто ком застрял. Чиркаю спичкой и кидаю ее в лужу бензина. Сзади полыхает, но я уже не вижу — бегу к машине. Не оборачиваясь.

Зона. Добрались. Не представлял, что все будет так. Думал, теперь, когда нет Лены, не почувствую совсем ничего. Но чувствую. Давление исчезает. Совсем. В голове проясняется, будто порыв свежего ветра разгоняет туман. А вместо этой мглы, вместо боли и печали приходит нечто другое. Знание? Память? Не могу сказать точно, но это меняет меня. Я застыл, как соляной столп, и не ощущаю течения времени. Я выпал из него. Оно бежит где-то там, снаружи, вне меня. Вне нас. Рядом стоит Света, смотрит на меня и улыбается.

Новое знание выметает из головы все мелкое, незначительное. Ему нужно место. Все, без остатка. Новому мне тесно среди всей этой отмирающей шелухи старой жизни. Я вижу. Знаю. Помню. Понимаю. Новую Свету вижу. Не внешний облик, а суть. Такую, какая она есть. И какой есть я. Новый я. В новом мне нет боли. Есть цель. Нет скорби. Есть ненависть. Нет страха. Есть уверенность. В том, кто наследует Землю.

Не насекомые, создавшие свой жалкий Рой в надежде помешать нам. Остановить нас. Глупцы! Интеграция лишь оттянула неизбежное. Они еще не знают, но мир им уже не принадлежит. Он наш. Нам он нужнее. Мы — первая волна. Но будут еще. Мы стали ими. Смешались с ними. Кто-то из них частично переродился, контактируя с нами. Инди.

Насекомые не знают, сколько на Земле мертвых зон. Я теперь знаю. Вижу их все. Везде мы, настоящие. Осознавшие. Ждем своего часа. Судный день для насекомых близок. И глобальный разум им не поможет.

Я улыбаюсь. Так же, как и та, что стоит рядом со мной. Моя сестра. Настоящая. Мне хорошо. Мне очень хорошо!

Дмитрий Лукин На острие иглы

— Принял?

— Угу.

— Я же говорила, он лапочка.

— Самодур!

— Кому — самодур, кому — лапочка!

— Взял мой диплом двумя пальчиками, как червя навозного, и презрительно так выдает: «Си-и-и-ненький, заберите». Даже не открыл. Баклажан у тебя синенький! От сертификатов и рекомендаций отмахнулся. «Для меня ваши бумажки — ничто, мне главное — человек!» Утерлась.

— Зря ты в своей «мешковине» пошла, надо было мои шмотки надеть. Размер-то один.

— Как я в твоем наряде по воздуховоду полезу сгоревший проц менять?

— А что, больше некому?

— Допустим, есть. Но они придут утром, а сейчас три часа ночи, Оракул считает твой проект и просит именно тебя. Даже маршрут проложил.

— Подруга, тебя бухгалтером взяли!

— Да кем меня только не брали! Все равно куда-то ползу и что-то меняю!

— Через сто метров поверните направо, — предупредил навигатор красивым женским голосом. Путь знакомый, заплутать сложно. Из дома — на работу, потом обратно. Каждый день почти пять лет. От навигатора толку мало. Можно было и не включать. Но уж больно красивый голос. Так зачем отказывать себе в удовольствии?

Игорь Казаченко, коренной москвич тридцати шести лет от роду, привычно нажал кнопку стеклоподъемника в новеньком «БМВ» пятой серии, дождался, когда исчезнут звуки Сретенского бульвара, выключил радио, оборвав рекламу моторного масла, и приготовился к худшему.

— Костянский переулок, поверните направо.

— Добро пожаловать в ад! — ответил Казаченко воображаемой симпатяшке, подмигнул и повернул в «коридор позора».

Тротуаров он не увидел. Всюду люди — яблоку упасть негде. Толпа фанатиков справа от дороги поклоняется Природе-Матушке, толпа фанатиков слева прославляет технический прогресс. И те и другие, как и положено, вооружены звукоусиливающей аппаратурой и средствами наглядной агитации. «ДАЕШЬ ЛОШАДКУ И ТЕЛЕГУ! НАЗАД К ПРИРОДЕ! УЧЕНЫЕ — ЗЛО!» — орут в мегафон справа. «ПРОЧЬ РЕТРОГРАДСТВО! ДАЕШЬ ТЕХНОЛОГИИ!» — кричат в такой же мегафон слева.

Казаченко подозревал, что и транспаранты с широкоформатной печатью обе группы заказали в одной типографии. По одежде идеологических противников тоже не отличить: что слева, что справа — одна палитра: пуховики и парки всех цветов радуги.

Олег зашел в зал и чуть не выматерился. Семь утра, даже Светы нет на месте. Специально приехал в такую рань, чтобы поработать в одиночестве. Дома жена и дети не дадут сосредоточиться. Но обломчик! Новенькая сидела в углу перед выключенным монитором и старательно что-то выписывала из книги в тетрадку. Отвлеклась на секунду — книга захлопнулась. Олег прочел название: «1с: бухгалтерия». Темно-синий свитер весь в катышках, на рукавах протертые коричневые налокотники, под стать свитеру и штаны, посеревшие ботинки отродясь не видели крема и щетки. Прически никакой. Вообще, что ли, не расчесывается? Лица не разглядеть из-за русых волос. Чучело-могучело. Ох, она нам насчитает зарплату! Чувырла! Что за мулька у Игорька — брать всех только с математическим образованием! Давай уборщиц искать с мехмата! Довыпендривался! «Привет!» — сказал он, включая свой компьютер. Новенькая, не отрывая взгляда от тетрадки, помахала ему рукой. «1с: бухгалтерия» снова закрылась.

Казаченко ехал со скоростью пешехода: боялся провокаций. Сам кто-то бросится с плакатом под колеса или «коллеги»-активисты вовремя подтолкнут — расхлебывай потом, доказывай очевидное. Репутация подмочена — и все, лавочку можно закрывать. Кто тебе денег даст на исследования? Как выпрашивать очередной грант? А закроешь Институт, считай, фанатики победили: наказали «злых» ученых. Поэтому он и своим сотрудникам жестко приказал:

«В «коридор позора» — только со скоростью пешехода!»

Раньше фанатики толпились перед Управой, но чиновники не выдержали — и у митингующих волшебным образом появился адресок Института математического моделирования будущего.

Узкие тротуары Костянского переулка фанатиков не смутили. Да, на площади перед Управой было посвободнее, зато здесь их слова летели, считай, богу в уши.

Попытка поговорить по душам все только усугубила. Один раз Казаченко остановил машину и вышел к толпе прямо посередине «позорного коридора».

— Люу-у-у-ди-и! — обратился он к духовным братьям луддитов. — Чем воевать будете, когда враг придет на вашу землю плодородную? С вилами на танки полезете? А ракеты метлой собьете? Да не будь у нас продвинутой техники, и вас бы в живых уже не было. А на полях одно бы ГМО росло! Одумайтесь!

Он повернулся к сторонникам технического прогресса:

— А вы чего разорались? У нас у каждого камера и в кармане, и во рту, и под одеялом. Контролируется все. Стало меньше аварий, катастроф, преступлений? Может, чиновники меньше воруют? Стала жизнь лучше? Нет! И не станет! Куда вы дальше-то ломитесь? Техника работает на своего хозяина. Его гешефт очевиден: власть и деньги. Вам-то какая выгода? Технический прогресс не сделает вас умнее, а у соседа жена все равно будет лучше вашей!

Он уже почти сел в машину, когда в нем проснулся дух древнегреческого ритора и заставил выдать напоследок всем сразу:

— Граждане-тунеядцы, угомонитесь! Займитесь полезным делом и не мешайте другим работать!

Хотел еще что-то добавить про учебу и развитие личности, но дух ритора куда-то испарился, а без должного вдохновения втирать народу высокоморальные истины Казаченко не решился. Вдруг мегафоном по башке огреют?

Уехал в полной тишине, даже подумал, что речь удалась.

Какой там!

Если до пламенной речи митингующие по большей части пытались переубедить друг друга, то теперь у них появился общий враг, и машины сотрудников Института встречались с особым энтузиазмом. Фанатики обновили лозунги и не скупились на перфомансы: нависали гроздьями над дорогой, тыкали транспарантами в стекло…

Сотрудники Института быстро прочувствовали изменения. Даже секретарша не выдержала. Вместо восторженного «Здравствуйте, Игорь Витальевич!» отбрила:

— И кто вас за язык тянул!

«Коридор позора» остался позади, никто под колеса не бросился, и на том спасибо! На полупустой парковке перед офисной пятиэтажкой Казаченко сразу узнал красный «Мини Купер» своей секретарши. Пристроился рядом, слева, и вышел из машины в стильном деловом костюме. Плащ с шапкой оставил в салоне. До крыльца — метров десять. Не простудишься. Он хлопнул дверью, дождался всхлипа сигнализации и внимательно несколько раз оглядел парковку: ни одной знакомой тачки. Посмотрел на часы: без двадцати одиннадцать. Развел демократию в коллективе!

Выезжал из дома — солнце в глаза светило, а теперь небо затянуто и дело явно к дождю.

Он передернул плечами от холодного ветра и быстро зашагал к ступенькам крыльца. Слева от входной двери — таблички компаний-арендаторов. Его табличка — самая красивая. Никаких тебе рукописных шрифтов с вензелями и пугающих аббревиатур. Просто черные буквы с засечками на бежевом фоне: «Институт математического моделирования будущего». Ничего лишнего. Только суть.

Дверь открылась, выпуская охранника с незажженной сигаретой во рту. Казаченко поздоровался и прошмыгнул внутрь.

Олег решил потроллить новенькую при всех.

— Иришка, иди сюда, поможешь!

Близнецы Гаспаряны, сыновья главы Управы, синхронно повернули головы, предвкушая комедию.

Подошла.

— Меня в Управу зовут. Подменишь? У нас новый проект. «Лестница». Сроки горят.

— В чем суть?

— Суть во внедрении новых технологий. Персоналки 80-х, программное обеспечение начала 90-х, Интернет середины 90-х, доткомы конца 90-х, смартфоны середины 2000-х, соцсети конца 2000-х, потом блокчейн с криптовалютами, биометрия — это ступеньки.

— Ашмановские циклы, знаю.

— Гм… Ну да, оно. Пусть будут циклы. Они очень ускорились. Сначала десять лет, потом — пять, четыре, два с половиной, два… Ускорение продолжается, и мы хотим просчитать последствия.

— На чем?

— На экзафлопснике. Заявку подали. Хотим купить сутки. Думаем, «Оракул» справится.

— Круто!

— Вот, садись. Я тут уже начал. Ты погляди. Попробуй продолжить.

Гаспаряны отвернулись, чтобы скрыть смех.

Рабочее место Светы напоминало рубку винтажного космолета из старого доброго советского фильма. Стилизация не была случайной. В начальной школе Света первая в классе стала рисовать на парте круги-спидометры и кнопки-квадратики, представляя себя за штурвалом если не космолета, то хотя бы истребителя. Фантазия у девочки работала на отлично. Напрягало только одно: в конце каждой четверти приходилось всю эту космическую красоту оттирать мочалкой. А в пятом классе сказка кончилась: рисовать на парте запретили под угрозой штрафа. Дескать, порча школьного имущества.

Детская забава вспомнилась, когда Света пришла в Институт математического моделирования будущего и увидела свое рабочее место.

Столешница в форме подковы — это же готовая панель управления! В качестве приборов Света использовала пульт селектора с изогнутым микрофоном, навороченную раздельную клавиатуру с подсветкой, монитор, эргономичную шарообразную мышку, телефон и принтер. Главное — все правильно расставить! Заказное скелетезированное кресло со всевозможными регулировками завершало стилизацию.

Сказка ожила, но проявлялась только для своих. Стоило войти в приемную чужаку — и Света превращалась в обычную секретаршу, бьющую по клавишам со скоростью и громкостью пулеметной очереди.

На этот раз вошел свой. Казаченко. Самый лучший начальник в мире! Кто бы еще позволил и профинансировал ее чудачество? Она включила громкую связь, и по всему Институту раздалось:

— Экипаж корабля приветствует вас и желает приятного полета. Курс пять-ноль-ноль прямо в доброе будущее. Обратного пути нет. Капитан на мостике!

Одиннадцать вечера. В зале опять только Чувырла. На этот раз хоть компьютер включила. Смотрит в монитор, а там — «1с: бухгалтерия». Олег шевельнул мышкой за своим компом — открытая страничка «Лестницы» осталась без изменений.

— Что, Ириш, не получилось? Не разобралась?

Даже от монитора не отвернулась.

— Вы все тут, конечно, хорошие ребята, но не надо меня троллить. Я же над вами не смеюсь?

— Ладно, извини. Ты права: каждому свое. Считай зарплаты, а я сам справлюсь.

— Господи! — Она откатилась от стола и всплеснула руками. — Да не справишься ты никогда! Ладно бы только формулы с ошибками! Так еще и совершенно нерабочие алгоритмы. Это прошлый век! Зачем параллельное программирование для «Оракула»? С «Ломоносовым» перепутал? У него свой ИИ. Он сам распараллеливает, если нужно. Причем намного лучше тебя. Только угробишь машину. Хотите сократить время, пишите мультимерные алгоритмы. Он потянет. Мне диплом за десять часов посчитал. Правда, чуть не сгорел, но посчитал! И вообще идея провальная. Как вы собрались изучать воздействие технологий на социум без анализа соцсетей? Для больших данных ваши алгоритмы не годятся. Кривая у вас «Лестница»! Не подняться по ней никуда. Только сверзишься!

Он больше не видел ее прическу, несуразного свитера и дурацких штанов. Даже про нечищеные ботинки забыл.

— Ириш, а ты могла бы «Лестницу» написать? По уму.

— Опять троллишь?

— Света, где люди? Что происходит? Почему никого нет?

— Я же здесь, какие проблемы? — гордо ответила Света и, улыбнувшись, медленно захлопала ресницами. — Подумаешь, на радаре пусто! Корабль идет! Курс пять-ноль-ноль…

— Прекращай! Выключи. Где народ? Почему никто не работает?

Света выключила громкую связь и без тени кокетства стала оправдываться:

— Так ведь праздновали в пятницу. Весело было, настроение хорошее.

— Мы же вроде культурно, без лишних возлияний, — припомнил Казаченко. — И сейчас понедельник!

— Просто вы рано ушли, а мы с ребятами поехали в клуб! Они себе вискарик взяли, а мне коньячку! Капельку! Секундочку! — Она достала из-под стола полуторалитровую бутылку «Новотерской» с газом и присосалась к горлышку. — Легкий сушняк работе не помеха! Так, на чем мы остановились? Да, клуб. Потом был другой клуб и ковбойская вечеринка. Олежка частушки сочинял. Кажется, выиграл приз! Дальше не помню: меня на такси домой отправили.

Света откашлялась, снова глотнула минералки и с чувством продекламировала:

— Достаточно, Светочка, я суть ухватил. Хорошо погудели. Держи прежний курс. Кто-то появится на радаре — сообщи. Кстати, а где Чувырла? Она же не пьет.

— Была с утра, взяла копии документов и умотала в мэрию. Помните, нам авансом подписали разрешение на работу с большими данными? Это для «Оракула». Просто так он не может просматривать личные и закрытые страницы в соцсетях. Нам тогда Гаспарян подсобил. Вы пообещали донести все документы, вот она и понесла.

— Значит, не придерешься.

— Простите?

— Отлично выглядишь. Курс пять-ноль-ноль. Следи за радаром.

Он зашел в свой кабинет и захлопнул дверь.

— Алло! Света, меня сегодня не жди. На факультете социологии все такие недоверчивые! Поймала профессора, а у него нужные книги только дома, и никому их не дает!

— Да забей ты на него!

— Не могу! Я у него в квартире сейчас. У себя он читать разрешает — выносить нельзя. По ходу, я в его библиотеке дня на три точно застряла. С ночевкой.

— Ой! А он там тебя не…

— Да он сам в шоке! А жена у него — прелесть. Обещала организовать надувную кровать! Даже покормили меня! Все, пока. Самодуру — ни слова!

Только упал в кресло — пульт селектора замигал красным огоньком. Казаченко нажал кнопку talk и наклонился к микрофону:

— Чего тебе?

— Игорь Витальевич… не обижайтесь, я больше так не буду. Сама не знаю, как нажралась. Простите.

— Разве на тебя можно обидеться! Ты хоть на работу пришла.

— Это святое!

— Ладно, никаких обид. Держи правильный курс!

Он выключил связь. Красное кольцо на микрофоне погасло.

С улицы, через жалюзи окна, донеслось вперемешку: «УЧЕНЫЕ — ЗЛО! ТРАНСГУМАНИЗМ — НАШЕ БУДУЩЕЕ! ПРИРОДА ОТОМСТИТ! КОСМОС БУДЕТ НАШИМ! ДАЕШЬ ЛОШАДКУ И ТЕЛЕГУ! ХАЙТЕК РЕШАЕТ!»

— Алло, Света! Мы с утра с профессором прокатились в НИИ статистики. Посмотреть их программы и технику на предмет связи с «Оракулом». У них тут круто, должно законнектиться, но все машины заняты. Мне доступ разрешили только ночью. Профессор упросил. Так что ночую я теперь у них, потом к тебе — спать, а в офис к обеду приползу.

— Нормально гуляешь! С кавалером!

— Дядечка классный! Втянулся в процесс, таких советов надавал! Такие проги подкинул! Жесть! Но с этой социологией еще пахать и пахать! Надолго увязла. Прикроешь?

— Меня скоро муж бросит и будет прав! Ладно, только ради тебя! Надену стратегическую блузочку с декольте, порадую начальника. Может, забудет про тебя.

— Свет, стратегическую не надо, а то и правда с Лешей поссоритесь. Тактической хватит!

Утро убито. В горле — противный прогорклый привкус, будто выпил дешевую бурду в привокзальной забегаловке. Казаченко прекрасно помнил, как, едва продрав глаза, открыл новую пачку свежеобжаренных зерен категории спешиалити. Обалденный запах гватемальского марагоджипа, нужный помол, правильные настройки машины — и божественный двойной эспрессо готов. Приятное цветочно-ореховое послевкусье и бодрость он чувствовал всю дорогу. Откуда ж во рту прогорклый привкус?!

Даже игра со Светой не спасла.

Проклятый «коридор позора»! Проклятые фанатики! Концентрированная людская злоба способна изгадить все. Впрочем, это уже не злоба — ненависть. Все силы вытянули. Вампиры озабоченные! Словно под плетьми прошел. Шрамов, конечно, не останется, но как в таком состоянии работать?!

Нерабочее состояние и слабость Казаченко готов был простить, но испорченное кофейное послевкусие — это уже перебор. На святое замахнулись. Такие вещи не прощают. Он ткнул пальцем в нижний магнит офисного «вечного двигателя» (модель «Космос») и «подвис», наблюдая за колебаниями блестящих окружностей.

Одиннадцать вечера. Традиционно за компом только Ира.

— Закончила? — с надеждой спросил Олег.

— Черновой вариант. Завтра повезу друзьям показать. Пусть проверят. Я могла налажать.

— Ты? Ха! А кто у нас друзья?

— Группа Захария Хуторовского из «Вымпела». Я у них практику проходила. Надеюсь, помогут.

— Это тот, у которого каталог мусора?

— Каталог космических объектов. Да. У них еще по оборонке много. Мультимерные расчеты они лучше всех делают.

— Хорошие друзья!

— Жаль только, работаю на придурка. С этими разъездами все деньги закончились. Попросила зарплату повысить, а он меня в «Ночную вахту» позвал «обсудить вопрос». Как раз, говорит, жду десерт, приходи на сладкое! Нормально? Какое я тебе сладкое? Закончим — уволюсь. К Ашманову пойду. Уже звал.

— Чего грустим, офисный планктон?

В проеме нарисовался ковбой из вестерна. Бежевый кожаный стетсон (края шляпы загнуты к тулье), трехдневная щетина, черная рубаха с белыми орлами на плечах, галстук-боло с застежкой в виде головы индейца, синие джинсы и кожаные сапоги на скошенных каблуках. Голенища декорированы изящной строчкой в два ряда. На ремне — пряжка с надписью SHERIFF. Не хватало только шпор и лассо. В правой руке вместо сигары — пластиковая бутылка минералки.

— Олег?

— Богатым буду, — пробасил «ковбой» и присосался к бутылке.

— У Светы отобрал?

— Зачем отобрал? Сама предложила!

— Ты в каком виде на работу пришел?

— Какая работа? Окстись! — Олег махнул рукой и упал в кресло у стены. — Я к другу пришел за жизнь поговорить. Из клуба — в Институт! Видишь, костюмчик подарили! Работа! Час пик у нас тут, ага, дедлайн. Вкалываете, я смотрю, на разрыв аорты. Зашиваетесь! Ты залипаешь на антистресс, игрушкой любуешься, даже комп не включил. Света ногти полирует. Заработались! — Он снова присосался к бутылке и поставил ее на пол. — Улыбнись — не на кладбище! Вот у меня праздник в душе с пятницы продолжается!

— Лейся, лейся, алкоголь?

— Донесла Светка-разведка? Сочинял под вдохновением! Народ оценил!

— Тебе не стыдно, ковбой?

Олег пересел на стул поближе к боссу, снял шляпу и стал вертеть ее в руках.

— Я их специально споил. Печенью работал, себя не жалея. Шута горохового изображал! Все ради общего дела. Мы ж одна команда! «Стыдно»! Да уж! Ну заявились бы они к тебе с утра, свеженькие и бодренькие. Сразу вопрос: «Что делать будем, начальник?» Заказов нет, грантов нет, сами больше ничего не исследуем. Иссяк, понимаешь ли, творческий запал. Идеи кончились! Делать-то нечего! К «Оракулу» нас пустят хорошо если через месяц! Зарплаты начислены, с налоговой утрясли. Что бы ты людям ответил? Отправил бы по домам. Продолжать или сам спрогнозируешь?

— У тебя хорошо получается.

— Народ коллегам растрезвонит о нашем простое. Инфа по городу разлетится — и завтра от репутации Института ничего не останется. Сыночки Гаспаряна быстро папаше напоют, что у нас дела плохи. Он тут же смекнет, что мы скуксились и вне игры. Прощай, ништяки от власти! «Стыдно!» — Олег покачал головой. — Я людям праздник сделал! Все уверены, что мы большой проект закрыли!

— Так не закрыли же!

— А кто знает? Они про «Лестницу» всегда с придыханием говорят. А тут, понимаешь, последнюю «ступеньку» добавили. Значит, держимся на плаву! Живет контора! Пусть так и думают!

— Когда на самом деле закончим?

— Там осталось немного. Самую малость подрихтовать. Ерунда! Уже практически готово! Да сделаем, не волнуйся! Все под контролем! Процесс идет!

Олег положил шляпу прямо на игрушку-антистресс и, довольный, улыбнулся.

— Сегодня точно никто не явится. Завтра ты их назад отправишь, дескать, перегаром за версту пасет. Я два дня нам выиграл. Вот и думай своею трезвой головой, как выкрутиться! И знаешь, мне не стыдно!

Казаченко молчал.

— Может, я ошибся? Может, у нас работа появилась? — встрепенулся Олег.

— Ты прав, удачно спрогнозировал: мы помножены на ноль.

— Ну и ладно! Никто ж не умер! У тебя батя профессор, ты без работы не останешься: всегда найдется тепленькое местечко. Я тоже с голоду не подохну. Сайты делать умею, программирую хоть поперек, хоть параллельно — пристроюсь куда-нибудь.

— Чего ж тогда печень гробил?

— Название у нашей конторы умное. Мне нравится. Жаль расставаться. И вы со Светкой прикольные. Хорошо с вами. Душевно!

— Алло, подруга!

— Представляешь, он меня помнит! Пришла возобновить отношения, а там все новые: охрана, смотритель. Никого из прежних не осталось. Твой самодур даже пропуск организовать не смог. Заявка у него не удовлетворена! Так меня пускать не хотели! Говорю охраннику: «Вы просто еще новенький и не в курсе, что мне пропуск не нужен, меня нужно знать в лицо!» Тут у него замок на двери щелкнул и зелененьким загорелся. Вот, говорю, Оракул меня знает, и вы, пожалуйста, запомните! А пропуск вам любой дурак подделает! Пока он тормозил, я в дверь прошмыгнула. Там двое мужиков стояли. Он им газодинамику тесных двойных звезд просчитывал. Не любит он это, но куда деваться. Поздоровалась, осмотрела его, а наверху — мать честная! — сантиметровый слой пыли!

— И ты, конечно, полезла вытирать?

— Натурально! Это у него родовая травма. Вентиляцию сделали чуть ниже стоек, и на них пыль скапливается. Снизу не видно. Стребовала у охранника ведро с тряпкой (он уже не варнякал) и по лесенке — наверх. Астрофизики саечки ловили, боялись, я воду разолью.

Часа два, наверное, ползала. Так эти ученые только минут через десять к процессу подключились. Стали мне лесенку передвигать и воду менять. Смотритель пришел — чуть от инфаркта не умер. Но я ему все объяснила, теперь будет сам пыль вытирать. Нормальный дядька. Оракул почти не изменился. Тот же интерфейс. Думаю, справимся. Я когда уходила, мне охранник сказал, что он меня навсегда запомнил!

Олег переложил шляпу на соседний стул, освободив «вечный двигатель», и чуть подался вперед.

— Игорь, надо бы о людях подумать… Так дальше мы недолго протянем.

— Да! Это верная мысль! — оживился Казаченко. — Заказов нет, займемся сокращением. Я уже давно думаю Чувырлу уволить. Хотя бы одну ставку сэкономим. Совершенно не наш человек. Начальству хамит, на работу заявляется когда угодно. Чаще к обеду, а иногда и под вечер! На замечания не реагирует — прет как танк. Корпоративами брезгует. Одевается — смотреть противно! Одно слово — Чувырла.

— Как платишь, так и одевается, — пробурчал Олег.

— Точно! И еще требует повысить зарплату! Два месяца не проработала, а денег уже мало.

— Три месяца. Проработала.

— Не важно! Что она дальше нам выдаст? Полный неадекват. Мы должны быть одной командой, а девочка, скажем вежливо, не вписалась в коллектив. Бухгалтерию мы сами посчитаем.

— Ты начальник — тебе видней.

— Не бурчи! Я пытался наладить отношения! Просишь повысить зарплату? Не проблема! Только обоснуй мне, будь добра, за какие такие заслуги перед Институтом? Звоню ей, говорю, так, мол, и так, подходи, обсудим твою зарплату. Как раз закончилась встреча с помощником Гаспаряна и появилась свободная минутка. Обломись: не на той козе подъехал! Так и сказала в трубку: «Игорь Витальевич, давайте рабочие вопросы решать в рабочее время. Завтра я к вам зайду!»

— Я немного в курсе.

— Да сдалась ты мне завтра! — Казаченко снова запустил «вечный двигатель». — Вот буду сидеть и ждать! А ведь по-человечески на разговор пригласил.

— В одиннадцать вечера в «Ночную вахту»? Дневную смену отработала — давай и ночью вкалывай? Сделай боссу приятно!

— Ты о чем вообще?

— Об этом.

— Ну, батенька, у вас и фантазия! И это женатый человек, дети есть!

— А что она должна была думать?

— Да она вообще не в моем вкусе! Не надо тут ничего думать! Свету видел? Колготки, юбочка, блузка, фигурка точеная — не девушка, а конфетка. Нравится мне безумно. Как посмотрю — настроение поднимается. Думаешь, я ее лапал хоть раз? Даже под локоток ни разу не попридержал. Потому что любовница не может быть хорошей секретаршей! — Казаченко перевел дыхание и добавил совсем тихо: — К тому же замужем она. Тоже момент. Муж, правда, учитель, но все равно.

— Я знаю. Ты говорил. Но Никитина не знает. Вот и смутилась.

— Ох уж мне эта Никитина! — выдохнул Казаченко. — Чего ты за нее впрягаешься? Поясни.

В кабинет без стука вошла Света и зашептала:

— Игорь Витальевич, с «Первого канала» звонят. Им понравилось ваше выступление, зовут еще. Завтра в семь вечера. Нужны эксперты в «Разговоры о важном». Тема: футурология. Чего ответить? Ждут-с на линии.

Казаченко вскочил:

— Идиоты! Гони в шею и посылай подальше! Я им душу наизнанку вывернул. Про «Лестницу» рассказывал, про возможные последствия технологической гонки, а она меня заткнула. «Ваше мнение интересно, но провидица Мария думает иначе». А потом еще цыганку Азу пригласили. Мне там плохо стало. Дождался рекламы и сбежал. Цыганка Аза! Скажи, чтоб наш телефон забыли!

— Поняла-с! Будет исполнено-с!

Света вышла, и почти сразу замигал огонек вызова на пульте селектора. Казаченко, приложив палец к губам, нажал кнопку talk.

— К сожалению, Игорь Витальевич завтра не сможет, — раздался в кабинете медовый голосок Светы. — Закрытая встреча в Кремле. Сами знаете с кем. Я прямо расстроилась. Он так расхваливал вашу прошлую передачу, так хотел попасть к вам снова! Ему очень понравилось. Спасибо огромное за приглашение! Он с удовольствием придет к вам еще. Вы уж не забывайте про нас, пожалуйста! Конечно! Просто так совпало. Кремлю не откажешь. В следующий раз — обязательно! До свидания.

Тишина.

Послышались короткие гудки.

Потом и они затихли.

Казаченко, отключив связь, повернулся к Олегу:

— Видал? Ну вот что мне с ней делать?

Олег замялся. Встал и, скрипя сапогами, подошел к окну:

— У фанатиков перекур: транспаранты сложили, чай пьют.

Он повернулся к боссу:

— Игорь, Никитину увольнять нельзя. Алгоритмы в «Лестнице» — ее.

— Чувырла нам алгоритмы писала? Докатились. Очень смешно. Диплом у нее синий. Диссера нет. Работает у нас бухгалтером. Ничего умнее не придумал?

— Ты с ней нормально общался?

— Я диплом ее видел. Он синий. Про диссер спросил. Нету диссера. Но бухгалтерше это не обязательно. А что мне еще спрашивать?

— Алгоритмы — ее.

— Не понял. Идея моя, программировал ты.

— Я начал. Написал страничку, а потом завертелось. У тебя — журналы и телевидение, меня в Управу тянут без конца. Тут Никитина на глаза попалась. Решил ее потроллить. Иди, говорю, сюда, Иришка, выручай…

— Ну!

— Выручила.

— То-то я смотрю, крутые алгоритмы. Думал, вот Олежек дает! Повысил квалификацию. Да нет, Чувырла не могла. В одиночку…

— Ей помогли, — перебил Олег. — Факультет социологии, НИИ статистики, группа Захария Хуторовского. Она много народу подписала.

— Ну и бог с ней. Не наш человек. Скучная она.

— Она — Математик.

— А мы кто?

— Помнишь, у моего отца операция была? Я неделю из больницы не вылезал. Врачи там в основном женщины. Знаешь, как их отличить от медсестер? Я уже на третий день разобрался. Возраст значения не имеет. Если накрашенная, красивая и улыбается — медсестра. Если уставшая, замотанная и без косметики — врач. Когда несколько операций подряд — не до косметики.

— Ты сейчас нас, докторов наук, медсестрами обозвал?

— До медсестер нам далеко. Ты даже не бизнесмен, просто делаешь бабки, рубишь капусту или как там это называют? Твоя главная цель — деньги. У тебя неплохо получается. Хапаешь много. А я у тебя на подпевках. Бегаю туда-сюда, подай-принеси! Помощник не в службу, а в дружбу. Но не жалуюсь. Мне с барского стола шикарные куски достаются. Хватает жену с детьми прокормить. Поэтому я тебя всячески прикрываю. Только к математике это не имеет отношения. Вспомни наши последние заказы! Оптимальное распределение торгового оборудования в супермаркете. Виртуальный манекен. Горки в аквапарке. Это все на коленке решается! Осталось идеальные горшки для ясельной группы рассчитать! А помнишь, как начинали? Наш первый проект?

Казаченко хмыкнул и по-доброму улыбнулся.

— Правильный город для хороших людей? Помню, конечно! Проект «Любимая Москва». У нас ведь тогда все получилось. Оптимальная застройка, дорожная сеть, парки. Всю область посчитали!

— И только одна ошибка!

— Да, жадность чиновников не учли. Бабло победило. Прощай, «Любимая Москва», здравствуй, уплотненное гетто. Мы были романтиками. Верили в науку, в себя.

— Никитина и сейчас верит. Поэтому она Математик, а мы — разочарованные снобы. Чувствуешь разницу в масштабе? Мы деградировали от мегаполиса до зала в магазине.

— А «Лестница»? Может, еще поднимемся?

В кабинет заглянула Света:

— Докладываю: на радаре замечена Никитина.

— Принял, конец связи, — подыграл Казаченко.

Дверь закрылась.

— Принесла нелегкая!

Заиграла «Лунная соната», и экран смартфона ожил. Казаченко взял смартфон со стола: незнакомый номер.

— Алло. Да, это я. Да… В три, сегодня? Думаю, сможем. Хорошо. Буду. Спасибо!

Он убрал смартфон в карман пиджака.

— У «Оракула» окно три часа. Астрофизики решили доработать алгоритмы. Нам хватит три часа?

— Главное — начать. Не выгонят же! — усмехнулся Олег.

— Тогда я поехал. Давай флешку.

— Так это… Флешка у Никитиной. Она мелочи подправляла.

— Так забери у Никитиной и притащи мне в машину. За час доехать надо!

Смотритель, невзрачный мужичок в белом халате, встретил Казаченко у дверей и без лишних проволочек повел его бесконечными коридорами к суперкомпьютеру.

— Вот мы и дома, — сказал он, захлопнув стальную дверь.

Казаченко не решался двинуться с места. Черные стойки «Оракула» показались ему мрачными гранитными обелисками.

— Мемориал какой-то! Жуть. Кладбищем повеяло. На сайте он выглядел по-другому.

— Убрали рекламную подсветку и наклейки, — пояснил смотритель. — Мешали обслуживать. Когда журналисты приходят, снова включаем. Где же ваш человечек? Девушка от вас приходила, все тут изучала, общалась с Оракулом. Проверка совместимости, тестирование… Такая умница! И не боялась ничего. Нас всех застроила, обругала и научила техническому обслуживанию. Они тут всю ночь болтали.

— Кто они?

— Ваша сотрудница с Оракулом. Кажется, подружились. Оракул, ты помнишь девушку из Института мат-моделирования будущего?

— НИКИТИНА ИРИНА ВЛАДИМИРОВНА, — раздался глубокий бас из недр «обелисков». — ИНТЕРЕСНАЯ СОБЕСЕДНИЦА. МЫ ДРУЗЬЯ. БЫЛА ЗДЕСЬ ДВЕНАДЦАТЬ РАЗ. ОБЩЕЕ ВРЕМЯ ВИЗИТОВ — ДВАДЦАТЬ СЕМЬ ЧАСОВ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ. Я СКУЧАЮ.

— С ней вам было бы удобнее, и меня бы не отвлекали, — наседал смотритель. — Она тут лучше всех ориентируется.

— Никитина занята. В Кремль позвали. А Кремлю, знаете ли, не откажешь.

Казаченко достал флешку, снял колпачок и стал озираться по сторонам: диванчик, монитор, клавиатура на алюминиевой полке…

— Не знаете, куда присунуть? Давайте флешку. Одна папка, один файл?

— Что?

— Все по стандарту?

— Я не уверен… Наверное… Надо посмотреть.

Смотритель покачал головой и сунул флешку в подсвеченный разъем.

— ПРОГРАММА «ЛЕСТНИЦА» ОБНАРУЖЕНА. ЗАПУСКАТЬ? — отозвался Оракул.

— Запускать? — повторил смотритель.

— Да!

— Присаживайтесь на диванчик. Не беспокойтесь. Он все сделает сам, а потом я приду.

Казаченко послушно опустился на диван.

Смотритель вышел и закрыл дверь.

Через два часа пятьдесят пять минут на весь зал прозвенел колокольчик. На мониторе возникла какая-то надпись. Казаченко вскочил с дивана и бросился к монитору:

«Вариант будущего: «Технологический концлагерь».

Где-то рядом загудел принтер.

В голове Казаченко вихрем закрутились мысли: «Доигрались! Пора сваливать в Италию. Батя с матерью не поедут. И Светка тут сдохнет со своим правильным курсом. Но всех не спасти. Не судьба. Быстро продать хату, пока недвига не обесценилась. Тачку тоже надо сбросить. Свалю с бабками…»

Снова прозвенел колокольчик — и под первой надписью появилась вторая:

«Вариант будущего: «Технологический рай».

— Не понял… — Казаченко почесал затылок.

Третий раз прозвенел колокольчик — и справа от обоих вариантов появилось дополнение:

«Вариант будущего: «Технологический концлагерь» — вероятность 50%».

«Вариант будущего: «Технологический рай» — вероятность 50%».

Очередной звонок колокольчика — и очередная надпись:

«Окончательный вариант расчетов: «Острие иглы». Будущее страны и народа зависит от воли и поступков семи человек».

— И кто эти семь неизвестных? Где их искать? — осторожно спросил Казаченко.

— ОДИН ИЗВЕСТЕН. ОСТАЛЬНЫХ ИСКАТЬ НЕ НАДО.

— И кто же этот один?

Тишина.

У Казаченко кольнуло печень, потом налились тяжестью почки и наконец бешено забилось сердце.

— Да ладно! — выдохнул он. — Это же хуже всего! Чушь какая-то! Слышишь? От меня ничего не зависит!

Сердце не успокаивалось.

— Ты гонишь! Это не я! Нет!!!

Казаченко пожалел, что не взял с собой Никитину. Она бы сейчас точно пригодилась.

— О! Никитина! Она-то тебе и нужна! Да еще Ашманова посчитай! — обрадовался Казаченко, но тут же поник. — Ты их уже посчитал.

Он уперся ладонями в полочку с клавиатурой, и полилась из его уст исповедь, будто светился перед ним не монитор суперкомпьютера, а интерфейс Господа Бога:

— Пересчитай там как-нибудь, ладно? Ты что-то напутал! Точно тебе говорю! От меня ничего не зависит.

Я бесполезен! Абсолютно! Я же не подводный охотник в мутной воде. И не ходок по трупам. Кровью не замаран. Что мне делать? Совсем уж конченой мразью быть не хочу. И не получится у меня. Там такие акулы выплывут, что без шансов. Сожрут и не подавятся. Я же так… обычный сволочонок. Даже не середнячок! Зарплату сотрудников прикарманить, набрехать с три короба, премии зажать, гранты «распилить»… Все по мелочи. Как все. На «Бентли» подкопить, на домик в Италии. С пляжем. Только чтоб люди уважали! Все! Самую малость! Клюю по зернышку. Я же не лезу во власть, мне кровавых гешефтов не надо! В «концлагере» я не сориентируюсь. Не мой вариант. А хорошим стать тоже не получится. Не умею я это. Лапки-то уже загребущие, липкие. Подвиги — тоже не мое. И в «раю» мне, стало быть, места нет. Застрял я. И ни туда и ни сюда, понимаешь? А нельзя оставить все как было? Хорошо же было! Нет?

Передохнул минутку, прогулялся до диванчика, вернулся и попробовал снова:

— Ты же умный не в меру. Сам все про меня знаешь. «Лестница» — это даже не мой проект! Циклы внедрения новых технологий — это Ашманов. Он предупреждал о подвохах. Ускорение циклов тоже он первый заметил. Я только решил заглянуть в будущее: посмотреть, чем эти ашмановские циклы обернутся. Просто высказал идею! Олег ухватился, а там понеслось! Алгоритмы и программирование — Никитина! Проверка и доработка — группа Захария Хуторовского из «Вымпела». По соцсетям они еще социологов подключили. Но это тоже Никитина! Плюс НИИ статистики. Олег с ними рядом крутился. Координировал. Может, пересчитаешь? Глупость же получается.

Надписи на экране несколько раз мигнули, но не изменились.

— Даже разговаривать не хочешь? Противно? Что же ты насчитал-то, умник? Судьба великой страны зависит от такого ничтожества, как я? Ха-ха-ха…

Казаченко хлюпнул носом и заныл, размазывая слезы по щекам:

— Что, умнее и лучше никого не нашлось? Все, кончились герои? Позорище-то какое! Стыдоба! Я даже считать толком не умею — у Никитиной, у бабы! лучше выходит!

Он упал на диванчик и разрыдался.

— Слезы очищения — прекрасное зрелище, — философски заметил смотритель, закрывая дверь.

— Издеваетесь? — всхлипнул Казаченко.

— Отнюдь! Я дам вам распечатку и две копии расчетов. Покажете Никитиной. — Смотритель нырнул под алюминиевую полочку с клавиатурой. — Знаете, почему тут все такое антивандальное? Вы не видели, во что превращаются физики, когда Оракул выдает «неправильные» расчеты. Орут, матерятся, шкафы ногами пинают. А слезы очищения — прекрасное, редкое зрелище. Вы на правильном пути.

— Курс пять-ноль-ноль, — пробурчал Казаченко. — Прямо в доброе будущее. Обратного пути нет!

— ВРЕМЕНИ МАЛО.

— Что это значит? — испугался смотритель и встал перед монитором.

— Он меня троллит. Это дружеское напутствие.

— Значит, вы ему понравились. Обычно он молчит. Держите флешку, распечатку и копии.

— УДАЧИ! ПРИВЕТ НИКИТИНОЙ!

В Институт Казаченко приехал на такси: после общения с Оракулом за руль сесть не решился.

— Капитан на мостике!

— Светочка, Никитину больше не гноби.

— А как же мне тогда с ней? На нейтралке? С уважением? С почитанием?

— Уважения вполне достаточно. Меня, кстати, тоже почитать не обязательно.

— Как прикажете, мой господин! Слушаюсь и повинуюсь.

— Света!

— Это в качестве бонуса! Ну люблю я своего начальника, что ж теперь? Про Никитину поняла: респект и уважуха! Отличное решение!

— Позови ее, пусть зайдет.

— Курс один-два-три? Тет-а-тет?

— Пожалуй.

— Штрудель или чизкейк?

— Второе. Только не семафорь.

Никитина жевала чизкейк в кабинете начальника и причмокивала от удовольствия. Курс один-два-три (тет-а-тет) оказался верным. Света плохого не посоветует. Сначала Никитина пыталась дуться, но когда перед ней появился кофе с чизкейком, сдалась на милость победителя:

— Однако! Интересный поворот. Последнее желание смертника? Так меня еще нигде не провожали! Оно конечно, бойтесь данайцев, но уж больно вкусно пахнет. Не откажусь! Ого! Еще одна чашка такого кофе — и я захочу остаться!

— Ирина Владимировна, — осторожно начал Казаченко. — Я вас недооценил. Прошу меня простить.

— Не вопрос! — отмахнулась Никитина, жуя чизкейк. — Я не злопамятная.

Казаченко дождался, пока Никитина доест.

— Спасибо за угощение!

— Ирина Владимировна, что вы обо мне думаете?

— Ха! Вопросик. Я подлизывать начальству не умею. Поэтому у меня и диплом синий, и увольняют меня быстренько отовсюду. Может, не будем ругаться? Я сразу заявление по собственному на стол — и свободна. Могу неделю отработать. Или две. Сколько там надо?

— И все же я хочу знать ваше отношение ко мне.

— Ладно. Сами просили. Самодур как самодур, не хуже, не лучше других. Понтанутый алкоголик. Мозги уже заспиртованы. В зеркало-то смотритесь? Вам сорока еще нет, а мешки под глазами вот-вот лопнут. Одышка вон… Шмотки дорогие, да. И вкус есть, одеваться умеете. Но культура на уровне «я начальник — ты дурак». Только для нормальных людей это анекдот, а для вас руководство к действию.

— Еще кофе?

— Хватит, пожалуй. Аппетит пропал.

— Ирина Владимировна, я только что от Оракула.

— Что ж меня не взяли?

— Самодур потому что. Он, кстати, передавал вам привет.

— Надо будет зайти, поблагодарить.

— Держите распечатку. Самое интересное на последней странице. Вы должны знать. — Он передал ей толстую папку с листами.

— Нет… — пролепетала Никитина.

— Увы!

— Но… Это же… Я думала, это невозможно! Мы не могли просчитать такое на наших машинах. Слишком большая погрешность. Стало быть, «Острие иглы»? Семь человек? И как же мы их найдем?

Казаченко закашлялся.

— Одного Оракул нашел, а других можно и не искать.

— И кто же этот один?

Казаченко снова закашлялся.

— Да ладно! Нет!!!

— Увы, — обреченно выдохнул Казаченко.

— Может, это ошибка? Вы уверены?

— Ваш экзафлопсный друг уверен, а я просто чувствую себя жуком на булавке энтомолога. Ощущения неповторимые. Будто на куски рвет. Наш «коридор позора» — детский сад.

— А вот теперь мне страшно.

— Мне уже три часа страшно.

— Что будем делать? Вы же не угробите нас всех?

— Зарплату повысить не смогу. Даже не проси. Не сразу!

— Понятное дело! А то ж на куски разорвет!

— Может быть, пока премиями ограничимся. Пару месяцев. Потом повышу. Наверное.

— Для начала неплохо. Тут первые шаги самые трудные, дальше легче пойдет. Дышите глубже. Вы главное — не останавливайтесь, продолжайте, продолжайте.

— Все.

— Как же все? — Никитина поднялась и стала мерить кабинет шагами. — Вы только начали. Думайте, думайте! Что вы еще можете хорошего сделать для людей?

— Кофемашину могу поставить. Хорошую. Для сотрудников — кофе бесплатно. Зерна дорогие куплю. Как себе.

— Кофемашина есть. Зачет. Продолжайте. Что вы еще можете для людей сделать?

— Все! — признался Казаченко. — Нет больше мыслей. И так уже перебор!

— Дышите, Игорь Витальевич, дышите.

— Пусто в голове.

— Значит, сгинем? Одна кофемашина нас не спасет. Можно и не покупать.

— Да погоди ты! Нет, убежала мысль! Не смотри ты на меня так! Сама предлагай! Видишь — не получается! Стараюсь, но не выходит. Помоги!

Никитина будто только этого и ждала.

— Все очень просто, — затараторила она, продолжая разгуливать по кабинету. — Задача изменилась: нужны не прогнозы, а воздействие на социум. Это принципиально новые алгоритмы. Я одна не справлюсь, нужна команда. Сейчас в Бауманке на фундаментальной математике хороший выпуск. В Физтехе есть толковые ребята. На мехмате в МГУ тоже умный выпуск. Подобрать бы ребят, пока не растащили. Человек семь-восемь для начала. Я могла бы их пригласить. Многих по олимпиадам знаю.

— Прощай, новенький «Бентли».

— И офис придется сменить. Тут нас весь район проклинает из-за фанатиков. Это плохо для творчества. Попросторнее что-то нужно. Чтоб все уместились. Сыночков оставим. Связи в Управе нам еще пригодятся. Найдем пацанчикам занятие. Свете будут с оформлением офиса помогать. Числа Фибоначчи на стенах рисовать и все такое…

— Прощай, домик в Италии!

— Я с новой командой займусь алгоритмами. Тебя тоже привлечем к процессу. Но твоя главная задача — телевидение и пиар. Будете с Олегом всячески продвигать нашу контору и наработки. Семинары, форумы, интервью… С Ашмановым, конечно, придется сотрудничать. Он в этом деле гуру. Лучше объединить усилия.

— Ты к нему не уйдешь? Решила остаться?

— Ашманов и без меня справляется. Здесь я нужнее. Мы…

Она продолжала озвучивать свои планы. В какой-то момент под щебетанье Никитиной у Казаченко родилась надежда: «Если этой девчонке подвластны обелиски Оракула, может, она и из меня человека сделает?» Но он тут же испугался собственных мыслей:

— Бред!

Никитина чуть не споткнулась.

— Почему?

Казаченко только покачал головой. На автомате потянулся к нижнему ящику стола и вытащил пачку тысячерублевых купюр в банковской оплетке. Одно движение — и оплетка отправилась в корзину под столом. Казаченко сдвинул несколько купюр, будто карты в колоде, глянул на Никитину, сглотнувшую слюну, сдвинул еще несколько купюр, снова глянул на Никитину, разочарованно покачал головой, выдохнул, выровнял пачку ударом о столешницу и, скрепив купюры денежной резинкой, положил «котлету» на угол стола.

— Это на униформу. Оденься по-человечески. Бери.

— Думаете, надо?

— Очень! Просто необходимо! Я категорически настаиваю. Нам же теперь с людьми придется общаться, сделай так, чтоб на тебя не противно было смотреть.

— Как-то общалась раньше — и ничего!

— Ты с друзьями общалась. Они тебя еще студенткой знали. А мы пойдем к людям важным и незнакомым. Встречать будут по одежке. Сделай так, чтобы встретили хорошо.

— Но тут много.

— Обувь купи кожаную, крем нормальный. Куртку, костюмы, платья. Останется — потрать на белье. Сама разберешься.

— Как Света, я не смогу.

— Не надо как Света! Просто чтобы красиво. Считай это небольшой компенсацией.

Никитина осторожно взяла деньги.

— Фух! — выдохнул Казаченко. — Кажется, отпустило немного. Будто иголку вынули.

Он встал и хлопнул в ладоши.

— Все, жрать хочу.

— Я тоже проголодалась, — заскулила Никитина. — Можем за ужином продолжить планирование. Хорошо ведь пошло, душевно. Как бы чего не пропустили! Ты угощаешь. У меня деньги только на униформу. — Она потрясла у него перед носом зеленой «котлетой».

— Так я ж в «Ночную вахту».

— Значит, в «Ночную вахту»! — решилась Никитина, будто в омут с головой прыгнула.

— А ты… не…

— Спишем на форс-мажор, пошли. Потом отвезешь меня домой. С такими деньгами я одна на улицу не выйду! А в субботу мы едем по магазинам — покупать мне униформу, чтоб начальник был доволен!

Борис Богданов, Григорий Панченко Небо над нами

После поворота дорога круто пошла вниз — и машина словно вправду нырнула, под воду погрузилась. То есть море-то исчезло: раньше, с шоссе, его было видно, оно вздымалось, как дальний склон высокого холма, такое же зеленое и будто в туманной утренней дымке, Тимур даже не сразу понял, что это и есть море… Теперь его скрыли ближние холмы, свечи кипарисов, разлапистые платаны и зеленые волны кустарника, будто сомкнувшиеся над головой. Шум дорожного прибоя: автомобилей разом сделалось мало, но повозки, пешеходы, деревенская живность всякого рода — все это толклось вокруг, подступало вплотную и отнюдь не испытывало потребности вести себя тихо. Временами шофер сердито нажимал на сигнал, но это мало что давало: их «эмка», маневрируя и притормаживая, пробиралась вперед осторожно, как большая рыба, попав в креветочную стаю.

Тимур вздохнул, поймав себя на том, что опять додумывает. Никогда он не видел креветочной стаи, он и море-то сегодня увидел впервые… Но оно есть, оно близко, и, наверно, через пару часов их ждет здешний пляж.

Какие в Артеке пляжи, он тоже не представлял. И сколько времени займет оформление новичков — тоже. Но золотое солнце висит в зените, до вечера неимоверно далеко, может, он вообще никогда не наступит — а…

— Дядя Коля! — жалобно произнесла Женя.

Шофер вопросительно покосился на нее.

— Он уже второй раз нас догоняет! — Женя ткнула пальцем в окно слева от себя, прямо за которым виднелась морда ослика. Очень симпатичный ослик, впряженный в арбу с целой копной сена, вчетверо больше его самого, да еще и с загорелым парнишкой на вершине этой копны. Но, конечно, не настолько симпатичный, чтобы идти со скоростью сорокасильного авто.

— Третий… — процедил адъютант. Женя и шофер быстро посмотрели на него совершенно одинаковым взглядом — и столь же мгновенно отвернулись. Тимур давно заприметил, что тот был для них обоих человек новый, с которым не совсем понятно, как себя держать.

— Что поделать, товарищ лейтенант, такая дорога! — Шофер пожал плечами. — Не загнать же нам дочь генерала Александрова в аварию из-за какого-то осла.

— Полковника… — удивилась Женя.

— А вот и нет: генерал-майор, деточка! — Шофер усмехнулся в усы. — Уже два дня как. Черные ромбы, золотые звезды.

— Товарищ старшина! — Адъютант посмотрел на «дядю Колю»… в общем, не понять, как посмотрел, только у него-то на петлицах были лейтенантские кубари, против которых старшинские треугольники не работают. Так что шофер негромко ответил «Есть!» — и прибавил газу, благо на дороге как раз сейчас обозначился просвет. Ослика словно бы назад дернули, за арбу, хвост и уши.

Дочь генерала Александрова, значит. Что ж, все правильно: ей и автомобиль подан, с отцовским шофером и адъютантом отцовским же. В багажнике — чемодан, а на заднем сиденье — пионер… чтобы было кому этот чемодан за ней таскать…

Дурак! Вот уж дурак… Нет, хуже дурака: предатель!

Стыд ожег щеки горячей волной. Тимур уставился строго перед собой, чтобы случайно не встретиться взглядом с Женей. Впрочем, на лейтенанта ему тоже было сейчас глядеть совестно. И на старшину.

Вдруг увидел себя в зеркальце прямо между их головами: мучительно красного, как помидор. А Женя рядом с ним, наоборот, была бледнее известки. Тоже смотрела прямо перед собой, но, кажется, ничего не видела.

— В мягком… — растерянно прошептала она.

— Что? — обернулся лейтенант.

— Ничего, — ответила Женя почти грубо. Провела рукой перед лицом, будто отбрасывая невидимое — и разом сделалась прежней. Поймала в зеркале взгляд старшины: — Дядя Коля, мы прямо так в Артек и заедем?

— Резонно… — Шофер, оторвав руку от баранки, почесал затылок.

— Что? — удивленно повторил лейтенант.

— Задразнят, — объяснил шофер.

Адъютант хотел было возразить — и осекся. Наверно, вспомнил себя в пионерском возрасте, не таком уж далеком.

— Где-нибудь снаружи остановимся, — буркнул он. Шофер кивнул.

Какое-то время машина шла на хорошей скорости. Тимур все еще не решался посмотреть на Женю, но она вдруг удивленно повернулась к нему: «Эй, ты чего такой?» — и мир снова стал самим собой. Было солнце, были волны зеленой поросли вокруг, воздух пах бензином и фруктами, рядом с приоткрытым окном, тем самым, куда чуть не заглянул славный ослик, неотрывно летела изумрудная стрекоза, а вскоре будет море и «Артек»…

Когда «эмка» плавно затормозила, Тимур решил, что вот он, Артек, уже есть, а остановились они в некотором отдалении, как и было задумано — чтобы своими ногами войти, а не въехать, точно баре. Основным его беспокойством было, позволит ли Женя нести свой чемодан или непременно потащит его сама. Впрочем, могло быть еще хуже: если адъютанту приказано нести вещи за ними обоими.

Тут он с запозданием понял, что мотор все еще работает. А двое сидящих спереди, лейтенант и старшина, молча наблюдают за чем-то.

— Раз, два, — наконец заговорил адъютант.

— Три, — не согласился шофер, мотнув подбородком куда-то в сторону.

— Три, — хмуро признал адъютант. И тут же добавил: — Четыре.

Они словно вражеские танки из-за бруствера пересчитывали. Мысль была до того нелепой, что Тимуру никак не удавалось ее отогнать.

Он тоже вгляделся сквозь лобовое стекло. Ничего не заметил: по-летнему одетые люди, наши, советские, загорелые и белокожие — женщины, мужчины, старик на костылях, толстая тетка сразу с двумя собачками на поводках, вон пробежала стайка подростков, вон фруктовый лоток и громогласный продавец за ним: «Покупаим! Чэрэшня! Красный, как кров, сладкий, как мед! Миндаль! Пэрсик!»…

— Что делать будем, старшина?

— Да чего тут поделаешь? — Шофер бесхитростно глянул на лейтенанта. — Бери ребятишек, пройдись с ними, купи мороженое. А я пока подъеду, дорогу спрошу: вон милиционер, видишь?

Как он спрашивал дорогу на трассе, Тимур сегодня видел дважды. И ничего такого «дядя Коля» вроде бы не говорил, постовой все ему рассказывал сам: и сколько до поворота, и что асфальт там выщерблен, и про грузовики, которые где-то неподалеку неделю назад столкнулись, и про то, какая змея его теща… Наверно, всю свою жизнь выложил бы, но и вправду было пора ехать.

Адъютант тут же вышел из машины, точно получив приказ от старшего по званию. Распахнул дверь. Коротко взглянул на ребят.

— Евгения и Ти… мофей, выходим. От меня ни на шаг. Распоряжение генерала Алексеева: считайте, боевой приказ.

— Есть! — очень серьезно ответила Женя.

Больше всего Тимур боялся, что лейтенант действительно купит им мороженое: взрослые — они такие, если тебе восемнадцати нет, ты для них детсадовец. Но он направился к бочке с квасом. Себе и Тимуру взял по кружке, Женя попросила стакан.

Пили медленно. Лейтенант все поглядывал на них, больше на Женю, конечно — и в сторону проулка, где «дядя Коля» разговаривал с милиционером. То есть это милиционер разговаривал, да еще и руками показывал что-то.

— Мальчик! Эй, мальчик!

Тимур вздрогнул. Инвалид, сидевший в тени платана на той стороне улицы, махал костылем… ему? Да, кажется, именно ему.

Взглядом спросил разрешения у лейтенанта — но тот не успел хоть как-то ответить. «Сейчас, Семеныч-ага!» — откликнулся черноголовый паренек, пивший квас в двух шагах от них. Поставил на крыло бочки опустевший стакан и подбежал к человеку с костылем.

Тимур невольно присмотрелся к ним. Но почти в ту же секунду прозвучал клаксон: громко, дважды подряд.

Шофер узнал все, что нужно, — и, видимо, узнанное было таково, что отпадала нужда таиться, высматривать незримого противника.

— Говорит, еще с первой смены так, с начала июня, — спокойно объяснил «дядя Коля». — Дети коминтерновцев, больные, на санаторном режиме… Испанцы тоже: дети героев войны, а иные и сами герои.

— Не по душу дочери генерала Александрова. — Это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Не по Женькину, — твердо кивнул шофер. — И не по самого генерала Александрова. В общем, бери чемодан, лейтенант: вход вон там, две сотни метров отсюда.

Что ж, Тимур и предполагал: вряд ли ему выпадет судьба нести Женины вещи. Хорошо хоть, на его собственный вещмешок, тощий и обидно потрепанный, адъютант генерала Александрова покушаться не стал.

Тимур вскинул «сидор» на плечо — и охватывающий горловину узел, хитрый узел, который он так хорошо научился завязывать, вдруг распустился столь мгновенно, будто всю дорогу специально ждал, когда появится возможность это сделать. Вещмешок мягко шлепнулся в молочно-белую пыль. Женя, к счастью, не видела этого позорища: шла впереди рядом с лейтенантом, даже, кажется, чуть ускорила шаги.

Руки сами выполнили привычное движение… но оно оказалось не настолько привычным: лямки снова развязались. Он торопливо завозился, больше не думая о том, чтобы узел получился правильным. Тот, однако, вообще никаким не получался. Тимур скрипнул зубами, теперь не задумываясь даже, смотрит ли на него Женя…

— Дай-ка. — Он сам не заметил, как водитель оказался рядом. Под руками сержанта вещмешок затянулся мгновенно, словно бы даже испуганно. — Иди. Женьку береги… кавалер.

Тимур отскочил от машины как ошпаренный.

Бежать почти не потребовалось, Женя с лейтенантом все-таки не очень далеко ушли. Догнав их, Тимур быстро оглянулся через плечо, но водитель вслед не смотрел. Все же выдержал характер (надо же — «кавалер»!): вплотную подходить не стал, пристроился сзади, шагах в десяти.

Почти сразу между ними оказался какой-то мальчишка, загорелый, смутно знакомый — и вдруг к нему подскочили еще двое. На Тимура они не обращали никакого внимания. Он было нацелился обогнать их, однако не успел. «Рахмоновцы, ко мне!» — весело, но громко, словно в рупор, заорал первый, и вокруг него сразу сделалось тесно.

Женя и лейтенант разом обернулись, ища взглядами Тимура. Он поднял руку — все, мол, в порядке, — но пропихнуться к ним сквозь толпу не смог. Подбежали сразу пятеро: девочка и трое ребят примерно Тимуровых лет, еще один поменьше, совсем сопливый, третьеклашка, наверное — но именно он был с пионерским галстуком на шее.

Тимур зачем-то проверил свой галстук: тот, конечно, был на месте, и зажим нацеплен правильно, «костром» вверх. Краем глаза увидел, как рука Жени одновременно метнулась к ее галстуку.

— Так, что у нас теперь? Авдеевой воды натаскать? Это на тебе, Коля, — деловито распоряжался первый мальчишка. Тимур лишь теперь вспомнил, где его раньше видел: да вот только что, возле бочки с квасом. — Алеша-джан, вот тебе список и деньги, сходи в магазин, а потом по этим двум адресам, старикам самим тяжело. Только не перепутай, кому что, ладно? (Это было сказано пионеру. Тот важно кивнул.) Семенычу инструменты… ну, это я сам: ох и накалякал он! Дальше? Ленка и Фазиль, вы как?

— Не пустили нас… — вздохнула девочка.

— Эх вы, рахмоновцы…

— А что мы? Хозяйка-то не против, но тут вышла апа, грозит клюкой, бранится: «Не надо нашему дому от вас никакой помощи, шайтанята, ступайте к иблису!»

— Шайтанята? — нахмурился командир. — Ладно, скажу атаману: пусть Гейка-абый сам заглянет, такое спускать нельзя… Ну ничего, тут на Краснознаменной с дровами помочь надо — знаете где? Ай, все все знают — так чего мы тут стоим? Быстро, рахмоновцы, быстро, пока не состарились!

И разбежались все так же мгновенно, как сбежались только что. Только их черноголовый командир остался. Шагал впереди, все так же держась между Тимуром и Женей, но по-прежнему не замечал их: держал перед собой кусок картона (это, наверно, была записка от Семеныча), на ходу всматривался в него, водил пальцем по строкам.

Уже можно было его обогнать, но Тимур медлил: очень уж все было… узнаваемо. Рахмоновцы? Атаман Гейка? У его адъютанта Гейки Рахмонова дед жил в Крыму — вот только Тимур раньше не спросил, где. И, кажется, Гейка говорил, что его на остаток лета к деду хотят отправить.

Так что же, выходит?..

— Эгей… рахмоновец. — Тимур, решившись, тронул черноголового за локоть. — Салют!

Опасался, что парень глянет на него с подозрением, но тот, едва обернувшись, расплылся в улыбке:

— Салам-салам, пионер-иптяш! Все слышал, да? Ты уже артековский или только приехал?

— Салам, — чуть ошеломленно ответил Тимур. В их семье по-татарски никто не говорил вот уже два поколения, а считая его самого, так все три. Только от прабабушки, дедушкиной мамы, можно было что-то услышать, но слова «иптяш» в ее речи точно не было. Впрочем, не было его и среди тех дворовых слов, за которые сразу по шее. — Только приехал, да.

— Тебя зовут как? Меня — Алик, я самого Гейки адъютант — вот, видишь? (Паренек гордо хлопнул себя по груди.) А «рахмоновцы» мы потому, что… ну если отряд решил, что какой-то человек находится под нашей охраной и защитой, то за мылом-керосином-сахаром сбегать поможем, дрова наколем и все такое, ташка улчим!

«Приравниваю к камню», — с некоторым трудом вспомнил Тимур. Мог бы просто «Честное слово!» сказать: прабабушка к камню приравнивала лишь то, что было серьезной клятвой. Но она была из Поволжья, тут, наверно, иначе говорят.

— А если под охраной и защитой дом, то никакой башкисер там яблони обтрясать не будет, пока на воротах наш знак! — Алик снова похлопал себя по темно-синей безрукавке, где на груди был вышит знак перекрещенных серпа и молота. Не очень умело вышит: серп получился в два раза больше, скорее на молодую луну похож.

— А у нас знак — звезда.

— У кого «у вас»? Так как тебя зовут, пионер-иптяш?

— Тимур.

— Ха! — На сей раз черноголовый Алик хлопнул себя по бедрам, сразу двумя руками, засмеялся, чуть не заплясал: он вообще подвижен был, как шарик ртути. — Так комиссара нашего атамана звали — ну в Москве! Шутишь, что ли?

— Ташка улчим, честное пионерское!

Они на секунду остановились, внимательно посмотрели друг на друга, а потом Алик вдруг огляделся по сторонам — и сразу увидел Женю. А еще увидел рядом с ней адъютанта, внимательно за всеми ними наблюдающего. Настоящего адъютанта генерала Александрова, не такого, каким Гейка приходился Тимуру, а рахмоновец Алик — самому Гейке.

— Ха… — повторил он уже задумчиво. — Да ты и правду человек непростой, артековец. Ну, бывай.

— Обожди, ты чего? — Тимур зубами скрипнул от неловкости.

— Бывай-бывай. У меня тут еще работы полно: одному старичку инструменты надо забросить, и вообще…

— Гейке привет передавай! — крикнул Тимур ему вслед. Но рахмоновец уже был на той стороне улицы, спешил прочь быстрым шагом, почти бегом.

Директор лагеря, толстый лысый дядька, показался Тимуру совсем старым. Он потел, непрерывно вытирал блестящую лысину платком и обмахивался бумагами, хотя в открытое окно поддувал свежий, вкусный ветерок. Воздух пах здесь иначе, слаще и одновременно горше. Зелень и вода, догадался Тимур. Они здесь другие, не такие, как под Москвой, где он обычно проводил лето. Дома пахло сосной и березой, а от воды — осокой и уклеечной чешуей. В начале лета уклейка клевала знатно, люди с утра стояли вдоль воды, а то и заходили кто по колено, а кто и по пояс. И дергали, дергали, разбрасывая по берегу мелкое рыбье серебро.

Море пахло солью и, наверное, галькой.

Когда же они закончат?

— Вы не понимаете, дорогой мой товарищ. — Директор страдальчески закатил глаза. — Заезд закончен, мест нет. И я бы рад, да не могу.

— Что значит «закончен»? — раздраженно сказал лейтенант. — Сегодня пятница? Пятница. Заезд заканчивается в пятницу? В пятницу! Так ведь не с утра же! Не обедали еще, столько в дороге.

— Милый мой товарищ красный командир, — толстяк выдохнул и заговорил обреченно: — Люди с раннего утра едут. На полуторках едут, на подводах, извините, едут. В Симферополе как наберут людей, так и везут. Все приехали и разместились. А ваши бумаги, — он сотряс желтыми листками, — это хорошо и даже замечательно, но… Не выписывают такие путевки за один день! У меня, понимаете ли, фонды. У меня пайки. Чем я ваших ребятишек кормить буду?

— Безобразие, товарищ директор, — сказал лейтенант. — Как так, не накормить детей красных командиров?

— Накормим, — замахал директор руками, — конечно, накормим! Из своих средств! Нам для детей ничего не жалко. А селить? Куда их селить прикажете? Мест нет, и я вам объяснил уже, почему. Приезжать надо вовремя.

— Подумайте еще, — попросил лейтенант, виновато глядя на Тимура с Женей. — Я почему-то уверен, что найдете.

— Поищем, — кисло пообещал директор.

Тимур откинулся к стене и закрыл глаза. Мрамор холодил плечи сквозь рубашку. Женя сидела рядом, плечом к плечу, и от этого Тимуру тоже стало жарко. Захотелось отодвинуться в сторону, но и нельзя было, вдруг она что не то подумает?

Приходили и уходили люди, директор задавал вопросы, они отвечали: «Нет», «Нет, и давно», «Откуда у меня?»

— Плохо наше дело, товарищ Женя, — тихо сказал, перебарывая неудобство, Тимур. — Чую, обратно поедем.

— И думать не смейте! — строго сказал лейтенант. Он все слышал, хоть и сидел за столом, напротив директора, а Женя и Тимур — у стены, в трех шагах.

Потом появился еще один человек с цепким и каким-то обвиняющим взглядом. Директор задал ему тот же вопрос, а человек склонился к его уху и зашептал что-то тихо. «Дворец», «сами понимаете», — послышалось Тимуру.

— Вы думаете, товарищ уполномоченный? — снова полез за платком директор. — Там дети непростые.

Уполномоченный! Из органов, догадался Тимур. Странно, зачем здесь, в Артеке? Впрочем, задумываться он не стал. Если есть, значит, надо. Враги не дремлют. На миг ему стало страшно: что будет, если враг проберется в детский лагерь? Но сразу и спокойно — для того и уполномоченный, он разберется.

— Конечно, — ответил уполномоченный. — Но ведь и барышня у нас…

Тимур скосил глаза на Женю. Она порозовела, красные пятна расцвели на щеках, и даже спина под блузой, сколько хватило взгляда, покраснела.

— Решено! — сказал директор и пришлепнул ладонью по столу, словно освобождаясь от груза. — Девочку в корпус у дворца, нашли свободное место. Это недалеко, метров триста.

Лейтенант встал, обернулся, подмигнул Жене.

— Ну а тебе, мальчик, — директор посмотрел на Тимура, — немножко подальше пройти придется. Там с местами проще.

Жене, которая уже стояла в дверях и собиралась выходить, внезапно остановилась.

— Нет, — решительно сказала, сжав кулаки. — Вместе приехали, в одном месте будем жить! Иначе нечестно!

— В самом деле, товарищ директор? — снова присел лейтенант. — Неужели нельзя найти еще одно, всего одно место?

— Можно, — покладисто сказал директор. — У девочек? Отправим вместе с ней, — он кивнул на Женю, — в корпус к девочкам?

— Я… — Тимур вскочил.

— Тише, тише, товарищи… — примирительно заговорил уполномоченный. — Не будем обижать парня. Он ведь тоже сын красного командира, капитана, танкиста.

(«Племянник!» — хотел было сказать Тимур, однако вовремя передумал. Инженер Гараев после Гражданской ни разу не надевал военную форму, но… но если в один лагерь с Женей поможет попасть не отец, а дядя Георгий — это же не обман, правда?)

Директор передернул плечами, скривился.

— Под вашу ответственность.

— Конечно, — согласился тот. — Под нашу. Мы не подведем, верно, Тимур?

Директор заскрипел пером, подал лейтенанту бумагу.

— Направление. Из дирекции налево и по аллее. Там вас встретят, я распоряжусь.

Из дирекции ребята вышли первыми. Женя прятала глаза, да и Тимуру было не по себе. Не будь Женя дочкой генерала, не видать им «Артека».

Но… Светило солнце, голубое небо проглядывало сквозь кроны кипарисов и магнолий, и впереди было полдня и почти все лето. Внизу шумело море, шуршала по гальке волна и слышались детские голоса.

— Прорвались, товарищ Женя, — сказал Тимур.

Женя молча наклонила голову.

Тут из дирекции появился лейтенант-сопровождающий, а следом уполномоченный. Они еще секунд десять говорили о чем-то на ходу, затем лейтенант коротко, по-военному, кивнул, подхватил Женин чемодан, весело сказал:

— Не отстаем! — и зашагал по дорожке. Женя и Тимур почему-то замешкались и двинулись за ним, когда лейтенант отошел уже шагов на десять.

— Обождите немного, ребята, — кивнул им уполномоченный. — Догоните. А нет, так я вас до места доведу.

— Есть! — серьезно ответил Тимур.

— Не надо так официально, — поморщился уполномоченный. Вдруг как-то сразу стало видно, что он, в сущности, еще совсем молодой человек. — Называть меня можете… ну пусть будет товарищ Андрей. Или даже просто Андрей: вы же на отдыхе, верно?

Женя посмотрела вслед уходящему лейтенанту. Тот шел быстро, уверенными длинными шагами. Шел не оглядываясь, рубил воздух левой рукой и, кажется, что-то говорил.

— Товарищу лейтенанту я все объяснил, он поймет и сердиться не станет, — сказал Андрей. — Я вам, ребята, вот что сказать хотел… В корпусе, где вас решили поселить, дети непростые… Не подумай ничего плохого, Тимур, — он, видимо, заметил, как изменилось Тимурово лицо, примирительно выставил ладони, — знакомьтесь, дружите, разговаривайте, у нас все равны. Как там: «За столом никто у нас не лишний»…

— «Нет у нас ни черных, ни цветных», — продолжил Тимур.

— Именно! Только помните, — товарищ Андрей посмотрел на них оценивающе, — родители их заняты очень, иногда дома не появляются неделями. Или месяцами.

— Мой папа тоже очень занят, — впервые заговорила Женя, — я его тоже редко вижу.

— Кажется, я все испортил, — развел руками уполномоченный. — Понимаете, ребята, это немножко не то. Они знают, что родители здесь, рядом, через дом или через два, за пять минут дойдешь, но… нельзя. Понимаете? Нельзя! Потом отец возвращается — и слова сыну или дочке не скажет, мысли у него совсем о другом. Это давит. От этого характер портится, настроение тоже. Вот я о чем.

— Мы поняли, — сказала Женя. — Правда, Тимур? Мы пойдем?

— Пойдемте вместе.

Товарищ Андрей приобнял за плечи, Тимура левой рукой, Женю правой, чуть подтолкнул вперед. Голос его чуть заметно изменился:

— Это, как в сказках говорят, присказка была. Теперь самое главное. — Он замолк на миг. — Там странные дети есть. Это коминтерновцы. Их пытали, они очень слабые, им долго лечиться придется.

— С ними нельзя говорить? — прямо спросила Женя.

— Можно, — ответил товарищ Андрей. — Но старайтесь их без необходимости не беспокоить. Сами увидите. Хорошо? Да, и еще… — на лицо уполномоченного набежала тень. — Их охраняют. Конечно, враги потеряли их след, но на всякий случай… Впрочем, что я вам объясняю, все вы понимаете!

— Понимаем, — бесстрастно произнесла Женя.

— Понимаем, — эхом повторил Тимур — и лишь в этот миг понял по-настоящему: так вот кого заметили шофер с лейтенантом снаружи, за оградой «Артека»! Вот о ком милиционер сказал, что они ходят там «еще с первой смены»…

— Ну и отлично. — Сейчас голос Андрея звучал бодро и дружески. — Кстати, вон уже и корпус ваш показался. Ты, Женя, в правые двери, а ты, Тимур, в левые. Видите, вожатые встречают? Это вас.

— Вон, смотри — идет, идет, идет! — прошептала Марлена. Нет, Марлеста. Пора бы уже запомнить: просто пухленькая — это Марлена, а толстая — Марлеста. По ночам они храпели на всю палату, из-за этого Женя сперва поссорилась с обеими чуть ли не до драки, и у нее прямо язык чесался язвительно заметить, что первая тельце наела за двоих, Маркса и Ленина, а вторая, получается, за троих… но, конечно, такое вслух было сказать нельзя. Ну и хорошо, потому что уже наутро они помирились.

Женя скосила глаза. Вот она, далеко впереди, на полдороги до моря, тень мраморной балюстрады — и вдоль нее медленно движется человеческая тень. Взрослая, мужская. Широкие плечи, чуть ли не в половину расстояния между балясинами, и длинный, до земли, медицинский халат.

— Теперь видишь, что ничего я не выдумываю? — Марлеста обиженно надула губы.

— Вижу, — признала Женя. — Но ты не бойся: раз от него только тень, то мы для него оттуда вообще не тени. Ему даже наших пальцев на ногах не рассмотреть…

Словно в доказательство, она независимо пошевелила этими пальцами. Правый мизинец был обмотан пластырем (сбила вчера, играя в футбол с мальчишками) — а кроме пластыря, на ней сейчас ничего не было. И на Марлесте. И на остальных девчонках. Кроме синюшных коминтерновок, от пяток до шеи завернутых в простыни — ну что поделать, им солнечные ванны, как видно, даже в тени веранды противопоказаны.

Одна из них как раз сейчас свесила с деревянной лежанки тонкую, как веточка, руку и что-то чертила пальцем на песке.

Старшая сестра, торопливо собирая Женю в «Артек», все сокрушалась, что купальник у нее только один, не новый и чуточку не по росту. Пришлось даже прикрикнуть: «Оля, мы с тобой не старорежимного полковника дочери, и если я кое-что за тобой донашиваю — то там у нас в отряде тоже будут не буржуйские дочки!» А вдруг оказалось, что и таким купальником похвастаться негде. Вообще-то обидно. Хотя оно вправду лишнее, если тут и отряды раздельные, и пляжи.

А вот лагерь все-таки один, удалось отстоять. Значит, и часы купания общие. То есть Тимур сейчас где-то там, на соседнем пляже, за высоким молом…

Сама не понимая отчего, она вдруг покраснела.

— Ну да, сейчас-то не рассмотреть, — протянула Марлеста, тоже краснея. — А вот как побежим купаться — так метров десять до воды он на нас таращиться сможет.

— Все равно ничего не рассмотрит, — отмахнулась Женя, — да и не будет он таращиться, что ты совсем!

Она даже фыркнула: настолько нелепой представилась мысль, что санитар, опытный и пожилой, точно за тридцать, станет, точно мальчишка, подсматривать за прелестями пухлобокой пионерки. Да еще с такого расстояния, на котором ее от последней худышки не отличить. Для того, кто на веранде, они все будут словно кукольные фигурки: светленькие, загорелые… Или синеватые…

— Оттуда, может, и не рассмотрит… — продолжала бубнить Марлеста. — Но вот если с кем из баклажаночек припадок, он же к ним срочно должен… Даже они оба: их там двое, ты еще не видела.

— С кем-кем?

— Ну с «синенькими» же! — толстушка мотнула головой в сторону коминтерновок. — Это ведь специально для них дежурство, я тебе рассказывала.

Действительно, рассказывала: с этого и начался их разговор о санитарах, которые дежурят на верхней террасе. Женя снова посмотрела туда, где желто-белую полосу пляжа пересекала тень далекой ограды. Но сейчас не было видно, что там ходит человек. Тем более двое.

Затем она перевела взгляд на тех, кого Марлеста назвала «баклажаночками». Их было пять, а еще одна девочка, Женя помнила, сегодня чувствовала себя так плохо, что осталась в палате, и с ней остались две медсестры. С теми, кто все-таки добрался до моря, медсестер и нянечек сейчас было больше, чем их самих, да еще две докторши, да еще специальная пионервожатая, которая к остальному отряду почти не приближалась… как и сами девочки-коминтерновки. Мальчишки, что в отряде Тимура, помнится, тоже; а медиков и вожатых при них едва ли меньше.

Да, настрадались ребята… Надо будет все же постараться с ними поговорить, а то до сих пор что-то не получалось.

Они русский вообще знают? Даже это пока оставалось непонятным. Ну кто-то должен знать, хоть несколько слов.

— Зачем тут еще один санитар, тем более двое? — Женя пожала плечами. — Думаешь, этих не хватит?

Одна из медсестер как раз сейчас склонилась над ближайшей из синюшных девочек (той, которая чертила пальцем по песку) и, укоризненно покачав головой, что-то сказала ей, не разобрать, на каком языке. Та послушно втянула руку под простыню.

Женя присмотрелась к рисунку — и вздрогнула. Это была словно бы работа настоящего взрослого художника: головогрудь и передние лапы паука — огромного, мохнатого, очень страшного, хотя весь он состоял из нескольких штрихов на влажном песке. Глаза у него были не паучьи, а точно бы лошадиные, полуприкрытые морщинистыми веками.

Но вздрогнула Женя, конечно, не от испуга, а увидев странное: медсестра торопливо и очень тщательно разравнивала песок сандалией, точно выполняя ответственную, наверно, даже опасную работу. Еще мгновение-другое — и от жуткого паучищи не осталось и следа.

Нога у медицинской сестры была мускулистая, как у спортсменки.

— Здесь-то хватит, — все так же уныло пробубнила Марлеста: Женя даже не сразу поняла, что та отвечает на ее вопрос, — а вот как повалится одна из них в обморок прямо в море, так он и прибежит!

— Да ладно тебе! — Женя вдруг разозлилась. — «Как» да «как» — у тебя тут не жизнь, а сплошное каканье! Все в порядке (она покровительственно хлопнула обиженно надувшуюся подружку по коленке): в море их тоже чуть ли не на руках сносят, забыла разве? А если и вправду что — то Клеопарда поможет!

Возразить на это было нечего: могучая Клеопарда, «девушка с двумя веслами», явно могла даже без чьей-то помощи вытащить из полосы прибоя хоть всех «синеньких» разом, упади они в обморок одновременно. Девочки невольно поискали ее глазами — и как раз вовремя: выпрямившись в лодке во весь рост, та замахала рукой старшей вожатой.

— Девочки, купаться! — Вожатая немедленно поднесла к губам рупор.

Все вскочили и с визгом побежали к воде. Женя с Марлестой тоже, совершенно забыв о том, что обсуждали минуты и секунды назад: море было прекрасно, и жизнь была прекрасна, и…

— Назад, назад, — пробасила «девушка с двумя веслами». Она бдительно несла стражу недалеко от буйков. Женя еще в первый день поняла, что тут бесполезно объяснять, насколько ты хорошо плаваешь. Нарушительницу Клеопарда могла без лишних слов выдернуть из воды, как морковку из грядки, и с позором доставить в лодке на пляж. С Женей такого не случалось, а вот неугомонная Тонька Субботина, хваставшаяся, что Волгу переплывает, поплатилась.

Жаль — но артековское море все-таки остается прекрасным, даже возле самого берега.

— Ну Ле-ерочка Пална! — проныл кто-то из девочек.

— Назад! — веско сообщила Клеопарда. Ей-то рупор не требовался.

Убедившись, что никто не следит, Женя погрузилась с головой. Охватив колени руками, села на дно, начала отсчет: «Раз, два… восемь… тринадцать…» Досчитала до семидесяти, но сама понимала, что на последних полутора десятках ускорилась, там в каждом счете было куда меньше секунды.

Ну все же дольше минуты продержалась… наверно.

Вынырнула, расплескивая вокруг себя зеркальную искрящуюся поверхность. Когда отфыркалась, поняла, что стоит лицом к берегу. «Синенькие», сопровождаемые женщинами в белых халатах, только-только пересекли пляж: их, конечно, не на руках несли, но вот под руки вели, это да.

Посмотрела на дальнюю веранду. Там тоже белели пятна: санитары были на месте, а рядом виднелись еще несколько человек в темных безрукавках и шароварах, вожатые, наверно… Да пусть себе торчат, девочки защищены от их взглядов не только расстоянием, но еще и одеялом моря.

Медицинские сестры сбросили халаты на руки нянечкам и, оставшись в закрытых купальниках и плавательных шапочках, начали сноровисто выпутывать своих питомиц из простыней. Под руки, в точности как по пляжу вели, сопроводили в воду, сами вместе с ними вошли по грудь и встали рядом, словно конвоирши.

Женя попыталась узнать ту спортивную медичку, которая зачем-то стерла рисунок, — и не смогла: все они были странно одинаковые. Навряд ли, в случае чего, им помощь Клеопарды потребуется.

А вот коминтерновку, нарисовавшую паука, она, кажется, узнала: чуточку менее синюшная, чем остальные, немного выше их. И одинокая белая прядь в светло-пепельных волосах.

Ей показалось, что на ногах художница держится тоже чуть увереннее своих подруг, которые совсем уж как былинки шатались, но это оказалось не так. Плавно накатила волна, легкая и ласковая, как все вокруг, — однако девочка едва устояла, судорожно вцепилась в жилистое плечо медички, повисла на нем, точно не было для нее в мире опоры надежней…

И все-таки выпрямилась. Улыбнулась солнцу, морю, Жене, даже хмурой медсестре рядом с собой.

Запела на непонятном языке.

На это никто не обратил особого внимания, сквозь плеск и шорох волн вразнобой звенели девичьи голоса. Никто не обращал внимания и на Женю, по шею в воде аккуратно перемещавшуюся так, чтобы оказаться прямо напротив коминтерновки.

Ну и что ей сказать? Рот фронт? Но пасаран? За наша и ваша вольносць? Салудо? Женя, вдруг ощутив себя полной дурой, попыталась разобрать в пении хоть какие-то знакомые слова — и не разобрала.

Девочка явно заметила ее. Продолжая песню, улыбнулась Жене уже целенаправленно, а не «вообще». Смотрела пристально; на открытом лбу, между бровей, стало вздуваться от напряжения красноватое пятно.

— Тебя как зовут? — прошептала Женя.

— Аэлита-д'хи… — Девочка то ли ответила, то ли так прозвучало какое-то слово из ее песни. Нет, все-таки ответила: — Аэлита-младшая.

Медичка, только сейчас сообразив, сурово нахмурилась и сделала шаг, оказавшись между ними. Женю таким смутить было трудно, она уже приготовилась объяснить угрюмой тетке, что тут вообще-то не рабовладельческая плантация, не царская гимназия из древней истории и даже не госпиталь для тяжелораненых, а совсем наоборот: место, где пионерам всех стран положено общаться друг с другом. Но тут взгляд медсестры перескочил на что-то за ее спиной, а миг спустя со стороны открытого моря прилетел слитный визг, скорее восторженный, чем испуганный.

Женя резко обернулась.

— Ой, смотрите! Ой, как близко, большие какие! Ой, Лер-Пална, а они нас не съедят? Ой, хорошенькие!

Клеопарда, выпрямившись во весь свой немалый рост, стояла в полном изумлении, замерев, как гипсовая статуя. С веслом наперевес, но точно не собираясь пускать его в ход. А девочки бултыхались вокруг лодки, цеплялись за ее борта, щебетали, указывали пальцами на что-то за буйками — и только когда там вдруг взметнулось в воздух черное глянцевое тело, Женя поняла: несколько дельфинов, целая стая, внезапно подошли удивительно близко, почти к самому пляжу.

Девочка позади нее продолжала петь.

— Кто это был? — спросила Женя, когда синекожая замолкла.

— Кто? — Брови художницы взлетели вверх.

— Ты нарисовала на песке… это чудище… Паук?

— Это… там, на родине, — ответила девочка.

— Ты здорово рисуешь, — сказала Женя. — Я даже испугалась, он такой страшный!

— Страшный, — эхом откликнулась синекожая, но тут, словно очнувшись, рядом оказалась медичка.

— Море большое, — хмуро сказала она Жене, — плавай в другом месте, иначе…

У нее было такое лицо, что Женя поняла: ничего не выйдет. Можно кричать, можно ругаться, можно даже цедить слова сквозь зубы, ее никто не послушает. Или — даже того хуже.

Она помнила, какое лицо было у отца, когда тот три года назад объяснял ей с сестрой, что «дядя Коля», майор Звонников, к ним больше в гости заходить не будет. И к нему домой тоже заглянуть нельзя. Совсем. О нем теперь никогда и ни у кого даже спрашивать нельзя. И вообще лучше считать, что его не было. Тогда он тоже добавил: «Иначе…» — и не договорил.

Женя развернулась и, стараясь не цепляться ногами за песок, поплыла к берегу. Добрела до своего места и шлепнулась на лежанку.

Ничего, она им еще устроит!

Забегали, закричали вожатые и медички, выгоняя девчонок на берег. Вернулись соседки, Марлеста и чернокосая Нелтэк, еще недавно так удивлявшаяся тому, что море, оказывается, не только бывает по-настоящему, а не на картинках, но еще и взаправду соленое оказалось.

— Ты что ж не пошла к дельфинам? Боишься? — ткнула ее в бок толстушка.

— Он посмотрел прямо на меня! — захлебываясь от восторга, заговорила Нелтэк. — Глаз — круглый! А сам он черный, я могла даже рукой до него дотронуться!

— Почему не дотронулась? — вяло спросила Женя.

Ответ не запомнила. Прислушалась к себе: все еще злится, что ли? Да нет, злость ушла. В конце концов, не просто же так опекают «баклажаночек»? Наверное, им вредно не только загорать, но и нервничать. Поэтому медичка не дала им поговорить. Услышала про паука, вот сразу и прибежала!

Жене даже стало чуточку неловко: вдруг от ее разговоров Аэлите станет хуже?

Женя перевела взгляд на веранду с коминтерновками и вздрогнула от неожиданности: художница смотрела прямо на нее — не мигая, глаза в глаза. А потом явственно подмигнула и тут же отвернулась.

Оставшееся до обеда время Женя не сводила с Аэлиты глаз, и ее настойчивость была вознаграждена.

— Одеваемся, и на обед! — скомандовала старшая по пляжу. Снова засуетились вожатые, забегали медсестры. Девчонки поднимались с лежанок, натягивали трусы и майки, вытряхивали из сандалий песок.

Первыми с пляжа потянулись коминтерновки. Медички бережно поддерживали их под руки, но все равно было видно, как трудно «баклажаночкам». Они брели едва-едва, чуть не останавливаясь на передых каждые десять шагов. Аэлита выглядела чуть бодрее прочих, и помогала ей только одна медсестра, спасибо, уже не та, что в море.

Проходя мимо Жени, Аэлита еще раз подмигнула и незаметно выронила что-то из ладони. Надевая сандалии, Женя как бы случайно пошарила рукой, нащупала круглое и гладкое.

По пути в столовую находку удалось рассмотреть: обычная ракушка, «китайская шляпа», каких множество валяется на берегу и полосе прибоя, только, в отличие от них, целая и блестящая перламутром. Женя хмыкнула и спрятала раковину за отворот панамки.

— Странные вы, — задорно, даже с вызовом сказала Женя. — Такая духота, а лежите тут, в собственном соку варитесь… Неужели пять шагов пройти трудно?

Никто не ответил. Коминтерновки действительно лежали недвижными тушками, с головой закутавшись в простыни, как будто им было холодно, а медички не обратили на Женю внимания.

Всю ночь дуло с моря, и наутро врачи отменили купания. Обидно, а делать нечего: и вода холодная, и медуз нагнало столько, что получилось не море, а суп с клецками. Тот же ветер унес последние облака, и на побережья, на пляжи, на кипарисовые рощи опустилась страшенная жара. Девчонки и мальчишки обсели фонтаны, да разве сравнить их с морем? Глубина по пояс, не искупаться, а только намокнуть.

Их корпусу повезло, древние буржуи, которые жили здесь когда-то, устроили настоящий бассейн. Наверное, если постараться, можно уговорить себя, что это море…

Женя решительно сбросила сандалии, посидела немножко на краю бассейна, свесив ноги в воду, потом нырнула — как была, в трусах и майке: среди тех, кто сейчас лежал вокруг бассейна, могли оказаться не только «баклажаночки», но и «баклажанчики», кто их разберет под простынями. Конечно, какие из них, синюшных, мальчишки… А вот какие ни есть, не октябрятского возраста все-таки.

Мраморное дно покрывал рыжий песок, кое-где лежали мелкие камешки и даже серебристая монетка — кажется, двугривенный.

— Ой, как тут здорово, — сказала Женя, вынырнув и отдышавшись. Вновь задорно посмотрела на «баклажаночек»: — Ну кто со мной?

Одна из «синеньких» зашевелилась и выпуталась из простыни. Сейчас она, несмотря на жару, была полностью одета — так, как полагалось разве что во время экскурсий в город или на Аю-Даг: в блузу с длинными рукавами и шаровары. Коминтерновка осторожно встала и, покачиваясь, словно ее ветром шатало, спустилась по лесенке в бассейн.

Это была та самая художница, Аэлита-д'хи… или т'хе? После непонятного случая с ракушкой она больше ни разу не пыталась заговорить с Женей, хотя случаи, если постараться, были. Но вот ей, как видно, не захотелось стараться — и Женя, обидевшись, тоже утратила к ней интерес.

— Туату мори обелоа… — со слабой улыбкой произнесла синюшная девочка — и окунулась с головой.

Что она имела в виду? Женя пожала плечами: совсем их не поймешь, то говорят по-русски, то нет. Уже неделю вместе, а она и познакомилась только с одной, вот этой самой Аэлитой. Да и то — познакомилась ли?

Женя вылезла из воды, села на теплый бортик. «Баклажаночка» лежала на дне и смотрела на Женю большими удивленными глазами. Потом ловко, словно бы змеиным и точно нечеловеческим движением перевернулась и поплыла по кругу.

Женя испугалась на секунду: не умеют люди так плавать! Как рыба угорь, Оля приносила таких с рынка. Словно услышав Женины мысли, коминтерновка всплыла рядом с нею, улыбнулась, покачала головой: «все хорошо, не бойся».

— А я и не боюсь, — буркнула под нос Женя, глядя, как синенькая снова уходит под воду. — Слушай, — сообразила она вдруг, — а если медичка увидит или вожатая?

Коминтерновка, конечно, не ответила. Женя молча смотрела, как та нарезает круги по бассейну, не поднимаясь на поверхность. Спохватившись, начала отсчитывать секунды. На счете «124» больно ущипнула себя за руку. На счете «300» в панике оглянулась на взрослых.

Вожатая сидела рядом с медичками и что-то рассказывала, прыская в ладонь. Медички не смеялись, но внимательно смотрели: все внимательно смотрели на нее и ни одна — в сторону бассейна.

В этот самый миг лицо Аэлиты показалось над водой. Только на миг и только лицо: глубокий вдох — а потом она вновь погрузилась. Опять скользит над дном, как гибкая змейка или диковинная рыба.

«Я сейчас, — долетели до Жени слова вожатой, — ваших проверю только». И тут Женя испугалась по-настоящему: а если коминтерновкам нельзя купаться в бассейне? Не то что так, а вообще в воду заходить — по крайней мере, сейчас? Если им положено просто лежать и дышать воздухом? А Аэлита — в бассейне! Потому что она, Женя, ее туда зазвала!

Вожатая поднялась и неторопливо пошла вдоль лежанок с «синенькими». Кажется, она на них даже не смотрела. Недолго думая, Женя бросилась к пустой лежанке и закуталась в простыню. Заметила? Нет? Шаги приближались. Сейчас она заметит, что простыня мокрая, поняла Женя. Я ведь прямо из воды — и простыня, конечно, намокла! Ой, что будет…

Шаги стали удаляться. Женя осторожно выглянула из простыни: обойдя всех, вожатая уже возвращалась обратно, она ничего не заметила. Тогда Женя посмотрела на бассейн.

Коминтерновка, облепленная мокрой одеждой, кралась к своему месту. Теперь она не казалась такой слабой. То есть все же казалась… но не такой.

— Ну вот, — сказала ей Женя, освобождая лежанку, — а ты купаться не хотела.

— Мори туату, — сказала синенькая — и улыбнулась.

Казалось бы, что такого в обыкновенном костре? Каждая, наверное, девчонка, а уж каждый мальчишка и подавно, умеют его зажечь. В поле, на опушке леса, на пустыре, в таинственных развалинах, да просто во дворе, за сараями — пока взрослые на службе! Сидеть и смотреть, как искры поднимаются к темнеющему небу. Видеть сквозь языки пламени своих друзей напротив. Травить анекдоты или байки или просто молчать. Потом, как подоспеют угли, напечь картошки и есть ее, обжигаясь… Не зря есть слова в гимне пионеров: «Ах, картошка, объеденье! Пионеров идеал».

А в «Артеке» костер получился совсем иным. Все было как и дома, но… шумел в стороне прибой, от моря тянуло прохладой и солью и сверкали над головами огромные южные звезды. Только ради этого костра стоило побывать в «Артеке».

Синюшные коминтерновцы, как обычно, держались отдельной стайкой — и сейчас больше, чем когда-либо, напоминали обессилевших после долгого перелета птиц. Аэлита была с краю, тоже как обычно: видно, старалась хоть краем уха послушать, как Лидочка, вожатая Жениной группы, читает вслух «Мальчиша Кибальчиша».

В сторону Лидочки и тем более Жени она при этом не смотрела, уставилась в небо, будто звезды пересчитывая.

— Это Большая Медведица, — тоже не поворачивая головы, уголком рта прошептала Женя, поняв, что коминтерновка в самом деле внимательно рассматривает небо. — А у вас она как называется?

— У нас иначе… — Голос Аэлиты был еле слышен. — Звезды… их видно по-другому.

«Вот задавака!» — Женя отвернулась, первый раз разозлившись по-настоящему. Небо над ними другое, звезды другие, луны, наверно, вообще нет — а вместо нее над головами висит огромный жуткий паук.

И тут она сообразила, что Аэлита, наверное, имела в виду нечто иное. Не звезды другие — созвездия! Южный Крест, Большой Пес… что еще там… Гидра, кажется… Папа рассказывал, но давно. А еще он рассказывал, что луна там в самом деле подвешена «наоборот», месяцем в другую сторону. Впрочем, про луну коминтерновка вообще ничего не говорила, Женя все додумала за нее.

Вот она, значит, откуда. Не Испания — а, может быть, Бразилия. Или Перу. А то и вовсе Соломоновы острова из южных морей Джека Лондона.

Страшные Соломоновы острова. Где действительно могут водиться страшные пауки-гиганты…

Заранее состроив примирительную улыбку, Женя снова повернулась к Аэлите, но той уже не было рядом.

— «А идут пионеры — салют Мальчишу!» — Лидочка закрыла книгу. — Ну что, девочки, понравилась история?

Девочки, которые до того сидели затаив дыхание, загомонили наперебой. Женя встала и отошла чуть в сторону от костра, к Тимуру.

— Ты почему не слушал, здорово же? — спросила она.

— Я читал, раньше, — сказал Тимур. — Потом, ну… ты знаешь…

— Что?

Тимур пожал плечами. Не признаваться же, что ему там неуютно? Девчонки — такие существа, по отдельности ничего, а как соберутся вместе, так хоть беги. Женя хороший человек, но не стоит ей об этом говорить, вдруг обидится?

Нельзя Женю обижать, лучше совсем не ответить.

— Так, — сказал он. — Ничего.

— Ладно, — легко согласилась Женя. — Ничего так ничего.

Она села рядом на парапет, сложила руки на коленях. Блики костра играли у нее на лбу, а глаза утонули в глубокой тени. За неделю Женя успела загореть, и в сумраке казалось, что цвет лица у нее как у коминтерновок.

Тимур отвел глаза. Он хотел смотреть, и было стыдно. В голове теснились какие-то странные мысли, неправильные, не товарищеские. Например, о том, что девочки тоже купались нагишом. Когда голыми плещутся мальчишки, это естественно и правильно, это само собой разумеется, но девочки?.. Забор между пляжами не был сплошным, кое-где Тимур заметил щели, и если устроиться к ограде вплотную, то можно будет…

Тимуру стало жарко. Хорошо, сейчас вечер, и в полумраке не видно, как покраснели, должно быть, его щеки и лоб.

— …Илае пуата тукариба…

Говорили неподалеку, где кружком, под присмотром никогда не спящих врачей, сидели «баклажаночки» и «баклажанчики».

— Интересно, какой это язык? — спросила Женя. — Португальский ?

— Не похоже, — благодарно откликнулся Тимур. Говорить всегда лучше, чем молчать. — Португальский должен быть на испанский похож… (Они оба одновременно улыбнулись, вспомнив «Детей капитана Гранта» и ошибку Паганеля.) А испанский совсем другой, я слышал.

— Я тоже слышала, но вдруг? — сказала Женя.

«Зачем тогда вопросы задаешь?» — хотел поинтересоваться Тимур, но передумал. Значит, так надо, так правильно.

Потрескивал, догорая, костер. Девчонки вполголоса шептались о чем-то с Лидочкой, иногда хихикали, но тоже тихо, в ладошки. «Синенькие» говорили на своем языке, и был он похож на шум моря и на гомон толпы и странно успокаивал. Женя сидела рядом, и это было хорошо.

— Смотри, — сказала вдруг Женя, — что я нашла. Правда, здорово?

— Красивая, — согласился Тимур. — Можно?

Он взял раковину с теплой Жениной ладони:

— Говорят, в ней можно услышать море.

Раковина была округлая, гладкая и теплая. Долго пролежала в кармане, догадался Тимур. Он приложил раковину к уху…

«…На Земле был мир, никто не воевал, — шелестел незнакомый голос. — Силы Земли, которые вызвало знание, создавали людям изобилие и роскошь. Урожаи стали такими большими…»

«Мы это слышали много раз, — словно издалека сказал другой голос, более высокий. — Зачем повторять? Поговорим о другом?»

— Женя!.. — страшным шепотом произнес Тимур. — Что это? Шпионское радио?!..

Женя взяла раковину, прислушалась. Глаза ее стали большими и круглыми. Она сжала ракушку в кулак, наклонилась к Тимуру и проговорила:

— Это не шпионское радио! Это она!

— Кто?

— Аэлита!

«Все должно быть не так, — проговорил незнакомый голос, кажется, мальчишеский. — Наши семьи, когда отправляли нас сюда, договаривались о другом! Я уверен».

«Правда? — насмешливо возразили ему. — Ты так твердо знаешь, о чем условился твой отец с властителем Тумы и что им обоим пообещали здешние?»

«Тут нечего знать, — произнес мальчишка со странной надменностью. — Мы не рабы, мы — шохо. Нас здесь держат не как пленников. Нам надлежит свободно общаться со здешними сверстниками из равных семей. Гораздо свободнее, чем сейчас! Чтобы потом, когда мы и они сменим своих отцов…»

«Я посоветовала бы всем, кто умен, не болтать о том, что узнали из разговоров в своей семье, — спокойно ответил девичий голос, на сей раз знакомый: Женя сразу узнала Аэлиту. — В особенности же следует молчать о времени, когда мы сменим своих старших. Если сменим вообще».

— Кто такая Аэлита? — не понял Тимур.

— Вон она. — Женя украдкой показала в сторону «синеньких». — Возле вазона с цветами. Еще рядом с нею медичка, слева. Такая противная…

Тимур уже знал эту девочку: чуть более живая, быстрая, чем остальные, а в странных, очень светлых волосах — совсем белая прядь. Она — удивительное дело! — не сидела, как остальные «синенькие», но стояла, опершись локтем о парапет. Словно почувствовав чужое внимание, Аэлита подняла голову и посмотрела прямо в глаза Тимуру. Сначала на лице ее было недоумение, потом Аэлита заметила Женю и улыбнулась. Затем уголки рта поползли вниз; девочка явно не понимала, что случилось, почему на нее так смотрят? Вздрогнула — вспомнила! — и приложила к губам палец…

— Она замолчала, — прошептала Женя с удивлением. — Радио замолчало.

Тимур схватил раковину: голоса исчезли, остались далекие шорохи — голоса моря.

Аэлита кивнула и что-то сказала своей вожатой. Та удивленно переглянулась с медсестрами — и вдруг все они разом засуетились. Через несколько минут коминтерновцы с их помощью ушли в свои палаты. Аэлита, проходя мимо Жени и Тимура, тихо сказала:

— Слушайте. Внимательно слушайте.

Скоро костер прогорел, мальчишки и девчонки потянулись спать.

Наутро все случившееся казалось Тимуру сном. После завтрака он снова загорал и купался, потом затеяли волейбол до самого обеда. День пролетел как один час, и было немножко печально, ведь вскоре, все помнили, предстоит расставаться. Всего несколько дней осталось…

— Ничего, я напишу тебе кисьма, — сказал Тимуру за ужином лопоухий Садык из Чимкента. — Вернусь и сразу напишу.

— Письмо? Ты хотел сказать «письмо»?

— Да, да, письмо, — разулыбался Садык. — Русский язык трудный, но я труднее!

— Упорнее, — теперь улыбнулся уже Тимур.

Через секунду они уже беззаботно смеялись. В конце концов, что значат расстояния, когда есть почта? Впереди огромная и счастливая жизнь, они не раз еще встретятся.

Женя в столовой сидела как на иголках и делала Тимуру загадочные знаки, а после ужина при всех схватила его за руку и утащила на соседнюю аллею.

— Ночью встретимся на этом месте! — решительно заявила она.

— Зачем? — удивился Тимур.

Женя огляделась — никого, и зачастила шепотом:

— Она сказала. Она сказала, чтобы были только мы двое, чтобы никто больше не знал о том, что… О том, что у нас есть это радио. Она не может говорить об этом днем… наверное. В общем, вот! Ты придешь?

— Приду, — сказал Тимур. — Не сомневайся.

В пионерском лагере никто и никогда не засыпает сразу после отбоя: это неприлично и не по-товарищески, тем более завтра им расставаться. Ребята говорили о разном, рассказывали о доме и договаривались никогда друг друга не забывать. Было весело, но и досадно. Солнце давно село, на море опустилась тьма. Женька, наверное, уже ждет его. А вдруг он опоздает — что тогда?

Тимур закрыл глаза. Если они не угомонятся, то он уйдет просто так, при всех. Он досчитал до ста. Потом еще раз досчитал до ста, а потом еще раз. Мальчишки болтали и болтали, и Тимур задремал.

Проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо:

— Тимур! Тимур, ты заснул или как?

Тимур едва удержался, чтобы не ответить. Пусть они думают, что он спит.

— И точно, заснул. И я спать буду… — сказал Мишка из Одессы. — А-а-ам… — Он зевнул так, что щелкнули зубы.

Как-то быстро опустилась тишина, которую прерывали только глубокое дыхание и посапывание. Тимур досчитал еще до ста, потом выбрался из постели, осторожно оделся и выскользнул из палаты. Дверь в комнату вожатых была плотно прикрыта, там о чем-то тихо разговаривали. Тимур прокрался мимо и выскочил наружу, под узкий серп луны.

Когда он добежал до аллеи, где они договорились встретиться, Женя уже была там и приплясывала на месте от нетерпения.

— Ну где ты был? Почему так долго?

— Ждал, пока все уснут, — ответил Тимур. — А то все бы за мной прибежали. Интересно же!

— Какие вы, мальчишки… — сказала Женя. — Ладно. Помнишь радио в ракушке?

— А то!

— Слушай.

Женя достала из кармана «китайскую шляпу», постучала ногтем по гладкому блестящему боку, приложила ракушку к уху. Тимур замялся.

— Ну?.. — прошипела Женя.

— Так точно, товарищ Женя, — сказал Тимур. Заложил руки за спину, осторожно, стараясь не касаться, наклонился поближе к Жениной щеке.

— …Женя, Женя, слышишь меня? — шелестел в раковине далекий голос.

— Мы слышим, Аэлита, — повысила Женя голос.

— Кто «мы»? — удивилась Аэлита.

— Я и Тимур, — сказала Женя. — Это мой знакомый… товарищ.

— Товарищ… — эхом откликнулась Аэлита. — Это значит друг?

— Ну да… — не сразу нашлась Женя. — Но не только. Это еще когда вместе, заодно делаешь что-то.

— Заодно… — мечтательно сказала Аэлита. — За одно. Вместе. Всегда вместе. Поняла, вы жена и муж. У нас тоже… бывает так рано, родители договорятся…

Тимур даже в темноте увидел, как у Жени покраснели уши. Она отпрянула от Тимура, будто Аэлита могла что-то видеть, заговорила горячо:

— Неправильно ты все поняла! Мы друзья, просто друзья!

Разве можно женить так рано, удивился Тимур. Он бы ни за что не согласился. Такое в Индии бывает или в Африке. В Африке негры, они черные, а индийцы… Тимур никогда не видел их вживую и не мог сказать, какого цвета у них кожа. Неужели синеватая?

— У нас так не принято, — сказал он вслух. — Откуда вы все, Аэлита? Из Индии? Или это секрет?

— Долго лететь, — непонятно сказала Аэлита, — я, мне нельзя сейчас говорить… Покажете мне «Артек»? — вдруг попросила она. — Скучно сидеть весь день на одном месте.

— Конечно! — обрадовалась Женя. — Завтра, во время абсолюта? Ты сможешь выйти?

— Абсолют? — не поняла Аэлита. — Что это?

— Когда все спят после обеда, — объяснил Тимур. — Тихий час.

— Час… — Аэлита помедлила. — Да, час. На одну… одну тридцать шестую долю меньше нашего.

Женя и Тимур молча переглянулись. Они и вправду не знали, что тут сказать.

— Я не… не говорю неправду. — Голос Аэлиты, кажется, дрогнул. — У меня встроено… Много встроено. Вторая сила. Помощник сердца. Помощники, чтобы дышать, чтобы пить вашу воду, чтобы не сгореть под вашим солнцем… не сильно сгореть. Помощник направления, хотя он не может пригодиться. И помощник времени.

— Часы?

— Да. Измеритель. И ваш час короче нашего та'лу. День тоже.

— Может, у вас и год тоже длиннее нашего? — язвительно осведомилась Женя. — На одну тридцать шестую?

— Длиннее, — подтвердила Аэлита. — Вдвое. Красный год, пыльный год. Ледовый год…

Женя снова хотела сказать что-то язвительное, но вдруг осеклась.

— И наш абсолют тоже длится вдвое дольше вашего, — произнесла Аэлита уже совершенно обыкновенным голосом.

— Да у тебя вообще все, что ни назови, в два раза больше… — усмехнулся Тимур. Женя сделала ему страшные глаза — и он вдруг понял, что, по крайней мере, насчет абсолюта эта странная девочка права: коминтерновцев, кажется, было не видно и не слышно еще добрый час после того, как у всех остальных послеобеденный отдых завершался.

— Не все. Тяжесть — почти в три… в два с половиной и эр боихо-ц'у. Но меньше.

Гадать, что это означает, по-видимому, никакого смысла не было.

— Так сможешь выйти? — примирительно повторил Тимур.

— Да, — сказала Аэлита. — Я смогу… Меня не хватятся, мы устаем и крепко спим. Подумают, что я сплю, как все… — Она замолчала. — …А я уйду.

— Она не придет, — сказал Тимур, пряча под досадой облегчение. Потому что, конечно, очень интересно послушать, что расскажет Аэлита, показать «Артек» ей тоже хорошо бы, иначе она со своими «стражами» так его и не увидит… Но беречь он должен не Аэлиту, а Женю. Приключений же с каждым днем становилось… что-то слишком много. И сегодняшняя тайная прогулка обещала их еще больше.

Тут же он устыдился этих мыслей. Слова «находится под нашей охраной и защитой» не кто-то из взрослых надиктовал, они сами пришли. А человек может нуждаться в охране и защите никак не меньше, чем сад возле дачи! И кто сказал, что Аэлита не нуждается?

— Может, скоро выйдет все-таки, — без особой убежденности произнесла Женя.

— Жень, да мы ее уже больше четверти часа ждем, — виновато ответил Тимур. — Еще немного — и вообще незачем будет выходить: «абсолют» не безразмерный все-таки. Даже у них.

— Может, ей там время посмотреть негде.

— А зачем ей смотреть? У нее же эти, встроенные…

Они ждали в зарослях дрока почти прямо напротив входа в двухэтажный корпус «баклажаночек», оттуда как раз хорошо были видны часы на фасаде. Тем не менее Женя достала из кармана безрукавки «траншейные» часы-браслетник («отцовские», — понял Тимур), внимательно посмотрела на циферблат, словно пытаясь взглядом сдвинуть стрелку — и сделала было движение спрятать их обратно, но вдруг передумала. Решительно застегнула кожаный ремешок на запястье.

Именно в этот момент из дверей корпуса кто-то вышел. Тимур приподнялся было, однако это оказалась медичка в белом халате и закрывающей волосы косынке. Двое охранников у входа проводили ее равнодушными взглядами.

Ребята прождали еще минут пять, а потом молча признали: что-то пошло не так, сегодняшняя встреча отменяется. Женя поднесла было к губам ракушку, но тут на ее плечо вдруг легла рука. Узкая ладонь, тонкие, хрупкие пальцы, белая до синевы кожа…

— Не надо, — прошептала Аэлита. — Днем — не надо.

— Извини, — так же шепотом ответила Женя. — Я вспомнила раньше, чем заговорила, то есть я не заговорила, никто не…

— Да, — кивнула Аэлита. — Никто не. Это хорошо.

— Ты как… — Тимур осекся, уже без объяснений поняв, как она сумела выйти: Аэлита была в белом медицинском халате, а голову ее покрывала косынка с красным крестом, — …нас нашла?

— По ней, — Аэлита указала на ракушку. — Когда она молчит — слышевижу только я.

На холм они взобрались довольно бодро. Тимур втихомолку все удивлялся, как это Аэлите удается держаться с ними почти вровень (правда, и он, и Женя старались особенно не спешить) — но в кипарисовой роще силы ее иссякли. Пришлось вести под руки.

«Слышевижу». Надо же! Скорее всего, она просто по-русски еще не очень хорошо говорит. Но если уж такой радиоаппарат, и вправду чуть ли не для шпионов, может еще и пеленг взять, то… И насчет встроенных чувств она, похоже, не наврала, хотя про такое даже у Жюля Верна не вычитаешь…

Тимур вспомнил, как во время ночного разговора Женя, покраснев, отпрянула от него, — и понял, что сам сейчас наверняка красен, точно рак. К счастью, девочкам было не до него.

— Досталось вам… — сочувствовала Женя, помогая своей новой подруге перенести ногу через стволик поваленного дерева. — Осторожно, вот сюда ступай.

— Досталось? — эхом повторила та.

— Ну в буржуйских застенках. Ой, прости! Нет-нет, я все понимаю, если нельзя — не говори ничего совсем, мы не обидимся, правда, товарищ Тимур?

— Угу, — буркнул Тимур. Поворачиваться покамест опасался: был уверен, что щеки его все еще пылают.

— В буржуйских… — медленно проговорила девочка. — Да. Знаю. Видела газету. Нет.

— Что нет?

— Не в застенках. У нас… у нас легче. Да. Легче. А воздуха больше у вас.

— Ну да, «я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Сейчас на гребень поднимемся, а там Крепость, увидишь. Ну не вся целиком, но остатки старинной башни. Под ней и присядем передохнуть.

— Я выдержу. Я сильная.

— Конечно-конечно, еще какая сильная.

Аэлита, оступившись, тяжело повисла на Тимуре — и его вдруг снова в жар кинуло, когда рука ощутила, что под медицинским халатом на девочке, кажется, ничего нет. Он едва не отпихнул ее. К счастью, Крепость и вправду была уже рядом: оставив девчонок у подножья, Тимур поспешно отбежал к краю обрыва, будто бы осмотреться, а на самом деле — чтобы перевести дыхание.

Там он простоял достаточно долго, чтобы задуматься, куда же им и в самом деле дальше идти. Крепость они Аэлите уже показали. К Шаляпинской пещере такими темпами не дойти. Об Аю-Даге вообще нечего думать. А ведь здорово было бы показать ей там тот знаменитый дуб, в дупле которого, как пугают новичков, живет Абсолют! Ну куда там: он у Медведя на самом хребте.

Для тех, кто живет в других лагерях, основная артековская достопримечательность, к которой поди доберись близко, — это Дворец… а они, как ни смешно, едва убрались оттуда: ведь Дворец — тот самый спальный корпус, где живут коминтерновцы.

Что еще? Склепы, может быть? Они-то рядом, но туда не всякую девчонку сводишь. Женя — свой парень, а эта барышня, может, визжать начнет или в обморок грохнется. Сильная она, как же!

Голоса внизу заставили его отшагнуть от края обрыва. Он торопливо припал к земле, затем по-разведчически осторожно выглянул. По едва заметной тропке, петляющей в зарослях, спускались к морю двое: рослая вожатая соседнего отряда, которую девочки называли «Клеопарда», и — Тимур протер глаза, — их вожатый Славик по прозванию «Суслик», тихий белобрысый парнишка, выглядевший чуть ли не младше кое-кого из своих подопечных. При этом Клеопарда застенчиво, почти робко что-то спрашивала у него, а Славик отвечал ей уверенным голосом, в котором звучали покровительственные нотки. На сгибе правой руки у него висели два полотенца, а левой он обнимал Клеопарду за талию.

Во дает! Ему же целовать ее придется в прыжке!

Тимур осторожно двинулся назад. Девочки сидели, прислонившись спинами к нагретым солнцем камням башни, и негромко разговаривали.

— Я действительно сильнее… многих. Всех. Сильнее, чем сама думала.

— Вижу, — спокойно согласилась Женя. — Но ты не очень-то задавайся, ладно?

— Не задаюсь. Удивлена. Во мне помощники самые лучшие — но все равно…

— А разве у вас не у всех эти… ну встроенные… одинаковые?

— Не все из нас внучки…

Аэлита не договорила.

— И дышится мне тут легче, чем думают хэа, надзирающие, — немного помедлив, произнесла она совсем шепотом. — Это уже не от помощников, вживленных по приказу деда. Это от отца.

— Правда?! — Женя в радостном изумлении повернулась к подруге. — Твой отец из Советского Союза?

— Он Сын Неба.

На несколько секунд в звенящем цикадами воздухе повисло молчание.

— Ой, прости, если секрет — ты просто не рассказывай, и все, — виновато сказала Женя. — А мама? Или тоже рассказывать нельзя?

— Мама была из семьи правителей, старейших родов Соацеры. Когда отца хотели схватить, мама попыталась убить себя. У нее получилось… почти. Мой дед знал, что я уже есть, а он был главой Верховного Совета Директоров, ему повиновались все, и целители не посмели ослушаться, когда он приказал им удержать тело моей матери в жизни до той поры, когда придет срок. И лишь после моего появления на свет властелин над всеми пределами Тумы отпустил свою дочь на смертное ложе. А я росла в его дворце: не столичном, в одном из безымянных оазисов, что разбросаны меж Желтым и Высохшим каналами.

Все это Аэлита выговорила бесстрастно, глядя прямо перед собой, словно на страницу невидимой книги.

Теперь молчание длилось куда дольше.

— Твоего отца только хотели схватить — или схватили? — спросил наконец Тимур.

— Он сумел отбиться. Он — …

Следующее слово прозвучало так странно, что ребята на смогли его разобрать.

— Кто-кто он?

— Магацитл. Сын Неба. Их было двое, отец и его… товарищ. Они вместе улетели на небесной лодке — а о том, что было после, я слышала разное. И надеялась, что здесь, на Земле, где он был рожден, смогу узнать больше.

— Узнала?

— Нет.

— Хорошо. — Тимур поднялся. — Ну ты отдохнула? Пошли.

«Куда ты ее ведешь?» — спросила Женя одними губами. «К смертному ложу», — так же ответил Тимур. Женя испуганно потянулась было его остановить — и раздумала.

Эта рассказчица небывалых историй хочет увидеть «Артек»? Что ж, она его увидит. Тут и ближе хребта Медведь-горы есть места, про которые рассказывают небывальщину.

Им пришлось присаживаться для передышки еще дважды. Оба раза девчонки о чем-то говорили между собой, но полушепотом: не то чтобы таясь от Тимура, однако как-то получалось, что ему пришлось бы подходить вплотную… а это было неловко. Так что он не прислушивался. Лишь однажды Женя произнесла чуть громче обычного: «Правда? Как инвалиды?» — а Аэлита ответила ей вообще неслышно, но жестами изобразила очень странное.

Как инвалиды, надо же. Сильная она. Внучка какого-то высокопоставленного буржуя. С самыми дорогими «помощниками» внутри себя.

Ладно, все-таки не только внучка буржуя, но и дочь… засекреченного работника Коминтерна, получается. И мама у нее погибла. Высокопоставленные буржуи тоже разные бывают: не случайно все же этот отослал свою внучку в «Артек», не случайно ее тут приняли, не случайно и товарищ Андрей говорил…

— Нам… долго?

— Потерпи, тут рядом совсем.

— Терплю… — С этими словами сильная Аэлита обвисла у Тимура на руках. К счастью, она была не только сильная, но и легкая: по-воробьиному тонкие косточки, почти никаких мышц… куда у нее хоть что-то может быть вживлено — поди угадай!

— Ты осторожней с ней! — вдруг очень странным голосом сказала Женя.

— Да уж куда осторожней… — Тимур непонимающе покосился на нее.

Вместо ответа Женя подхватила Аэлиту с другой стороны и чуть ли не выхватила ее у Тимура, как эстафетную палочку. Втроем, бок о бок, нелепо ковыляя, они сделали еще несколько шагов — и Тимур поневоле вспомнил разговор об инвалидах. Хотя по-прежнему не мог сообразить, к чему он мог прийтись.

Дядя Георгий в кружковой самодеятельности изображал одноногого старого партизана, вот только его деревянная нога была такой же театральной бутафорией, что и накладная борода с седым париком. Но было еще что-то, связанное с инвалидами… или с одним только… Совсем недавно было!

И тут они остановились. Пришли.

Под ногами лежал моховой ковер, над головами сплетался полог нескольких крон. Это было самое укромное место в «Артеке» — даже странно подумать, насколько оно, оказывается, близко и до чего же мало кто про него знает. Впрочем, кто не боится — знает, конечно.

— Вот эти домики, товарищ Аэлита, называются «склепы». Смертные ложа, как ты говоришь. Там людей хоронили — раньше, в старорежимные времена. Можешь не бояться, внутри никого нет.

— Знаю.

Ничего она, конечно, знать не могла: заржавленная железная дверь была лишь слегка приоткрыта. Хотя… это ее «слышевижу»…

— Они не внутри, — объяснила Аэлита. — Они вон там… под большим деревом, под корнями его. Двое старших. А маленький сразу за… домиком.

Смотрела она при этом на правый из склепов. А Тимур и Женя сперва посмотрели на нее, потом друг на друга.

В том склепе действительно были две большие ниши и одна меньшая, на детский гробик. По слухам, еще во время Гражданской, когда Крым был под белыми, какие-то бандиты там все перерыли в поисках золота, якобы спрятанного в гробнице. Говорят, ничего не нашли. Остатки гробов вместе с костями то ли закопали неподалеку, то ли просто разломали и выбросили, а вот кто там лежал, когда был похоронен, — об этом даже слухов не сохранилось. И табличек над входом не сохранилось, сбиты они.

— А где те, вон из того склепа? — Женя кивнула на левый «домик».

— Нигде. — Аэлита нахмурилась. — Там сделали… я забыла… вот так!

Ее руки плавно качнулись в воздухе — и очень зримо обрисовали трепещущий, переменный контур языков пламени.

Тимур и Женя снова переглянулись. Она тоже не могла этого знать, вход с выбитой дверью был затянут плющом, сквозь который если что и проступало, то разве лишь вязкая сырая тьма. Но они-то раньше бывали внутри — и отлично помнили: стены зачернены гарью, под ногами старые угли огромного кострища.

— Это ты слышевидишь? — изменившимся голосом спросила Женя.

— Это… иначе. — Аэлита виновато улыбнулась. — Не могу объяснить.

Из ее ноздри вдруг медленной тонкой струйкой поползла кровь, сквозь лиственный сумрак показавшаяся синеватой. Женя заохала и захлопотала вокруг подруги, усадила ее на покрытый мхом валун и, с него же сорвав горсть мха помягче, принялась вытирать Аэлите лицо. Тимур дернулся было ей помочь, но замер, вслушиваясь. Показалось? Нет, он не мог ошибиться: сюда шли двое-трое. Молча идут, быстро, но осторожно. Так крадутся хулиганы, готовясь обнести чужой сад…

— Сигнал — «три звонка»! — сквозь зубы произнес он.

— Что? — Женя в изумлении повернулась к нему и мгновенно посерьезнела. Она помнила: этот сигнал означает боевую тревогу.

— Бери ее — и туда. — Тимур мотнул подбородком в сторону ближайшего склепа. — Не высовывайтесь. И ни звука.

— А ты?!

Но Тимур уже не слушал. Расправив плечи, он двинулся навстречу чужим шагам.

— Ну ты даешь, иптяш-Тимур! У вас же дневной сон сейчас! Поймают — выгонят!

— Не поймают, — хмуро процедил Тимур. — Вы сами тут осторожно, я недавно двух вожатых рядом видел…

— Нас-то не поймают! — Рахмоновец беспечно махнул рукой. — Ты тут сколько — две недели, да? А мы — всю жизнь: знаем, на каких тропах ловят, а на каких — фигушки! Слушай, Тимур, твоя туташ где сейчас? Тоже с тобой тихий час прогуливает?

Тимур сделал неопределенный жест. Алик, адъютант Гейки, был встречей не только удивлен, но и обрадован, а вот двое его спутников держались куда угрюмее. Не очень понятно, замечал ли это он сам. Кажется, Алик в этой тройке за старшего — а вообще-то эти парни на самом деле и старше его, и покрепче гораздо.

Они тоже рахмоновцы: у обоих на майках такой же знак, только сделан еще менее умело, молот едва виден на фоне полумесяца серпа. Однако Тимур вовсе не собирался рассказывать им всем, что Женя вот тут, рядом.

В склепе. С Аэлитой.

— Вы-то сами куда сейчас? — поспешил он перевести разговор на другое.

— Надо, — коротко отчеканил один из незнакомых рахмоновцев.

— Да тут к Султановой скале спуск хороший, — Алик, кажется, с удивлением покосился на него, — а в бухточках по обе ее стороны мидий сейчас — целые грозди, хоть ведрами таскай!

Ведер при них не было, но у каждого через плечо висело по брезентовой сумке.

— К Султановой? — удивился Тимур. — Это где?

— Надо, — повторил тот же парень. — Надо знать.

— Его правда, — заулыбался Алик, — что ж ты тут тогда знаешь, если о ней не слышал? Вот там тропа идет, видишь?

Если бы он не показал, Тимуру эту тропу бы в жизни не разглядеть. Он вообще был уверен, что отсюда к морю прямого хода нет.

— Высокая такая, самая высокая скала здесь, прямо напротив Адалар, — продолжал частить адъютант Гейки. — В ней пещера еще снизу, по другую сторону.

— А, грот Пушкина, — сообразил Тимур, — то есть Шаляпинская скала, да?

— Ну кому Шаляпинская, а кому Султан-кыя. — Алик улыбнулся еще шире.

— Мин сине сиктым-сиктым… — с такой же широкой усмешкой произнес третий рахмоновец, до сих пор помалкивавший.

— Форточкага ляктердем! — резко ответил Тимур, вскакивая. — Кушак баш, понял?!

Этому он, конечно, не у прабабушки научился. Но в московском дворе временами звучит и кое-что покруче.

— Серхантай, дурак! — яростно заорал Алик прямо в лицо своему спутнику, прежде чем они с Тимуром бросились друг на друга. — Мин сине олыперем милиция шакерем! С Гейкой говорить хочешь?! Рахмон-ага тебе не указ?!

И все равно бы им сейчас не миновать сцепиться, но тут оба парня попятились — не испуганно, а смущенно, не зная, куда девать глаза. Алик обернулся — и тоже отступил к ним, мгновенно покраснев до ушей.

— Здравствуйте, мальчики! — Женя ловко спрыгнула с высокого, ей по грудь, валуна. Встала рядом с Тимуром, положив ему руку на плечо. — Ну вы тут кричите — наверно, в дирекции слышно…

— Ой, извини, туташ, сестренка, — в один голос пробормотали все трое рахмоновцев, одинаковым же движением поднося руку к сердцу.

— За что? — озадаченно спросила Женя и прыснула.

В следующий момент они смеялись уже все впятером: с облегчением, забыв обо всем, что случилось только что и чего без малого не случилось. Как давние знакомые. Как лучшие друзья.

— Вот, адъютант, Гейке передай это, атаману Рахмонову. — Женя протянула Алику что-то маленькое. Тимур сглотнул: он до последнего мгновения не верил, что это окажется раковина… но именно она и лежала на Жениной ладони. — Скажешь — от его московского командира. Пусть… пусть слушает море. Он поймет.

— Конечно, передам, сестренка! — Алик явно был озадачен: ракушку он принял со всей серьезностью. Спрятал ее в карман — и весело, лихо отсалютовал.

— Я тебе что сказал? Не высовывайтесь! И ни звука!

— Ага, сказал! Только ты мне не командир вообще-то.

— Когда подан сигнал боевой тревоги — командир!

— Сейчас! Без меня, командир, тебя бы уже измолотили до кровавых синяков!

— А так могли нас обоих измолотить! И кто бы тогда Аэлиту обратно тащил?

Они замолчали. Некоторое время шли мрачные, дуясь друг на друга.

— Не сердись, ладно? — Женя не выдержала первой.

— Да ну тебя! — Тимур все еще не мог отойти. — Эти ребята… Я еще с Гейкой поговорю, как он их вообще принял в… Знаешь, что они говорили?

— Догадалась. Эх вы, мальчишки…

— Сама, знаешь, хороша! Как ты вообще додумалась отдать им раковину?

— У Аэлиты разрешения спросила, — спокойно сказала Женя. — Она потом мне другую даст. Даже две, чтоб у тебя тоже своя была. Как ты иначе с Гейкой вообще поговорить сумеешь?

Она была права, но Тимур в досаде только стукнул себя кулаком по колену.

— …А что к лучшему тебе — к лучшему и мне. — Голос Жени уже был не просто спокоен, а совершенно безмятежен. — Ей, кстати, тоже.

И тут они оба остановились, замерев на полудвижении. Из склепа доносился разговор. Во всяком случае, так им показалось сначала.

Через несколько секунд стало ясно, что голос там звучит только один: певучий девичий голос, говорящий на неизвестном языке. Но он иногда делает паузы, а потом, судя по интонации, задает вопросы… кому?

Если и был второй собеседник, он оставался неслышим.

И невидим тоже. Стоя на пороге склепа, они молча смотрели, как Аэлита улыбается кому-то, будто стоящему перед ней, протягивает руку, обмениваясь с ним прикосновениями, — и словно бы отпускает, провожает прощальным движением.

— Кто… — Женя не договорила.

— Тот, кто строил наш… наш дворец. — Аэлита медленно повернулась к ней, оторвав взгляд от пустоты. — Я же рассказывала — он лежал здесь, а теперь лежит под корнями, возле большого дерева. Вон там.

Ребята как по команде оглянулись, хотя и понимали, насколько это бессмысленно. А потом вновь уставились на Аэлиту. Совсем не ласково.

— Он мне тоже кое-что рассказал, — слабо улыбнулась она. — Про один камень. В стене дворца.

Когда они с Женей посреди глухой ночи обошли дворец и остановились у того места, которое им указала Аэлита, а ей — давным-давно умерший архитектор, Тимур чувствовал себя странно. Вроде и пионер, и взрослый почти, а все в чудеса верит… «Нет ли, Мальчиш, тайного хода из вашей страны во все другие страны?.. Рассмеялся Мальчиш буржуинам в лицо и ответил: да, есть у нас глубокие тайные ходы. Но сколько бы вы ни искали, все равно не найдете!»

Однако все совпало со словами Аэлиты. И заросли туи, и шершавый камень внизу стены, у самой земли: такой же, как и остальные, но самую чуточку, на пол-ладони, шире. И выемки в его левом нижнем углу — как раз под пальцы взрослого человека.

А если уж приходить за обещанными ракушками-рациями, то лучше сейчас, посреди ночи. Днем точно встретиться сложнее будет…

Женя попробовала и так и эдак, но у нее не выходило сделать все правильно, просто ширины ладони не хватало. Тогда Тимур протянул руку из-за ее спины, и теперь их пальцы легли как надо.

— На счет «три», — прошептал он. — Раз… Два… Три!..

Они вместе нажали и повернули. Камень вдруг словно провалился под руками, открывая черный лаз, из которого пахло пылью.

— Пошли? — нерешительно сказала Женя. — Давай со мной?

— Лучше ты, — ответил Тимур. — Я здесь покараулю. Не думай, что я боюсь, просто… ну понимаешь, там девчонки спят, а тут я… в общем…

— Я и не думаю, — тихо произнесла Женя. — Тогда я пошла?

— Ага.

— Возьми. — Она расстегнула ремешок часов, протянула их Тимуру. — Чтобы не разбить.

Согнувшись, нырнула в лаз. Секунду Тимур видел ее спину, потом девочка пропала в темноте. Тимур сел на землю рядом с дырой, прислонился к теплой стене и стал ждать. Из лаза сперва раздавался тихий шорох, потом все стихло. Наверное, решил Тимур, она уже на месте и скоро вернется с ракушками.

Шло время, а Жени все не было. Тимур забеспокоился, не случилось ли чего. Через двадцать минут он уже испугался всерьез: а если ее поймали? Там ведь не просто дежурные, а настоящая охрана! Подумают в темноте, что диверсант пробирается, и…

Что именно сделает в этом случае охрана, Тимур додумать не успел. За кустами туи раздались торопливые шаги и тихие голоса. Тимур осторожно раздвинул жесткие ветки и выглянул наружу.

На дорожке, которая вела к главному входу во дворец, стояли несколько вооруженных мужчин в форме, а среди них — уполномоченный Андрей. Тимур прислушался…

— Проверить все входы, — тихо командовал товарищ Андрей. — Перекрыть, чтобы мышь не проскочила. И ждать приказа. Без приказа ничего не предпринимать! Никакой самодеятельности, товарищи. Осложнения нам не нужны. Все понятно?

— Персонал? — прозвучал вопрос.

— Не из наших только повар, — ответил уполномоченный. — Он уходит после ужина, сейчас его нет.

— А среди детей наши есть?

— Дурацких вопросов не задавать! — шепотом рявкнул Андрей. — Проверить, на месте ли дети. И все ли дети на месте. Если кто-то отсутствует, найти! Все ясно? Выполняйте.

Входы. Проверить. Это что же получается? Он тут сидит, а за спиной дыра, подземный ход? Конечно, правильнее пойти и все рассказать, но ведь там Женька?

Пятясь задом, Тимур вполз в дыру и осторожно задвинул камень за собой, точно створку двери. Сначала показалось, что ночью в деревенском доме задули свечу, настолько стало темно. Но вскоре глаза привыкли.

Тимур обнаружил, что не такая уж здесь и темень. Буржуйский архитектор устроил незаметные отдушины, незаметные снаружи, сквозь которые внутрь пробивались лучи света. Немного, но достаточно, чтобы не набить шишек и не расквасить нос. Значит, Женя не заблудится. Палата девочек на втором этаже с другой стороны, идти недалеко. Наверное, Женя скоро вернется. Надо подождать ее здесь, чтобы, пока рядом товарищ Андрей и охрана, не сунулась наружу…

Касаясь пальцами неровной стены, Женя прошла несколько шагов и остановилась. Сердце колотилось в груди. Было немножко обидно, что Тимур не пошел с ней.

Боится заходить в спальню к «баклажаночкам»? Не боится, а стесняется — мальчишка же! Но все равно: мог бы подождать хоть в начале этого лаза… Ей так трудно, темно — хоть глаз выколи! А он…

Неожиданно Женя обнаружила, что вокруг достаточно света и она видит стены и пол. Справа, у самого потолка, чернела узкая щель, из нее тянуло холодом. Что там может быть? Женя просунула в щель руку. Округлое, на ощупь деревянное. Наверное, за стенкой был погреб с бочками. Интересно, что в них хранят? Квашеную капусту для кухни? Или вино, как в «Трех мушкетерах»? А еще в погребе любят жить пауки и мокрицы, иногда даже змеи… Во всяком случае, так говорят.

Тут она коснулась щекой чего-то холодного и с трудом удержалась, чтобы не взвизгнуть. Вот дура-то…

Глаза приспособились, теперь было видно, что узкий лаз идет вверх и одновременно загибается направо. Впереди слышались негромкие голоса. Женя заглянула за угол: неподалеку на полу тоннеля лежала полосатая тень. Значит, тут что-то вроде маленького окошка, только оно в самом низу стены и зарешеченное.

Кажется, она добралась. Вот только куда?

— Пауна тора соацера, — сказала совсем близко Аэлита. — Куа лома магацитл!

— Кроно ту'лава дото! — ответил незнакомый плаксивый голос.

Похоже, коминтерновки ссорились. Женя присела возле «окошка», потом вовсе легла на пол и заглянула внутрь.

Снова заговорила Аэлита. Ее кровать стояла совсем рядом, если постараться, то, протянув руку, можно ухватиться за ножку…

— Аэлита!.. — шепотом позвала Женя. — Это я! Я пришла…

Аэлита замолчала, потом продолжила горячо и почти громко. Вдоль края одеяла скользнула бледная кисть, показала под кровать. Из ладони выпала ракушка-рация.

Происходило что-то непонятное, Аэлите явно требовалась помощь. Женя присмотрелась: решетка держалась на двух гвоздиках. Сдвинуть ее в сторону и проползти в отверстие оказалось минутным делом.

В комнате было тепло и даже душно: похоже, тут вообще никогда не открывали окон. Под кроватью у Аэлиты лежал мягкий пушистый коврик. Такие же коврики виднелись под соседними кроватями. Интересно, зачем? Женя не стала задумываться. Мягко — и ладно!

Она прижала ракушку к уху…

— …А что будет с нами? — голос Аэлиты неожиданно прозвучал по-русски, хотя другим ухом Женя по-прежнему слышала речь на незнакомом языке. — Хорошо Туале, ее отец из партии Перемен. Если они возьмут власть…

— Уже взяли! — злорадно перебила ее другая коминтерновка. — Теперь все станет иначе.

— Ты неумна, Туала, — сказала Аэлита. — Ты не понимаешь…

— А ты гордячка! Молчи и привыкай, ты не самая главная теперь!

— Кому лучше, когда мы ссоримся? — произнесла третья. — Родина далеко, нам надо держаться вместе.

— Вместе с этой?! — огрызнулась Туала и произнесла издевательски: — Дочь магацитла, как же! Когда она слушала нас, Нея? Мы всегда были для нее «калеки», для их рода любой, у кого нет полного набора второй силы, — «калека».

— Думаешь, настоящие «калеки» примут тебя за свою? — чуть слышным шелестом долетел голос какой-то еще девочки, ранее молчавшей. — Ни у кого из их дочерей не расстелен под ложем коврик для служанки, наоборот — их дочери спят на таких ковриках… — Девочка вдруг словно бы задохнулась, но сумела продолжить. — А для их отцов мы все — синяя кожа!

Про «синюю кожу» Женя не поняла, а насчет «калек» более-менее разобралась: Аэлита рассказывала ей, что те, у кого нет встроенных в тело приборов-помощников, могут передвигаться разве что на костылях, инвалидных колясках… Это она, надо так понимать, говорила про коминтерновцев, изувеченных пытками в застенках. Но отчего для девчонок эти «калеки» — словно бы чужие, чуть ли не враги? Разве могут у них тут быть враги? Как они к нам вообще попадут?

Вообще-то могут попасть, наверно. Ведь есть же у нас, пусть не в «Артеке» сейчас, английские коминтерновцы и их дети — а есть дипломаты и всякие там приглашенные на заводы специалисты из буржуйской Англии, хотя с ней уже скоро война начнется. Вот и в этой Соацере… то есть Соацера — их столица, а сама страна называется Тума…

Но все равно что-то не складывалось.

— Даже хуже… — вздохнул кто-то из девочек. — Не синяя кожа, а варенная плоть в водах горячего озера. И род Тускуба, и дети тех, кто ведет партию Перемен…

— Здешние не допустят! — воскликнула Туала.

— Здешние? Да ты действительно неумна. Мы для них — тоже плоть… Совсем лишняя плоть вокруг того, что в нее встроено. Вот это им и вправду очень нужно.

— Но начнут с плоти и крови Тускуба!.. С синей его крови.

Почему они ругаются, удивилась Женя. Что-то произошло на их родине? Может быть, революция? Но ведь это же здорово! Революция — всегда здорово.

Аэлита давно уже не говорила ничего. Остальные коминтерновки ссорились, яростно упрекали друг друга, но голоса их почему-то звучали все тише и тише.

— Очень тяжело, — вдруг сказала та, которую звали Нея. — Ужасный мир.

Было слышно, как она зевнула.

— Ужасный, — согласилась Туала. — Как они… здесь… живут?..

Ей уже никто не ответил. И никто, включая саму Туалу, не шевельнулся, когда еще через десяток секунд вдруг тихо скрипнула, открываясь, дверь.

— Проверяйте, товарищ уполномоченный.

Женя узнала голос противной медички. Раздались тяжелые шаги. Пара сапог остановилась у кровати Аэлиты, потом их обладатель прошел дальше.

— Все тут, — сказал товарищ Андрей.

— Куда им деться? — ответила медичка. — Видите, дрыхнут без задних ног.

Она почти не понижала голос. Андрей ничего не сказал, но, должно быть, сделал предостерегающий жест, потому что женщина ответила:

— Да нет нужды, товарищ уполномоченный. Они и днем-то почти все время спят…

— Все равно, — сказал уполномоченный. — Следите, не спускайте глаз. Сами понимаете. Кто знает, как все сейчас повернется?

— А что Москва? — спросила медичка.

— Ждет, — непонятно ответил товарищ Андрей.

Снова заскрипели сапоги, хлопнула дверь. Спустилась тишина, которую прерывали только тяжелое дыхание и тихие стоны коминтерновок.

— Аэлита? — прошептала Женя. — Ты спишь, Аэлита?

— Мне надо бежать, — сказала после долгого молчания Аэлита. — Спаси меня, Женя.

Вот так. Все ясно и все просто. То есть на самом деле ничего не понятно и все, наверно, очень сложно, но никаких вопросов не остается.

И очень страшно подумать, что будет, если этот, как его, Алик не передал ракушку своему командиру. Или если тот сейчас держит ее не рядом с собой.

Конечно, говорить с командиром рахмоновцев должен был Тимур. И Тимур действительно ему все объяснит — потом, совсем скоро. Но кое-что надо сделать еще скорее, прямо сейчас.

— Гейка! — укрыв раковину в кулаке и прижавшись к ней губами почти вплотную, Женя говорила почти беззвучно: знала, что этого хватит. — Гейка! Ты слушаешь море?

Она была почти готова к тому, что никто не отзовется. Но когда ответ все-таки прозвучал: «Я… я слышу тебя! Ты кто?!», Женя чуть не засмеялась — таким испуганным был голос бесстрашного Гейки.

Говорила она с ним совсем недолго. Потом осторожно поскребла ногтями ножку кровати — и услышала, как Аэлита шевельнулась у нее над головой.

— Встать сможешь? Или ты сейчас как они — «без задних ног»?..

— Я смогу. Я дочь магацитла.

Вниз по тропе они буквально снесли ее на руках, хотя это было совсем не легко, какие у нее ни птичьи косточки. Однажды, на особенно крутом участке, когда под сандалиями опасно заскользил голый камень, Аэлита вдруг попросила оставить ее здесь и поскорее уйти. Ага, как же, вот так взяли да оставили, бросили на погибель, побежали спасать свои драгоценные шкурки: «За друзей стоять отважно будь готов! — Всегда готов!», пункт пятый «Кодекса».

Все же ни она без них не спустилась бы тут, даже днем, ни они без нее — ночью. Они были ее ногами, она их глазами: видела тропу в темноте на тридцать шагов вперед, ощущала меняющуюся крутизну склона, предугадывала повороты.

А один раз, тем же неведомым образом, предощутила приближение погони. То есть это все же была не погоня, от той бы не спастись: несколько человек спокойно, без спешки, прошли вдоль склона в десятке шагов под ними. Кажется, двое-трое — из команды товарища Андрея, а с ними пара пионервожатых.

Лунный свет в эти минуты пробился сквозь ночные облака и щедро пал на землю, но сквозь сплетение ветвей сделал все непроглядней, чем в полной тьме.

Да, не погоня, об исчезновении Аэлиты из спального корпуса, похоже, еще не узнали… Но обычным такое ночное патрулирование назвать трудно. Должно быть, приказ «все проверить и перекрыть, чтобы мышь не проскочила», касался не только окрестностей дворца.

Потом Тимур и Женя долго сидели на прибрежных камнях, восстанавливая дыхание, — и Аэлита, измученная, сидела рядом с ними. Она бы, наверно, сейчас провалилась в сон, но времени совсем не оставалось.

— Смотри, дочь магацитла. Вот это — Султанская скала, то есть Шаляпинская. Ну все равно, как ее ни называй, ничего не изменится. Нам надо плыть вокруг нее. Гейка будет ждать с той стороны, возле пещеры: на эту сторону ему нельзя выгребать — лодку могут увидеть. Ох, далеко, слушай… Жень, я помню, что мне рассказывала, но все-таки море — не бассейн.

— Я доплыву, — неживым от усталости голосом сказала Аэлита.

«Она доплывет», — кивнула Женя с уверенностью, которой, Тимур это вдруг почувствовал, у нее на самом деле не было.

«А ты?» — взглядом спросил он.

— А ты-то сам? — бурно, вслух возмутилась Женя, чем несколько успокоила его.

Почти прямо под их ногами волны, равнодушно шелестя, накатывались на невидимый пляж.

— Поздно, — все таким же мертвым, но уже не от усталости, голосом сказала Аэлита.

Вдоль берега цепочкой шли люди. Кажется, те самые, кого они пропустили мимо себя в темноте выше по склону. Теперь повернули и возвращаются. Вот только разминуться с ними тут не было никакой возможности.

— Поздно… — с отчаянием повторила Женя.

Тимур даже удивился. Он отлично понимал, что ничего еще не поздно.

— В воду, дочь магацитла, — прошептал он уголком рта. — Плыви так, как тогда в бассейне. На поверхность не показывайся, кроме как для вдоха. Живо!

— А вы?

— А мы — догоним. Потом. В воду, кому сказано! Погубишь и себя, и нас!

«Артек» — огромный лагерь. У него немало своих законов. Как и всюду, нередко законы их обходят и нарушают: в каждом из входящих в него малых лагерей чуть по-разному, но если честно, то разница невелика. Как и всюду, виновных ловят, уличают, стыдят и наказывают. Или прощают. В прежние времена прощали куда чаще, сейчас правит строгость.

Но за море не прощали никогда. Ни прежде, ни теперь.

Кажется, только один раз за всю историю «Артека», да и то незапамятные лет десять назад кто-то утонул, купаясь в море без надзора. Но с тех самых пор во всех лагерях и во всем лагере действует незыблемый и неумолимый закон: каждый, кто без спроса уйдет купаться, будет тотчас же отправлен домой. И от этого закона лагерь не отступал еще никогда. Теперь в нем появились уже и другие законы, куда более беспощадные; но этот тоже не отменен.

Однако слишком здесь пышно цветет удивительная зелень, слишком часто попадаются прохладные ущелья, журчащие потоки, укромные поляны. Слишком много тут сверкающего солнца, которое словно бы продолжает сиять даже ночью… Особенно ночью!

А про ночные прогулки закон ничего не говорит. То есть на самом деле говорит, но гораздо менее суровым голосом.

Даже если на такую прогулку вышли мальчик и девочка. Даже если гуляют они по пляжу возле самого моря (лишь бы в воду не лезли!). Даже если не просто гуляют.

Потому что соблюдайся в этом случае закон неукоснительно — где он должен свой путь начать и где остановиться? «Мальчик и девочка» — это только ли тринадцатилетние пионеры? А кем считать восемнадцатилетних вожатых, которые сами следят за тем, чтобы артековский закон соблюдался?

И сказал сам себе «Артек»: «Все они — мои дети, подростки на берегу моря. Пока будет можно, я зажмурюсь».

Она была спортсменка и медалистка, ростом лишь на сантиметр не дотягивала до метра девяносто, а возрастом — всего месяц до девятнадцати лет оставался. Но «Клеопардой» ее называли, и то за глаза, только здешние малолетки, дома же звали Лерочкой и все еще считали внучкой.

А ее Славик — он такой образованный и умный, такой взрослый, на целый год старше… И пусть смеются всякие дуры, пусть выдумывают, что ему будто бы для поцелуя на пенек вставать нужно!

Она сейчас больше всего страдала от того, что нельзя идти со Славиком обнявшись или хотя бы держась за руки. При этих, которые с ними сейчас, — никак нельзя. Но она и так чувствует его дыхание, а это такое счастье…

Сначала она поняла, что он дыхание на миг затаил, потом — что Славик изо всех сил старается дышать как прежде, идти обычным шагом, с привычной внимательностью смотреть по сторонам, ни в коем случае не поворачивать голову вот туда… И Лера тоже туда не посмотрит, голову не повернет. А если взгляд скосит, проходя мимо — ну, какое кому до этого дело!

Какое кому дело, что какая-то парочка обнимается-целуется на их со Славиком месте, судорожно расстегивает друг на друге одежду, возится торопливо и неумело… Лере и Славику не жалко. Они щедрые.

И уж точно не должно быть до этого дела тем, кто идет с ними сейчас. У них другая задача, эту задачу они объяснили и вожатым, вожатые все поняли и выполняют.

Лера добросовестно следила за освещенной луной морской гладью — но там не было ни лодки, ни признака кого-нибудь, удаляющегося от берега вплавь. Впрочем, вон появилась точка в паре сотен метров от берега — но это дельфин. А вот он уже снова нырнул.

Кажется или нет, что за плавник его ухватилась тонкая девичья рука?

Да ну, ерунда какая!

— Не заметили, — выдохнул Тимур.

Женя промолчала. Ей казалось, что уж Клеопарда, с высоты своего-то роста, обязательно должна была их увидеть.

— Женечка!

Она ласково потерлась ему щекой о голое плечо, по-прежнему не произнося ни слова. А до Тимура, кажется, только сейчас начало доходить. Эх ты, мальчишка… мужчина ты мой…

— Женечка! И… и что же мы теперь?

— Не что, а кто. Мы — муж и жена. Так это, кажется, называется?

— Женечка! Моя Женечка!

— Заодно. За одно. Помнишь?

— Это когда мы объясняли Аэлите, что такое товарищ?

— Тогда. А если ты еще раз назовешь меня «товарищ Женя» или скажешь, что мы все это затеяли только для того, чтобы отвлечь внимание от Аэлиты, — то я возьму вот этот булыжник и заеду тебе по башке!

Булыжник и вправду был здоровенный. Но Тимур понимал: то, что Женя, его Женя сейчас сказала об Аэлите, — тоже правда.

Только кто же мог догадаться, что после того, как эти пройдут и им с Женей уже можно будет, облегченно вздохнув, разомкнуть неловкие объятия — они вместо этого вдруг кинутся друг на друга, как… как…

Женя гибко встала, потянулась — тут, на песке, при лунном свете было видно все-все, и Тимур в панике отвернулся.

— Смотри, — грустно сказала она. — Должен же ты хоть напоследок увидеть, что тебе досталось.

— Напоследок?!

— Ну да. Потому что сейчас мы оденемся и поплывем за Аэлитой. Туда, где Гейка всех нас сможет подобрать. Как же еще?

— Действительно, как же еще… — пробормотал Тимур.

Гейка греб яростно и целеустремленно. От весел он Тимура шугнул сразу: «Не умеешь ведь, только мешать будешь!», а к рулю успела проскочить Женя и вовсе не собиралась уступать кому-то это место. Так что дело себе Тимур нашел, только когда лодка зашелестела килем по песку: соскочил в воду, помог вытащить лодку на берег, затем помог выбраться девочкам… Конечно, только Аэлите, ну так ей и Женя помогала; а когда протянул было руку Жене, она, будто не заметив, перепрыгнула через борт не менее ловко, чем он сам. Как и не было между ними ничего только что. Или наоборот — потому, что было? Не хочет, чтобы это кто-нибудь заметил: Аэлита, Гейка?..

— Ну вот что, комиссар, — угрюмо проговорил Гейка, обращаясь к Тимуру едва ли не в первый раз после того, как они с Женей забрались в лодку. — Там мой дом — видишь, в окошке лампа?

— Твоего деда, Рахмона-аги, — кивнул Тимур. — Вижу, конечно.

— Рахмона-моллы, — еще более хмуро, сквозь зубы, поправил Гейка. — Я и сам не знал, пока сюда…

Тимур снова кивнул. Наверно, у деревенских людей еще в чем-то прежние понятия — и нет ничего особенного, что уважаемого старика тут называют «молла». Хотя странно вообще-то: на третьем десятилетии советской власти!

— Запомнил. Ассалам аляйкум, уважаемый Рахмон-молла — именно так и обращусь, да ты не бойся, не совсем же я дурак. Ну, пошли?

— Нельзя вам туда идти, — через силу выдавил из себя Гейка. — А ей, этой девчонке из… ну из оттуда — тем паче нельзя!

Все они одновременно посмотрели на Аэлиту. Ее лицо белело в ночи, как мраморное.

— Молла, — повторил Тимур.

— Я же не знал! — отчаянно прошептал Гейка — Гейдар Рахмонов, атаман здешних рахмоновцев, внук самого Рахмона-моллы. — Сперва даже удивился, отчего дед мне тут разрешил все организовать, как под Москвой у тимуровцев — у тебя то есть… Я тогда подумал — это хорошо, значит, дед теперь с нами всей душой! И его… его друзья тоже! Да у нас половина думает, как я тогда, в самом начале: и Али, который мне от тебя ракушку передал, и другие…

— Тот серп, такой большой — это на самом деле не пара к молоту, а полумесяц? — поинтересовалась Женя как ни в чем не бывало. Словно они в музее были сейчас и она попросила экскурсовода рассказать ей о каком-то значке на древнем знамени.

— Ну.

— Что ж ты девочке помочь согласился, адъютант? — холодно произнес Тимур. — Мог вообще на зов не откликаться. Мог сказать, что лодку подогнать не сумеешь. Но отозвался, пригреб, забрал нас всех… И куда ей теперь?

— Никуда. — Гейка смотрел в землю. — Но если она в наш дом войдет — это будет хуже, чем в никуда. Или если даже вы втроем войдете… Вот, возьми свою рацию. — Он зашарил по карманам, достал ракушку, протянул в пространство между Тимуром и Аэлитой — в результате взяла ее Женя. Да не просто взяла, а выхватила, как оружие у дезертира.

— Деду рассказывал? — Голос ее был строг и суров. Так, наверное, говорит ее отец, отдавая боевые приказы.

— Ни слова. — Гейка расправил плечи, теперь он смотрел на Женю прямо, глаза в глаза.

— Хорошо. И об остальном тоже не говори.

— О чем «остальном»? — Он даже нашел в себе силы усмехнуться, пускай криво. — О дельфине? О том, что она вдруг поднялась передо мной из-под воды, как ни один живой человек не может? Да такое даже можно и рассказать: дед просто решит, что я саташкан. — Гейка постучал себя костяшкой согнутого пальца по лбу. — Но лучше не расскажу. Вовсе незачем ему знать…

— Действительно незачем! — произнес незнакомый голос из темноты. Почти незнакомый.

Они изумленно повернулись все разом — кроме Аэлиты, которая, оказывается, давно уже смотрела в ту сторону. Больше всех ошеломлен оказался Гейка.

— Семеныч-ага?!

— И не только.

Тимур и сам уже видел, что не только: кроме старика на костылях, смутно запомнившегося по первому дню, с разных сторон подступили медленные тени. Прорваться, наверно, можно: они все — кто с костылем, кто в кресле с колесиками, а кто даже на такой платформе, на которой безногие ездят, отталкиваясь обтесанными чурками от земли. Но куда? И нужно ли?

Аэлита вдруг заговорила-запела, торопливо и непонятно — обе ракушки сейчас были у Жени в руке, она дернулась было поднести одну из них к уху, но передумала, протянула Семенычу. Тот принял их, внимательно посмотрел сперва на нее, потом на Тимура и снова повернулся к Аэлите. Выслушав, что-то ответил на том же незнакомом языке. Затем как-то необычно перехватил костыли — и коротко поклонился ей.

— Девочки и вправду неумны, — это он сказал уже Тимуру и Жене. — Они думали, что мы жаждем мести внучке Тускуба. Никому из них и в голову не пришло, что здесь, в краю магацитлов, у нас может быть иная цель: помочь дочери магацитла…

— А нам вы поможете, Семеныч-ага? — вежливо спросила Женя.

— Не ага, — улыбнулся старик. — И не Семеныч. И не помогу: лучше вам от нас теперь держаться подальше, даже забыть, что когда-то видели нас… и ее… А поможет вам тот, кого ты, девочка, позвала на помощь этой ночью.

— Я?! — выдохнул Гейка, все еще не опомнившийся от ошеломления. И тут же понял: — Я отвезу вас обратно, успею! Если там еще не началась тревога — все будет так, как если бы не было ничего, ну для вас то есть. Быстро в лодку, бежим!

Так у них и не вышло попрощаться с Аэлитой. Только спихнув лодку в воду и перебравшись через борт, Тимур оглянулся — но уже не увидел ничего в тенях на берегу.

— Нам бы только ночь простоять да день продержаться, — прошептал он.

— Да, ночь сегодня короткая. — Женя села рядом с ним, ничего больше не стесняясь, обняла. — Самая короткая ночь в году — в нашем сорок первом. Зато следующий день будет самый длинный!