Наука любви

Песнь песней Соломонова:

— Пусть уста его меня поцелуют!

— Ибо лучше вина твои ласки!

Из-за добрых твоих умащений

Прозрачный елей — твое имя, —

Потому тебя девушки любят.[1]

— Влеки меня! С тобой побежим мы!

— Ввел меня царь в свои покои!

— Мы рады, мы с тобой веселимся,

Больше вина твои ласки славим —

Справедливо тебя полюбили!

— Я черна, но собою прекрасна,

девушки Иерусалима!

Как шатры Кедара,^{1}

как завесы Соломона, —

Не смотрите, что я смугловата,

что меня подглядело солнце, —

Мои братья на меня прогневились, —

виноградники стеречь мне велели, —

Свой же виноградник не устерегла я.

— Ты мне расскажи,

любовь моей души,

Где ты стадо пасешь,

где со стадом отдыхаешь в полдень,

Чтобы мне не бродить под покрывалом,

где товарищи твои расположились!^{2}

— Если ты не знаешь,

прекраснейшая из женщин,

Выходи по тропам овечьим

и паси ты своих козлят

У шатров пастушьих.

— С кобылицей в колеснице фараона

Тебя, милая, сравнил я,

Твои щеки украшают подвески,

Твою шею — ожерелья.

Мы скуем тебе подвески золотые

И серебряные бусы.

— Пока царь за столом веселился,

Мой народ разливал ароматы,

Для меня мой милый — ладанка с миррой,

Что ночует меж грудями моими,

Для меня мой милый — соцветье кипрея

В виноградниках Эн-геди.^{3}

Как прекрасна ты, милая,

как ты прекрасна,

Твои очи — голубицы!

— Как прекрасен ты, милый, и приятен,

И наше зелено ложе,

Крыша дома нашего — кедры.

Его стены — кипарисы.

— Я — нарцисс равнины,

я — лилия долин!

— Как лилия между колючек —

моя милая между подруг!

— Как яблоня меж лесных деревьев —

мой милый между друзей!

Под сенью его я сидела,

его плод был мне сладок на вкус.

Он ввел меня в дом пированья,

надо мной его знамя — любовь!

Ягодой меня освежите,

яблоком меня подкрепите,

Ибо я любовью больна.

Его левая — под моей головою,

а правой он меня обнимает, —

Заклинаю вас, девушки Иерусалима,

газелями и оленями степными, —

Не будите, не пробуждайте любовь,

пока не проснется!

— Голос милого!

Вот он подходит,

Перебираясь по горам,

перебегая по холмам, —

Мой милый подобен газели

или юному оленю.

Вот стоит он

за нашей стеной,

Засматривает в окошки,

заглядывает за решетки.

Молвит милый мой мне, говорит мне:

«Встань, моя милая,

моя прекрасная, выйди,

Ибо вот зима миновала,

Ливни кончились, удалились,

Расцветает земля цветами,

Время пения птиц наступило,

Голос горлицы в краю нашем слышен,

Наливает смоковница смоквы,

Виноградная лоза благоухает —

Встань, моя милая,

моя прекрасная, выйди!

Моя горлица в горном ущелье,

под навесом уступов, —

Дай увидеть лицо твое,

дай услышать твой голос,

Ибо голос твой приятен,

лицо твое прекрасно!»

— Поймайте-ка нам лисенят,

поймайте маленьких лисенят,

Они портят нам виноградник,

а виноград-то наш не расцвел![2]

— Отдан милый мой мне, а я — ему;

он блуждает меж лилий.

Пока не повеял день,

не двинулись тени,

Поспеши назад,

как газель, мой милый,

Иль как юный олень

на высотах Бетер.

— Ночами на ложе я искала

любимого сердцем.

Я искала его, не находила.

Встану, обойду-ка я город

по улицам и переулкам,

Поищу любимого сердцем.

Я искала его, не находила,

Повстречала тут меня стража,

обходящая город:

«Вы любимого сердцем не видали ль?»

Едва я их миновала,

как нашла любимого сердцем,

Я схватила его, не отпустила,

Довела его в дом материнский,

в горницу родимой.

Заклинаю вас, девушки Иерусалима,

газелями и оленями степными, —

Не будите, не пробуждайте

любовь, пока не проснется.

— Кто это выходит из пустыни,

словно дымный столп,

Курящаяся миррой и благовоньем,

привозным воскуреньем?[3]

— Вот ложе Соломона,

Шестьдесят мужей вокруг него

из мужей израильтянских,

Все они препоясаны мечами

и обучены битве,

На бедре у каждого меч

против страшилища ночного.

— Паланкин изготовил себе царь из дерев ливанских,

Столбы из серебра изготовил,

Спинку — из золота,

Подстилку — из багряницы,

А внутри его застлали любовью девушки Иерусалима.

Выходите-ка, девушки, на царя Соломона поглядите,

На венец, которым мать его в день свадьбы венчала,

В день радости сердца.[4]

— Как прекрасна ты, милая,

как ты прекрасна —

твои очи — голубицы

Из-под фаты,

Твои волосы — как козье стадо,

что сбегает с гор гилеадских,

Твои зубы — как постриженные овцы,

возвращающиеся с купанья,

Родила из них каждая двойню,

и нет среди них бесплодной.

Как багряная нить твои губы,

и прекрасен твой рот,

Как разлом граната твои щеки

из-под фаты,

Как Давидова башня твоя шея,

вознесенная ввысь,

Тысяча щитов навешано вкруг, —

всё щиты бойцов,

Две груди твои — как два олененка,

как двойня газели, —

Они блуждают меж лилий.

Пока не повеет день,

не двинутся тени,

Я взойду на мирровый холм,

на гору благовоний, —

Вся ты, милая, прекрасна,

и нет в тебе изъяна.

— Со мною с Ливана, невеста,

со мною с Ливана приди!

Взгляни с вершины Амана,

с Сенира и Хермона вниз!^{4}

От львиных убежищ

с леопардовых гор!

— Ты сразила меня, сестра моя, невеста,

сразила одним лишь взором,

Одной цепочкой на шее,

Сколь хороши твои ласки, сестра моя, невеста,

сколь лучше вина,

Аромат твоих умащений

лучше бальзама,

Сладкий сот текучий

твои губы, невеста,

Мед и млеко

под твоим языком,

Аромат одеяний,

как ароматы Ливана.

— Замкнутый сад — сестра моя, невеста,

Замкнутый сад, запечатанный источник!

Твои заросли — гранатовая роща с сочными плодами,

С хною и нардом!

Нард и шафран,

Аир и корица,

Благовонные растенья,

Мирра и алоэ,

И весь лучший бальзам!

Колодец садов

источник с живой водою,

родники с Ливана!

Восстань, северный ветер,

приди, южный ветер,

Ветер, повей на мой сад,

пусть разольются его благовонья!

— Пусть войдет мой милый в свой сад,

пусть поест его сочных плодов!

— Вошел я в сад мой, сестра моя, невеста,

собрал моей мирры с бальзамом,

Поел сота с медом,

выпил вина с молоком.

Ешьте, друзья, пейте и упивайтесь, родичи!^{5}

— Я сплю, но сердце не спит…

Голос милого — он стучится:

«Отвори мне, моя милая, моя сестра,

моя нетронутая, моя голубка,

Голова моя полна росою,

мои кудри — каплями ночи!»

— Сняла я хитон —

не надевать же его снова!

Омыла я ноги —

не пачкать же их снова!

Мой милый руку

просунул в щелку —

От него моя утроба взыграла.

Встала милому отворить я,

а с рук моих капала мирра,

С пальцев — текучая мирра

на скобы засова.

Отворила я милому —

а милый пропал, сокрылся,

От слов его дух мой замер,

Я искала его, не находила,

кликала — он мне не ответил!

Повстречали меня стражи,

обходящие город,

Изранили меня, избили,

Стражи стен городских

сорвали с меня покрывало.

Заклинаю вас, девушки Иерусалима, —

если встретится вам мой милый,

Что вы скажете ему? Скажите,

что я любовью больна.

— Что твой милый среди милых,

прекраснейшая из женщин,

Что твой милый среди милых,

что ты так нас заклинаешь?

Милый бел и румян,

отличен из тысяч:

Лицо его — чистое золото,

кудри его — пальмовые гроздья,

черные, как ворон,

Очи его, как голуби

на водных потоках,

Купаются в молоке,

сидят у разлива,

Щеки его, как гряды благовоний,

растящие ароматы,

Губы его — красные лилии,

капающие миррой текучей,

Руки его — золотые жезлы,

унизанные самоцветом,

Живот его — слоновая кость,

обрамленная темно-синим каменьем,

Ноги его — мраморные столбы,

поставленные в золотые опоры,

Облик его — как Ливан,

он прекрасен, как кедры,

Нёбо его — сладость,

и весь он — отрада!

Таков мой милый,

таков мой друг,

Девушки Иерусалима!

— Куда ушел твой милый,

прекраснейшая из женщин,

Куда уклонился твой милый, —

мы поищем с тобою!

— Мой милый в свой сад спустился,

ко грядам благовоний,

Побродить среди сада

и нарвать себе лилий, —

Отдан милый мой мне,

а я — ему, —

Он блуждает меж лилий.

— Прекрасна ты, милая, как столица,

хороша, как Иерусалим,

И грозна, как полк знамённый!

Отведи от меня глаза,

что меня победили,

Твои волосы — как стадо коз,

что сбегает с гор гилеадских,

Твои зубы — как стадо овец,

возвращающихся с купанья,

Родила из них каждая двойню,

и нет среди них бесплодной,

Как разлом граната, твои щеки —

Из-под фаты!

— Шестьдесят их, цариц,

и восемьдесят наложниц,

и девушек — без счета, —

Одна она, моя нетронутая, моя голубка,

Одна она — ясная дочка

у матери родимой, —

Увидали подруги —

те пожелали ей счастья,

Царицы и наложницы —

те восхвалили:

— Кто это восходит, как заря,

прекрасная, как луна.

Ясная, как солнце,

грозная, как полк знамённый?

— Я спустился в ореховый сад

посмотреть на побеги долины,

Посмотреть, зеленеют ли лозы,

зацвели ли гранаты.^{6}

Я и не ведал —

душа моя меня повергла

под победные колесницы:^{7}

Вернись, вернись, шуламянка,

вернись, вернись, дай взглянуть!^{8}

— Что смотреть вам на шуламянку,

будто на хороводную пляску?

— Как прекрасны твои ноги в сандалиях,

знатная дева!

Изгиб твоих бедер, как обруч,

что сделал искусник,

Твой пупок — это круглая чашка,

полная шербета,

Твой живот — это ворох пшеницы

с каёмкою красных лилий,

Твои груди, как два олененка,

двойня газели,

Шея — башня слоновой кости,

Твои очи — пруды в Хешбоне

у ворот Бат-раббим,

Твой нос, как горная башня

на дозоре против Арама,

Твоя голова — как гора Кармел,^{9}

и пряди волос — как пурпур,

Царь полонен в подземельях.

— Как ты прекрасна, как приятна,

любовь, дочь наслаждений!

Этот стан твой похож на пальму,

и груди — на гроздья,

Я сказал: заберусь на пальму,

возьмусь за фиников кисти, —

Да будут груди твои, как гроздья лозы,

как яблоки — твое дыханье,

И нёбо твое — как доброе вино!

— К милому поистине оно течет,

У засыпающих тает на губах.^{10}

Досталась я милому,

и меня он желает, —

Пойдем, мой милый, выйдем в поля,

в шалашах заночуем,

Выйдем утром в виноградники:

зеленеют ли лозы,

Раскрываются ль бутоны,

зацветают ли гранаты?

Там отдам я

мои ласки тебе.

Мандрагоры благоухают,

у ворот наших много плодов:

Нынешних и давешних

припасла я тебе, мой милый.

— Кто бы сделал тебя моим братом,

вскормлённым матерью моею, —

Я встречала бы тебя за порогом,

невозбранно бы тебя целовала,

Привела бы тебя я с собою

в дом матери моей родимой,

Напоила бы душистым вином

и соком моего граната!

— Его левая — под моей головою,

а правой он меня обнимает, —

Заклинаю я вас, о девушки Иерусалима:

Что вы будите, что пробуждаете

любовь, пока не проснется?

— Кто это идет из пустыни,

на милого опираясь?^{11}

— Под яблоней я тебя пробудила —

там родила тебя мать,

Там родила родная.^{12}

— Положи меня печатью на сердце,

Печатью на руку!

Ибо любовь, как смерть, сильна,

Ревность, как ад, тяжка,

Жаром жжет, —

Божье пламя она —

И не могут многие воды любовь погасить,

Не затопить ее рекам, —

Кто ценою своего достояния станет любовь покупать,

Тому заплатят презреньем.

— Есть у нас сестрица,

у нее еще нету грудей,

Что для сестрицы нам сделать,

когда к ней свататься будут?

Была бы она стеной —

мы бы ее укрепили

серебряными зубцами,

Была бы она дверью —

мы бы ее заградили

кедровой доскою.

— А я — стена,

мои груди, как башни,

Потому он во мне

находит оплот.

Был сад у Соломона

в Баал-Хамоне,

Вверил он сад сторожам.

Каждый вносил за плоды

тысячу серебром.

У меня же мой сад с собой:

тысячу с тебя, Соломон,

И две сотни — со стерегущих плоды.[5]

— Живущая в садах!

Друзья прислушались!

Дай услышать твой голос!^{13}

— Сокройся, мой милый!

Будь подобен газели

Или юному оленю

на горах благовоний![6]