Наука любви

В собранье песен, верных юной страсти,

Щемящий отзвук вздохов не угас

С тех пор, как я ошибся в первый раз,

Не ведая своей грядущей части.

У тщетных грез и тщетных мук во власти,

Неровно песнь моя звучит подчас,

За что прошу не о прощенье вас,

Влюбленные, а только об участье.

Ведь то, что надо мной смеялся всяк,

Не значило, что судьи слишком строги:

Я вижу нынче сам, что был смешон.

И за былую жажду тщетных благ

Казню теперь себя, поняв в итоге,

Что радости мирские — краткий сон.

Настолько безрассуден мой порыв,

Порыв безумца, следовать упорно

За той, что впереди летит проворно,

В любовный плен, как я, не угодив, —

Что чем настойчивее мой призыв:

«Оставь ее!» — тем более тлетворна

Слепая страсть, поводьям не покорна,

Тем более желаний конь строптив,

И, вырвав у меня ремянный повод,

Он мчит меня, лишив последней воли,

Туда, где лавр над пропастью царит,

Отведать мне предоставляя повод

Незрелый плод, что прибавляет боли

Скорей, чем раны жгучие целит.

Коль жизнь моя настолько терпелива

Пребудет под напором тяжких бед,

Что я увижу вас на склоне лет:

Померкли очи, ясные на диво,

И золотого нет в кудрях отлива,

И нет венков, и ярких платьев нет,

И лик игрою красок не согрет,

Что вынуждал меня роптать пугливо,

Тогда, быть может, страх былой гоня,

Я расскажу вам, как, лишен свободы,

Я изнывал все больше день от дня,

И если чувств не умерщвляют годы,

Пусть ваши вздохи поздние меня

Вознаградят за все мои невзгоды.

Благословен тот край, и дол тот светел,

Где пленником я стал прекрасных глаз!

Благословенна боль, что в первый раз

Я ощутил, когда и не приметил,

Как глубоко пронзен стрелой, что метил

Мне в сердце бог, тайком разящий нас!

Благословенны жалобы и стоны,

Какими оглашал я сон дубрав,

Будя отзвучья именем Мадонны!

Благословенны вы, что столько слав

Стяжали ей, певучие канцоны, —

Дум золотых о ней, единой, сплав!

Несчастный! я предположить не мог

В тот день, что пробил час моей неволи,

Что должен буду покориться воле

Амура, — и защитой пренебрег.

Не верил я, от истины далек,

Что сердце стойкость даже в малой доле

Утратит с первым ощущеньем боли.

Удел самонадеянных жесток!

Одно — молить Амура остается:

А вдруг, хоть каплю жалости храня,

Он благосклонно к просьбе отнесется.

Нет, не о том, чтоб в сердце у меня

Умерить пламя, но пускай придется

Равно и ей на долю часть огня.

О высший дар, бесценная свобода,

Я потерял тебя и лишь тогда,

Прозрев, увидел, что любовь — беда,

Что мне страдать все больше год от года.

Для взгляда после твоего ухода

Ничто рассудка трезвого узда:

Глазам земная красота чужда,

Как чуждо все, что создала природа.

И слушать о других и речь вести —

Не может быть невыносимей муки,

Одно лишь имя у меня в чести.

К любой другой заказаны пути

Для ног моих, и не могли бы руки

В стихах другую так превознести.

Коль не любовь сей жар, какой недуг

Меня знобит? Коль он — любовь, то что же

Любовь? Добро ль?.. Но эти муки, Боже!..

Так злой огонь?.. А сладость этих мук!..

На что ропщу, коль сам вступил в сей круг?

Коль им пленен, напрасны стоны. То же,

Что в жизни смерть, — любовь. На боль похоже

Блаженство. «Страсть», «страданье» — тот же звук.

Призвал ли я иль принял поневоле

Чужого власть?.. Блуждает разум мой.

Я — утлый челн в стихийном произволе,

И кормщика над праздной нет кормой.

Чего хочу — с самим собой в расколе, —

Не знаю. В зной — дрожу; горю — зимой.

Когда она, глаза полузакрыв,

В единый вздох соединит дыханье

И запоет, небесное звучанье

Придав словам, божественный мотив,

Я слушаю — и новых чувств прилив

Во мне рождает умереть желанье,

И я реку себе: «Когда прощанье

Столь сладко с жизнью, почему я жив?»

Но полные блаженства неземного

Боятся чувства время торопить,

Чтоб не лишиться сладостного плена.

Так дни мои укоротит — и снова

Отмеренную удлиняет нить

Небесная среди людей сирена.

О, сладость гнева, сладость примирений,

Услада муки, сладкая досада

И сладость слов из пламени и хлада,

Столь сладостно внимаемых суждений!..

Терпи, душа, тишайшим из терпений —

Ведь горечь сладости смирять нам надо

Тем, что дана нам гордая отрада

Любить ее — венец моих стремлений…

Быть может, некто, некогда, вздыхая,

Ревниво молвит: «Тот страдал недаром,

Кого такая страсть поймала в сети!»

Другой воскликнет: «О, судьба лихая!

Зачем родился я не в веке старом?

Не в те года? Или она — не в эти?»

Когда не стало ангельского взгляда,

И ужас жизни мне открылся вдруг,

Заговорил я, — дабы речи звук

Убавил в сердце жар и муки ада.

Мне в горе правом — только стон — награда

Самой любви известно: мой недуг

Ничем иным не огражден от мук.

И только Смерть была бы мне — отрада.

Но не она ль и разлучила нас!

А ты, земля, что, пряча, облекаешь

Столь дивный облик, сладостный для глаз, —

Счастливая! Зачем так много дней —

Глухим от скорби — мной пренебрегаешь, —

Украв мадонну — свет любви моей?!

Ты смотришь на меня из темноты

Моих ночей, придя из дальней дали:

Твои глаза еще прекрасней стали,

Не исказила смерть твои черты.

Как счастлив я, что скрашиваешь ты

Мой долгий век, исполненный печали!

Кого я вижу рядом? Не тебя ли

В сиянии нетленной красоты

Там, где когда-то песни были данью

Моей любви, где нынче слезы лью,

Тобой не подготовлен к расставанью?

Но ты приходишь — и конец страданью:

Я узнаю любимую мою

По голосу, походке, одеянью.

Свой пламенник, прекрасней и ясней

Окрестных звезд, в ней небо даровало

На краткий срок земле; но ревновало

Ее вернуть на родину огней.

Проснись, прозри! С невозвратимых дней

Волшебное спадает покрывало.

Тому, что грудь мятежно волновало,

Сказала «нет» она. Ты спорил с ней.

Благодари! То нежным умиленьем,

То строгостью она любовь звала

Божественней расцвесть над вожделеньем.

Святых искусств достойные дела

Глаголом гимн творит, краса — явленьем:

Я сплел ей лавр, она меня спасла!

Я припадал к ее стопам в стихах,

Сердечным жаром наполняя звуки,

И сам с собою пребывал в разлуке:

Сам — на земле, а думы — в облаках.

Я пел о золотых ее кудрях,

Я воспевал ее глаза и руки,

Блаженством райским почитая муки,

И вот теперь она — холодный прах.

А я, без маяка, в скорлупке сирой

Сквозь шторм, который для меня не внове

Плыву по жизни, правя наугад.

Да оборвется здесь на полуслове

Любовный стих! Певец устал, и лира

Настроена на самый скорбный лад.

Мне зеркало сказало напрямик:

«Твой взор потух, твои скудеют силы,

Твой дух поник, усталый и остылый,

Не обольщайся, ты уже старик.

Так примирись! Кто понял и постиг

Закон вещей, тот дальше от могилы».

И вдруг мой сон развеялся бескрылый —

Так от воды огонь стихает вмиг.

Идет к концу, пора считать минуты,

Нам только раз дается жизнь земная,

Но тем сильней в душе звучит хвала

Ей, сбросившей пленительные путы,

Ей, кто была единственной, живая,

Кто славу женщин всех отобрала.