Найди это (ЛП)

Мы с Хантом не разговаривали, пока нас освобождали от ремней и тросов. Но его взгляд был как прикосновение — нежное, жаждущее и собственническое.

В тот день мы ушли и вернулись на автобусе в город. Мои ноги шли по твердому булыжнику, но когда той ночью я забралась на кровать по другую сторону от кровати Ханта, я все еще падала. Моя голова упала на подушку, но клянусь, что я могла чувствовать движение ветра по моему телу, слышать его своими ушами.

Хант сказал что-то про мое внутреннее ухо, что все пройдет через день или два, но я не была так уверена. В тишине ночи я задавалась вопросом, было ли это началом чего-то большего. Одним длинным, кружащим голову, душераздирающим падением. Падением без надежных ремней и тросов. Падением без гарантии, что я не упаду на самое дно.

На следующий день я проснулась злая.

Это был не ПМС и никто ничего не сделал (еще), чтобы разозлить меня. Я просто была раздражительной. И стало только хуже, когда я воспользовалась одним из бесплатных компьютеров общежития, чтобы проверить свою почту.

Блисс приехала в Филадельфию, и в моей входящей почте был целый роман из ее восторгов по поводу новой квартиры, района и ее идеального парня.

Я чувствовала себя полной сукой, когда закрыла сообщение, не ответив. Но, в любом случае, то, что я написала бы, только создало бы проблемы.

А затем, потому что я была мазохисткой, я решила прочитать письма от отца. Или от его секретаря. Я просмотрела десятки или около того сообщений в своих входящих, большинство из которых были отчетностью о моем местопребывании и характере расходов.

Не было нужды беспокоиться о старшем брате с таким отцом, как мой. Я представила себе, как он поручил своему секретарю следить за всеми моими действиями через мой банковский счет.

Это так отстойно.

Не деньги, к этому я привыкла. Моими братьями и сестрами были банковские счета, а я всегда была на последнем месте.

Отстойно, что он думал, будто мог все контролировать. Он считал себя великим кукловодом, властным и разыгрывающим представление.

Отстойно, что я так хорошо знала о том, что он не мог контролировать все, но все еще притворялся, что мог.

Мне стало интересно, что он сделает, если я расскажу ему о том, что меня накачали наркотиками. Он обвинит меня, скажет, что это моя вина, потому что я была моральным дегенератом и проводила все свое время в местах, где людей одурманивают. Я знала, что он сказал бы только это и ничего больше. Но мне было интересно, что он сделает после этого. Заволнуется ли он? Захочет ли, чтобы я вернулась домой? Или замнет все, сделает вид, что ничего не произошло, и скажет, что я снова слишком драматизирую?

Пока я сидела за компьютером, пришло еще одно письмо.

Секретарша Синди, которую я никогда не видела и которая была, возможно, моего возраста, написала:

Ваш отец считает, что настало время начать договариваться о вашем возвращении домой. У вашей матери через неделю благотворительная вечеринка и он пытается совершить сделку с компанией, которая ориентирована на семью. Он хочет, чтобы вы были здесь, чтобы произвести хорошее впечатление. Следуйте обычному дресскоду, как он сказал. Я прикрепила документ с парой вариантов полетов домой. Пожалуйста, просмотрите его и дайте знать, что вам лучше подойдет.

Невероятно.

Вот и ответ на мой вопрос по поводу его волнения. Я знала, что мама была для него всего лишь реквизитом. Вот почему он позволял ей каждый день напиваться до полного отупения. Он позволял ей покупать все, что она хотела. И они игнорировали измены.

Потому что для моей семьи важно только то, что видят люди.

Они не видели, как меня трогал партнер по бизнесу моего отца, когда мне было двенадцать лет. На моей руке не было знака, когда он заставил меня трогать его. Единственный знак от такого остается только под кожей.

Значит, конечно, это было не в счет.

Когда Джексон позвал меня по имени и вошел в компьютерный зал, я закрыла окно, не ответив. Не то, чтобы ответ "Отвалите", который я планировала, был больше похож на ответ.

— Что случилось? — спросила я.

— Собери вещи. Мы уходим.

— Уходим куда?

— Уезжаем из страны.

Я соскользнула со стула, но когда попыталась подойти ближе, он удержал между нами тщательную дистанцию. Разочарование слабо зашипело во мне.

— Мы только вчера приехали в Прагу.

— А сегодня мы уезжаем из Праги. Ты дала мне всего неделю, а мне многое хочется сделать.

Мне тоже хотелось сделать многое, но после нашего поцелуя он едва смотрел в мою сторону больше двух секунд.

Не потрудившись приглушить свое бурчание, я засунула вещи в свой рюкзак и оставила позади общежитие "Сумасшедший дом". Если бы только я могла оставить в нем и свое дерьмовое настроение.

— Ты мне скажешь, куда мы теперь направляемся? — спросила я на вокзале.

Хант просто улыбнулся. Я любила и ненавидела эту улыбку.

— Почему ты это делаешь?

— Ух ты, ты и правда не слишком воспринимаешь сюрпризы, не так ли? — сказал он.

Я закатила глаза и скрестила руки на груди.

— Я имею в виду это все. Почему тебя это волнует?

Обычно я бы не задала такой вопрос, не парню, которого я пыталась закадрить. Особенно если ответ мог бы быть, что его это не волнует. Он точно не испытывал сомнений относительно отказа мне.

Но я провела с ним несколько дней и практически все, что я знала о нем, так это благодаря наблюдениям без посторонней помощи. Я имею в виду, это как вырывать зубы, только чтобы заставить его сказать мне свое имя.

— Потому что я хотел, чтобы ты поехала со мной. Мне нужна другая причина?

— А у тебя есть?

Он пожал плечами.

— Никто не любит путешествовать в одиночку.

И это был двойной удар Ханта. Завлечь тебя, а затем сразу же врезать. Подарить самый жаркий в твоей жизни поцелуй, а затем притвориться, что этого никогда и не было, и позволить тебе терзаться сексуальным неудовлетворением.

Я молчала по дороге к вокзалу и пока мы занимали места в поезде до какого-то места в Германии. Как только поезд начал движение, я сложила руки поверх рюкзака и воспользовалась ими как подушкой.

Хотя бы раз мне хотелось знать, каковы наши взаимоотношения. Мне хотелось трясти его, пока не повыскакивают настоящие ответы, а не его подкупающие, ни к чему не обязывающие приятные слова.

В тот вечер в Мюнхене мы пересели на другой поезд и, даже несмотря на то, что поезд был относительно пуст, Хант сел рядом со мной.

Я старалась не реагировать, потому что любая реакция могла бы быть неприятной во всех отношениях. Вместо этого, я достала из своего рюкзака телефон и встала, чтобы положить рюкзак на полку для багажа над нашими головами. Я села рядом с ним и засунула один наушник. Я как раз искала песню, когда он сказал:

— Ты злишься на меня.

Я быстро взглянула на него, а затем включила музыку.

— Нет, не злюсь.

Я как раз вставила второй наушник, когда он вытащил оба.

— Да, злишься. Может я и провел последние несколько лет во всевозможных пустынях в компании мужчин, но я не настолько далек, чтобы знать, что "Нет, не злюсь" обозначает "Я еще как злюсь".

Я вздохнула.

— Джексон, я не злюсь. Уверяю. Просто я устала.

— Но ты спала в предыдущем поезде.

— Я не имела в виду такой вид усталости.

— Ты устала от меня?

Я застонала и провела руками по лицу.

— Я сбита с толку. Я не знаю, что ты хочешь от меня.

Его взгляд напомнил мне о боли, которую игнорируешь так долго, сколько можешь, пока не просыпаешься посреди ночи, с затрудненным дыханием, весь в поту и не можешь больше отрицать ее.

Он тоже не знал, что хотел от меня.

— Я хочу от тебя нескольких вещей, Келси. Но на данный момент, я просто хочу друга и путешествовать.

Я даже не расслышала последнюю часть предложения. Я все еще зависла на "нескольких вещах", которые он хотел от меня, и представляла, какими они могли быть. Может, я тоже не знала точно, что хотела от него.

Он не был парнем на одну ночь. Он не был парнем, от которого я могла бы сбежать утром после попойки. Но я так же не была уверена, хотела ли я иметь возможность сбежать. Потому что в этом я хороша.

Я кивнула.

— Друзья. Поняла.

Несколько часов спустя он снова вынул мои наушники и сказал:

— Мы здесь.

— И здесь это где?

— Гейдельберг.

Я посмотрела на него.

— И снова спрашиваю, здесь это где?

— Все еще в Германии.

— Тогда хорошо. И что мы здесь делаем?

Он достал мне рюкзак с полки и сказал:

— Я кое-что хочу тебе показать. А теперь достаточно вопросов.

Я последовала за ним из поезда и подождала, пока он спросит направление, а затем вышла с ним с вокзала.

Гейдельберг — маленький и причудливый, хотя не так отличается от остальных городов, которые я уже видела в Европе. В нем есть соборы, узкие дороги и река. Был практически закат, поэтому город был тихим и практически пустынным. Хант остановился и повернулся по кругу, что-то разыскивая. Когда он нашел, то улыбнулся. Я проследила за его взглядом к замку, который находился на холме, смотря на город сверху вниз.

Замок был одновременно и неприлично роскошным и распадающимся, выглядывая из глухого леса. Он казался нетронутым современным обществом.

— Ты ведешь меня в замок? — спросила я.

Он улыбнулся.

— Пойдем, принцесса.

Я смотрела на него и не была уверена, должна ли раздражаться из-за новых противоречивых сообщений или должна радоваться, что есть кто-то такой как он, кто пытается сделать меня счастливой. Я могла выбрать друга и похуже Джексона Ханта.

Но он мог быть даже лучше, чем-то большим, чем просто друг.

Я знала, как могло все повернуться, если одного из друзей тянуло к другому. У меня было место в переднем ряду на эпическую трагедию, с моими друзьями Блисс и Кейдом в главной роли.

Но с Хантом было по-другому. Я знала, что его тянуло ко мне. Может я и выпила той ночью, и может забыла большую часть вечера в баре, но никак не могла забыть это. И этот поцелуй… черт.

Он хотел меня. Но что-то его удерживало.

И незнание меня чрезвычайно злило.

Сегодня шел второй день нашего недельного путешествия, а значит, у меня осталось пять с половиной дней, чтобы выяснить, что удерживало его, и избавиться от этого.

Конечно, это могло дать обратный результат целым рядом способов, и весьма вероятно в ущерб мне. Но если я должна была позволить своему сердцу разлететься на кусочки как конфетти, он точно не был бы самым плохим для этого вариантом.

Я посмотрела на замок, а затем на Ханта. Я положила руку на его плечо и поднялась на цыпочках, чтобы быстро поцеловать его в щеку.

— Спасибо, Джексон.

Я позволила своей руке скользнуть по его груди, а затем отвернулась и начала направляться к замку. Я услышала, как он позади меня медленно выдохнул, и поняла, что мой план официально двигался к цели.

Мы прошли через город и прибыли к краю города, как раз когда солнце начало опускаться за горизонт. К замку вела лестница, и мои ноги начинали болеть только от одного взгляда на нее.

— Ты шутишь, верно?

— Да ладно, — сказал он. — Будет не так плохо.

— Эм, не стоит быть таким самонадеянным. Люди предполагали, что Титаник был непотопляемым, и посмотри, как все обернулось.

— Все, что я слышу, это отговорки, которые для меня звучат так, будто кто-то не заинтересован в приключении. Фактически, я бросаю тебе вызов посоревноваться со мной до верха.

— Ты бросаешь мне вызов? И от этого мне должно стать легче принять участие?

— Я бросаю тебе вызов получить приключение.

— Хорошо, потом я должна бросить тебе вызов сделать что-то?

Он понимающе посмотрел на меня, и я точно была уверена, что он знал, какой вызов я хотела ему бросить.

— В разумных пределах, да. Если выиграешь гонку, можешь бросить два вызова.

У меня было чувство, что это "в разумных пределах" будет тем самым вызовом, о котором я думала.

— Выходит, именно так появятся приключения? Ты заставляешь меня сделать то, что я не хочу делать, затем я отплачиваю тем же, и где-то попутно мы как по волшебству оба начинаем веселиться? — сказала я.

— Звучит верно. Получится эпическая подборка, когда снимут фильм про наши жизни.

— Про мою жизнь, ты имеешь в виду. Здесь я — принцесса. Ты просто мой экскурсовод.

Он закатил глаза.

— Тогда давайте вашу сумку, ваше высочество.

Он взял мой и свой рюкзаки и спрятал их под зеленой листвой ближайшего куста.

— Не хочется, чтобы что-то отягощало нас во время гонки, — сказал он.

Я покачала головой и двинулась к лестнице. На каждой ступеньке была прорисована белым цифра, начиная с единицы на первой ступеньке.

— Как думаешь, сколько ступенек? — спросила я.

— Думаю, мы выясним это, когда доберемся до верха. Готова?

Я кивнула.

— На старт, — произнес он. — Внимание. Марш!

Мы понеслись и маленькие белые цифры расплылись в неразборчивые пятна, когда я поднималась по ступеням так быстро, как могла. Я умудрилась оставаться с ним наравне первые двадцать ступенек или около того, но затем он стал отрываться.

Мои сногсшибательные шпильки поддерживали мои ноги в хорошей форме, но не так хорошо, как, например, пребывание в армии.

К тому времени, как я добралась до ступеньки под номером семьдесят пять, мои икры горели. У сто второй ступеньки мои легкие присоединились к вечеринке. К сто тридцатой я была готова отрубить свои собственные ноги, просто чтобы у меня было оправдание никогда снова не подниматься по ступенькам. Я остановилась на несколько секунд, тяжело дыша, и посмотрела вверх.

Хант был черт знает насколько ступенек выше меня. Может на пятьдесят. И он только наполовину преодолел лестницу.

— Да пошло оно все! — прошептала я. Я села на одну из ступенек, вытерла грязь и пыль на руках и голенях, а затем хитроумно (и, может, слегка чрезмерно) вскрикнула, потом последовал тихий, болезненный вой. Я вцепилась в свою лодыжку, закусила губу и ждала...

— Келси? Ты в порядке?

Бинго!

Я смотрела не на него, а на свою лодыжку. Я позвала его по имени достаточно громко, чтобы он смог меня услышать, а затем громко втянула воздух.

Через тридцать секунд он остановился возле меня, опустился на колени на ступеньке чуть ниже, распростер руки и спросил:

— Что случилось?

Я не моргала с тех пор, как решила сымитировать ушиб, а затем моргнула и вода, которая собралась в моих глазах, потекла по моей щеке. Я встретилась с его взглядом.

— Я упала, — сказала, задыхаясь, я. — Моя лодыжка.

Он дотронулся до моей ноги, как раз над тем местом, где я обхватывала лодыжку обеими руками, и я зашипела.

Он отпрянул, извиняясь.

— Все в порядке, — сказала я. — Просто болезненно. Господи, так сильно болит.

Я для эффекта выдавила еще несколько слезинок.

— Хочешь вернуться вниз? — спросил он. — Я могу понести тебя.

— Нет, я... — я задумалась для эффекта. — Мне бы хотелось посмотреть. Знаю, что вела себя внизу как сука, но было так мило и... не бери в голову.

— Нет, — сказал он. — Я отнесу тебя наверх.

— Я не могла попросить тебя сделать это. Слишком далеко. Я могу попытаться идти.

Я собиралась попытаться встать, сымитировать еще один вскрик и рухнуть вниз, но мне даже не пришлось стараться. Прежде чем я смогла попытаться, он встал и поднял меня к себе на руки. Я восторженно вскрикнула, быстро замаскировала этот вскрик под боль, и зарылась лицом в его шею, чтобы он не увидел мою улыбку.

Глава 16

Подъем до замка был медленным, так как Хант нес меня, но я не возражала насчет дополнительного времени, чтобы прильнуть к нему. Его руки вокруг меня были как две стальные тесьмы, но дыхание на моем лбу ощущалось теплым и спокойным.

— Ты в порядке? — спросил он, и я кивнула.

Я слегка простонала, просто чтобы насладиться тем, как он в ответ прижимал меня еще ближе. Я обвила его шею обеими руками и очень медленно позволила одной руке начать блуждать по ней. Своими ногтями я слегка царапала его шею сверху вниз, и мне пришлось сдержать смех, когда он споткнулся.

Он прочистил горло и продолжил идти.

Он шел, а я регистрировала его реакции, как закрывались его глаза всего лишь на секунду, когда кончики моих пальцев касались линии его челюсти под ухом, и затрудненное дыхание, когда я впивалась ногтями в его плечо после практически "болезненного" удара своей лодыжки.

К тому времени, как он ступил на двести пятидесятую ступеньку, я почувствовала его усталость и решила сжалиться над ним. Я подняла голову и сказала:

— Джексон.

Я не была готова к тому, как близко находились наши губы, когда его голова повернулась к моей. В низу моего живота образовался узел желания и все мои мысли исчезли.

— Эм... я...

Слово "хотеть" не соответствовало тому, как сильно я надеялась, что он снова меня поцелует.

Он замедлил шаги, затем остановился, и мое сердце припадочно заколотилось.

Я могла бы поцеловать его сама, поймать его рот своим и крепко удерживать его. Но я хотела, чтобы он подошел ко мне. Я устала чувствовать, как он отдалялся. И если бы было по-моему, в срок не более пяти с половиной дней он был бы полностью моим. Поэтому я посмотрела в его глаза, наслаждаясь напряжением в его взгляде, и испытала на практике терпение. Мой план провалился бы быстрее восстановления Линдси Лохан после реабилитации, если бы я сдалась сейчас.

Я сказала:

— Теперь я могу идти. — А затем добавила. — Если ты мне поможешь.

Он не спорил, возможно потому, что был рад дистанции. Он осторожно опустил меня, а затем обвил рукой за талию. Я закинула ему руку на плечо и мы снова медленно принялись за ступеньки. Мне пришлось продолжать напоминать себе не забывать о своем ушибе.

Когда мы добрались до трехсотой ступеньки, нам оставалось всего от десяти до пятнадцати ступенек до верха. Я втянула воздух и поморщилась. Хант остановился и повернулся ко мне лицом.

— Что случилось? Ты снова подвернула?

— Не знаю. Я... — Он встал передо мной на колени, чтобы осмотреть, и как только оказался внизу, я понеслась по последним ступенькам вверх.

Когда я домчалась до ступеньки под номером триста десять, то услышала, как он засмеялся, и победно закричала, когда преодолела последнюю ступеньку под номером триста пятнадцать.

Я повернулась и увидела, как он медленно поднимался, качая головой. Его губы были сжаты в тонкую линию, но я могла сказать точно, что он сдерживал улыбку.

— Я выиграла, — пропела я язвительно. — Интересно, какой я должна бросить тебе вызов.

Хант медленно приближался ко мне, как хищник, преследующий свою жертву, и в ответ в моем животе затрепетало.

Я задумалась, притворившись, что пребывала в раздумьях по поводу возможных вызовов, но была слишком занята, наблюдая с восхищением, как он взбегал по последним ступенькам. Я взвизгнула, когда он приподнял меня и закинул на свое плечо.

— Хант! — крикнула я.

— Ты невероятная, — сказал он.

Я засмеялась.

— Я притворюсь, что это был комплимент.

— Ох, это он и был, принцесса.

— Тогда опусти меня вниз.

— Этого я не могу.

Я немного поборолась, притворяясь, что совсем была не рада, но правда была в том, что...у Ханта была великолепная задница. И у меня был великолепный вид.

— Что ты собираешься сделать со мной? — спросила я.

— Я еще не решил. Может в этом месте есть темница.

Я присвистнула.

— Извращенец.

Он ущипнул меня за заднюю часть бедра, и я вскрикнула.

Я не могла видеть многое (кроме вышеупомянутых прекрасных ягодиц), но, должно быть, солнце полностью село, потому что небо вдали стало ярко-пурпурным. Краем глаза я заметила нескольких туристов, прогуливающихся по землям замка. Я поняла все сразу же и сказала:

— Опусти меня, Джексон. Люди начинают на меня пялиться.

— Ну и пусть, — сказал он. — Хороший вид.

Ну, по крайней мере, мы были на одной волне.

Я ударила его по спине и сказала:

— Просто ты не умеешь проигрывать достойно.

— Нет, просто я парень, возможно не первый, который поддался на твои махинации.

И сейчас у меня было пять с половиной дней, чтобы он поддался еще на одну.

— Я буду хорошо себя вести. Обещаю. Конечно, пока ты не захочешь, чтобы я вела себя плохо, — сказала я.

Он засмеялся, но его смех был неестественным. Затем он без предупреждения опрокинул меня и поставил на ноги. Я хитро улыбнулась ему и он сказал:

— От тебя одни неприятности.

— От меня? — сымитировала я невинность.

Он покачал головой.

— Пойдем, принцесса. Давай посмотрим замок, прежде чем я решу засунуть тебя в фонтан.

— Конкурс мокрых маек? Только если ты запрыгнешь в фонтан со мной.

Я, по большей части, шутила, но он вообще-то выглядел соблазненным.

Как это типично.

— Я должен дать тебе новое прозвище. Думаю, ты недостаточно достойна быть принцессой, — сказал он.

— Ты знаешь, что у самых хороших есть дурная сторона. Просто так произошло, что моя дурная сторона намного перевешивает хорошую.

Он посмотрел на меня, и я начала думать, что мне не понадобятся эти пять с половиной дней, чтобы сломить его.

— Пойдем осмотримся, прежде чем я... — Он запнулся и покачал головой. — Просто пойдем.

Я воздержалась от праздничного танца в честь его полуразрушенного решения, и сфокусировалась на осмотре достопримечательностей. Замок был великолепным, с роскошной архитектурой и даже более роскошными руинами. На ступенях и вверх по стенам росли лианы и мох, и все было похоже на сказку.

Теперь уже было совершенно темно, но замок красиво освещался. Что-то между этим освещением и видом города внизу было ошеломляющим, куда бы я ни посмотрела.

Но мой взгляд продолжал возвращаться к Ханту.

Мы пришли слишком поздно для экскурсии в замке, который, очевидно, вмещал в себя огромный винный подвал с более чем 50 тысячами галлонов вина.

— Мы должны вернуться, чтобы увидеть это, — пошутила я.

— Нет времени. У нас строгое расписание.

Однако на текущий момент мы стояли, прислонившись к стене, и тихо обозревали освещенный луной город под нами.

— Так значит, у нас не может быть карт, но есть расписание?

— Ты дала мне только неделю. Поэтому, да. У нас расписание.

— А что если я решу остаться подольше, чем на неделю?

— Мне бы это понравилось.

Он не посмотрел на меня, когда произнес это, а смотрел на город под нами. Я попыталась по его профилю прочитать выражение его лица, но не получилось.

— И ты больше нигде не должен быть? Тебе не к кому отправиться домой?

— Я твой на обозримое будущее.

Как друг. Великолеееепно.

Должна ли я что-то истолковать в этом? У него дома есть девушка? Поэтому он оттолкнул меня? Тогда, прежде всего, что, черт побери, он здесь делает?

Я не получила ни одного ответа, прежде чем он начал тащить меня к ступенькам. В этот раз мы не соревновались. Пейзаж был слишком хорошим, чтобы ускориться. Черное перетекало в пурпурное, а затем в район, который выглядел как из другого века. На полпути вниз мой живот заурчал. Хант улыбнулся и закинул мне руку на плечо, будто это было самым естественным в мире.

— Пойдем, возьмем тебе поесть, — сказал он.

Так, очевидно, поступали друзья.

Его рука все еще оставалась на мне, когда мы добрались до основания холма и отправились обратно в город. Мы нашли небольшое кафе, которое было пустым, кроме нас и еще одной парочки. Владелец был также нашим официантом и говорил на ломаном английском.

— Добро пожаловать. — Он махнул рукой между Хантом и мной и сказал, — Красивая пара. Присаживайтесь.

Он усадил нас за небольшой столик в углу, окруженный скульптурами и свечами. Хант убрал руку с моего плеча и отодвинул для меня стул. Я благодарно улыбнулась ему. Его рука коснулась моих волос и провела по моему плечу, когда он обходил стол, чтобы занять свое место. От этого я задрожала.

— Холодно? — спросил он, и я покачала головой.

Серьезно. Этот парень выносил мне мозг как никто другой.

— Так что следующее в нашем расписании, солдат?

— Больше поездов.

Беее.

Он засмеялся над выражением моего лица и добавил:

— Оно того стоит, когда мы туда доберемся.

— Туда?

— До Италии.

Я сдержалась, чтобы не завизжать. ИТАЛИЯ. Кто не мечтал очутиться в Италии? И, кстати говоря, о том, чтобы легче было соблазнить Ханта. Если я не смогу сделать это в Италии, кто-то должен забрать мою вагину, потому что я ее не заслуживаю.

— Судя по твоей улыбке, я думаю, что ты одобряешь следующий этап нашего путешествия?

— Одобряю.

— Хорошо, потому что нас ждет пятнадцать часов путешествия.

Я заморгала.

— Ты пытаешься убить меня?

— Конечно нет, принцесса. Мы можем полететь, если хочешь, но я думал, так как у тебя уже есть проездной билет на поезд по нескольким странам, то предпочтешь отправиться на поезде.

Моя гневная плаксивая тирада была прервана прибытием владельца с нашим меню, которое было на немецком.

Замечательно.

Владелец махнул рукой между мной и Хантом и спросил:

— Вместе? Молодожены?

Я начала качать головой, но Хант сказал:

— Да. У нас медовый месяц.

Я приподняла бровь, посмотрев на Ханта, и он пожал плечами.

Черт. Побери.

Владелец захлопал в ладоши, улыбаясь и кивая, и приподнял руку.

— Подождите.

Он поспешил прочь, и я повернулась лицом к Джексону.

— Так значит... муж, да?

— Может, получим бесплатный десерт.

Я прищурилась.

— Есть ли еще какие привилегии, чтобы быть твоей фальшивой женой?

Потому что я полностью могла присоединиться к обязанностям жены.

— Моей компании недостаточно? — спросил он. Он очаровательно улыбнулся мне, и эта улыбка могла бы сбить с ног ряд девушек, как домино.

— Я не собираюсь подкармливать твое эго.

Я взяла свое меню и начала его просматривать в поисках чего-то, что выглядело бы знакомым. Но день был полон путешествий и проделок, поэтому все странные слова и буквы просто смешивались на странице.

— Кстати говоря о подкармливании, — сказал Хант. — Заказ еды должен быть интересным опытом.

— Что? Ты имеешь в виду, что не говоришь на немецком так же, как и не говоришь на чешском?

— Ну, я определенно не доверяю твоим разговорникам. Это уж точно.

Вернулся владелец с двумя бокалами красного вина, которые он поставил на стол между нами.

— Для вас. За свадьбу.

Я улыбнулась. У этой фальшивой свадьбы были свои привилегии.

— Спасибо, — сказала я владельцу.

Он положил руку поверх своего сердца и кивнул. Я быстро глотнула из бокала и одобрительно улыбнулась. Он показал на мое меню, и я запаниковала.

Я ткнула в первое, что увидела.

Schwarzsauer¹⁵, которое звучало подозрительно похожим на Шварценеггера, когда я произнесла это, но владелец кивнул.

— Да. Да. Хорошо.

Затем он повернулся к Ханту, который выглядел таким же потерянным, как и я. Он на что-то показал и владелец сказал:

— Да. Himmel und Erde¹⁶. Как вы говорите "Небо и Земля".

Великолепно. Я получила терминатора, а он получил небо и землю.

Владелец забрал наше меню и ушел. Я подняла бокал, вдыхая насыщенный, фруктовый аромат.

— Ты собираешься попробовать его? — спросила я.

Хант на мгновение посмотрел на бокал, а затем покачал головой.

— Нет.

— Хочешь пиво? Все-таки мы в Германии.

— Спасибо, но я в порядке.

— Хорошо, рассказывай. Тебе, сколько, двадцать пять...

— Двадцать семь.

Он на пять лет старше меня.

— Хорошо. Итак, тебе двадцать семь, и ты — экстренное сообщение — достаточно взрослый, чтобы пить.

— Я прежде много выпивал, Келси. Просто больше этим не занимаюсь.

— Плохой опыт?

— Плохая жизнь.

Его руки были неуклюжими и тряслись, когда она разворачивал свою салфетку.

— Что случилось? — спросила я, а затем через несколько секунд пожалела об этом. Большую часть дня он был очаровательным и веселым, а сейчас над ним сгустились тучи. В его плечах было то же напряжение, как в первые несколько раз, когда я его увидела. — Это было глупо. Ты не должен мне ничего говорить.

— Нет, все в порядке. Было то, что всегда происходит под алкоголем. Ничтожное становится большим, и моя жизнь становилась свободной после бутылки.

— Так ты...

— Алкоголик, да. В этот раз я не пью около года. Или не пил до определенной ночи.

— Не пил? — спросила я. Я напрягла свой мозг, чтобы попытаться вспомнить, видела ли я его пьяным. Может он снова запил перед тем, как я встретила его.

— Я выпил в ту ночь в баре.

— Когда? — Я рылась в своих туманных воспоминаниях.

Он пожал плечами.

— Это не важно.

— Что ты имеешь в виду под «это не важно»?

— Просто не важно. Это произошло. Это закончилось.

В моем разуме застряла как шип мысль. И может это была часть воспоминания, или просто потому что я знала себя, но сказала:

— Это была моя вина, не так ли? Что бы ни случилось... ты изменил своей трезвости из-за меня.

Мой желудок сжался, и мне стало плохо. Может, я всех довела до пьянства. Не только свою маму.

— Нет, принцесса. Это был мой выбор. Не взваливай это на себя.

Хотя он этого не отрицал. Он не отрицал этого, и моя голова закружилась. Он продолжил:

— Я не первый раз срываюсь и возможно, не в последний! — Его взгляд метнулся к бокалу с вином, и он добавил. — Но сейчас я в норме.

Я прочистила горло и отодвинула стул.

— Я сейчас вернусь. Я просто схожу в уборную.

Я попыталась уйти изящно, но ко мне подбежал владелец, как только я встала. Он спросил меня что-то на немецком, а я не поняла, поэтому просто улыбнулась и сказала:

— Уборная? Эм, туалет?

Кивая, он показал мне на темный коридор в другом углу ресторана. Я нагнула голову и практически побежала.

Глава 17

Я открыла две кладовки, прежде чем нашла уборную без опознавательных знаков и проскользнула внутрь. Я оперлась руками на фарфоровую раковину и прислонилась головой к холодному зеркалу. Не знаю, почему это так сильно на меня повлияло, но мне казалось, что меня ударили в живот.

Джексон был хорошим парнем. Замечательным парнем. Меня накачали наркотиками, а он позаботился обо мне. Я с быстротой молнии колебалась между невероятной неудачницей и сучкой, а он был все еще здесь. И где-то посреди всего этого, я разрушила его годовой успех.

И теперь поражалась, что он продолжал отвергать меня.

Не в первый раз я задавалась вопросом, почему. Почему этому замечательному парню не плевать на меня? Думаю, он волновался о том, что произошло, больше меня.

Неважно, где я находилась или на скольких самолетах и поездах путешествовала, тьма всегда настигала меня. Не из-за невезения или кармы, или чего-то еще. Несчастья преследовали меня, потому что я была несчастьем. Я была ходячим, говорящим ураганом, и моя идея образа жизни всех тащила вниз за собой.

Я посмотрела в зеркало, которое было обрамлено ржавым металлом, а в отражении горел приглушенный желтый свет. В центре зеркала я увидела девушку с бледными волосами и розовыми губами. Объект для Королевы красоты. Именно так всегда говорила моя мама во время моего взросления. Она хотела, чтобы я была следующей Мэрилин Монро. Она говорила мне это по утрам, когда была пьяна и лежала в кровати из-за "головной боли". Но красота — это яд. Ложь. Это фасад и ничего больше.

Когда я смотрела в зеркало, то видела то, что они старались не видеть. Мешки под глазами. Размазанный макияж и впалые щеки. Очень тонкие руки и линии вокруг рта от морщин. Но все эти несовершенства не имели ничего общего с истрепанной душой, которая покоилась внутри.

Это я не могла изменить. Я могла закрасить макияжем. Отвлечься с помощью вечеринок, парней и путешествий. Но нельзя убежать от того, кто ты есть на самом деле... никогда.

И здесь, в этом маленьком кафе в маленьком немецком городке, возможно, с самым идеальным парнем в мире... эта тьма, наконец, меня настигла.

Раздался стук в дверь.

— Келси?

Господи. Как я должна смотреть ему в лицо, когда мы оба знали, что ему лучше без меня? Мы просто должны свернуть все это недельное путешествие и разойтись по разным сторонам. Он мог продолжать путешествовать туда, куда собирался. Я могла вернуться в Техас и выяснить, есть ли там центры реабилитации для вредящих себе сучек.

— Минутку.

Он не слышал, потому что через несколько секунд раздался еще стук, и дверь, которую я не заперла, распахнулась.

Я поспешила вытереть тушь под глазами и схватила бумажное полотенце, чтобы притвориться, будто мыла руки.

— Эй, — сказал Хант.

— Господи. Слишком нетерпеливый? Если продолжишь вести себя также плохо, я уберусь с твоей дороги.

Я практически прошла мимо него, когда он поймал меня за локоть и повернул к себе.

— Не надо, — сказал он. — Не делай этого.

— Не делать что?

— Не притворяйся, что все хорошо, когда это не так.

Весело. Ты должен знать, что настоящее, а что нет, чтобы прекратить притворяться, а я уже очень давно абстрагировалась от этого.

— Я не притво...

— Келси.

Черт.

Его глаза. Его проклятые глаза проникали в каждую суть меня.

— Почему тебя это заботит? — Я ужаснулась, когда услышала заминку в своем дыхании.

— А почему это не должно меня заботить, принцесса?

— Потому что я ужасная. Все, чем я занимаюсь, это порчу все. Включая тебя. Ты должен бежать в другом направлении настолько быстро, насколько сможешь.

— Но кто тогда будет заботиться о тебе, когда ты притворно подвернешь себе лодыжку?

Из меня вырвался смешок, который превратился во всхлипывание, и я прикрыла свое лицо руками прежде, чем он смог увидеть, как я распадаюсь на части.

— Видишь? Ужасно.

Он отвел мои руки, поэтому я опустила лицо.

— Ты не ужасная, Келси. Ты яркая и красивая, и ты горишь. Горишь так живо. Пожары могут разрушать, но они также красивы и полны жизни, и могут очистить все и дать шанс начать все с начала. Ты не ужасная. Совсем нет.

Мне хотелось слушать его, хотелось верить в те вещи, которые он говорил, но мой мозг, казалось, мог только сконцентрироваться на том, что он знал, что я разрушительна. Я всю свою жизнь прожила с желанием быть чем-то большим, быть замеченной, гореть как свечи в романах Керуака, но никогда не переставала думать о вреде, который могла причинить.

— Думаю, я должна отправиться домой, — сказала я.

Его руки на моих локтях придвинули меня ближе, и он сказал:

— Я не знаю, что сделать, чтобы убедить тебя.

— Ничего, — сказала я. — Ты ничего не можешь сделать.

Я грустно улыбнулась ему, и руки с моих локтей скользнули на талию, а его губы прижались к моим в жгучем поцелуе.

Кроме этого. Ты можешь сделать это.

Я сопротивлялась секунду, пытаясь оттолкнуться, но его руки удерживали меня за талию, вжимая меня в его грудь. И меня хватило только на несколько секунд сопротивления. Я вцепилась в его спину, мои пальцы царапались, чтобы удержаться за него. Его язык скользнул между моих губ, поглаживая мой собственный.

Это был пожар. Жар, огонь между нами пылал, и я не могла быть достаточно близко к нему. Я провела одной рукой вниз до нижней части его спины и скользнула под футболку, чтобы прижаться к его разгоряченной коже. От этого контакта его поцелуй стал бешеным, и я почувствовала, как холодный фарфор раковины прижался к нижней части моей спины. Я вцепилась ногтями в его кожу, и из его рта вырвался громкий стон. Его руки соскользнули с талии на мои бедра, он приподнял меня и посадил на раковину.

— Я должен остановиться, — прошептал он мне в рот.

Я обвила его ногами за талию и притянула к себе. Нашла ту точку в уголке линии его челюсти под ухом, которая, как я знала, волновала его, и слегка прижалась к ней поцелуем. Затем я коснулась чувствительной кожи своими зубами и услышала над собой его свистящее дыхание.

— Не смей, — произнесла я.

Я вернулась к его губам и воспользовалась рукой, которая не находилась под его футболкой, чтобы притянуть его лицо ближе к своему. Моя спина прижалась к зеркалу, и по моей разгоряченной коже побежали мурашки от этого контакта. Его руки скользнули с моих обнаженных коленей вверх к бедрам, к краю моих шортов. Кончики его пальцев проникли под край, пробираясь по коже внутренней части бедер, вырывая из меня тихий стон.

Я откинула голову назад к зеркалу, и его губы проложили дорожку по моей шее. Я настолько была поглощена им, что мои руки и ноги тряслись, но это не остановило меня от того, чтобы отчаянно притянуть его ближе. Я провела рукой по твердым мышцам его спины, и его бедра в ответ сильнее вжались в мои.

Я могла чувствовать, как его длина прижалась к ширинке моих шорт, а его рот путешествовал с невероятным волшебством по моей шее. Я была уверена, что в любой момент могла сойти с ума, и собиралась гореть так жарко и так быстро, что просто развалилась бы на части в его руках.

Его бедра качнулись к моим, его возбуждение толкнулось прямо к моему паху, и я выгнулась, постанывая. Он прошелся поцелуями по шее и вниз до ключицы, а затем отодвинул в сторону мою футболку, чтобы прижаться горячим поцелуем над ложбинкой.

Я опустила руку, намереваясь стянуть с него футболку, когда прозвучал нерешительный стук в дверь.

Голос, который последовал после, принадлежал владельцу милого кафе.

— Еда, сэр. Мэм, — сказал он.

Хант опустил голову в изгиб между моим плечом и шеей и простонал.

— Черт возьми.

Было ли ужасно то, что я не волновалась насчет того, чтобы вернуться туда? Конечно, это будет выглядеть плохо, но мы были молодоженами. Или они так думали. Я была всеми руками за то, чтобы остаться здесь и закончить то, что мы начали.

Но прежде чем я смогла соединить нужные слова для этого предложения, Хант отступил и повернулся лицом к стене.

Я думала о том, чтобы остаться здесь. Может я могла бы искусить его на еще один поцелуй. Но затем он застонал, снова выругался и провел руками по глазам и вверх к своим коротким волосам.

Он не был озадачен. Я была вполне уверена, что он мог бы просто усмехнуться или пожать плечами. Но все было по-другому. Он был зол на самого себя. И ласковый блеск желания, который ранее блокировал мою неуверенность в себе и страхи, пропал. Я почувствовала себя более изнуренной, более сломленной, чем когда-либо.

Это объясняло, почему Хант привез меня в этот определенный город с этим специфическим замком, когда можно было выбрать другие замки. Потому что именно этот, хотя и красивый, замок был разрушен временем и остался позади, сломленный и погубленный.

Я соскользнула с раковины, мои ноги все еще тряслись от нашего поцелуя, и Хант повернулся ко мне.

— Извини, Келси. Я... — сказал он.

— Не надо, Джексон. Просто не надо. — Что бы это ни было, мне не хотелось это слышать.

Я потянулась к двери, и он снова притянул меня к себе.

Он настойчиво прижался поцелуем к моему виску, ласково, но все еще со злостью, и произнес еще раз:

— Мне так жаль.

Затем он вывел меня из уборной.

Владелец, слава богу, убежал после своего появления. Хант снова выдвинул для меня стул, но теперь между нами повисло напряжение, которого прежде не было.

До этого были притяжение и, возможно, дружба. И они все еще остались, но превратились во что-то большее. Притяжение стало сильнее, и было пропитано тьмой, которая приходит только тогда, когда не можешь иметь того, что хочешь.

Каждый шаг, каждое дыхание приобретало голос, и я могла слышать, как он шептал мне, почему. Этого было недостаточно, чтобы принимать этот пробел между нами как черту или стену. Мне нужно было больше, чем метафора. Мне нужно было знать, что точно стояло между нами.

Мы провели оставшуюся часть вечера, притворяясь, что тьмы не было, притворяясь, что мы только что не делились самым жарким поцелуем в моей жизни. Мы заставляли себя разговаривать и смеяться надо всем, что даже отдаленно расценивалось, как смешное. Например, над тем фактом, что еда, которую я заказала, была каким-то странным супом, который выглядел смешением масла и крови, и пах как что-то мертвое и из чего вытекала кровь. Я воспользовалась одним из своих вызовов, чтобы заставить его поменяться со мной едой, потому что если бы дотронулась до своей, то меня стошнило бы на стол.

Для сравнения, его едой было картофельное пюре с луком и какой — то почерневшей, сочившейся сосиской. Я точно отказалась бы от сосиски, но пюре выглядело обнадеживающим. Я так считала, пока я не взяла порцию и не обнаружила кусочки чего-то сладкого, что, возможно, было яблоками, смешанными с картофелем.

Небо и Земля, черт возьми.

Мы поддерживали свой внешний вид, пока ели. Хант взял меня за руку, когда мы встали, чтобы уйти, и поблагодарили владельца, который улыбался нам как маньяк с тех пор, как мы вместе вышли из уборной.

Он подошел к нам и взял наши переплетенные руки в свои.

Он сказал что-то на немецком, что я не поняла, но мне показалось, что это было благословение, которого мы не заслуживали.

Наши руки оставались переплетенными, пока мы шли по потемневшему городу к вокзалу, куда приехали ранее.

— Мы сейчас уезжаем? — спросила я.

Хант кивнул.

— Я подумал, что тебе лучше путешествовать ночью. Но мы можем найти место для проживания, если хочешь.

Он не смотрел на меня, когда предлагал. Очевидно, идея того, чтобы находиться где-то рядом с моей кроватью прямо сейчас была вне обсуждения.

— Нет, я согласна насчет поезда. Кроме того, нам нужно придерживаться расписания.

Мне хотелось думать, что мой тон не был раздражительным, но его опущенные плечи сказали обратное.

Глава 18

Я могла бы послать Ханта с его проблемами и попросить найти место для проживания, если бы имела какое-нибудь понятие, что ожидало меня этой ночью. Я думала, что мы сядем на другой ночной поезд, как тот из Будапешта в Прагу. Вместо этого, Хант организовал нам семь поездов. СЕМЬ. В общей сложности на, приблизительно, пятнадцать часов.

Это было средством от разрушения (и, конечно, я в роли разрушения).

Первый поезд ехал всего двенадцать минут и доставил нас на другой вокзал Германии. Там у нас было всего десять минут, чтобы запрыгнуть в другой поезд до города Базель в Швейцарии. Этот поезд находился в пути два с половиной часа, и я безуспешно пыталась поспать на своем рюкзаке или на окне или на какой-нибудь поверхности, которая привлекала внимание моих сонных, покрасневших глаз. Потому что я точно не собиралась разговаривать с Хантом, не оторвав его голову.

Мы приехали в Базель около полуночи, и у нас было шесть минут, чтобы пересесть на другой поезд. Ханту пришлось взять мой рюкзак и потащить меня за собой, чтобы успеть на поезд.

Я рухнула на первые два свободных места, которые смогла найти, и сказала:

— Напомни мне, никогда не участвовать в Удивительной Гонке¹⁷. Это не так весело, как ты думаешь.

Мы поехали на этом поезде, пересели на другой в Ольтене и приехали в Берн в Швейцарии с опозданием на час. Мы не оставались в каком — то одном месте на достаточное для сна время, поэтому у меня была куча времени, чтобы закипеть от своего срыва.

— Просто продолжай думать об Италии, — сказал он. — Оно того стоит, когда мы доберемся до Италии.

— Нас в Италии ждут душ, самая мягкая в мире постель и профессиональный массаж? Потому что это единственное, из-за чего стоит туда добраться.

Мы приехали в Берн изможденные, и я сказала:

— Куда, капитан?

Он достал напечатанное расписание, которое дал ему в Гейдельберге продавец билетов, и просмотрел страницы расписания и информации.

Когда он нашел страницу, которую искал, то сказал:

— Ох.

— Ох? Что значит "ох"?

— Просто у нас есть немного больше времени до следующей отправки.

— Сколько это "немного больше времени"?

Он рассеянно почесал подбородок и все еще смотрел на страницу, вместо того, чтобы смотреть мне в глаза.

— Сколько больше времени, Джексон?

Он робко улыбнулся и сказал:

— Пять часов?

— Мой мозг сейчас слишком затуманен сном, чтобы выбрать, как тебя убить, но дай мне пять минут, и я это выясню.

— Келси...

— Акулы, — сказала я. — Я нанесу тебе несколько царапин газетой и скормлю акулам.

— Не думаю, что в Швейцарии есть акулы.

— Тогда я найду их в океанариуме!

— Извини. Я должен был обратить больше внимания, когда он дал мне путеводитель. Я просто был сконцентрирован на том, чтобы добраться туда. Но все будет хорошо. Мы как-нибудь убьем время. Может, пойдем и возьмем еду.

— Сейчас час ночи, Хант.

Хотя мы умудрились найти Макдоналдс, который был открыт. Поэтому мне пришлось взять свои слова обратно.

— Макдоналдс в Швейцарии точно не моя идея приключения, — сказала я.

Ему не стоило знать, как сильно в этот момент я прославляла картошку фри. После нашего последнего приключения с картофельным пюре с яблоками и кровавым супом, картошка фри из Макдоналдса была дороже золота. Когда мы дошли до ресторана и вдохнули первый аромат жареного совершенства, я была в двух минутах от того, чтобы упасть на колени и предложить прыщавому работнику просто принести немного проклятой картошки.

Я заставила себя есть медленно, но каждый раз, когда Хант отворачивался, я превращалась в пылесос фирмы Гувер и жадно поедала все.

Мой желудок был болезненно набит, и мы отправились обратно на вокзал. Было лето, поэтому было не так холодно, но с открытых путей дул ночной ветерок, и я задрожала. Мы нашли скамейку на платформе, с которой приблизительно через четыре часа отправлялся наш поезд, и начали разбивать лагерь. Хант достал из своего рюкзака куртку и протянул ее мне. Я вывернула ее наизнанку и использовала как одеяло.

— Иди сюда. — Хант присел и придвинул меня ближе к себе, его руки скользнули под пальто, чтобы дотронуться до моих плеч.

— Что ты делаешь?

— Просто расслабься. Ты напряжена и устала.

И стервозна. Это было то слово, которое он не сказал и, возможно, не скажет.

— Ты хотела профессиональный массаж в Италии. Ну, мы в Швейцарии, и я не профессионал, но держу пари, могу довести дело до конца.

Его большие пальцы прижались к мышцам, которые шли от плеч к моей шее, и, клянусь, все мое тело на несколько секунд онемело. Слова исчезли из моего рта, и я умудрилась издать невразумительный звук одобрения.

К черту профессиональную массажистку. Намного лучше, когда он прикасался ко мне.

— Все хорошо?

Слово "хорошо" в данный момент отсутствовало в моем словаре. Мои глаза практически закатились, и я сказала:

— Что?

— Сильнее?

Я застонала. Он точно не помогал моему оголодавшему по сексу мозгу.

— Так идеально.

Его руки путешествовали по всей моей спине с начала позвоночника до талии. Я таяла в его руках, пока не почувствовала, что больше не была цельной. Я была такой же хрупкой, как вода, в его руках.

Эти руки скользили по бокам моей грудной клетки и мое тело непреднамеренно задрожало.

— Ты в порядке?

Да, я никак не могла прямо сейчас сформировать слова. Сейчас я была так же заведена, как и от поцелуя в уборной. Может больше, насколько я могла вспомнить. Поэтому я кивнула.

Я прижала ноги к груди и легла щекой на колени. Затем я отдалась великолепным манипуляциям его рук и позволила себе представить, что случилось бы, если бы я повернулась, залезла бы на его колени и поцеловала его так сильно, как мне хотелось. Я так живо себе это представляла, что провалилась в сон.

Когда я проснулась, то прислонялась не к своим коленям, а спиной к груди Ханта, сидя между его ног. Мы повернулись боком к скамейке, он прислонился к своему рюкзаку, а я к нему. Мои колени были все еще приподняты, потому что скамейка была слишком маленькой, и ее подлокотник не позволял мне вытянуть ноги. Но меня разбудила не несколько неудобная позиция.

Я проснулась из-за нежных поглаживаний пальцев Ханта по моим ребрам от низа лифчика до талии и обратно. Они успокаивали и сводили с ума, и я явно ощущала все места, где мы соприкасались. Подъем и спуск его груди подо мной были похожи на подъем и спуск волн в океане, и мои чувства к нему были такими же беспорядочными. Я прекратила пытаться решить, как правильно поступить в данной ситуации или что было бы лучше всего. Правда была в том, что... мне не хотелось думать. И когда мы так соприкасались, мне не приходилось думать. Я могла только чувствовать.

Пока его рука гладила меня вниз до талии, я перевернулась на бок, положила свою голову на верхнюю часть его тела, притянула одну руку к своей груди, а второй мимоходом обняла его за талию. Когда я повернулась, его рука сместилась с моего бока на живот, случайно задирая мою футболку.

Я задержала дыхание, надеясь, что она там и останется, что он ее не уберет. Секунда растянулась, пока я не завелась так сильно от ожидания, что могла взорваться. Затем его робкое прикосновение превратилось в уверенное, и его рука прижалась ближе к животу, наполовину дотрагиваясь до обнаженной кожи.

Мы оба знали, что второй проснулся, но лежали смирно, будто ничего не произошло. Это было как игра, чтобы посмотреть, как близко мы доберемся до черты, не пересекая ее. Рука, которой я мимоходом обняла его за талию, скользнула под его футболку, прижимаясь к той же коже, в которую я вонзалась своими ногтями несколько часов назад. Я не шла дальше. И он тоже. Но я лежала, мое сердце дико колотилось, и я смотрела на пустые железнодорожные пути и впитывала тепло наших объединенных тел. Я все еще лежала между его ног, мое бедро находилось в месте соединения его бедер, но не соприкасалось с ними. Через несколько минут неподвижности я медленно придвинулась ближе к нему. Наши тела соприкоснулись более интимно, и моя голова легла выше на его груди, поэтому губы были практически у его шеи.

Он двинул головой, его щека прижалась к моему лбу. Я могла чувствовать, как он смотрел на меня, но не могла встретиться с его взглядом. Если никто не будет смотреть друг на друга, никому из нас не пришлось бы думать. Мне не пришлось бы думать, как я могла так все испортить, и никому из нас не пришлось бы думать о том, что заставляло его отталкивать меня. Нам не пришлось делать что-то еще, кроме как прикасаться. Его прикосновение было всем, в чем я нуждалась, чтобы стереть весь оставшийся мир.

Я все еще чувствовала его взгляд на мне и желала, чтобы он отвернулся. После долгого периода времени я почувствовала, как он выдохнул, и, казалось, я еще больше погрузилась в него. Он еще больше повернул голову, и его губы слегка коснулись моего лба, а рука на талии начала то же медленно — ласкающее движение, которое он начал на моем боку. Но в этот раз его рука полностью скользнула под мою футболку.

И вот тут все началось. Эти мягкие прикосновения. Каждое из них притягивало нас ближе. Каждое из них постепенно стирало эту воображаемую черту между нами.

И вскоре притяжение между нами не просто сотрет эту черту. Оно полностью уничтожит её.

Глава 19

Когда пришел наш поезд, мы не заговаривали о том, что происходило между нами. Я накинула на себя куртку Ханта, мы собрали вещи и вошли в поезд. В поезде я села рядом с ним, он приподнял свой подлокотник и мы, не говоря ни слова, упали друг другу в руки.

То же самое мы сделали в следующем поезде, который вез нас из швейцарского городка Бриг в Италию — в Милан. Я предполагала, что это наша последняя остановка, но, когда мы сели на последний поезд до Флоренции, то обрадовалась еще одному шансу дотронуться до него. Я не была уверена, что этот странный мир продлится долго, прежде чем мы вернемся в реальный мир.

Но, несмотря на мои намерения насладиться нашей близостью, на меня накатила усталость, и я заснула через десять минут после того, как поезд тронулся. Я не шевелилась, пока мы почти через полтора часа, не приехали на вокзал.

Пальцы Ханта расчесывали мои волосы.

— Мы приехали, — сказал он.

Я зевнула и поднялась с его груди. Его веки выглядели тяжелыми, и я могла предположить, что он совсем не спал. Его лицо было угловатым, но сонным он выглядел моложе, менее отпугивающим.

Он зевнул, и я засмеялась: он был чертовски милым.

— Я думал, что мы начнем с прогулки по городу. Может, пойдем, посмотрим статую Давида. Съедим мороженое.

Я заразилась от него зевком и сказала:

— Звучит хорошо, но...

Я замолчала, так как не желала признаваться насколько была измождена. К счастью, он сделал это за меня:

— Но сначала сон?

— Ох, пожалуйста, Господи. Да.

Он засмеялся и согласился.

Мы вывалились с вокзала почти как зомби. Общежитие даже не обсуждалось. Практически невозможно было спать в них днем, потому что в комнатах было очень много людей. Поэтому мы остановились в первом приличном отеле, который нашли в нескольких кварталах к югу от вокзала. У меня даже не было сил прочитать название, которое было слишком длинным. Оно начиналось с буквы Б и заканчивалось словом "отель", и это все, что имело значение.

Я прислонилась головой к спине Ханта, пока он разговаривал с консьержем, а затем протянула свою кредитку.

Я совсем ни о чем не думала, пока мы не добрались до нашего номера и обнаружили гигантскую двуспальную кровать посреди комнаты.

— Извини. Я не подумал попросить две кровати, — сказал Хант. — Я спущусь.

— Нет, не надо. Кровать выглядит превосходно, и я рухну, если прямо сейчас не залезу на нее.

— Ты уверена? — спросил он.

Я не потрудилась ответить. Вместо этого, я скинула туфли и все еще в одежде повалилась на кровать.

— Ох, Господи. Я никогда не была настолько счастлива как в этот момент.

Я услышала слабый смешок Ханта, а затем вырубилась.

Я проснулась, когда Хант оттянул одеяло, чтобы прикрыть меня им. Знакомое ощущение прокралось в мои кости, будто это случалось и прежде. Я приоткрыла глаза и увидела Ханта. Должно быть, он принял душ, потому что его лицо все еще было слегка влажным и на нем были одеты пижамные штаны, которые висели низко на бедрах. Его пресс мог соперничать с Тосканой, в которой были самые прекрасные холмы, которые я когда—либо видела.

Он натянул мне одеяло до самого подбородка, а затем отступил от кровати и опустился на бордовый диван, расположенный у противоположной стены комнаты.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Шшш. Просто спи.

— Нет, я не позволю тебе спать на диване не после ночи, которая у нас была. Если ты слишком боишься спать в кровати со мной, тогда мы пойдем вниз и возьмем другой номер.

Я откинула одеяло и начала выбираться из кровати. Он встал с дивана и появился передо мной прежде, чем я даже опустила ноги на пол.

— Не надо, Келси. Просто спи.

Я сжала губы и пододвинулась, оставляя место для него.

— Ты это просто так не оставишь? — спросил он.

Я покачала головой.

— Вообще-то диван очень комфортный. И это не очень хорошая идея...

Я, уставшая от одного и того же старого спора, схватила его за руку и сильно дернула. Он опрокинулся на кровать рядом со мной, а я сказала:

— Больше никаких оправданий.

Мое терпение испарилось прошлой ночью с каждым поглаживанием его руки по моей талии, исчезло как песок на ветру, постепенно, пока не осталось только сильное желание.

Все еще сжимая его руку, я легла и повернулась на бок, отворачиваясь от него лицом. Я тянула его руку, пока он не лег позади меня, а затем положила ее на свой живот.

Я не собиралась возвращаться к тому, что было у нас прежде. Я устала от его непостоянства. Мне просто хотелось быть рядом с ним. К черту все последствия.

Сначала он лежал напряженно и держал свою руку так, что практически не касался меня. Я придвинулась к нему спиной, и он замер.

— Джексон...

Я позволила его имени повиснуть в воздухе, и через какое-то мгновение он расслабился. Его рука обернулась вокруг моей талии, а движение груди совпало с моим, когда мы заснули.

Я проснулась снова уже в полдень. Солнечный свет, более резкий, чем виски с колой, только без колы, проникал сквозь окно. Я отодвинулась, чтобы скрыться от света, и неожиданно натолкнулась на стену, которой был Хант. Он лежал на спине и совершенно не реагировал. Я видела, как он спал, только в первом поезде до Праги, и то за несколько секунд до того, как он проснулся.

Пока он спал, я могла изучить его так, как не могла прежде. Через его правую бровь пробегал небольшой шрам, и еще один был на подбородке. Его нос не был таким уж прямым, как я думала, и на перегородке была небольшая выпуклость. Мне стало интересно, ломал ли он его.

Его грудь я видела несколько раз, но в этот раз она очаровывала не меньше. На ней тоже было несколько шрамов, один у плеча был небольшим и тонким. Я догадалась, что после операции. Другой был сбоку, более рваный, растянувшийся на несколько ребер.

Когда я полностью насладилась им, не переворачивая или не снимая его пижамные штаны, которые так восхитительно обрамляли его бедра, то решила поспать еще часок другой. Я осторожно положила руку на его живот. Когда он не проснулся, я положила голову ему на грудь.

Я едва удовлетворенно вздохнула, когда меня откинуло на спину, а плечи вжали в матрас. Я вскрикнула от шока, а затем от боли из-за силы, с которой Хант давил на мои плечи. Он был сильным и весь его вес давил на меня, изгибая мои плечи так, как определенно не должно быть. Его взгляд был диким и невидящим. Он дышал тяжелыми судорожными вдохами, каждый вдох перемежался с давлением на мои плечи.

— Хант, — произнесла я, но он не отреагировал. Я согнула руки в локтях и попыталась ухватиться за его предплечья. — Джексон, пожалуйста, проснись. Ты делаешь мне больно.

Я не знаю, что помогло, — время, мои слова или что-то еще, но он отпустил меня, и его предыдущее пустое выражение лица сменилось ужасом.

Даже несмотря на то, что все закончилось, его дыхание было все еще резким и неровным. Прошло несколько секунд, прежде чем он заговорил.

— Ох, Господи. Мне так жаль, принцесса. Мне так жаль.

Выражение его лица померкло, взгляд был сломлен, и он начал пятиться назад, чтобы слезть с меня.

Я протянула руки, чтобы схватить его.

— Не надо. Не делай этого. — Я повторила слова, которые он сказал мне в уборной кафе.

— Келси...

Я дернула его за руки, но они оставались неподвижными каменными колоннами.

— Вернись ко мне, — сказала я.

Я дернула еще раз, и в этот раз камень сдался. Его бедро оказалось у моего, а грудь легла на мою. Он зарылся лицом в изгиб между моей шеей и плечом, а руки дотронулись до плеч, в этот раз нежно и успокаивающе.

— Извини, — произнес он снова.

— Шшш. — Я приобняла его руками за плечи и держалась за него так крепко, как могла. Я не знала, что мучило его, но могла догадываться, и все мои догадки превращали мои проблемы в стыд.

— Я никогда не хотел причинить тебе боль, — прошептал он.

Вот почему он отталкивал меня. Он думал, что я не могла справиться с этим или не захотела бы. Но правда была в том, что... я выросла в таком мире, где люди целенаправленно причиняют боль. Только чтобы доказать или поиграть. Я бы забрала у Джексона его боль в любой день.

— Эй, — сказала я, притягивая его лицо, пока его взгляд не встретился с моим. — Ты не сделал мне больно. Я в порядке.

Он покачал головой.

— Ты не знаешь, Келси. Это такое...

— У всех нас есть такое, Джексон. Мне все равно.

Я сжала его подбородок и притянула его губы ближе к своим.

За несколько миллиметров от моего рта он отодвинулся.

— Тебе не должно быть все равно. Ты ничего обо мне не знаешь.

— Тогда расскажи мне.

Он лег на спину рядом со мной и провел рукой по лицу. Я переместилась на бок и положила голову на его грудь.

— Келси, — сказал он.

Я закрыла глаза, привыкая к нему.

— Тебе придется оттаскивать меня, потому что я никуда не уйду. И я могу быть чертовски упрямой.

Он замер, а затем вдохнул со смешком. Через несколько секунд дыхание снова стало дыханием, а смех исчез, его руки обвились вокруг меня. Этого было достаточно.

Мы пролежали так в кровати весь остаток дня. Иногда спали. Иногда нет. Но неважно, как мы перемещались или в каких позах лежали, мы никогда не переставали прикасаться к друг другу более, чем на несколько секунд.

И каждый раз я удивлялась боли, которую чувствовала в такие моменты. Она разворачивалась быстро, резко, открывая дыру в моей груди, которая была как пустая пещера, пока его кожа снова не встречалась с моей. Каждый раз я облегченно вздыхала и держала его крепко, возможно слишком крепко в течении нескольких секунд. Но он ничего не говорил. Никто из нас не говорил. Ни о его сне, ни о том, как я льнула к нему. Ни о тьме, которая так явно скрывалась в нас обоих, заполняя пространство между кожей, мышцами и костями.

Мы не говорили ни слова, и это напомнило мне те первые несколько секунд, когда мы спрыгнули с моста в Праге. Было много шума, страха и адреналина, но больше всего было охватывающей, неизменной и успокаивающей тишины, пока мы падали, падали и падали.

Когда мы, наконец, выбрались из кровати, то провели время, гуляя по Флоренции. Мы купили то самое мороженое. И посмотрели на статую Давида снаружи музея, которая была достаточно близко, чтобы насладиться оригиналом.

Мы поужинали на зеленой террасе крыши отеля и спали той ночью в руках друг друга.

Но все равно... мы только прикасались.

И чувствовали.

Глава 20

Я почти была уверена, что Хант намеревался уехать и отправиться в другое место на следующий день, но он не рассчитывал провести весь первый день в постели. Я как — то подумала, что Хант был как притяжение, но настоящее притяжение было между нами. Ни я, ни Хант не предполагали, насколько эта тяга возьмет верх.

Это было нелогично, но мне казалось, что мы потеряем то, что было между нами, если уедем из нашего маленького отеля во Флоренции. Иногда мне казалось, что мы потеряем это, даже если встанем с кровати. Ужасно бояться пробуждения, подъема с кровати и выхода на улицу.

Это было глупо, и когда я не была в оцепенении, то ругала себя за это.

Я не была той девушкой. Я не была девушкой, которая позволила бы целому миру вращаться вокруг мужчины. Я никогда не позволяла своему миру вращаться вокруг кого — то, кроме меня самой. Теперь, когда я вышла из центра и поместила в него кого — то другого, было сложно вернуться.

Поэтому он не допускал этого, а я думала, что он изменил свой план. Вместо того, чтобы отправиться в другой город, мы остались во Флоренции. Иногда мы осмеливались выехать из города, как например, в тот день, когда отправились на велосипедах в Тоскану. Мы провели весь день, изможденные и потные, исследуя города на холме, которые не являлись обычным местом назначения для туристов. Во многих городах мы были единственными туристами. Все с горем пополам говорили на английском, но были рады, что мы приехали к ним.

В одной деревне мы отправились в студию искусства, в которой скульптор работал с гипсом, мастеря все: от статуй до ламп и шахматных наборов. Я купила неяркую подвеску из гипса в форме сердца и прицепила ее к бусам, которые уже носила.

Снаружи одного города-крепости мы обнаружили самые изумительные руины римского театра. Мы не могли подобраться слишком близко, но нашли замечательный обзор этих руин со стены города, и я рассказала Ханту все, что знала про римские театры. Я назвала ему названия всех частей здания, таких как сцена, места для зрителей и проход на сцену театра. Уверена, что ему было все равно, не говоря уже о том, чтобы запомнить то, что я сказала несколькими минутами позже, но он слушал и улыбался.

Мы ездили на велосипедах по извилистым дорогам, иногда проходили часы перед тем, как мы замечали какую-либо машину. Мы останавливались и устраивали пикник на траве. Я смотрела на небо, примечая фигуры из облаков, в то время как Хант рисовал в своем альбоме. Меня, я думаю.

Когда мы вдалеке увидели город, то поехали туда, понятия не имея, как он назывался или куда мы направлялись. В каком — то доме я попробовала самую вкусную домашнюю пасту. Мы искали ресторан, а вместо этого нас пригласили Джованни и его жена.

И даже несмотря на то, что день был изумительным, и мы могли остаться в любом из этих городов или продолжать исследовать дальше, мы не могли заставить себя двигаться дальше. Мы арендовали велосипеды на второй день и поехали в другом направлении, встречая новых людей и исследуя новые места, но эти оба дня мы к наступлению ночи возвращались во Флоренцию. Возвращались в наше убежище тишины, где нам не приходилось задавать вопросы, обозначать или анализировать что-то между нами.

Это было идеально.

Кроме того факта, что я была так заведена от его присутствия рядом со мной, от касаний к нему, что становилось очень сложно спать.

Каждую ночь он засыпал все быстрее и быстрее, а я бодрствовала все дольше и дольше, мое тело болело от отсутствия внимания. На пятую ночь нашего недельного путешествия я больше не могла с этим справляться. Пока он спал, такой сильный и тихий рядом со мной, я позволила своей руке провести вниз по своему животу к пижамным шортам, в которых спала той ночью. Я уже была влажной и горела желанием, и всего лишь первое прикосновение заставило меня поджать пальцы на ногах и закрыть глаза.

Я втянула воздух и прикусила губу, чтобы оставаться тихой, но мое тело гудело от накопленной энергии. Это было то же самое гудение, когда удаляешься со сцены, возбужденный от огней, аплодисментов и внимания. Только это все было от него. От того, что я находилась рядом с ним и не могла иметь его.

Я кружила пальцами, моя спина изгибалась от удовольствия.

Я была настолько поглощена и сфокусирована на своем касании, что не поняла, что Хант проснулся, пока он не схватил меня за запястье, доставая руку и прижимая ее к подушке над моей головой.

Мои глаза распахнулись, а рот приоткрылся. Я не знала, что сказать. Но я знала, что завелась даже больше от вида его, склонившегося надо мной, и от ощущения прижатого запястья. Я захныкала, и его глаза стали такими темными, что светились черным.

Не произнося ни слова, он дотронулся до моего плоского живота, а затем заменил мою руку своей. Грубая подушечка его среднего пальца прижалась ко мне и за моими закрытыми глазами замелькали звездочки, когда я ожила под ним. Он снова нажал, в этот раз кружа, и теперь мне не приходилось быть тихой. Я выкрикнула и свободной рукой схватила его за запястье руки, которая сдерживала мою над головой.

Он склонился ко мне, его голова нашла выемку, где моя шея переходила в плечо. Он глубоко вдохнул, кончик его носа проложил дорожку вверх по моей шее. Его палец снова начал кружить вокруг моей самой чувствительной точки, а я была уже так близко.

Мои ногти впились в его запястье, и из его рта вырвалось что-то похожее на рык. Он нажимал своим пальцем сильно, и все это привело меня к краю. Я испытала оргазм, тихо вскрикнув. Практически недельное чувство неудовлетворения засияло и разожглось в моей крови, и поток удовлетворения взял начало в моей голове, такой же яркий и оглушительний, как шоу фейерверков. Этот поток пронесся по моему позвоночнику до области паха, а затем затопил каждую частичку меня.

Я выгнулась к нему, потому что единственное, что отсутствовало: его рот на моем, его кожа на моей. Но прежде, чем я смогла притянуть его голову к своей, он скатился с меня, встал с кровати и скрылся в ванной, не произнося ни слова. Пока я лежала в кровати, мои кости превратились в желе, и я услышала, как включился душ.

Мы проснулись на шестой день нашего приключения, и никто из нас не упомянул то, что случилось ночью. Веки Ханта были тяжелыми, будто он не спал, и я не знала, что сказать, чтобы он прекратил чувствовать себя виноватым. Я не знала, почему он должен был чувствовать себя виноватым. И каждый раз, когда я позволяла себе размышлять об этом, мое сердце прихватывало точно так же, как когда мне приходилось вставать с кровати и оставлять позади наше убежище.

Нам осталось всего два дня в выделенной Хантом неделе.

Два дня.

И даже не смотря на то, что наш конечный срок был произвольным, я не думала, что мы преодолеем этот конечный срок, ни о чем не поговорив. И я боялась, что что-то завершит это все.

С моим теперешним положенным утренним сожалением, я скатилась с рук Джексона. Он остановил меня прикосновением к локтю. Я повернулась и поразилась тому, как было невероятно видеть простыни, прикрывающие его обнаженную грудь. Наши несколько ночей вместе казались годами, а я все еще знала про него так мало. Для меня не было необычно делить постель с кем — то, кого я не знала, но было необычно беспокоиться насчет этого. Может это было потому, что вдобавок к тому, что я не знала, что у него на уме, я так и не изучила его тело. Его рука снова поймала мой локоть и он сказал:

— Извини за ночные кошмары.

У него их было несколько прошлой ночью, после того, о чем мы не разговаривали. Вместо того, чтобы, проснувшись от них, свернуться рядом со мной, он начинал бродить по комнате или делал наброски у окна.

— Все в порядке.

Я двинулась снова, чтобы уйти, и почувствовала, как его рука обвила мою. Он несколько секунд играл с моими пальцами, будто именно по этой причине остановил меня. А затем он спросил:

— Расскажи мне о той своей жизни в Штатах.

Это не та тема, которой я хотела делиться этим ранним утром, но он, очевидно, хотел поговорить. Может разговоры об этом помогли бы ему говорить о другом.

— Например что? Нет ничего интересного.

— Расскажи мне о своем самом любимом Рождестве, пока ты росла.

— Ты шутишь, верно?

— Я серьезно. Я пытаюсь получить полное представление о Келси Саммерс.

Это представление не было привлекательным, но если он хотел...

— Хорошо, — сказала я. — Мое любимое Рождество — это по умолчанию Рождество перед первым Рождеством, которое я помню.

Он опустил глаза и сжал мои пальцы между своими.

— Это очень грустно.

— Да, моя семья грустная.

— Из-за чего все так плохо?

Я прислонилась к подушкам и отпустила его руку.

— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?

Ему хотелось надавить. Я могла слышать это в тишине, в его осторожном дыхании, в скрипе кровати, когда он склонился вперед всего на несколько секунд, чтобы потом откатиться.

— Ты иди в душ. А я выясню, что нам делать сегодня.

Господи, мы были настолько в этом плохи. Ничто из этого не могло сработать, не то, чтобы я знала, что повлечет за собой эта "работа".

Я освободилась от его опросов и направилась в ванную.

Я не торопилась и наслаждалась тем, как горячая вода расслабляла мои отяжелевшие мышцы, но меня все еще волновало другое тело снаружи ванной со стеной между нами.

Я решила, что мы молчали достаточно долго. Никто из нас не был хорош в выборе слов. Мы были людьми действия, вот почему прошлая ночь сработала. Мы не разговаривали. Может настало время для небольшого толчка. Поэтому, когда я вышла из душа, то проигнорировала стопку одежды в ванной и вошла в комнату в полотенце.

— Я же сказал тебе, что все хорошо.

— Я забыла свою... — сказал я.

А затем замолчала, потому что Хант стоял спиной ко мне и разговаривал по телефону.

Он обернулся и я понизила свой голос.

— Я, эм, я забыла кое-что. Извини.

Он тихим голосом произнес в телефон:

— Я должен идти сейчас. Нет. Нет. Спасибо, но я должен идти.

Он опустил телефон, но я все еще могла слышать приглушенный голос кого — то, говорящего на другом конце, пока он не сбросил вызов.

Я взяла первое, что увидела в своем рюкзаке, — пару носков, и спросила:

— Кто это был?

— Что? — Он не смотрел на меня. — О. Просто консьерж, спрашивал, решили ли мы, когда будем выезжать.

Я стояла так, подо мной на полу собиралась лужица, без одежды, всего в одном полотенце и с парой ненужных носков, а он все еще не посмотрел в мою сторону.

Я не могла сказать, была ли больше расстроена отсутствием реакции или напряжением в его плечах. Разговор с консьержем не должен был привести к такому. И если он всего лишь спрашивал, остаемся ли мы, разве этот звонок не должен был быть проще, короче?

Может он просто испытывал стеснение насчет нас и это не было связано с телефонным звонком.

Я стояла и смотрела еще несколько секунд, а потом исчезла в ванной. Я практически закрыла дверь, когда услышала его вопрос.

— Что думаешь насчет того, чтобы отправиться на поезде на побережье? Может к Итальянской Ривьере?

Я высунула голову из ванной. Он неподвижно сидел на кровати, его руки были сжаты в кулаки.

Выглядело так, будто мы попрощаемся с нашим пристанищем во Флоренции. Возможно, наши секреты становились слишком большими, чтобы уместиться в этой маленькой комнате.

— Хорошо. Звучит хорошо, — ответила я.

Слова эхом отразились от плиточных стен вокруг меня, и я почувствовала, как эта дыра в моей груди открывается, и в нее заползает страх.

Небольшой населенный пункт Риомаджоре располагался со стороны утеса Итальянской Ривьеры, и с того момента, когда я сошла с поезда, я поняла, что полюблю это место. Воздух был свежим и соленым, а ветер, доносящийся с океана, развевал мои волосы. На краю платформы находилась стена, а за ней бирюзово — синее море.

Я поспешила к краю, отчаянно желая впитать этот пейзаж. Угловатые черные камни были украшены белой пеной и держали оборону против динамичных синих вод. Волны врезались в камни и, клянусь, я могла чувствовать, как они разбрызгивались по всей платформе.

Я взвизгнула и обняла Ханта за шею.

— Ну что, хорошо? — спросил он.

— Очень хорошо.

Это стоило отъезда из Флоренции.

В поезде Хант сказал мне, куда мы направлялись. По берегу располагались пять деревень, которые все вместе назывались Чинкве — Терре. Они были частью своего рода заповедной глухой зоны или парка, поэтому в деревнях не было ничего современного, только поезд, приезжающий и уезжающий. Мы могли провести сегодняшний и завтрашний дни, наши последних два дня, исследуя и путешествуя по деревням.

Если все пять деревень окажутся такими же красивыми, как платформа, то я буду в восторге.

Мы вышли с вокзала и направились в город, чтобы поесть и найти место проживания. Не оказалось недостатка ни в том, ни в другом. Мы остановились у маленького ресторанчика, и я получила самый вкусный в истории вселенной соус «Песто». Мне даже не нравился соус, но Чинкве — Терре сделал меня его сторонником.

Официант, работающий в ресторане, порекомендовал семью дальше по дороге, которая сдавала в аренду квартиру, присоединенную к их дому. По пути туда я восхищалась деревней. Дома располагались один за другим, как кирпичики, и были окрашены в яркие цвета. Можно было увидеть оранжевые, желтые и розовые здания с синими, зелеными и красными ставнями. Куда бы я не посмотрела, везде было что-то достойное, чтобы сфотографировать: начиная от потускневшей бирюзовой двери, чьи истории можно было практически отследить на расщепленном дереве и облезающей краске, до маленького мальчика, загорелого, с босыми ногами, которые стали жесткими из-за грубых дорог, и с ласковым бездомным котом в его руках.

Хант дотронулся до моей поясницы, и я инстинктивно прильнула к нему.

— Великолепно, — произнесла я. — Я просто... Я никогда не видела что-то похожее на это.

— Так я сделал это? — спросил он.

— Сделал что?

— Подарил тебе приключение?

Я остановилась и посмотрела на него. Его лицо было напряжено, и у меня появилось такое чувство, что он спрашивал меня о чем-то большем, чем о моем веселье.

Море и небо соединились за его плечом в темно — синий горизонт, и мне захотелось остановить время. Фотографии никогда не будет достаточно, чтобы запечатлеть этот момент, и я боялась, что если не закреплю его в своей голове, то забуду бриз, колышущий белье, свисающее с дрожащих окон, после стирки, отражение солнца в воде и глубокий серый цвет глаз Ханта. Было бы преступно забыть эти вещи. Мне хотелось остановить время, потому что паузы на одну секунду было недостаточно, чтобы почувствовать то, что хотело чувствовать мое тело, и думать о том, о чем хотел думать мой разум. Поэтому я ответила ему честно:

— Приключение не кажется достаточно подходящим словом для того, чем это все являлось.

Его улыбка пристыдила солнце.

Он приобнял меня за плечо, и мы отправились смотреть комнату.

Каждая из деревень соединялась и поездом, и тропинкой. Устроившись в уютной, хоть и простой, личной квартирке, мы отправились исследовать. Мы выбрали тропинку, потому что Хант ни за что не позволил бы нам поехать на поезде. Не то, чтобы я даже хотела.

Мы последовали по карте от Риомаджоре до начала тропинки, которая привела бы нас в Манаролу. Тропинка называлась «Дорогой любви». Прокладывая путь по склону холма с дорожкой из плоского камня, тропинка делала очень легким переход из первой во вторую деревню. Она огибала холм, предоставляя красивый обзор на Риомаджоре, из которого мы ушли, и на океан, к которому мы двигались.

Тропинка привела нас к каменной нише с окнами, которые позволяли осмотреть воду и камни, находящиеся внизу. Пока мы двигались дальше по тоннелю, я начала замечать замки, свисавшие с перил, с тросов на потолке и с каждой возможной поверхности. Эти замки были разных размеров и форм. Некоторые были блестящими и новыми в то время, как остальные были ржавыми и старыми, но их, должно быть, было тысячи.

Мы следовали за замками и пришли к стулу, который был высечен из камня. Сидение было достаточно большим для двоих, а спинка была вырезана так, будто целуются два человека. Стул был установлен в каменной арке, с перилами позади, чтобы предотвратить падение стула и людей в океан. Не то, чтобы перила можно было увидеть. Они целиком и полностью были покрыты замками. Замки висели на замках, обрамляя сидение для влюбленных на фоне океана. Стул и большая часть тоннеля вокруг нас были покрыты граффити, но это не имело значения. Можно было почувствовать, насколько особенным было это место. Горизонт практически идеально выстраивался в линию с губами влюбленных, будто небо, море и жизнь сходились в одной точке, чтобы предоставить идеальный образ того, что значит быть с другим человеком. Постоянство этих отношений.

Я не знала, сколько пар поместили вокруг стула свои замки, а также не знала, какое количество этих пар все еще были вместе. Но это не имело значения. Когда любишь кого — то, действительно любишь кого — то, то в твоей душе остается постоянное клеймо. На твоем сердце появляется замок, который всегда носишь с собой. Можно потерять ключи, отдать их, но замок все равно останется с тобой.

К нам приблизился мужчина и спросил, хотели бы мы купить замок. У него была коробка самых разных замков. Я начала отказываться, но Хант сказал:

— А почему бы нет?

Он протянул мужчине наличные и выбрал замок — плоский, но крепкий.

— Куда мы должны повесить его? — спросил он.

Я посмотрела на стул, но из-за того, как изменился ритм моего сердцебиения, я посмотрела в другое место, с менее затруднительными обстоятельствами. Я сделала несколько шагов по тоннелю туда, где он открывался на тропинку. У входа в тоннель я увидела замки, свисавшие у потолка.

Я показала на это место и сказала:

— Туда.

Вблизи я смогла увидеть, что вокруг одного из валунов на краю холма находилась проволочная сетка, и к этой сетке крепились замки. Идеально. Мы все еще завоевывали свое место под солнцем, но и без него являлись большим, чем я желала сказать.

— Я подниму тебя, — сказал Хант.

Я забрала у него замок, и он наклонился, обхватывая мои колени руками. Он приподнял меня, и я оперлась на его плечи. Когда он встал прямо, я положила одну руку на валун и подцепила сетку. Затем открыла замок, перекинула дужку через трос и закрыла его.

Я улыбнулась.

— Сделано.

Хант расслабил руки на моих коленях, и я скользнула вниз по его телу. И мы, прямо как замок, встали на свое место.

Глава 21

На моей коже словно начался пожар. Серые глаза Ханта сверлили мои. А мой взгляд упал на его губы. Эти губы. Я проводила дни, думая об этих губах, дни, когда я смотрела на них. Я отчаянно боролась с оправданиями Ханта и с тем, что возможно разделяло нас, о чем он мне не рассказывал. Но здесь, когда за моей спиной океан и от воспоминания этого замка в моей ладони, я не могла думать о чем-то одном. Или, может, просто не хотела.

Я приподняла свой подбородок, а он опустил свой. Мир сжался, только чтобы вместить в себя пространство между нашими губами, пространство, которое могло пересечь только наше дыхание.

Мое сердце собиралось вырваться из груди и, клянусь, я тоже могла слышать его сердцебиение. Я знала, что он хотел этого так же сильно, как и я. И я устала от того, что какая-то воображаемая линия диктовала, что мне делать. Поэтому я наклонилась и на самую короткую секунду моя нижняя губа коснулась его. От этого маленький мир увеличился в объеме, взорвался и мы находились в огненном горячем центре всего этого.

Я сильнее прижалась к его губам, обвивая руками шею. И всего на секунду он прижал меня ближе. Моя грудь врезалась в его. Мои ноги поднялись с земли, качаясь в сантиметрах над каменной дорожкой. Моя голова кружилась от желания.

Затем так же внезапно он отпустил меня. Мои ноги ударились об землю. Моя голова перестала кружиться. Но я чувствовала себя безрассуднее, чем когда-либо.

— Келси, я не могу, — сказал он.

— Не можешь? Мне кажется, ты просто не хочешь.

— Ты не понимаешь.

Я отступила от него и попятилась к другой стороне тропинки.

— Ты прав. Я не понимаю. Я не понимаю, что в этом не так. — Люди начали смотреть на меня, но мне было все равно. — Я не понимаю, как мы можем вместе просыпаться, как ты можешь прикасаться ко мне, как мы можем спать в одной кровати, спать в руках друг друга, но это? Это каким-то образом не так? Нет, я этого не понимаю. Я не понимаю, как ты можешь целовать меня так, как целовал, и чувствовать то, что я знаю, ты чувствуешь, и продолжать отталкивать меня. Но я устала пытаться это выяснить.

Я повернулась и побежала по тоннелю, пробегая мимо сидения для влюбленных, которое несколько мгновений назад казалось таким уместным и идеальным изображением того, чего я хотела, и куда, как я думала, мы с Хантом направлялись. Может, они выбрали замки, не потому что любовь постоянна. Может, они выбирали замки, потому что эмоции привязывают нас к месту. Они подавляют нас. Они тянут твое сердце в тысячу разных направлений, пока ему не остается только развалиться на части.

Этот стул был каменным, навеки застрявший в этом непорочном поцелуе. Он был твердым, холодным и безжизненным. Каким мог быть временами Хант.

Поэтому я бежала, мои сандалии шлепали по каменной дорожке. Тоннель был темным, сквозь окна проникали прямоугольники света. Я убежала достаточно далеко, чтобы не чувствовать взгляд Ханта на спине, или притяжение, которое тянуло нас друг к другу. А затем я замедлилась. Мое дыхание было похоже на звук разрываемой ткани, на то, как рвутся нити.

А затем, потому что у Вселенной есть безупречный выбор правильного момента (и потому что она ненавидит меня), на мой лоб упала капля дождя. За ней последовали вторая и третья. А затем небо разверзлось и обрушило океан на мою голову.

— Черт! Ну конечно, — прокричала я, смотря в небо; капли колотили меня по лицу, и я еще раз прокричала, — Спасибо! Большое тебе спасибо.

Твердая дорожка сотрясала мои лодыжки, пока я бежала, но я продолжала бежать, более обеспокоенная тем, чтобы найти убежище. Я могла бы повернуть обратно и направиться в тоннель, но тогда мне пришлось бы снова встретиться с Хантом.

Нет, спасибо. Не после того, как я в буквальном смысле убежала от него. Не после того, как он всякий раз отталкивал меня.

Камни стали скользкими из-за проливного дождя и я поскользнулась. Я попыталась удержать равновесие, но опереться было не на что. Я качнулась назад и приготовилась к столкновению с землей.

Но моя спина не ударилась о каменную дорожку. Меня окружила знакомая пара рук. Сначала я увидела намокшие теннисные туфли Ханта, но в любом случае я знала, что это он. Даже промокшая насквозь и с барабанящим по телу дождем, я почувствовала шокирующее тепло от его прикосновения.

— Ты в порядке? — спросил он.

Я вырвалась из его рук.

— Со мной все хорошо.

Я продолжила идти по тропинке настолько быстро, насколько могла по неровным, скользким камням.

— Келси, просто подожди.

— Я устала ждать, Джексон. Думаю, с меня хватит, — крикнула я в ответ.

Я дошла по тропинке до деревни, улицы которой были запачканы грязью. Я могла чувствовать, как крохотные капли отскакивали от земли и приземлялись на мои икры и бедра.

Я подошла к дому, в котором мы остановились, и вбежала вверх по ступеням, которые вели в нашу арендованную квартиру. Я распахнула дверь и захлопнула ее за собой.

Я знала, что вела себя как ребенок, и не могла держать его снаружи под дождем, но в тоже время мне было хорошо.

Я стащила сандалии, разбрызгивая грязь и воду по полу и по своей одежде. Затем, может, потому что я была сумасшедшей или потому что была далека от того, чтобы волноваться, я стянула через голову свою промокшую футболку. Она упала на пол со шлепком в то же самое время, как распахнулась дверь в квартиру.

Я услышала, как она ударила по стене, затем еще раз, подгоняемая ветром. Я повернулась и увидела застывшего в дверном проеме Ханта.

Его взгляд последовал по обнаженной коже моего живота, влажной от дождя и в мурашках.

— Ты вполне можешь остаться снаружи. Ну, знаешь, если есть еще что-то, с чем ты не можешь справиться, — произнесла с насмешкой я.

Он оставался в дверном проеме, его руки сжимали дверной косяк.

Я расстегнула свои шорты и стянула их по бедрам, позволяя упасть на пол.

— Вообще-то, я кидаю тебе вызов войти внутрь. У меня все еще есть один вызов из Гейдельберга. Поэтому, я кидаю тебе вызов войти внутрь и поцеловать меня, — сказала я.

Его тело нагнулось в комнату, но его хватка все еще оставалась на косяке, а ноги плотно приросли к крыльцу. Его лицо искривилось, будто от боли, но он опустил голову и отвел взгляд.

— Так я и думала, — фыркнула я.

Я повернулась и направилась к душу в углу комнаты. Это даже была не комната сама по себе, всего лишь приподнятая плиточная платформа, окруженная душевой занавеской. Я повернула вентиль и услышала, как загудели трубы одновременно с закрытием двери.

Я подумала, что он ушел, но затем я услышала позади себя его грубый голос.

— К черту все, — сказал он, его руки схватили меня за талию и прижали меня к его груди.

Его мокрая одежда встретилась с моей обнаженной кожей, и я задрожала от холода. Его рот нашел мою шею, и эта дрожь стала тремором. Он прикусил место, в котором соединялись моя шея и плечи, и я споткнулась под струю душа.

Я ахнула, когда вода ударила по мне, а он сжал мою талию и прижал свои бедра к моим. Одна из его рук поднялась и коснулась моей груди сквозь мокрый лифчик, моя голова со стоном откинулась на его плечо. Он развернул меня, и моя спина прижалась к стене прямо под душевой лейкой. Вода текла по нам обоим, но он, казалось, не замечал и, наконец, поцеловал меня.

Господи, нам нужно было почаще спорить.

Он целовал меня сильно, его язык умолял мои губы открыться. Он обхватил мой подбородок и наклонил голову, чтобы углубить поцелуй. Моя голова кружилась от наслаждения, в то время как его рот поглощал мой. Я схватилась за его предплечья, впившись ногтями в его кожу.

Я все еще была расстроена и зла, как и он. И из-за этого связь между нами стала более взрывной.

Я потянулась к краю его футболки, отчаянно желая прикосновения кожи к коже, и стянула ее через голову. Вода бежала по его лицу и груди крохотными ручейками, и мне хотелось попробовать их все на вкус. Я не могла не дотрагиваться до него. Я начала с его груди, прижимая к ней руки, и он застонал в ответ. Я скользнула руками до его пресса, слегка царапая кожу. Он зарычал, его пальцы впились в мою кожу. Я наклонила голову и слизала с середины его груди ручеек воды.

Хант схватил меня за подбородок и приподнял мое лицо.

— Ты неотразима.

Я могла бы принять это за комплимент, если бы он не казался таким разозленным.

Хорошо, может я в любом случае могла принять это как комплимент.

— Смешно, — сказала я. — Какого черта у тебя ушло так много времени?

Я обхватила пальцами его плечи и его руки скользнули вниз по моему телу. Его большие пальцы сильно прижались к моим бедрам, и он обхватил пальцами изгиб моих ягодиц. И единственным ответом, который я получила на свой вопрос, был рывок его рук на моих бедрах к его. Его сила погубила меня, посылая пламя по каждому нервному окончанию.

Его возбуждение прижалось к моему животу через джинсы, и я втянула воздух. Он воспользовался моим открытым ртом и его язык скользнул внутрь и обернулся вокруг моего.

Его руки исследовали мое тело, смелые и сильные, как и его поцелуй. Мое сердце было как птица, которую выпустили из клетки, будто оно не могло оставаться на одном месте в моей груди.

Он провел рукой вверх по моей спине и с легкостью расстегнул мой лифчик. Он разорвал наш поцелуй на достаточное время, чтобы убрать ткань между нами, а затем снова обрушился на меня. Я услышала мокрый шлепок лифчика об пол.

Когда моя обнаженная грудь встретилась с его, он прорычал. Его рот прижимался, притягивал и побуждал к движению. Казалось, что время шло и слишком быстро, и слишком медленно.

Когда мои легкие загорели от недостатка воздуха, я оттолкнулась, тяжело дыша.

— Ты самый противоречивый человек, которого я когда-либо встречала, и иногда я ненавижу тебя, — сказала я.

Не самая романтическая речь, но это было честно.

Он снова прижал меня к стене и в этот раз схватил меня за запястья, зажимая их над моей головой.

— Это имеет значение, — прорычал он, а затем прикусил мою нижнюю губу.

Я понятия не имела, о чем он говорил, но кивнула, потому что его нога была между моих, находящаяся в месте соединения моих бедер, и каждое перемещение и движение приводили к тому, что что-то разрывалось, а затем ускорялось внутри меня.

— Скажи это.

Я выгнулась к нему, притягивая его за плечи.

— Сказать что?

— Скажи, что это по — настоящему. Скажи, что это имеет значение.

Он прижался лбом к моему и то, что взорвалось внутри меня, было таким громким, что должно было быть настоящим. Что-то зависло между моим сердцем и легкими, отделилось от того места, где находилось.

— Это по — настоящему. — Я задрожала, мне внезапно стало холодно под потоком воды.

Он освободил мои запястья и выключил душ, вытаскивая меня в спальню. Вода струилась по нашим телам, разливаясь лужицами на полу, но он даже не взглянул на них. Он одной рукой приобнял меня за талию, а второй за бедра, и поднял меня. Его голова теперь находилась на одном уровне с моим животом. Он замер, чтобы попробовать влажную кожу между моих грудей, и я закрыла глаза. Я ухватилась за его плечи, каждый мускул в моем теле напрягся, когда он высунул язык, чтобы лизнуть кожу на моих ребрах.

— Джексон, — сказала я.

Я не знала, что собиралась сказать. Это могло быть большое количество злых слов, бред или романтическое высказывание. Но я совершенно забыла об этом, когда он приподнял голову и взял мой твердый сосок в свой рот. Я вскрикнула.

Он медленно ослабил свою хватку, позволив мне скользнуть вниз по его телу так, как было на тропинке. Но сейчас наша влажная кожа сливалась. Моя мягкость прижималась к его твердым мышцам, и я могла думать только о ругательствах.

Когда наши лица встретились, он сказал:

— Вот, что я должен был сделать там. Вот, что я тысячу раз хотел сделать.

Он набросился на мой рот еще в одном поцелуе.

Я сразу же открылась ему, его язык сплелся с моим. На вкус он был как летние дни и ураганы, как все, что я хотела, и все, в чем я нуждалась, но не знала. Он поймал мою нижнюю губу своими, пососал и куснул, и я вспомнила тот первый раз, когда увидела его. Этот ужасный поцелуй в разрушенном баре принес Ханта в мою жизнь. Никогда не думала, что буду благодарна самому худшему поцелую в моей жизни, особенно пока не насладилась самым лучшим.

Он продолжал обнимать меня одной рукой за ребра, чтобы поддерживать меня, а другой провел по моей спине к ягодицам. Он обхватил их, прижал меня к своим бедрам, и я обхватила его ногами за талию для лучшего трения. Но затем я пожалела об этом, потому что мои ноги встретились с его влажными джинсами, которые я хотела снять. Минут уже десять назад.

Мои пальцы отыскали пояс его джинсов. Я была очень сильно прижата к нему, чтобы расстегнуть пуговицы, и прохныкала сквозь поцелуй.

Я дернула его джинсы и почувствовала, как он двинулся к кровати.

Он бросил меня на спину без предупреждения, и я подпрыгнула на матрасе.

Я шокировано вскрикнула:

— Ты...

Я проглотила то оскорбление, которое хотело вырваться, когда он расстегнул пуговицу на своих джинсах и спустил их по своим обнаженным бедрам.

Когда я сподобилась поднять свою челюсть, то последовала его примеру, снимая свое нижнее белье. Я откинула трусики, и мы остались обнаженными. Мы собирались намочить простыни, но кому какая разница? Несколько долгих секунд мы оба смотрели друг на друга, впитывая зрелище, которое так долго сами отрицали.

Хант загадочно улыбнулся и сказал:

— Мое воображение не оценило тебя должным образом.

— Много представлял нас обнаженными, не так ли?

— Только каждую вторую секунду.

Я улыбнулась, и остатки моего разочарования сменились ожиданием.

Я села так, чтобы мое лицо оказалось на уровне с его животом.

Он ласково провел рукой по моим волосам. Я повернула голову и поцеловала его в запястье. Затем склонилась вперед и слизала каплю воды с его обнаженного бедра.

Его рука в моих волосах напряглась, и он резко выдохнул.

Я обхватила его рукой, и он простонал. Он оставался неподвижным в течение нескольких секунд, его глаза были устремлены в потолок.

— Почему ты ничего не делал? — спросила я. — Если ты так много обо мне думал, если хотел меня... почему отталкивал?

Он убрал мою руку от своего тела и поцеловал мои пальцы.

— Я не мог заняться этим так быстро. Не с тобой. Мне нужно было, чтобы это значило для тебя многое, как это значит для меня.

Он наклонился и ласково поцеловал меня в губы. Так ласково, что они запылали как сахар на ободке коктейля Молотов.

Схватив меня за бедра, он продвинул меня дальше по кровати, пока мои ноги не начали свисать с края. Я приподнялась на локтях и наблюдала, как он осматривал меня с головы до кончиков пальцев.

Он приподнял мою правую ногу и прижался нежным поцелуем к моей лодыжке. Этот поцелуй разжег огонь в моих костях, который заструился по моему телу как зажжённый фитиль. Когда он поцеловал меня в голень и внутреннюю часть колена, мои кости превратились в жидкость. Его руки начали свое путешествие с моих стоп и прошлись по задней части моих ног, легко касаясь чувствительной кожи. Я изогнулась и свела свои колени вместе, но он положил свою руку на мой живот, успокаивая меня.

— Терпение, принцесса.

У меня не осталось терпения. Особенно не в том случае, если он собирался сделать то же самое, что делал в предыдущие разы, а затем отступал, когда приходил в себя.

— Ты же не передумаешь, Джексон? Потому что я не могу продолжать это делать, — сказала я.

— Надеюсь, ты можешь продолжить это делать. Потому что я не планирую отпускать тебя из этой комнаты, пока не закончатся мои семь дней, — ответил он.

Глава 22

Его рот проложил тропинку по внутренней части моего бедра, и я дышала так тяжело, что была на грани гипервентиляции легких. Одна из его рук все еще прижималась к моему животу, а другая развела мои колени. Его зубы покусывали мою кожу, и я выгнулась.

Он собирался убить меня.

Вообще-то я хотела бы умереть так.

— Пожалуйста, — сказала я.

— Пожалуйста, что, принцесса?

Его дыхание обвевало внутреннюю часть моего бедра, и только этого было достаточно, чтобы через мое тело прошли волны наслаждения. Его рука скользнула с моего живота вниз до моего лона, и я совершенно потерялась.

Я повернула голову вбок и проглотила стон.

Его пальцы доводили меня до грани, двигаясь во мне, пока я могла только хныкать и дышать, хныкать и дышать.

— Скажи мне, что ты хочешь, — сказал он.

Мое тело сжалось вокруг него, и я могла сказать только:

— Тебя. — Его большой палец сильнее прижался к моей самой чувствительной точке, как и в предыдущую ночь, и я снова сказала. — Ох, Господи. Тебя.

Все, что я знала, так это что он был слишком далеко, и что мне больше не нужно было предварительных ласк. Все наши чертовы отношения были предварительной лаской. Прямо сейчас я хотела его.

Я протянула ему руку, и он переплел свои пальцы с моими. Я потянула его, и он поднялся с коленей. Снова потянула, и он уперся одним коленом в кровать между моих бедер.

Он возвышался надо мной, его тело было стройным и мускулистым, а глаза как у хищника. Он выглядел так, будто хотел проглотить меня, а я желала быть его жертвой.

Я отпустила его руку, чтобы дотронуться до его талии, а затем притянула его тело, чтобы он оказался сверху. Я откинула голову назад и простонала от контакта.

Его рот опустился на мое плечо, прокладывая дорожку по линии моих мышц до ключицы. Его бедро прижалось к моему центру, и я задержала дыхание. Он поднял голову, чтобы посмотреть на меня. Когда наши взгляды встретились, он снова прижался ко мне и дыхание, которое я сдерживала, вырвалось из моих легких.

Он наклонился, чтобы попробовать на вкус мои губы, нежно и уделяя им внимание. Я вцепилась в его спину, наслаждаясь тем, как его мышцы сокращались и двигались, когда он целовал меня.

— Пожалуйста, — снова сказала я. — Пожалуйста, Джексон.

Его взгляд смягчился, и он прижался лбом к моему. Он закрыл глаза и медленно, глубоко вдохнул. Затем он наклонился и поцеловал меня между грудями.

— Дай мне секунду.

Он слез с меня и я почувствовала, что с каждой секундой, пока он брал презерватив и возвращался ко мне, я шла ко дну.

Я приподнялась на локтях, и он подполз ко мне. Он поцеловал меня сладко, медленно и безумие последних моментов исчезло. В его поцелуе был уровень интимности, которого я никогда не ожидала, и от этого я возбудилась и испугалась того, как пойдет дальше.

Секс никогда не был для меня важен. Но все в Джексоне было важно. Я боялась, что не буду достаточно хороша, боялась, что не знаю, как заниматься сексом, который что-то значил. Что, если когда все закончится, он пожалеет, что пересек черту?

Его рука прижалась к моей щеке, и он сказал:

— Не надо. Не делай этого.

Я не знала, понимал ли он точно, о чем я думала, или думал, что я просто беспокоилась, но это все равно успокоило меня.

Он поцеловал меня, а затем медленно опустил на кровать. Он лег рядом, и я повернулась на бок лицом к нему. Я положила голову на его руку, и он притянул меня к своей груди, просто удерживая меня какое-то мгновение. Мы держали друг друга таким образом и прежде, но в этот раз было по-другому. Мое сердце колотилось, а кожа пела. Он провел рукой вниз по линии моего позвоночника, и я выгнулась к нему. Он продолжил вести по моему бедру и вниз по ноге, и его пальцы скользнули под мое колено. От моего колена вверх до нижней части живота устремилось электричество, когда он закинул мою ногу на свое бедро.

Наши губы встретились, и он сказал:

— Господи, я люблю твой вкус.

Он придвинулся ко мне, расположив свою ногу между моими, выравнивая наши бедра. Затем он вошел в меня и на мгновение все мое тело, казалось, забыло, как функционировать. Моя кровь забыла, как пульсировать, легкие забыли, как дышать, а бедра — как двигаться.

Его руки на мне напряглись, и он тихо простонал в мою шею.

— Я люблю, как ты ощущаешься, — прорычал он.

Я лежала на боку, наши ноги переплетались, и он погружался глубоко внутрь меня. У меня никогда не было такого секса, когда находишься в руках другого человека, пока становится невозможным найти барьер между телами. Его бедра отдалились, а затем снова толкнулись вперед, и я изогнула спину в ответ.

Мои бедра оставались на одной линии с его, но я наклонилась назад, пока моя голова и половина спины не оказались на кровати. Джексон наклонился со мной, оборачиваясь вокруг моего тела. Его рот выжигал горячую дорожку от моей ключицы до ложбинки между грудей. Он продолжал держать руку на моей пояснице, чтобы притягивать меня каждый раз, когда он двигался вперед.

Он осыпал поцелуями мою грудь, и я сжала его затылок, нуждаясь в том, чтобы чувствовать его, удерживать его около себя.

Он снова вернулся поцелуями наверх, провел языком по моей ключице и куснул шею. Моя кожа покрылась мурашками, и я задрожала в его руках. Он поцеловал меня в нижнюю часть подбородка, и я склонила голову.

Его язык ворвался в мой рот, повторяя движения его тела, и я вцепилась в него, пока он выжимал удовольствие из моего тела с каждым медленным толчком.

— Келси, — прошептал он.

Мне пришлось умолять глаза открыться и даже тогда, когда его кожа скользила по моей, мне пришлось бороться, чтобы не закрывать глаза. Он прижался лбом к моему и, вместо того, чтобы погрузиться в его темные глаза, они, казалось, поделились чем-то с моими. Возможно, доверием. Или привязанностью. Что бы это ни было, я перестала беспокоиться насчет того, как все закончится. Я перестала думать о том, что я не подходила. Я перестала делать все, что не должна была делать в этот момент.

— Господи, ты хоть имеешь представление, что делаешь со мной? Хоть какое-то представление, как долго я тебя хотел? — спросил он.

Я ни о чем не имела представление, кроме того, что я была так близко.

Я обернула свои руки вокруг его бедра, мои пальцы растопырились от поясницы до изгиба остальной части его тела. Я вжала пальцы в его кожу, мои ногти подгоняли его.

— Сильнее, — взмолилась я.

Его бедра дернулись вперед, и я почувствовала это по всему телу до пальцев на ногах.

Он убрал руку, на которой лежала моя голова, и приподнял себя. Одно его колено оставалось между моими, а наши бедра соответствовали друг другу. С помощью моей ноги, которая лежала на его бедре, он опустил меня на спину. Затем, прижав мою ногу к своей груди, он дал мне именно то, о чем я просила.

Сначала его бедра качнулись к моим, и когда я привыкла к новой позиции, он сильнее качнулся вперед. На втором рывке я потянулась и прижала свою руку к спинке в изголовье кровати.

Его движения, медленные и спокойные, сменились быстрыми и сильными, и под нами заскрипела кровать. Я втянула воздух, задерживая его, пока приближалась и приближалась, а затем я снова падала. Падала с того моста. Мое сердце оказалось в моем горле. Падала для него. Мое сердце оказалось в моих руках. Распадалось на части. Падало вместе с ним.

Все встало на свои места.

Прошло будто несколько часов, прежде чем мое сердцебиение замедлилось, и у меня появились силы открыть глаза.

Когда я это сделала, моя голова была и затуманена, и ясна. Я не могла вспомнить партии или здание законодательного собрания или даже свое имя. Эти вещи были заблокированы стеной блаженства. Но лицо Джексона над моим? Оно было ясным, так же как и мое сердцебиение, которое снова начало набирать скорость, когда я его увидела.

Я опустила свою ногу по другую сторону его бедра, и сейчас он находился между моих бедер.

Он наклонился и подразнил мои уставшие губы своими.

— Я мог бы наблюдать за этим еще сотню раз. Тысячу, — сказал он.

Я сморщила нос, так как была уверена, что, возможно, мое лицо было каким-то отталкивающим в порыве страсти. Он разгладил линии на моем лбу большим пальцем и сказал:

— Я хочу запомнить, как закрываются твои глаза, и как ты закусываешь свою губу, чтобы зарисовать выражение твоего лица по памяти. Я хочу знать, под каким углом изгибается твоя шея и сколько раз в минуту бьется твое сердце. Я хочу знать все.

Я сглотнула, мое сердцебиение ускорилось, когда должно было замедлиться. Эти вещи даже я не хотела знать, не говоря уже о том, чтобы делиться ими с ним.

Сменив тему, я спросила:

— Так ты не жалеешь, что пересек черту?

Он провел ртом по моему подбородку и тихо промурлыкал.

— Я все еще могу думать о других чертах, которые мне хотелось бы пересечь до того, как закончится ночь.

Он перекатился, потянул меня за собой, и наши тела были все еще тесно соединены. Трение поддразнило мою чувствительную кожу, и мне пришлось успокоить себя, положив свои руки на его грудь.

Он провел рукой по изгибу моего тела от груди до талии, а затем до бедра, и спросил с озорной улыбкой:

— Ты смелая, верно?

Теперь это было то приключение, на которое я всегда согласилась бы.

Часы растянулись в дни, и мы покидали квартиру в Риомаджоре только тогда, когда приходилось. Мы покупали еду и запасы, в которых нуждались, но никогда долго не выдерживали, так как наше пристрастие с еды перешло на другое.

Пришел и прошел наш седьмой день, но никто из нас не намеревался уехать или завершить наше совместное времяпрепровождение. И я начала понимать, что Дорога любви это намного больше, чем тот стул и все те замки. Я поняла, что повлиял, не столько замок, сколько тот факт, что ему требовался ключ.

Джексон нашел каждую чувствительную точку, из-за которых пальцы на моих ногах подворачивались, а глаза закатывались к потолку. Он знал, что заставляло меня сдерживать дыхание и что заставляло меня выкрикивать его имя. Он освободил мое тело и, сделав это, открыл двери, за которыми не было ничего, кроме спертого воздуха и плохих воспоминаний.

Если верить рассказам из моего детства, Бог создал землю за шесть дней, а на седьмой день отдыхал. Я задалась вопросом, было ли так, что он, как и я, на восьмой день наблюдал, как все начало рушиться.

Глава 23

Я проснулась. Мое дыхание выходило из легких, как битое стекло. Джексона не было в кровати рядом со мной, и я свернулась в клубок, радуясь его отсутствию.

Отрывки моего сна ускользали, и я не могла решить, хотела ли я попытаться удержать их, чтобы изучить, или оттолкнуть их, чтобы мне не пришлось этим заниматься.

Мне снова было двенадцать, но так как этот сон был бессмысленным, мне, также, было двадцать два года. Мама и папа спорили на кухне, а мистер Эймс, папин партнер по бизнесу, поднялся наверх. Он сказал, что искал уборную, но на нижнем этаже их было две. Он дотронулся до моего плеча и сказал мне, что я мягкая. И как в тех анимационных мультфильмах, нарисованных в блокноте, которым я играла в детстве, страницы моего сна начали перелистываться, и на мне была рука не мистера Эймса, а парня, с которым я потеряла девственность всего полтора года назад.

Он провел пальцами до моей шеи, а затем вниз до моей груди. Страницы перелистнулись. Еще больше рук, разных на каждой странице. Некоторые выглядели знакомыми. Некоторые незнакомыми. Но с каждой страницей руки скользили по моему телу. Страницы перелистывались и, наряду с руками, менялись места — заднее сидение пикапа, комната в общежитии для первокурсников, моя квартира, несколько общежитий.

Место действия менялось, и во всех этих местах были я и мистер Эймс. И я кричала и плакала долгое время после того, как сон сменялся на нового человека, на новое место. И каждая рука делила меня на куски, шлифовала и высекала, пока я не стала пустой, подобием девушки.

Я, рыдая, отталкивалась и бежала, спотыкаясь, из кровати общежития к дивану в родительской гостиной. В этот раз это была я, в настоящее время, но мои родители смотрели на меня так, будто я все еще была около ста двадцати сантиметров ростом.

Папа говорил, что я делала из мухи слона. Он превратился в мистера Эймса в ту же секунду, как сказал:

— Прекрати разыгрывать из себя жертву.

Мама задавала мне вопросы, спрашивала, как прикасался ко мне мистер Эймс и где. Когда я показала им, когда положила свою руку на свою грудь...я знала, что последует дальше. Я знала слова, будто они были вырезаны на моей коже, будто мой пульс отбивал их с помощью азбуки Морзе.

Я ждала этих слов, сжималась в ожидании, молила о них, потому что мне нужно было услышать, что это не считалось.

Но вместо этого мой мир заполнился Хантом, его всевидящими глазами, его жаркими касаниями, его всепоглощающими поцелуями и словами:

— Скажи, что это имеет значение.

Его руки, большие и огрубелые, лежат на моей груди, там, где сердце, бьющееся внутри, стало крошечным. В моем сне он держал мое полуразрушенное тело и говорил, что все в порядке. Его прикосновения были мягкими, идеальными и точно такими, как я хотела, но я не перестала рассыпаться в его руках, и не важно, каким нежным он был.

Вот тогда стена лжи, которую я выстроила такой высокой, что она достигала небес, разбилась вдребезги. Каждый кирпичик, который я поместила между собой и тем днем, когда мне было двенадцать лет, раскрошился, будто был сделан из песка.