Назад в СССР: Классный руководитель

Глава 4

Друзья и враги

После урока в прекрасном расположении духа я вернулся в учительскую. Удалось вспомнить параграфы из учебника, и я сумел рассказать об этом ребятам так, что они слушали меня с поразительным вниманием. Звонок застал меня, когда я писал номера задач для выполнения дома, но ребята не сорвались с мест, а списывали с доски текст в свои дневники. Кажется, эта работа стала мне нравиться.

Оказалось, что у меня так называемое «окно» — следующий урок будет через час. При этом урок астрономии, о которой я могу рассказывать часами. Я лишь взглянул в учебник, удивившись, как примитивно и кратко там описаны исследования в области космоса, и насколько далеко ушла космология по многим вопросам.

Решил изучить личные дела учеников 9 «Б», где меня назначили классным руководителем. Крупная надпись на одном из выкрашенных светло-жёлтой краской шкафов «Личные дела» облегчила мне задачу, избавив от мучительных поисков и дурацких подколок коллег о склерозе.

Потрёпанная и довольно толстая канцелярская папка в синей обложке перекочевала на мой стол. И я начал изучать анкеты, написанные детским почерком, характеристики, наградные листы, ведомости. Меня поразила фотография, пришпиленная на одном деле: «Добровольская Ксения Леонидовна». Даже чёрно-белая маленькая фотокарточка смогла передать невероятную красоту девушки. Правильные, словно вырезанные гениальным скульптором, черты, огромные глаза, в которых светился неординарный ум, шикарные густые тёмные волосы ниспадали локонами на плечи. Наверное, все парни сходят с ума по ней, — промелькнула мысль. И удивительно, что у этой красотки обнаружились успехи в учёбе и общественно-полезной деятельности.

Я просмотрел остальные дела, стараясь как можно лучше запомнить лица и имена. Но особенно решил внимательно прочесть дело Звонарёва. «Звонарёв, Михаил Арнольдович», 1962-го года рождения. И уж решил, что обнаружу приводы в милицию, плохое поведение и отвратительные оценки. Но все, оказалось, совершенно не так. Абсолютно чистая анкета, примерное поведение, и главное, почти отличник. Я бездумно перелистывал бумаги, не понимая, почему в своём дневнике тот, кто был раньше на моём месте, назвал этого парня законченным негодяем. В чем же дело?

— Олег Николаевич, вы решили ещё раз ознакомиться с биографиями ваших питомцев? — резкий голос завуча заставил меня вздрогнуть.

— Да, Ратмира Витольдовна, захотелось освежить в памяти результаты их учёбы.

— Это правильное решение. Ваши питомцы учатся из рук вон плохо. Отстают по многим предметам. Кроме того, вы совершенно не привлекаете их к трудовой деятельности.

— Но я лишь недавно получил этот класс, — я не удержался от возражения.

— Как же недавно? — не унималась завуч, подошла ближе и её ледяной взгляд мог заморозить меня до состояния сосульки. — Вам передали класс в начале декабря прошлого года.

— Были зимние каникулы.

— А ещё в декабре прошлого года вышло новое постановление ЦК КПСС и Совета министров «О дальнейшем совершенствовании обучения, воспитания учащихся общеобразовательных школ и подготовке их к труду».

Завуч отошла к своему столу, аккуратно вытащил брошюрку, открыла и отчеканила:

' Вместе с тем в деятельности общеобразовательной школы имеют место существенные недостатки. В условиях всеобщего обязательного среднего образования нынешняя постановка трудового обучения, воспитания и профессиональной ориентации учащихся не отвечает возросшим требованиям общественного производства и научно-технического прогресса. Многие выпускники школ вступают в жизнь без должной трудовой подготовки, не имеют достаточного представления об основных массовых профессиях и испытывают затруднения при переходе на работу в народное хозяйство.

Школьные программы и учебники в ряде случаев перегружены излишней информацией и второстепенными материалами, что мешает выработке у учащихся навыков самостоятельной творческой работы. Не полностью используются большие возможности урока как испытанной формы организации обучения, воспитания у школьников высоких идейно-нравственных качеств, подготовки их к жизни, трудовой деятельности. Не всегда последовательно осуществляется принцип органического единства обучения и воспитания.'

— Вы понимаете это? Принцип единства обучения и воспитания. Подготовка к трудовой деятельности. Как вы их воспитываете? Никак.

— Я обязательно буду их воспитывать. Надо ввести вновь физические наказания. Как в бурсе. Забыл тетрадь с домашним заданием — дать подзатыльник. Не выучил урок — выпороть розгами перед всем классом.

Лицо Ратмиры Витольдовны исказила брезгливая гримаса, так, что я понял, шутка ей совершенно не понравилась.

— Олег Николаевич, вы должны не только думать о воспитании ваших учеников. Но и о своём поведении задуматься тоже.

— Что вы хотите этим сказать? — я ощутил, как в груди поднимается раздражение. — То, что вызывающе езжу на мотоцикле, я понял. А чем вас ещё не устраивает моё поведение?

— Вы убеждаете учеников, что нашей стране нужны учёные, конструкторы. А не рабочие. Это не верное решение.

— Зачем тогда я читаю курс атомной физики и астрономии?

— Напомню вам, Олег Николаевич, что в постановлении нашего правительства чётко сказано, что школьные программы перегружены излишней информацией и второстепенными материалами. Астрономия как раз и есть такая информация. Она не излишняя, она бесполезная. Поэтому, думаю, скоро её отменят. А вот атомная физика — вещь нужная. Нашим ученикам необходимо знать о том, что в стране возводятся новые атомные электростанции. Например, вы можете им рассказать о технологическом прорыве в этой области. В декабре прошлого года был принят в эксплуатацию первый энергоблок Чернобыльской АЭС.

Прикрыл глаза, сказать этой грымзе, что не пройдёт и десяти лет, как эта электростанция превратится в адский ужас, я не мог. А нападки на мою обожаемую астрономию вызвали вспышку сильнейшего раздражения.

— Наша страна — лидер в освоении космоса, — я постарался произнести эти слова, как можно спокойнее. — Мы не должны терять это лидерство. И я считаю, что нам нужны астрофизики, конструктора новых ракетных двигателей. И именно этому я учу детей.

— Что ж, — она поджала губы, чуть заметно усмехнулась. — Учите. Пока это возможно.

Резкая трель звонка спасла меня от дальнейшего мучительного разговора с завучем. Грациозным жестом она захватила со своего стола классный журнал, брошюрки и выплыла из учительской.

Слова об бесполезности астрономии вновь разбередили старую рану. Но что я мог сделать? Как убедить руководство страны, что нам нужны астрономы, астрофизики, люди, которые пытаются понять законы Вселенной?

— Досталось вам от нашей грымзы, — напротив присела француженка, грустно посмотрела на меня. — Хотите чаю? — внезапно предложила она.

Дешёвый чай, напоминающий по вкусу и запаху распаренный веник, пить не хотелось, но я как можно доброжелательней улыбнулся, кивнул. Она отошла к чайному столику, вернулась через пару минут, поставив передо мной белую чашечку с чаем, с парой кусочков рафинада и сушки. На удивление напиток оказался не так плох.

— Вкусный, — я сказал совершенно искренне, откусив кусочек рафинада, нравилось пить вприкуску, а не кидать в чай.

— Это все Владлен Тимофеевич краснодарский где-то достаёт.

Мне нравилась её милая, ни к чему не обязывающая улыбка, мягкий чуть хрипловатый голос. Она не пыталась мне понравиться, но создавала приятную, расслабляющую атмосферу, которая обволакивала меня, словно пушистый тёплый плед в холодный осенний вечер. На безымянном пальце я заметил тонкий ободок обручального кольца из красного золота. И что-то сжалось болезненно в груди, почему мне досталась такая стерва, как Людка, а не такая милая Марина Валентайн?

— Ратмира Витольдовна считает, что мой французский тоже лишний предмет, — устало и с какой-то обречённостью продолжила Марина. — Мол, мы не спецшкола, зачем нам три иностранных языка. Пока удалось отстоять. Она и классное руководство не хотела давать. Говорила, что у меня не будет классных часов у тех учеников, что учат немецкий.

— И как вам это руководство?

— Все хорошо. Это вам не повезло. Навязали эту гоп-компанию во главе со Звонарёвым. И как вам удаётся с ним справляться, с вашим характером?

Как справлялся с этим отморозком мой предшественник, я понятия не имел. Но, судя по тому, что говорила эта прелестная женщина, приходилось нелегко.

— А как удаётся вам, Марина Артуровна?

Она удивлённо вскинула тоненькие ниточки бровей, быстро-быстро моргнула. Покачала головой:

— Не надо так официально, Олег, мы же старые друзья.

Ого, старыми друзьями мужчина и женщина становятся обычно после того, как заканчиваются личные отношения. Надо почитать «свой» дневник.

— Да, Марина, извините.

— Мне не нужно справляться, Звонарёв выбрал немецкий. А я лишь узнаю от других, как они усмиряют этого молодчика. Он хамит, ругается нецензурно, порой и руки распускает. Все ему прощают.

— А в документах все чисто. Без всяких нареканий.

— Ну, конечно, Олег, а как же иначе? Ему ставят отличные оценки, хотя он ничего не учит. Ему все с рук сходит. Но я не буду вас отвлекать, — она чуть коснулась моей руки. — Мне надо подготовить кабинет к следующему уроку.

Она встала, отошла к своему столу, начала собирать книги, брошюры. А я наблюдал за непослушным локоном, который выбился у неё из причёски и обвил нежный изгиб шеи.

Но я вспомнил, что надо готовиться к уроку астрономии. Ещё раз заглянул в учебник. Черт возьми, я же не знаю главного, какие параграфы успели пройти до меня? Порылся в портфеле и обнаружил ежедневник с подробными тезисами предстоящих уроков. Что заставило вздохнуть облегчённо. Надо перестать суетиться и привлекать внимание своим незнанием окружающих. Но почему я ничего не помню из своей прошлой жизни? Ведь эта моя жизнь? Моя работа, школа. Но всё будто бы исчезло в тумане и проступает лишь частично, клоками.

Трель звонка оторвала меня от изучения ежедневника, начали возвращаться учителя. Англичанка, присев за стол, начала перелистывать журнал, явно с модной одеждой, судя по фотографиям. Учитель математики, Владлен Тимофеевич, прошёл мимо меня, бросил взгляд, будто хотел что-то спросить, но смутился. И занял своё место за столом.

— Это невозможно, просто невозможно!

Я поднял глаза на плачущий голос и обнаружил, что вошла немка, Инесса Артуровна, прижав одну руку к щеке, другую вжала в грудь, всхлипывала. Англичанка бросилась к ней, взяла за руки.

— Что случилось, дорогая?

К ним подошли другие учителя, окружили, стали успокаивать. Я остался на своём месте, понимая, что немка устроила спектакль для привлечения к себе внимание. И выглядело это фальшиво.

— Это не дети, не ученики, это просто какие-то бандиты, — причитала немка манерно. — Они назвали меня фашисткой. Можете себе представить? Я учу немецкому языку. Это язык Гёте, Шиллера, Моцарта, Бетховена, Вагнера!

— Вагнер был любимым композитором Гитлера, — сказал я, как будто невзначай, делая вид, что занят чтением.

Инесса Артуровна взвилась, как орлица, вперила в меня рассерженный взгляд, плаксивый тон сменился на гневный:

— Вы издеваетесь, Олег Николаевич⁈

— Нет, вовсе нет. Просто факт констатирую. Да, и кстати, почему они назвали вас фашисткой? Фашизм был в Италии, а вы же не итальянскому их учите. Это недоработка учителя истории.

Все взгляды теперь были прикованы ко мне. Даже старенький учитель истории, Гордей Семёнович посмотрел на меня с осуждением. Юмора люди совсем не понимают.

— Теперь я вижу, почему ваши питомцы ведут себя так нагло, — раздувая ноздри, раздражённо и холодно проронила немка. — У вас учатся. А вы ничего не сделали для того, чтобы они уважали учителя.

— Я ещё не успел это сделать, мне этот класс передали совсем недавно. Только после зимних каникул. Но я вас уверяю, что сделаю всё, чтобы они уважали. Учителя. А не скажете, Инесса Артуровна, — спросил я, захлопнув учебник астрономии. — Почему Степнов от этого класса отказался? Вроде бы он должен был обучать учеников культуре поведения?

— Валерий Андреевич не отказывался. Его семья получила квартиру, и он нашёл работу поближе к дому.

— Это прекрасно. Только все-таки он вёл этих ребят с пятого класса или нет?

Я заметил, что учителя вокруг Инессы Артуровны замялись, отвели глаза.

— Конечно, нет! — вскрикнула немка, голос в конце сорвался. — И вы прекрасно знаете это! И нечего издеваться надо мной! Вы… вы просто невыносимый человек!

Она притворно всхлипнула, плечи её дрогнули. Вытащив маленький платочек, прижала к глазам. Англичанка мягко обняла её, отвела к столу, усадила. Присела напротив и начала очень тихо, так, что я не мог услышать, говорить, изредка бросая холодные взгляды на меня.

Я ощущал, как наэлектризовалась атмосфера в учительской, в глубине души корил себя, что, не выдержав фальши, разрушил шоу, устроенное немкой. Но что я мог поделать со своим характером?

Когда раздался звонок, я с облегчением взял учебник, вытащив из подставки классный журнал 10 «А», вышел из учительской, просто физически ощущая, как злобно провожают меня взглядами.

Когда вошёл в класс, внутренне передёрнулся. Здоровенные, высокие, широкоплечие парни и девушки уже с прекрасно сформировавшимися формами. Через несколько месяцев эти, уже вполне взрослые люди, уйдут из школы.

— Садитесь, — сказал я. — Дежурный, почему доска не вытерта? — строго спросил я, бросив взгляд на доску, которую сплошь заполняла какая-то мешанина.

И так боялся услышать что-то наглое и грубое от этих учеников, многие из которых были выше меня на голову и шире в плечах.

— Извините, Олег Николаевич, — со второй парты в среднем ряду вскочил полноватый парень в очках в круглой черной оправе.

Схватив тряпку, начал вытирать.

— Так, а это что у нас такое?

Я встал с места и подошёл ближе. На черной поверхности проступали уверенные, резкие штрихи, изображавшие целый пантеон, или, скорее, зоопарк из личностей, в которых угадывались учителя. Меня изобразили в виде астролога в плаще, вышитом звёздами, в высоком колпаке, и с телескопом.

Я повернулся к классу, делая вид, что осматриваю всех гневным взглядом, хотя на самом деле мне хотелось расхохотаться.

Но всё молчали, отводили глаза, кто-то фальшиво пожимал плечами, мол, понятия не имею.

— Да, это Аркаша накалякал, — раздался ленивый басовитый голос.

Я метнул взгляд, но разглядеть, кто «доносчик», не успел.

— Ну и что тут такого? Да, я нарисовал, — с первой парты у окна поднялся высокий, худой парень в водолазке, джинсах, длинные волосы по плечам обрамляли остроносое бледное лицо с кругами под глазами, настоящий свободный художник. — Не нравится? — спросил с вызовом.

— Почему? — я попытался спрятать улыбку, наблюдая как парень смутился под моим взглядом, опустил глаза. — Очень нравится. Видна рука мастера, умеющего подмечать характеры тех, кого он изображает. Но все равно придётся твой шедевр уничтожить. Может быть, у тебя есть ещё рисунки, в альбоме, например?

— Есть. Только зачем они вам? К астрономии это отношение не имеет, — буркнул он.

— А может, имеет, Аркадий, — я подошёл к парте, вытащил из-под учебника блокнот. — Разрешишь посмотреть?

Я полистал. Парень действительно рисовал неплохо, некоторые вещи ему удавались лучше, что-то хуже. В основном людей он отображал карикатурно, даже злобно. Лишь на одном рисунке я задержался особо. Не узнать было невозможно. Марина Валентайн. Пацан изобразил девушку в виде богини: стройная фигура, целомудренно укутанная полупрозрачной тканью, волосы собраны в греческую высокую причёску. Парень явно влюблён. И я разделял его мнение.

— Держи, — я вернул ему блокнот, пытаясь всеми силами сдержать желание вырвать картинку с Мариной себе на память. — Знаешь, Аркадий, если бы директор разрешил, я бы устроил твою персональную выставку. Рисуешь ты здорово. Жаль, что к астрономии у тебя не такое отношение, — я вернулся за стол, нашёл фамилию с именем Аркадий Сенцов в журнале, рядом с которой выстроился печальный ряд из трояков.

— Я люблю живую природу, а не мёртвые звезды ваши, — буркнул он.

— Почему же мёртвые? Звезды — живые, в них постоянно бурлит жизнь, они меняются. Взрываются, образуются вновь из звёздной пыли, кружатся в хороводах, расходятся. Прямо, как люди. Если бы не только рисовал меня с телескопом, а сам бы взглянул в него, увидел бы настоящую красоту, и как художник смог бы оценить это. Ладно, давайте перейдём к уроку, — я бросил взгляд в журнал. — Синицына, прошу к доске. Расскажи нам, о чем мы проходили на прошлом уроке.

С последней парты третьего ряда поднялась девушка, сразу поразившая меня своими роскошными формами, особенно бюстом, который как-то даже слишком соблазнительно распирал черное школьное платье. Круглое румяное лицо с ямочками, полные красные губы, глаза подведены, голубые тени на веках, выщипанные брови. И взгляд с поволокой, чуть прикрытые глаза.

— Мы проходили, — каким-то густым, как сметана, голосом, начала девушка. — Созвездия.

— Прекрасно. И что мы понимаем под этим понятием?

— Мы понимаем…

— Область неба, — не выдержав, я начал подсказывать.

— Область неба с границами, — выдохнула она, наконец, с облегчением. — Чтобы увидеть созвездие, нужно соединить главные звезды прямыми линиями.

— Мысленно соединить. Прекрасно. Дальше. Какие названия у созвездий ты знаешь?

— Ну, это Рыбы, Телец, Дева, Рак, Весы, Козерог, — быстро затараторила она.

— Да, это все зодиакальные созвездия. А какие ещё?

Девушка растерялась, захлопала глазами.

— Кто ещё какие созвездия назовёт? — Обратился я к классу.

Над несколькими партами поднялись руки.

— Так, ну назови ещё.

— Большая Медведица, Малая Медведица, Возничий, Кассиопея.

— Хорошо. Кто ещё сколько знает?

С парты в ближнем ряду у окна поднялся невысокий коротко стриженный парень с оттопыренными ушами, отдёрнул куртку. И спокойно начал перечислять:

— Сорок три созвездия северного полушария. Они все видны на территории СССР. Малая Медведица, Дракон, Цефей, Кассиопея, Жираф, Гончие псы… — он перечислил всё по алфавиту. — Сорок пять созвездий южного полушария: Октант, Хамелеон, Муха… Они не видны на нашей территории.

Даже я не помнил наизусть все названия, а этот парень воспроизвёл их с такой лёгкостью, что меня кольнула зависть.

— Молодец, садись пока. Ну что, Синицына, а что ты нам расскажешь о том, какой цвет имеют звезды?

— Ну, жёлтый, красный, зелёный

По классу пронёсся смешок, широкие улыбки на лицах, а я лишь покачал головой.

— Синицына, мы можем видеть звезды любого цвета, кроме зелёного. Голубые сверхгиганты, белые карлики, коричневые карлики. Но только не зелёные. Ладно, садись, — взял дневник, поставил тройку и размашистую подпись.

— Хорошо, иди к доске, — я кивнул парню, который только что с таким блеском перечислил созвездия.

Положил дневник на стол, встал рядом и начал с таким вдохновением рассказывать, что я заслушался.

— Для того, чтобы создать карту созвездий, нужно знать координаты звёзд. Но измерять относительно горизонта, хоть наглядно, но неудобно. Они меняются. Поэтому в астрономии приняли систему координат, которая вращается вместе со звёздным небом. Она называется экваториальной. Первая координата здесь угловое расстояние звезды от небесного экватора. Вторая координата называется прямым восхождением.

— Почему это лучше, чем горизонтальная система?

— Эта система координат задана двумя движениями Земли: вращением вокруг оси и обращением вокруг Солнца. Оба эти движения стабильны, поэтому координаты звёзд остаются неизменными.

— Сможешь нарисовать?

Парень кивнул, подошёл к доске, быстро нарисовал сферу, которую пересекала от верха до низу линия, внутри неё круг и угол, под которым видна звезда. Отряхнул руки и продолжил:

— Прямое восхождение обозначают буквой альфа и измеряют в часах, минутах и секундах. Это удобно, поскольку разность прямых восхождений двух звёзд сразу указывает, с какой разницей по звёздному времени они пересекут небесный меридиан.

— Молодец, Юра. Рассказал отлично. Я лишь добавлю немного. Экваториальная система служила астрономам триста лет. Но сейчас она уже не отвечает современным веяниям.

Лицо парня вытянулось, напрягся — он чего-то не знает?

— А как сейчас измеряют? — решился он спросить дрогнувшим голосом.

— Сейчас, Юра, измеряют координаты по квазарам.

Это было нечестно с моей стороны. Парень не мог знать о современных исследованиях двадцать первого века. Но мне очень хотелось об этом рассказать.

— Квазары? А это что такое?

— Квазар похож на звезду, но имеет сильное радиоизлучение и очень маленькие угловые размеры, — быстро ответил Юрий.

— Да, верно. Так называли эти объекты, когда нашли. На самом деле, это, грубо говоря, черные дыры, которые поглотили слишком много материи, и начали излучать её в виде яркого пучка света — джета. В центре нашей галактики есть такой квазар. Их можно рассматривать как почти неподвижные, плюс они излучают сильные радиоволны. Поэтому их называют маяками Вселенной, — начал я рассказывать, но тут же одёрнул себя, быстро добавив: — Но это выходит за рамки школьного курса. Если кто-то хочет узнать побольше об этом, милости просим на мой факультатив.

— Молодец, Юра, — я взял его дневник, поставил пять с плюсом. — Теперь давайте приступим к изучению следующей темы.

— Олег Николаевич, а можно я расскажу об этом? Ну, пожалуйста.

Я чуть склонился, чтобы парень не увидел моей хитрой улыбки.

— Хорошо. Только скажи, Юра, а какая к нам самая ближайшая звезда?

— Двойная звёздная система в созвездии Центавра, — отчеканил он.

Я лишь отрицательно покачал головой, уловка удалась:

— Нет.

Парень побледнел, лицо вытянулось, даже жаль его стало.

— Кто скажет, какая звезда ближайшая к Земле? Давай, — я указал на хрупкую темноволосую девушку, которая подняла руку.

— Наше Солнце — ближайшая к нам звезда, — затараторила она, бросив победный взгляд на Юру.

— Я думал ближайшая к Солнцу, — расстроенно протянул парень.

— Понятно. А скажи, сколько планет в Солнечной системе?

Повисло молчание, Юрка уже ощущал подвох в моих словах. Обвёл класс взглядом, в котором отразился неподдельный страх опозориться ещё раз.

— Девять, Олег Николаевич. Четыре газовых гиганта и пять каменистых планет, — промямли он неуверенно. — Меркурий, Марс, Земля…

Я опять отрицательно покачал головой. Но теперь не стал спрашивать класс. Здесь, в этой комнате, только я знал правильный ответ.

— Восемь, Юра. Плутон разжаловали в карликовые планеты. Не переживай, Юра. Это всё за пределами школьного курса. А ты знаешь отлично.

Глядя на расстроенное лицо парня, я ощутил себя подонком. Разыграл парня, используя запрещённые методы. И стыд залил душу. Не все методы хороши для рекламы любимого предмета.