Назад в СССР: Классный руководитель

Глава 9

В электричке

— Мы вызовем вам такси, — круглое чисто выбритое лицо главврача клиники излучало любезность.

— Нет, спасибо, я поеду на электричке, — сказал я. — Потом — на автобусе. Мне нужно вернуться в школу, забрать мой мотоцикл.

— Мотоцикл? — мохнатые брови врача, похожие на двух шмелей, взлетели вверх. — Вы собираетесь ехать на мотоцикле? После того, как два дня назад, вы были полутрупом и нам с трудом удалось вас спасти?

— Я помню, что вы меня спасли. Но я себя прекрасно чувствую.

— Это эмоциональной подъем, физически вы очень слабы. И ехать сейчас на мотоцикле — это самоубийство.

— Я медленно поеду, и осторожно, — попытался пошутить я.

Он лишь покачал головой с явным осуждением.

В большом окне за спиной врача, сидевшего за широким столом в массивном «директорском» кресле, плыли сизые тучи, кабинет находился на последнем шестом этаже. Туда не доставали деревья.

Интерьер кабинета сдержанный, но солидный. Просторное помещение, гораздо больше, чем для простых врачей, стены отделаны панелями под орех, наборный паркет. Массивный стол из резного красного дерева, настольный органайзер из малахита с бронзовыми вставками. Несколько телефонов. Стопки бумаг. Высокие металлические шкафы, за стеклянными дверями множество папок, книги по медицине. На противоположной стене мозаика из дипломов и грамот в деревянных рамках. Несколько черно-белых портретов, видимо, известных врачей, но ни одного я узнать не смог. В воздухе витал запах медикаментов, стерильности, нарушаемый едва заметным ароматом дорогого табака.

На следующий день после завтрака, когда я пришёл в себя, меня «обрадовали» известием, что решили выписать. Я невыносимо скучал здесь. Даже посещение моих учеников не сильно взбодрило меня. Я рвался назад, в школу и мысленно возвращался к мотоциклу, который оставил на школьном дворе. Что с ним сейчас? Разобрали на запчасти хулиганы? Угнали? Разбили?

— У вас останется шрам на шее, — предупредил врач. — Нам пришлось сделать длинный разрез, чтобы добраться до артерии, сшить все края. Будет болеть. Можете попить аспирин, если боль станет сильной.

— Нет, боли почти не чувствую.

— Это хорошо.

Внимание главврача подобной клиники, явно не для простых людей, удивляло меня. Будто бы за спиной всех в этой больнице незримо маячила фигура Звонарёва-старшего, который пытался загладить вину сына. Я не знал подробностей, не успел расспросить ребят. Но, возможно, о моем ранении узнал директор и скорая приехала быстрее, чем обычно. И отвезли меня в клинику, где смогли спасти. Но это были лишь мои предположения.

— На станцию вам доставят на машине, — предупредил врач. — Вам придётся подождать в холле.

Черная «Волга» с мрачно выглядевшим шофёром, довезла меня до станции.

В кассе купил билет, маленький прямоугольник розоватого цвета из рыхлого картона с выбитыми на нём фразой «Октябрьская ж. д.», названиями станций и с дыркой в центре. Электричку пришлось ждать долго. А сидеть на скамейке под навесом с наваленными сугробами снега не стал — холодно. Так что я просто начал мерить шагами перрон, туда-обратно, изредка останавливаясь, когда мимо проносились поезда дальнего следования.

Наконец, издалека, лениво развернувшись, как большой зелёный удав, показалась электричка. Ожидающие засуетились, подхватили свои кошёлки, сумки, начали собираться у края платформы. Выкатилась зелёная «морда» с большим круглым фонарём сверху, с серой облупившийся крыши срывались хлопья снега. Я подошёл к двери, ожидая по привычке, что она автоматически откроется, но тут кто-то, бесцеремонно оттолкнув меня в сторону. Бабка, тащившая продавленный фанерный чемодан, обтянутый коричневым дерматином, обмотанный верёвками, недовольно и грубо пробурчала: «Чего встал, как столб? Заснул что ли?» И сама потянула за ручку, раскрыв с грохотом и скрипом створки дверей. Я вошёл следом в пропахший гарью, едким дымом и мочой тамбур. Бабка проскочила первой, и раздвижные створки захлопнулись перед моим носом, пришлось широким жестом открыть самому. Я сделал шаг внутрь, сразу погрузившись в симфонию запахов из гари, резины, машинного масла, пыли, едкого табачного дыма и прелой одежды.

Пассажиров оказалось немного, так что я нашёл место у окна на жёсткой деревянной скамейке. Тянуло сквозняком, и я постарался запахнуться посильнее в куртку. Промелькнула мысль, что зря я думал, что хорошо чувствую себя, меня начал бить противный озноб.

Из широких окон сочился белёсый свет ненастного февральского дня. Грохот колёс по стыкам рельсов, громкое гудение моторов, поскрипывание вагона. Бабка с чемоданом расположилась в центре вагона, где-то вдалеке, с задних рядов раздавалось треньканье гитары — там сидела тройка парней. Сгорбленный старичок в чёрном сильно потрёпанном пальто, опершись о сучковатую палку, уставился в пол. Два кряжистых мужика в распахнутых телогрейках, разложив на газетке закуску, выпивали из гранёных стаканов нечто противно-мутное.

Холодно, неуютно. Нахлынула тоска, одиночество накрыло с головой. Все те, кто ехал со мной, понятия не имели, что я лишь скиталец из будущего, абсолютно чужой здесь человек. Из тамбура тянуло едким табачным дымом дешёвых папирос. И сами собой в голове появились строчки поэта Кочеткова «Баллада о прокуренном вагоне»:

Не забывай меня, любимый,

За расставаньем будет встреча,

Вернёмся оба — я и ты.

— Но если я безвестно кану —

Короткий свет луча дневного, —

Но если я безвестно кану

За звёздный пояс, в млечный дым?

— Я за тебя молиться стану,

Чтоб не забыл пути земного…

Куда я еду сейчас? Домой, где ждёт женщина, которая ненавидит меня. А девушка, которая так любит, скрыта за стеной, сложенной из кирпичей нравственности и морали. И глаза защипало от слез.

Резкий шум раскрываемых дверей. В вагон проскользнула девушка с потрёпанным портфелем, затравленно оглядевшись, увидела меня и присела напротив на скамейке. Это совершенно мне не понравилось, всеми фибрами души я ощутил приближение опасности, интуитивно собрался. Девушка вытащила толстый учебник географии, открыла и будто бы спряталась за ним.

Ввалилось двое парней. Один высокий, долговязый, на округлой голове буйная поросль давно немытых темных кудрей. В дорогом темнокоричневом полушубке, отороченным светлым мехом. Его напарник, худой, одетый в черное драповое пальто, выглядел менее уверенным в себе. Высокий плюхнулся на скамейку рядом с девушкой, а его напарник уселся напротив.

— Куда ж ты сбежала, гёрла? — развязно воскликнул подвыпившим голосом высокий парень. — Мы ж только-только познакомились.

— Ага, — ухмыльнувшись во весь рот, подтвердил его напарник. — Мы же обычные парни. Чего нас бояться?

Девушка прижала к себе учебник, затравленно оглянулась, и я пару раз ловил её взгляд, обдумывая, что у хулиганов вполне может оказаться нож, если я встряну, могу вновь оказаться в больнице, чего совсем не хотелось.

— Пацаны, отстаньте от неё, — я не выдержал этого болезненно-беззащитного взгляда девушки.

— Эй, кто это тут развякался? — главарь будто ждал этих слов.

Вскочил в проход. Встал в боевую стойку. Нависнув надо мной всем телом. Я медленно поднялся, поймав взгляд серо-голубых, почти бесцветных глаз. Замах. Кулак полетел в мою сторону, а я рефлекторно отклонился, перехватил руку парня, и нанёс мощный удар ребром ладони ему по шее. Отморозок мотнул головой, зашатался, потерял ориентацию. Я схватил его за плечи, пригнул и вмазал по морде коленом. Противник свалился кулём, захрипел, засучил ногами, из носа хлынула кровь, залив дорогой полушубок. Его напарник испуганно вскочил, дрожа всем телом, подхватил подельника под мышки, потащил из вагона. Дверь распахнулись, и они исчезли.

Только сейчас я обратил внимание, что замолкло бренчанье гитары, звон стаканов. Все взгляды скрестились на мне, от чего стало не по себе. А я просто вернулся на место у окна. От жертвы я получил благодарный взгляд, она что-то прошептала, без сил опустилась на скамейку и положила учебник на колени.

Я отвернулся к окну, за которым медленно и монотонно тянулись засыпанные снегом высоченные ели, сосны, сменялись на городские районы, застроенные унылыми серыми пятиэтажками, по дорога тащились грязно-оранжевые Икарусы, жёлтые Лиазы, напоминающие своими округлыми силуэтами батоны черного хлеба, грузовики-трёхтонки, редкие легковые машины — «москвичи», «жигули», иногда гордо проплывала белая «Волга»-такси.

И одна мысль не давала мне покоя — драка с хулиганом напомнила сцену из последней серии киносериала «Рождённая революцией», где главный герой, честный и мужественный, вступился за девушку в электричке, но ради любимой решился на ограбление ювелирного магазина, за которое мог получить «вышку».

Да чёрт возьми! Меня будто окатило кипятком. Ведь все события предыдущих дней приходили в полное противоречие с моей прошлой жизнью. Мы ссорились с женой, но она никогда не упрекала меня, что я — простой школьный учитель. Никакого завуча, похожего на Ратмиру Витольдовну я не помнил. И на службу я не ездил на мотоцикле. Я гонял на нём лишь по пустынной дороге, рядом с нашим домом, мимо заброшенных деревень, колхозного поля. Летом на нём же ездил на плотину, брал лодку, и плыл по узкой, извилистой речке, куда свисали ветки разросшиеся по берегам плакучие ивы. Мне никто не давал классного руководства, и такого мерзавца, как Звонарёв в нашей школе не водилось.

И самое главное, никогда на моём пути не возникала такая очаровательная, прелестная девушка, как Ксения.

Будто в пресный «суп» моей прошлой жизни кто-то кинул горсть обжигающего перца, заставив меня превратиться из скучного обывателя в бунтаря.

Электричка, стуча на стыках рельс, продолжала свой путь. На остановках входили и выходили пассажиры. Рассаживались по жёстким деревянным скамейкам. Доставали журналы, книги, газеты. Рядом со мной присел немолодой мужчина в чёрном драповом пальто и шляпе. Сняв шерстяные перчатки, вытащил из кармана 'Вечерку, остро пахнущую типографской краской, углубился в чтение. А я заметил, что краска не успела высохнуть, он испачкал пальцы.

Уже начало смеркаться, зимний короткий день подходил к концу. На очередной остановке распахнулись створки, и я вздрогнул — вошёл мужчина в милицейской форме, за ним ещё один. А за их спинами маячила физиономия того самого хулигана, которого я приложил коленом по физиономии, в ноздрях у него торчали окровавленные кусочки ваты.

Увидев меня, один из милиционеров подошёл ко мне и, не представившись, грозно рыкнул:

— Гражданин, предъявите документы.

Безропотно я полез во внутренний карман куртки, подал паспорт. Мужчина полистал, сверил фотографию с моей физиономией и чуть нахмурившись, обронил:

— Олег Николаевич Туманов, пройдёмте с нами.

Я встал со скамейки и спросил:

— Зачем? Что случилось?

— Мы должны выяснить, почему вы избили вот этого молодого человека, — он махнул рукой в сторону ухмыляющегося хулигана.

— Чего выяснить? Он и его подельник приставали к девушке, я их отогнал.

— А вот гражданин рассказывает другое. Что вы ни с того, ни с чего напали на него, выволокли в проход, начали избивать ногами.

— Ногами? Я просто приложил его коленом по физиономии, когда он пытался вмазать мне по лицу.

Внезапно физиономия кудрявого хулигана начала меняться, контуры задрожали, будто бы в воду кинули камень. И через мгновение я понял, что это Звонарёв надменно пялиться на меня.

Машинально я отпрянул, дёрнулся.

И проснулся. В вагоне уже зажегся свет, он лился из круглых ламп, встроенных в потолок, окрашивая лица пассажиров в бледно-жёлтый болезненный цвет. Сильно грохоча, электричка въехала на металлический арочный мост, перекинутый через покрытый белым льдом канал между низких берегов, заросших покрытых снегом деревьев. И я понял, что скоро моя остановка, которую я едва не проспал. Я вскочил с места, только обратив внимание, что рядом со мной лежит две ириски. Сунув их в карман, направился в тамбур. Там, у двери, смолил папиросу худой мужчина в полушубке. От едкого дыма я закашлялся.

Но тут электричка дёрнулась, остановилась, мужик резким движением распахнул дверь и выпрыгнул на платформу. Я последовал за ним. И на какой-то миг вдруг увидел современные турникеты, третью платформу в центре, построенную для скоростной электрички «Ласточки». Но стоило сделать шаг, и всё вновь вернулось в старые времена. Через подземный переход я вышел на площадь с остановками автобусов.

Здесь тоже все изменилось: исчезли торговые центры, двухэтажное здание платной клиники. Будто здесь прошёлся ураган, сметая всё признаки современной жизни.

На остановке стоял уже старенький жёлтый «Лиаз». Я заскочил через открытую дверь. Наткнулся на кассу, пошарив в кармане, нашёл пятак, открутив билет, оторвал и направился к кабине. Там всегда было тепло от двигателя. А я ощущал, как меня бьёт озноб. Машинально подсчитал шестизначный цифры, нет, билет не счастливый. Сунув его в карман, я завернулся поплотнее в куртку, и присел на обитое коричневым дерматином и зашитое где-то грубыми белыми нитками сидение. Я так пригрелся, что опять задремал. И проснулся лишь тогда, когда шофёр потряс меня за плечо. Увидев его усталое безразличное лицо, выскочил наружу. Передёрнувшись от морозного воздуха, хлынувшего в лёгкие. И быстрым шагом, почти бегом направился к белеющему зданию школы.

Нет. Мой «конь» по-прежнему торчал посреди двора. За эти несколько дней он сильно замёрз. И заводиться отказался напрочь, что напугало меня. Я не мог вызвать эвакуатор, или грузовик, чтобы доставить мотоцикл к моему дому. Поэтому лишь в отчаянье старался завести мотор.

Но вот, наконец, мотор заурчал, выпустив синий дымок. Я вскочил в седло и понёсся домой. Но не доехал, остановился около магазина с надписью «Гастроном», решив купить хлеба. И зашёл я не зря, в нос сразу ударил ошеломляющий аромат свежеиспечённого хлеба — вечерний завоз. Только вот куда положить батон? В магазинах не предлагали пластиковые пакеты, или хотя бы бумажные. Но пошарив в кармане куртки, я нашёл матерчатую, сшитую из плотной ткани сумку. И сунул туда батон за восемнадцать копеек, стараясь пересилить желание сразу впиться в горбушку зубами. В кассу уже выстроилась очередь, в основном из пацанов с авоськами, в которых торчали пакетики с баранками, батоны хлеба и молочные бутылки.

И мне до одури захотелось выпить того, советского кефира. Но когда я направился через ряды с лежащими буханками хлеба и вышел к полкам с молочкой, то там меня ждало тяжелейшее разочарование — в ящиках из скрученной толстой проволоки лежали лишь потёкшие пирамидки с молоком, несколько бутылок, закрытые красной фольгой, и никаких с зелёной — кефир весь расхватали.

И я уже собрался направиться к очереди в кассу, как из подсобки вышла женщина, полноватая, с остатками былой красоты на одутловатом лице, с сильно накрашенными ресницами, выщипанными бровями.

— Что хочет молодой человек? — произнесла она гортанным низким голосом, осматривая меня с ног до головы.

— Да вот бутылку кефира купить хотел, — ответил я. — А ничего не осталось.

— Подожди, я принесу.

Исчезла в подсобке и через мгновение вынесла бутылку с зелёной крышечкой из фольги.

— Спасибо, — как можно дружелюбней я улыбнулся в ответ на это подношение.

— Меня Клава зовут.

— А меня Олег.

Подошла ближе, обдав одуряющим ароматом «рижской сирени», сунула мне в карман горсть конфет. И призывно, но с грустью в глазах, улыбнулась.

На улицу я вышел в радостном предвкушении от ужина, всеми силами стараясь унять желание смять крышечку и влить в себя напиток богов. Добравшись на мотоцикле до гаража, закатил своего железного «коня» внутрь. И направился к подъезду. Стараясь сдержать раздражение и досаду из-за встречи с женой, но квартира встретила меня тишиной и пустотой.

Кровать в большой комнате оказалась не застеленной, белье убрано в тумбочку. Узнать, куда исчезла Люда я не мог, дома у нас не было телефона. Вздохнув с облегчением, что пока могу не бояться очередного скандала, я переоделся в халат. После душа, где я понежился под горячими струйками, и, наконец, согрелся, решил поужинать. По своему фирменному рецепту нажарил картошечки с салом, сделал яичницу. Смяв металлическую фольгу, прямо из горлышка хлебнул кефира, и впился зубами в горбушку ещё тёплого хлеба. И ощутил себя на седьмом небе от счастья. Кефир действительно оказался невероятно вкусным, таким, каким он должен быть, густым, чуть кисловатым. И не заметил, как умял полбатона, и съел всю жаренную картошку со сковородки.

Спать на кровати, где Людка кувыркается со своими любовниками, я бы не смог. Вытащив белье, застелил себе на диване в маленькой комнате. Прилёг, прокручивая перед глазами картины прошлых дней.

Вспыхнула картинка с моим «псом» и я передёрнулся. Как же я мог оставить своего любимого питомца таким грязным⁈ Быстро вновь оделся, налил в ведро воды и решил отправиться в гараж. Тащиться с тяжёлым ведром по лестнице не решился и вызвал лифт.

Вошёл в кабину, пропахшую ядрёным запахом мочи: пьянчуги не переставали путать это место с сортиром. Часть торчащих из панели черных пластиковых кнопок оплавились — пацаны развлекались.

В гараже я бережно помыл своего «железного коня», протёр мягкой тряпочкой все детали, так, чтобы всё хромированные части заблестели, как новенькие. И уже собрался вернуться домой, но тут услышал нарастающий рёв. Он шёл с шоссе рядом, судя по всему, там гонял какой-то сумасшедший. Шум то нарастал, то удалялся, чтобы вновь оглушить грозным звериным воем. После ужина я чувствовал себя таким бодрым, помолодевшим и здоровым, что в азарте решил вновь вскочить в седло и направиться к шоссе.

Остановившись у обочины, я понаблюдал, как туда-сюда ездит мотоциклист на мотоцикле вишнёвого цвета, и я понял, что это «Ява-350», чехословацкий «зверь», один из самых популярных спортивных мотоциклов.

Когда мотоцикл поравнялся со мной, я лихо развернулся и помчался рядом ним. Парень в тёмной кожаной куртке без шлема бросил на меня взгляд, и прибавил скорости. Но я не отставал от него и в конце концов вырвался вперёд. Подождал, когда мой соперник развернётся и мы рванули по шоссе вверх. Я хорошо знал эту трассу, изучил каждый поворот, коварные колдобины и трещины.

Он догнал меня, развернувшись, слез с седла. Придирчиво осмотрел моего «коня».

— Клёвый аппарат, сам тюнинговал?

Я кивнул.

— Семён, можно Сеня, — сняв перчатку, протянул мне руку.

— Олег.

— Давно ездишь?

— Почти двадцать лет.

Он присвистнул, недоверчиво скривившись.

— Я в четырнадцать лет начал заниматься в мотокружке, — объяснил я. — А этот мотоцикл мне отец подарил пять лет назад.

Мой новый знакомый отошёл к своему мотоциклу, присев сбоку, задумался. Потом выдал:

— Ты местный? Хорошо эту трассу знаешь?

— Да, я тут часто езжу. А что?

— Для дела надо. Я новый маршрут ищу.

— Здесь отличное место, — объяснил я. — Пустырь, вокруг только заброшенные дома деревенские. Раньше тут красиво было. Все в яблоневых садах утопало. Но яблони срубили, люди все уехали. Тут ещё рядом заброшенное колхозное поле есть. Для эндуро подойдёт.

Он смерил меня пристальным взглядом с ног до головы и поинтересовался:

— А ты и эндуро знаешь? — громко поскрёб ногтями небритую щёку. — Ну ладно, если ты не трепло, я тебе скажу. Мы тут гонки хотим устраивать. Хочешь попробовать с нами?

Хотел ли я участвовать в гонках? Да это моя голубая мечта, посиневшая от ожидания. Попав вместо 1965-го года в 1978-й я потерял всякую надежду стать мотогонщиком. А тут такое предложение, от которого мог отказаться только идиот.

— Конечно. Соперники сильные?

— Сильные, сильные. Только вот что…

Он опять задумался, будто что-то мешало ему рассказать всё. И я уже даже начал догадываться, что пытается сказать мой новый знакомый.

— В общем так, Олег. Гонки эти нелегальные. Стрит-рейсинг, слыхал?

— Слыхал. За бугром это возникло давно, ещё в начале века. У нас гоняют на тачках. Но про такие мотогонки у нас слышу впервые.

Мои слова явно его удовлетворили.

— В общем, оставь телефончик, я тебе перезвоню. Скажу Хозяину, если он согласится тебя в команду взять, сообщу.

— У меня домашнего нет, только рабочий.

— А где ты работаешь?

— Я учитель в школе, физики и астрономии.

Парень воззрился на меня с таким удивлением, будто я сказал, что дрессирую драконов.

— Серьёзно? Хозяину это понравится. Он давно трындит, что хочет, чтобы в команде был кто-то с мозгами. А то говорит с вами, баранами, и перекинуться не о чем. А гараж у тебя имеется?

— Конечно.

— Покажешь?

Мы отправились за дома, к рядам металлических коробок. И я распахнул дверь.

Когда свет залил стеллажи, стол с инструментами, Сеня присвистнул, поцокал языком, обходя моё хозяйство.

— Да ты просто бог мотоциклетный. Всё сам делаешь?

— А как иначе? Свою машину надо знать. С закрытыми глазами движок разберу и соберу.

— Ну, если ты на время гонок свой гараж дашь использовать, как ремонтный бокс, то Хозяин тебе ещё бабла подкинет.

— А сколько можно заработать на таких гонках?

— Ну. Если шею не свернёшь, то за полгода можешь на кооперативную квартиру накопить. На однокомнатную, конечно. Куска три. Но это в том случае, если сможешь в команду вписаться. А это дело сложное. И башку не разобьёшь.

Я больше не боялся «расшибить башку». Всё, что мне грозило после смерти — перемещение в капсулу времени и выбор временного периода. Я стал бессмертным.