Названец

XXV

Прошло два дня, и Львов был спокоен, узнав, что отец уже на месте, встретился с дочерью и не верит счастью своему. Однако навестить тотчас Макаровых в слободке он опасался, ожидая, что его вызовет Шварц.

В канцелярию уже приехал гонец с известием, что арестант Львов бежал из крепости Шлиссельбургской.

Все подивились, что старик Львов теперь бежал точно так же, как когда-то бежал и его сын.

Господин Зиммер был изумлен более всех и объяснил Лаксу и другим чиновникам канцелярии, что он еще третьего дня, будучи в крепости, допрашивал Львова.

Разумеется, Зиммер заявил, что наутро отправится в Шлиссельбург — произвести строжайшее следствие о бегстве арестанта.

— А скажите, господин Зиммер, — спросил вдруг Лаке, — вы, кажется, по приказанию его превосходительства должны заняться еще делом офицера Коптева, который упустил молодого Львова? Скажите, вы его допрашивали?

— Нет еще… — ответил Львов, смущаясь.

— Отчего же? — странным голосом спросил Лакс.

Львов хотел отвечать, но появился писарь и доложил, что начальник требует его к себе. Он двинулся смело…

Дежурный чиновник, увидя его, остановил его и передал ему приказание подождать.

Это показалось Львову сомнительным. Обыкновенно, когда он являлся по вызову Шварца, то прямо проходил в его кабинет, не дожидаясь очереди. Теперь же ему приходилось изображать из себя такого же просителя, какими всегда была полна приемная.

Едва только вошел он в приемную и сел в углу, смущаясь и волнуясь, как растворились двери, и в них показался тот же Коптев в сопровождении солдата, который стал в дверях. Львов переменился в лице, и сердце застучало в нем молотом. Он тотчас же невольно отвернулся, но укрыться от Коптева не было никакой возможности. Можно было только сесть боком к нему.

Прошло несколько минут. Львов невольно скосил глаза, глянул на Коптева и увидел, что тот пристально смотрит на него, и смотрит странно. Очевидно, что он узнал его. А между тем офицер как будто нисколько не удивлен, как будто он заранее, еще накануне или несколько дней тому назад, уже знал, что Львов не только в Петербурге, но что он встретит его, и именно здесь встретит!

Совершенно пораженный, понимая отлично, что погиб, что сегодня же вечером он будет под арестом, а через день — и в застенке, Львов совершенно потерялся. Если бы в эту минуту Шварц вызвал его к себе, то один его вид предал бы его. Но прошло много времени. Львов видел смутно, как во сне, как некоторые лица входили в дверь кабинета и выходили, и приемная все пустела… Наконец осталось не более десятка лиц.

Он успел, однако, успокоиться, несколько приободриться. У него явилось соображение, что доказать, кто он, невозможно. Коптев будет говорить, что он Львов, а он будет говорить, что он Зиммер. Но ведь он — близкий человек к Шварцу и полезный, несколько раз оказавший ему несколько очень важных услуг, искусно исполнивший много его поручений.

Наконец чиновник, стоявший у дверей, пропустив кого-то из кабинета, вышел тотчас же и обернулся к Львову со словами:

— Господин Зиммер, пожалуйте!

Молодой человек, как часто бывает у людей решительных, умеющих владеть собой, сразу стал спокойнее. Лицо его стало почти веселым, улыбающимся, беззаботно-довольным. И он твердым шагом вошел в кабинет начальника.

— А? Мой милый Генрих! — встретил его Шварц. — Подойдите!

И когда Львов был у самого стола, Шварц, весело улыбаясь, спросил, будто заигрывая:

— Я имею сведение, что вы еще не исполнили мое поручение. Вы еще не занялись делом офицера Коптева и его не допрашивали. Так ведь?

— Никак нет-с. Я все время был занят тем, что…

— Хорошо… — перебил Шварц. — Ну-с? Видели вы тут, в приемной, офицера?

— Видел, — ответил Львов, слегка робея.

— Знаете вы, кто это?

— Нет-с…

— Совсем не знаете?

— Совсем не знаю…

— Никогда его не видали?

— Никогда не видал-с! — твердо произнес Львов.

— Ну и я так думаю, милый Генрих! Да, повторяю: и я вашего мнения. Иначе говоря, верю вам. Но видите ли, какое любопытное обстоятельство! Wunderbar! [35] Этот офицер — Коптев.

— Коптев?! — удивленно произнес Львов.

— Да. Это Коптев… И вдобавок Коптев, говорящий, что он вас хорошо знает… Что вы на это скажете?

— Странно!.. — отозвался Львов, пожимая плечами. — Я его еще не допрашивал. Вероятно, ему меня во дворе кто-нибудь показал и назвал.

— Вы меня не поняли. Коптев не по фамилии лишь вас знает. Он говорит, что он с вами давно знаком. И хотя это очень странно… Но это еще не все. Это — пустяки… Он говорит… — Шварц рассмеялся. — Знаете ли вы, Генрих, что он говорит? Уж конечно, не догадываетесь! Он говорит, во-первых, что вы не Зиммер, что вы не немец, а чистокровный русский… Что вы на это скажете?

Львов, будто предчувствовавший подобное заявление и как бы вдруг приобретя способность комедианствовать, изобразил крайнее удивление вытаращенными глазами и открытым ртом; потом он развел шутливо руками пред столом.

— Да, он говорит, что вы не Зиммер. А во-вторых, он говорит, что вы Львов…

— Как Львов?! — вскрикнул этот.

— Да так! Что вы Львов, тот самый Львов, который бежал у него в дороге. Ну-с, что вы скажете?

— Ничего не могу сказать, ваше превосходительство! Все это такая чепуха, такой вздор, что на это нельзя ничего отвечать. После этого ему остается только заявить, что я сам кабинет-министр Волынский, воскресший из мертвых.

Шутка очень понравилась Шварцу, и он рассмеялся весело и раскатисто.

— Согласен с вами, Генрих, но прибавлю, что все это я пошутил. Ничего этого сам офицер Коптев никогда не говорил. Все это сочинили ваши враги! И вот сию минуту мы ваших врагов присрамим самым простым образом.

Шварц крикнул дежурного чиновника и приказал просить к себе сейчас же Лакса.

— А когда он явится, то вместе с ним введите и офицера Коптева!

Чиновник исчез. Шварц молчал и, задумавшись, глядел на бумагу. Львов снова переменился в лице, понимая, что сейчас произойдет, и второй припадок, но уже сильнейший — страха и отчаяния, — заставил его побледнеть… Даже руки его, опущенные вдоль туловища, слегка дрожали.

«Конец… Конец!..» — повторял он про себя.

Если бы в эту минуту Шварц не был занят чтением какой-то толстой тетради, то, конечно, один вид Львова сказал бы ему все.

Сколько прошло времени, Львов не помнил, но наконец дверь отворилась, и появился Лакс, веселый, улыбающийся, довольный. Он приблизился тоже к столу.

Шварц поднял голову и сухо сказал:

— Здравствуйте!

Переведя глаза на Львова, он заметил в нем перемену и уставился на него своими проницательными глазами.

— Вы волнуетесь, Генрих? Вы стали как будто бледнее…

— Может быть! — отозвался Львов. — Подобного рода обстоятельства заставят всякого смутиться. Долго ли всякого человека сделать самым отчаянным преступником… на словах!

— Успокойтесь! Не в моих глазах. Сию секунду правда сделается правдой, а ложь сделается ложью. Путаницы никакой не будет. Введите офицера Коптева! — прибавил Шварц, обращаясь к чиновнику.

И Львов, вместо того чтобы окончательно оробеть, потерять разум от отчаяния, почувствовал в себе прилив необычайной решимости или необычайной дерзости.

«Все равно погибать! — думал он. — По крайней мере, буду дерзко бороться — если не оружием, то разумом!»

Но сердце стучало сильно, а кровь приливала к голове.

«Неужели сейчас конец всему?» — спрашивал он у себя самого мысленно.

В дверях появился Коптев, и Львов удивился, заметя, что офицер входит как-то особенно робко, будто на осуждение.

— Подойдите! — выговорил Шварц свое обычное слово.

Офицер приблизился к самому столу. Шварц своими маленькими глазками странно, будто ехидно улыбаясь, стал глядеть на всех трех в ряд стоящих лиц. Львов стоял на своем месте. Лакс стоял в средине стола, а приблизившийся Коптев стал у противоположного левого угла.

— Вы заявляли, господин офицер, по прибытии в Петербург, что найти бежавшего Львова в пределах его вотчины нет никакой возможности, так как он находится где-то далеко, быть может, даже в самой столице. Правда ли это?

— Одно лишь предположение заставило меня это сказать! — отозвался офицер. — Могу ли я наверно знать, что Львов в Петербурге? Я знаю верно только то, что около Жиздры его нет и не было.

— Ну-с, а теперь что вы думаете? — усмехнулся Шварц.

Коптев молчал.

— Что же вы ничего не говорите?

— Простите, ваше превосходительство, — ответил офицер, опустив глаза, — я не понимаю, что вам угодно?

— Я спрашиваю у вас, думаете ли вы теперь, что Львов в Петербурге?

— Не знаю… — тихо ответил этот.

— Не знаете? — усмехнулся Шварц.

— Как не знаете?! — воскликнул вдруг Лакс так громко, что начальник строго глянул на него и прибавил гневно:

— Что вы кричите?!

— Виноват, ваше превосходительство! — отозвался Лакс. — Но я не понимаю… Может быть, господин Коптев совсем близорукий человек, под носом ничего не видит?.. — И, обернувшись к офицеру, он прибавил: — Вы близоруки?

— Нет! — отозвался Коптев.

— Так тогда… — И Лакс протянул руку по направлению к своему правому соседу.

— Позвольте, это не ваше дело! — выговорил Шварц сухо, и, обратясь к Коптеву, он прибавил: — Долго ли Львовы находились под вашим конвоем?

— Дней девять или неделю — не упомню, ваше превосходительство! Одним словом, от Новгорода до столицы. Двигались мы очень тихо на крестьянских подводах.

— И вы хорошо знаете обоих Львовых. Если бы увидали их, то признали?

— Да-с… — едва слышно отозвался Коптев.

— Если бы около вас вдруг очутился беглец или старик Львов, вы бы их узнали?

— Да-с… — снова так же ответил офицер, не поднимая глаза.

Наступило молчание… Шварц глядел на офицера и недоумевал. Ему казалось странным, что такие простые вопросы заставляют этого человека смущаться и терять самообладание. И наконец, как будто что-то сообразив про себя, Шварц выговорил:

— Я намерен, господин офицер, показать вам беглеца Львова и просить вас удостоверить, что это именно он. Вам будет это, конечно, не трудно. Если же вы ради каких-либо неизвестных мне побуждений солжете и притворитесь, что не узнаете Львова, то вы будете немедленно преданы жесточайшей пытке и все равно через сутки, благодаря дыбе и огню, скажете правду. Итак, извольте сию минуту отвечать! Во-первых, поднимите глаза! Вот так. Поглядите направо! Вот на господина Зиммера поглядите! Видите вы его?

— Вижу-с!

— Ну, как вы его находите? Красивый молодой человек?

— Да-с! — отозвался снова едва слышно Коптев.

— Ну-с, отвечайте тотчас же и решите свою собственную судьбу: быть вам живому или после пытки быть через два-три дня на том свете! Отвечайте мне: этот Зиммер — не Львов, бежавший от вас в дороге?

Прошло несколько секунд молчания, и Коптев выговорил тихо:

— Нет!..

— Что нет?! Говорите прямо, яснее.

— Не понимаю… — пробурчал Коптев.

— Чего вы не понимаете?! — воскликнул Шварц. — Я вас толком спрашиваю: действительно ли господин Зиммер есть названец, облыжно назвавший себя чужой фамилией — Зиммером, а в действительности он тот самый Львов, который бежал у вас из-под конвоя? Понимаете вы?..

Коптев замотал головой.

— Так этот Зиммер — не Львов?! — вскрикнул Лакс.

— Нет!.. — твердо ответил Коптев.

Лакс двинулся, и у него невольно вырвалось:

— Что же это?!

— Что это?! — вскинулся вдруг на него Шварц. — А это — клеветничество! Это соперничество, доводящее людей до мерзких и подлых поступков! Извольте выйти вон!..

И так как этот, совершенно потерявшись, продолжал стоять на своем месте перед столом, то Шварц вскрикнул уже гневно:

— Убирайтесь вон или я вас велю вывести!

Лакс робко и виновато вышел.

Затем Шварц обернулся к Коптеву:

— А вас я прикажу тотчас освободить. Вас тоже всячески оболгали, чтобы… не знаю зачем. В бабьих дрязгах и умный человек запутается пуще, чем в важном деле. Вы поступили честно, правдиво. Другой на вашем месте мог совсем запутать дело. — И, обратясь к своему любимцу, Шварц заговорил мягче: — Вы, надеюсь, поняли, в чем дело, мой милый Генрих? Дело и мудреное, и простое. Ваши враги, которых вы себе здесь нажили совершенно безвинно, хотели вас погубить… и потому только, что вас полюбила молодая девушка, которая вам не по сердцу и у которой много поклонников, ею из-за вас отверженных. Вас оклеветали! В чем и как — вы, вероятно, сообразили. Но конечно, совершенно достаточно свидетельства господина офицера, что все это клевета. Впрочем, я и ранее был вполне уверен, что все это дерзкая комедия и нелепость. — И, обернувшись к Коптеву, он прибавил: — Ну, ступайте, завтра будете свободны.

Коптев двинулся и украдкой глянул на Львова. Молодой человек заметил крайне печальное выражение лица офицера.

Когда он вышел, Шварц приказал Генриху сесть на стул против себя и заговорил совершенно гневным голосом:

— Полюбуйтесь, что творится, и подумайте!.. Что это такое?! И без того, кажется, у нас достаточно всякого рода дел государственных первейшей важности. Достаточно у нас путаницы во всем! Сами мы знаем, что много безвинных людей зря берем и зря осуждаем. А теперь близкие люди к нам, чего же лучше, моя собственная крестница и та прибавляет мне забот, тоже пустилась путаться в государственные дела! Ведь это она через этого дурака Лакса и других дошла якобы собственной догадкой, что вы, Генрих, названец, или, как говорится, облыжник. Вы якобы Львов, назвавшийся полунемцем Зиммером. И вы сами еще не знаете, не догадываетесь, что могло произойти? Могло произойти самое ужасное, несправедливое дело! Офицер Коптев находится в положении человека, который не нынче завтра должен быть судим и сослан за то, что из-под его охраны бежал арестант. Он вызвался искать его и, разумеется, найти не может и не найдет. Его спасение было бы найти этого Львова, хотя бы даже и не настоящего… И что же вдруг? Ему здесь охотники до чужих дел подготовили фальшивого Львова. И теперь, несколько минут назад, в этой самой комнате Коптев мог бы единым словом, при помощи некоторого криводушия, спасти себя от строгого наказания: ему стоило только сказать, что вы Львов. А что стали бы вы делать против свидетельства нескольких человек? Пока бы дело разъяснилось, вы все-таки просидели бы в крепости. Ну, теперь я вас прошу отправиться прямо к госпоже Кнаус, повидать крестницу и сказать ей от моего имени, что ей да будет стыдно! Скажите, что я вас прислал и через вас прошу более ни на кого не клеветать, важных дел не сочинять и меня ими не обременять; от праздности ли, или ревности, или досады действовала она — мне все равно! Скажите, что я, во всяком случае, на нее сердит. Что касается Лакса, то я его только потому не прогоню из канцелярии, что он действовал не самостоятельно: его подбила Тора, а он, с ума сходящий от нее, конечно, по ее приказанию решается на всякий вздор. Ну, вот… Ступайте! Надеюсь, что во второй раз такой комедии не только с вами, но и ни с кем другим в стенах этой комнаты не произойдет. Вы правы, говоря, что в такие дни, какие мы переживаем, разные языки, разные доносчики могут из служащего в канцелярии сделать воскресшего кабинет-министра Волынского; могут про меня донести герцогу, что я не кто иной, как тайный агент турецкого султана или бывший великий визирь.

Шварц сухо рассмеялся и кивнул головой.

Львов вышел из комнаты и не пошел, а почти побежал через все остальное. Будучи уже среди двора и шагая так, как если бы спешил по важнейшему делу, он уже не думал, а вслух повторял:

— Что ж это?! Почему он сказал это? Что его заставило?.. Вот уж понять совершенно невозможно…

Разумеется, Львову страшно хотелось повидаться с Коптевым тотчас же, так как он имел право бывать в камерах всех заключенных. Но это было опасно… Он решился ждать.