Проснулся Иван совершенно разбитым, а когда поезд уже подъезжал к Москве, стало ясно, что купание в той злополучной полынье не прошло для него даром — его бил озноб, в носу крутило, а приступы короткого лающего кашля мучительно отдавались в груди. Однако не умевший и не любивший болеть Иван еще зашел на службу, узнал последние новости и лишь потом побрел домой, где напился горячего чаю с малиной и улегся в постель.
На следующее утро там его и нашла Анна Борисовна, соседка по этажу, как обычно пришедшая убираться. Чемесов весь горел, дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. Заботливую даму, склонившуюся над ним, он явно не узнал, назвав ее Александрой…
Анна Борисовна была немного знакома с врачом из городской лечебницы Юрием Родионовым и знала о его дружбе с Иваном Димитриевичем, а потому, не долго думая, прямиком побежала к нему. Едва взглянув на друга, Юрий Николаевич послал за каретой скорой помощи и перевез Чемесова к себе в больницу — дела у последнего были более чем невеселы.
Очнулся Иван только через неделю. Впрочем, сам он этого, конечно, знать не мог, и когда вошедший в палату Юрий Родионов бодрым специфически врачебным тоном пожелал ему доброго утра, поначалу принял это за чистую монету.
— Неужели прошла целая неделя?
— О да! Как тебя угораздило, дитятко великовозрастное? Глаз да глаз! И куда Александра Павловна смотрела?
— Да я в воду упал…
— Знаю, знаю. Все знаю. Тут, брат, такое творится… — Родионов сделался очень серьезен. — Тебя все очень ждут, чтобы задать более чем неприятные вопросы. Я обязан теперь послать за Олегом, но имей в виду, если что — сразу зови меня, и я его выгоню. Ты еще слишком слаб.
— Да что случилось-то? — Чемесов попытался приподняться, но Юрий решительно толкнул его обратно на подушки.
— И думать не моги! Тебе еще лежать и лежать, если осложнений не хочешь. А будешь ерепениться — привяжу. Или стану потчевать снотворным. Так и знай!
Через час с небольшим в палату неторопливо вошел Олег Иевлев и, пододвинув стул, уселся рядом с кроватью.
— Ну что, Иван, как самочувствие?
— Скриплю потихоньку. Все бока уже отлежал.
— Я вынужден официально допросить тебя, Чемесов. Это касается обстоятельств твоего пребывания в поместье графа Николая Станиславовича Орлова.
Иевлев вынул из портфеля папку с бумагами, чернильницу и разложил все это на прикроватной тумбочке, сдвинув в сторону пузырьки с лекарствами.
— Что случилось, Олег? — севшим голосом спросил Иван.
— Вот это мы сейчас и будем выяснять. Итак, начнем…
Иевлев начал задавать вопросы, дотошно, буквально поминутно выспрашивая Чемесова о каждом его шаге, каждом слове, сказанном им в гостях у Николая. Последний вопрос дознавателя более чем удивил опытного Ивана.
— Когда ты последний раз видел Наташу Петренко?
— Наташу? Служанку?
— Да.
— Что с ней? — единственный глаз Чемесова заледенел.
— Откуда ты знаешь, что с ней что-то случилось?
— Брось, Олег! Не первый год замужем.
— Сначала ответь на мой вопрос.
— Хорошо, — Иван тяжело вздохнул. — Видел я ее в последний раз перед ужином. Она пришла будить меня. А вот слышал… Слышал много позднее.
Иван кратко пересказал Орлову то, чему был невольным свидетелем.
— Ты видел этого мужчину?
— Нет. Шел снег.
— Я должен буду это проверить. А пока имей в виду. Ты находишься под арестом. У дверей твоей палаты будет караул. А как только врачи это позволят, я буду вынужден перевести тебя в тюрьму. Так-то, Иван.
Чемесов изумленно воззрился на друга.
— Ты что, белены объелся? Уж не хочешь ли ты сказать… Да что случилось-то, наконец?
— Наталья Петренко была обнаружена недалеко от господского дома в поместье графа Орлова. Мертвой. Она была изнасилована и убита. Если быть совсем точным — задушена. Убийцей, судя по отпечаткам на ее шее, был крупный мужчина с очень сильными пальцами. Темноволосый — несколько волосков было зажато у нее в кулаке, и хорошо ей знакомый — с чужим она не ушла бы ночью из дома.
— И на этом основании ты заключаешь…
— Возле трупа была найдена мужская запонка. Твоя, Иван. Я сам опознал ее. Прости…
— И ты всерьез можешь думать, что я способен на такую мерзость?! Олег!
— Факты упрямая вещь, Иван. Кому, как не тебе знать это.
— Вот как? Факты?
— Да. А они таковы — в тот день ты был мертвецки пьян, кухарка слышала, как под вечер ты на повышенных тонах разговаривал в гостиной с Александрой Орловой, которая перед этим была наедине с тобой в твоей спальне…
— Даже если и так, что с того? — Иван уже почти кричал, чувствуя безумный гнев, совершенно бессильный, а потому особенно мучительный.
— Ты мог домогаться ее, не преуспеть и перенести свои пьяные желания на служанку, которая вошла в твою комнату сразу после графини…
— Это не факты, Олег. Это домыслы, причем более чем бездоказательные…
— Такова официальная версия, Иван. Я лишь пересказываю ее тебе. И, поверь, все это не доставляет мне никакого удовольствия. Я взялся за это дело только для того, чтобы помочь, как сумею.
— Тогда перестань городить чушь, убери свои официальные бумажки и давай думать, а не гадать на кофейной гуще. Надеюсь, ты-то веришь, что я не убивал ее и уж тем более не насиловал?
— Да.
— Значит вот даже как, — протянул Чемесов, потрясенно вглядываясь в смущенное лицо друга.
— И ты, и я слишком долго возимся в дерьме, Иван, чтобы верить хоть кому-то. Сам знаешь — жизнь преподносит такие сюрпризы… Давай просто возьмем твою невиновность за основную версию расследования.
— Спасибо и на том!
— Итак?
— Итак, то, что Александра Павловна была в моей комнате до Наташи — для меня новость. Наверно она пришла будить меня, но постеснялась и попросила Наташу, которой, собственно, это и удалось. Понимаешь, я спал, когда и если графиня заходила в мою комнату!
— Это может подтвердить только она, но никто не станет прислушиваться к словам женщины, с которой до сих пор не снято подозрение в убийстве… Которое, кстати, расследуешь ты! И это утверждение верно и для других фактов, о которых может свидетельствовать только она.
— Хорошо. Я учту это, — Чемесов устало потер лоб. — Как я понимаю, основным доказательством моей вины является найденная возле тела запонка. Я прав?
— Да. Все остальное — лишь косвенные улики, однако вполне работающие на главную.
— Когда я проснулся, на тумбочке возле кровати лежала только одна запонка, Олег. Это я помню совершенно точно, потому что взял с собой только эту пару и весь следующий вечер мучился — незастегнутый рукав рубашки постоянно вылезал и висел, как свиное ухо. До этого, как ты знаешь, я мерз в речке, грелся в деревенской бане, пил… Дальше не помню. Где я мог потерять ее — не знаю, но точно не возле тела Наташи! Вот все, что касается запонок.
— К сожалению, это только твои слова, Иван.
— Но ты мог бы проверить. Возможно, кто-нибудь обратил внимание… — тоскливо проговорил Чемесов.
— Конечно, проверю. Сегодня вечером я сам выезжаю на место.
— И прошу тебя, помни о том человеке… Я не врал, когда рассказывал о том, что услышал у себя под окнами. Поговори с людьми в деревне. Там народ внимательный, чужак в селе приметен…
— Я особо не рассчитывал бы на это, Иван. Вряд ли кто-нибудь из них станет откровенничать. Мужики всегда предпочитают держаться в стороне. Особенно, когда дело касается наших, «барских» дел.
— Но ведь убили-то их, деревенскую девушку.
— Посмотрим.
Дверь приоткрылась, и в нее заглянул Родионов.
— Тебе пора, Олег. Он еще слабоват для таких разговоров.
— Уже ухожу. Лечись, Иван. Как вернусь из поездки — побеседуем еще.
— Да, кстати, Олег. Пара той запонки, что была найдена возле тела бедняжки, лежит в моем саквояже, с которым я ездил в Воронеж. Как ты думаешь, стал бы я, вполне компетентный в искусстве расследования преступлений, оставлять ее при себе, если бы был убийцей и подозревал, где мог обронить столь весомую улику?
— Это опять-таки домыслы, Иван. Не факты.
Дверь тихонько затворилась за Иевлевым, и Чемесов успел заметить за его спиной в коридоре рослого городового, которому, судя по всему, и предстояло караулить основного подозреваемого в убийстве…
— Ничего, ничего… — Родионов похлопал друга по руке.
— Ты-то, хоть не веришь в этот бред, Юрка?!
— Конечно, нет, дружище. Конечно, нет. Все обязательно выяснится, Иван. Ты же знаешь Олега. Он въедлив, как ржавчина. Пока не докопается до истины — не отступится.
— Да, да… Но бедная девушка. Почему? Кто это мог сотворить?
Родионов покачал головой, вышел и вернулся через несколько минут, неся в руке шприц.
— Вот так, — проворчал он чуть позже. — Поспи-ка лучше, Ванюша, чем голову себе попусту ломать. Вот ведь беда какая…
Иевлев не стал сообщать о своем прибытии и поэтому добирался до поместья Орлова с помощью местной полицейской управы. Лошаденка была захудалая и еле тащилась по заснеженной дороге. Выделенный ему в подмогу местный дознаватель, который одновременно должен был выполнять при московском следователе и роль писца, едва они отъехали, заснул и храпел всю дорогу, мешая Олегу сосредоточиться. К тому же Иевлев основательно продрог, и от этого настроение его отнюдь не улучшилось.
Эта чертова бабенка, окрутившая Ивана, словно притягивает к себе преступления! Вот и теперь… На стук дверь отворил огромный бородач, в котором Олег по описанию Чемесова без труда узнал Никифора.
— Чего вам? — хмуро поинтересовался малый, окинув быстрым недружелюбным взглядом представителя местной власти и, наконец, уперев свои маленькие глазки в Иевлева.
— Не больно-то ты любезен, дружок. А что — хозяин дома?
— Где ж ему быть? Только вот ничего не говорил о гостях.
— А мы и не гости.
Бородач прищурился.
— Убивца, поди, искать будете? А почему не Иван Димитриевич?
Иевлев удивленно вскинул бровь.
— А почему это ты считаешь, что именно он должен был заняться этим?
Никифор пожал пудовыми плечами.
— Его местные знают, кое-чем обязаны, а значит, говорить с ним станут. С вами — нет.
Бородач развернулся и, ни слова не говоря, ушел в дом, оставив дверь перед рассерженным следователем отворенной — мол, поступай, как знаешь, а я тебе не помощник. Иевлев вошел, разделся, повесил пальто и шапку на вешалку, подождал, пока то же самое проделает его молчаливый спутник, а потом не спеша двинулся искать хозяев. Графиню он застал в гостиной. Она стояла у окна, выходившего в заснеженный сад и, прижавшись лбом к стеклу, не мигая смотрела на что-то видимое ей одной. Иевлев сел в кресло, повертел в руках какую-то безделушку, которую автоматически прихватил со столика, стоявшего рядом, закинул ногу на ногу, откашлялся, а Александра так и не отреагировала на его появление. Казалось, она даже не дышала, такая скорбная неподвижность исходила от ее хрупкой фигуры.
На мгновение Олегу даже стало жаль ее, но он прогнал это мимолетное чувство. С карниза, проходящего как раз над окном, у которого застыла Александра, сорвался снег, и это вывело ее из задумчивости. Она вздохнула, обернулась и, словно они с Иевлевым виделись только накануне, спокойно произнесла:
— Здравствуйте, Олег Федорович.
— Здравствуйте, — недоумение и даже растерянность от ее реакции на его появление, явственно читались на его узком лице. — Вас предупредили о моем приезде?
— Нет. Просто мне почему-то казалось, что это будете именно вы. Это логично… Как себя чувствует Иван Димитриевич? Господин Мясников, — графиня коротко кивнула застывшему у стены дознавателю, — сказал, что он болен.
— Вчера опамятовался. Мы говорили.
— Слава богу! Я позову Николая Станиславовича?
— Нет, подождите. Я хотел бы сначала переговорить с вами, госпожа Орлова.
— Пожалуйста, — Александра подошла и села в кресло напротив Иевлева. — Может быть, что-нибудь съедите или выпьете с дороги?
— Позже.
— Хорошо, — графиня вздохнула. — Я слушаю вас.
Иевлев кивнул Мясникову, и тот подсел к столу и деловито зашелестел бумагами, приготовившись записывать.
— Когда вы в последний раз видели убитую? — молодая женщина вздрогнула. — Простите, но я привык называть вещи своими именами. Если человек убийца — я так его и называю. А если его до сих пор не поймали — значит, он умный и расчетливый убийца, способный на самые неожиданные и непредсказуемые ходы, как волк, попавший в западню.
— За что вы меня так невзлюбили, Олег Федорович?
— Не всем же сходить с ума по вашим глазкам и так далее.
— В чем вы усматриваете здесь мою вину?
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Потому что вы сами несколько отошли от заданной темы, — Александра расправила плечи, и Иевлев понял, что она подняла брошенную им перчатку. — Наташу в последний раз я видела перед ужином, когда поручила ей разбудить Ивана Димитриевича. В тот вечер она отпросилась на выходной до середины следующего дня. Именно поэтому ее хватились и начали искать не сразу…
— Куда выходят окна вашей спальни?
— К парадному крыльцу.
— Вы поздно легли спать?
— Да. Не могла заснуть. Днем после утренних событий прилегла отдохнуть и незаметно задремала. Так что вечером спать не хотелось совершенно.
— Слышали что-нибудь необычное?
— Нет. Все было тихо.
— Может быть, кто-нибудь выходил из своей комнаты?
— Я не слышала.
— Что вы делали в спальне господина Чемесова тем вечером?
Александра залилась краской — столько неприязненных намеков слышалось в голосе сидящего перед ней мужчины.
— Я хотела разбудить его, но не решилась и попросила…
— Я не спрашивал вас, что вы хотели, мне нужно лишь знать, что вы там делали!
Глубокий вздох приподнял белоснежную ткань блузки на груди графини, и спустя мгновение она заговорила ровным бесцветным голосом:
— Я вошла, в комнате было темно…
«Вот это самообладание! Да, такую так просто не расколешь на допросе! Впрочем, прожив десять лет с мужем-садистом или свихнешься, или научишься держать себя в руках… Или убьешь его!»
— Простите, я отвлекся. Повторите, пожалуйста, вашу последнюю фразу.
Глаза молодой женщины остались столь же холодны и бесстрастны, вежливо кивнув, она произнесла:
— Я сказала, что когда ставила лампу на столик у кровати, уронила с него запонки и потом долго искала их.
— Нашли?
— Только одну.
Иевлев на мгновение прикрыл глаза.
— Вы хотите сказать, что была только одна запонка?
— Я не знаю, сколько их было до падения. Но нашла я только одну, хотя искала очень внимательно — мне было неудобно, что она пропала по моей вине.
— Что было потом?
— У меня не хватило решимости будить Ивана Димитриевича. Я вышла и тут как раз встретила Наташу.
— То есть вы хотите сказать, что когда уходили, господин Чемесов спал, а на столике возле кровати лежала одна запонка?
— Совершенно справедливо. Хотя я не понимаю, с чего вас так взволновал этот факт. Вы хотите обвинить меня в краже запонки?
«Ого! — подумал Олег, внутренне подбираясь. — И зубки у нас остренькие. А вот посмотрим, что вы скажете на это».
— Одна из этих запонок была найдена у тела мертвой девушки. Господин Чемесов арестован по подозрению в убийстве.
— Что?!
— Как только Иван Димитриевич поправится, он будет препровожден из больницы в Бутырскую тюрьму.
— Мне казалось, вы его друг… — побелевшими губами произнесла Александра.
— «Платон мне друг, но истина дороже», — холодно процитировал Иевлев.
Александра вскочила с места и заметалась по комнате, стискивая виски пальцами.
— Запонка… Теперь я совершенно точно припоминаю, что звук от падения был такой, словно упала именно одна вещь, а не две.
— Вашим теперешним воспоминаниям — грош цена, сударыня.
— Но он просто не мог выйти из своей комнаты незамеченным. Я не спала и услышала бы…
— И, несомненно, сказали бы мне, — Иевлев усмехнулся.
Александра остановилась и уперла гневный взгляд в следователя.
— К вашему сведению, Мушка — борзая Николая Станиславовича, ночью спит в коридоре второго этажа. И у нее есть привычка, в общем-то обычная для большинства собак. Она, представьте себе, облаивает чужаков, коим собственно и являлся для нее Иван Димитриевич. Так вот — Мушка той ночью молчала. Может быть, вы поверите хотя бы собаке, если не хотите верить мне!
— Почему же она не лает сейчас — в доме двое посторонних!
— Днем она предпочитает отсыпаться в кабинете Николая Станиславовича. У камина. Она уже стара для псарни.
— Браво, госпожа графиня! Все очень логично!
Александра устало опустилась в кресло. Помолчала, а потом негромко спросила.
— Насколько серьезны улики против Ивана Димитриевича?
— Скажем так — их достаточно.
— Вы говорите так, как будто это доставляет вам удовольствие, а мои попытки защитить его наоборот претят. Надеюсь, вы хотя бы понимаете, что все это подстроено! Боже! Но кем? Я кожей, всем существом чувствую, что кто-то ходит рядом, как большая рыба на глубине — неслышно, медлительно, ощутимо лишь на уровне нематериального… Смотрит мне в спину, прямо между лопаток. И глаза, как двустволка…
— Только не надо патетики, сударыня.
В ответ Александра внезапно улыбнулась, в очередной раз изумив Иевлева.
— Вы правы. Этим делу не поможешь. Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату, господин Иевлев, и позову Николая Станиславовича. Прошу прощения… — она поднялась и, легко ступая, вышла из комнаты.
Спина подчеркнуто прямая, как тогда, у Родионовых на Рождество, когда он впервые схлестнулся с нею. Олег хотел остановить ее, сказать, что не давал ей разрешения удалиться, но не стал.
«И что в ней нашел Иван? Высокомерная гордячка! Ледяная королева! Холодная, опасная…»
Дверь гостиной отворилась, пропустив сначала старую борзую, а потом и ее хозяина — маленького, почти совершенно лысого, в круглых очках с толстыми линзами.
— Здравствуйте, господин Мясников. А вы… Господин Иевлев, если я не ошибаюсь? Оставь, Мушка. Это свои.
Собака, грозно рычавшая все это время, послушно отошла и улеглась, спрятав нос под кресло, но и из этого убежища продолжая следить за незнакомцами.
— Старший следователь Олег Федорович Иевлев, — учтиво подтвердил гость.
— Орлов Николай Станиславович. Впрочем, много лет назад вы знавали меня, как Кольку… Иван узнал меня быстрее…
— Коля? Коля Орлов?
— Совершенно справедливо.
— Это сюрприз для меня… Я и не думал… Не сопоставил…
— А иногда это полезно. Сопоставлять. Что ж, Олег Федорович. Я готов отвечать на ваши вопросы. Но сначала… Я взял на себя смелость провести небольшое личное расследование. Все-таки Наташа прожила в моем доме почти десять лет… Она была хорошей, честной девушкой. Жаль ее… Так вот. Моя кухарка говорит, что в последнее время, буквально с неделю, у Натальи, успокой Господь ее душу, завелся кавалер. Не из местных. Кухарка никогда его толком не видела — появится ближе к ночи и сразу шасть в Наташину комнату. Единственно, что точно можно сказать о нем — это высокий молодой мужчина, темноволосый, крепкого телосложения. Как-то раз девушка назвала имя своего воздыхателя. Глафира — это кухарка, припомнила его. Гриша. Григорий. А вот фамилия — это вопрос. Наташа, по словам кухарки, была очень влюблена… Бедняжка.
Иевлев слушал не перебивая, щуря глаза и привычно покусывая правый ус.
— Кто-то может подтвердить эти слова?
— Никифор, мой кучер, тоже видел его. И тоже все больше со спины или в сумерках. Так что этот человек вполне реален. И еще. Если у них была такая великая любовь, как говорила Наташа, то почему после ее смерти в доме его больше не видели? Он даже не появился на похоронах! В деревню я, правда, не ездил, не спрашивал. Да и вряд ли там со мной стали бы особо откровенничать. Вот если бы Иван…
— Господин Чемесов — основной подозреваемый. Против него есть весомые улики. Он арестован и до сих пор не в тюрьме только потому, что серьезно болен.
— О Господи! Что за чушь! Зачем ему убивать девушку, с которой он и двумя словами не перемолвился?
— Вы забываете, что она была изнасилована…
— И что — Иван похож на насильника?
— Если бы все насильники, убийцы и прочие из этой шатии были похожи на тех, кем они на самом деле являются, я давно лишился бы работы и разводил цветочки у себя на окне. А так выходит, что я целыми днями разгребаю кучи… — Иевлев замолк и резко стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
Мушка при этом вскочила и зарычала.
— Тихо, тихо, дуреха. Все в порядке. Спи себе… Не пойму я вас, Олег Федорович, вы что, действительно приехали сюда, чтобы искать доказательства вины Ивана? Или все-таки цель иная?
— Меня не надо понимать. Мне просто нужно, чтобы вы предельно откровенно и подробно ответили на вопросы. Вот и все.
— Ну, так спрашивайте, а не занимайтесь измышлениями!
— Отлично! Меня интересует вечер того дня, когда Чемесов вернулся из деревни пьяным. Где, пока он спал, были вы?
— У себя в кабинете. Работал.
— Собака была с вами?
— Да.
— Кто еще был в доме?
— Александра Павловна. Она ушла к себе. Отдохнуть. Миша в тот день спустился вниз только к ужину — у него очень болели его переломы. На погоду, наверно. И точно — вечером начался сильный снегопад. Была Глафира. Возилась на кухне. Наташа… Она в тот вечер взяла выходной и, по словам все той же кухарки, прихорашивалась у себя в комнате. Судя по всему — на свидание собиралась. Никифор обиходил лошадей и ушел к себе — у него комнатка над конюшней. Он вообще рано ложится спать. Как это принято в деревне… Мне интересно, почему вы никак не отреагировали на мои слова о Наташином ухажере? Он вполне может быть тем, кого вы ищете.
— Зачем ему насиловать свою же любовницу?
— Не знаю… Но цель какая-то должна была быть. Так же непонятны причины избиения Миши Румянцева, а я согласен с Иваном — все это части одной скверной истории. Знаете, как кусочки мозаики — пока не поймешь, не увидишь ее всю целиком, не разберешься, где должны лежать оказавшиеся у вас в руках разрозненные фрагменты, и вообще имеют ли они отношение к ней.
— Так вы что же и убийство своей служанки притягиваете сюда? Это же просто смешно! — Иевлев даже всплеснул руками.
— Понимаете, Олег Федорович, если бы это было простое убийство — из ревности, по пьянству… Ну, как это чаще всего и бывает у нас в деревне… Но оно происходит именно тогда, когда в доме появляется сыщик из Москвы, который расследует оба предыдущих преступления — и убийство моего брата, и нападение на Мишу. Совпадение? Допустим. Но подозрение падает на этого самого сыщика, и вы говорите, что есть весомые улики, доказывающие, что преступник — именно он… Поскольку я глубоко убежден, что Чемесов не делал ничего подобного, остается только думать, что он кому-то сильно мешает! Кстати, если не секрет, что это за улики?
— Как раз секрет. И вообще, по-моему, мы договорились, что вопросы буду задавать я.
— Прошу прощения, — Орлов нахмурился и упер глаза в сцепленные на коленях руки.
— Благодарю. Итак, прошу вас подробно, вплоть до мелочей, описать, во что был одет господин Чемесов, когда спустился к ужину.
— Значит, возле убитой нашли что-то из его вещей… — задумчиво констатировал Николай, и Иевлев грозно воззрился на него — все-таки трудно иметь дело с профессиональными юристами, тем более, если они так проницательны.
— Хорошо… — Орлов прикрыл глаза и начал монотонным голосом свое перечисление. — Темный костюм-тройка. К тому моменту, когда Ивана удалось добудиться, его вещи уже высохли, и Наташа вычистила и отгладила их… Кстати, прошу иметь в виду, что после своего купания в проруби Чемесов не видел своей одежды — пока был в бане и после, когда она сохла. За это время кто угодно мог…
Иевлев прервал Николая нетерпеливым жестом, и он, смирившись, кивнул.
— Дальше… Белая рубашка. Другая. Не та, что была на Иване с утра.
— Откуда вы это знаете?
— На этой были характерные замятины. Словно ее только что вынули из багажа.
— Вы наблюдательны…
— Несколько лет назад я занимался изучением некоторых аспектов распределения внимания у человека. Экспериментировал сам на себе и с тех пор не могу избавиться от привычки замечать подобные мелочи и на их основании строить логические выводы. Чем только не увлечешься, живя в одиночестве в глуши… — Орлов развел руками, словно извиняясь. — На чем мы остановились? Ах да… Свежая рубашка. Галстук. Булавки в нем не было. Часы в жилетном кармашке — не знаю какие. Он их не вынимал, а цепочка серебряная, не новая.
— Какие-то другие украшения? Запонки?.. — Орлов призадумался, и Иевлев невольно затаил дыхание — они подобрались к тому, что собственно и интересовало его в первую очередь.
— Ничего не могу о них сказать. Не видел.
Олег разочарованно отвел глаза.
— Хотя… — задумчиво проворчал Николай. — Что-то его раздражало весь вечер… Что же? Он постоянно одергивал один рукав пиджака, потому что из-под него слишком далеко высовывался манжет рубашки… Если бы мне было позволено строить предположения, я бы сказал, что одной запонки у него просто не было… Вот оно! Это ведь именно то, что вам было надо, господин Иевлев? Не так ли? Хотелось бы только понять, что я только что сделал — погубил или защитил Ивана…