Не дай себя обмануть. Введение в теорию практического мышления

Пол Куртц

ЭТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ¹⁰¹

Два вида морали

В поле нашего зрения попадают два вида морали: первая — мораль повиновения заповедям, полученным, как утверждают, из трансцендентного божественного источника; вторая — мораль, основанная на результатах критического рационального исследования и понимания.

Хотя теологические этики, без сомнения, выполняют важные психологические и социальные функции, внушая индивидам моральные добродетели и необходимость поддержания общественного строя, мораль, установленная на этом уровне, является примитивной и неразвитой. Нам необходимо подняться на другую ступень этического развития. С нее мы можем охватить взглядом историю критического этического исследования в целом и увидеть, что этическое развитие продолжается. Кроме того, мы можем многое узнать из работ психологов, идентифицировавших стадии морального развития, особенно у детей [1].

Термин мораль ведет свое происхождение от латинского слова mores, множественное число от mos, отсылающего к коллективным обычаям, привычкам и нравам. Это были традиционные правила поведения, привычные обычаи и неписаные законы, регулирующие жизнь человеческих сообществ. Каждое общество считает одни формы поведения положительными, правильными, справедливыми и добродетельными, а другие — отрицательными, порочными, ошибочными и безнравственными. Эти моральные отношения имеют глубокие общественно-исторические корни. Они старательно прививаются молодежи. Основным каналом передачи моральных норм являются родители и учителя, которые стремятся внушить детям общепринятый моральный кодекс. Поведение, оцениваемое как положительное, подкрепляется возможностью вознаграждения. Аморальное поведение наказывается. Обусловленные этим реакции формируют в людях привычные ожидания, верования и практику, которые затем передаются следующим поколениям. Первоначальные фазы формирования морали являются решающими, но процесс нравственного и культурного роста продолжается. Стремясь определить, воплотить в жизнь и сохранить ценности и правила достойного поведения, общество подкрепляет их различными социальными установлениями. Например, исторически христиане признавали одни формы сексуального поведения «грешными», а другие «добродетельными». Тем самым поддерживался определенный тип социальных отношений. Подобным же образом социально воплощались принципы добра и зла у иудеев, мусульман и буддистов. Санкционированные моральные принципы и ценности прославлялись и освящались. Соблюдение табу обеспечивалось применением различных мер психологического и физического воздействия: остракизмом, наказаниями, отлучением, изгнанием или смертью. Религия и закон поддерживали моральный кодекс, в свою очередь испытывая влияние с его стороны. Восприятие основных моральных ценностей как священных или ниспосланных Богом, а также юридическая поддержка основных принципов соответствующего морального поведения способствовали социальной стабильности.

Антропологи и социологи установили факт культурной относительности социальных обычаев, существенные несовпадения в образе жизни различных народов. Скажем, первобытное племя азанде в Африке верит, что определенные члены общины являются колдунами и могут оказывать зловредное влияние на своих соплеменников, которые со своей стороны с помощью ритуальных действий и элементов магической медицины противодействуют злым силам колдовства [2]. Западные христиане отрицают веру в магию и колдовство, но сами принимают участие в таком магическом обряде, как месса, вкушая — хотя и символические — тело и кровь Христа. Таким образом, религиозные верования и практики так же, как и одежда, речь и манера поведения очень сильно отличаются друг от друга. В одних обществах человеку считается неприличным носить бороду, а в других — ходить небритым. В обществе, где строго соблюдается ислам, женщине запрещено открывать свое лицо в публичном месте, между тем на Западе женщина, стесняющаяся своих открытых коленок, будет восприниматься как излишне скромная и закомплексованная. В одних обществах гомосексуализм отвергается как нечто отвратительное и строго наказывается, однако, в других сообществах к нему относятся более или менее терпимо. У одних народов безнравственно целоваться публично, у других поцелуй признан вполне законным естественным выражением любви и нежности.

Нередко в относительно замкнутых и изолированных социальных группах устанавливается и соблюдается множество четко очерченных и строго обязательных социальных норм. За закрытыми дверьми удается силой подавлять инакомыслящих и жестоко наказывать ослушников. Однако ясно, что рано или поздно ситуация выходит из-под контроля. Социальные изменения продолжаются, сменяются поколения, случаются мор, опустошительные войны, эпидемии и болезни, которые существенно влияют на установленный порядок вещей. При переходе к новым поколениям влияние и значение традиционной морали с необходимостью изменяются. Наряду с этим нарастают контакты между различными социальными группами. Встречаясь, путешественники и мигранты из далеких стран передают друг другу свои необычные привычки. Новые, ранее не существовавшие, полезные или приемлемые практики ввозятся и вывозятся с товарами и услугами в процессе торговли. Обществу трудно сохранить неизменными свои моральные убеждения. Благодаря широко распространенным бракам между людьми разной национальности одна культура может ассимилировать и поглотить другую. В процессе неизбежного заимствования убеждений и практик даже устойчивые моральные кодексы могут быть пересмотрены и отвергнуты. Тем не менее, консервативные идеологи и религиозные проповедники прикладывают все усилия для сохранения установленного морального кодекса, выступают против сколько-нибудь решительных изменений в этой области и убеждают людей в необходимости возврата к старому. Римская католическая церковь пытается укрепить традиции древних учений, многие влиятельные лидеры католицизма сопротивляются попыткам его модернизации. В современных исламских культурах фундаменталисты стремятся низвергнуть модернистские режимы, которые, как они утверждают, изменили Корану. Таким образом, динамика нравственных отношений неизбежна, однако, фиксируя ее всеобщность, необходимо отметить, что этическое исследование возможно только тогда, когда старая мораль изменяется или начинает разрушаться, когда старые привычные ценности и моральные истины уже не отвечают новым условиям жизни. Столкновение традиционных учений с альтернативными может неожиданно для первых обернуться резкими преобразованиями, реформацией и даже революцией.

Одну из драматических иллюстраций этого можно найти в диалогах Платона. В них великие софисты, среди них Протагор, Калликл и Трасимах, спорят с Сократом. Софисты, странствующие учителя, путешествовавшие по странам Средиземноморья, указывали на широкое многообразие культур, моральных убеждений и практик и на тот факт, что каждый город-государство — Спарта, Крит, Афины, Сиракузы — рассматривали свои собственные традиции как освященные богами и превосходящими все другие. Все ли эти притязания были в равной степени обоснованы? Если да, то противоречащие друг другу моральные принципы и ценности должны были быть истинными и ложными в одно и то же время. Является ли человек «мерой всех вещей», как учил Протагор? Если да, то является ли мораль просто условностью, случайным или произвольным набором предпочтений индивида и общества? Диалоги Платона — это глубокомысленные споры между сторонниками установления нравственного по договору и установления нравственного по природе. Является ли мораль просто договором между людьми, как утверждали софисты, или она коренится в природе вещей, как это доказывали Сократ и Платон? Мы уже знаем, что для разрешения этого затруднения Платон постулировал область идеальных сущностей.

На мой взгляд, в этой ситуации важнее всего то, что здесь имеет место критическое этическое исследование, вопрошание об этическом, его поиск. Он был начат Сократом, а также софистами, которые подвергли сомнению святость «священных коров» эллинистической культуры. Сократ был приговорен к смерти афинянами за то, что сомневался в господствующей ортодоксии. И, тем не менее, главное состоит в том, что здесь мы можем усмотреть решающий переход от конвенциональной морали к критическому этическому исследованию. Диалоги Платона отражают то, что происходило в самой эллинской цивилизации. Уникальным явилось то, что привычные кодексы (включая принятые религиозные учения) больше не воспринимались как первоисточники морали. Греки почувствовали, что их представления о добре или справедливости нуждаются в рациональной проверке.

Представитель следующего поколения греческих мыслителей, Аристотель выработал определение этики. Он развил ее в качестве самостоятельной области исследования. Аристотель дал определение блага как достижимой людьми цели. Он обозначил его как благоденствие, eudaemonia, или счастье, зафиксировал его главные характеристики и определил, как и в каком смысле оно может быть достигнуто. Для Аристотеля самореализация человека, его природы, рациональная жизнь индивида являются главными источниками eudaemonia; мы должны культивировать практическую и интеллектуальную мудрость, если желаем вести благородный, совершенный и добродетельный образ жизни.

Я поместил два рассматриваемых мною вида морали в некоторой исторической перспективе. Первый основан на обычае, страсти, вере, и авторитете, он стремится внушить свои универсальные принципы добродетели членам общества.

Второй тип морали возникает там, где уже господствуют традиционные стандарты поведения, но именно разум и открытость новому опыту поднимают индивида на следующую ступень морального развития, на ступень рефлексивного выбора. Это, однако, не мешало теологам прошлого заимствовать у философов этические идеи и интерпретировать их в свете своих религиозных систем. Ясно, что два измерения морали не отделены друг от друга непреодолимой чертой. Каждая социальная группа опирается на предшествующие моральные правила поведения, которые предполагают хотя бы минимум рационального этического дискурса. Нет необходимости в том, чтобы каждое поколение заново открывало элементарные моральные правила, но общество не может решать свои моральные проблемы, не опираясь и не размышляя о нравственности. Существует непрерывный процесс взаимодействия между обычаем и разумом.

Джон Дьюи, американский философ ХХ века, отметил это отличие, проведя различие между наградами ― дарами или заслугами (prizings) ― и оценками (appraisals) [3].

«Prizings» отсылают к нашим предшествующим ценностям, к вещам, которые мы лелеем и которыми дорожим. Обычно они связаны с моторно-аффективными поведенческими состояниями, которые выливаются в действие. Будучи результатами привычки, они содержат в себе сильный эмоциональный компонент и обычно находятся за рамками самого процесса решения моральных проблем или пребывания субъектов в положении трудного этического выбора. Но именно здесь начинается критическое этическое исследование, и мы стремимся оценить наши заслуги и ценности, выяснить их значимость. «Оценки», таким образом, отсылают к динамичным и более глубоким этическим процессам, в которые входит когнитивный элемент, и с помощью которого взвешиваются, подвергаются суду, обосновываются и проверяются наши нравственные ценности.

Этические дилеммы

Ценностей, основанных на морали обычая, как правило, бывает достаточно для рутинного нравственного поведения. Но их достаточно до тех пор, пока они не ставятся под сомнение, пока не возникает конфликт обязательств или ценностей, или не приходит понимание того, что старая мораль не в состоянии решать новые проблемы, которые рано или поздно возникают. Обычно с этого момента разворачивается этический поиск, который или подтверждает наши привычные действия и убеждения, или приводит к возникновению нового пространства мышления и этического действия. Хотя на метауровне мы можем без конца рассуждать об этической теории вообще, — и это является важной частью этического исследования, — нормативная этическая рефлексия возникает и окончательно проверяется в ее непосредственном отношении к конкретным контекстам жизненного опыта. Что касается того, что я назвал моральными дилеммами, то наиболее напряженные этические размышления возникают в силу неизбежности для субъекта принять то или иное практическое решение. Жизнь полна трудностей, и внезапно сталкиваясь с ними, мы нередко осознаем трагический характер нашего выбора. Увы, принятые правила не всегда помогают нам избежать трудностей, иногда мы запутываемся в моральной дилемме, она кажется нам неразрешимой, и мы вынуждены даже вопреки нашему желанию опускаться в сокровенные глубины нашей души. Но даже и там мы можем не отыскать удовлетворяющего нас ответа. Великие поэты, писатели и драматурги отдали дань восхищения силе и глубине моральных вопрошаний и размышлений. В трагедии В. Шекспира «Отелло» главный герой охвачен разъедающим подозрением: Дездемона, любимая им жена, не верна ему. Пламя ревности и ярости поддерживается его врагом Яго, и Отелло в итоге убивает Дездемону, а затем и самого себя.

Как мучителен бывает выбор, как часто мы сгибаемся под тяжестью его бремени. Ответственности за выбор многие предпочитают бегство от него. Моральная свобода часто оказывается невыносимой, и многие полагаются на обычай или авторитет или передают другим право решать за них. Бегство от свободы и разума является общим признаком пугливых душ, которые не желают или не в состоянии делать выбор. Но как обманчивы теплота, уют и надежность несомненных моральных абсолютов!

Я должен подчеркнуть, что большинство наших моральных выборов не являются ни трагическими, ни непреодолимыми или неразрешимыми. Возможно, что некоторые философы придавали слишком большое значение трагизму человеческой жизни лишь для того, чтобы подчеркнуть важность и значимость этического размышления. Поскольку главной проблемой этики является нравственная дилемма, в которой проверяются наши принципы и ценности, было бы справедливо, если бы я дал ей характеристику и определил ее природу.

Что образует этическую дилемму?

Во-первых, моральная дилемма представляет собой некоторую проблему или вопрос, который должен быть решен. Она может быть чревата конфликтами между ценностями, нормами, правилами или принципами. В ситуации этической дилеммы мы можем столкнуться с некоторой трудностью или препятствием, наше поведение может быть поставлено под вопрос окружающими, которые не согласны с нашим образом действия или понимания истинного и ложного. Наш обычный способ действия, который в других случаях мог бы и не сопровождаться специальной рефлексией, здесь оказывается подвергнут сомнению нами самими или другими. Мы попадаем в затруднительное положение: должны ли мы продолжать делать то, что делали всегда, или необходимо сделать выбор и затем оправдать его для самих себя и для других? Некоторые ситуации могут быть совершенно новыми, как, например, проблемы, недавно возникшие в медицинской этике или биогенетике. Любое из традиционных решений может оказаться неадекватным. Если проблема является уникальной или необычной, то ни от одного из прежних предписаний мы не получим нужного ответа или подсказки. Конечно, мы можем отказаться от выбора или действия, но ведь это тоже своего рода выбор и действие.

Во-вторых, этическая дилемма вовлекает в себя и саму размышляющую личность (личности), испытывающую потребность совершить выбор или ряд актов выбора. Но это и предполагает, что мы можем выбирать, что мы обладаем некоторой степенью свободы делать именно так или иначе. Детерминисты утверждают, что выбор является иллюзией, и что бы мы ни делали, все это предопределено предшествующими событиями. Если бы это было так, то этика оказалась бы неуместной и невозможной, поскольку, если наш выбор предопределен, то мы не в состоянии ни контролировать нашу жизнь, ни быть правыми или виноватыми. Нет необходимости возвращаться к классической проблеме: свободная воля versus детерминизм, чтобы показать некорректность этого аргумента. Не существует противоречия между утверждениями: (1) выбор является фактом этической жизни и (2) наш выбор определен или зависит от второстепенных фактически существующих условий. Это особенно верно в тех случаях, когда мы рассматриваем «причину» не как непреодолимую силу (как подчеркивал Давид Юм), но просто как условие, как сопутствующий и сопричастный личности оператор поведения [4]. Если бы в человеческом поведении не было упорядоченного постоянства, то для нас ничто не могло бы иметь значения, мы не могли бы сделать разумного выбора, основанного на ожидании того, что подобное уже случалось. Без объективной упорядоченности и разумного обоснования наш выбор был бы ненадежным. Никто не мог бы ничего оценить или сделать надежного умозаключения о том, каким образом поведет себя личность. Свобода выбора предполагает некоторое постоянство человеческого поведения, что делает возможным обоснованные ожидания и предсказания.

Третьей чертой этической дилеммы является возможность рассмотрения альтернативных способов действия. Если у нас нет однозначного выбора, и мы поставлены перед лицом только одной возможности, то понятие выбора не имеет смысла. Такие безвыходные ситуации случаются в реальной жизни, например, когда личность сидит в тюрьме и лишена всякой свободы передвижения, или когда личность умирает и ее смерть не может быть предотвращена. Этическая дилемма должна иметь два или более возможных путей решения. Эти альтернативы могут возникать благодаря социальным или естественным обстоятельствам или являться результатом творческой изобретательности этического исследователя, т.е. субъекта моральной дилеммы. Следующая дилемма (хотя она и не является этической) может проиллюстрировать это. Если человек стоит перед проблемой пересечения реки, он может перейти ее вброд, если она не очень глубока, или переплыть ее, если течение не слишком сильное, или перебраться на лошади. Но он также может построить плот или лодку, сконструировать мост или прорыть под рекой туннель. Может быть, он даже захочет арендовать вертолет. Последние способы решения проблемы являются результатом присущей человеку изобретательности и обусловлены уровнем развития промышленности.

Таким образом, альтернативы, находящиеся в нашем распоряжении, не всегда даны в качестве объективной необходимости, но могут обогащаться или даже созидаться нашими собственными творческими способностями. Достижение желаемой нами цели зависит от нашего умения, от располагаемой нами техники. По-видимому, неразрешимые этические дилеммы однажды могут превратиться в разрешимые в ходе расширения альтернативных возможностей. Возможность действовать является для человека функцией открытия и изобретения (искусства и техники). Это свидетельствует об изменчивом характере этического мышления и трудностях сохранения в неприкосновенности моральных принципов.

Один характерный пример. Забота о беспомощных стариках является вечной этической проблемой, такой же старой, как сама цивилизация. Она имеет много решений. Состарившийся человек может перед смертью покинуть свое селение, чтобы не быть в тягость молодым, как это было принято в эскимосских обществах. В цивилизациях с различными возможностями сыновья, дочери и другие члены семьи считают своей обязанностью финансово и морально поддерживать своих престарелых родителей, которые больше не в состоянии работать. Исторически большие семьи должны были находить способы поддержания жизни дедушек и бабушек, престарелых тетушек и дядюшек. В обществах, где высоко ценится независимость и опора на собственные силы, люди считают своей обязанностью обеспечить свою старость бережливостью и тяжелым трудом. В этом случае забота о своей пенсионной жизни считается моральной добродетелью.

Эти способы поведения поддерживаются или заменяются другими социальными нововведениями. Служба социальной защиты, финансируемая налогоплательщиками и контролируемая правительством, сделала проблему стариков менее тягостной. Ежегодные отчисления и система страхования образуют значительные фонды, используемые в социальных целях. Кроме того, медицина достигла значительных успехов в борьбе с изнуряющими старческими болезнями, так что теперь люди и после выхода на пенсию в состоянии вести продуктивный и приятный образ жизни. Укрепление здоровья стариков породило новые моральные дилеммы. Среди пожилых людей стало намного больше работоспособных, желающих продолжать трудиться. Это ведет к борьбе за рабочие места, создает напряженность среди молодых рабочих, которые как налогоплательщики поддерживают тех, кто живет на средства социального страхования. И это в условиях, когда пенсионеры конкурируют с молодыми на рынке рабочих мест. Так каждый новый шаг вперед в человеческих отношениях порождает новые моральные коллизии.

Проблемы, возникшие сегодня в медицинской этике, особенно ярко иллюстрируют изменчивый характер этических норм. Интенсивное развитие медицинской техники драматически ввергло нас в многочисленные ситуации, которых не существовало прежде. Мы можем сохранять жизнь умирающим пациентам или неизлечимо больным детям значительно дольше, чем когда-либо прежде. Это ставит вопросы эвтаназии и детоубийства. Должны ли мы использовать соответствующую жизнеподдерживающую технику или допускать смерть людей, если они сами того пожелают? Характер этических дилемм часто является прямой функцией наличия альтернативных способов действия и суммы средств, из которых мы должны выбирать, чтобы решить наши проблемы. Плюралистическое и свободное общество, обеспечивающее прогрессивные социальные изменения, будет всегда благоприятствовать созданию более широкой области распространения инновационного выбора, чем общество авторитарное, закрытое, с замедленным социальным развитием.

В-четвертых, при грамотном и зрелом подходе к этической дилемме мы всегда в состоянии рефлексивно определить и оценить альтернативные способы действия. Это свидетельствует о наличии специфического рода когнитивного процесса этического вопрошания, размышления, исследования. Как уже отмечалось, имеется различие между теми моральными нормами, стандартами и ценностями, которые принимаются на основе обычая и привычки и поддерживаются воспитанием или теми ценностями, которые до известной степени выявляются, поддерживаются и изменяются самим процессом разыскания и осмысления этического. Одинаково ошибочны как наивное утверждение о том, что этика полностью охватывается сферой рационального и тем самым рациональна, так и отрицание в морали рациональных элементов. Мы можем быть глубоко уверены в правоте нашего одобрения или осуждения и вместе с тем осознавать, что в процедуру этического выбора могут входить когнитивные элементы. Рефлексивность, осознанность являются центральными пунктами критической этики. Это отличает ее от этики обычая, поскольку первая полагается на средства и возможности разума и рефлексии, а не на слепые правила обычая.

Пассивно повинуясь десяти заповедям или предписаниям Иисуса и не пытаясь оценить или установить их значение, трудно достигнуть осознания и понимания этического. Превратить эти моральные правила в саморегулирующиеся принципы может только разумный человек, размышляющий о своих ценностях и принципах. Пробуждение способности к этическому размышлению, утверждаю я, представляет собой более высокую ступень морального развития.

Пятая составляющая этической дилеммы заключается в том, что наш выбор воздействует на действительность и, таким образом, имеет определенные последствия. Тем самым он не является выражением бесполезной спекулятивной фантазии. Влияния нашего этического выбора не может избежать ни социальный мир, ни мир природы. Это означает, что выбор относится к праксису, то есть к практике или поведению. Он каузален (причинен) по функции, будучи в состоянии изменить ход событий. Таким образом, люди посредством этического входят в мир природы и общества, изменяя и перестраивая их. Мы не просто пассивные посредники или созерцатели. Поскольку мы ведем себя этически, мы являемся активными деятелями, которые в состоянии обогатить мир или изменять направление его развития. Отсюда следует, что наш этический практический выбор имеет эмпирические и реальные результаты, которые мы можем наблюдать. Акты выбора, которые мы производим, имеют последствия, что позволяет обсуждать природу выбора и его объективную эффективность. Логический, утилитаристский и прагматический критерии выбора являются наиболее фундаментальными. Одно дело, одобрить или осудить действие чисто гипотетически, и совсем другое — увидеть, чем оборачивается сделанный нами выбор и оценить его реальные результаты. В наших человеческих делах мы постоянно ставим перед собой задачи, связанные с последствиями.

Ясно, что нужно принимать во внимание не просто то, что мы говорим, но то, что мы делаем. Предметом анализа должны явиться не наши представления или намерения (как бы важны они ни были), но наши действия, которые наиболее значимы, поскольку вплетаются в отношения между людьми. Мы можем фантазировать о том, что мы должны сделать и в то же время никогда не делать этого. Наши побуждения и мечты могут как угодно превосходить наши способности или даже желание действовать, но реальным остается только то действие, которое произошло в действительности. Мужчина может бессчетное число раз воображать, как он раздевает прекрасную женщину и занимается с ней любовью или, скажем, наносит своему врагу сладостный удар мести. Но до тех пор, пока он только представляет себе свое действие, он не является объектом порицания или осуждения. Только конкретные поступки являются реальными результатами выбора, следствием решения этической дилеммы.

В-шестых, в той степени, в какой действие следует из выбора, который личность совершила сознательно (неважно, сопровождался ли он размышлением или нет), а также в зависимости от того, какие последствия в свою очередь вытекают из этого действия, индивид может нести ответственность за свои поступки. Это значит, что мы можем похвалить его, если одобряем его действия, или возложить на него вину, если не одобряем. Здесь возникает феномен ответственности. Как показал Аристотель в «Никомаховой этике» [5], личность ответственна за свое действие в том случае, если то, что произошло, входило в ее намерения, если она осознавала обстоятельства, при которых действовала, и, если выбор не был совершен в неведении.

Я должен заметить, что такое понимание ответственности отличается от тех теистических этик, которые считали людей виновными за их помыслы. (Тот, кто желает женщину в сердце своем, тот совершает прелюбодеяние.) До тех пор, пока идея не воплощена в действие, нельзя судить о ее моральных достоинствах. Более того, если осуждать человека за его мысли, то все мы, без сомнения, должны быть осуждены. Действительной проверкой качества выбора является его реальное воплощение в мире, и лишь постольку, поскольку к нему применим критерий ответственности.

Если человек, ведя машину по покрытой льдом дороге, нажимает на тормоза и машина ударяет кого-то, то это может быть и чистой случайностью, особенно если водитель не хотел этого и раскаивается в совершенном. Он ответственен за случившееся, потому что он водитель. Он виновен, даже если не желал совершать зла, но был небрежен или находился под влиянием наркотиков или алкоголя. Конечно, если бы было доказано, что водитель действовал сознательно и был полон намерений и злобных планов убийства человека, он был бы признан виновным в преднамеренном, а не в неумышленном убийстве. Но верно и то, что в некоторых случаях мотивы и намерения могут быть установлены с большим трудом.

В любом случае главный вывод критической этики заключается в том, что люди могут учиться на своих ошибках и изменять свое поведение, несмотря на то, что иногда это бывает трудно или даже невозможно сделать. Человеку, свойственно вспоминать о действиях, в которых он раскаивается. Мы склонны учить наших детей моральным правилам, которым мы сами научились. Мы пытаемся культивировать добродетель, воспитывать и смягчать наш характер. Одни качества (неряшливость, леность, безразличие к нуждам других) мы считаем скверными, тогда как другие (опрятность, доброжелательность, склонность к размышлениям) достойными похвалы. Этический выбор и действия связаны с процессом обучения. Моральное поведение исправимо, поддается улучшению и совершенствованию. Наши системы образования и права осознают это, и мы применяем различные формы наказания к тем, чье поведение считается пагубным или предосудительным. Здесь воля закона определить меру наказания действия, считающегося преступлением.

Начало этического исследования

Человек может вступить в область этических размышлений в любой момент своей жизни. Некоторые люди, скованные религиозными кодексами, сопротивляются этому. Они противостоят этическому исследованию, потому что боятся изменений своего нравственного сознания. Им кажется, что над ними нависла угроза, и они стремятся предотвратить ее. В тоже время никто не в состоянии сопротивляться такому исследованию абсолютным образом. Сама жизнь заставляет ставить под сомнение моральные убеждения и практику их реализации в конкретных ситуациях. Задача критической философской этики состоит в том, чтобы прямо и осознанно заняться такого рода исследованием. В сущности, история этики может быть представлена как попытка утвердить этику на рациональных основаниях, как поиск адекватного познания добра и зла. Мы можем задаться вопросом: с чего следует начать этическое исследование?

Нужно, очевидно, выяснить существенные различия между нормативной этикой и метаэтикой. Нормативная этика имеет дело с предписаниями относительно того, как мы должны жить и действовать на основе выработанных ценностных суждений. Нормативная этика говорит нам, что есть добро, зло, правда или ложь и что такое справедливое общество. Философы от Платона и Аристотеля до Спинозы и Милля предпринимали попытки обеспечить людей практической мудростью, как руководством нашего поведения.

Метаэтика — это шаг в направлении противоположной той сфере, где люди принимают конкретные решения. Она пытается понять, как люди совершают этический выбор и как они его обосновывают. Существуют две центральные проблемы метаэтики. Первая относится к определению терминов и понятий морали: можем ли мы определить понятия добра, зла, ценности, правды, лжи? Вторая касается методов или критериев установления этических истин, т.е. поисков ответа на вопрос, имеются ли средства, которые делают возможным объяснение этих понятий. Проблема определения понятий является достаточно сложной философской проблемой. Как мы видели, платоники рассматривали такие понятия как объективно реальные и постулировали репрезентирующую их сферу идеального. Вместе с тем метаэтика связана с общими теориями языка. Дж. Э. Мур рассматривал термин «добро», не соотнося его с каким-либо качеством природного характера, которое бы постигалось прямым наблюдением и идентифицировалось с чем-то эмпирическим или естественным. Поэтому любая попытка определить его, говорил он, приводит к «натуралистической ошибке» [6].

Другие философы, такие как А. Айер и Чарльз Л. Стевенсон, полагали, что термины этики не имеют никакого объективного референта. Являясь по своей природе эмоциональными и императивными, они просто выражают наши предпочтения (attitudes), используемые для оказания влияния на других [7]. Эта форма этического скептицизма горячо обсуждалась в ХХ веке. Критики такой точки зрения утверждали, что ее интерпретационные возможности слишком узки, поскольку ценностные термины имеют множество других функций, а не только экспрессивную и императивную. Существует множество других аспектов их использования, и они обладают смыслом не только как описания определенных субъективных состояний.

Другие философы попытались дать натуралистические определения моральных терминов, апеллируя при этом к поведению личности. Перед нами стоит задача разобраться в этом подходе. Ценности возникают там, где есть человеческая жизнь, где происходит сознательный процесс предпочтения и выбора, где имеют место действия людей. Ценности, таким образом, относятся к формам предпочтительного поведения. Сказать, что нечто имеет ценность для индивида или общества, значит сказать, что это глубоко уважается и обладает достоинством. Ценности суть объекты интересов или потребностей [8]. Вместе с тем значительные различия в поведении людей порождают ряд вопросов. Первый среди них: все ли ценности одинаковы по своему достоинству (и тогда мы должны предполагать возможность своего рода субъективизма)? Или: возможны ли специфические критические стандарты, посредством которых мы их можем оценивать? Хотя ценности связаны с теми, кто их оценивает, моральные оценки обладают той или иной степенью объективности [9].

Если, смею думать, мы скажем, что нечто обладает ценностью, это не затянет нас с необходимостью в трясину субъективизма. В простом описании людьми своего поведения мы находим широкий спектр предпочтений. Люди оценивают все: от шоколадного мороженого до хоккея на льду, от сексуального удовольствия до Монны Лизы, от крикета до моральной симпатии. Вопрос в том, существуют ли нормативные стандарты, которые могут быть использованы для расположения разнообразных склонностей и желаний на сравнительной шкале ценностей. Этическая составляющая имеет значение не только для личной жизни индивида, но и для общества, в котором ценности или противоречат друг другу или находятся в состоянии гармонии.

Вторая фундаментальная проблема матаэтики заключается в выяснении того, существует ли общие критерий оценки конкурирующих систем ценностей. Существуют ли определенные нормативные стандарты, которые были бы предпочтительнее других? И если существуют, то как мы обоснуем или докажем справедливость наших ценностных суждений? Философы ввели значительное число критериев, чтобы облегчить нам процедуру принятия нравственных решений

В некотором смысле метаэтическое исследование является эпистемологическим (теоретико-познавательным), поскольку мы имеем дело с этическим знанием и вопросом о его истинности или ложности. Существует ли нечто, называемое этической истиной, подобно тому, как существует эмпирическая и научная истина? И если да, то как установить достоверность этического суждения? Истинность этического установить гораздо труднее, чем истинность факта. Мы можем доказать кому-то, что стол сделан из обычного дерева или что он твердый. Но нелегко доказать, что он красивый или ценный. Я думаю, что существует объективный критерий оценки, на который мы можем положиться и что оценка — не просто дело каприза или вкуса. Эмпирические оценки соотносимы с нашими этическими суждениями, но недостаточны сами по себе, поскольку в них отсутствует нормативность. Оценка яблок и груш может быть основана на их объективных качествах и не зависеть целиком от вкуса субъекта оценки, хотя роль последнего может быть также существенной. Качества плода, на основе которых мы вырабатываем ценностное суждение, существуют объективно. Подобным же образом мы можем оценить качество морального акта, в частности, исходя из реальных обстоятельств его совершения. Абсолютный скептицизм или нигилизм несостоятельны хотя бы потому, что в течение всей своей жизни мы прибегаем к нормативным суждениям и оценкам. Мы могли бы сказать, что тот, кто отказывается рассматривать объективные факторы, лежащие в основе этических норм и императивов, является «нормативно» слепым или неполноценным.

Философы вводили различные критерии образования ценностных суждений. Аристотель определял счастье как высшее благо, Бентам и Милль понимали добро как наибольшее счастье для наибольшего числа людей, а Кант сформулировал свой известный категорический императив. Я не думаю, что попытка найти один-единственный стандарт или критерий этического выбора является движением в правильном направлении. Все попытки такого рода упрощают суть дела, и редуцируют этический выбор к тому или иному высшему принципу или ценности, тогда как этический выбор имеет под собой множество оснований. Он существенно сложнее, чем это представляют себе многие философы, так как заключает в себе неопределенно большое число соображений, которые мы, тем не менее, должны принять во внимание, чтобы разрешить ту или иную этическую коллизию. Философы внесли огромный вклад в разработку проблемы этического исследования, но принципы, которые они обычно вводили, предусматривали только один или ограниченное число критериев из их великого множества. Я предлагаю здесь своего рода «этический эклектизм», который черпает все лучшее из различных этических теорий.

В целях анализа я хотел бы обратить внимание на тот факт, что в жизни мы обычно придерживаемся значительного числа моральных принципов. В самом деле, в этической ситуации наши ценности и принципы сталкиваются между собой, и для принятия верного решения мы должны максимально всесторонним образом взвесить и сопоставить их. Развитие общества привело к возникновению большого числа новых моральных принципов, которым люди стремятся следовать, и нередко наша задача заключается в выборе лучшего из них.

Но что я понимаю под термином принцип? Я хотел бы определить этический принцип, как правило, которым мы руководствуемся в нашем поведении. Этический принцип является общим (general) в том смысле, что он определяет собой целую область относящихся к нему действий. Я не хочу сказать, что он абсолютен или универсален, поскольку всякий принцип может вступать в противоречие с другими принципами и иногда исключаться ими. Определение общий является приемлемым поскольку принципы обобщены в том смысле, что они вводятся для управления различных форм поведения, каждое из которых хотя бы в чем-то одном совпадает со всеми другими. В.Д. Росс использовал термин prima facie для обозначения общих обязанностей, которые мы должны выполнять, по крайней мере предположительно, до тех пор, пока другие соображения не перевесят аргументы в пользу их применения. Я хотел бы удлинить его терминологию и сказать, что существуют prima facie general principles,¹⁰² которые мы обязаны выполнять в смысле следования им. Эти принципы не являются реальными (actual) или конкретными обязательствами. Есть ли у нас или нет действительных обязательств — это может быть определено только после рефлексивной оценки конкурирующих принципов и ценностей в контексте этического исследования

Эти принципы являются нормативными в том смысле, что они устанавливают нормы, руководящие нашим поведением. Они играют роль рекомендаций и обладают «обязательностью» (“oughtness”) присоединяться к ним. Более того, по своей силе и функции они одновременно являются эмоциональными и конгитивными. Сказать, что кто-то следует множеству моральных принципов, означает сказать, что они внутренне влияют на мотивацию поведения. Они обладают силой психологической убедительности. Сказать, что мужчина или женщина придерживаются принципов, значит сказать, что он или она принимают их под влиянием глубоко укорененных убеждений. Кроме того, эти принципы являются когнитивными, осознаваемыми, или, по крайней мере, могут функционировать как таковые, поскольку, в частности, их последствия могут быть проверены, а сами они — изменены или заменены в результате этического исследования. Таким образом, основания морального поведения складываются в зависимости от нашей установки, они глубоко переплетены между собой и испытывают влияние со стороны психологических состояний. Глубокое продумывание морального входит в процесс обоснования и верификации наших этических принципов и делает их частью нашего существования.

Я смею утверждать, что существует два главных источника нравственной жизни. Во-первых, это множество этических принципов, которые являются всеобщими правилами, управляющими нашим поведением, и которым мы prima facie привержены. И, во-вторых, это обширная область ценностей, которым мы также внутренне причастны. То, как наши ценности и принципы соотносятся друг с другом, является проблемой, к которой я обращусь позже, сейчас же я бы только хотел подчеркнуть важность и необходимость тщательного осмысления наших принципов и ценностей в любых случаях этического размышления и исследования.

Примечания

1. См. Lawrence Kohlberg, The Psychology of Moral Development (New York: Harper & Row, 1983); Jean Pieget, Moral Judgement and the Child (New York; Free Pres, 1932).

2. См. Peter Winch, Ethics in Action (London: Routledge and Kegad Paul, 1972), p.8.

3. John Dewey, The Theory of Valuation (Chicago: University of Chicago Press, 1939).

4. David Hume, An Enquiry Concerning Human Understanding.

5. Book 3.

6. G.E. Moore, Principia Ethica (Cambridge: Cambridge University Press, 1903).

7. A.J. Ayer, Language, Truth and Logic, Victor Gollancz, ed. (London: Oxford University Press, 1946); C.L. Stevenson, Ethics and Language (New Haven: Yale University Press, 1943).

8. Ralph Barton Perry, General Theory of Value (Cambridge: Harvard University Press, 1926).

9. См. C.I. Lewis, An Analysis of Knowledge and Valuation (LaSalle, Ill.: Open Court, 1946); John Dewey, The Theory of Valuation, op. cit., and Paul Kurtz, Decision and the Condition of Man (Seattle: University of Washington Press, 1965).