(Не) его трофей

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 24

Идти обратно не хочется, но надо. Извиниться уже перед родителями, придумать, как проконтролировать грядущий скандал в прессе, а ведь еще гости…

— …Саша сделает, — доносится голос Яра, когда захожу в дом, — он к такому привык. Да, Сань?

— Конечно, — вторит Санин.

— Вот и отлично. Тогда, Олег, мы поедем. Кать, — Яр поворачивается ко мне, — иди переоденься и поедем.

И я с облегчением сбегаю наверх. Захожу в свою девичью спальню. Становлюсь перед большим, в полный рост, зеркалом.

Заплаканная, растрепанная, платье все в пыли. И на нем кровь. От ее вида накатывает новая волна необьяснимой тревоги.

Одергиваю себя. Завожу руки за спину, нащупываю маленькие крючки. Их миллион. И мне ни за что одной не справиться.

— Давай я, — в комнату заходит мама.

У нее спокойное лицо. Ни злости, ни осуждения на нем нет. Возможно, малая толика грусти.

— Мам, прости пожалуйста.

— Не извиняйся, — улыбается она. — Это прежде всего твоя жизнь, дочка. Твое будущее. И тебе решать, с кем его провести. Не важно, в какой момент. А все это забудется уже через неделю, ты же знаешь.

— Я должна была это сделать раньше. Да я вообще не должна была принимать это предложение! — выпаливаю в сердцах. — Бедный Игорь!

— Он тебя простит. И он это переживет. Хуже было бы, Катюша, если бы вы все же поженились. И мне не по себе от мысли, что я, возможно, повлияла…

— Дело не в тебе, мам. Не в Игоре и даже не в Яре. Дело во мне! Я боялась… Любить, доверять. А Игорь столько времени просто был рядом. Я знала его с детства. И я решила, что быть с ним лучше. Безопаснее. Я ведь его по-настоящему не любила. О, мама…

Снова плачу.

— А Ярослава? — спрашивает, осторожно вытаскивая из моих волос уцелевшие шпильки.

Киваю, размазывая по щекам слезы и косметику.

— И он, насколько я вижу, просто с ума по тебе сходит, — шепчет на ухо мама.

— Правда?

— Ты же и сама это знаешь, — она целует меня в щеку. — А теперь замри, я займусь застежками. Нужно выбраться из этого платья.

Потом я убегаю в ванную. Использовав четверть флакона пенки смываю макияж. Собираю волосы в пучок.

Ну вот, лицо чистое, но выгляжу я как мышь. Глаза опухли, нос красный.

Роюсь в косметичке. Тоналка, карандаш для бровей, подводка, тушь, бронзер.

Не идеально, но намного лучше. Меняю халатик на платье, в котором вчера сюда приехала. Оно нежно-зеленого цвета, с высокой талией. Веселенькое и короткое. К нему босоножки на среднем каблуке. Вот так. Пусть Яр лучше смотрит на ноги, чем на лицо.

Когда я последний раз настолько сильно переживала о том, как выгляжу? В универе? Скорее всего. Ведь после двадцати-двадцати двух лет я переросла свои юношеские комплексы и утвердилась в мысли, что красива по умолчанию.

А теперь вот, пожалуйста. Веду себя как глупая девчонка.

В комнате уже ждет Яр. Напряженно застыл, руки в карманах сжаты в кулаки. На скулах играют желваки, но голос спокойный. Они с мамой о чем-то непринужденно беседуют.

Отличное знакомство с родителями, нечего сказать.

Яр настороженно всматривается в мое лицо, прервав беседу.

— Едем?

— Да.

Вкладываю пальцы в его руку. Она такая же холодная, как и моя.

Прощаюсь с мамой, с отцом, с остальными.

— Я вас отвезу, — тихо говорит Саша.

В глазах у него пляшут бесята.

— …а потом разберусь с тем, что вы оба наворотили, — добавляет, когда садимся в машину. — Ладно ты, Барковский, но Катерина…

— Заткнись, — беззлобно обрывает его Яр.

— А я что? Я-ничего.

Подземная парковка. Лифт. И мы в нем вдвоем. Но Яр не зажимает меня. Просто стоит, держа за руку и тяжело дыша неотрывно смотрит, словно опасаясь, что я сейчас растворюсь в воздухе. В синих глазах столько всего. В них безвозвратно тонешь и не хочешь, чтоб это заканчивалось…

Зала пентхауза залита солнечным светом и кажется, что все в ней таинственно мерцает.

Яр обнимает меня со спины.

Вжимает в свое горячее твердое тело. Ведет носом по изгибу шеи, и я запрокидываю голову. Закрываю глаза.

Внимаю прикосновениям.

Кладу руки на его, ощущаю под пальцами ранки и отдергиваю пальцы, но Яр переплетает их со своими. И скользит нашими руками по моему телу, сминает под тканью платья.

Жадно прижимается губами к шее, прикусывает кожу и сразу же зализывает укус.

Я схожу с ума. От нереальной эйфории вызванной пониманием, что можно.

Можно отвечать на поцелуи, можно позволять горячим наглым рукам путешествовать по телу, ласкать его. Можно забраться руками под кофту, к голой коже. Почувствовать, как колотится сердце-прямо здесь, в моей ладони. Все это можно.

Но, наверное, все еще неправильно. То есть, совершенно точно, неправильно.

Сорванная свадьба, Игорь…

А я плавлюсь в руках того, кто все это сделал! Радуюсь, что так произошло. Ведь иначе в эту самую минуту меня бы обнимал другой. Просто потому, что я боялась…Потому, что я трусливая сволочь!

Мы на полу. Он холодный. Тело Яра, прижавшее меня к нему, горячее. И мне просто нереально горячо.

Задыхаюсь.

От эмоций, от желания, от тяжести мужского тела, которое хочется чувствовать еще больше. Еще полнее.

Проникнуть под кожу, слиться в одно целое с каждой клеточкой. Чтоб никогда не отпускал.

Оторвавшись от губ Яр прокладывает извилистую дорожку поцелуями к груди. Стягивает бретельки бюстгальтера, высвобождает ее из чашек. Накрывает губами камушек соска и кажется, что электрические разряды расходятся по всему телу.

Касается промокшего кружева трусиков, сдвигает его в сторону. Поглаживает влажные складочки, и я чувствую, как приближается оргазм.

Перед глазами темнеет. Слышу, как звенит пряжка ремня, чувствую, как в меня утыкается горячая и твердая головка.

— Дай попробовать тебя так, — хриплый шепот.

И резкий толчок, и наполненность внутри. До сладкой боли.

Взгляд синих глаз плывет, в нем чистый кайф.

Опираясь на локти Яр двигается. Медленно, мучительно медленно.

Скрещиваю ноги у него на поясе, притягивая ближе. Хотя, куда еще ближе…

Мое сердце стучит часто-часто. Его стук и наше с Яром надсадное дыхание — все, что я слышу сейчас.

Яр срывается, отпускает себя. Каждый толчок подбрасывает, приближает к вершине. Я забываю себя, забываю все.

И мы улетаем вместе.

А потом Яр укладывает меня себе на грудь, и я слышу, как замедляется его сердце, как выравнивается дыхание. Полной грудью вдыхаю пропитанный нами воздух, медленно обвожу кончиками пальцев рельефные кубики пресса. Наблюдаю, как влажная кожа покрывается мурашками от моих прикосновений, как становятся требовательными объятия и чувствую себя самой счастливой сволочью на свете.