Не грусти, Калифорния!

Глава 6 Отцы церкви и Богословские диспуты

Айвен осторожно поворочался в фургоне, устраиваясь поудобнее. Что там уперлось в бок, что ребра болят? Вытащил из-под пледа на дне деревянную шкатулку, где пастор Салливан держит свои бумаги. Подложил ее под голову, как подушку, растянулся ровно на спине и стал рассматривать кусок неба, открытого спереди.

Сегодня воскресенье, короткий день, так что идти им по прерии еще пару часов, а потом будет обед, отдых, воскресная служба. Через день наступит 17 мая, вторник. Прошел месяц, как они вышли в путь из Джефферсон-Сити. Солнце сегодня начало припекать с самого утра, и сейчас, в одиннадцать часов, только тент фургона спасал от прямых солнечных лучей.

А волам все равно, идут себе и идут. Много раз Айвен слышал, как путешественники радовались тому, что запрягли в фургоны четверки волов. Юноша отдыхал после дежурства в разъезде, и прислушивался к разговорам. Дело в том, что сейчас редкий случай, когда он лежит в своем по регламенту фургоне, а святые отцы уселись рядом на водительском сидении и вяло беседуют на богословские темы.

— … а Санта-Клаус, мой дорогой Салливан — это святой Николай. А про святого Николая есть легенда, что он побил своего оппонента на первом Вселенском соборе. Легенда, с которой я спорю не один год, и говорю, что нет никаких источников. В итоге в этой личности плохой пример — святой Николай, который бьет морду оппоненту. Это вот такой… образ современного православия…

— При чем тут православие, Уильям? Откуда ты взял? У них там есть Дед Мороз, сын языческих богов Велеса и Мары, и церковь там не принимает этот образ…

«Вот неугомонные», — подумал юноша, — «и не надоедает…»

— … при чем здесь григорианский и юлианский календари, Салливан? Его приход в мир людей связан с тем периодом, когда «солнце поворачивает на лето, зима на мороз», то есть с зимним солнцестоянием, когда, согласно древней ведической мифологии, кончалась Ночь Богов и начинался День Богов — строительство нового временного цикла. Вот когда по твоему календарю день зимнего солнцестояния, к этой дате и нужно привязывать рождение Иисуса Христа в Вифлееме. Тем более, истинная дата рождения Спасителя не установлена…

«Дети!» — улыбнулся юноша, слушал и наблюдал дальше, как отец Салливан прервал диспут, привстал с передней скамьи фургона и стал кричать молодежи, что шагала рядом, прислушиваясь к разговору…

— Уйдите вперед, к первому фургону! Эти беседы не для ваших юных умов!

— Можно, мы послушаем, нам очень интересно такое? — заявил Джеро, шагавший рядом с фургоном вместе с Сэтору, но, с другой стороны. Японцы всегда предпочитали пеший ход или бег, а на лошадь садились только в случае необходимости. Отдыхали на ходу в фургоне по очереди, но такие случаи юноша мог пересчитать по пальцам. Прогнав детей вперед, Сэтору и Джеро продолжили внимательно слушать речи двух ученых мужей. Прогулка сразу приобрела смысл.

— Мы не против, вам можно, сын мой. Ваша религия сильно отличается, и основывается на совершенно отличных постулатах, — заявил отец Уильям. Японцы тут же пристроились идти еще ближе к отцам церкви.

— … Христос спит, поэтому и всякие безобразия в церкви! — с воодушевлением вещал Уильям. — Гийом д'Оверн, епископ Парижа XIII века, прямо так и говорил, что «церковь стала вавилонской блудницей». И его цитатой стали активно пользоваться, друг мой, когда стали бросаться дерьмом друг в друга христиане разных конфессий. То есть, протестанты католикам это говорили, католики — протестантам, православные — и тем и другим.

— Так у вас, Уильям, после обособления римской церкви все реформы были направлены только на то, чтобы сделать свою церковь богаче и влиятельнее. Чтобы искупить свои грехи, человек должен был заплатить деньги церкви… Что скажешь?

— А что ты можешь противопоставить единому управлению, Салливан? У вас его нет. Ватикан создал мощную силу, влияющую на государства! В Ватикане собраны все знания, которые накоплены человечеством за века. И я имею возможность к ним прикоснуться. У католиков есть представитель самого Иисуса — это Папа Римский, и находится он — в Ватикане. И еще у нас алтарь открыт, и каждый может увидеть престол, а у вас, протестантов, и в православных храмах — алтарь закрыт!

— Еще вот тебе другое…, Салливан. У нас, католиков, жертва Христа искупила все грехи, поэтому покаяния прихожанина достаточно для искупления грехов. А у протестантов, как, впрочем, и у православных, считается, что человек изначально грешен, и одной крови, пролитой Иисусом, недостаточно для искупления грехов…

— Зато у протестантов, мой дорогой Уильям, общение с богом происходит без посредников. Мы считаем, что люди святы сами по себе, и бог есть в каждой душе. У нас священник подотчетен протестантской общине, он по сути своей — проповедник, читает проповеди для верующих. Мы полагаем, что личной веры в бога достаточно для спасения, и Благодать человек получает без участия церкви…

— Главное тебе скажу, Уильям, — прибавил в голосе отец Салливан. — То, что прочем, понимают и в Ватикане, откуда ты прибыл к нам. Благодаря свободе и отсутствию единого управления, протестантизм стал развиваться в Северной Америке. Возникли направления, которые развиваются самостоятельно. И сегодня, как ты сам мне сказал, протестантов в мире примерно 35 процентов от всех христиан.

— Да. Примерный подсчет в Ватикане дал такие цифры. Если количество всех христиан в мире принять за сто процентов, то католиков — примерно пятьдесят процентов, протестантов — около тридцати пяти, а православных — пятнадцать процентов. И опять повторю тебе очевидное… Не было бы централизованной власти в нашей католической церкви, не было бы и возможностей концентрации и накопления знаний, в данном случае — в Ватикане.

— Мистер Сэтору! — отец Салливан снова привстал со скамейки. — Прогоните вперед этих мальчишек!

Сейчас пастор имел в виду Гордона и Ирвина Брэди, ирландцев, которым было двенадцать и четырнадцать лет. Мальчишки незаметно отстали, чтобы опять тихо пристроиться рядом и слушать эти речи.

Одного сурового взгляда японца парням было достаточно, чтобы удалиться вперед.

— Отче, с вашего позволения! — как можно вежливее обратился к отцу Уильяму Джеро, шагавший рядом вместе с Сэтору. — Можно, я в нескольких словах скажу, чем каждое направление в вашей христианской религии отличается по духу? А дух для нас очень важен! — при этом Джеро хитро посмотрел на пасторов.

— С удовольствием послушаю твои речи, пролей нам свет на это…, - отец Уильям даже повернулся к японцу, весь в ожидании и внимании.

— Начнем с протестантов. Дух протестантизма — это напряженный и добросовестный труд. И разумная достаточность. Пояснить последнее?

— Не надо, продолжай.

— Дух католицизма можно характеризовать одной фразой: «Каждый за себя — один бог за всех». И можно грешить, важно потом каяться. Даже нужно — ведь без греха не будет и покаяния…

— Интересно ты сформулировал, сын мой, и гладко излагаешь, как проповедник… А… про православие тогда скажи?

— У них главное — «смирение и покорность». Еще — не стяжательство и общинность. Пояснить?

— Не надо, сын мой. Ты тем больше меня удивляешь, чем больше я тебя узнаю. Признаюсь, сначала видел в тебе лихого, веселого человека, не слишком думающего о душе. Хотя много знаешь… Ты сейчас показал интересный образ мыслей, необычный для нас, европейцев.

— О нашей религии я готов рассказать вам, но вечером, так как тут нужно обрести спокойствие в душе и размеренность в мыслях. И изложу вам основные постулаты…

— В целом они мне известны, сын мой, но будет очень интересно тебя послушать. Я сам тебя попрошу, но в узком кругу…

— А почему вы так считаете? — Айвен решил уточнить последнее, что вылетело из уст отца Уильяма. Одним рывком юноша сел в фургоне, скрестив ноги. Еще живот стал тихо намекать, что пора бы и подкрепиться.

— Не все знания полезны для неокрепших умов, юноша, — заявил отец Уильям, и тут же добавил:

— Но это не касается тебя. Откроюсь тебе немного… Отец Салливан в курсе, — тут же добавил он. — Общение с тобой — это часть моей миссии в Новом Свете. Интересы Ватикана в сборе знаний простираются во все концы света, сын мой. И они не были обмануты, юноша. Действительно, твоя память удивительна, и я еще не встречал человека, который может прочитать несколько страниц и запомнить их слово в слово. Про твои мыслительные способности пока молчу…

— Только в том случае моя память это делает, когда я захочу, в противном случае нет, ваше преподобие. Можно вопрос? — продолжил юноша, и так как отец Уильям промолчал, то принял это за знак согласия.

— А почему большинство людей нуждаются в поводыре, как вы вчера говорили?

— Это сложный вопрос, юноша… Начну с простого. Если взять группу людей, и дать им изначально равные условия, например — дать по одинаковому участку земли, то через год ты увидишь отличия.

— Понимаю вас, отче, я это наблюдаю вокруг, сколько себя знаю. Но отчего это зависит?

— Скажу тебе коротко, сын мой, сейчас будет команда на полуденный отдых, как я вижу… Дело в том, что люди изначально рождаются с разными способностями к духовному развитию и самосовершенствованию, а потом воспитываются в разных семьях. Поговорим об этом вечером на стоянке, когда будет возможность.

Пастор замолк и не договорил, потому что увидел, как на первом фургоне явно стали заворачивать с тропы, заметив удобное место.

Солнце давно поднялось к зениту и стало хорошо припекать. Караван шел с самого рассвета, делая короткие остановки для отдыха животных, при этом немного сворачивая с тропы на траву. Как только глава каравана с проводником дали команду, волы охотно потянули фургоны с пыльной дороги в сторону реки и деревьев. Даже шагу прибавили, чего на маршруте никогда не сделают. Люди и животные будут обедать и отдыхать. Пройдена большая часть дневного маршрута, после обеда всех ждет короткий отдых, общий молебен, потом свободное время до самого ужина.

После ужина мужчины были заняты до самой темноты, делая мелкий ремонт в фургонах и смазывая оси. С одним фургоном пришлось провозиться долго, заменяя треснувшие детали в ходовой и поворотной части. Это была повозка примкнувшего торговца, за которой явно плохо ухаживали.

Разговоры сегодня если и возникали, то быстро затухали. Когда было объявлено, что во вторник месяц, как все в походе, все просто сидели у пламени костров и думали о своем. Только младшие сбились в кучу немного в стороне, забрав свои подстилки, и негромко переговаривались, размахивая руками. Тема у них была: «каким я буду отважным охотником в следующий раз». Айвен прислушивался, и это было забавно со стороны.

Парню интересно было также наблюдать за щенками, которых дети принесли из фургонов. Два щенка немецкой овчарки в возрасте месяца ехало в фургоне Вольфов на попечении их дочери Греты. Еще три путешествовали в фургоне оружейников на попечении их единственной дочери Магды. Той же породы и в возрасте полутора месяцев.

У всех щенков присутствовал здоровый инстинкт самосохранения. Они все поголовно не удалялись от подстилки и от детей более, чем на один ярд, и тут же возвращались в круг, где сидели дети. Определили себе безопасную дистанцию.

— Про змей расскажи детям, а то совсем страх забыли, бегают по высокой траве без опаски, — попросил Август проводника.

Дэвид сидел у костра на серой войлочной подстилке из некрашеной бараньей шерсти, сложенной вдвое, и занимался ремонтом мокасин. Орудовал толстой, слегка изогнутой иглой, перед этим прокалывая отверстия коротким шилом с деревянной ручкой. С одной стороны, лежали моток крепких ниток и куски кожи, а с другой сидели Вернер и Вилли, дети семьи Нойманн. Парням было шесть и семь лет соответственно, но они не пошли к остальным «охотникам», а сидели и очень старались сшить мокасин из заготовки кожи с заранее пробитыми дырками по швам. Такую заготовку дал каждому Август. Рядом сидела Катарина Циммерманн. Одиннадцатилетняя дочь винодела очень старалась, делая на куске грубого холста вышивку по контуру какого-то неизвестного науке животного.

— Из опасных змей в первую очередь надо бояться гремучую змею, громко начал Дэвид, чтобы было слышно всем у костров. — Почему их так называют?

— У нее на хвосте есть такое, что похоже на погремушку, сэр! — ответила Катарина.

Младшие в стороне прекратили свои разговоры об охоте и начали прислушиваться тоже.

— Верно. Змея начинает греметь этой «погремушкой», как ты сказала. Так она намекает, что к ней приближаться не стоит…

— Но дальше говорю серьезно! Техасский гремучник — самая опасная змея в этих краях, и почти все ее видели. А кто не видел — тот увидит скоро. Вы должны знать, что эти змеи ведут ночной образ жизни. Знание — это тоже оружие! Они не любят прямых солнечных лучей. Охотятся ночью на ящериц и лягушек, мелких животных и птиц.

— А луговую собачку она может съесть?

— Не только может, но и делает это охотно, мисс. Про луговых собачек мы поговорим завтра. Расскажу, какие у них городки под землей. А сейчас пора идти спать. Завтра будет очередной трудный день в походе, целый день идти. Вон, Барбара и Мари, самые старшие, зевают…

Взрослые девицы устали примеряться взглядами то к Айвену, то к Дэвиду, при этом спокойно и небрежно слушали, что говорит им торговец Рольф, глядевший на них с вожделением. Их мать уже устала осаживать пыл своих дочерей, со здоровыми инстинктами воевать бесполезно, а только следила, чтобы вели себя пристойно.

— Я слышал, — заявил молодой доктор Крюгер из тринадцатого фургона, — что на одной ферме мужчина отрубил голову змее, а потом понес ее выбрасывать, и отрубленная голова вцепилась ему в руку. Тогда спасти фермера не удалось.

— К чему все это рассказываю? — продолжил Дэвид и вздохнул, откладывая мокасин в сторону. К тому, что не нужно бегать вокруг по высокой траве, ни о чем не думая. Ночью это вдвойне опасно. Даже туалеты вы посещаете по одной протоптанной к ним тропке, и никак иначе.

— А я читала, — заявила Ханна Мюллер, — что от змей спасает толстая нить из овечьей шерсти, которую нужно положить на земле вокруг повозки. — Эта хорошо сложенная и рассудительная девица шестнадцати лет сразу положила глаз на Айвена, но делала это ненавязчиво для окружающих. Айвен отметил ее умение контролировать себя и улыбался ей чаще, чем сестрам Штерн.

— Насчет нити не знаю, не пробовал…, - серьезно ответил Дэвид, — но все вы сидите сейчас не на земле, а на подстилках из овечьей шерсти, и спите на них. Думаете, это просто так?

— Ничего не бывает в жизни просто так, сэр, мы помним…, - произнесла очень старательно рыжая Айне Маккинли.

— А некоторые молодые люди берут подстилку и идут подальше от лагеря, и змеи их не пугают…, - заявила Барбара Штерн. Восемнадцатилетней девице так били в голову гормоны, что она не смогла не устоять и не запустить шпильку в адрес более успешной соперницы.

Дэвид тихо вздохнул и отложил в сторону мокасин, оставив иглу в шве.

— Я же не слепой, мисс, и все вижу. Если ты хочешь узнать мое мнение — вот оно. У нее есть родители, и они тоже все видят, и главное слово за ними.

— С нами беседовали на эту тему, — решил пояснить Айвен прилюдно, чтобы закрыть вопрос для всех тех, кто сидел вокруг костра сейчас, навострив уши. Включая детей, которые здесь взрослели рано. Вопрос серьезный, хотя ему было больше смешно, чем страшно объясняться, но надо. С юношей давно провели беседу святые отцы, а с Ханной — родители.

— Мы дали обещание, между прочим, что ничего порочащего девичью честь нет и не будет, только беседы вдвоем на темы, которые нам интересны, и ничего кроме.

— Мы слушаем, как растут дикие травы! — пояснила Ханна, совершенно спокойно, глядя при этом на реакцию сестер Штерн.

Старшая — Барбара, которая «неровно дышала» к Айвену еще на территории поселка, при этих словах открыла рот и явно собиралась сказать какую-то гадость, но потом передумала. Но полностью удержать себя не удалось, и она внезапно закатилась заливистым смехом.

— Об этом мы поговорим отдельно, в следующее воскресенье после проповеди, где коснемся этой темы… А, сейчас — Айвену пора в дозор! — «закруглил» беседу отец Салливан, который до этого сидел молча и слушал.

Священники и родители Ханны понимали, что в таком возрасте можно остановить, но не удержать. Ни силой, ни угрозами. Просто после беседы с юношей, и особенно с Ханной, священники и родители поняли, что надежда на сознание молодых людей полностью оправдана. Юноша, тот вообще все просчитывает в голове в первую очередь. Как сказал им Айвен: «с моей стороны — это лишь способ сделать так, чтобы Барбара с Мари отстали…».

Дежурили по четыре часа. Айвен был в группе с Йоханом Циммерманном из девятого фургона. С ними навязался сын Йохана Карл одиннадцати лет, шустрый и умный мальчишка. Ну и верный пес Лис был, как же без него. Карл замучил вопросами, да еще пришлось его учить действиям в караульной службе, да и пес вел себя беспокойно, все принюхивался, но явной тревоги не подавал.

Вместе наблюдали, как не все сразу, а по очереди гасли лампы в фургонах, и тенты, освещенные изнутри как «китайские фонарики», погружались в темноту. В четыре утра юноша тихо пробрался на свое спальное место в третьем фургоне, осторожно улегся рядом с Дариной, укрылся одеялом и попытался уснуть.

Пролежал полчаса, а сна нет, даже задремать не смог.

Прошло еще немного, старался расслабиться и заснуть, но….

Наконец парень понял, что не дает уснуть. Чувствовал какие-то изменения, легкий дискомфорт, а потом и тревогу. Хотя пока не понял, что именно тревожит.

Поднял голову выше, постарался прислушаться и войти в нужное ему состояние. Потом осторожно сел, аккуратно подоткнул одеяло за спиной девочки, которая продолжала крепко спать, и стал слушать, медленно поворачивая голову. Его острый слух работал пока один, а мозг обрабатывал всю полученную информацию.

Теперь он начал ощущать какое-то движение со стороны реки. От места стоянки фургонов в ту сторону сначала располагались животные, потом шли деревья у берега реки. Дозоры находились справа и слева вдоль течения реки. Луны сегодня не было.

Посидел на коленях с минуту, сканируя пространство, пока не определился, что то, что вызывало беспокойство, идет со стороны реки. Потом услышал металлический звук, высунулся из фургона сзади и посмотрел на животных.

В беседах с отцом Уильямом парень объяснял, как это у него происходит — видеть в темноте. Просто так оно не работало. Для этого ему надо было совершить усилие — сначала медленно закрыть глаза, потом «настроиться», как это называл он сам. Посидеть так около половины минуты — и картинка сначала появлялась в положении закрытых глаз. Потом, при открытии, она сохранялась, и парень начинал видеть окружающее, но в одном цвете. В приятном зеленом цвете. Когда рассказал, не услышал от священника ни одного слова о ереси. Наоборот: «…работай над этим, сын мой, управляемые возможности лучше непокорного умения». — С этими словами католик осенил юношу крестным знамением.

Сейчас он смотрел в первую очередь на лошадей, потому что волам хоть над ухом стреляй, им все равно. Кони вели себя спокойно, но юношу это не убедило.

Решив, что пора действовать, Айвен осторожно поднялся и выпрыгнул из фургона, мягко приземлившись на траву.

И опять замер. Так же тихо достал пояс с револьверами, который был под водительским сиденьем.

— Сэтору-сан! — осторожно позвал он наставника, который обычно спал на своем постоянном месте — под фургоном, завернувшись в одеяло почти с головой. Подушкой у него служила деревяшка, отполированная его головой за долгие годы, сейчас обернутая в мягкий войлок. Он был там один, без Джеро. Напарник не был таким аскетом, и для сна использовал небольшую, туго набитую подушечку, вышитую узором с кошечками. Подарке от Дарины.

— У реки есть посторонние, наставник.

Сэтору не надо было ничего долго разъяснять. Сделав небольшую паузу, необходимую для перехода от сна к действиям, он молча и тихо развернулся из одеяла, одел обувь, схватил свой пояс с оружием и поднялся. Сделал Айвену знак подождать и пропал, а через минуту появился вместе с Джеро. Тот пришел не только с револьверами, но и с любимым коротким клинком в ножнах.

— Пошли! — сказал очень спокойно Сэтору. Лис тоже было собрался бежать с ними, стоял и энергично вертел хвостом. Но Айвен строго, одним взглядом без слов дал ему понять, чтобы тот оставался у фургона. Хвост у пса мгновенно опустился.

Друзья начали тихо пробираться между лежащих волов, а потом постарались подальше обойти лошадей. Когда обошли всех животных и оказались между ними и рекой, присели в траве и стали смотреть и слушать. Перед ними, в тридцати ярдах, темными очертаниями проявлялись деревья у реки. За те пару минут, что сидели, Айвену удалось услышать обрывок разговора, и потом и шорохи от людей, которые ворочались на земле. Лошади рядом с волами сзади стали фыркать и стричь ушами — не любят они чужих и особенно пьяных.

«Что там» — так Айвен расшифровал осторожное прикосновение Сэтору к своему плечу.

— Люди лежат под деревьями, со стороны берега.

— Индейцы?

— Нет, от тех шум другой, очень осторожный. А эти наши — белой расы. Очень стараются не шуметь, но терпения нет. Ворочаются, как кирпичи….

— Сколько их, возможно сказать?

— Сейчас…, - едва слышно ответил парень, и замер минуты на три….

— Не более десяти человек, точнее не скажу. От некоторых храп слышу… Хотят напасть, не иначе, такое у меня ощущение. Больше людей на сотню миль вокруг не чувствую….

— Без всяких сомнений, мальчик мой. Ждут или луны, или, когда начнет рассветать. Скорей второе… Сейчас и на змею можно наскочить.

— Джеро-доно, буди мужчин и тихо выводи их на одну линию за нами, но веди подальше от животных. Врача, Генриха, Августа, Патрика и торговца со слугой не трогай.

Священников японец не упомянул вовсе. Их старались вообще оградить от сугубо мирских дел такого рода, да и у фургонов должен быть кто-то из мужчин.

Джеро не нужно было долго объяснять. С последним произнесенным словом напарника он мгновенно пропал, и через короткое время Айвен видел тени людей, что, пригнувшись, медленно и осторожно расходились сзади, потом приседали в траве. Эти действия с колонистами были не раз отработаны, так что сейчас все было проделано тихо. Ни одна железка не звякнула, хотя мужчины принесли короткие винтовки, или карабины. По правилу у каждого в поясах также должны быть револьверы на пять патронов, точнее — по два револьвера.

Оставалось замереть и ждать. До рассвета оставалось менее получаса.

Айвен постоянно посматривал назад, как ведут себя кони, но пока те были спокойны. Больше всего в этой ситуации он боялся за животных. Ведь стрельба со стороны нападающих может привести к потере волов, а это означало остаться без тягловой силы в походе. Подумал, и предложил Сэтору разойтись в стороны, чтобы вести стрельбу с флангов. Тогда и отвечать они будут не туда, где стоят животные. Наставник одобрил этот план, и быстро дал команду развести стрелков по сторонам, сделав это как можно тише.

Айвен теперь сидел, убрав под себя ноги, и рассматривал рощу. Небо за рекой постепенно приобретало серый цвет, и теперь ему удалось рассмотреть силуэты всех нападающих. Одних обнаружил по движению, других не видел явно, а просто почувствовал, где они находятся.

Снова сообщил Сэтору, что нападающих там не более десяти, и их лошади где-то дальше. Ниже по реке.

— Айвен, что там сейчас? — спросил Сэтору, когда небо начало медленно светлеть.

— Они начали возиться на своих местах. Вон, и наши лошади ушами стригут, забеспокоились. Думаю, сейчас готовятся к нападению. Пойти к Джеро, предупредить?

— Не надо, момент нападения он сам почувствует. Сиди тут, а я обойду наших бойцов.

Наставник юноши тихо пробрался к каждому бойцу в их группе, чтобы предупредить о полной готовности. Общались они там тихо, Всем указал на то, чтобы стреляли с колена. Но это и так понятно, иначе в высокой траве не получится. Чтобы вставать во весь рост и палить — на такое ни у кого не хватит ума, по окончании обучения.

— Они пошли! — сказал тихо юноша, и Сэтору поднял левую руку так, чтобы увидели ближайшие мужчины в их группе.

Разбились примерно пополам. На правом крыле были: Ральф Мюллер — винодел, Алоис Вольф — фермер и хороший воин, Йохан Циммерманн — винодел и спокойный человек, Корнелиус — негр и работник у Циммерманна, Майкл Брэди и Дуглас Маккинли — сильные и крепкие мужчины из Ирландии.

Пауля Крюгера — доктора и неплохого стрелка, Рольфа Арсвельда, примкнувшего к каравану торговца, не позвали, а последний был ненадежен и совершенно непредсказуем в поступках.

Айвен своим зрением сейчас хорошо различал, как нападающие поднялись, и собрались в кучу. Потом пошли вперед неорганизованной толпой, совсем немного расходясь в стороны.

«Или они просто идиоты, или думают, что застанут нас врасплох…», — только это пришло в голову юноши.

«Хотя и во втором случае идиоты, потому как недооценивают противника…» — сказал опять себе, и начал поднимать свой кавалерийский карабин Холла.

Все мужчины для боя взяли именно эти карабины, как самые скорострельные и удобные при заряжании и стрельбе в движении. Длинные ружья использовали пока только на охоте. Все переселенцы в их группе были не бедными людьми, кроме ирландцев, но тех также полностью вооружили. Все к группе, как драгуны, имели по два револьвера на пять патронов каждый. Так что борьба врукопашную теоретически исключалась. Очки для стрельбы из карабина имелись у каждого в кармане, но одевали их в основном женщины и дети, чтобы не жмуриться.

Время таиться и соблюдать полную тишину прошло. Шум и движение нападающих стали отчетливо слышны и видны на фоне светлеющего неба, какое бывает перед выходом солнца из-за горизонта.

Первый оглушительный выстрел нарушил тишину со стороны левой группы стрелков, которую возглавлял Джеро. Люди прошли обучение и открыли огонь без команды, когда до нападающих осталось около двадцати ярдов. Сразу после первого выстрела началась частая стрельба остальных с двух флангов.

На этом все почти сразу и закончилось.

В ответ юноша услышал только три выстрела. От тех немногих нападающих, что остались на ногах. Десять секунд у мужчин ушло на заряжание карабинов, но к этому времени последние трое нападавших упали, так как Айвен положил карабин и продолжил стрельбу из револьвера. Из него сделал всего два выстрела и перестал, потому как противников на ногах не осталось. Не он один такой умный оказался. Стреляли еще оба ирландца. На таком расстоянии трое стрелявших из револьверов добили оставшихся на ногах быстро.

Когда все перезарядились, прозвучало второе подобие залпа, скорее серия выстрелов, но теперь в видимые и шевелящиеся цели на земле. После чего Сэтору дал команду на прекращение огня.

Наступила тишина, но только на месте боя, так как лагерь переселенцев вел себя как разбуженный улей. Отсюда хорошо был виден лагерь и фургоны, освещенные первыми лучами солнца. Но никто не бегал в разные стороны между фургонами, даже дети. За короткое время боя все вооружились и заняли свои места, видимо. Айвен в очередной раз порадовался, что тренировки переселенцев в поселке дали результаты.

Теперь можно осторожно подняться и оглядеть место боя, что одновременно и проделали Айвен с Сэтору.

Остальные бойцы оставались на одном колене и ждали команды, готовые к стрельбе.

— Отбой всем, джентльмены! — прокричал Сэтору, осмотрев немного картину, что была перед ним. — Пожалуйста, возвращайтесь в лагерь, джентльмены, остаются — Майкл и Дуглас!

Предстояла сложная и неприятная работа по дальнейшей разборке с нападающими, и Сэтору не хотел участия в ней добропорядочных граждан из Германии без весомой причины. С непривычки они могли и почувствовать себя плохо. Одно дело стрелять на тренировках, и совсем другое — с летальными последствиями в живых еще недавно людей. Ирландцы показали себя покрепче в этом отношении.

Обе группы сошлись, не выдвигаясь вперед к месту побоища, другого об этом месте и не скажешь. Все были возбуждены. Осмотрелись — никто не пострадал. С чувством выполненного долга мужчины, пригнувшись, ушли по проходу в примятой траве в сторону лагеря. На тела впереди не смотрели, чтобы не было вреда для здоровья.

Айвен и Джеро обогнули поле битвы и кинулись вперед, чтобы быстро осмотреть то место, откуда бандиты начали атаку. Ведь не пешком же пришли эти люди.

Сэтору и Майкл с Дугласом разошлись в линию, и осторожно пошли вперед к полю битвы. Стало совсем светло, так что можно было рассмотреть, кто там захотел напасть на небольшой караван. Сэтору без оружия, а ирландцы с револьверами в руках внимательно рассматривали лежащих — очень хотелось найти, с кем можно поговорить.

Но не судьба. Семь верных трупов, причем у всех — больше одного попадания.

Сэтору подходил первым, осторожно рассматривал — можно ли поговорить. Потом отступал и делал рукой знак, следовал контрольный выстрел. Теперь стало ясно, что эти совсем не вояки, не «махровые» ганфайтеры, а скорее пастухи, которые перегоняли скот. Увидели небольшой караван и позарились на легкую, как им показалось, добычу. После контрольных выстрелов стали проверять, что у них есть. Японец в таких случаях одевал свои перчатки из тонкой кожи, а ирландцы работали по-простому, голыми руками.

Ни одного многозарядного револьвера, только старые однозарядные пистолеты и ружья. Старый хлам. Ирландцы все оружие забрали, включая ножи. Японец с боя брал только интересное ему оружие, но такого давно не попадалось.

Прошло немного времени, и ушедшие в сторону реки вернулись не одни. Привели еще одного разбойника. Тот шел, покаянно наклонившись всем корпусом, спотыкался, все время останавливался, пока не получал новый тычок в спину от Джеро.

— Ушли! — сказал Айвен, — и лошадей увели. Мы не успели, наставник. Одного Джеро сумел догнать и связал. И только.

От Джеро не многие смогли бы убежать. Даром, что японец невысокого роста и с ногами соответствующими. Он всегда догонял, в прыжке бил ногой в спину и валил. Выглядело это очень зрелищно. Но если видел, что не догонит, даже не начинал это делать.

— Парни, забирайте все барахло и идите к лагерю! Скажите Августу, чтобы никого сюда не пускали, а лучше собирались в дорогу, позавтракаем позже, на первой остановке. Мы сейчас немного поговорим и тоже придем. — Сэтору правильно рассудил, что сейчас люди возбуждены, что будет мешать спокойному принятию пищи. А некоторым стрелкам пища вообще может в горло не полезть…

Отвели пленного назад в рощу, подальше от лишних глаз. Похоже, что бандит принял «на грудь» спиртного, потому что начал ругаться, и вообще повел себя как «заяц во хмелю», когда Джеро для начала навел карабин, целясь ниже пояса. Но когда Джеро вытащил нож и начал вертеть его перед лицом, и сделал несколько надрезов, хмель у разбойника сразу прошел, мозги прояснились. Мужик сломался и заговорил.

Задавали вопросы, слушали, снова задавали. Потом Джеро отпустил его душу, вонзив клинок под подбородок, при этом озорно подмигнув Айвену. Неудавшийся бандит сначала заверещал, потом задергался. В конце облегчился, от чего пошел в тихом утреннем воздухе неприятный запашок во все стороны, и друзья отошли подальше.

— Что с трупами будем делать, Сэтору-доно? — спросил он вежливо.

— Давай оставим их здесь, друг. Пусть их растащат хищники, но следы все равно останутся. В этот раз нам будет что рассказать лейтенанту, если встретим его еще раз, и указать место. А то мы вынуждены были промолчать тогда, в прошлый раз. Нехорошо получилось…

Когда отставшие подошли к стоянке, фургоны уже выстроились на дороге, но народ сбился в кучу и оживленно обсуждал происшествие. При виде юноши и его наставников на лицах детей и взрослых появились скупые улыбки.

— Ну что там? — спросил Август немного нервным голосом и с видимым облегчением.

— Они из одной компании, которая перегоняет стадо коров по тропе на той стороне реки в сторону Орегона. Больше ничего не знает — простой пастух. Кто-то нас увидел, и они вдруг решили, что мы неплохая добыча. Решили отделиться от стада ночью и напасть, потом догнать своих. Двое успели уйти и увести их лошадей, третьего мы смогли поймать.

— Обычные ковбои, сэр, думающие задницей, а не головой, — поддержал друга Джеро.

— Что вы сделали с третьим, убили? — строго спросила Марта Крюгер, хороший врач с чистой и доброй душой.

— Конечно, мэм, — ответил ей Сэтору с большим уважением. — Отпускать его было бы крайне неразумно. И потом, он сам выбрал свою судьбу….

«Эти японцы — просто вурдалаки какие-то…» — Слух Айвена уловил слова Ральфа, который стоял рядом с Барбарой, старшей дочерью Штерн. Торговец постоянно находил способ оказаться возле нее, вился как пчела вокруг цветка.

— Поедем вперед, джентльмены. Считайте, что мы легко отделались, спасибо Айвену! — мягко оборвал этот разговор Дэвид. Потом еще добавил:

— Не всегда будет так просто, леди и джентльмены, так что не стоит расслабляться и давать верх чувствам над разумом….

На этом разговор как-то окончательно замолк по причине того, что ни одна из персон в компании не захотела продолжать эту тему. Самим же главным героям этой истории было все равно, главное — ничто от предстоящей еды больше не отвлекало. И кусок в горло отлично лез, когда на новом месте приступили к завтраку. А дети — тех вообще эта тема не занимала вовсе, они собрались в свою группу вместе со щенками и слушали одиннадцатилетнего весьма темпераментного Карла Циммерманна. Тот размахивал руками, выступая с рассказом о том, как он будет стрелять и колоть бандитов в следующий раз.