Крадусь на носочках, чтобы не разбудить Илюшку, к спальне. Виталя спит, обнимая мою подушку и уткнувшись в неё носом.
Бесшумно стаскиваю из шкафа сорочку и отправляюсь в ванную. Надо с себя смыть сегодняшний день. А ещё ощущения от прикосновений и поцелуев Гаса.
Я сопротивлялась, как могла. Но он до сих пор имеет надо мной какую-то власть. От его поцелуя в теле предательски приятно заныло.
Так нельзя!
Тщательно тру все места, к которым он прикасался, в попытке стереть всё это. А вот как из головы удалить — я не знаю.
В спальне целую в щеку мужа и слегка тяну свою подушку из его хватки.
— Ммм...
Просыпается и одним глазом сонно смотрит на меня.
— Уже вернулись?— переводит взгляд на часы на тумбочке.
— Да. Тшшш,— прикладываю палец ко рту и скольжу в его открытые объятья.
Муж крепко прижимает к себе и утыкается носом в шею.
— Жаба ты моя холодная,— шутит, согревая телом.
— Я после душа,— слегка хихикаю.
— Я соскучился,— целует за ухом.
— Теперь ты знаешь, каково мне, когда ты по своим симпозиумам разъезжаешь,— упрекаю его.— Как Илюшка себя вёл?
— Нормально. Как обычно...
Меня так и подмывает рассказать ему про то, что Гас знает про своё отцовство, но думаю этот разговор подождёт до утра.
Утыкаюсь носом в плечо Грозного и засыпаю.
Сны какие-то снились дурацкие. Мешанина, в центре которой фигурировал Ник. И я всё время в них искала сына.
Просыпаюсь в одиночестве. Половина седьмого утра. Доктор Грозный в это время на пробежке, а потом на турниках на площадке у дома занимается на радость всем соседкам. Они выползают посмотреть на балконы или просто в окна пялятся. Особо наглые выходят и изображают из себя жутко спортивных.
Выглядываю в окно кухни. Вот он подтягивается. И какая-то большезадая краля метрах в десяти делает наклоны, стоя к нему пятой точкой. Как дать бы тебе по ней пенделя!
Напрасно стараешься. Грозного этим не возьмёшь. Он на задницу никогда не поведётся. Если только на мою...
Задёргиваю занавеску и включаю кофеварку. Илюшку поднимаем за полчаса до садика, так что у нас будет время поговорить за завтраком.
Слышен звук открывающейся двери и любимый мужчина прямиком направляется в ванную.
Я опускаюсь на стул и жду, как покорная жена, сложив руки на колени.
Разговор предстоит тяжёлый.
— Доброе утро!— целует на ходу в щеку муж, взъерошивая мокрые волосы.
— Угу...
Он привык, что я никогда не здороваюсь и никому ничего не желаю.
— Колись, что случилось?— замечает мою подавленность.
Меня Грозный изучил до мелочей.
— Гас видел вчера на стоянке нас с Илюшкой,— решаю начать сразу и напрямую.
— И понял,— договорил за меня.
— Да,— опускаю голову.
-Ну, этого стоило рано или поздно ожидать. Что он хочет?
— Участвовать в воспитании сына.
Виталий громко фыркает и наливает себе в чашку кофе.
— Вит, мы можем его как-то остановить?
— Да, бросить всё и уехать на край света.
— Это не вариант,— возмущаюсь.
— Я вчера звонил Петрову, он сказал, что если Гас подаст в суд, то тот встанет на его сторону. Назначат сначала генетическую экспертизу, если она будет положительная, то его признают отцом. Потом график встреч и алименты.
— Алименты?
— Ну да. Он обязан их платить как отец.
— Но нам же ничего от него не нужно?— подхожу и обнимаю мужа за талию. Такой теплый и родной.
Он отставляет чашку и тоже обнимает меня, прижимая к себе и успокаивающе поглаживая по спине.
— Нет. Не надо. Но это судебная процедура. Наш сын может стать долларовым миллионером,— посмеивается.
— Я не хочу суды. Не хочу, чтобы наши имена, тем более Ильи мелькали в прессе, а это будет. Не хочу...
— Тогда будем договариваться самостоятельно.
— В смысле?— поднимаю на него глаза.
— Встретимся и всё обсудим неофициально. Без всех этих судебных тяжб и адвокатов. Гас тоже заинтересован в том, чтобы в прессе не было шумихи.
— Я не смогу. Я ему голову чем-нибудь пробью,— на эмоциях.
— Я сам поговорю,— усмехается.
— Есть ещё кое-что...— напрягаюсь. Сейчас придётся самое ужасное рассказать.
— Ник меня поцеловал. Сам... Я не хотела, правда.
Вся сжалась в руках Грозного. Он замер и перестал меня гладить. Я услышала, что его сердце сорвалось и стало биться чаще. Глубоко вздыхает, втягивая побольше воздуха. Не взорвётся. Дома — никогда. Дома ребёнок. В этих стенах в присутствии Илюшки никогда ссор не было.
— Скажи, что тебе не понравилось?— сдержанно, но грозно смотря прямо в глаза.
— Нет. Ты целуешься лучше,— потянулась к губам мужа, обвивая руками его шею.
Виталя поцеловал требовательно, даже жёстко. Ревность захлестнула мужской мозг. Подхватил под бёдра и усадил на стол, рывком раздвигая мои ноги. У нас нет времени на прелюдии, сын в любой момент может проснуться.
Даже трусики с меня не снял, просто отодвинул в сторону и вошёл. Стоны глушу, закрывая рот одной рукой, второй опираясь на стол.
Сегодня он грубый и безжалостный. Но мне жутко нравится. Люблю, когда Грозный ревнует. Он так вспыхивает, что потом трудно остановить.
По телу пробегает электрическая волна, оседая в голове и взрывая клетки мозга на атомы от оргазма.
Обхватываю его талию крепко ногами, он сильными толчками доводит и себя до пика, сжимая пальцами мои ягодицы.
Чувствую его пульсацию внутри, она заставляет меня снова сжаться и получить новую порцию оргазма.
— Мам!— доносится из детской.
О Боже!
Смеёмся, быстро одеваясь и поправляя одежду.
В коридоре слышно шлёпанье босых ножек о пол. И на пороге кухни появляется заспанный сын.
— Мам, я пить хосу,— хныкает.
Я наливаю чай, пока отец развлекает его игрой в ладушки.
Ложечка с сахаром трясётся в руке — меня ещё не отпустило от произошедшего несколько минут назад. До сих пор гул в голове и тело немного ватное.
Ребёнок поглощает печенье с чаем, чтобы не идти в детский сад голодным. Там он ещё позавтракает. Нам повезло с сыном — не привередлив в еде и всегда ест с аппетитом. Другие мамашки узнав об этом обречённо вздыхают и жалуются на своих отпрысков, за которыми нужно побегать с ложкой, чтобы накормить.
Грозный варит для меня свою фирменную овсянку, мурлыкая что-то себе под нос. Ещё бы! Утренний секс — зарядка на весь день. И настроение хорошее. Эндорфины...
Мой телефон, лежащий на столе, издаёт писк, сообщая о новом сообщении с неизвестного номера.
" Доброе утро, любимая".
Вот сука! Кроме него некому.