Не оглядывайся, Джин...

Глава девятая

На следующее утро за завтраком Джин было очень трудно сохранять обычное жизнерадостное настроение. У нее не было аппетита, и она была благодарна тому, что Тим, в возбуждении от предстоящего пикника, ничего не замечал.

Все внимание мальчика было устремлено на небо. Через окно гостиной он видел тучи, которые безжалостно наползали с запада.

— А если будет дождь, мы все равно поедем? — с тревогой спросил он. — Или…

Вопрос был прерван телефонным звонком. Джин встала и, велев Тиму заканчивать есть, прошла в прихожую, где стоял аппарат.

Поднимая трубку, она была уверена, что звонит Блейр, и сердце ее забилось сильней еще до того, как она услышала знакомый голос.

— Это ты, Джин? — спросил он.

— Да, я.

— Дорогая! Я уже давно пытаюсь до вас дозвониться, но на проклятой линии какие-то помехи.

— Что случилось? — с тревогой спросила она.

— SOS от сэра Родни Хенстона. Очевидно, он пытался дозвониться до меня еще вчера, но к счастью — или наоборот — телефонистка не могла отыскать мой здешний номер. Кажется, отпрыск Очень Важного Лица болен, и сэр Родни, врач этой семьи, хочет, чтобы я обсудил с ним этот случай. Боюсь, это означает конец моего отпуска. И не могу увидеться с тобой до отъезда. У меня едва хватит времени, чтобы успеть на поезд…

Как ужасно, что она испытывает облегчение! «Какая я трусиха», — презрительно думала она, но ответила ровным спокойным голосом:

— Конечно, тебе нужно ехать. Это ужасно, Тим очень расстроится, бедняжка.

— Передай ему привет и скажи, что увидимся с ним в Лондоне. Ты не можешь приехать на день-два раньше, чтобы мы начали поиски дома?

— Попробую.

— Ты ведь понимаешь?

— Конечно, дорогой! — Голос ее больше не звучал ровно: в этот момент она думала только о том, что он уезжает. — Будь осторожен.

— Конечно. И ты будь осторожна и всегда помни, что я тебя люблю — вечно люблю. Дорогая, мне пора. Кстати, я оставляю машину — мне ее пригонят к конце недели. Тем временем она к твоим услугам. Милая, мне пора! Помни! — Он повесил трубку.

Она стояла, держа в руке трубку, и ее охватила волна отчаяния. Испытанное облегчение испарилось. Неужели это конец сна? — спрашивала она себя. Что будет, когда они встретятся в следующий раз?..

Десять дней спустя Джин все еще задавала себе этот вопрос в поезде, который вез ее и Тима в Лондон.

Она получила от Блейра несколько торопливо написанных писем, и он дважды звонил после своего отъезда. Но когда он вернулся к работе, на него обрушились сразу сотни дел, и он говорил ей, что у него за весь день едва набирается пять свободных минут. Поэтому звонить он мог только по вечерам, а после семи телефон в коттедже и несколько других телефонов по соседству переходили в общественное пользование. Это означало, что всякий мог услышать, о чем они Говорят, и вести личный разговор становилось невозможно. Но письма Блейра компенсировали краткость теплотой. В каждом письме он говорил, как скучает без нее, каким пустым кажется ему все, когда ее нет рядом.

Она знала, что должна набраться решительности написать ему, что не может выйти за него замуж; но хотя начинала бесчисленные письма, не могла безвозвратно закрыть дверь к своему счастью. Теперь она с презрением говорила себе, что непростительная слабость — ухватиться за повод, будто он слишком занят важной работой и ничто не должно его отвлекать.

Она сняла перчатки и смотрела на свои руки: солнце отразилось в сапфире и бриллиантах обручального кольца.

Почти непереносимая боль пронзила ее сердце. Она знала, что, сколько проживет, никогда не забудет пытку этих последних дней; каждый из этих дней все ближе подводит ее к решению, которое она не может принять — и знает, что принять придется.

Отвратное настроение усугублялось тем, что Тим был унылым. Ему не хотелось покидать Корнуэлл, и он все больше и больше привыкал к ней. Но время расставания близко: на вокзале в Паддингтоне мальчика встретит секретарь мистера Баррингтона, а через несколько часов Тим улетит в Монте-Карло, где у его отца есть вилла.

Они ехали первым классом, и все купе было в их распоряжении. Вид Тима, тоскливо глядящего в окно, был словно напоминанием о том, что все светлое — позади.

— Устал, дорогой? — спросила она.

— Нет. — Тим не оглянулся, и она знала, что лучше не пытаться с ним разговаривать. Надо оставить его в покое: не поможет, если они оба расстроятся.

Достав из сумочки последнее письмо Блейра, она перечитала его.

«Дорогая, — писал Блейр под вчерашним числом. — Я хотел бы, чтобы ты вернулась сегодня. Завтра у меня весь день разные дела, а вечером я должен встретиться с каким-то проклятым иностранным профессором на ужине у Мейнард-Филлипса. Похоже, до этого у меня каждая минута расписана. Кажется, до пятницы мы не сможем увидеться, и нужно ли говорить тебе, как это меня раздражает? Что-то произошло со временем. Даже это письмо я пишу в машине. Ты позвонишь мне, когда я освобожусь? Кстати, имей в виду. До конца этого месяца мы должны пожениться. У матроны уже есть план твоей замены. (Прости, дорогая, но я не мог ждать твоего возвращения и сообщил ей.) Она сохранит нашу тайну — считает, что так лучше. Кажется, она боится, что стоит зазвонить свадебным колоколам, как распространится эпидемия браков. Она говорит, что сердится на меня за то, что я тебя краду, но это «простительное похищение». Милая, я позвоню, как только завтра вечером вернусь домой и доберусь до телефона, но боюсь, что будет уже слишком поздно, чтобы заехать к тебе. Прошло полжизни с тех пор, как я в последний раз поцеловал тебя, но по крайней мере скоро уик-энд, и я его жду с нетерпением. Когда встретимся, расскажу, что я придумал. Прости плохой почерк, но это все, на что я способен в данных обстоятельствах. Даже если бы исписал всю бумагу в мире, не смог бы рассказать, как мне тебя не хватает и как я хочу быть с тобой.

До пятницы — всегда твой Блейр».

Когда она читала письмо перед выходом из дома — почта пришла почти одновременно с машиной, в которой уезжали они с Тимом, — ее сознание почти не ухватило тот факт, что Блейр все рассказал матроне. Но теперь, осознав, что он сделал, Джин испытала настоящее отчаяние. Это делает все гораздо более трудным.

— В чем дело, Джин? Тебе тоже тоскливо?

Вздрогнув, — она словно забыла о присутствии Тима, — Джин посмотрела на него, а он пересел к ней и схватил за руку.

— Неужели до самолета я не увижу своего мистера хирурга? — капризно спросил он. — Ни на минутку?

— Боюсь, что нет, дорогой, — ответила Джин. — Он очень, очень занят, лечит других мальчиков и девочек. Но он тебе напишет.

— Надеюсь. Но это не одно и то же. — Карие глаза Тима будто потускнели. Для своих семи лет Тим был одновременно слишком маленьким и слишком взрослым. Хрупкое здоровье, не позволившее ему посещать школу, уберегло от той сверхискушенности, которая заставляет очень многих современных детей забыть о детстве, когда они еще могут наслаждаться им. Видя, что Тим едва не плачет, Джин успокаивающе обняла его за плечи.

— Послушай, мой дорогой, — мягко сказала она, — тебе уже почти семь лет, и ты должен быть сознательным и сильным. Ты должен очень любить папу и показать ему, что любишь его больше всего на свете, потому что иначе ему будет очень одиноко.

— Я люблю его, — ответил Тим. — Только я люблю и… моего мистера хирурга. Папа всегда так занят, а мамы никогда нет рядом. Я бы так хотел, чтобы она приехала и пожила с нами!

Джин обняла его, сердце ее разрывалось от жалости к этому лишенному матери ребенку.

— Ты отлично проведешь время, — пообещала она. — Тебе многое предстоит узнать. А когда папа привезет тебя в Лондон, я буду там, и мы часто будем видеться…

— А мой мистер хирург?

— О, да. Он тоже будет здесь.

После недолгого молчания Тим, почти как взрослый, заявил:

— Я очень серьезно думал, как было бы хорошо, если бы вы с моим мистером хирургом поженились, а я смог бы жить с вами обоими, когда папа уезжает… В чем дело, Джин? — Он почувствовал, как она вздрогнула.

— Ни в чем. Это только сказка, дорогой. Об этом можно помечтать, но такого никогда не будет, — мягко сказала она.

— Почему? Я уверен, что он согласился бы жениться на тебе…

— Ну, я ни за кого не собираюсь замуж, а тебе скоро в школу. Когда я состарюсь, попрошу тебя заботиться обо мне. Или буду присматривать за твоими детьми.

— Может, у меня не будет детей, — врожденный реализм Тима взял верх. — Но все равно было бы так хорошо. Наверно, когда вырасту, я сам на тебе женюсь.

Тупая боль в сердце неожиданно стала почти невыносимой. Годы впереди! Что могут они принести? Если она лишится Блейра, ничто не сможет заполнить пустоту.

На вокзале Тима встретили. Они с Джейн попрощались еще до того, как поезд остановился, и, решив не быть плаксой, мальчик старался сдержаться.

Но Джин с тяжелым сердцем смотрела вслед исчезающей в толпе маленькой фигурке. Сегодняшний Тим — это чудо, сотворенное Блейром, и ей повезло принять участие в этом сотворении. Ребенок теперь всегда будет казаться частью их обоих.

Вспомнив, что носильщик ждет ее, она вслед за ним пошла к такси.

Вот она снова в большом городе, где ее работа, которая всегда так много для нее значила. Сотни других детей нуждаются в ее помощи — помощи, которую она всегда рада оказать. Но нынешнее возвращение не такое, как раньше: с тех пор как она в последний раз видела Лондон, что-то в ней изменилось — что-то ушло из жизни и что-то пришло.

Наверно, она больше никогда не почувствует себя в безопасности. Встреча с Блейром пугала ее, хотя все в ней томилось от желания увидеть его. На этот раз убежать не удастся. Что же она ему скажет?..

Было уже шесть часов, когда она добралась до своей квартиры с гостиничным обслуживанием на четвертом этаже большого дома в нескольких минутах ходьбы от больницы.

Квартира небольшая, с гостиной, спальней, ванной, маленькой кухней, где она могла готовить, если не хотелось спускаться в ресторан. За квартирой хорошо следили, в ней было очень чисто. Это ее первый дом, и она любила его, но сегодня, закрыв дверь за привратником, который занес ее багаж, Джин остро осознала свое одиночество.

Она прошла в спальню и уже собиралась отправиться на кухню, чтобы вскипятить чай, когда заметила на столике в прихожей письмо. Письмо без марки. Взяв его в руки, она посмотрела на мелкий, необычно разборчивый почерк, которым был написан адрес, и снова почувствовала прилив страха, как при появлении Макнейрна.

Прихватив письмо и старательно не глядя на него, она налила воды в чайник и поставила на огонь.

Затем, сердясь на себя, разорвала конверт и пробежала несколько строк.

«Я только хочу сказать, что дело плохо, и надеюсь, ничто не помешает тебе приехать сегодня. Зайду часов в девять вечера — раньше, чем мы договорились, но у меня в десять встреча. Надеюсь, у тебя все хорошо.

Как всегда, Нил Макнейрн».

Вот что ее встречает — темная тень, протянувшаяся, чтобы уничтожить ее счастье.

Джин еще в Корнуэлле продала ценные бумаги, в которые вкладывала свои сбережения, и наличные были у нее с собой. Снова, чувствуя себя виноватой, она подумала: как хорошо, что Блейр не может сегодня прийти.

Джин пила чай, когда резко прозвенел дверной звонок. Девушка вздрогнула так сильно, что жидкость пролилась на стол и на платье. Торопливо вытерев ее, она успела подойти к двери, когда позвонили вторично. Еще не было восьми, и она не знала, чего ожидать, но вид мальчика-посыльного с букетом роз в целлофане подействовал на нее, как разрядка.

Она взяла розы, нашла чаевые для посыльного, и, когда вернулась в гостиную, розы лежали на столе, где она оставила их, уходя за сумочкой. Джин дрожащими пальцами развернула обертку и достала карточку из маленького конверта, прикрепленного к целлофану. «С любовью и с возвращением, дорогая. Всегда твой Блейр».

Джин прижала алые и розовые ароматные цветы к лицу; на мгновение она почувствовала себя в его любящих объятиях, в безопасности. Потом, охваченная паникой, подумала: «Я больше не должна видеться с ним наедине! У меня не хватит сил отказаться от него!»

А что если он ее не послушается? Нужно быть готовой и к такой возможности. Время ожидания казалось бесконечным, и Джин почувствовала облегчение, когда около девяти снова позвонили. Стремясь как можно быстрее с этим покончить, она открыла дверь и обнаружила своего нежеланного гостя. Знаком пригласив его заходить, она закрыла за ним дверь. Макнейрн, идя за ней в гостиную, виновато сказал:

— Надеюсь, я не помешал тебе, придя так рано? — Потом добавил: — Как дела, Джин?

— У меня есть то, что вам нужно, — сказала она, не отвечая на его вопросы. — Подождите немного, я сейчас возьму.

Деньги лежали в ящике бюро; достав их, она повернулась к нему.

Хотя на улице только еще начинало темнеть, она задернула шторы и включила свет. Впервые прямо посмотрев на него, она поняла, что он выпил. Он не был пьян; вероятно, он никогда не кажется совершенно пьяным, но взгляд у него отяжелел, а речь стала чуть сбивчивой. Джин неожиданно рассердило, что Макнейрн ничего не сделал, чтобы выглядеть поприличней с их последней встречи; он казался еще более опустившимся. Потом она заметила, что он выглядит больным, и, вспомнив свое прежнее к нему отношение, почувствовала жалость. Ей хотелось поскорее от него избавиться, и все же она не могла просто отдать ему деньги и выпроводить.

Отдавая ему пакет с банкнотами, она сказала:

— Вы истратите их с пользой? — И импульсивно добавила: — Я бы хотела, чтобы вы взяли себя в руки.

— Может, я на это еще способен, — ответил он. — Если тебе это действительно интересно, у меня появился шанс. Возможно, я отправлюсь за море. Для меня это новое начало. Ты веришь во второй шанс?

Почему-то она не могла чувствовать презрение к его тону.

— Небо видит, что верю. Ведь у меня он тоже был.

— Да, но ты его заслужила. Ты замечательный человек, Джинни. — На этот раз усомниться в его искренности было невозможно. — Я много о тебе думал все эти дни. Ты, должно быть, очень много работала, а потом появился я и… забрал то, что ты заработала. Как говорит Шекспир: «Мной движет необходимость, а не воля…» Мне… это… не нравится. Если ты мне веришь. Ты моя соотечественница, и…

Понимая, что у него приближается сентиментальная стадия, Джин резко сказала:

— Пожалуйста, послушайте. Я действительно тяжелым трудом заработала то, что отдала вам. У вас должна сохраниться хоть какая-то честь, если совсем не осталось гордости. Обещайте, что вы не пропьете эти деньги. Если я буду знать, что деньги лишь ухудшили ваше положение, мне это будет… ненавистно.

— О, обещаю. Деньги не приведут меня к худшему. Так что, может, перед уходом разрешишь мне в последний раз выпить — ради старого времени? — И он своей сухой усмешкой попытался разжалобить ее.

— Ни за что! — решительно ответила она. — Во всяком случае у меня ничего нет. — И неожиданно профессиональным тоном добавила: — Л вот что вам нужно, так это чашка крепкого кофе. Сейчас приготовлю. Садитесь.

Он покорно сел, достав из кармана пачку сигарет.

— Можно закурить? — И когда она разрешила, добавил: — Покуришь со мной?

— Не сейчас. — Она оставила его, надеясь, что если он протрезвеет, то сможет взять себя в руки. Профессиональная привычка медсестры, так много знающей о грехах и слабостях человеческих, и врожденная доброта заставляли ее, почти против воли, попытаться разбудить в нем чувство хоть какой-то ответственности по отношению к самому себе.

Каким бы он ни стал сейчас, она помнила, что без его помощи Джин Кемпбелл, никогда не существовала бы. И если его вторичное появление в ее жизни разрушило ее счастье, она была уверена, что он сделал это не нарочно. Если бы только у него было хоть немного силы воли. Она была слишком добра и великодушна, чтобы подумать, что ему вообще не следовало напоминать ей о своем существовании.

Зато он это знал и презирал себя — даже оправдываясь тем, что эти деньги все равно ей не понадобятся, потому что она выходит замуж за Блейра Марстона.

Несколько минут спустя, отхлебывая принесенный ею крепкий черный кофе, Макнейрн спросил:

— Не будет ли неуместным пожелать тебе счастья, Джин? Когда свадьба? — И он указал на ее кольцо.

Джин инстинктивно отдернула палец и прикрыла кольцо рукой.

— Свадьбы не будет, — негромко ответила она. — Не сейчас.

— Нет? А почему? — Он неожиданно встревожился.

— Неужели нужно спрашивать? Мне кажется, я всегда знала, что этого не будет, человек, за которого я собралась, ничего не знает о Джин Стюарт.

— А зачем ему знать? — Макнейрн наклонился к ней. — Джинни, ты так решила, потому что я появился?

— Нет… не только.

— Послушай! — Он протрезвел и говорил серьезно. — Если он не знает, не говори ему. Не будь дурой, не отказывайся от своего счастья. Это счастье так много значит! Он тебя любит?

— Да, — негромко согласилась она. — Но…

— Тогда, если ты веришь в его чувство, задай себе вопрос: имеешь ли ты право погубить его жизнь — нет, подожди! Выслушай меня…

— Не могу, — ответила она. — Вы не понимаете. Вы не единственный, кто знает о Джин Стюарт. Предположим, я выйду за Блейра и кто-нибудь узнает… о прошлом. Вы ведь понимаете, что врач не может допустить такой скандал.

— Ты говоришь вздор, — ответил он. Речь его больше не была сбивчивой, и он пристально смотрел на нее. — Я тебя знаю — но это совсем другое дело. Кто во всем мире может связать несчастную восемнадцатилетнюю девушку и уважаемую старшую сестру Джин Кемпбелл? Никто. Ты всегда была привлекательной девушкой, Джин, а сейчас ты красавица. Никто из прежних знакомых тебя не узнает. Тайна остается между нами — тобой и мной, и она погребена, как в могиле.

Джин покачала головой.

— Но призрак всегда здесь — в моей жизни. Я не могу выйти за Блейра, не сказав ему, и не могу сказать, потому что… О, вы забыли, во что тогда все поверили! Некоторые, как присяжные, могли усомниться в главном обвинении. Но кто из них поверил, что Рональд Кар-дайн не был моим любовником? Я не смогу вынести, если Блейр узнает об этом.

— Не узнает. Но даже если узнает, это было очень давно, и все изменилось, — настаивал Макнейрн. — Он не обвинит тебя. Забудь об этом, вообще забудь обо всем. Он хороший человек, целеустремленный. Преданный?

— Да.

— Джин, я тебе кое-что скажу, — искренне заговорил Макнейрн. — Есть мужчины, способные любить только одну женщину в жизни. Так бывает не часто, но случается. Если Блейр Марстон относится к такому типу, ты отнимаешь у него смысл существования. Есть у тебя право на это?

Она неуверенно смотрела на него, едва способная поверить, что он, и в прошлом считавшийся циником, способен так сказать — как будто понимает потребность человека в любви. Но прежде чем она смогла ответить, Макнейрн встал.

— Мне пора, — сказал он. — Спасибо, милая. И помни, что я сказал. Все теперь между нами — больше никто не узнает. Не отказывайся от своего счастья. А я постараюсь заслужить твою помощь.

Подойдя к входной двери, он повернулся и протянул руку.

— Я постараюсь хорошо себя вести. Вот моя рука.

Она ответила на его рукопожатие.

— До свидания. — Но тут же услышала, что в коридоре остановился лифт, зазвенели его открывающиеся двери, и торопливо остановила Макнейрна. — Подождите. — Она помнила, что на одном этаже с ней живет член больничного комитета, и меньше всего хотела, чтобы увидели, как она выпускает из квартиры мужчину — особенно такого не вызывающего доверия.

Гость тоже понял это и остался стоять, но человек, вышедший из лифта, уже был у дверей.

— Джин… — Блейр замолчал, вопросительно переведя взгляд с ее побледневшего лица на гостя, и она, тщетно пытаясь скрыть ужас, запинаясь, смогла только сказать:

— Блейр! Я… тебя не ждала… — Наступило неловкое молчание.