Глава 3. Побег

Но что самое обидное — Валерий совсем не переживал разрыва.

На следующее утро он шел в школу в очень хорошем настроении, Подбрасывал и ловил клеенчатую сумку на «молнии», посвистывал, на ходу лепил и бросал снежки в знакомых девчонок-восьмиклассниц. И те не обижались, а, наоборот, разрумяненные от мороза и ветра, хохотали и отвечали Валерию тем же. Он ловко нагибался, уклонялся от попаданий, и один пущенный в него снежок угодил Юрке в ухо, и Юрка живо отомстил бы девчонке в меховых полусапожках-румынках, если б поблизости не было брата.

В школьных дверях Юрка столкнулся с Гришкой.

— Смотри у меня… — процедил Юрка. — Только пикни! Ноги выдерну…

На большой перемене случилось неожиданное: ребят построили в коридоре и после короткого слова директора школы начальник погранзаставы капитан Медведев, смуглолицый и решительный, сказал, что за помощь пограничникам ученик восьмого класса комсомолец Валерий Варзугин награждается грамотой, и еще капитан призвал всех школьников быть бдительными.

— Прошу товарища Варзугина выйти из строя, — сказал начальник.

Легко, медлительно, какой-то особой, одному ему присущей иронической, чуть вразвалочку, походкой, подошел Валерий к капитану Медведеву. Тот пожал ему руку и под аплодисменты всей школы вручил грамоту.



Валерий встряхнул льняными волосами и, слегка покраснев от смущения, весело сказал, что ничего особого он не сделал, но, разумеется, всегда рад принести пользу заставе.

Потом добавил:

— Товарищи, мне неловко получать эту грамоту, потому что нашел ампулы не я, а мой брат Юра. Я только отнес их. Я так и сказал на заставе, но в грамоту почему-то вписали только меня… Это ошибка, товарищи…

С ног до головы обдало Юрку жаром.

— Ничего, — сказал капитан Медведев, — одно дело найти, а другое — принести, сообщить.

Юрка стоял ни жив ни мертв от стыда: вся обида на брата мгновенно прошла.

— Пусть и Юрка выйдет! — крикнул кто-то в строю.

— Юра, выйди из строя! — приказал капитан Медведев.

Подошвы Юркиных валенок прилипли к полу.

— Выходи, чего ж ты!

Юрку подтолкнули сзади, и он сам не помнил, как очутился перед строем, с огненными щеками, мокрый, жалкий.

— А-а, это Папуас! — крикнул кто-то из задних рядов.

— Молодец! — сказал капитан Медведев, — Объявляю тебе благодарность.

И Юркина рука очутилась в его жесткой храброй руке. Он не знал, что делать, как вести себя.

— Спасибо, — буркнул он на всякий случай и, сутулясь, быстро пошел, почти побежал, в строй.

Когда ребят отпустили, к Юрке подошел Валерий и сунул свернутую трубкой грамоту:

— Держи… Можешь имя переправить… Разрешаю…

Юрка протянул было руку, но потом отдернул, словно обжегся. И ушел.

О лучшей награде нельзя было и мечтать мальчишке в поселке Якорном. Шпиона тут не задержишь, как на других, особенно южных, границах страны. Юрка не помнил случая (впрочем, может, от него и скрывали), чтоб даже пограничники ловили шпионов.

— Что вы сторожите тут — камни и воду? — спрашивали у пограничников приезжие.

Пограничники хитро улыбались:

— Хотя бы…

Улыбались и с прежней дотошностью проверяли у всех приходивших с моря и уходивших в море документы, ходили в дозоры с пистолетами-автоматами на груди, следили из секретов за местами, удобными для высадки с моря…

Их можно было встретить и в глухих сопках, плотных, загорелых парней в зеленых фуражках, и на причалах, и на прибрежной гальке. Кто-кто, а Юрка-то знал, что шпионов можно ждать не только со стороны моря. Они могут попытаться уйти с важными сведениями с побережья в море…

И хотя на последнем уроке Витька Медведев, сын начальника заставы, под величайшим секретом сообщил Юрке, что в ампулах оказалось всего-навсего средство от потливости и надписи были по-латыни, получить грамоту было очень приятно. Посмотреть на грамоту сбежалась вся улица.

Валерий вел себя так, точно ничего и не случилось. Зато Васька нельзя было узнать, до того он стал важным, надменным и повсюду, где можно, таскался за Валерием, отчаянно хвастая и совсем плохо слушая Юрку.

Юрка и сейчас почти не разговаривал со старшим, братом, но теперь уже по другой причине: злился на себя. Да и неудобно было сразу перемениться. Подхалимство — не по его части.

Валерий по-прежнему вполголоса совещался о чем-то с приятелями, в доказательство каких-то своих доводов читал им выдержки из книг, постукивая карандашом по столу. Потом — об этом можно было догадаться и находясь в другой комнате — ребята стояли у карты Мурманской области, и Юрка в сотый раз слушал названия знакомых становищ, губ, рек. Затем брат что-то говорил, и от хохота приятелей трясся весь дом.

Юрке делалось скучно, и он, покончив с уроками, уходил на улицу.

Иногда Валерий с Игорем и Серегой становились на лыжи и убегали в сопки. Возвращались вечером, когда на небе слабо колыхалось реденькое, точно выцветшее, полярное сияние. В морозы оно было сильней, ярче, точно сотни разноцветных прожекторов с эсминцев бегали по небу. Не то было к весне, в мягкие апрельские дни, только одно название что северное сияние. Говорят, в Арктике, где-нибудь на Канином Носу, или на Новой Земле, или на Таймыре, от него нельзя оторваться. А здесь оно не очень сильное…

В котором часу Валерий исчез из дому, никто не знал. Но Юрка хорошо запомнил, как все было. Он вскочил с постели от громкого голоса матери и сразу понял: случилась беда. Едва натянув штаны, босиком вбежал в горницу.

Мать стояла у буфета растрепанная, в расстегнутой кофте, держала в руках листок в клетку и неподвижно смотрела в окно. Щеки ее нервно вздрагивали.

Юрка вырвал у нее листок.

Знакомым твердым почерком — наклон букв, интервалы между буквами строго соблюдены — на нем было написано:

«Родители, братья и сестры!

Первое — не беспокойтесь. Через неделю вернусь. А сейчас, когда вы читаете эти каракули, я далеко от дома: мы идем на лыжах к Энской губе. Провизия и экипировка — в порядке, настроение — отличное, цель — ясная. Всякие поиски напрасны.

Пока!

В. Варзугин.

P. S. Юрка, работай над характером. Он у тебя портится. Рановато».

Слова были уверенные, смешливые, мудреные. Но они не успокоили мать.

Грузная, располневшая к сорока годам, она белела у буфета с распущенными короткими косами и, скрестив на груди могучие руки, на чем свет стоит отчитывала Валерия:

— Да он с ума сошел? На целую неделю! Долго ли в сопках заблудиться? А если туман и пурга? Мужики и те плутают и пропадают. А что он там есть будет?

Юрка сбегал в боковушку, где только что исправно видел сны и где по-прежнему крепко спал Васек, и, заметив пустой гвоздь на стене, сказал:

— Ружье взял.

Но и это мало утешило мать.

— А кого он сейчас подстрелит? Зайца? Оленя?

Дедушка, весь в белом, привстав на колено, сказал с печки:

— Так ему олень и подставит себя.

— Он хорошо стреляет, — сказал Юрка, чтоб хоть как-то успокоить мать.

— А патронов у него много? Пули есть или все с дробью?

— Есть, — сказал Юрка, хотя не знал, захватил ли Валерий патроны с тяжелыми убойными пулями.

— Не горюй, Алена, — проговорил дедушка, накрываясь полушубком, — нонче в тундре урожай на куропатку, лыжными палками станет сшибать — мясо отменное. Нам еще привезет.

— Будет, старый, — рассердилась мать, — тебе бы все шутки да веселки. Зубы все проел на смехе — не надоело?

— А я и не начинал, — С печи бесовски блеснули дедовы глаза. — Вернется сынок. Иди с богом на ферму: коровы, поди, мычат, не дождутся. Вернется твой Лерка через день, куда ему тут идти-то — камни да болота.

Юрка странно оцепенел. Он вдруг сразу понял и о чем шептались в доме ребята, и о чем спорили, глядя на карту, и зачем убегали на лыжах в сопки, и почему неделю назад Валерий занял у него три рубля. А три рубля новыми деньгами — огромная сумма!

Юрка вдруг стал вспоминать все подробности и странности поведения Валерия в последние дни: починка рюкзака, набивка патронов, просьба занять у Егорки Таланова, сына капитана второго колхозного сейнера, саперный топорик, а у Раи — цейсовский бинокль…

Конечно, Валерий готовился к побегу, а он, Юрка, не мог догадаться… Растяпа!

Мать, видно, размышляла о том же:

— А я-то думала, куда сахар из сахарницы убывает. Положу две горсти — к утру несколько кусочков остается. Вот негодный! Удумал чего!

И чем хлеще отчитывала мать Валерия, тем лучше думал о нем Юрка.

«Сбежал, черт этакий! Встал тихонько, оделся, вышел с лыжами из дому и, пока я дрыхнул под теплым лоскутным одеялом, ушел, не сказав ни слова.

Ну хотя бы мне сказал. Мне! Хотя бы намекнул. Так ведь нет. Своих взял, восьмиклассников… Ох и ловкий, бестия! И зачем я учинил эту дурацкую драку из-за ампул? Поэтому-то и не взял. Ни дисциплины, ни выдержки у меня. И правильно сделал, что не взял».

Он смел и тверд, Валерий. И очень способный — об этом даже учитель говорил.

Как-то Юрка сам слыхал, как брат по дороге в школу на слух заучивал доказательство какой-то теоремы. Анька Гаркушева читала по учебнику, а он запоминал, в уме представляя чертеж. Получилось так, что в тот день Валерия вызвали, и, конечно, он получил пятерку!

Юрка вообразил, как идут они сейчас гуськом между сопок на лыжах, идут размеренным шагом, скатываются в низинки, минуют озера и впереди, неутомимо и легко, с ружьем за спиной, скользит Валерий…

Дедушка уже похрапывал на печи ровно, как и в боковушке Васек, еще ни о чем не знавший. Ни о чем не знала и Рая, ушедшая час назад на станцию.

— Сила нечистая, — сказала мать, повязывая платок. — Хорош! И чего все, как сговорились, хвалят его? «Какой у тебя сынок: вежливый, культурный, далеко пойдет…»

— И правильно говорят, — сказал Юрка, — иди на ферму. К вечеру вернется.

— Не знаешь ты его! — Мать тяжело дышала. — А отец в море… Ну и всыплю же я ему, когда вернется. Удрал и не предупредил, одну записку нацарапал.

— Раскудахталась! — крикнул Юрка.

— Ишь раскричался на мать! Васька разбудишь… Как огрею сейчас!..

Ох эти родители! И правильно сделал Валерий. Это он, Юрка, послушно живет при них, и в магазин бегает за хлебом и сахаром, и Райке носит записки от ее ухажеров, и однажды на ферме даже взялся корову доить. Сам напросился, дурак. Помыл руки, облачился в длиннющий белый халат и взялся за мягкие коровьи соски…

— Ну и смена растет у тебя, Алена! Ну и дояр! — засмеялась дежурная доярка.

Как пощечина, обожгло Юрку слово «дояр». Он вскочил, сбросил халат и ушел, унося душный запах коровника, а на подошвах — ошметки подстилки и навоза…

Капитаном он будет — вот кем. Капитаном океанского судна, как дядя Ваня, и никем другим…

Родители только и думают, как бы тебя нагрузить, и чуть что не так — недовольны. Конечно, мать была бы рада, если б сейчас Валерий, подобно ему, торчал в этом закутке, послушный и робкий, как цыпленок.

Много ж надо съесть Юрке каши, чтоб стать таким, как брат…

Застегнув на крючки полушубок, поправив у подбородка узел платка, мать шагнула в сени, все еще ругая Валерия, и напоследок так хлопнула наружной дверью, что дом затрясся и на печи зашевелился дедушка Аристарх.

В школе к Юрке подошел Николай Алексеевич, классный руководитель восьмого «А», где учился Валерий, и спросил, почему тот не явился на уроки.

— Не знаю, — сказал Юрка, — ушел куда-то на лыжах… — И вдруг вспомнил содержание записки: — А что такое экипировка?

— Ну как бы тебе сказать… В общем, снаряжение…

— А… — протянул Юрка.

И больше ничего не сказал.

И даже когда в школу пришли родители Игоря и Сереги, Юрка не объяснил, почему они исчезли ночью из дому. Он не привык болтать лишнее. Валерий бы его за это не похвалил.

Новая ночь в доме Варзугиных прошла невесело.

Мать не ложилась, все ожидала: стук в дверь — и входит Валерий. Самый старый и самый малый похрапывали, а Юрка то засыпал, и ему снились снежные сопки и храбрая цепочка лыжников в белых халатах, то снова просыпался и думал о Валерии.

Больше всего Юрку мучил вопрос: куда и зачем они ушли? Он старался припомнить все последние разговоры с братом, чтобы найти ключ к этому побегу.

Брат был не из болтливых. Но однажды, сидя за столом и задумчиво глядя в темное оконце, он встряхнул волосами и с неожиданной силой и болью сказал:

— Бросить бы все… Вырваться из этой мути… Сделать бы что-нибудь такое…

— Что? — осторожно спросил Юрка.

— Мало ли что. Такое, что другим не под силу.

Юрка от волнения почесал колени. Он и сам нередко тосковал и томился неведомо чем; его тянуло и звало куда-то. Но эти мечты были невнятные, зыбкие, как туман над губой в морозы.

— А чего? — опять спросил Юрка.

Валерий долгим, изучающим взглядом посмотрел на него.

— Я вижу, тебе неплохо живется.

Юрка не понимал брата. Конечно, ему живется очень даже неплохо. К чему он клонит? Судя по его тону, это скверно, что ему так живется, и Юрка уклончиво сказал:

— Ничего… Не хуже, чем другим…

— То-то и оно, — вздохнул Валерий, — радоваться нечему… Слушай, — он вдруг резко повернул к нему голову, — ты бы хотел найти самолет Леваневского?

Юрка читал о жизни знаменитого полярного летчика, некогда спасавшего с льдины челюскинцев, и о его последнем трагическом полете. Как полетел он перед войной в Америку через Северный полюс, так и пропал без вести. И ледоколы выходили на поиски, и самолеты вылетали — не нашли. Ни колеса́, ни кусочка крыла…

— Здо́рово бы, — сказал Юрка, не очень уверенный, что самое важное сейчас — разгадать эту загадку. — Но ведь Леваневский погиб, кажется, где-то над Ледовитым океаном, у полюса, откуда он дал радиограмму, что один мотор выходит из строя…

— Верно, — сказал Валерий. — У тебя, браток, память отличная — все запомнил.

Потом Валерий рассказал, что в одной старой книжке прочел, что где-то в их местах потерпела крушение норвежская научно-исследовательская шхуна «Вега»; часть экипажа спаслась на шлюпке, вошла в одну из губ побережья, и потом все следы исчезли…

Многое вспомнил Юрка, но ни один разговор с братом не давал ему ключа к этому побегу.

Юрка был отходчив и особенно не сердился на мать. Как никогда, жалел он ее сейчас. И так у нее сердце плохое, вон как разнесло, одышка мучает; как проделает два километра по берегу к ферме, долго слова сказать не может и вся мокрая стоит, утирается платочком. А тут еще на тебе, других забот не было…

Вторая ночь прошла еще тревожней. Все в поселке знали уже о случившемся.

Старая саамка Лукерья из крайнего дома сказала, что видела, как три лыжника прошли рано утром возле ее дома и скрылись в сопках. Старуха пожевала бледными губами и показала, куда они ушли.

В школе заспорили: начать поиски или еще подождать. Учитель физкультуры Гришук убеждал, что Валерий — отличный спортсмен, хорошо ориентируется, погода стоит тихая и нечего тратить время на поиски: сами вернутся.

Пока в школе шли споры, Юрка с тремя дружками бежал на лыжах от сопки к сопке. Вокруг было много лыжных следов. Но кто знает, чьи они?

Часа через три стемнело; слабые сполохи сияния вспыхнули над головой, заструились, побежали по небу. Было тихо и безлюдно.

Задул ветерок. В лицо ударила крупка.

Пришлось повернуть к поселку.

Загрузка...