Не просто лучший друг

Глава 22. “Один идет прямым путем, другой идет по кругу…”

Глава 22. “Один идет прямым путем, другой идет по кругу…”

“Один идет прямым путем,

Другой идет по кругу

И ждет возврата в отчий дом,

Ждет прежнюю подругу.”

(А.Ахматова)

У всех есть страхи, нет на свете человека, который бы не боялся ничего. Для кого-то главный страх – это высота, для кого-то – глубина, кто-то боится скорости, а кто-то постоянно боится не успеть... Для меня же нет ничего страшнее, чем похороны близких. Еще с момента гибели папы в памяти свежи воспоминания о об этом ритуале. Стойкая ассоциация: душераздирающие крики, слезы и ощущение душевной пустоты.

Баба Зоя была душой компании, ее знал почти каждый житель нашей деревни, и поэтому сегодня на кладбище очень много людей, облаченных в черное. Эта “черная масса” неоднородна по своей реакции и оттого морально давит. Вот стоит кучка из пожилых женщин, принимающих происшествие как данность и неизбежное, они лишь изредка тяжело вздыхают, поправляя на головах черные платки. Рядом с ними – люди помладше, примерно возраста моей мамы, и в их глазах стоят слезы, которые они то и дело промакивают бумажными платочками. Отдельное место занимают мужчины разных возрастов, они беспрерывно курят, их обволакивает едкое облако сигаретного дыма, но я не осуждаю, ведь запах этого кумара перебивает смрад отсыревшей кладбищенской земли вперемешку с опавшей осенней листвой.

Я и моя мама во время отпевания все время стоим рядом с Глебом, я стараюсь держать себя в руках и не плакать, но это невыносимо сложно, потому что я понимаю, каково моему другу сейчас.

Всей подготовкой и организацией занималась моя мама, даже поминальный обед взяла на себя, хоть в помощницы ей и набились подружки бабы Зои. Глеб все эти дни выглядит потерянным, чужим, совершенно на себя непохожим, он намеренно отдаляется и все чаще предпочитает одиночество моей компании – в данной ситуации я отношусь к этому с пониманием.

Когда возвращаемся с кладбища домой на поминки, парень сидит молча, не пьет и лишь по инерции кивает людям и дарит им односложные ответы. Поминки затягиваются до вечера, потому что каждый спешит поделиться своей историей знакомства с бабой Зоей или какой-то по-доброму смешной ситуацией, произошедшей с ее участием. В какой-то момент Глеб просто встает на ноги и тихо выходит на улицу.

Мама ненавязчиво пихает меня локтем в бок и кивает на спину уходящего Глеба, укоризненно смотрит мне в глаза и я понимаю, что именно она имеет в виду. Поднимаюсь с места и выхожу следом. Остановившись на крыльце и жмурясь от закатного солнца, я замечаю открытую дверь сарая, в котором мы запирали Анубиса, а это может значить только одно – Глеб ушел гулять по деревне с псом.

Выхожу за калитку и почти сразу замечаю Глеба, сидящего на скамейке в палисаднике дома, в то время как пес с остервенением что-то роет у забора. Тихонько подхожу к парню и сажусь на свободную часть скамейки. Вновь ощущаю между нами пропасть, не могу подобрать слов для начала разговора и поэтому просто молчу, глядя вдаль на уходящее за горизонт солнце.

– Я хотел сказать кое-что, – разрывает тишину между нами хриплый голос Глеба и я поворачиваю к нему голову. – Я забираю документы из универа, я был в военкомате и еще успеваю на осенний призыв…

– Что? – ошарашенная его заявлением, переспрашиваю я.

Он же… Он же не собрался этого делать на самом деле, это же просто от горя и нехватка поддержки желание сбежать?!

– Я позвонил в наш универ и завтра, когда вернусь в город, заберу документы, добровольно попрошу об отчислении, – на полном серьезе говорит парень, а я задыхаюсь от шока и ужаса. – И еще хотел попросить тебя… Если позволишь, я бы взял с собой собаку. Я занимался с ним в кинологическом центре, он обучен не хуже любой собаки из пограничного питомника, к тому же, у него достаточно адаптивный возраст. Если мне дадут выписку из кинологического о том, что пес прошел курс подготовки и дрессировки, то я смогу попасть туда, куда хочу…

Он говорит что-то еще, но меня глушит собственный пульс, а мир вокруг начинает кружиться с бешеной скоростью. Интуитивно хватаюсь за край сиденья скамьи, на которой сижу, ощущая как под пальцами трескается вздутая от сырости краска.

– Ты же еще ничего не сделал, да? – в попытках выровнять дыхание и услышать успокаивающие слова, спрашиваю я.

– Я не сделал, но я решил, – отвечает Глеб. – От твоего ответа зависит только род войск и место, куда я пойду.

– Ты просто… Ты… – задыхаюсь и путаюсь в словах. – Ты пережил серьезное потрясение, это нормально – хотеть уединения, даже одиночества, но армия… Глеб, это же не день, не неделя и даже не месяц! – еще миг и, кажется, что я начну рыдать.

– Я хотел сразу после школы идти служить, но остался только ради бабушки и ухода за ней, – непоколебимо говорит он. – Бабушки больше нет. Нет человека, ради которого все это было затеяно, а значит я могу поступить так, как хотел.

“Нет человека, ради которого все это было затеяно” – я, выходит, больше не тот человек, ради которого стоит остаться.

– Боже, Глеб! – срываюсь я и вскакиваю на ноги. Смотрю на Глеба и чувствую, как начинают дрожать мои губы. – Но почему сейчас?!

– Потому что хочу, Злата! – почти кричит он и тоже встает в полный рост. – Теперь вдвойне хочу! – будто сам испугавшись своего голоса, он наклоняется к моему лицу и начинает говорить тише: – Хочу, понимаешь? Я могу сделать то, что я хочу?

– Можешь, – киваю я и перед глазами из-за слез расплывается его лицо. – Но я… Я не тот человек, ради которого стоит остаться? – произношу вслух эти слова и давлюсь собственным эгоизмом.

– Веснушка, – выдыхает он и сгребает меня в свои объятия. Прижимается губами к моему лбу и тараторит настолько быстро, что я едва успеваю осмысливать сказанное. – Пойми, я просто не могу сейчас остаться… Эта ситуация дает мне и тебе шанс, Веснушка, шанс понять себя и сделать то, что хочется, не быть зависимыми друг от друга. Мы всегда вместе, всегда рядом… Я не должен был давить на тебя, я много чего не должен был! Я загнал тебя в рамки, заставил выбирать, заставил любить…

– Не заставил! – пытаюсь вырваться, оттолкнуть, но Глеб держит, прижимает к себе и продолжает говорить.

– Больше этого не повторится, обещаю, – шепчет он. – Этот год ты проживешь так, как требует твоя душа. Я – как требует моя. Это нужно нам обоим, потому что иначе мы обречены, я это чувствую. Сейчас, после всего этого, каждый из нас наступал бы себе на горло, пытался угодить, боялся обидеть, постоянно фильтровал свои разговоры, чувства и избегал любого другого общения, а это ненормально. Я люблю тебя, ты моя необходимость, Злата! Но я понял, что не хочу заставлять тебя себя любить.

– Ты даже выбора не оставляешь! – всхлипываю я, стискивая в руках ткань черной кофты на груди Глеба.

– Наоборот, я даю тебе целый год, чтобы понять себя, – произносит он, а меня трясет от уже не сдерживаемых рыданий. – Время покажет истинное лицо наших отношений.

Молчу. Не потому, что нечего сказать, а просто потому, что не могу говорить. Глеб гладит меня по голове, а я только и могу, что всхлипывать.

– Веснушка, вспомни с чего все началось… – шепчет парень. – Ты помнишь?

– С твоего признания, – сквозь слезы произношу я.

– Нет. Все началось с привязанности, – отвечает он, продолжая гладить меня по голове. – С нездоровой привязанности и страха потери. Я допустил большую ошибку, когда пошел на поводу у эмоций из-за ревности. Я видел твои сомнения, но все равно желал твоей любви, как маньяк. Ты так боялась потерять во мне друга, так боялась перемен… Потому что привыкла ко мне в роли друга. Ты привыкла, что я всегда рядом и, чтобы сохранить это чувство комфорта, ты сделала тот шаг, ты поцеловала…

– Потому что я не умею без тебя жить и не хочу! – вновь всхлипываю я и толкаю парня в грудь. Он все еще удерживает меня, но я могу хоть чуточку отстраниться и посмотреть ему в лицо, увидеть боль в его глазах.

– Не умеешь, – кивает он, грустно улыбнувшись. – Поэтому порой нужно потерять, чтобы научиться жить. Ты ни разу не была без меня. Ты просто не смотрела толком по сторонам, ты не была нигде без меня. Ты сможешь избавиться от этой зависимости от меня, избавиться от привычки и понять, наконец, чего хочешь. Потому что, поверь мне, быть зависимым от кого-то, всегда делать все только ради блага кого-то – ужасно, – в глазах парня появляется пелена слез.

Смотрю на него и прокручиваю в голове все те моменты, что были между нами. Зависимость? Привычка? Нездоровая привязанность? Господи, я и правда уже не знаю, что чувствую! Все смешалось, в груди жжет и воздуха катастрофически мало.

– То есть, ты уходишь в армию и это значит, что мы расстаемся на год? – произношу эти слова вслух и сердце сжимается.

– Все зависит от нас, – говорит Глеб.

– Глеб, почему нельзя просто вернуться на учебу? – почти умоляюще шепчу я. – Почему?! Мы бы вернулись, жили бы как обычно, учились, работали в приюте, проходили практику в ветеринарной клинике, сдавали экзамены… Все же может быть как раньше!

– Не может, – отрицательно качает головой он и я опять срываюсь на плач.

– Да почему?!

– Потому что стать ветеринаром – твоя мечта и цель, – спокойно отвечает парень. – А я… Что я буду делать после окончания универа? Я люблю животных, но я не хочу работать ветврачом, меня тянет в другое. Всегда тянуло в другое, просто из-за зависимости и привязанности я поступил в университет, а не пошел в армию сразу после школы. Я не жалею потраченного времени, ведь я ухаживал за бабушкой, но теперь…

Я понимаю о чем он говорит, но не хочу понимать. Просто не хочу!

– Ты просто хочешь сбежать от боли, да? – с надеждой спрашиваю я, размазывая по щекам слезы. – Не надо, я рядом и я обязательно тебе помогу все это пережить, я же всегда…

– Веснушка, пойми, нам это нужно! – не давая и шанса ответить, парень наклоняется и целует меня в губы. Короткий горько-соленый поцелуй – вот как я его запомню. – Позволишь взять Анубиса? – отстраняется и смотрит в глаза, ожидая ответа.

В карих глазах моего друга сияет проблеск надежды и я киваю, ощущая как слезы текут по моим щекам. Я бы искренне хотела, чтобы рядом с ним был наш пес, чтобы рядом ним был тот, кому можно доверять…

…Тот, кто будет напоминать обо мне.

– Он сам выбрал тебя, – отвечаю я. – Значит, он тебе нужен.

Слов нет, они все закончились и у меня, и у Глеба. Ожидание неизбежного тугой удавкой опутывает нас и душит, уничтожая все надежды на жизнь как раньше. Отныне моя жизнь будет слишком жестоко разделена на “до” и “после”. Желая продлить это сладкое “до”, мы так и стоим с Глебом обнявшись, но прекрасно понимаем, что это когда-то закончится и придется принять суровое “после”.

Наверное, мы бы так и стояли обнявшись всю ночь, если бы не выходящие с поминок люди. Отпрянув друг от друга, мы с Глебом прощаемся со знакомыми его бабушки и возвращаемся в дом. Помогаем моей маме все убрать, лишь изредка переглядываемся, но все еще молчим.

Моя мама не глупая женщина, она все видит, я уверена, но понимает ли она глубину тех чувств, что мы сейчас испытываем?

Когда заканчиваем в доме бабы Зои, а теперь уже, наверное, можно сказать – доме Глеба, мама подходит к парню и прикасается к его плечу:

– Пойдем, переночуешь у нас.

– Не переживайте, я вешаться от тоски точно не собираюсь, – грустно усмехается Глеб, а мама только сильнее пугается. – Мам Софа, все нормально, вы чего?

– Пойдем, без разговоров! – настаивает моя мама. – Бери вещи и с нами, постелю тебе в свободной комнате. Тебе сейчас нельзя быть одному!

Парень переводит взгляд на меня и, едва заметно пожав плечами, идет в комнату собирать вещи.