Не самые хорошие соседи

11. Микаэль

До катастрофы

Лето 2015 года

В одно из последних воскресений лета меня разбудил голос с нижнего этажа:

– Есть кто-нибудь? Вы дома?

Бьянка побежала по лестнице в трусах и рубашке, а я смотрел вниз, наклонившись через перила. В холле стоял Фабиан, в застиранной футболке и бермудах, его короткие, кое-как остриженные волосы были взъерошены еще больше, чем обычно.

– А чем вы занимаетесь? – спросил он, глядя вверх на меня.

– Спим, – ответила Бьянка.

– Так долго? Можно мне войти?

Как будто он уже не вошел.

Я вздохнул, Бьянка, обвязавшись вокруг талии банным полотенцем, поспешила в кухню.

– А который час? – спросила Бьянка.

– Не знаю, – ответил Фабиан.

– Как ты попал в дом? – крикнул я сверху.

Он запрокинул голову и улыбнулся так широко, что при желании я мог бы разглядеть миндалины.

– Через дверь, конечно.

– Разве она была открыта? – спросила Бьянка.

И оба они посмотрели на меня.

– Не знаю, – ответил я. И тут же добавил: – Я исправлюсь.

После переезда в Чёпинге у меня появилась плохая привычка оставлять наружную дверь незапертой. В Стокгольме такое совершенно немыслимо, но тут другое дело. Запираться здесь казалось излишним.

– Звонка же нет, – объяснил Фабиан.

– И то верно, – вздохнул я.

Звонок так и лежал в одной из коробок из-под бананов, что стояли вдоль стенки в гостиной. Как только я о них вспоминал, у меня начиналась мигрень.

– Можно мне побыть у вас? Я могу помочь красить. Или поиграть с Вильямом.

Бьянка бросила на меня умоляющий взгляд. Мы оба считали, что Фабиан слишком взрослый, чтобы играть с Вильямом, но ни я, ни она не решались об этом сказать.

– Можно, но позже, – сказала Бьянка и посмотрела на дисплей телефона. – Сейчас только четверть восьмого.

– О’кей, – ответил Фабиан. – А когда будет можно?

– Приходи через несколько часов.

– Несколько часов? – переспросил он. – А точнее нельзя?

Бьянка сдержала вздох:

– Через два часа. Возвращайся через два часа.

И он вернулся. Он всегда возвращался.

Вечно возникал в саду, у ворот, в гараже, в общем дворе. Такой черт из табакерки. Отвернешься на минуту – парень тут как тут, стоит и что-то говорит прямо тебе в ухо.

– Он как привидение, – как-то сказал я Бьянке. – Появляется ниоткуда.

– И похоже, интересуют его не игры с Вильямом, – заметила Бьянка.

– Вот-вот, ему нужны именно мы.

Мы рассмеялись, и капля краски упала с моего валика на пол.

– Черт, везде эта краска.

– Думаешь, он с диагнозом? – спросила Бьянка.

– Наверняка. Народ сейчас получает диагнозы чаще, чем письма по почте.

Бьянка рассмеялась и брызнула в меня кистью.

– Не надо красить все только в черное и белое. Хорошо, что людям сейчас помогают. И что каждый может узнать, почему он чувствует то, что чувствует.

– Конечно. Но иногда получается чересчур. Разве нужно наклеивать ярлыки на каждую личность?

– Пожалуй, нет. – Бьянка задумалась. – Что ты думаешь о Фабиане? Синдром Аспергера?

– Не знаю.

– Он очень начитан в некоторых областях, – сказала Бьянка. – Я думаю, он умный. И речь у него более взрослая, чем у нормального тринадцатилетнего подростка.

– С интеллектом у него точно все в порядке, – сказал я.

– Тогда что? – настаивала Бьянка.

Если б я знал.

Я немного помолчал, а потом сказал:

– В школе много учеников с синдромом ЧТНТ.

– ЧТНТ? – переспросила Бьянка.

Я смущенно улыбнулся:

– Что-то-не-так.

В том же месяце я приступил к новой работе – учителем физкультуры в старших классах школы Чёпинге. На крыши домов мягко опускалось утро, сквозь густые облака пробивалось солнце, я ехал на велосипеде вдоль речки на восток. Место работы я менял несколько раз, но это всегда были стокгольмские школы, и я никогда не волновался. На этот раз у меня слегка сосало под ложечкой, когда я, припарковав велосипед в школьном дворе, впервые направился к входу. Все было по-новому. Летом я один раз встречался с директором. Это был приятный мужчина лет пятидесяти, который любил и Транстрёмера[8], и «Тоттенхэм Хотспур»[9]. Теперь же, чтобы посмотреть на меня, в зале школы собрался весь педагогический коллектив. Еще бы, новичок. Из самого Стокгольма.

Через неделю начались уроки, и я познакомился с учениками, вежливыми, воспитанными и в целом очень милыми, хоть я и не всегда понимал их сконский диалект. В подавляющем большинстве это были благополучные дети из семей среднего класса, в свитерах «Гант» и модных узких джинсах. Но были и те, кто приезжал из сельских районов, для которых Чёпинге считался центром, – ребята в кроксах и кепках козырьком назад; их свозили автобусами из Альсторпа, Хофтенторпа и прочих мест, которые пролетаешь, не успевая глазом моргнуть.

Все мои волнения быстро улетучились. Школа Чёпинге мне понравилась. Сплоченный коллектив, хотя было трудно избавиться от ощущения, что ты новичок в замкнутом мире, где все знают всё друг о друге. Учителя держали учеников под полным контролем.

Тот живет там-то и там-то. Этот внук такой-то и играет в одной футбольной команде с таким-то, а с мамой вон того я училась в одном классе.

– Так всегда получается в маленьких городах, – сказала мне преподавательница английского Май-Роуз в учительской за чашкой кофе из автомата.

А обладатель моржовых усов Рон, преподававший музыку, добавил, что никто эту стратегию и не скрывает:

– Директор принимает на работу исключительно жителей Чёпинге.

Поэтому-то он и спрашивал у меня на интервью, не собираюсь ли я поселиться в Мальмё или Лунде. На уроках физкультуры в нашем распоряжении были большой спортзал, футбольное поле, хоккейная и баскетбольная площадки, беговые дорожки и стойки для прыжков в высоту. Мы были полностью обеспечены самым современным инвентарем, многие ученики активно занимались спортом, играли в футбол, гандбол, плавали, увлекались конным спортом и гольфом. Просто день и ночь в сравнении со школами в стокгольмских пригородах, где я работал раньше.

Как-то в пятницу в сентябре я заканчивал занятие в девятом «А» игрой «оторви хвост» – в ней нужно оторвать как можно больше «хвостов» у товарищей, сохранив при этом собственный.

На обеденном перерыве я забыл зайти в туалет и, не в силах дотерпеть до конца урока, поручил следить за игрой двум ответственным девочкам, которые сами были освобождены от физкультуры из-за простуды. Уходя, предупредил:

– Я отлучусь не больше чем на пять минут.

Пропахшая потом раздевалка мальчиков находилась ближе всего, я быстро повернул к туалету и дернул за ручку двери. Черт. Занято.

– Фабиан? – Я заметил его в самом дальнем углу душевой, он стоял, засунув руку в серебристую куртку, висевшую на одном из крючков. – Что ты делаешь?

Когда я подошел, он не сдвинулся с места.

– Это не то, что вы подумали, – проговорил он, – я… я…

Не думая, я схватил его руку и выдернул ее из кармана дорогой брендовой куртки. На пол упали ножницы.

– Что ты делал?

Я понял это, сняв куртку с крючка. Он ее порезал. Эксклюзивную ткань рассекала огромная прореха.

– Я не первый начал, – сказал Фабиан. – Это просто моя ответочка.

Я был в таком шоке, что забыл про туалет.

– Что ты имеешь в виду? Что кто-то раньше испортил твою одежду?

Я внимательно осмотрел его с головы до ног. Кепка «БМВ», штаны на подтяжках и некогда белые кроссовки.

– Нет, но они сделали много другого.

– Чего, например?

Его лицо искривилось в упрямой гримасе. Если они над ним издевались, он об этом ни за что не расскажет.

– Как бы они ни поступали, так делать нельзя, Фабиан. Если кто-то плохо обращается с тобой, нужно говорить об этом учителям или маме. Месть – это неправильно! Получается порочный круг.

– Простите, – сказал он.

– Чья это куртка? – дернул я серебристый рукав. – Тебе придется извиниться. А потом мы позвоним твоей маме. Вам надо будет возместить стоимость.

– Нет! Не надо маме! Я сам отдам деньги. – Он умолял, сложив ладони. – Микки, пожалуйста! Мама не должна об этом знать. У нее и так плохо с деньгами!

На него было больно смотреть. Но выбора у меня не было. Или был?

Черт возьми, он изрезал чужую куртку!

– Я призна`юсь и попрошу прощения, – умолял Фабиан. – Деньги принесу в понедельник! Только не вмешивайте сюда маму!

Мне было жаль его, но я все-таки рассказал.