Не торопись сжигать мосты

4

– Я не хочу, чтобы нас видели вместе, поэтому вызову такси. И не спорь. – Миссис Кэвендиш вздохнула. – Еще успеешь им глаза намозолить.

– Ладно, как хочешь. – Грегори пожал плечами. – Выеду чуть раньше и буду ждать тебя в Хитроу. На какое время ты их пригласила?

– Они будут здесь к шести. Все трое. А переедут завтра. Ты сможешь переночевать здесь сегодня?

– Конечно, без проблем.

– Вот и хорошо. – Миссис Кэвендиш откусила кусочек миндального пирожного и потянулась за чашкой. – Надеюсь, «Бритиш эруэйз» не позволит мне умереть с голоду, но перекусить все же не помешает.

– Мне позвонить в Балтимор?

– Нет, мы с сестрой уже обо всем договорились. В аэропорту меня встретит Кайл. Ты ведь с ним знаком, не так ли?

– Да. Он приезжал года три назад по делам, и мы провели неплохой уик-энд. – Грегори помолчал, обвел взглядом гостиную. – Я позвоню утром. Отсюда.

– Хорошо.

В комнате снова повисла тишина. Оба, бабушка и внук, понимали, что видят друг друга, может быть, в последний раз, и оттого прощание выдалось таким тягостным. Часы пробили пять.

– Ты придумала для меня легенду? – Грегори натянуто улыбнулся. – Надеюсь, мне не придется надевать парик и наклеивать усы?

Вирджиния улыбнулась.

– Вероятность того, что ты наткнешься на кого-то в нерабочее время, невелика, но все же будет лучше, если ты, приходя сюда, будешь менять какую-то деталь внешности.

– Например, надевать очки.

– Появишься здесь через пару дней. Я их предупрежу. Объясню, что ты разбираешь архив моего деда. Ключ от кабинета у тебя есть, а бумаг там и впрямь хватает. Было бы неплохо, если бы ты действительно их пересмотрел. Думаю, двух-трех посещений в неделю будет вполне достаточно.

Грегори кивнул.

– Кто они такие?

Миссис Кэвендиш взяла со столика тонкую красную папку и протянула внуку.

– Вот это возьмешь с собой. Я попросила их заполнить небольшие анкеты. Здесь имена и телефоны.

Грегори достал первый листок.

– Шеннон Уайтчерч. Двадцать пять лет. Из Колчестера. Работает в библиотеке. – Он с сомнением покачал головой. – Наверняка серая мышь – в очках, нарукавниках, да еще и заикается.

– Шатенка, глаза серые, довольно высокая, одевается скромно, держится с достоинством, умна.

– Гм, интересно, на основании чего ты сделала такой вывод? Если эта Шеннон смогла без ошибки написать слово «претенциозный»…

– Уверена, тебе это не по силам.

– Ладно, не будем спорить. – Он взял второй файл. – Элис Монтеро. Испанская штучка, а? Жаль, ты не потребовала у них фотографии.

– Она называет себя Элси, – не обращая внимания на реплики внука, добавила Вирджиния. – Актриса. – Если бы Грегори слушал внимательнее, он уловил бы в голосе бабушки нотку сомнения. – Брюнетка, тут ты прав. Очень эффектная женщина. Двадцать три года. В Лондоне относительно недавно. Училась в колледже. Мать и сестра живут в Брайтоне.

– Вот так память! – Он взял последний листок. – Грейс Мейсон. Милое имя.

– Блондинка. Двадцать пять лет. Работает в юридической фирме «Кромби и Доджсон». По-моему, у нее какие-то неприятности. – Миссис Кэвендиш задумалась. – Родители погибли два года назад. Работали по контракту в Нигерии. Брат в Ираке.

Часы пробили половину шестого.

– Тебе пора.

Они посмотрели друг на друга.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, так что помолчи.

– Хорошо, Джини. – Грегори покорно кивнул.

– И послушай меня. Мое завещание у Джереми Холтона. Всеми делами, если что, займется он.

– Джини, я…

– Помолчи, – строго повторила миссис Кэвендиш. – Сразу скажу, что никаких сюрпризов тебя не ожидает. Я оставляю все тебе. – Она выдержала небольшую паузу. – В кабинете на столе письмо. Там для тебя одно небольшое поручение.

Грегори молча кивнул.

– И, пожалуйста, не надоедай мне звонками. – Миссис Кэвендиш поднялась. – А теперь можешь поцеловать бабушку.

«Боинг» оторвался от взлетной полосы и, задрав вверх тупой нос, устремился в темное небо. Грегори повернулся и, подняв воротник – к вечеру опять похолодало, – направился к стоянке. Странное дело, прожив четверть века без родителей, он лишь теперь впервые в полной мере ощутил одиночество. Оно накатило тяжелой, мутной волной, сдавило грудь, приглушило краски и звуки.

В салоне Грегори нашел оставленную Тарой пачку сигарет и жадно затянулся. От дыма запершило в горле, но он все же докурил сигарету до половины, с отвращением раздавил окурок в пепельнице на дверце и повернул ключ.

Все будет в порядке, старина, сказал он себе.

Дорога от Хитроу заняла около получаса, но уже на первом переезде его ждала пробка. Грег сидел, нетерпеливо постукивая себя по колену. Хотелось выпить. Он знал, что не уснет раньше полуночи, и перспектива провести вечер перед телевизором в большом пустом доме не прельщала.

Прождав еще минут пять, Грег достал сотовый. Тара сняла трубку после первого же сигнала, как будто ждала звонка.

– Грег, что случилось? – озабоченно спросила она. – Ты же собирался провожать бабушку и…

– Уже проводил. Возвращаюсь, но вот попал в пробку. А ты чем занимаешься?

– Хотела сходить в кино с подругой, с Милли, но ей нездоровится. Наверное, лягу спать.

– У меня есть предложение получше, – с наигранной бодростью произнес он. – Я ночую сегодня в особняке, вот и подумал, что мы могли бы провести вечер вместе.

– Хочешь пригласить меня в свое опустевшее родовое гнездо? – усмехнулась Тара.

– Ну, если ты не против. Я бы приготовил что-нибудь на скорую руку.

– Лучше не надо. У меня завалялась бутылка шампанского, а ты закажи пиццу.

– То есть ты согласна? – Грег довольно улыбнулся.

– Как я могу оставить тебя одного в такой трудный час. Друзья ведь для того и существуют, чтобы было с кем делить одиночество.

– Вот и отлично. Мне за тобой заехать?

– Не надо, отправляйся прямиком домой. Я буду примерно через час.

– Прекрасно. А утром я подброшу тебя на работу, – самоотверженно пообещал Грегори.

– Утром? Ты ведь пригласил меня на вечер, не так ли?

Он не нашелся с ответом.

– Ладно, там посмотрим. Надеюсь, к десяти ты доберешься и мне не придется стоять перед закрытой дверью.

– Конечно, я уже лечу. – Стоявшая впереди машина медленно тронулась с места. Сзади уже сигналили. – Жду, пока.

– Будь осторожен.

Шеннон еще раз обвела взглядом комнату, в которой прожила последние два года. Вещи были собраны и заняли всего-навсего большую дорожную сумку и чемодан. Перри пообещал помочь с переездом. Кое-какие мелочи еще оставались, но Шеннон планировала забрать их позже.

В дверь постучали.

– К тебе можно? – В комнату просунулась голова Сью. – Сейчас приедет Фрэнки. Могли бы сходить куда-нибудь посидеть напоследок. Ты как?

– Честно говоря, устала. Перри обещал заехать пораньше за вещами, а потом отвезти на работу. Если вы с Фрэнки не против, посидим здесь, а? У меня еще бутылка джина осталась со дня рождения.

– Ладно, – кивнула, легко соглашаясь, Сью. – Я что-нибудь приготовлю. – Она обвела взглядом комнату. – А мы здесь, наверное, спальню устроим. Как думаешь?

Шеннон рассмеялась. Фрэнки работал менеджером в крупной торговой сети и быстро продвигался по карьерной лестнице, так что с женихом Сью, по ее собственному выражению, крупно повезло. Единственная проблема заключалась в том, что он, успевший к своим тридцати годам дважды развестись, не слишком спешил с браком. Впрочем, Сью твердо верила в силу своих чар и не сомневалась, что в течение ближайших двенадцати месяцев сумеет оформить официальные отношения.

– Только кровать придется сменить.

– Меня и такая вполне устроит, – ответила Сью, опускаясь на кровать. Пружины скрипнули. – О как я люблю эту музыку! – Она похлопала по матрасу. – Так ты была сегодня у старухи?

– Да, она приглашала всех к семи. Сказала, что улетает поздно вечером, и просила переехать завтра.

– А остальные? Они тоже были?

Шеннон кивнула.

– Да, были. Двое. Одну зовут Элис, она актриса, а вторую, кажется, Грейс. Да, точно Грейс. Работает в какой-то юридической конторе.

– И как они тебе? Молодые или не очень? Вы уже распределили комнаты? – Вопросы сыпались один за другим, и Шеннон знала, что Сью успокоится только тогда, когда вытянет из нее все.

– Обе примерно моих лет, только одна брюнетка, а вторая блондинка. Очень симпатичные. Элис из Брайтона, а Грейс из Йорка. Ее родители погибли в Нигерии, а брат служит в Ираке. Миссис Кэвендиш провела нас по дому, все показала. Разрешила пользоваться всеми помещениями, кроме кабинета на втором этаже. Там семейный архив, с которым работает какой-то историк. Будет приходить два-три раза в неделю по вечерам. Что еще?

– Комнаты, – напомнила Сью.

– Ах да. Гостиных в особняке две, на первом и втором этажах. Спален четыре, одна на первом, две на втором и еще одна на третьем.

– Что ж она четверым не сдала?

– Объяснила, что к ней может приехать кто-то из родственников, поэтому одна комната остается про запас. А распределяли просто, бросали жребий.

– И тебе, конечно, достался третий этаж?

– А вот и нет, второй. И, сказать по правде, я очень довольна. У Грейс третий, а у Элис первый.

– Ключи получили?

– Да. По одному комплекту. В доме, оказывается, есть еще подвал, а в подвале кладовки и прачечная. В общем, как только немного обживусь, приглашу вас с Фрэнки в гости.

– Кстати, с этим как? – Сью многозначительно подмигнула. – Три молодые женщины в шикарном особняке…

– Перестань. Миссис Кэвендиш сказала, что против гостей ничего не имеет, но на ночь никто посторонний оставаться не должен. Раз в месяц будет приходить ее поверенный, так что по всем вопросам мы должны обращаться к нему.

В соседней комнате зазвонил телефон. Сью соскочила с кровати.

– Это Фрэнки. Наверное, уже едет. – Выходя, она ткнула пальцем в фотографию в серебряной рамке. – Не забудь. Или оставляешь?

– Не забуду, – отозвалась Шеннон.

Она, может, и забыла бы, но у памяти свои законы.

Марти… Прошло почти полтора года, но он по-прежнему вторгался в ее жизнь, приходил, не испрашивая разрешения, мучил, терзал и манил. После смерти, как и при жизни.

Они познакомились в колледже. Марти Гринуэй, всеобщий любимец, надежда родителей, гордость преподавателей, спортсмен, красавец, умница. Он был старше ее на два года, и, когда Шеннон поступила в колледж, его слава уже вышла за пределы учебного заведения. Никто не сомневался в том, что Марти Гринуэя ждет великое будущее. Девушки падали ему в объятия, и каждая считала честью для себя потанцевать с ним на вечеринке или прокатиться на его роскошном «харлее». Он редко баловал кого-то своим вниманием, а потому Шеннон едва не онемела от изумления, когда этот баловень судьбы подсел к ней за столик в студенческом кафетерии, где она пила жидкое бледное какао с посыпанным маком рогаликом.

– Вы позволите? – галантно спросил он, кладя руку на спинку стула.

Шокированная, она едва смогла кивнуть.

– Вы Шеннон Уайтчерч, не так ли? Изучаете библиотечное дело и пишете курсовую по итальянскому книгопечатанию? Я – Марти Гринуэй. – Он церемонно поклонился и только после этого сел напротив.

Если бы к ней обратился яйцеголовый зеленокожий инопланетянин, эффект был бы не столь сокрушительным.

– Извините, если мое вторжение помешало вам в полной мере насладиться вкусом чудодейственного напитка, богатого не только жирами, углеводами и белками, но и теобромином, алкалоидом стимулирующего действия, достоинства которого в полной мере признавал вождь ацтеков Монтесума, пивший какао только из золотой посуды.

Комментариев не последовало, и Марти продолжил:

– Из источников, заслуживающих полного доверия, мне стало известно, что вы не только обладаете широкими познаниями в столь деликатной области, как книгопечатание, но и не отказываете в помощи тем несчастным, которые, не обладая вашими талантами, вынуждены в кровь расшибать лбы о гранит науки.

Шеннон пожала плечами.

– Ваша скромность не уступает вашей красоте, – с совершенно серьезным видом изрек Марти.

– Что вам от меня нужно? – весьма нелюбезно прервала поток красноречия Шеннон.

– Ваша помощь, – коротко ответил он и торопливо пояснил, что в силу разного рода причин не успевает написать реферат по теме «Книгопечатание в средневековой Англии» и, если задание не будет выполнено к сроку, его ожидают жуткие неприятности, последствия которых примут прямо-таки вселенские масштабы. – Разумеется, я буду вашим вечным должником.

Через три дня реферат был готов, и это стоило Шеннон трех бессонных ночей. Марти поблагодарил, угостил кофе и вернулся в круговорот своей звездной жизни.

Шеннон попечалилась и забыла.

А вот он не забыл.

Через три месяца ей исполнилось девятнадцать. Шеннон готовилась к небольшой вечеринке в узком составе, когда к дому подкатил фургончик службы доставки и выскочивший из машины парнишка направился к входной двери с большой, перевязанной алой лентой коробкой. Встревоженная и заинтригованная, она вскрыла коробку и обнаружила великолепный букет из девятнадцати прекрасных роз с карточкой-поздравлением, подписанной загадочным М.Г. Помимо цветов в коробке нашлось место для шикарно изданного альбома по культуре итальянского Ренессанса.

На следующий день Шеннон набралась смелости и позвонила.

В тот же вечер они встретились и прогуляли до трех часов ночи.

А еще через три дня Марти Гринуэй приехал за ней на «харлее» и умчал в страну, о существовании которой Шеннон лишь читала.

В этой стране было все, о чем она мечтала, и многое такое, о чем не пишут в книгах.

Да, туда попадают многие, но у каждого от ее посещения остается собственное впечатление. Кто-то старается забыть все поскорее и вернуться в привычную накатанную колею. Кто-то вспоминает с грустью, понимая, что другого билета ему уже не выпишут. Кто-то всю оставшуюся жизнь старается вернуться туда, колотя в первые попавшиеся двери и попадая частенько только в новые неприятности.

Шеннон открыла в этой стране смысл существования: раствориться в любимом полностью и без остатка, пропитаться им насквозь, а потом возродиться в прежнем облике, но уже с познанием высшей сути.

В этой стране она открыла для себя наслаждение тихой беседы и самозабвенный порыв страсти, гнетущую тоску одиночества и ни с чем не сравнимую радость встречи, восторг обладания и упоение самопожертвованием.

Ей завидовали и делали гадости, ее осуждали и проклинали, ее предупреждали и наставляли, но Шеннон не замечала ничего и не слышала никого. Едва ли не каждый вечер она выбегала из дому, садилась на «харлей», обнимала любимого и, провожаемая тревожным взглядом матери, уносилась из города.

Вместе они исколесили все окрестные дороги, каждый раз отыскивая новое укромное местечко, чтобы вдали от любопытных глаз расстелить на траве одеяло и провести вместе несколько волшебных часов. Читали и спорили, сочиняли стихи и дурачились, разгадывали кроссворды и просто сидели под цветущей липой или яблоней. И, конечно, предавались любви.

Шеннон закрыла глаза.

Марти… Он был ее первым, лучшим, единственным. Нежность и забота сочетались в нем с неукротимой энергией, яростью и ненасытностью. Он всегда начинал с ласковых, почти неосязаемых поглаживаний, которые постепенно становились настойчивее и требовательнее. Рано или поздно она отвечала, и тогда он целовал ее в губы, и в животе у нее раскручивалась пружина, и бедра начинали двигаться в ритме знакомой каждой женщине мелодии страсти, и в груди как будто распускался бутон, а потом мир взрывался и ее подбрасывало на седьмое небо.

Счастье – наркотик, и пристрастившиеся к нему живут в особенном, иллюзорном мире, почти не соприкасающемся с миром повседневным и реальным.

В те давние дни он никогда не оставался на ночь и по утрам Шеннон бродила по комнате, собирая разбросанную одежду, стаканы, тарелки, бутылки из-под вина и полные окурков пепельницы. Тогда курили они оба. Засиживались допоздна, до двух-трех часов ночи, болтали, смеялись, ласкались, пили и курили. И еще спорили. Как она ненавидела эти споры, слишком часто переходившие в злобный обмен уколами, когда на удар отвечали ударом, на выпад выпадом, на цитату из кодекса философским высказыванием. И постоянно ждала, когда же он скажет, что любит. Не дождалась. Когда он уходил, она лежала на диване, глядя в темноту, чувствуя рядом прохладную пустоту. Просыпалась Шеннон с тем же ощущением пустоты, которое познала еще ребенком, когда увидела, что рождественские подарки в чулки прячет не Санта-Клаус, а мать.

Она не знала, чего хочет. Может быть, не знала этого никогда. Эмоциональная разобщенность никогда не компенсировалось близостью, и тем не менее она не извлекла для себя никаких уроков и ничему не научилась. Ничто не изменилось. Все осталось по-прежнему. Стоило ему протянуть руку – и Шеннон потеряла бы остатки рассудка. Желанию чуждо благоразумие, и потребность в близости неистребима. Много месяцев она не позволяла себе вызывать из памяти давние картины: горячие губы… жадные руки… ненасытный голод страсти… Теперь эти воспоминания снова мучили ее.

Через год Марти уехал в Лондон. Теперь они могли встречаться только по выходным, и промежутки между свиданиями требовалось чем-то заполнять. Шеннон погрузилась в учебу, а Марти… О его жизни в Лондоне она знала только по его рассказам. Встречи становились реже, общение все чаще заканчивалось размолвками, но они быстро примирялись, уверяя друг друга и самих себя, что все изменится, поправится и вернется в прежнее русло, когда Шеннон переберется в столицу. Надо еще немного подождать… надо потерпеть… надо набраться сил… надо…

Веселый голос Фрэнки вернул ее к реальности.

– Мы идем! – крикнула Сью.

Шеннон поспешно сунула рамку с фотографией в боковой карман сумки и открыла дверь.

– Привет, Фрэнки. Проходи.

– Привет. – Он наклонился, осторожно, как хрупкую фарфоровую статуэтку, обнял ее и чмокнул в щеку. – Ты все-таки нас покидаешь, а? Жаль.

– Условия уж больно хорошие, да и вам не придется искать жилье.

– Мы здесь тоже долго не задержимся, – сказал Фрэнк, и Шеннон заметила, как напряглась при этих словах Сью.

– Вот как? А что такое? – Шеннон забрала у подруги плошку с салатом и пакеты с какими-то восточными закусками. Бутылка джина уже стояла на столе.

Не дожидаясь приглашения, Фрэнк опустился на стул. Высокий, плотный, рыжеволосый и голубоглазый, он напоминал добродушного здоровяка-викинга.

– У меня новость.

Сью на всякий случай присела на краешек кровати.

– С нами поделишься? – с притворным равнодушием спросила Шеннон, раскладывая по пластиковым тарелочкам еду: какие-то грибочки, маринованное мясо, травы и экзотические овощи.

– Обязательно. – Жестом фокусника Фрэнк извлек из последнего бумажного пакета бутылку шампанского. – Сью, где хрусталь?

Сью молча поставила перед каждым по пластиковому стаканчику. Фрэнк ловко выстрелил пробкой.

– За всех нас и за прекрасное будущее! – провозгласил он и, заметив, что никто из дам его энтузиазма не разделяет, сделал удивленное лицо. – Эй, вы что такие кислые? Шеннон, перебираешься в особняк и не рада? А тебе, Сью, чем Сингапур не нравится?

– Что? – настороженно спросила Сью. – Ты сказал что-то про Сингапур?

– Про него, детка. Про самый чистый город на свете. Про зарплату в четыре тысячи фунтов в месяц. Про шикарную квартирку с видом на залив.

– Тебя переводят в Сингапур? – первой сообразила Шеннон.

– Вот именно. Дают место Дика Трейси – старика потянуло на родину.

– И когда уезжаешь? – Краем глаза Шеннон заметила, как побледнела подруга.

Фрэнк ответил не сразу. Сначала он поднялся, потом поставил на стол бутылку, почесал в затылке и наконец произнес:

– Ну, как только мы со Сью поженимся.

Короткая немая сцена сменилась пронзительным воплем, и уже в следующее мгновение Сью повисла у Фрэнка на шее.

– Я готова хоть завтра!

Я готова хоть завтра…

Шеннон вздрогнула.

Память преследовала ее как страшный паук-невидимка. Иногда этот преследователь надолго исчезал, прятался то ли в темных подвалах, то ли в густо сплетенных ветвях, и тогда Шеннон облегченно вздыхала и пыталась, подведя черту под прошлым, начать с чистого листа.

Она старалась не ездить без нужды в Колчестер, не встречаться с прежними знакомыми, не посещать тех мест, которые могли бы вызвать ненужные ассоциации. Старалась не думать о том, что было бы, если бы она отправилась в тот зимний день вместе с Марти за кольцами.

Иногда казалось, что случившееся наконец погребено под новыми впечатлениями и новыми знакомствами, что старая полоса закатана новым асфальтом, из-под которого уже никогда не пробьются ростки ядовитого плюща.

И тут паук выскакивал из убежища, среагировав на какую-то фразу, имя, мелодию, и наносил удар. Игла протыкала кожу, и кровь разносила отраву: гнетущее чувство вины за смерть любимого.

Еще страшнее были ночные атаки, в которых реальность переплеталась с жуткими порождениями подсознания. После таких нападений Шеннон надолго впадала в депрессию и даже обращалась за консультацией к специалистам, которые с серьезным видом качали головами, кивали, складывали пальцы домиком и читали популярные лекции о монополярной депрессии, необходимости смены обстановки и психологической ориентированности на позитивное восприятие жизни.

Слушая их, Шеннон все больше проникалась уверенностью в том, что если не умрет во сне от разрыва сердца, то сама убьет какого-нибудь психоаналитика.